"Дьявольское желание" - читать интересную книгу автора (Макбейн Лори)

Глава 3

Солнечный свет струился сквозь длинное окно, заливая зеленое сукно стола, на котором только что была отыграна последняя карта. Победитель собирал свой выигрыш.

— Что ж, на этом мои игры закончились. Теперь я полностью обнищал, — с невеселым смехом объявил самый молодой джентльмен, скрывая досаду из-за огромного проигрыша. Одолеваемый мыслями о расплате, он одернул мягкий бархат нового камзола. Чарлз терпеть не мог просить у отца денег в счет будущего содержания, да и сомневался, что столь суровый джентльмен откликнется на очередную неприятную просьбу.

— А тебе, Тривейн, снова удача просто бегом бежала в руки. Впрочем, у тебя так всегда, — громко заметил лорд Денвере, прихлебывая бренди. — Говорят, тебе помогает сам дьявол, и теперь я начинаю в это верить, — проворчал он, подсчитывая в уме свой проигрыш.

Откинувшись на спинку золоченого стула, он обвел взглядом присутствующих. Смятый галстук Денверса съехал набок, голубой парчовый жилет был расстегнут, открывая объемистый живот, нависший над тугим поясом панталон.

— Как насчет еще одной партии? — азартно осведомился он, давая страсти к игре возобладать над пустотой карманов.

— Я с удовольствием готов предоставить вам возможность отыграться, джентльмены, — отозвался лорд Тривейн скучающим тоном, привычно небрежным движением запястья расправляя кружевные манжеты. В задумчивом молчании он созерцал игроков. В золотисто-топазовых глазах его сверкнули искорки веселья.

Юный джентльмен беспокойно оглядел стол и зашевелился, набираясь храбрости признаться, что ему играть больше не на что. В конце концов он тихонько пробормотал, ни к кому не обращаясь:

— Мне наскучила игра.

С этими словами юноша облегченно откинулся на спинку стула, довольный принятым трудным решением.

— Неужели, дорогой Чарлз? Какая жалость! — сочувственно произнес лорд Тривейн, и циничная усмешка искривила его чувственный рот.

Чарлз Лэктон покраснел до корней своих огненно-рыжих волос и с досадой устремил голубые глаза на лениво раскинувшуюся в кресле фигуру его светлости, испытывая одновременно злость и восхищение этим человеком. Сколько он себя помнил, лорд Тривейн всегда вызывал в нем восторг и преклонение. Рассказы о его эскападах воспламеняли воображение юнца, и Тривейн стал для него некоей изумительной легендой.

От этих размышлений Чарлза оторвало шуршание тасуемых карт: джентльмены решили сыграть еще одну, последнюю партию. Он завороженно наблюдал за длинными тонкими пальцами лорда Тривейна, быстро и ловко сдающими карты. Необычная золотая печатка на мизинце таинственно мерцала, околдовывая юношу своим мягким блеском. Он не сводил голубых, как незабудки, и невинных, как у младенца, глаз с невозмутимого лица его светлости. Тот разыгрывал свою партию, казалось, совершенно не заботясь о выигрыше, хотя от предложенных ставок у Чарлза захватило дух, и он мысленно возблагодарил Бога, что не участвует в последнем роббере. Да и вся нынешняя игра была уму непостижима. Он играл во многих клубах, и там ставки были гораздо меньше. Сюда, на частную игру к Тривейну, он был приглашен из-за дружбы с Питером, младшим братом его светлости, и получил от вечера огромное удовольствие, несмотря на полное опустошение карманов.

В комнате царило молчание, слышалось лишь дыхание двоих мужчин, удобно расположившихся в кожаных креслах у камина. Огонь в нем прогорел, и только карты, небрежно разбросанные по столу, пустые стаканы да еще массивные пепельницы, полные пепла и сигарных окурков, свидетельствовали о шедшей здесь всю ночь игре.

— Тебе дьявольски везет, Алекс, — не без юмора произнес старший из джентльменов. — Ты уверен, что не заключал с ним какой-нибудь сделки? Прошлым вечером ты попросту раздел Денверса, а он проигрывать не любит. — Джентльмен фыркнул, вспоминая красное, потное лицо лорда.

— Просто сегодня не твой день, вернее, ночь, Джордж В следующий раз постарайся погасить в глазах лукавую искорку, когда будешь считать, что у тебя выигрышная карта. — Рассмеявшись, лорд Тривейн поднялся и потянулся всем телом, небрежно запустив пальцы в черные как смоль волосы.

— Я всегда считал, что в тебе есть что-то ястребиное… из-за этих твоих острых глаз… Они чересчур многое видят для простого смертного, — пожаловался Джордж.

— Только не говори мне о сплетнях, которые бродят по Сент-Джеймсу. Я был о тебе лучшего мнения, Джордж, — небрежно заметил Тривейн, наливая бренди в два стакана. Передав затем один лорду Денету, он снова уселся в большое кресло.

— Я знаю, что ты не Люцифер, не дьявол во плоти, как любят повторять некоторые, но иногда тебе сверхъестественно везет, — продолжал его собеседник.

— Возможно, я родился под счастливой звездой, но предпочитаю думать, что выигрывать мне позволяет умение, а не леди Удача. Как и большинство женщин, она изменчива, и доверяться ей нельзя. Так что благодарю, но лучше стану полагаться на свои собственные усилия, а не на прелестные бойкие ручки этой милой дамы. — Он пригубил бренди и с улыбкой добавил: — А что касается Питера, то он всего лишь щенок, который следует за стаей, вроде молодого Лэктона. Он скоро найдет себя. Сейчас он злится, потому что я не дал ему денег вперед, в счет его содержания. Он тратит средства, не дожидаясь, пока я достану деньги из кармана. — Ослабив галстук, Тривейн откинулся в кресле.

— Я вижу, Алекс, ты устал и намекаешь, что гостю пора откланяться, однако мне хотелось бы обсудить с тобой еще один вопрос. — Лорд Денет поднялся и широко расставил ноги, словно готовясь отразить нападение.

— Я вовсе не намекаю, что ты должен откланяться. Побойся Бога, Джордж, как я могу позволить тебе счесть меня таким негостеприимным? Указать гостю на дверь!.. Хотя действительно уже довольно поздно… или, если хочешь, довольно рано. Я всего лишь пытаюсь устроиться поудобнее. — Он с улыбкой глядел на старого друга.

— Что ж, я не в обиде, но все-таки скажу, прежде чем уйти. Обещаю больше не говорить на эту тему, но… — Он замолчал в нерешительности. Теперь он явно колебался, стоит ли продолжать.

— Ну смелее, Джордж, говори. Начало меня уже заинтересовало. Как я понимаю, ты хочешь дать мне какой-то совет? — подбадривал друга лорд Тривейн.

