"История франков" - читать интересную книгу автора (Григорий Турский)

Книга VII

1. О кончине святого епископа Сальвия [584 г.].

2. О стычке между людьми из Шартра и Орлеана [584 г.].

3. О гибели Видаста по прозвищу Ав [584 г.].

4. О том, как Фредегонда нашла убежище в церкви, и о сокровищах, переданных Хильдеберту [584 г.].

5. О том, как король Гунтрамн прибыл в Париж [584 г.].

6. О том, как этот же король подчинил себе то, что относилось к королевству Хариберта [584 г.].

7. О том, как послы Хильдеберта требовали выдать Фредегонду [584 г.].

8. О том, как король Гунтрамн просил народ не убивать его, как это случилось с его братьями [584 г.].

9. О том, как Ригунта была задержана Дезидерием, и как он отнял у нее ее сокровища [584 г.].

10. О том, как Гундовальд был провозглашен королем, и о Ригунте, дочери короля Хильперика [584 г.].

11. О появившихся знамениях [584 г.].

12. О пожаре в области Тура и о чуде святого Мартина [584 г.].

13. О пожаре и об ограблении города Пуатье [584 г.].

14. О послах короля Хильдеберта к государю Гунтрамну [584 г.].

15. О коварстве Фредегонды [584 г.].

16. О возвращении епископа Претекстата [584 г.].

17. О епископе Промоте [584 г.].

18. О том, как королю сказали, чтобы он вел себя осторожней, чтобы его не убили [584 г.].

19. О том, как королеве Фредегонде было приказано уехать в виллу [584 г.].

20. О том, как она же послала человека убить Брунгильду [584 г.].

21. О бегстве и заключении под стражу Эберульфа [584 г.].

22. О его коварстве [584 г.].

23. Об иудее, убитом своими людьми [584 г.].

24. Об ограблении города Пуатье [585 г.].

25. Об ограблении Марилейфа [585 г.].

26. О том, как Гундовальд объезжал города [585 г.].

27. Об оскорблении, которому подвергся епископ Магнульф [585 г.].

28. О том, как войско Гунтрамна продвинулось вперед [585 г.].

29. О гибели Эберульфа [585 г.].

30. О послах Гундовальда [585 г.]. [191]

31. О мощах святого Сергия, мученика [585 г.].

32. О других послах Гундовальда [585 г.].

33. О том, как Хильдеберт прибыл к своему дяде Гунтрамну [585 г.].

34. О том, как Гундовальд ушел в Комменж [585 г.].

35. О разорении базилики святого Винценция, мученика, в Ажене [585 г.].

36. О слове Гундовальда к войску [585 г.].

37. Об осаде города [585 г.].

38. О гибели Гундовальда [585 г.].

39. О гибели епископа Сагиттария и Муммола [585 г.].

40. О сокровищах Муммола [585 г.].

41. О великане [585 г.].

42. О чуде святого Мартина [585 г.].

43. О Дезидерии и Ваддоне [585 г.].

44. О женщине-предсказательнице [585 г.],

45. О голоде, бывшем в этом году. [585 г.].

46. О гибели Христофора [585 г.].

47. О гражданской распре между жителями Тура [585 г.],

1. Хотя я стремлюсь продолжать историю в той последовательности, которой я придерживался в прежних книгах, однако благочестие побуждает меня прежде рассказать кое-что о кончине блаженного Сальвия, который, как известно, скончался в этом году. Сальвий, как он сам обычно рассказывал, долгое время жил в миру, ведя гражданские дела[1] со светскими судьями. Однако он никогда не был обуреваем теми желаниями, к которым обычно пристрастна душа молодых людей. Но когда аромат божественного дыхания уже коснулся глубины его души, он, оставив светскую службу[2], удалился в монастырь. И этот муж, уже тогда преданный господу, понял, что лучше жить в бедности со страхом божиим в душе, чем стремиться к наживе пагубного века. В этом монастыре он долго жил, соблюдая уставы, учрежденные отцами церкви. Но когда он достиг уже большей зрелости и разумения, и [солидного] возраста, а аббат, настоятель этого монастыря, умер, он взял на себя заботу о пропитании стада божьего. И хотя ему надлежало больше бывать на людях для наставления братии, он, приняв сан, стал жить еще более уединенно. Он немедленно нашел для себя удаленную келью. В прежней келье, как [192] он сам утверждал, у него от чрезмерной воздержанности кожа на теле сходила более девяти раз, И вот когда, приняв сан, он пребывал в постах, в чтении молитв и священного писания, ему часто приходило на ум, что для него было бы лучше жить незаметно среди монахов, чем принять сан аббата [и быть] на людях.

Что же дальше? Простившись с братией, которая тоже с ним простилась, он затворяется в келье. Во время этого затворничества он жил, воздерживаясь во всем еще больше, чем прежде, подчинив свои помыслы человеколюбию, чтобы, помолясь о всяком пришельце, преподать ему обильную благодать святых даров, что многим болящим приносило полное выздоровление.

Однажды, изнуренный сильной лихорадкой, тяжело дыша, он лежал на ложе. И вот внезапно келья, освещенная ярким светом, сотряслась, и он, воздев руки горе, воздал благодарность и испустил дух. Монахи, рыдая вместе с его матерью, выносят тело покойного, омывают водой, облачают в саван, кладут на погребальные носилки и проводят целую ночь в пении псалмов и плаче. Но когда наступило утро и когда все было готово к торжественному погребению, тело на погребальных носилках начало шевелиться. И вот щеки порозовели, муж, пробудившись как бы от глубокого сна[3], очнулся, открыл глаза, поднял руки и сказал: «О господи милосердный, зачем ты сделал так, что я вернулся в это мрачное место земного обиталища? Для меня было бы лучше твое милосердие на небесах, чем жалкая жизнь в этом мире». Братии, пораженной и вопрошающей, что бы могло значить такое чудо, он ничего не ответил. Но, встав с погребальных носилок и нисколько не чувствуя боли, от которой он страдал, он провел без еды и питья три дня. Но на третий день, позвав монахов и свою мать, он сказал: «Внемлите, любезнейшие братья, и разумейте, что то, что вы видите в этом мире, есть ничто, но, как говорит пророк Соломон: „Все – суета“[4]. И блажен тот, кто может поступать в миру так, чтобы сподобиться зреть славу божию на небесах». И когда он говорил это, он начал колебаться: продолжать ли ему дальше или молчать. Он молчал, но, приведенный в замешательство просьбами братии о том, чтобы он поведал о виденном, [наконец] сказал: «Четыре дня тому назад, когда келья сотряслась и вы увидели меня бездыханным, меня подхватили два ангела и подняли высоко в небеса, так что мне казалось, что не только эта жалкая земля, но даже солнце и луна, облака и звезды у меня под ногами[5]. Затем меня ввели через ворота ярче этого света в такое жилище, в котором пол блестел, как золото и серебро; свет там был невыразимый, простор неописуемый. Жилище было наполнено таким множеством людей обоего пола, что совершенно нельзя было объять взглядом толпу ни в ширину, ни в длину. И когда нам проложили путь среди сомкнутых рядов ангелы, которые шли впереди, мы дошли до того места, которое мы уже созерцали издали. Над ним нависало сверху облако светлее всякого света, там не было видно ни солнца, ни луны, ни звезд, но облако сияло собственным блеском гораздо больше, чем все эти светила, и из него исходил глас, „как шум вод многих“[6]. Там даже меня, грешника, смиренно приветствовали мужи, одетые в священнические [193] и мирские одежды. Как мне рассказали мои спутники, это были мученики и исповедники, которых мы здесь, на земле, глубоко почитаем. И вот когда я встал там, где мне приказали, меня окутал такой сладкий аромат и я так насытился этой сладостью, что до сих пор не хочу ни есть, ни пить. „И услышал я глас, говорящий“[7]: „Да возвратится сей в мир, ибо он надобен нашим церквам“. И я слышал глас; видеть же того, кто говорил, я отнюдь не мог[8]. И, распростершись на полу, я с плачем говорил: „Увы, увы, господи, зачем ты дал мне видеть сие, если я должен буду лишиться этого! Вот ныне ты удаляешь меня от лица твоего, чтобы я вернулся в тленный мир, и я больше не смогу вернуться сюда. „Не отними, прошу тебя, господи, милости твоей от меня“[9], но молю, дай мне жить здесь, дабы я не погиб, уйдя туда“. И глас, обращенный ко мне, сказал: „Иди с миром[10]. Ибо: Аз есмь страж твой доколе не возвращу тебя в землю сию“[11]. Тогда я, покинутый своими спутниками, удалился с плачем и вернулся сюда через врата, в которые вошел».

Все присутствовавшие были поражены его рассказом, а святой угодник начал вновь говорить со слезами: «Горе мне, посмевшему открыть такую тайну. Ибо отошел от меня аромат сладости, который я вкусил в месте святом и которым я три дня поддерживал себя без всякой пищи и питья. Но и язык мой покрылся болезненными ранами и так распух, что, кажется, заполнил мне весь рот. И я знаю, что не угодно было господу моему, чтобы тайное стало явным. Но знай, господи, что „я сделал это в простоте сердца“[12], а не в превозношении своего ума. Но прошу, буди милостив по обетованию твоему и „не остави меня до конца“»[13]. И, сказав это, он умолк и вкусил пищу и питье. Я же, пишущий сие, боюсь, как бы кому-либо из читателей это не показалось невероятным, согласно тому, что говорит историк Саллюстий: «Там, где ты упоминаешь о доблести и славе людей достойных, каждый считает для себя это делом легким и принимает равнодушно; а все, что сверх этого, он считает выдуманным»[14]. Ибо всемогущий бог – свидетель, что все, что я узнал, я услышал из уст самого Сальвия.

Уже спустя много времени блаженного мужа вывели из кельи, избрали и против его воли рукоположили в епископы. Когда он состоял в этом сане, как я полагаю, десятый год, в городе Альби свирепствовала паховая чума[15]; и большая часть народа уже перемерла. И хотя в живых остались только немногие из горожан, однако у блаженного Сальвия как у доброго пастыря никогда не появлялось желания покинуть этот город; более того, он всегда увещевал оставшихся, чтобы они молились и неустанно пребывали в бдении и чтобы свои дела и помыслы они постоянно обращали на доброе. При этом он говорил: «Поступайте так, чтобы, если бог пожелает вас взять из мира сего, вы могли бы войти не в судилище, а в вечное упокоение». Но так как он уже знал, как я полагаю, по откровению божию, время своего призвания на небеса, то он сам позаботился о своем гробе, омылся, облачился в саван и только тогда испустил свой блаженный дух, всегда стремившийся на небеса. Был же он муж в святости великий, в стяжании – наименьший и никогда не желал золота. Но если он и вынужден был принимать его, то тотчас же раздавал [194] его бедным. В то время, когда патриций Муммол увел однажды из этого города многих горожан в плен[16], он пошел к нему и всех их выкупил. И господь даровал ему такое уважение от народа, что даже те, кто увел пленных, и выкуп ему уступили и сверх того одарили его. Таким образом он вернул гражданам своей родины прежнюю свободу. И еще много хорошего я слышал об этом муже, но, желая вернуться к начатому повествованию, большую часть опускаю.

