"Орлы летают высоко" - читать интересную книгу автора (Энтони Эвелин)

5

Эрфурт был прекрасным старинным городком в Тюрингии, с причудливой архитектурой, древними городскими стенами и узкими, мощенными булыжниками улочками. Двадцать седьмого сентября он содрогнулся от артиллерийской канонады, залпы которой служили приветствием русскому царю и французскому императору в тот самый момент, когда они въезжали в Эрфурт во главе величественной кавалькады. Можно было видеть войска наполеоновской гвардии в роскошных мундирах, высокомерных ветеранов его великих кампаний, важно шагавших вдоль по улице, подобно тому, как они это проделывали во многих городах мира, вместе с эскадронами казаков в их ярких одеяниях и солдатами русской императорской гвардии.

Приказы, отданные русским силам, были строги: никаких выпивок и беспорядков и как можно меньше контактов с французскими войсками. Александр хорошо знал нрав своих людей и не хотел никаких случайностей.

Мелкие немецкие князьки, которых Наполеон сделал королями, собрались в Эрфурте, чтобы отдать ему дань уважения. Это было забавное, недостойное скопище людей, предавших свои народы и даже не сознавших, что их предательство вызвало бурю негодования. Несмотря на флаги, приветствия, буйство красок, которое заполнило спокойный немецкий городок, среди его жителей чувствовалось какое-то беспокойство. Они смотрели на Наполеона с ненавистью и уважением, но по Эрфурту, как, впрочем, и по всей Европе, уже прошел слух: «Помните об Испании».

Испания, обнищавшая и униженная перед всем миром, восстала против тирана и успешно противостояла ему. Да еще англичане под предводительством генерала Уэльслея, будущего Веллингтона, высадились в Португалии. Возобновилась торговля с Англией, и ситуация настолько осложнилась, что, по слухам, Наполеон сам собирался в Испанию, чтобы руководить военными действиями.

Вся центральная Европа, так долго парализованная под пятой завоевателя, казалось, глубоко вздохнула. Самое большое недовольство шло со стороны немецких княжеств, возглавляемых Пруссией, которую лишили ее земель и обложили данью в сто сорок миллионов франков.

При первом взгляде Александр был поражен происшедшей с Наполеоном переменой. Они, как обычно, обнялись с торжественными заявлениями, что в восторге от встречи друг с другом, царь весь изогнулся перед своим крошечным союзником, отметив при этом, что суровый молодой победитель времен тильзитской встречи за один год превратился в очень полного неприятно выглядевшего человека, с таким болезнено желтым цветом лица, что казалось, будто он заразился желтухой.

На следующее после торжественного обеда утро открылась конференция. Одним из первых, кто склонился и поцеловал руку Александра, был князь Беневентский, Шарль Талейран.

Уже через несколько дней Наполеон послал в Санкт-Петербург за своим послом. Когда он вошел в комнату, он понял, что Наполеон был в ярости. Император ходил взад и вперед по комнате, сцепляя и расцепляя руки за спиной. Когда он увидел Коленкура, то повернулся к нему.

– Чем вы там, в Петербурге, занимаетесь, черт бы вас побрал? – требовательно спросил он.

Коленкур начал заикаться.

– Чем, сир? Я не понимаю…

– А все эти доклады, неделя за неделей, в которых мне сообщали, что царь дружески относится к Франции, предан мне, а на самом деле ничего подобного! – вскричал Наполеон. – Вы идиот! Тупоголовый болван! Этот человек ко мне расположен не более, чем король Англии!

– Но, сир, – запротестовал Коленкур. – Сир, он не переставал хвалить вас. Мы беседовали часами, и он оказывал мне всяческие знаки внимания с того самого момента, как я прибыл. Допускаю, что общество Петербурга настроено по отношению ко мне враждебно, но царь предан идее союза с Францией. Сир, уверяю вас, он неоднократно говорил мне…

– Мне все равно, что он вам говорил, – рявкнул Наполеон. – Вы полный идиот, и ему это хорошо известно. Это совсем не тот человек, с которым я имею дело в Тильзите; этот не согласен ни с чем!

Коленкур заметил весьма мудро.

– Теперь он гораздо сильнее, чем был в Тильзите!

Глаза Наполеона сверкали.

– Тонкое наблюдение, мой дорогой Коленкур. Жаль, что за время своего пребывания в России вы не сделали других таких же проницательных наблюдений. А вы знаете, что он практически отверг мое предложение жениться на его сестре Екатерине?

– Я знаю об этом, сир. Я разговаривал с ним по этому поводу вчера, по вашему приказанию, и он ответил, что право выбора мужей для своих дочерей остается за матерью, вдовствующей императрицей. Он ничего не может обещать без ее согласия.

– Ба! Именно это он говорил мне сегодня утром. Что ж, хорошо, ответил я. Если не Великая княгиня Екатерина, пусть это будет ее младшая сестра Анна. Если он – любовник своей сестры, как об этом говорят, это может и быть объяснением его отказа. Но, Боже мой, он практически сказал нет и по отношению Анны. Это уже не ревность, Коленкур, это политика! Он изменил свое отношение ко мне. Он по-прежнему очарователен, да, но это ровным счетом ничего не значит. Я это понял в результате двух встреч на протяжении двенадцати месяцев, а вы, слабоумный вы человек, не смогли раскусить его, видя его каждый день перед собой!

– Мосье Талейран предложил поговорить с ним, – решился вставить Коленкур.

– Эта змея? – Наполеон выдержал паузу. – А почему бы и нет? Бог свидетель, он достаточно коварен, чтобы обхитрить самого сатану и остаться в выигрыше. Что ж, хорошо, пошлите его ко мне. А теперь можете идти. И повторяю, Коленкур. Вы показали себя полным идиотом!