Лорд Денет помнил Александра Тривейна еще с тех пор, когда он бегал в коротких штанишках, и, как никто, знал обманчивость его тихих, ленивых манер, под которыми скрывались железная воля и бурный темперамент. Негромкий голос лорда Тривейна звучал мягко и непринужденно, но в нем могла таиться и ярость ревущего, бешеного быка. Разгневанный Алекс разил с бесшумной молниеносностью. Лорд Денет как-то присутствовал при том, как Алекс своим острым, беспощадным языком буквально изничтожил одного человека, превратив его в дрожащее животное, готовое, поджав хвост, бежать куда глаза глядят. Немногие осмеливались скрестить шпаги, помериться словом или оружием с лордом Тривейном, маркизом Сент-Флер. Он был метким стрелком, но еще более убийственно умел поставить на место или проигнорировать какого-нибудь назойливого субъекта, выставив его совершеннейшим болваном.

Собрав все свое мужество, Джордж кинулся очертя голову вперед:

— Я полагаю, Алекс, что тебе следует подумать о женитьбе. Говорю это только из чувства долга перед твоими покойными родителями, которые, ты знаешь, были самыми близкими моими друзьями.

Лорд Тривейн сухо рассмеялся:

— Тебе ли читать мне нотации, Джордж. Ты сам до сих пор холостяк. Или ты собираешься тоже присоединиться к блаженному сообществу мужей?

— Это не довод, к тому же у меня есть четверо братьев, вполне способных заполнить не одну детскую плодами своих трудов, а я слишком стар, чтобы сейчас обзаводиться домом с одной-единственной женщиной. — Он нахмурился, словно одна мысль об этом вызывала зубную боль. — Но в своих связях я всегда вел себя осторожно и скрытно, чем ты, должен заметить, вовсе не отличаешься. По правде говоря, у меня складывается такое впечатление, что ты намеренно даешь повод для сплетен и получаешь от этого удовольствие. Тебе не хватает какой-нибудь одной пташки? Нет, тебе надо, чтобы за твое расположение передралась целая дюжина. Они щеголяют твоими дарами во всех игорных домах от Парижа до Лондона. Но и этого тебе мало, и ты развлекаешься с настоящими леди, ставя их на одну доску с содержанками. После твоей последней нашумевшей связи с леди Марианной прошел слух, что тебя скоро выставят из Олмэка. Этого никак нельзя допустить! — с горячностью закончил Джордж свою тираду.

— Мне нет дела до этих квохчущих наседок из Олмэка, — презрительно фыркнул лорд Тривейн.

— А как же Питер? Какой пример ты подаешь ему?

— Знаешь, Джордж, если бы ты не был моим старым другом, я вызвал бы тебя на дуэль за такие вольности. Никто никогда не осмеливался разговаривать со мной подобным образом, — сухо и резко произнес Тривейн, и его золотистые глаза потемнели от гнева.

— Я всего лишь выполнил свой долг, — возразил Джордж с преувеличенной сердечностью и, изучающе поглядев на маркиза, добавил: — Кроме того, возможно, пришла пора кому-то осадить тебя. Тебе пошла бы на пользу хорошая трепка.

Маркиз рассмеялся, эта мысль его искренне позабавила.

— Ты так считаешь, Джордж? Мне еще надо повстречать того, кто на это осмелится.

— Возможно, это будет не тот, а та… — несколько туманно пригрозил Джордж. — Может быть, ты встретишь достойного противника в лице какой-нибудь дьяволицы в юбке, которая окатит тебя вызывающе презрительным взглядом прекрасных глаз. И если ты не будешь осторожен, то потеряешь ее… Придет час, когда ты страстно возжелаешь того, что нельзя будет ни купить, ни выиграть. — Джордж закончил и, покраснев, в замешательстве взглянул на лорда Тривейна, сам удивляясь своей пылкости.

— Ладно-ладно, Джордж, я и не подозревал, что ты стал ясновидящим. Значит, ты считаешь, что я захочу жениться, когда найду свой идеал… ах нет, — лорд Тривейн помедлил, насмешливо скривив губы, — таинственную дьяволицу, которая по-королевски поставит меня на место? — Он снова захохотал, запрокинув красивую, породистую голову. — Надеюсь, мне не придется долго ждать этого дара судьбы. Если твое предсказание верно, я с удовольствием предвкушаю такое будущее. Это обещает бурное любовное приключение… Постарайся держаться на безопасном расстоянии, Джордж, не то искры, которые будут при этом сыпаться, тебя обожгут.

Джордж рассмеялся в ответ, не в силах сдержать улыбки, когда мысленно представил себе эту картину. Он театрально воздел руки к небу, признавая свое поражение.

— Ты сущий дьявол, Алекс. Глумишься над всем… для тебя нет ничего святого. Однако поверь, если ты женишься, все станет на свои места. Жена придает респектабельности самому отъявленному негодяю.

— Если я когда-нибудь женюсь, то уж точно не для того, чтобы доставить удовольствие кучке назойливых сплетниц, вечно сующих свой нос в чужие дела, — с язвительной усмешкой ответил лорд Тривейн и продолжил, будто оскорбленный в лучших чувствах: — Подумать только, как же низко ты меня ставишь… Отъявленный негодяй! Надо же! Может, ты потребуешь, чтобы я, надев мешковину и посыпав пеплом главу, простерся у брачного ложа в покаянии за плавание в море греха и разврата?

— Разумеется, нет! — воскликнул смутившийся Джордж. — Разумеется, Алекс, я вовсе не ставлю тебя низко. Ты же истинный джентльмен высшей пробы. Тебя никогда не коснется презрение… Право, я никогда и не слышал ни о чем таком, что бы бросило тень на имя Тривейнов. Нет никого более достойного, чем ты. Алекс, но… за тобой прочная слава распутника… азартного охотника за удовольствиями вопреки всему. Не то чтобы это было плохо само по себе, но неужели тебе всегда надо во всем добиваться успеха? Именно зависть и ревность остальных, менее удачливых и молодых повес, ворчливо проклинающих твои победы, заставили гудеть от сплетен стены Олмэка.

— Я не могу заткнуть рты всем болтунам или позволить сплетням влиять на мою жизнь. Господи, да мне тогда придется сидеть взаперти дома с молитвенником!