2. И вот после того как умер Хильперик, найдя смерть, которую он долго искал[17], люди из Орлеана вместе с людьми из Блуа напали на жителей Шатодена и разбили их, захватив их врасплох. Они предали огню дома, годовые запасы [продовольствия] и все недвижимое имущество, увели скот и взяли с собой все, что могли унести. Когда они ушли, жители Шатодена вместе с другими жителями области Шартра стали преследовать их по пятам и обрекли на ту же участь, которую сами испытали: от них, не оставив у них ничего ни в доме, ни вокруг дома, ни самих домов. Но так как они все еще ссорились и враждовали между собой и орлеанцы потрясали оружием против них, в дело вмешались графы. Был подписан мир впредь до дня расследования дела, чтобы по решению предстоящего суда та сторона, которая несправедливо начала войну против другой, выплатила штраф. Так была прекращена распря.

3. Видаст, по прозвищу Ав, который несколько лет тому назад убил Лупа и Амвросия[18] из-за своей страсти к жене Амвросия, а саму ее, хотя она и считалась его родственницей, взял в жены, совершил много преступлений в области Пуатье. Но когда он встретился в каком-то местечке с Хульдериком-саксом и они поносили друг друга, бранясь, один из слуг Хульдерика пронзил Ава копьем. Ав упал на землю и, после того как ему нанесли еще много ран, истекая кровью, испустил свой презренный дух. Так великий господь покарал его за невинно пролитую им кровь. Ведь он, презренный, часто совершал многочисленные кражи, прелюбодеяния, убийства, о которых, я полагаю, лучше умолчать. Однако этот сакс выплатил штраф сыновьям Ава за его убийство.

4. Между тем королева Фредегонда, будучи уже вдовой, прибыла в Париж, и вместе с сокровищами, которые у нее были спрятаны за стенами этого города, нашла убежище в кафедральной церкви[19], где ей покровительствовал епископ Рагнемод. Остальные же сокровища, оставленные в вилле Шель[20], среди которых было и то золотое блюдо, которое незадолго до того приказал изготовить Хильперик[21], забрали казначеи. После этого они немедленно удалились к королю Хильдеберту, который в то время находился в городе Мо.

5. И вот королева Фредегонда решила отправить послов к королю Гунтрамну со словами: «Пусть придет мой господин и примет королевство брата своего. У меня маленький сын[22], – сказала она, – которого я желаю отдать в твои руки, а самой покориться твоей власти». Когда король Гунтрамн узнал о смерти брата, он очень горько плакал. Но после того как печаль его улеглась, он, собрав войско, направился в Париж И когда он был принят в стенах города, Хильдеберт, его племянник, подошел к Парижу с другой стороны. [195]

6. Но так как жители Парижа не хотели принимать Хильдеберта, он направил к королю Гунтрамну послов, говоря: «Я знаю, любезнейший отец, что от твоего милостивого взора не скрыто то [обстоятельство], как до настоящего времени враждебная сторона вредила нам обоим; из-за этого никто из нас не мог утвердить своего права на причитающиеся ему владения. Вот почему я тебя теперь смиренно прошу соблюдать договоры, заключенные между нами[23] после смерти моего отца». Тогда король Гунтрамн сказал послам Хильдеберта: «О жалкие и вечно вероломные, не имеющие ни на йоту правды и не сдерживающие обещаний, вот вы пренебрегли всем, что мне обещали, заключив новый союз с королем Хильпериком[24], чтобы изгнать меня из королевства и поделить между собой мои города. Вот они, эти самые договоры[25], вот ваши подписи, которыми вы скрепили это соглашение. С какими глазами теперь вы просите, чтобы я принял моего племянника, которого вы благодаря вашему вероломству пожелали сделать моим врагом?». Послы ответили ему: «Если гнев завладел твоим умом настолько, что ты ничего не уступишь из того, что обещал, то позволь хотя бы взять ему из королевства Хариберта то, что причитается». Король им ответил: «Вот договоры, заключенные между нами[26], гласящие, что каждый, кто войдет в Париж без согласия брата, потеряет свою часть, и судьей его и отмстителем будет мученик Полиевкт[27] и исповедники Иларий и Мартин. Затем в город вошел мой брат Сигиберт, который, пав от божественного правосудия, потерял свою часть[28]. Так же поступил и Хильперик[29]. Итак, нарушив договор, они потеряли свою часть. И так как они погибли от божьего суда и от наказаний за попранные договоры, я с помощью закона подчиню своей власти все королевство Хариберта с его сокровищами и если из него и дам кому-нибудь что-либо, то только по своему желанию. Итак, удалитесь, вечно лживые и вероломные, и передайте эти слова вашему королю».

7. После их ухода от Хильдеберта вновь пришли послы к названному королю. Они потребовали выдать королеву Фредегонду и говорили: «Отдай убийцу, отдай ту, что умертвила мою тетку[30], убила отца и дядю[31], ту, от меча которой пали также мои двоюродные братья»[32]. Но тот сказал: «На предстоящем совете[33] мы обсудим и решим все, что следует делать». Ибо король Гунтрамн покровительствовал Фредегонде и часто приглашал ее к столу, обещая быть ей надежнейшим защитником. Но однажды, когда оба они сидели за трапезой и когда королева поднялась, прощаясь с королем, король, удерживая ее, сказал: «Поешь еще чего-нибудь». Она ему в ответ: «Мой государь, я прошу тебя простить меня, так как мне ради плода чрева моего необходимо встать». Услышав это, он удивился, так как знал, что прошло четыре месяца, как она родила последнего сына[34]. Однако он позволил ей выйти из-за стола. А первые люди из королевства Хильперика, как, например, Ансовальд[35] и другие, собрались около сына Хильперика, нареченного Хлотарем, которому было, как я сказал выше, четыре месяца, и заставили жителей городов, ранее принадлежавших Хильперику, поклясться в верности королю Гунтрамну и его племяннику Хлотарю. Король же Гунтрамн, восстанавливая справедливость, возвратил все, что было незаконно отнято приближенными [196] короля Хильперика у разных людей, и сам многое принес в дар церквам. Он также восстановил завещания умерших, отказавших церквам свое имущество, отмененные ранее Хильпериком[36], и, проявляя ко многим радушие, он многое раздал бедным.

8. Но так как король Гунтрамн не доверял людям, к которым приехал, то он для своей безопасности носил панцирь[37] и никогда не ходил в церковь или в какое-либо другое место, куда он хотел идти, без надежной охраны. Однажды случилось так, что в один из воскресных дней, когда диакон призвал народ к молчанию, чтобы послушать мессу, король, обратившись к народу, сказал: «Заклинаю вас, о мужи и жены, присутствующие здесь, соблаговолите соблюдать мне нерушимую верность и не убивайте меня, как вы это недавно сделали с моими братьями, чтобы я мог воспитать, хотя бы в течение трех лет, моих племянников, которых я усыновил. Иначе может случиться так, – да не допустит сего праведный бог, – что в случае моей смерти вы тоже погибнете вместе с сими чадами, поскольку из нашего рода не останется ни одного сильного, кто защитил бы вас». И в то время, как он это говорил, весь народ обратился ко господу с молитвой за короля.

9. Между тем Ригунта, дочь короля Хильперика, прибыла в Тулузу с вышеописанными сокровищами[38]. Видя, что она уже приближается к готской границе, она начала замедлять свое путешествие. Да и окружающие ее люди говорили ей, что здесь следует задержаться, так как они-де сами устали от дороги, одежда у них грязная, обувь порвана и даже украшения на лошадях и повозках, на которых они до сего времени передвигались, пришли в негодность: лучше все это сперва привести в порядок, а там уж отправиться в путь, чтобы предстать перед женихом во всем блеске и не являться оборванцами на посмешище готам. И вот пока они по этим причинам задерживались, до слуха герцога Дезидерия доходит известие о смерти короля Хильперика. Тут-то он, собрав самых отважных своих людей, вторгся в город Тулузу, унес найденные у королевы сокровища, а ее поместил в каком-то доме, заперев его и поставив перед ним стражу из смелых людей, а на пропитание королеве до своего возвращения оставил лишь немного денег.

10. Сам же Дезидерий поспешил к Муммолу, с которым он заключил союз два года тому назад. Муммол же в то время вместе с Гундовальдом[39], о котором я упоминал в предыдущей книге[40], находился за стенами города Авиньона. Соединившись с названными герцогами, Гундовальд отправился в Лимож, прибыл в деревню Брива-Курреция, где, по преданию, покоился святой Мартин, ученик нашего Мартина. И там Гундовальда подняли на щит и провозгласили королем[41]. Но когда в третий раз его обносили по кругу, то, говорят, он упал, так что его едва могли удержать на руках стоящие по кругу люди. Затем он объехал окрестные города.

А Ригунта сидела в базилике святой Марии Тулузской[42], где, в страхе перед Хильпериком, нашла убежище и вышеупомянутая жена Рагновальда[43]. Рагновальд же, вернувшись из Испании, вновь получил свою жену и имущество. Ведь он был отправлен королем Гунтрамном послом [197] в Испанию. В то время сгорела от сильного пожара, содеянного наступающим врагом, базилика упомянутого блаженного Мартина в деревне Брива. Огонь испепелил не только алтарь, но и колонны, сделанные из различных пород мрамора. Впоследствии, однако, этот храм был восстановлен епископом Ферреолом[44] с таким совершенством, словно бы с ним ничего такого не случилось. Жители славили и очень чтили этого святого, так как они часто испытывали на себе его благодать.

11. События же эти происходили в декабре месяце. В то время на виноградных лозах появились новые побеги с уродливыми плодами, а на деревьях – цветы. По небу промчался большой огненный шар, который еще до рассвета на широком пространстве осветил землю. Кроме того, появились на небе и лучи. На севере был виден в течение двух часов огненный столб, как бы свисающий с неба, а над ним возвышалась звезда. В области Анжера произошло землетрясение. И появилось много других предзнаменований, которые, как я полагаю, возвещали гибель Гундовальда.

