"Точка на черном" - читать интересную книгу автора (Булыкин Григорий)14. ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ. (Чхеидзе)По правде сказать, я и сам еще не был уверен в своей правоте. Просто не давала мне покоя одна фраза в протоколе служебного расследования. «– Неужели вы по весу не определили, что кобура пустая? – Я плохо себя чувствовал.» …Конечно, микроинфаркт – не шутка. Но все же, мог ли человек, проработавший в милиции два десятка лет и чуть ли не ежедневно носящий кобуру с оружием на поясном ремне, не заметить, что она пустая? Это равноценно тому, чтобы плотник не обратил внимание, что его топор без топорища… Стало быть, рассуждал я, пистолет мог исчезнуть у Чехоева из-под подушки. Ведь утром его так же терзала сильная сердечная боль, но он сразу же обратил внимание на необычно легкий вес кобуры! Поэтому я попросил начальника местной милиции поднять, если они имеются, документы на Чехоева-младшего, которому было тогда тринадцать лет. Успел я заметить, что Шелаури при этом поморщился. И через пару часов понял – почему. Имелись в райотделе документы на Чехоева-младшего… Последние года три он пьянствовал, развелся с женой, нигде не работал. Был замечен в актах мелкой спекуляции. Короче говоря, тип, согласно материалу, данному мне Шелаури, вырисовывался неприятный. По Чехоеву-подростку никаких компрометирующих сведений не было. Это могло объясняться и тем, что был он тогда тихим мальчишкой, и, конечно же, тем, что его отец работал в милиции… И такое случается, увы. Но портрет нынешнего бездельника и мелкого деляги давал основание полагать, что ему и в отрочестве были свойственны не самые нравственные поступки. Повторяю, пока я лишь интуитивно вычленил Чехоева-младшего как возможного виновника исчезновения оружия. Но Шимановскому мое предложение показалось тоже интересным. – Слушай сюда. Если, используя нынешние данные об одной чехоевской спекулятивной акции, вызвать его на допрос? – И спугнуть? – Кого? – Действительно, кого?.. – Но вызвать его, Степа, имеет смысл только в том случае, если он никуда не выезжал в интересующие нас дни. Ну, а если выезжал, то это… сам понимаешь, Степа, что это может означать… И Шимановский, взглянув на часы, заторопился: – Пора на съемку. Бывай, князь. И побрился бы, что ли… Я взял бритву, полотенце, у овального зеркала над раковиной намылил себе щеки. И Шелаури, возникший на пороге с черной папкой под мышкой и с пакетом в правой руке, отразился в зеркале – как на экране забарахлившего телевизора. Без того длинный и худой, как журавль, он казался еще длинней. – Бреешься, дорогой? «Догадлив», – подумал я устало. Шелаури расположился за узким, как линейка, столом. Развернул пакет. В нем была кипа фотографий. – Местный фотограф коллекционирует портреты всех горожан, снимающихся у него. У него единственное ателье в городе. Так что тут все интересующие тебя, дорогой. А это списки тех, кто уезжал и кто вернулся. – Плюс-минус… – Никаких «минус», дорогой. Тут даже те, кто выехал на машине, на телеге и на арбе. Данные поста ГАИ. «А он действительно толковый мужик», – тепло подумал я. – Но сначала позавтракаем… Шелаури развернул газету и накрыл ею фотографии и папки. Затем вышел в коридор и крикнул: – Самед! В номер вошел огромный старшина с небольшим картонным ящиком и невозмутимо начал вынимать из него разнообразную снедь. – Слушай, дорогой, – сказал Шелаури после того, как мы выпили по бокалу легкого бодрящего вина и закусили его индюшатиной, – слушай! Ты даешь мне поручения. Я их выполняю. Но честно ли это? Ты знаешь, для чего они нужны. А я ломаю себе голову… – Я тоже ломаю, Сандро… – Так почему не вместе нам их поломать? Я знаю тут каждого. Понимаешь? Каж-до-го. Ты же бродишь в Цунтинском ущелье! – Где? – Озадаченно спросил я. – В Цунтинском ущелье. Там люди смеются, чтобы через минуту заплакать, а через две минуты снова смеяться. Климат там такой, не обычно переменчивый. И ученые говорят, он на людей влияет таким образом, что у них на душе то кошки скребут, то флейта играет. Незнакомому человеку ни в чем там разобраться невозможно. Потому что цунтинец, разбив бутыль дедова вина, смеется, а купив «Жигули», рыдает, как на похоронах… Ты кушай, дорогой, кушай. Поскольку я молчал, Шелаури молчал тоже. Похоже, обиделся. – Ты хоть скажи, что со стариком, Иваном Аршаковичем? Это был трудный вопрос. По плану, мы должны были ждать и зафиксировать, откуда возникнет слух о его убийстве. – Не хочешь, не отвечай. Но я уже… знаю, что его убили. – Знаешь, Сандро? – Знаю, дорогой. Все уже знают. Вот тебе и дуля в лицо, Степа! |
||
|