— Что ж, если не хочешь даже думать о женитьбе, постарайся хотя бы не щеголять так открыто своими любовницами, особенно если они принадлежат к высшему обществу. Эта история с леди Марианной стала притчей во языцех, а о том дне, когда ты ее бросил, и говорить нечего. Признаться, я уже был готов считать ее маркизой Сент-Флер. Ты меня беспокоишь. Никогда мне эта леди Марианна не нравилась. Согласен, она красавица, но, на мой вкус, чересчур заносчива и холодна. До меня дошли слухи, что теперь она повысила свои ставки. У нее на примете герцог Линвилл. Сомневаюсь, правда, что ей будет много от него толку. Старина Лин славен только своим титулом и набитым карманом. Трудно представить более отвратительного типа, его и герцогство не спасает. Знал его еще ребенком. Я его и тогда терпеть не мог, не выношу и поныне. У него самый гнусный смех, какой я когда-либо слышал, — презрительно заметил лорд Денет. — Конечно, ты тогда был еще слишком молод, но…

— Довольно воспоминаний, Джордж, пожалуйста, — умоляющим тоном произнес лорд Тривейн, простирая руки к другу. — Я совершенно определенно высказал свое отношение к браку, а чтобы твое бурное воображение могло успокоиться, добавлю, что мне никогда в голову не приходило жениться на леди Марианне, какой бы красавицей она ни была. Да она и не ждет от меня предложения руки. Я не ухаживал за юными простушками, которые могут ошибиться в серьезности моих намерений… вернее, их отсутствии… и я ни разу не вводил в заблуждение ни одну женщину, предполагая иное, чем временную связь… — В голосе лорда Тривейна послышались металлические нотки, и он холодно закончил: — И лишь изредка какая-нибудь леди пыталась превратить приятное увлечение в нечто более постоянное. Однако из этого никогда ничего не получалось. — Маркиз отхлебнул бренди и, поглядев на притихшего Джорджа, добавил с легким цинизмом: — Полагаю, мне удалось развеять твои тревоги о моем благополучии. К тому же я вскоре покидаю Лондон. — И он изящно прикрыл ладонью вырвавшийся зевок.

— Покидаешь Лондон?! — воскликнул Джордж с таким ужасом, словно это было что-то неслыханное. — Не понимаю. Покидаешь Лондон?

— Да, покидаю Лондон. Ради Бога, Джордж, мы похожи на попугаев, — рассмеялся маркиз, когда Джордж снова повторил эту фразу. — У меня есть неотложные дела, к тому же я давно не охотился. Теперь доволен? Не лучше ли поговорить о чем-нибудь более приятном? Все эти вопросы и ответы… словно я повторяю катехизис. — Алекс изобразил еще один зевок и уставился с невинным видом на Джорджа.

— Ей-богу! По-моему, я своим разговором нагнал на тебя сон. Ты просто дьявол, Алекс. Кажется, все, что других волнует, на тебя только нагоняет скуку. Если тебе скучно, зачем же ты покидаешь город? Здесь есть чем убить время. Тебе вовсе не надо скакать через все графства, чтобы заняться хозяйством, — твой управляющий никогда еще тебя не подводил. Если хочешь знать мое мнение, все эти поездки так чертовски утомительны.

— Ты сам себе ответил, Джордж.

— Гм, то есть? — Джордж растерянно уставился на лениво раскинувшегося в кресле маркиза.

— Скука, Джордж. — Золотистые глаза на красивом пресыщенном лице невозмутимо встретили его взгляд. — Просто и понятно. Я лучше проведу время у моря, на свежем воздухе, занимаясь охотой, чем на душных балах и раутах. Я убью двух зайцев сразу: займусь делами и как следует отдохну. Поеду не торопясь. И обещаю тебе, никакой седьмой любовницы в поместье у меня не спрятано, и никаких поползновений на добродетель жены управляющего я иметь не собираюсь. Однако… — лукаво добавил он, — не исключено, что там, в тихой глуши, вдали от нескромных глаз, у меня есть невеста, которая пылко ждет встречи со мной в большой хозяйской спальне. — Весело рассмеявшись, маркиз гибким движением поднялся на ноги, давая понять, что прекращает затянувшийся разговор. — Слушай, Джордж, когда устанешь от Лондона, приезжай ко мне в Уэстерли. Буду рад тебе в любое время.

— Благодарю, Алекс. Счастлив слышать, что ты не держишь на меня зла за то, что я сегодня тебе наговорил. Хотя, признаюсь, хотел бы, чтоб у тебя была где-то припрятана невеста, — с притворной ворчливостью отозвался лорд Денет, испытывая прилив искренней симпатии к маркизу, на которого привык смотреть почти как на сына. — Тогда я удаляюсь, и скорее всего мы расстаемся ненадолго. Здесь будет чертовски нудно без твоего острого языка, Алекс.

Лорд Денет покинул комнату, и шаги его раздались на мраморной лестнице. Затем лорд Тривейн услышал голоса и стук парадной двери. Налив себе еще бренди, Алекс сумрачно вперил взгляд на цветочный узор обюс-сонского ковра под ногами. Губы его сжались в тонкую линию, тело напряглось как свернутая пружина. Завтра же утром он отправится на побережье, но не будет торопиться. Спешить было некуда… разве что поскорее оставить надоевшую столицу.

Все, что он сказал Джорджу, было правдой… но не всей. Что и говорить, Лондон ему надоел. Надоели бесконечные хождения по одним и тем же клубам, вечерам и балам, надоела одна и та же бессмысленная болтовня, каждый вечер одни и те же невыразительные лица. Он почувствовал потребность избавиться от тумана в голове из-за ночных возлияний, карт и сигар, вырваться на волю из цепких, давящих щупальцев лондонского света. Его охватило щемящее беспокойство, ощущение никчемности, неполноты жизни. Он будто искал, сам не зная что. Дьявольщина, просто его одурманила вся эта развеселая светская жизнь. Ему нужно было смыть ее налет чистой родниковой водой, разобраться в собственных мыслях… Только в глуши он придет в себя. А вдруг там случится что-то нежданное и бросит вызов всем силам его души и тела? Ему было необходимо заново обрести вкус к жизни, напрочь утраченный в однообразной карусели светской жизни.

Алекс почувствовал, как забурлила в его жилах кровь при мысли о просторах полей и лугов, о болотах и изрезанном бухтами побережье Корнуолла, о Шейхе, его вороном арабском жеребце. Он будто ощутил под собой его живую, переливающуюся мускулами мощь, когда мчались они, споря с ветром, по окрестностям Уэс-терли.

— Старина, ты сегодня на ногах рано до неприличия, — раздался знакомый голос.

— То же самое я могу сказать и о тебе, Питер, — откликнулся лорд Тривейн, бросая неодобрительный взгляд на младшего брата. — Откуда, черт побери, ты возвращаешься рано утром, да еще с таким чудовищно изможденным видом? — допытывался Алекс, глядя, как брат опустошает графин бренди, наполняя доверху свой стакан.

Питер небрежно опустился в кресло, стараясь выглядеть невозмутимым, но от проницательных золотистых глаз ничто не могло укрыться.

— Лучше расскажи сразу, Питер, потому что я так или иначе вскоре обо всем узнаю, — примирительно вздохнул старший брат.

— Никогда не догадаешься, Алекс. Я побил время Тедди на три минуты! — воскликнул младший, не в силах больше сдерживаться.

— Неужели? — протянул лорд Тривейн. — Умоляю, объясни, в чем? Я ведь не цыганка-гадалка.

— Его время… от садов Воксхолл до Риджентс-парка. И в самую давку! Его вороные не могли сравниться с моими гнедыми. Он всю дорогу глотал пыль из-под моих копыт. Никогда не видел на лице человека такого бешенства. Конечно, он проиграл кругленькую сумму. Уж ты мне поверь! — Самодовольно улыбаясь, Питер отхлебнул огромный глоток бренди и тут же поперхнулся. Слезы ручьем потекли у него из глаз.