12. И вот король Гунтрамн послал своих графов для захвата городов, которые некогда получил Сигиберт из королевства брата своего Хариберта, и чтобы они, потребовав от них клятву на верность, подчинили их его власти. Но люди Тура и Пуатье хотели перейти к Хильдеберту, сыну Сигиберта; люди же Буржа восстали и решили выступить против них [жителей Тура и Пуатье] и начали устраивать пожары в окрестностях Тура. В то время они сожгли церковь в Марей, что в области Тура, в которой находились мощи святого Мартина. При этом проявилась благодать блаженного Мартина: покровы, расстеленные на алтаре, несмотря на столь сильный пожар, не сгорели. И не только они, но даже и травы, некогда собранные и положенные на алтарь[45], вовсе не были тронуты огнем. Жители Тура при виде этого пожара отправили посольство [в Бурж] сказать, что лучше быть на время под властью короля Гунтрамна, чем допустить, чтобы все было опустошено огнем и мечом.

13. Тотчас же после смерти Хильперика герцог Гарарик прибыл в Лимож и принял от жителей присягу на верность Хильдеберту. Затем он прибыл в Пуатье, где его приняли жители, и там он задержался. Узнав о том, какие невзгоды перенесли жители Турской области, он направил посольство к нам, заклиная нас не переходить на сторону короля Гунтрамна, если мы хотим себе добра; к тому же нам следует помнить Сигиберта, который был отцом Хильдеберта. Мы же в свою очередь послали сказать епископу и людям[46], что если они не покорятся, хотя бы на время, королю Гунтрамну, они претерпят несчастья, подобные нашим, прибавив, кроме того, что Гунтрамн теперь является отцом двух сыновей, то есть сына Сигиберта и сына Хильперика, усыновленных им, и что к тому же в его руках находится высшая власть в королевстве, как некогда у его отца Хлотаря. Но так как они не соглашались, Гарарик уехал из города для того, чтобы привести войско, в городе же он оставил Эберона, постельничего[47] короля Хильдеберта. А Сихар вместе с Виллахаром, графом Орлеана, который тогда получил Тур, набрал войско против Пуатье, для того, значит, чтобы туронцы выступили с одной стороны, а буржцы [198] – с другой и опустошили бы все. Когда они подошли к границе начали сжигать дома, люди Пуатье направили к ним послов сказать «Мы просим вас подождать до дня встречи между королями Гунтрамном и Хильдебертом, Если будет решено, что король Гунтрамн получит эту область, то мы не будем сопротивляться, если же нет, то мы признаем своим господином того, кому мы должны во всем повиноваться»[48] На это они ответили: «Мы знать ничего не хотим, кроме как выполнить приказ короля. Если же вы не захотите покориться, мы будем опустошать все, как и начали». И так как речь шла о том, что все будет сожжено и разграблено, а люди Пуатье окажутся в плену, они изгнали из города близких людей Хильдеберта и дали клятву на верность королю Гунтрамну, но они не долго хранили ее[49].

14. И вот когда наступил срок судебного заседания, король Хильдеберт направил к королю Гунтрамну епископа Эгидия, Гунтрамна Бозона, Сигивальда и многих других. Когда они появились перед королем Гунтрамном, епископ сказал: «Благодарим всемогущего бога, о благочестивейший король, за то, что он после многих невзгод вновь восстановил тебя в твоей стране и в королевстве». А король на это ответил: «Ибо Тому подобает воздаяние благодарности, кто есть „Царь царствующих и Господь господствующих“[50], кто по милосердию своему удостоил совершить сие. Но не тебе, по чьему коварному совету и вероломству были сожжены в прошлом году мои области[51], не тебе, который никогда и никому не был верен в своем обещании, чья хитрость повсюду известна, не тебе, являющему себя не святителем, а врагом нашего королевства». При этих словах епископ, полный ярости, хранил молчание. Но один из послов сказал: «Твой племянник Хильдеберт умоляет, чтобы ты приказал возвратить города, принадлежавшие его отцу». Король на это ответил: «Я уже раньше вам говорил, что они по нашим договорам перешли ко мне, поэтому я не хочу их возвращать». Другой из послов в свою очередь сказал: «Твой племянник просит о том, чтобы ты велел выдать преступную Фредегонду[52], от которой погибли многие короли, с тем чтобы он отомстил за смерть отца, дяди и своих двоюродных братьев»[53]. Но тот сказал: «Выдать ее нельзя, так как у нее есть сын-король. К тому же я не верю, что то, что вы о ней говорите, правда».

После этого к королю приблизился Гунтрамн Бозон, как будто намереваясь что-то добавить. Но так как было уже известно, что Гундовальд официально был возведен в короли, то король, предупредив его слова, сказал: «О недруг нашей страны и нашего королевства, ты, который несколько лет тому назад уехал на Восток, для того чтобы привести против нас, в наше королевство некоего Балломера – так именно король называл Гундовальда[54], – ты всегда поступал вероломно и никогда не соблюдал своих обещаний!». Тот ему: «Ты сидишь на королевском троне как король и господин, и никто тебе не смеет перечить. Я же признаюсь, что я невиновен в этом деле. И если есть кто-нибудь, равный мне, кто тайно ставит это преступление мне в вину, пусть теперь выйдет и, не таясь, скажет. Ты же, о благочестивейший король, предоставь это суду божию, чтобы он решил, когда он увидит нас сражающимися в единоборстве». В ответ на [199] эти слова, в то время как все хранили молчание, король сказал: «Все должны проникнуться только одним желанием: как бы изгнать из нашей страны чужестранца, отец которого управлял мельницей, и уж если говорить правду, то отец его сидел за гребнями и обрабатывал шерсть». Хотя и возможно, чтобы один и тот же человек был приставлен к двум работам, однако кто-то из послов в насмешку над королем ответил: «Итак, по твоему утверждению, этот человек имел двух отцов: шерстобита и мельника. Не говори, король, так нелепо. Ведь неслыханное дело, чтобы один человек мог одновременно иметь двух отцов, за исключением духовного родства». Затем, поскольку многие разразились смехом, другой из послов сказал: «Мы прощаемся с тобой король, но так как ты не пожелал возвратить города твоего племянника, то мы знаем, что цел еще топор, который расколол головы твоих братьев. Скоро он, брошенный в тебя, пронзит твой мозг». И так они удалились со скандалом. Тогда король, разгневанный этими словами, приказал бросать в голову идущих конский навоз[55], гнилые опилки, мякину, истлевшее сено и самую вонючую городскую грязь. Сильно опозоренные этим, они ушли, весьма обиженные и поруганные.

15. Когда же королева Фредегонда находилась в кафедральной церкви Парижа, ее разыскал бывший дворецкий Леонард, который в то время прибыл из города Тулузы, и начал рассказывать о причиненных ее дочери оскорблении и обидах[56], говоря так: «По твоему повелению я приехал туда с королевой Ригунтой и видел ее унижение и как унесли у нее сокровища и все вещи. Я же бежал и пришел сообщить моей госпоже о том, что произошло». Услышав это, королева разгневалась, она приказала тут же, в церкви, снять с него одежду[57] и, лишив его платья и перевязи[58], подаренной ему королем Хильпериком, велела ему удалиться. Узнав о том, что из этого путешествия также вернулись и повара, и булочники, и некоторые другие люди, она приказала их избить, снять с них одежду и изувечить. Она также попыталась в присутствии короля обрушиться на Нектария, брата епископа Бавдегизила, с позорными обвинениями, утверждая, что Нектарий многое унес из сокровищ покойного короля. И она говорила, что он, кроме того, похитил из кладовых много шкур и вина, и требовала, чтобы его связали и заключили в темницу. Но терпение короля и заступничество его брата [епископа] помешали этому. Много греховного совершила она, не боясь бога, в церкви, где она искала защиты. Тогда при ней находился судья Авдон, который при жизни короля был соучастником многих ее злодеяний. Так, он вместе с префектом Муммолом потребовал от многих франков уплаты государственного налога[59], хотя во время Хильдеберта Старшего они были свободны от него. После смерти короля эти франки ограбили и обобрали Авдона так, что у него осталось только то, что было на нем. Дом же его предали огню; они лишили бы его и жизни, если бы он не укрылся с королевой в церкви.

16. А Фредегонда неохотно приняла епископа Претекстата, которого жители Руана вытребовали из изгнания[60] после смерти короля и с большим удовлетворением вернули его в свой город. После же своего возвращения он приехал в Париж и предстал перед королем Гунтрамном, [200] прося его тщательно разобраться в его деле, поскольку королева утверждала, что его не следует восстанавливать, так как он был отрешен от епископства по приговору сорока пяти епископов[61]. И когда король хотел по этому поводу созвать собор, Рагнемод, епископ этого города, ответил от имени всех: «Знайте, что хотя епископы и наложили на него покаяние, однако его вовсе не лишили епископского сана». И, таким образом, король его принял, пригласил к своему столу. А затем Претекстат вернулся в свой город.

17. А Промот, поставленный королем Сигибертом епископом в крепость Шатоден, после смерти короля Сигиберта был отстранен, так как эта крепость относилась к епархии Шартра. И в отношении Промота было вынесено такое решение: чтобы он исполнял лишь обязанности пресвитера. Тогда он пришел к королю, умоляя его о том, чтобы ему возвратили епископство в названном месте. Но так как епископ города Шартра Паппол возражал и, ссылаясь при этом на решение епископов, говорил, что, мол, эта крепость находится в его епархии, то Промот мог добиться от короля лишь разрешения на получение своего имущества, которое у него было на территории самой той крепости, где он и находится до сих пор со своей, еще живой, матерью.

18. Когда король Гунтрамн находился в городе Париже, к нему пришел некий нищий и сказал: «Выслушай, король, слова уст моих! Знай же, что Фараульф, постельничий твоего покойного брата, хочет тебя убить. Ведь я узнал его замысел, состоящий в том, что, когда ты пойдешь в церковь на утреннюю молитву, он тебя или поразит ножом, или пронзит копьем». Король же, придя в смятение, послал за Фараульфом. И хотя тот все отрицал, король, обеспокоенный этим, как следует вооружился и совсем не выходил к святыням или в другое место без охраны. Фараульф же вскоре после этого умер.

19. Но так как поднялся сильный ропот[62] против тех, кто был в силе при короле Хильперике, и именно из-за того, что они отняли или поместья, или другое имущество, на которое они не имели права, король Гунтрамн повелел им, как я уже об этом упоминал выше[63], отдать все то, что было незаконно отнято. Королеве же Фредегонде он повелел выехать в виллу Бодрей, расположенную в области Руана. И за ней последовали все наиболее знатные из королевства короля Хильперика. Там они оставили ее с епископом Меланисм, который был удален из Руана[64], а сами отправились к ее сыну [Хлотарю], обещая ей воспитывать его со всем старанием.

20. А после того как королева Фредегонда удалилась в упомянутую виллу, она была сильно опечалена тем, что у нее частично была отнята власть, и понимая, что Брунгильда сильнее ее, она тайно послала верного ей клирика, который мог бы, хитро обманув Брунгильду, убить ее. А именно: когда он, угождая ей, проникнет к ней в услужение и завоюет ее доверие, он тайно убьет ее. И вот когда клирик пришел к Брунгильде и всяческими ухищрениями добился ее расположения, он сказал: «Я убежал от Фредегонды и умоляю тебя о помощи». Он стал притворяться кротким, любезным, послушным и внимательным к королеве. Но [201] спустя немного времени поняли, что он был подослан с умыслом. Его связали, избили, и когда он открыл тайный замысел, ему разрешили вернуться к своей покровительнице. И когда он поведал ей о том, что произошло, и сказал, что он не смог выполнить ее приказание, ему отрубили руки и ноги.

21. После этих событий король Гунтрамн возвратился в Шалон и пытался выяснить обстоятельства смерти брата. Королева возложила вину на постельничего Эберульфа: ведь она просила его после смерти короля остаться при ней, но не смогла этого добиться. И вот поскольку вражда между ними увеличивалась, королева объявила, что Эберульф убил государя и что он многое унес из сокровищ и удалился в Турскую землю. И поэтому если король желает отомстить за смерть брата, пусть он знает, что Эберульф в этом деле – главарь. Тогда король в присутствии всех вельмож поклялся, что он уничтожит не только самого Эберульфа, но даже и его потомков до девятого колена, чтобы впредь положить конец гнусному обычаю убивать королей.

Когда Эберульф узнал об этом, он устремился в базилику святого Мартина, имущество которой он часто расхищал. Так как теперь понадобилось караулить Эберульфа, люди из Орлеана и Блуа ходили в караулы по очереди. По прошествии пятнадцати дней они возвращались с большой добычей, причем уводили с собой вьючных животных, мелкий скот и все то, что они могли взять. Те же люди, которые увели скот, принадлежавший базилике святого Мартина, поразили друг друга копьями, так как между ними возник спор. Двое, которые увели мулов, подошли к находившемуся поблизости дому какого-то человека и стали просить пить. И когда тот сказал, что у него ничего нет, они подняли копья, намереваясь убить его, но он, обнажив меч, сразил того и другого, и они оба упали замертво. А скот все же был возвращен базилике святого Мартина. И столько тогда орлеанцы причинили там бед, что невозможно и рассказать.

22. А между тем имущество самого Эберульфа было роздано разным людям. Золото и серебро, и другие драгоценности, которые у него были, король конфисковал[65]. То, что у него было от других людей[66], было отдано в государственную казну. Даже отобрали табун лошадей и стадо крупного и мелкого рогатого скота. Дом же, стоящий внутри городских стен, отнятый им у церкви, полный хлеба, вина, сала и многих других вещей, разграбили, оставив лишь голые стены. Поэтому он больше всего обвинял нас, искренно заботящихся о его делах, не раз говоря, что если он когда-либо попадет в милость к королю, он отомстит нам за то, что он претерпел от нас. Но лишь бог, которому открыты тайны души, знает, что мы «от чистого сердца»[67], насколько это было в наших силах, оказывали ему помощь. И хотя он еще раньше строил мне много всяких козней из-за имущества святого Мартина, однако я пренебрег этим по той причине, что я воспринял от святой купели его сына. Но я полагаю, что причиной его падения явилось главным образом то, что он, несчастный, не оказывал никакого почтения святому епископу[68]. А именно: он не раз совершал убийства у самого входа в церковь, что против [202] изножья блаженного[69], и постоянно предавался пьянству и суетным делам. Он даже избил одного пресвитера за то, что тот отказался дать ему вина, так как Эберульф был уже сильно пьян. Повалив пресвитера на скамью, он избил его кулаками и всем, чем попало, так, что казалось, что тот уже испустил дух, и, возможно, он и умер бы, если бы ему не помогли банки, которые поставили ему врачи.

Из-за страха перед королем Эберульф жил в самой ризнице святой базилики. Когда пресвитер, у которого находились ключи от дверей, запер остальные двери и ушел, через дверь ризницы вошли служанки Эберульфа с прочими его слугами и стали рассматривать на стенах росписи и разглядывать украшения на гробнице блаженного, что для людей набожных было в высшей степени кощунственным. Узнав об этом, пресвитер забил гвоздями дверь и изнутри приладил замок. Когда Эберульф после ужина, опьянев от выпитого вина, заметил это, он, рассвирепев, вошел в церковь в то время, когда мы с наступлением ночи пели псалмы, и начал на меня нападать с бранью и руганью, упрекая меня, между прочим, в том, что я хотел удалить его от покрова[70] святого заступника. Я же, дивясь тому, какое безумие овладело этим человеком, попытался успокоить его ласковыми речами. Но так как я не смог унять его безумие ласковыми словами, я решил замолчать. Заметив, что я молчу, он обратился к пресвитеру, обрушив на пего поток брани. Так он то поносил его дерзкими словами, то осыпал всевозможными упреками меня. Увидев же, что он действует, так сказать, движимый диаволом, мы вышли из базилики святого и тем положили конец возмущению и молитве, считая в высшей степени недостойным, что Эберульф начал эту перебранку без всякого почтения к святому, перед самой могилой заступника.

В эти дни я увидел сон, который я и рассказал Эберульфу в святой базилике, изложив такими словами: «Мне снилось, что будто бы я служил праздничную обедню в этой базилике. И когда алтарь с дарами был уже накрыт шелковым покровцом, неожиданно я увидел входящего короля Гунтрамна, который громко сказал: „Вытолкай врага рода нашего, гоните убийцу от священного божьего алтаря“. Я же при этих словах повернулся к тебе и сказал: „Возьми, несчастный, алтарный покровец, которым покрыты святые дары, чтобы тебя отсюда не выгнали“. И когда ты его взял ослабевшей рукой, то рука некрепко удерживала его. Я же с распростертыми руками бросился на грудь к королю со словами: „Не выгоняй этого человека из святой базилики, не подвергай опасности свою жизнь, чтобы святой предстатель не погубил тебя своей благодатной силой. Не губи себя сам своим собственным оружием, ибо если ты сделаешь это, ты лишишься и сей жизни, и будущей“. Но так как король не соглашался со мной, ты, роняя покровец, ходил за мной. Я же был очень сердит на тебя. И когда ты возвращался к алтарю, то брал покровец, но вновь ронял его. И когда ты еле держал его, а я мужественно возражал королю, я проснулся, дрожа от страха, не ведая, что означает сей сон».

И вот после того как я рассказал ему этот сон, он сказал: «Сон, который ты видел, верен, потому что он очень согласуется с моим замыслом». И я ему: «А в чем состоит твой замысел?». И он ответил: «Я уже [203] решил, что если король прикажет меня выгнать отсюда, то я одной рукой буду держать покровец, а другой, обнажив меч, убью прежде всего тебя, потом тех клириков, какие мне попадутся. После этого мне не обидно будет и умереть, раз я отомщу служителям этого святого». Когда я услышал такие слова, то был поражен и удивлен происходящим: ведь его устами говорил сам диавол. Впрочем, он никогда и нисколько не страшился бога. Ибо когда он был на свободе, его лошади и скот травили посевы и виноградники простого люда. Если их выгоняли те, чьи труды они уничтожали, люди Эберульфа тотчас избивали их. И даже сейчас, находясь в таком затруднительном положении, он часто бахвалился, как он незаконно унес имущество блаженного предстателя. Наконец в прошлом году он подбил какого-то легкомысленного горожанина подать жалобу на церковных управляющих. Пренебрегая законом, он под видом мнимой покупки отторгнул имущество, некогда принадлежавшее церкви, отсыпав часто золота из своего пояса этому самому человеку. Множество и других дурных дел совершал он до самого конца своей жизни, о которых я расскажу далее.

23. В этом же году в Тур прибыл иудей по имени Арментарий с одним приверженцем его веры и с двумя христианами, чтобы потребовать уплаты по письменным долговым обязательствам, которые ему выдали бывший викарий[71] Инъюриоз и бывший граф Евномий[72], за внесение за них государственных налогов[73]. После того как Арментарий напомнил им об этом, он получил от них обещание, что они отдадут ему долг с процентами; кроме того, они ему говорили: «Если ты придешь к нам домой, мы уплатим тебе долг и еще отблагодарим, как и подобает, подарками». И Арментарий отправился и был принят Инъюриозом, и приглашен к столу. После пиршества, когда наступила уже ночь, они вышли отсюда и направились в другое место. Тогда, как говорят, иудей и два христианина были убиты людьми Инъюриоза и брошены в колодец, который находился близ его дома. Когда их родственники узнали о том, что произошло, они прибыли в Тур. По свидетельству некоторых людей, они нашли колодец и извлекли оттуда убитых. При этом Инъюриоз упорно отрицал свое участие в этом деле. Позднее он предстал перед судом, но так как он настойчиво отрицал, как мы уже сказали, свою вину и у них не было доказательств, с помощью которых они могли бы его уличить, было решено, что он подтвердит свою невиновность клятвой. Но поскольку истцы не были удовлетворены этим решением, они вынесли это дело на суд короля Хильдеберта. Однако они не обнаружили ни денег, ни долговых обязательств убитого иудея. В то время многие говорили, что в этом преступлении замешан трибун Медард[74], так как и он брал взаймы у иудея. Тем не менее Инъюриоз явился на суд, представ перед королем Хильдебертом, и ожидал три дня до захода солнца[75]. Но так как обвинители не явились и никто не предъявил ему обвинения в этом деле, он возвратился домой.