Лорд Тривейн хлопнул брата по спине и едва заметно улыбнулся, когда тот, выпрямившись, украдкой вытер глаза.

— Приканчивая залпом бренди, рекордов не побьешь, братец. А это к тому же мое лучшее, так что отнесись к нему более уважительно если не ради себя, то хотя бы ради уязвленных чувств джентльмена, с тоской наблюдающего, как изысканный напиток опрокидывают в себя, словно кружку эля.

— Прошу прощения, Алекс, но у меня чертовски пересохло в горле, и я об этом не подумал, — с раскаянием произнес Питер и, стараясь взять себя в руки, осторожно пригубил из высокого стакана. Затем встал и, сделав несколько шагов, уставился на чудный вид, который открывался из окна. Лучи солнца сверкали в его волосах, высвечивая в черных как смоль локонах медные оттенки. Вновь повернувшись лицом к брату, он с плутовской усмешкой как бы мимоходом заметил: — Мне хотелось бы как-нибудь позаимствовать твою пару вороных. Их никто не побьет! — Питер не без лукавства скосил голубые глаза на сразу насупившееся лицо брата. Однако проницательные золотистые глаза тут же уловили чертиков, прыгавших в веселой голубизне, и ответная улыбка изогнула губы Алекса.

— Если бы я поверил, что ты говоришь всерьез, то решил бы, что свою нынешнюю скачку ты выиграл, стоя на голове. Тем не менее я рад, что ты решил нанести мне визит, а то уже думал, придется пересечь пролив, чтобы извлечь тебя из какой-нибудь сумасшедшей эскапады. Впрочем, судя по тому, что Наполеону очень хочется выиграть войну, он не замедлил бы поскорее сбагрить тебя обратно в Англию.

— Ну-ну, Алекс, не так уж я и плох. Подумаешь, немного поразвлекся, — возразил Питер брату, нимало не смущаясь.

— Ладно, постарайся только, чтобы тебя не отлучили от Олмэка, — предупредил его Алекс, забывая, что он сам находится в подобном положении и отнюдь не является примером для младшего брата.

— Если верить слухам, ты и сам на грани того же, а значит…

— Значит, тебе следует быть осторожнее и помнить о моем предупреждении, — подхватил Алекс, не давая брату опомниться.

— Так зачем ты хотел меня видеть? Спорю, что не за этим, — проворчал несколько обескураженный Питер.

— Завтра я уезжаю в Уэстерли, — объявил Алекс.

— Покидаешь Лондон? Ты шутишь, Алекс! Что, ради всего святого, ты там станешь делать? — недоверчиво воззрился на него Питер.

— Это начинает походить на комедию Шекспира! Неужели в наши дни никто не уезжает из Лондона? — вздохнул лорд Тривейн, обращая свой золотоглазый взор на брата. — Могу добавить, что собираюсь заняться поместьем, которое дает тебе возможность кутить. — У Питера хватило совести слегка смутиться, но недоумение не сошло с его лица, и Алекс продолжал: — Лондон сейчас переполнен жеманными щеголями, неоперившимися птенцами и пронырливыми мамашами, которые стремятся запихать своих дочек в постель к самому богатому жениху… Меня от всего этого тошнит, — презрительно заключил он.

— Ты уверен, что это не Марианна вынудила тебя спасаться бегством?

— По-моему, я тебя плохо расслышал, Питер. Не соизволишь ли повторить свой вопрос? — произнес лорд Тривейн таким тихим и угрожающим голосом, что Питеру стало не по себе. Он испугался, что на этот раз перешел границы дозволенного. Мороз продрал его по коже при воспоминании о тех, кто точно так же слишком поздно узнал смертельную опасность игры со вспыльчивым характером Алекса и теперь покоился в земле.

— Прости, Алекс. Забудем об этом. Я прекрасно знаю, что ты никогда ни от чего не убегал. Я бываю иногда на редкость тупоголовым, но мне же известно, как сильно ты был в нее влюблен. И продержалась она дольше остальных. Никак не пойму, почему ты с ней порвал. Она блестящая красавица, и я подумал, что теперь, когда прошел слух, будто она почти довела до алтаря старину Линвилла, ты, наверное, расстроился… хоть и говорил, что вы с ней расстались, — забормотал Питер.

Лорд Тривейн с досадой вздохнул. Его терпение уже иссякло, доведенное до края всем этим доброжелательным и в то же время назойливым интересом к его личной жизни.

— Питер, ты играешь с огнем. Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы принимать всерьез твой лепет. Но другим эта… безудержность, когда ты говоришь все, что в голову взбредет, незнакома. Так что остерегись, Питер, или однажды ты попадешь в передрягу и не сможешь выбраться из нее, — холодно выговорил ему Алекс. — Однако на твой вопрос отвечу. Я никогда не был влюблен в Марианну, впрочем, так же как и в остальных. По крайней мере не настолько, чтобы предлагать женщине руку. Она надоела бы мне еще до истечения медового месяца. Я устал от прыти, с которой они бросаются мне под ноги, вернее, в мою постель, считая, что влюблены в меня или в мой титул и состояние. Последнее представляется мне более убедительным, — язвительно усмехнулся Тривейн. — Мы с Марианной насладились кратким любовным приключением, но, как известно, все имеет начало и конец. Итак, мы распрощались, возможно, чуть скорее, чем я предполагал, и на кого она обратила свои чары впоследствии, меня не интересует. — Он говорил это со странной улыбкой во взоре. — Я говорю с тобой об этом лишь затем, чтобы раз и навсегда покончить со слухами, которые, кажется, заполонили весь Лондон. У меня нет привычки обсуждать свои личные дела с кем бы то ни было… даже с тобой. Но видимо, моя частная жизнь стала общим достоянием и вызывает интерес во всех гостиных и тавернах. Так что по крайней мере пусть у тебя в голове все распутается, прежде чем ты, напившись, неизбежно поделишься с окружающими своими домыслами.

— Право же, Алекс, я оставил привычку распускать язык, тем более о делах своего брата! — виновато воскликнул Питер и возмущенно добавил: — А что касается выпивки, так я могу выпить не пьянея не меньше других. И в любом случае кровь Тривеинов во мне так же сильна.

— Прошу прощения, — слегка поклонился Алекс. — Я знаю, что намеренно ты не скажешь обо мне ничего порочащего… но тебя могут спровоцировать, а в гневе…

Питер одним небрежным глотком прикончил остаток своего бренди и внезапно рассмеялся:

— Проклятие, мне только не хватало драться на дуэли, защищая честь чьей-то подружки! Может, Марианна и красавица, но я всегда считал ее слишком заносчивой Едва удостаивает ответа, и никакого чувства юмора. И делать пустую болтовню за чайным столом предметом спора я тоже не стану! Было бы из-за чего драться!