24. И вот на десятом году правления короля Хильдеберта король Гунтрамн, созвав людей своего королевства, собрал большое войско. И большая часть войска, состоящая из жителей Орлеана и Буржа, устремилась [204] в Пуатье, ибо его жители нарушили обещанную королю верность[76]. Но прежде они послали посольство[77], чтобы узнать, будут они приняты или нет. Но Маровей, епископ города, плохо принял этих послов. Тогда люди Гунтрамна вторглись в область и начали грабить, жечь и убивать. Возвращаясь с добычей и проходя через Гурскую землю, они обращались с теми, кто уже дал клятву на верность, таким же образом. Они предавали огню даже сами церкви и грабили все, что им попадалось. Это повторялось много раз, ибо жители Пуатье с трудом подчинялись королю. Но когда войско приблизилось к городу и уже было видно, что огромная часть области опустошена, то жители Пуатье послали вестников, обещая быть верными королю Гунтрамну. А когда воины были впущены в стены города, они набросились на епископа, обвиняя его в неверности. Он же, видя, что они угрожают ему, разбил один золотой кубок из священной утвари, переплавил его на монеты и выкупил себя и народ.

25. Напали они с большой яростью и на Марилейфа, бывшего первого врача при дворе Хильперика[78]. Его уже раньше сильно ограбил герцог Гарарик, а эти снова его ограбили так, что у него ничего не осталось. Они также увели его лошадей, унесли золото, серебро и драгоценные вещи, какие у него были, а его самого отдали в услужение церкви. Ведь отец его был рабом, он смотрел за церковными мельницами, его родные и двоюродные братья, и остальные родственники служили на королевской кухне и в пекарне.

26. А Гундовальд хотел идти в Пуатье, но побоялся, так как слышал, что против него уже набрано войско. В городах же, принадлежавших некогда королю Сигиберту, он принимал присягу от имени короля Хильдеберта, а в остальных городах, принадлежавших Гунтрамну или Хильперику, жители приносили клятву на верность ему самому. После этого он прибыл в Ангулем и, приняв от жителей присягу и одарив вельмож, уехал в Перигё. Он сильно оскорбил тогда епископа[79] за то, что тот не принял его с почетом.

27. Отсюда он отправился в Тулузу, отослав к Магнульфу[80], епископу города, послов с просьбой принять его. Но тот, помня прежнюю обиду, которую он некогда претерпел от Сигульфа[81], желавшего взойти на царство, сказал своим горожанам: «Мы знаем, что королями являются Гунтрамн и его племянник, а откуда этот, мы не знаем. Итак, будьте готовы, и если герцог Дезидерий захочет причинить нам это зло[82], он погибнет так же, как и Сигульф, и пусть это будет для всех примером, чтобы никто из чужестранцев не смел посягать на королевство франков». Пока они таким образом готовились к сопротивлению и к войне, пришел Гундовальд с большим войском. Видя, что они не могут выдержать его натиска, они приняли Гундовальда.

После этого, сидя вместе с Гундовальдом за трапезой в епископском доме[83], епископ сказал ему: «Ты выдаешь себя за сына короля Хлотаря, но правда ли это или нет, мы не знаем. И если даже ты сможешь добиться завершения начатого дела, все же нам кажется это невозможным» А тот сказал: «Я сын короля Хлотаря и намереваюсь теперь овладеть [205] частью королевства. И я быстро дойду до Парижа и сделаю его престольным градом своего королевства». Епископ ему говорит: «Итак, неужели правда, что никого не осталось из рода франкских королей, если ты намерен выполнить то, что говоришь?». Когда во время этого спора Муммол услышал эти слова, он поднял руку и нанес епископу пощечину, говоря: «Как тебе не стыдно, низкий и глупый ты человек, так отвечать великому королю?». Когда же и Дезидерий узнал о том, что было сказано епископом, он, разгневавшись, поднял на него руку. И они оба избили его копьями, кулаками, ногами и связали веревкой, приговорив к изгнанию. Они унесли у него все вещи, как его собственные, так и церковные. Ваддон же, который был майордомом[84] королевской дочери Ригунты, тоже присоединился к ним. Но остальные, которые пришли с ним, разбежались[85].

28. Войско же Гунтрамна, выступив из Пуатье, отправилось дальше за Гундовальдом. И за войском последовали корысти ради многие жители Тура. Но в пути они подверглись нападению жителей Пуатье, и некоторые из них были убиты, многие же были ограблены и вернулись обратно, а за ними вернулись также и те, которые присоединились к войску еще раньше. И вот войско подошло к реке Дордонь и стало ожидать известий о Гундовальде. А с Гундовальдом были, как я уже сказал, герцог Дезидерий и Бладаст[86] с Ваддоном, майордомом королевской дочери Ригунты. Первыми же при нем были епископ Сагиттарий[87] и Муммол. Ведь Гундовальд уже обещал этому Сагиттарию епископство в Тулузе.

29. Король Гунтрамн во время этих событий послал некоего Клавдия [в Тур], при этом говоря: «Если ты отправишься в путь, вышибешь из базилики Эберульфа[88], убьешь его мечом или закуешь в цепи, я одарю тебя богатыми подарками. Но предупреждаю тебя о том, что ты не должен наносить каких-либо оскорблений святой базилике». Тот же, будучи тщеславным и жадным, быстро прибыл в Париж, тем более что его жена была из области [города] Мо. В уме же он начал прикидывать, не повидать ли ему королеву Фредегонду, говоря так: «Если я ее увижу, я смогу выманить у нее какой-нибудь подарок. Ведь я знаю, что она относится враждебно к тому человеку, к которому я послан». Затем он пришел к ней, тут же добился от нее дорогих подарков, и, кроме того, ему много было обещано за то, что он выгонит Эберульфа из базилики и убьет его, или хитростью наденет на него оковы, или в крайнем случае убьет его в самом преддверии.

Вернувшись в Шатоден, он уговорил графа дать ему триста человек, якобы для того, чтобы охранять ворота города Тура, а на самом деле для того, чтобы, придя туда, он с их помощью смог убить Эберульфа. И когда граф Шатодена еще набирал ему этих людей, Клавдий отправился в Тур. По пути он, по обычаю варваров, начал наблюдать за приметами, которые, как он говорил, были для него неблагоприятны, и одновременно он расспрашивал многих людей, тотчас ли проявляется сила блаженного Мартина по отношению к вероломным или нет и следует ли немедленно возмездие, если кто-либо нанесет оскорбление уповающему на святого. И вот, не дождавшись людей, которые, как я сказал, должны [206] были прийти к нему на помощь, он сам пришел к святой базилике. И тотчас, присоединившись к несчастному Эберульфу, он начал давать клятвы и клясться всеми святыми и даже благодатью епископа, погребенного: здесь, в том, что в деле его, Эберульфа, нет более верного [человека], нежели он, и что он сможет уладить его дело с королем. Ибо про себя презренный уже решил: «Если я не обману его ложной клятвой, я не одержу над ним верха». Когда же Эберульф увидел, что он дал ему такое обещание, поклявшись в самой базилике и среди колоннад, и даже в каждом углу святого преддверия, несчастный поверил клятвопреступнику.

А на следующий день, когда мы находились в вилле, расположенной от города на расстоянии около тридцати миль[89], Эберульф был приглашен с Клавдием и другими горожанами на званый обед в святую базилику[90], и там-то Клавдий и хотел убить его мечом, в случае если слуги Эберульфа будут в отдалении от него. Но Эберульф, будучи человеком беспечным, ничего этого не заметил. После обеда он и Клавдий начали прогуливаться по дворику церковного дома, клянясь и давая друг другу обещания в верности и любви. Во время этого разговора Клавдий сказал Эберульфу; «Хорошо бы еще выпить в твоем жилище, если будут вина, смешанные с ароматами, или если ты благодаря твоему проворству достанешь более крепкое вино». При этих словах Эберульф обрадовался и ответил, что у него есть вино, говоря: «И все, что ты захочешь, ты найдешь в моем жилище, лишь бы только мой господин соизволил бы войти под крышу пристанища моего». И Эберульф разослал своих слуг, одного за другим, на поиски более крепкого вина из Лаодикеи и Газы[91].

И когда Клавдий увидел, что Эберульф остался один, без слуг, он простер к базилике руку и сказал: «О блаженнейший Мартин, сделай так, чтобы я в скором времени увидел жену и родных». Ибо для несчастного наступала решительная минута: он и думал убить Эберульфа в притворе, и боялся могущества святого епископа. Тогда один из слуг Клавдия, который был более сильным, схватил Эберульфа сзади и, обхватив его сильными руками, выгнул ему грудь, подставив ее для удара. А Клавдий, сняв с перевязи меч, устремился к нему. Но и тот, хотя его и держали, вытащив из-за пояса кинжал, приготовился нанести удар. И когда Клавдий, подняв правую руку, вонзил в его грудь клинок, Эберульф быстро вонзил ему кинжал подмышку, и после того как он извлек его оттуда, он сильным ударом отсек у Клавдия палец. Затем подоспевшие с мечами слуги Клавдия нанесли Эберульфу раны в разные места. Он выскользнул из их рук, и когда, уже теряя сознание, он пытался убежать, они, обнажив мечи, очень сильно ранили его в голову; мозг вытек, он упал и умер. И не удостоил его спасти тот, кого он никогда не думал молить об этом с верою.

Клавдий же, страшно испугавшись, устремился в поисках защиты в келью аббата, покровителю которого он не оказал почтения. Но так как аббат оставался безучастным, Клавдий сказал: «Совершено тяжкое преступление, и если ты не поможешь, мы погибнем». Во время этого разговора ворвались слуги Эберульфа с мечами и копьями. Найдя дверь [в келью] закрытой, они разбили оконные стекла в келье и через окна [207] бросили копья и пронзили ими уже полуживого Клавдия. Соучастники же Клавдия спрятались за дверями и под кроватями. А аббат, подхваченный двумя клириками, едва вырвался живым из этого частокола мечен. Когда двери были открыты, ворвалась разъяренная толпа. Некоторые из бедных людей, приписанных к церкви, и прочие, получающие милостыню[92] даже пытались снести крышу в келье за содеянное злодеяние. Бесноватые и другие убогие побежали с камнями и палками, чтобы отомстить за поругание базилики, считая недостойным, что там совершилось такое преступление, какого никогда еще там не бывало. Что же дальше? Попрятавшихся извлекают из их укрытий и сильно избивают; пол кельи пропитывается кровью. После того как их перебили, их вытащили наружу и бросили нагими на холодной земле. Обобрав их, убийцы на следующую ночь убежали. Так возмездие немедленно настигло тех, кто осквернил человеческой кровью священную сень. Но и преступление Эберульфа, как полагают, было немалым, раз блаженный епископ допустил, чтобы с ним произошло такое. Король воспылал было великим гневом, но, узнав причину, успокоился. Имущество же самого несчастного, как движимое, так и недвижимое, которое он унаследовал от предков, король раздал своим верным людям, которые совершенно обобрали жену Эберульфа и оставили ее в святой базилике. Тело же Клавдия и тела остальных увезли в свою область их ближайшие родственники и там похоронили.

30. И вот Гундовальд направил к своим друзьям двух послов; оба были клириками. Один из них, аббат города Кагора, спрятал письмо, которое он получил, в выдолбленной дощечке и залил его воском. Но люди короля Гунтрамна поймали аббата, нашли у него письмо и привели его к королю, и, сильно избив, заключили под стражу.

31. В то время Гундовальд, сильно полюбившийся епископу Бертрамну, жил в городе Бордо. И так как он разыскивал средства, которые ему могли бы помочь в его деле, он обратился к некоему человеку, который рассказал ему, что один восточный царь унес палец святого мученика Сергия и укрепил его на своей правой руке. Когда же ему нужно было прогонять врагов, он, надеясь на помощь святого, поднимал правую руку, и тотчас отряды врагов, как бы сраженные чудодейственной силой мученика, обращались в бегство. Узнав об этом, Гундовальд начал старательно расспрашивать, не найдется ли в этой местности человека, которому удалось бы раздобыть мощи святого Сергия.

Между тем епископ Бертрамн называет купца Евфрона из-за вражды к нему; желая завладеть его имуществом, он постриг Евфрона против его воли[93]. Пренебрегая этим, Евфрон ушел в другой город и, отрастив там волосы, вернулся обратно. И вот епископ сказал: «Есть здесь некий сириец по имени Евфрон, который сделал из своего дома церковь, поместил в ней мощи этого святого и по благодати мученика испытал много чудес. Так, однажды в городе Бордо был сильный пожар, а этот дом, окруженный пламенем, совсем не пострадал». Услышав это, Муммол тут же поспешил вместе с епископом Бертрамном к дому сирийца и, пристав к этому человеку, приказал показать им мощи святого. Тот отказался. Однако думая, что это уловка, в которой есть какой-то злой умысел, он сказал: [208] «Не беспокой старика и не наноси оскорбления святому. Лучше возьми от меня сто золотых и уходи». Но так как Муммол настаивал на своем и хотел посмотреть святые мощи, то тот предложил двести золотых. Но сириец так и не добился того, чтобы Муммол ушел, не увидев эти мощи.

Наконец Муммол приказал приставить к стене лестницу, – а были мощи спрятаны наверху на стене, против алтаря, в ларчике, – и своему диакону подняться по ней. Когда тот поднялся по ступенькам лестницы и взял ларчик, его так стало трясти, что подумали: он не сойдет на землю живым. Однако взяв, как я сказал, ларчик, который висел на стене, он спустился с ним на землю. После того как ларчик был обследован, Муммол нашел кость пальца святого, которую он не побоялся ударить ножом. А именно; приставив сверху нож, он наносил удар за ударом[94]. Только после многих ударов косточка с трудом разломилась и, разделенная на три части, рассыпалась во все стороны и исчезла. Я полагаю, что мученику было неугодно, чтобы тот осквернял его мощи. Тогда Евфрон горько заплакал, а все пали ниц, моля о том, чтобы бог удостоил показать им то, что скрыто от человеческих глаз. И после молитвы частички были найдены, и Муммол, взяв одну из них, удалился, но, я думаю, не по благоволению мученика, как это и выяснилось впоследствии.

Пока же Муммол и Гундовальд пребывали в этом городе [Бордо], они приказали рукоположить в епископы города Дакса пресвитера Фавстиана, ибо незадолго до этого там умер епископ. Ницетий же, граф этого города, брат Рустика, епископа эрского, выхлопотал у Хильперика для себя разрешение, чтобы ему выбрили тонзуру и дали святительство в этом городе. Но Гундовальд, стремясь расстроить планы Хильперика, собрал епископов и повелел рукоположить Фавстиана. Епископ же Бертрамн, который был митрополитом, боясь последствий, поручил Палладию, епископу Сента, благословить Фавстиана; к тому же и глаза у Бертрамна в то время гноились. При этом рукоположении присутствовал и Орест, епископ Базаса. Однако позже оно [рукоположение] было отклонено королем,

32. После этого Гундовальд вновь отправил двух послов к королю, по обычаю франков, со священными ветками, чтобы к послам никто не прикасался и чтобы по выполнении поручения они вернулись с ответом. Но они действовали неосторожно и, прежде чем явиться лично к королю, сообщили многим о цели своего приезда. Слух об этом быстро дошел до короля. Вот почему их связали и привели к королю. Тогда, не смея отрицать, зачем, к кому и кем они были посланы, они сказали: «Гундовальд, недавно приехавший с Востока и считающий себя сыном вашего отца, короля Хлотаря, послал нас, чтобы получить причитающуюся ему часть королевства. Если же она не будет вами возвращена, знайте, что он придет с войском в эту область. Ведь к нему присоединились все храбрейшие мужи той Галльской земли, которая простирается за рекой Дордонь. И говорит Гундовальд так: „Когда сойдемся мы на одном бранном поле, тогда господь покажет, сын я Хлотаря или нет“».

Тогда король, воспылав гневом, приказал растянуть их на дыбе и очень сильно бить: если правду они сказали, то чтобы еще подтвердили, [209] а если таят они в глубине сердца какую-либо хитрость, то чтобы вырвать у них тайну под пытками силою. И когда пытка стала невыносимой, они сказали, что племянница его, дочь короля Хильперика[95], вместе с епископом Тулузы Магнульфом отправлена в изгнание[96], а ее сокровища отняты самим Гундовальдом; и все вельможи короля Хильдеберта потребовали, чтобы Гундовальд был королем; а, главное, пригласил Гундовальда в Галлию сам Гунтрамн Бозон[97], когда несколько лет назад был в Константинополе.

33. После того как их высекли и бросили в темницу, король велел вызвать к себе своего племянника Хильдеберта, чтобы вместе с ним послушать этих людей[98]. И вот, встретившись, они расспросили их, и те повторили в присутствии обоих королей то, что раньше слышал один король Гунтрамн. Кроме того, они упорно утверждали, что, как мы сказали уже выше, об этом деле известно всем знатным лицам в королевстве короля Хильдеберта. И поэтому тогда некоторые из приближенных короля Хильдеберта побоялись явиться на это расследование, так как их считали участниками этого дела. После этого король Гунтрамн, вложив в руку короля Хильдеберта копье[99], сказал: «Это означает, что я передал тебе все мое королевство. Теперь ступай и прими под свою власть все мои города, как свои собственные. Ведь у меня, по грехам моим, никого не осталось из моего рода, кроме одного тебя, сына моего брата. Итак, будь наследником всего моего королевства, потому что другие не могут наследовать». Затем, оставив всех, он отвел в сторону юношу[100], наедине с ним поговорил, предварительно строжайше заклиная, чтобы их тайный разговор никому не был известен. Тогда он назвал ему, с кем он должен советоваться, кем пренебрегать в разговоре, кому верить, кого избегать, кого одаривать, а кого лишать почета; между тем он сказал, чтобы он никоим образом не верил епископу Эгидию и не приближал его к себе[101], который всегда был ему врагом, так как он часто нарушал клятву, данную им и ему самому, и его отцу.

Затем, когда все собрались на пиру, король Гунтрамн стал увещевать войско, говоря: «Смотрите, о мужи, как мой сын Хильдеберт уже вырос. Смотрите и остерегайтесь считать его ребенком. Теперь забудьте о своей развращенности и своеволии, которыми вы отличаетесь, ведь он ваш король, которому отныне вы должны служить преданно». Сии и подобные слова сказал он им. Пропировав три дня и повеселившись, они, одарив друг друга многочисленными подарками, с миром разошлись. В то время король Гунтрамн вернул Хильдеберту все то, чем владел его отец Сигиберт, заклиная его не встречаться с матерью, чтобы не дать ей какого-либо повода написать Гундовальду или получить от него письмо.

34. И вот когда Гундовальд услышал, что к нему приближается войско, он, покинутый герцогом Дезидерием, вместе с епископом Сагиттарием и герцогами Муммолом, Бладастом, а также Ваддоном перешел Гаронну и устремился к Комменжу. А тот город был расположен на вершине одинокой горы, у подножия коей бил большой родник, заключенный в очень крепкую башню. К этому источнику из города по подземному ходу спускались люди и незаметно черпали из него воду. Придя в этот город [210] в начале великого поста[102], Гундовальд обратился к жителям со следующими словами: «Знайте, что все в королевстве Хильдеберта избрали меня королем, и у меня есть немалая поддержка. Но так как брат мой, король Гунтрамн, двинул против меня огромное войско, то вы должны укрыть за крепостными стенами города продовольствие и весь свой скарб, чтобы не погибнуть от голода, пока божественное милосердие не окажет нам поддержки». Жители поверили его словам и укрыли в городе все, что смогли, а сами стали готовиться к обороне.

В это время король Гунтрамн послал письмо Гундовальду от имени королевы Брунгильды, в котором ему предлагалось распустить войско по домам, а самому отступить к городу Бордо и там зазимовать. А написал он это письмо с хитростью, чтобы точнее узнать о том, что Гундовальд делает.

Итак, когда Гундовальд находился в городе Комменже, он обратился к жителям со словами: «Вот войско уже приближается, выходите же, чтобы дать отпор». И когда жители вышли, люди Гундовальда захватили ворота и закрыли их, оставив жителей вместе с их епископом за городскими воротами. И разграблено было все, что можно было найти в городе. А там был такой запас хлеба и вина, что если бы они сопротивлялись упорно, то продовольствия хватило бы на много лет.

35. А в это время герцоги короля Гунтрамна узнали, что Гундовальд находится по ту сторону реки Гаронны с большим войском и с ним те самые сокровища, которые были у Ригунты. Тогда они бросились вперед и на конях переплыли Гаронну, причем некоторые из войска потонули в реке. Остальные же вступили на берег и, ища Гундовальда, наткнулись на верблюдов с большим грузом золота и серебра и на измученных лошадей, которых он побросал по дороге. Потом герцоги узнали, что Гундовальд со своими людьми находится за стенами города Комменжа. И, оставив повозки и всякую поклажу с меньшим людом[103], они решили его преследовать с более сильными воинами, уже переплывшими Гаронну. Во время своего пути они пришли к базилике святого Винценция, что в области города Ажена. Говорят, что здесь этот мученик принял свои мучения во имя Христово. Они нашли ее полной драгоценностей, принадлежавших жителям, ибо те надеялись, что христиане не нанесут оскорбления базилике[104] такого великого мученика. Двери ее были крепко закрыты. Так как подошедшее войско не могло открыть двери храма, оно тут же подожгло их. После того как двери сгорели, они унесли все добро и все убранство, которое могли найти в нем, вместе со священной утварью. Но многих из них там настигла божественная кара. Ибо у большинства по воле божией горели руки, и от них шел густой дым, как бывает при пожаре. В некоторых вселился злой дух, и они в диком неистовстве громко призывали мученика. Многие же схватились друг с другом и ранили себя собственными копьями. Остальное же войско продолжало свой путь с великим страхом.