Алекс расхохотался, запрокинув голову, и Питер с облегчением присоединился к нему. Они стояли друг против друга, высокие и гордые. Сильное семейное сходство породистых лиц подчеркивали надменно выдающиеся квадратные подбородки, ястребиные профили и общая суровость черт, в эту минуту смягченная смехом. Пятнадцатилетняя разница в возрасте совершенно растаяла в мальчишеском безмятежном веселье.

Любовно глядя на более тонкую фигуру брата, Алекс ощутил весь груз своей ответственности за него. Впрочем, его широкие плечи к этому привыкли. Изучающе глядя на Питера, он размышлял о том, был ли сам когда-нибудь таким юным и беззаботным. Жил ли он сам когда-нибудь, не ведая тревог, не зная, какой одинокой пустыней, в сущности, является этот мир? Кажется, целая вечность прошла с тех пор, как чувствовал он теплоту бескорыстной любви, греющей, как добрый огонь очага в холодной ночи, любви, проникающей в самые потайные уголки души. Да, в последние годы он не раз наслаждался любовью, но совсем другого рода. Нынешняя любовь не утоляла жажды, не насыщала, а поглощала и засасывала, оставляя после себя лишь сожаление. Но он привык не ждать иного. Той, другой любви для него больше не существовало.

Он стал лордом, носителем титула в пятнадцать лет, очень юным и неопытным наследником огромных поместий и состояния Тривейнов. Лорд Денет был его опекуном и, помогая выдержать тяжкую новую ответственность, стал ему добрым другом. С помощью преданных управляющих и стряпчих он взял бразды правления Уэстерли в свои руки, обнаружив рачительность и аккуратность.

Однако победа далась ему нелегко. Пришлось выдержать не одну битву, так как молодого маркиза сочли легкой добычей некоторые нечестные управляющие, озабоченные лишь тем, как набить собственные карманы, и якобы близкие друзья отца, утверждавшие, что покойный задолжал им деньги… О, разумеется, без всяких расписок, договор был скреплен рукопожатием… А еще были дружеские советы невесть откуда взявшихся отцовских приятелей, большинство из которых оказались обладателями юных дочерей и нищих поместий; доброжелатели намекали на старинные тайные соглашения насчет брака детей, ведь молодой маркиз был таким заманчивым женихом.

Однако обвести вокруг пальца лорда Денета было непросто. Окружив себя армией адвокатов, он сумел удержать хищников на расстоянии, пока новый маркиз не стал на ноги и не смог сам за себя постоять.

В такой обстановке проходило взросление юного маркиза. У него никогда не было возможности быть веселым и беззаботным, морщины прорезали его лоб еще до двадцати лет, впрочем, ничуть его этим не обеспокоив. Упущенные радости юных лет он с лихвой наверстал в последние годы, живя бурной жизнью в Лондоне и на континенте.

Никто не мог предположить, какие далеко идущие последствия будет иметь смерть его отца. Он был убит на дуэли вскоре после рождения второго сына… убит противником, выстрелившим раньше времени. Алекс помнил отцовскую силу, тот был человеком действия, любившим балы и вечера с друзьями, игру и охоту. Он умел наслаждаться жизнью во всей ее полноте, но деловой хваткой был обделен. Поместья он предоставлял самим себе, годами не интересуясь состоянием дел. Однако Уэстерли поддерживался в хорошем состоянии частично благодаря усилиям матери. Там до сих пор сохранялся великолепный поместный дом.

Однако леди Тривейн не довелось пожить там в свое удовольствие, не суждено было увидеть, как вырастет ее младшенький. Природа уравняла счет, взяв ее жизнь за рождение новой.

Алекс всегда горько сожалел о том, что Питер так ее и не узнал. Не будет больше на свете другой такой. Она была единственной женщиной, вызывавшей у него доверие. Он помнил ее ясные голубые глаза, как две капли воды похожие на глаза Питера, помнил, как она смеялась, поддразнивая его, позволяя вытягивать из прически блестящие золотые локоны, как крепко обнимала его, укладывая спать. Каждый день она превращала в праздник, каждый вечер перед ярким огнем большого камина мир преображался в волшебную страну, полную фей и эльфов, кровожадных пиратов и отважных рыцарей. Она дарила ему любовь и чувство защищенности, навсегда утраченные с ее смертью. Смерть обманула его, но по крайней мере ему принадлежали воспоминания. У Питера и этого не было.

Со временем он свыкся с определенным образом жизни и принял его. Он редко посещал Лондон, разве что по делам. Сначала, становясь старше, он тосковал по друзьям, по веселью и развлечениям лондонской жизни, по всему, что могла дать столица молодому человеку. Но время шло, и он взрослел быстрее своих друзей, продолжавших жить легко и беззаботно. Здоровое сельское житье-бытье заставило его возмужать, и руки у него стали крепкими и загорелыми, не то что мягкие, лилейно-белые, как у городских джентльменов. Даже когда после добровольного многолетнего изгнания он вернулся в Лондон, совсем забыть тот образ жизни он не смог. Его мускулы оставались мощными, твердыми, он был необычайно вынослив и силен, наслаждался боксом, фехтованием и верховой ездой и совершенно был не способен разыгрывать изнеможение после легкого галопа, как любили делать некоторые его сверстники.

Благодаря непревзойденному искусству править лошадьми он стал членом кружка «Коринфян» в клубе «Четверка коней». Его приглашали на многие рауты и выездные уик-энды, участие в вихре светской жизни лишь укрепило его пренебрежение ею. Постепенно личность надменного красавца маркиза окуталась туманом слухов и сплетен, и по мере того как он все глубже погружался в свой цинизм, являя миру непроницаемую броню, сплетни вокруг него разрастались. Он представлял собой нечто непостижимое. Его сумасбродные эскапады, некоторые истинные, некоторые нет, закрепили за ним скандальную славу в столице и в сочетании с налетом загадочности будоражили людское воображение. Ничто так не завораживает людей, как тайна или загадка. А маркиз Сент-Флер был донельзя таинственным. Особенно необыкновенным казалось его фатальное везение. Он никогда не проигрывал в карты и не потерпел ни одного поражения у дам.

Когда он, весь в черном, возникал на пороге гостиной или бального зала, женские сердца начинали трепетать от одного взгляда его золотых глаз. Он был равнодушен, надменен, а временами оскорбительно невежлив даже с записными красотками, но это лишь прибавляло ему какого-то лихого обаяния. А мысль об огромных поместьях, состоянии и, наконец, знаменитых драгоценностях Тривейнов делала его еще более желанным и заманчивым.

— Не возражаешь, если я останусь ненадолго в Лондоне? — с надеждой осведомился Питер.

— Оставайся, сколько хочешь, но постарайся вести себя пристойнее. Для разнообразия.

— Можешь не беспокоиться. Я не стану делать ничего такого, чего бы не сделал ты сам, — поспешно пообещал Питер, украдкой блеснув глазами.

— Вот это меня и тревожит, — покачал головой лорд Тривейн, провожая брата до дверей. Он ласково потрепал его за ухо и предостерегающе добавил: — Будь осторожен, Питер. Помни, я не смогу тебя выручить в трудную минуту.

— Не волнуйся, старина, — усмехнулся Питер, но тут же посерьезнел: — Я буду образцом для подражания, ты сможешь мной гордиться, — сказал он на прощание и, тут же забыв свое обещание, перепрыгивая через две ступеньки, побежал по лестнице вниз.

Алекс хмуро покачал головой и отправился в спальню в объятия долгожданного сна. Питер должен получить все, что упустил в своей юности старший брат, но, возможно, Алекс иногда страдал излишней снисходительностью к младшему. Питер заслуживал всего, что маркиз мог ему дать. Но даже это было слабым утешением юноше, никогда не знавшему своих родителей.

— Слушаюсь, ваша светлость, — ответил Доусон, управляющий лорда Тривейна, собирая со стола счета и платежные поручения, которыми они занимались битый час. — Что-нибудь еще, милорд?

— Нет, продолжайте, как обычно, и никаких ссуд Питеру без моего ведома. Если возникнет что-то срочное, немедленно сообщите мне, — отозвался Алекс, поправляя перед зеркалом белоснежный атласный галстук. — Остальное, Доусон, оставляю на ваше усмотрение. Я полностью доверяю вашей порядочности.

— Благодарю вас, ваша светлость, — отвечал Доусон, смущенный похвалой. — Вы оказываете мне большую честь. Разрешите пожелать вам приятного путешествия, хотя, кажется, дождю не видно конца. Так что утро вашей поездки обещает быть пасмурным. Вы уверены, ваша светлость, что хотите отправиться верхом впереди кареты? — озабоченно осведомился управляющий.

Лорд Тривейн посмотрел на маленького седого человечка, сутулого, с напряженно прищуренными глазами. Он верил Доусону так, как никому другому. Много лет назад Доусон взялся управлять всеми поместьями маркиза и теперь знал о его финансовых делах столько же, сколько сам Алекс, если не больше. Тривейн нисколько не кривил душой, объявив Доусону, что полностью в нем уверен.

— Не стоит беспокоиться, Доусон, я… — начал было лорд Тривейн в ответ, но тут в дверь кабинета легонько постучали, и, открыв ее, лакей торжественно провозгласил:

— Леди Марианна Вудли, ваша светлость.

Затем он отступил в сторону, и в комнату царственно вплыла леди Марианна. На ней было дорожное платье из алого бархата, подбитая мехом накидка из той же материи и такая же шляпка. Руки ее прятались в большой муфте из темного меха. Едва она переступила порог, как волна экзотического аромата ее духов нахлынула на обоих мужчин, стоявших посреди кабинета.

Доусон незаметно выскользнул из комнаты. Ему леди Марианна никогда не нравилась, и, с точки зрения управляющего, его светлость поступил мудро, расставшись с ней. Единственное, о чем мечтал Доусон, чтобы маркиз отделался от нее без долгих прощаний. Маркиз очень бы удивился, если б узнал, что подобное мнение разделяли все его домашние.

— Алекс, дорогой, — промурлыкала красавица, — ты был так нелюбезен, что ни разу не навестил меня с тех пор, как я вернулась из деревни. — И она мило надула очаровательные губки.

Прищурив золотые глаза, лорд Тривейн наблюдал, как она приближалась, грациозно протягивая к нему узкие, тонкие ладони. Поистине леди Марианна была чудо как хороша. Тщательно причесанные темно-каштановые волосы открывали прекрасный лебединый изгиб ее стройной длинной шеи, карие с поволокой глаза были осенены густыми, искусно подкрашенными ресницами, прелестный розовый ротик приподнялся, приглашая его к поцелую, который — в этом он не сомневался — будет долгим, глубоким и полным взаимной страсти. Конечно, сейчас он желал ее не так сильно, как раньше, но не восхищаться ею не мог. Но не только восхищение пробудило в нем созерцание округлой белоснежной груди, едва прикрытой низким вырезом алого платья. Воспоминания дорисовали ее манящие изгибы, ощущение теплого обнаженного тела, прильнувшего к его собственному… тоже нагому.

Он резко отвернулся.

— Чего ты хочешь, Марианна? — нетерпеливо спросил он, направляясь к письменному столу. Достав из резной деревянной шкатулки тонкую сигару, он прикурил ее. Когда он вновь повернулся к даме, легкий дымок скрыл выражение его лица, и запах дорогого табака заглушил ее волнующий аромат. — Неприлично, дорогая моя, средь бела дня одинокой даме без сопровождения посещать дом джентльмена.

— С каких это пор ты стал обращать внимание на приличия? — возразила она.

— Право, я не думаю, что нам еще есть что сказать друг другу. Мы оба приняли решение, и я не собираюсь отказываться от своих слов. Судя по дошедшим до меня слухам, ты того же мнения… Впрочем, возможно, это всего лишь слухи, — язвительно усмехнулся он.

— Какие слухи? — сердито вспыхнула леди Марианна, и темно-карие глаза ее сверкнули недобрым огнем.

— И о чем же нам говорить? — холодно осведомился лорд Тривейн.

— Обо всем, Алекс. — Она придвинулась ближе и стала прямо перед ним, совсем вплотную, с мольбой глядя в его суровые золотые глаза. — Неужели ты и вправду можешь вот так, стоя здесь передо мной, сказать, что не хочешь меня? Что не жаждешь оказаться вместе со мной наверху…

— Не надо, Марианна, — резко оборвал он, небрежно сомкнув на ее нежных запястьях сильные жесткие пальцы. — Этот дешевый разговор тебе не к лицу.

— Дешевый? — визгливо воскликнула Марианна. — Я просто сказала правду… И только. Мы влюблены друг в друга. Я по крайней мере этого не скрываю!

— Нет, Марианна. Мы просто хотим друг друга всего-навсего. Мы оба знали, что когда-нибудь все закончится. Своими угрозами ты лишь приблизила конец. Никто, моя дорогая, не смеет угрожать мне или пытаться меня запугивать. — Он с отвращением оттолкнул ее и отвел взгляд от злого, побледневшего лица и порывисто вздымающейся груди.

— Я всего лишь угрожала оставить тебя ради герцога, если ты не женишься на мне… только хотела, чтобы ты был вынужден признаться самому себе, что любишь меня и хочешь на мне жениться. Для тебя, разумеется, невыносима мысль, что какой-то другой мужчина станет заниматься со мной любовью? Не правда ли?

— Дорогая моя Марианна, меня совсем не интересует, чью постель ты согреваешь. Между нами все кончено. Ты сама завершила наши отношения. Хотя, должен признаться, долго бы они не продлились: желание отгорело и перешло в золу, — равнодушно заключил он.

— Я тебе не верю. Ты сходишь по мне с ума. Я у тебя в крови… а ты у меня, — страстно заговорила она. — Я могла выйти за Линвилла еще год назад, но нет, я отбросила возможность стать герцогиней, предпочтя любовь y тебе.