Что же дальше? Собравшись около Комменжа[105], – так ведь я назвал этот город, – весь отряд расположился лагерем на пригородной раввине и там, поставив палатки, остановился. Все окрестности опустошались. [211] Некоторые же из войска, обуреваемые непомерной жадностью, углублялись все дальше, и их убивали жители.

36. Многие же взбирались на холм и часто разговаривали с Гундовальдом, браня его и говоря: «Не ты ли тот маляр, который во времена короля Хлотаря размалевал двери и своды часовни? Не ты ли тот, которого жители Галлии обычно называли Балломером?[106] Не ты ли тот, которого франкские короли за непомерные притязания неоднократно остригали и выгоняли?[107] Скажи же, несчастнейший из людей, кто тебя привел в эти места? Кто в тебя вселил такую дерзость, что ты осмелился дойти до границы наших государей и королей? Если кто тебя пригласил, то назови того вслух. Вот пред очами твоими стоит смерть; вот тот самый ров погибели, что ты так долго искал, в него тебя ввергнут стремглав. Назови имена твоих спутников и выдай тех, кто тебя призвал».

Тот же, слыша это, подходил близко и, стоя на воротах [крепости], отвечал: «Что Хлотарь, отец мой, возненавидел меня, это каждому известно; что он меня остриг, а потом и братья остригли, это всякому ясно. Оттого-то и сошелся я с Нарсесом, правителем Италии; там и жену взял, и двух сыновей родил. А как жена умерла, я с детьми уехал в Константинополь. Императоры же приняли меня ласково. И там я жил до сего времени. А перед этим, когда был в Константинополе Гунтрамн Бозон, я, обеспокоенный, старательно расспрашивал его о делах моих братьев и узнал, что род наш захирел и от корня нашего остались только короли Гунтрамн и Хильдеберт, то есть брат мой и сын моего брата. Король Хильперик и сыновья его умерли, остался только один младенец[108]. Брат мой Гунтрамн детей не имел, а Хильдеберт, наш племянник, не был еще в силе. Все это подробно изложив, Гунтрамн Бозон пригласил меня сюда, говоря: «Приходи, ибо тебя зовут все знатные мужи в королевстве Хидьдеберта, и „никто не посмеет слова молвить против тебя“[109]. Ибо все мы знаем, что ты сын Хлотаря, и если ты не придешь, то в Галлии никого не останется, кто мог бы править королевством». Я же, вручив ему много подарков, взял с него клятву у двенадцати святынь[110] в том, что я доеду до этого королевства в безопасности. Посему я прибыл в Марсель, и там меня принял с величайшим радушием епископ, так как у него были письма от знатных лиц из королевства моего племянника [Хильдеберта]. А оттуда по желанию патриция Муммола я переехал в Авиньон. Гунтрамн же, забыв о клятве и о своем обещании[111], отнял у меня мои богатства и присвоил их себе. Знайте, что я такой же король, как и брат мой Гунтрамн. И если вы переполнены такой лютой ненавистью ко мне, то отведите меня к вашему королю, и если он признает меня своим братом, то пусть делает то, что ему захочется. Если же вы этого не захотите, то дайте мне уйти туда, откуда я пришел. Я и вправду уйду, никому не причинив обиды, А чтобы убедиться в том, что это правда, спросите Радегунду из Пуатье и Инготруду из Тура[112]: они подтвердят вам, что я говорю правдиво». Так он говорил, а многие сопровождали его слова бранью и упреками.

37. Прошло уже пятнадцать дней с начала осады, и Леодегизил[113]готовил новые машины для разрушения города. А были это телеги с таранами, [212] покрытые фашинами[114] и досками, под защитой которых продвигалось войско для разрушения стен. Но когда они приближались, то на них обрушивалось столько камней, что все, кто приближался к стене, падали. На них выливали чаны с горящей смолой и жиром, сбрасывали горшки, наполненные камнями. С наступлением же ночи сражение становилось невозможным, и враги возвращались в лагерь. Был с Гундовальдом некий Хариульф, человек богатый и могущественный, чьих подвалов и складов много было в городе; из его запасов все главным образом и питались. Бладаст же, напротив, видя происходящее и боясь, что Леодегизил в случае победы погубит их, поджег епископский дом и в то время, когда осажденные сбегались тушить пожар, обратился в бегство и исчез[115].

Утром войско вновь взялось за оружие. Сделали было вязанки из прутьев, чтобы заполнить глубокий ров с восточной стороны, но никакого толку от этой затеи не было. Епископ же Сагиттарий с оружием часто обходил стены и много раз собственноручно бросал со стены камни на врага.

38. Наконец когда осаждающие увидели, что они ничего не могут сделать, они тайно отправили к Муммолу послов со словами: «Признай своего государя и оставь наконец свое вероломство. Что за безумие на тебя напало, что ты связался с неизвестным тебе человеком? Ведь жена твоя с детьми в плену, а сыновья твои уже убиты. Куда ты катишься, разве не ждет тебя гибель?» Муммол, получив это послание, сказал [послам]: «Вижу я, власть наша уже приходит к концу и могущество рушится. Одно остается: если бы я был уверен, что жизнь моя будет вне опасности, то я мог бы освободить вас от большого труда».

После ухода послов епископ Сагиттарий вместе с Муммолом, Хариульфом и Ваддоном устремился в церковь, и там они взаимно поклялись, что если им пообещают сохранить жизнь, то они нарушат дружбу с Гундовальдом и выдадут его врагам. Снова пришли послы и обещали им сохранить жизнь. Муммол же сказал: «Только пусть будет так: я его передам в ваши руки, а сам, признав своего господина королем, поспешу к нему». Тогда послы обещали, что если он это сделает, то они примут его с любовью, и, если даже не смогут вымолить у короля ему прощения, то укроют его в церкви, чтобы спасти ему жизнь. Подтвердив обещание клятвой, послы удалились.

А Муммол с епископом Сагиттарием и Ваддоном пришел к Гундовальду и сказал: «Ты знаешь, мы клялись тебе в верности. Так вот, послушай наш спасительный совет. Выйди из этого города и предстань перед своим братом, как ты сам этого часто желал. Ведь мы уже говорили с этими людьми, и они сказали, что король не хочет лишаться твоей поддержки, так как мало осталось людей из вашего рода». Гундовальд, поняв их хитрость, залился слезами и сказал: «По вашему зову занесло меня в эту Галлию. И часть моего богатства, состоящего из большого количества золота, серебра и разных драгоценностей, находится в Авиньоне, а другую часть унес Гунтрамн Бозон. Я же с божьей помощью во всем положился на вас, доверил вам свой замысел, править желал всегда с [213] вашей помощью. Теперь же, если вы мне в чем-либо солгали, будь вашему поступку судьей) господь. Ибо сам он и „рассудит дело мое“»[116]. Как только он произнес эти слова, Муммол сказал: «Ни в чем мы тебя не обманываем. Вот, смотри: у ворот стоят храбрейшие мужи в ожидании твоего прихода. Теперь же сними мой золотой пояс, которым ты опоясан, чтобы не казалось, что ты идешь в гордыне своей, и „препояшь себя мечом твоим“[117] а мой верни». И тот отвечал: «Ясны мне твои слова: ты хочешь отнять у меня твой подарок, который носил я до сих пор в знак твоей дружбы». Но Муммол клятвенно уверял, что с ним ничего дурного не случится.

И вот когда они вышли за ворота, его приняли Оллон, граф Буржа, и Бозон[118]. А Муммол вернулся со своими спутниками в город и накрепко закрыл ворота. Когда Гундовальд увидел, что его предали, он сказал, воздев руки горе и очи: «О вечный судия и истинный мститель за невинных, боже, от коего исходит всякая правда, кому неугодна ложь, „в ком нет никакого лукавства“[119] и никакой злой хитрости, тебе вручаю судьбу мою, молю тебя, да не замедлишь отмщением тем, кто меня, неповинного, „предал в руки врагов“»[120]. После этих слов, осенив себя крестом господним, он пустился в путь с вышереченными людьми. Когда они были уже далеко от ворот, Оллон толкнул его, и поскольку городской вал здесь спускался круто, Гундовальд упал, а Оллон воскликнул: «Вот вам ваш Балломер, звавший себя сыном и братом короля!» Метнув копье, он хотел пронзить его, но копье отскочило от выпуклого панциря, не причинив ему вреда. Гундовальд встал и пытался взойти на холм, но тут Бозон, пустив в него камень, разбил ему голову, и Гундовальд упал замертво. И подошел весь народ; и, воткнув в него копья и связав ему ноги веревкою, протащили его по всему лагерю; у него вырвали волосы и бороду; и оставили его непогребенным на том самом месте, где он был убит. На следующую ночь те, что были в войске поважней, тайно унесли все сокровища, какие могли найти в городе, вместе с церковной утварью. Утром же, когда открыли ворота и впустили войско, они предали мечу[121] весь народ, убивая даже пресвитеров и их причетников[122] прямо около церковных алтарей. Когда они всех перебили, так что не осталось из них никого, «мочащегося к стене»[123], они сожгли весь город вместе с церквами и остальными зданиями, не оставив ничего, кроме голой земли.

39. И вот когда Леодегизил вернулся в лагерь вместе с Муммолом, Сагиттарием, Хариульфом и Ваддоном, он тайно послал к королю послов, чтобы узнать, как он думает поступить с этими людьми. А король приказал казнить их. Тогда Ваддон и Хариульф, оставив заложниками своих сыновей, ушли от них. Когда распространилась весть о том, что они должны умереть, и когда Муммол узнал об этом, он, вооружившись, устремился к жилищу Леодегизила. А тот, увидев его, сказал: «Почему ты в таком виде, как будто собираешься бежать?». Муммол ему в ответ: «Как я вижу, ничего не соблюдается из того, что обещано, ведь я понимаю, что нахожусь в смертельной опасности». Тот ему говорит: «Я выйду наружу и все улажу». Как только он вышел, тотчас по его приказу окружили [214] дом, чтобы убить Муммола. Но и Муммолу, после того как он очень долго отбивал атаки нападающих, удалось пробиться к двери. Но когда он выходил, двое пронзили его с обоих боков копьями. Тогда он упал и умер. Когда епископ увидел это[124], его охватил страх и ужас. Зато кто-то из присутствующих сказал ему: «Смотри, епископ, своими собственными глазами, что происходит. Покрой голову, чтобы тебя не узнали и иди в лес, укройся там на некоторое время, а когда гнев утихнет, ты сможешь выйти». И тот, вняв совету, покрыл голову и попытался убежать, но кто-то, вытащив меч из ножен, отрубил ему голову вместе с покрывалом. После этого они возвратились домой и по дороге немало грабили и убивали.