— Ах да, герцог. Это ведь было главной целью твоей жизни: леди Марианна — герцогиня. Дорогая, не занимайся самообманом в отношении меня. Возможно, ты меня желала, но это желание включало в себя все, чем я владею, в том числе фамильные бриллианты, изумруды и другие баснословные побрякушки, которыми будет увешана следующая леди Тривейн, маркиза Сент-Флер. Ты же знаешь, что когда начиналась наша связь, даже речи не возникало о женитьбе. Мне такое и в голову не могло прийти, а для тебя, казалось, это было не важно. Ты как-то случайно обмолвилась, что наслаждаешься своим вдовством, свободой отведать всех удовольствий, не тревожась из-за ревнивого мужа. Я поверил твоим словам. Откуда же такая внезапная перемена, дорогая моя? Или все это было игрой? Способом заманить меня в постель, влюбить в себя, а потом связать законными узами?

— Ты животное! — вскрикнула Марианна, стараясь взять себя в руки. Ноздри ее раздувались, зрачки расширились от злости. Его слова она не могла отрицать. Она действительно пригрозила оставить его и выйти замуж за герцога, если Алекс на ней не женится. Она была уверена в своей власти над Тривейном и ждала, что он станет умолять ее немедленно выйти за него замуж. Но неожиданно получила от него согласие расстаться. Ему было все равно! Она решила, что в нем заговорила оскорбленная гордость, и вскоре Алекс кинется к ее ногам, но он не вернулся. Она перестала для него существовать, и даже в Олмэке, на глазах у сливок общества, он окинул ее презрительным взглядом, предназначенным для льстивых, ничтожных и назойливых людей. Леди Марианна больше не имела власти над Алексом и теперь отчаянно пыталась вернуть все на прежнее место.

— Алекс, неужели мы не можем забыть все, что случилось? Мы могли бы вернуться к тому, что было до нашей пустячной ссоры. Я предлагаю тебе…

— Нет, Марианна, это бесполезно. Мы не изменились, ни ты, ни я. По-моему, я достаточно хорошо понял тебя и знаю, что вести себя по-иному ты не сможешь. Кроме того, огонь погас навсегда. Мне бы не хотелось быть грубым, но этот разговор уже не спасет наши отношения.

Леди Марианна замолкла и явно растерялась. На ее прекрасном лице отражалось полное недоумение. Она всегда добивалась своего и мысли не допускала, что может быть иначе. Единственная дочь престарелых родителей, избалованная и захваленная ими, она ожидала такого же постоянного внимания и обожания от своих поклонников. Выросшая в отдаленном поместье, в деревне, она жаждала волнующих развлечений и веселья, с которыми познакомилась во время редких поездок в Лондон. В первый же свой лондонский сезон она была признана несравненной и, чтобы не возвращаться в деревню к старым родителям, которым были не под силу суета и гонка за развлечениями столичной жизни, быстро вступила в престижный брак с молодым лордом Вудли. Таким образом стала она частью титулованной знати, превратившись из простой мисс Марианны Грин в леди Марианну Вудли. Поначалу молодые супруги прекрасно проводили время в бурных и экстравагантных развлечениях, занятые не столько друг другом, сколько поиском удовольствий и забав. Так что когда лорд Вудли погиб в пьяном угаре под колесами собственного перевернувшегося экипажа, она не слишком расстроилась: ведь теперь она обладала богатством и получила возможность холить и лелеять свои желания. В Лондоне она вскоре снискала прозвище сумасбродной вдовушки Вудли и принялась добросовестно подтверждать справедливость этих слов. На протяжении нескольких лет она беспечно наслаждалась легкими, мимолетными связями, а затем повстречалась с лордом Тривейном и впервые в жизни влюбилась. Он был в Лондоне, когда ее только вывели в свет, и она не забыла того волнующего впечатления, которое произвел на нее мужественный смуглый джентльмен. Но потом он исчез, и до нее дошел слух, что Тривейн путешествует по свету. Марианна не вспоминала о нем, пока однажды вечером они не встретились, и жарко вспыхнувшее между ними желание не доказало, что она ничего не забыла.

С этого момента она начала планомерную охоту за одним-единственным мужчиной, предметом ее необузданного желания. Правда, ее смущало то, что он маркиз, а не герцог. Но она позволила приливу страсти одолеть честолюбие и примирилась с мыслью стать всего лишь маркизой. В конце концов были еще знаменитые драгоценности Тривейнов стоимостью в королевский выкуп, так что особенно разочаровываться не стоило. Она знала его нелюбовь к браку. Злые языки предрекали скорый конец их связи, но ничто не могло поколебать уверенности леди Марианны в страстной любви маркиза. Очаровательная вдовушка нисколько не сомневалась в своей власти над мужчинами, поэтому ей даже в голову не приходило, что Тривейну не захочется брать ее в жены. Она плела искусные сети, притворяясь испуганной мыслью о новом замужестве, умело разыгрывая стремление во что бы то ни стало сохранить свободу. Ей хотелось приручить его. Время не торопило, и она не собиралась опережать события.

Леди Марианна знала о других женщинах лорда Тривейна, но не считала их соперницами. Однако время шло, а он так и не упоминал о браке, и она решила припугнуть его угрозой расставания ради другого. Вопреки ожиданиям лорд Тривейн отнюдь не испугался.

Наверняка помехой стала его упрямая гордыня, подчинявшая себе все его желания. Марианна просто забыла о его гордости. Она взглянула в красивое лицо маркиза, увидела сурово сомкнутый, четко очерченный, чувственный рот, и мысль, что он потерян навсегда, привела ее в отчаяние. Она не могла лишиться Алекса, единственного мужчины, которого когда-либо любила. У нее были дюжины любовников, не менее красивых, чем Алекс, но в нем было нечто особенное, непохожее на других. Возможно, его небрежное безразличие или его надменность, которые не давали ей забыть, что он истинный мужчина. Он никогда не льстил ей, никогда не позволял распоряжаться собой, но она все-таки считала, что имеет власть над этим мужчиной. Он был пылким любовником, умел заставить ее потерять голову и ощутить себя женщиной в полном смысле этого слова. Она растворялась в нем, теряла в нем себя, а без него словно не жила. Ее трепещущее тело жаждало его рук, ее губы алкали его поцелуев… сейчас… сию минуту…

— Я вижу, леди Марианна, у вас назначена какая-то встреча, на которую вы опаздываете. Поэтому не смею задерживать. Ваш экипаж не должны видеть у моих дверей, — вежливо произнес лорд Тривейн; голос его звучал с холодным равнодушием, непроницаемый взгляд замечал смятение на ее лице. — Надеюсь, вам дорога ваша репутация.

Закусив нижнюю губку, леди Марианна нерешительно подняла на него глаза, но тут же нашлась. Губы ее изогнулись в обольстительной улыбке.

— По правде говоря, Линии уже ждет меня, я должна ехать, но мы можем увидеться завтра. Если, конечно, мне удастся найти время… Ты ведь знаешь, какой Линии собственник, так что вряд ли я смогу уделить тебе несколько минут, — кокетливо промурлыкала красавица, все еще пытаясь пробудить в нем ревность к герцогу.

— Видите ли, леди Марианна, завтра меня здесь не будет.

— О! А где же ты будешь? — полюбопытствовала она, небрежно натягивая красные лайковые перчатки, лихорадочно перебирая способы заманить его в свою постель.

— Меня не будет в Лондоне.

— Но ты не должен покидать Лондон! Ты не можешь просто оставить меня здесь! — потрясенная, воскликнула она. — Ты бежишь! — театрально провозгласила она. — Но в этом нет нужды! Если б ты забыл свою глупую гордость и…

— Леди Вудли, мои поступки больше не имеют к вам никакого отношения. И у меня никогда не было нужды оправдываться перед кем бы то ни было. А с тех пор как я решил покинуть Лондон, мне только и приходится этим заниматься, — с досадой произнес лорд Тривейн.

— Я не дам тебе уехать! — вне себя от страха вскричала Марианна. Она понимала, что если он уедет, она потеряет его навсегда. Он не сможет ревновать, если не будет видеть повода или не услышит о нем. И к тому же, покинув Лондон, он может встретить кого-то, какую-нибудь…

Она бросилась к нему на грудь, крепко прижалась и, обвив его шею руками, жадно поцеловала в губы, стараясь раздвинуть их своим ртом, но все было тщетно. Напротив, он оторвал от своей шеи ее руки и отпрянул от ее жарко льнущего тела. Ему хотелось убедить бывшую любовницу раз и навсегда, что все кончено. Желая быть более убедительным, он неожиданно для себя проговорил:

— Когда я в следующий раз вас увижу, я, вероятнее всего, буду уже женат, и вряд ли моя жена одобрит нашу маленькую интрижку. — Ему еле удалось скрыть усмешку при виде растерянного выражения ее хорошенького личика. Никакой жалости по отношению к женщине, использующей свое тело для шантажа мужчины, он не испытывал. А может, он и в самом деле женится. Это наверняка расставит все по местам и приведет в порядок его неприкаянную холостяцкую жизнь.

Он вспомнил о юной дочери своего ближайшего соседа по Уэстерли сквайра Блэкмора. Алекс давно ее не видел и даже не мог припомнить лица девушки, но, кажется, она была подходящего возраста, а сквайр постоянно намекал на желательность этого союза. Да, именно так, бесцветное ничтожество, девица, которая не доставит ему хлопот и не посмеет требовать от него каких-то чувств.

— Женишься? Ты? — Марианна истерически захохотала, уличая маркиза, по ее мнению, во лжи. — На ком, скажи на милость? Уж не на одной ли из тех жеманных простушек, которых постоянно навязывают тебе назойливые мамаши? Можешь жениться на дочери Брэдшоу, как там ее зовут, — протянула она, якобы вспоминая, — Мэри, да, да, Мэри. Конечно, лицо у нее лошадиное, но… А то есть еще Кэролайн, не помню фамилии, у нее огромное состояние, правда, бедняжка заикается и ужасно косит, но если ты твердо решил связать себя брачными узами… — Оборвав фразу на задумчивой ноте, она прикусила кончик тонкого пальца, как бы перебирая в памяти имена других девушек на выданье, из которых ему следовало выбирать.

Но в этот момент он холодно и жестко прекратил ее размышления:

— Боюсь, дорогая моя, вы не имели удовольствия встретить будущую леди Тривейн, так как она живет не в Лондоне.

— Не может быть, чтобы ты всерьез решил жениться! — ахнула Марианна, всматриваясь в суровое, непроницаемое лицо лорда Тривейна. — А как же твои заверения, что ты останешься навсегда холостяком? — язвительно заметила она. — Все это так неожиданно… После стольких лет вольготной холостяцкой жизни тебе трудно будет развеять мои сомнения. — Она вымученно улыбнулась. — Я поверю в эту бабушкину сказку, только когда буду иметь удовольствие познакомиться с этим образцом совершенства, этой прелестницей, которой удастся заполучить твое обручальное кольцо на палец… но ни минутой раньше!

Алекс медленно прошествовал к конторке, открыл ящичек, вынул оттуда пачку бумаг и стал их перебирать, не обращая внимания на Марианну, в замешательстве наблюдавшую за ним.

— Вот моя специальная лицензия, разрешение на брак без предварительного церковного оглашения, — небрежно обронил он, равнодушно глядя на потрясенное лицо леди Марианны. Она поспешила к конторке и, выхватив из рук лорда Тривейна бумагу, быстро пробежала ее глазами и тут же бросила, словно та обожгла ей пальцы.

Затем леди Вудли гордо выпрямилась и проплыла к двери, оставляя за собой шлейф густого, удушливого аромата. На пороге она обернулась к лорду Тривейну. Тот стоял, лениво облокотясь на конторку, и с циничной усмешкой медленно затягивался душистой черутой. Самоуверенно тряхнув кудрявой головкой, она вздернула плечико и предостерегающе произнесла:

— Не делай того, о чем мы потом оба пожалеем. А эту дурацкую бумажку я не собираюсь принимать всерьез, она гроша ломаного не стоит!

Несколько минут после ухода Марианны Алекс стоял неподвижно, уставясь на закрытую дверь, и вздохнул свободно, лишь когда услышал звук колес ее отъезжающего экипажа. Он сам не знал, как его осенило убедить ее в серьезности намерения жениться на другой, вспомнив о специальной лицензии. Два дня назад он отобрал ее у Питера. Младший брат, в очередной раз промотавший кучу денег, требовал у Алекса новую сумму, грозя сбежать и жениться на актрисе, которой был увлечен последнее время. При этом Питер потрясал лицензией, которая вскоре так неожиданно сослужила службу Алексу. Впрочем, Марианна никогда об этом не узнает.

Затем, поддавшись внезапному порыву, он поспешно вызвал своего камердинера и объявил, что они едут немедленно, не дожидаясь утра, как было задумано ранее. Приказав Доусону отменить все его вечерние обязательства, он быстро переоделся в дорожное платье.

Растерянный, обескураженный камердинер получил распоряжение встретить хозяина завтра поутру с каретой около гостиницы «Привал путника». Спустя час лорд Три-вейн уже скакал прочь от Лондона, оседлав любимого Шейха.

Оглядывая бескрайние просторы полей и лугов, Алекс с жадностью вдыхал прохладный, напоенный живительным ароматом воздух, чувствуя, как ласкает ветер его лицо. Шейх стрелой летел сквозь сгущающиеся сумерки, и пыль из-под его копыт облаком неслась за ними.

— Помедленнее, парень, — мягко произнес Алекс, слегка натягивая поводья. — Не испугать бы самого дьявола.

Он громко засмеялся низким звучным смехом, полным беззаботного веселья. Ничто в мире ему не помеха. Нет ни тревог, ни забот. Всадник пришпорил коня, и они неистово помчались по дороге с ветром и грозовыми тучами наперегонки. Модный широченный плащ полоскался на ветру у него за плечами.