В эти дни Фредегонда направила Хуппу в область Тулузы, для того чтобы он любым способом вызволил оттуда ее дочь. Многие же говорили, что она послала его, дав ему всяческие обещания, для того, чтобы он привел к ней Гундовальда, если он найдет его живым. Но так как он не смог этого исполнить, то, взяв Ригунту, он привел ее оттуда с собой, не без великого унижения и поругания.

40. И вот герцог Леодегизил прибыл к королю со всеми сокровищами, о которых я упоминал выше[125]; впоследствии король раздал их бедным и церквам. Когда же схватили жену Муммола, король начал ее расспрашивать о судьбе богатства, которое они скопили. Зная о том, что ее муж убит и все их благополучие рухнуло, она все открыла и сказала, что много золота и серебра, о котором не знал король, все еще находится в городе Авиньоне. Король тотчас послал людей, которые взяли бы его, и вместе со своими людьми он отправил одного слугу, который был в большом доверии у Муммола и которому он [Муммол] поручил эти сокровища. Придя в Авиньон, они взяли все, что было оставлено в городе. Говорят, что там было двести пятьдесят талантов[126] серебра, а золота более тридцати талантов. Все это, рассказывают, Муммол взял из найденного старинного клада. Король, разделив это со своим племянником, королем Хильдебертом, свою долго по большей части раздал бедным; а жене Муммола он оставил только то, что ей досталось от родителей.

41. И тогда же к королю привели из слуг Муммола человека огромного роста. Он был таким высоким, что считался выше самых высоких людей на два или три фута. Он был плотником. Спустя некоторое время он умер.

42. После этого королевскими судьями было дано распоряжение, чтобы те, кто пренебрег этим походом, были наказаны[127]. Буржский граф послал своих людей взыскать штраф с людей, живущих на церковных землях обители блаженного Мартина, расположенной в этой области[128]. Но управляющий церковным владением святого Мартина оказал им смелой сопротивление, говоря при этом: «Это люди святого Мартина. Не причиняйте им никакого зла, так как в подобных случаях они обычно не вы ступали в поход»[129]. А один ему а ответ: «Нам нет дела до твоего Мартина, которого ты всегда суешь к месту и не к месту. Но и ты я эти люди заплатите за то, что пренебрегли приказом короля». И с этими словами он вошел в прихожую дома. Но он тотчас упал, сраженный [215] болью, и начал от этого корчиться. Обратившись к управляющему, он сказал слабым голосом: «Прошу тебя, осени меня крестом господним и призови имя блаженного Мартина. „Ныне узнал я“[130], что „велика крепость его“[131]. Потому что когда я входил в прихожую дома, мне явился старец с деревом в руке, которое мгновенно заполнило всю прихожую выросшими ветвями. Одна из веток задела меня, и от ее удара я упал, пораженный». И, дав знак своим, он попросил вывести его из прихожей. Выйдя оттуда, он начал усердно произносить имя блаженного Мартина. От этого он почувствовал себя лучше и поправился.

43. Дезидерий же укрылся в одной крепости и спрятал там свое имущество. Ваддон, майордом Ригунты[132], перешел к королеве Брунгильде; она его приняла и, одарив, милостиво отпустила. А Хариульф устремился в базилику святого Мартина[133].

44. В то время жила одна женщина, которая, одержимая духом прорицательным, прорицанием доставляла большой доход господам своим[134] и благодаря этому добилась их расположения, так что они отпустили ее на волю, и она жила, как хотела. В самом деле, если кто-либо совершал или кражу, или какое-то злодеяние, она тотчас показывала, куда ушел вор, кому передал или что сделал с краденым. Ежедневно она собирала золото и серебро и появлялась в украшениях, так что в народе принимали ее за какое-то божественное существо. Но когда об этом стало известно епископу Вердена Агерику[135], он послал людей схватить ее. Когда ее схватили и привели к нему, он понял, как об этом мы читаем в Деяниях апостолов, что в ней прорицает нечистый дух. И вот когда он произнес над ней заклинание и помазал лоб священным елеем, дух вскрикнул и этим открыл себя епископу. Но так как он не изгнал духа из девушки[136], он отпустил ее. Девушка же, понимая, что она не может жить в этой местности, ушла к королеве Фредегонде, где и жила в уединении.

45. В этом году почти всю Галлию постиг большой голод. Действительно, очень многие пекли хлеб из косточек винограда, из цветка лесных орехов, некоторые – из корней папоротника, высушенных и истолченных, примешивая к этому немного муки. Многие же рвали зеленые всходы [нивы] и делали то же самое. Кроме того, много было людей, вовсе не имевших зерна, и они, собирая различные травы и питаясь ими, опухали и умирали. И очень много людей в то время, ослабев от голода, поумирало. В то время торговцы сильно разорили народ. Дело дошло до того, что они неохотно продавали модий[137] зерна или полумодий вина за треть золотой монеты. Бедные отдавались в рабство, для того чтобы иметь хотя бы какую-либо пищу.

46. В эти дни в город Орлеан прибыл купец Христофор, прослышав, что там продавалось много вина. Уезжая, он закупил вино, погрузил его в лодки, а сам, получив много денег от тестя, отправился в путь верхом на лошади в сопровождении двух слуг-саксов. Но слуги давно ненавидели хозяина и не раз сбегали от него, так как он часто и крепко их порол. И когда они въехали в какой-то лес, – хозяин же ехал впереди, – один из слуг, сильно метнув копье, пронзил им своего хозяина; и когда тот падал, другой пробил ему голову копьем. И так, растерзанный обоими на части, [216] он был оставлен бездыханным. А слуги, взяв деньги, убежали. Брат же Христофора, захоронив останки, отправил в погоню за слугами своих людей. Старшин с деньгами убежал, младшего они поймали и связали но когда они возвращались, он схватил копье, так как он был связав некрепко, и убил одного из сопровождавших. Когда же остальные привели его в Тур, то его подвергли различным пыткам и, отрубив у него руки и ноги, повесили почти бездыханным.

47. Тогда возникли жестокие гражданские распри между жителями Турской области[138]. Дело было так. Когда Сихар, сын блаженной памяти Иоанна, справлял праздник рождества господня вместе с Австригизелом и остальными жителями в селе Мантелан, то местный пресвитер послал слугу к некоторым жителям с приглашением прийти к нему в дом выпить. Но когда пришел слуга, один из тех, кого приглашали, обнажив меч, не побоялся его сразить. Слуга тотчас упал и умер. Когда Сихард друживший с пресвитером, услышал о том, что, значит, убит слуга пресвитера, он, схватив оружие, устремился к церкви, поджидая Австригизела[139]. Узнав об этом, Австригизел вооружился и пошел против него. Когда произошла рукопашная схватка и обе стороны понесли урон, Сихар, затерявшись среди клириков, убежал в свою виллу, оставив в доме пресвитера свое серебро, одежду и своих четырех раненых слуг. После побега Сихара Австригизел снова ворвался в дом пресвитера и, убив слуг, унес золото, серебро и остальные вещи Сихара.

Потом, когда они предстали перед судом, в котором участвовали горожане, было решено, что Австригизел, который был убийцей и, убив слугу, захватил без решения суда имущество, должен быть приговорен к законному штрафу. Спустя несколько дней после состоявшегося договора[140], Сихар узнал о том, что его имущество, похищенное Австригизелом, находится у Авнона и его сына, а также у его брата Эберульфа Не обращая внимания на договор, он объединился с Авдином, нарушил мир и с вооруженными людьми напал на них ночью, ворвавшись в дом где они спали, убил отца[141] с братом и сыном и, перебив слуг, забрал их имущество и скот. Когда мы узнали об этом, то сильно опечалились. Совместно с судьей мы отправили к ним послание[142] [с требованием], чтобы они предстали перед нами и, выслушав наш совет, ушли с миром и больше не возобновляли ссоры. Когда они пришли и когда сошлись горожане, я сказал: «О мужи, не совершайте преступлений, дабы больше не распространялось зло. Ведь мы потеряли сынов церкви. Теперь я боюсь как бы нам не лишиться и других в этой распре. Будьте миролюбивы прошу вас. И кто совершил зло, пусть тот возместит ущерб по долгу любви, чтобы вы были чадами мира, достойными воспринять с помощью самого господа царствие божие. Ведь он так сказал: „Блаженны миротворцы, ибо они нарекутся сынами Божиими“[143]. Ведь если у того, кто подвергается штрафу, небольшое состояние, он будет выкуплен на церковные деньги, лишь бы душа этого мужа не погибла». И, говоря так, я предложил церковные деньги. Но сторона Храмнезинда[144], который требовал удовлетворения за смерть отца, брата и дяди, не желала их принять. Когда они ушли, Сихар стал готовиться в путь, собираясь ехать к [217] королю, и потому он отправился в область Пуатье повидаться с женой. И когда он там требовал от слуги выполнения работы и, подняв розгу, стал бить его, тот, вынув меч, висевший у него на перевязи, не побоялся ранить господина. Когда Сихар упал на землю, сбежались его приближенные[145], схватили слугу, сильно его избили и, отрубив у него руки и ноги, повесили.

Между тем в Type прошел слух, что Сихар умер. Когда же об этом услышал Храмнезинд, он, созвав родственников и приближенных, поспешил к дому Сихара. Разграбив дом и убив некоторых слуг, он предал огню дом Сихара и все остальные дома его виллы и увел с собой скот, .и взял все, что можно было унести. Тогда стороны были вызваны судьей в город, где они выступили по своему делу. Судьи решили, что тот, кто раньше не пожелал принять возмещение[146], предал дома огню, теряет половину суммы, которая была ему присуждена, – тут они поступили противозаконно только для того, чтобы их умиротворить; что же касается второй половины штрафа, то ее должен заплатить Сихар. Тогда церковь дала деньги, которые присудил суд, и Сихар выплатил штраф по приговору суда и освободился от вины. Стороны поклялись в том, что они никогда не будут враждовать друг с другом. Так был положен конец распре[147].