Посол поклонился и вышел.

Этим вечером Талейран нанес визит в штаб-квартиру русских. Актеров Comedie Francaise специально доставили в Эрфурт, чтобы они дали представление перед императорами, и у Александра оставался всего час до посещения театра. Он принял французского министра в частной гостиной.

В первые минуты Талейран рассматривал его. Он решил, что царь был очень красивым, с огромным очарованием, с мягким, серьезным выражением лица, человеком, к которому тянулись мужчины, и который очаровывал женщин, и все же человеком неискренним, как и показывали его поступки; человеком, способным на жестокости, ведь он убил собственного отца и сохранял свой трон при весьма рискованных обстоятельствах; отважным и долго помнящим обиды. Министр решил, что разумнее всего поближе узнать Александра, так как, если тот сможет победить Наполеона, то он станет самым могущественным правителем в мире.

Талейран начал беседу должным образом, говоря о своей любви к Франции. Александр, слушая, кивал головой. Далее француз заметил, что, по его мнению, Наполеон ведет страну к абсолютному краху своими неумеренными амбициями и желанием завоевать весь мир. В результате его слуги вынуждены, как это ни прискорбно, выбирать между их личной преданностью и своим долгом перед Францией.

– Я выбрал Францию, ваше величество, – спокойно заметил Талейран.

– Я приветствую ваш выбор, мосье, – отозвался Александр. – Почему же он послал вас ко мне?

– Попытаться убедить вас согласиться с его предложениями. Он легко выходит из себя в последнее время и боится, что может сорваться, если вынужден будет сам настаивать на некоторых из, них.

– А с чем он хочет, чтобы я согласился? – поинтересовался Александр.

– С его женитьбой на одной из ваших сестер, с признанием его брата Жозефа королем Испании, с призывом к англичанам сделать то же самое. Кроме этого, он хочет, чтобы вы оказали давление на Австрию, которая сейчас перевооружается, так как пока он не хочет с ней войны. Он также считает, что как только Англия увидит слабость Австрии, она тут же уйдет из Португалии. Если же будет война, тогда он хочет гарантии русской военной поддержки против Австрии.

Александр налил в стакан еще вина и предложил его Талейрану.

– А что вы мне посоветуете?

– Я бы посоветовал, чтобы вы ничего ему не обещали в отношении женитьбы или угроз Австрии. Это две самые серьезные уступки. С другими вы можете сделать вид, что соглашаетесь. Ваше признание Жозефа королем Испании никоим образом не подействует ни на испанцев, ни на англичан, если они будут знать, что Австрия вот-вот вступит в войну. Что касается помощи, которую вы можете пообещать в случае войны, то оставляю этот вопрос на ваше усмотрение, ваше величество.

– Я согласен с вами, мой дорогой мосье Талейран, и я обязательно последую вашему превосходному совету. Франции повезло, что у нее есть такой патриот, как вы, – сказал Александр.

Талейран холодно улыбнулся.

– Мой патриотизм, вероятно, кажется вам очень похожим на измену, ваше величество. Но поверьте мне, те низости, которые я совершал, служа Наполеону Бонапарту, хорошо подготовили меня к тому, что я совершаю сейчас. Скоро уже начнется представление. Позвольте пожелать вашему величеству спокойной ночи.

Конференция в Эрфурте закончилась так же, как и начиналась, в роскоши и кажущемся дружелюбии обоих глав, поскольку царь согласился с большей частью предложений Наполеона.

Но заслуга в этом на самом деле принадлежала Талейрану, которому удалось уговорить царя там, где это не удалось императору Франции. Так говорили наблюдатели, видевшие, как на одной из встреч правитель Франции настолько потерял самообладание и достоинство, что сбросив свою шляпу на пол, стал прыгать на ней под холодным презрительным взглядом Александра. Затем русский царь вышел из комнаты.

Этот инцидент показал вульгарную сущность маленького выскочки с Корсики, который так им и остался, несмотря на покрывавшее его пурпурное одеяние. Александр это отметил, отметил то, что гордый молодой дипломат времен Тильзита, кем он не мог не восхищаться и уважал как противника, если не как равного себе, превратился в несдержанного задиру, легкую добычу страстей и порывов, свойственных дикарям. Он был несдержан в угрозах и оскорблениях, но с Александром держал себя вежливо, даже дружески.

– Я оставляю Эрфурт и вас, ваше величество с большой грустью, – произнес он в их последний вечер. – Я был счастлив тем миром и дружбой, которые нашел здесь. Теперь мне предстоят менее мирные обязанности.

– В Испании? – сочувственно спросил Александр.

– В Испании, – ответил Наполеон, – чтобы разогнать чернь, которой горстка некомпетентных деятелей позволила поднять шум, совершенно несообразный с их значимостью.

– Желаю вам всяческого успеха, мой друг, – сказал ему Александр. – Ваши интересы всегда совпадают с моими.

На следующее утро кареты императоров выехали из Эрфурта, а следом за ними их яркие эскорты, и пушки в последний раз отсалютовали им на прощание. Все закончилось, и два монарха отправились разными дорогами, один в Париж, а потом морем в Испанию, а другой в Санкт-Петербург.

Александру регулярно доставляли депеши, и когда он выехал из Эрфурта, то перечитал последнюю из них. Она уверяла, что все в Петербурге было мирно. Просочились слухи, что он отказал Наполеону в женитьбе на Великой княгине Екатерине, что вызвало одобрение общественного мнения. Реакция Великой княгини была менее благоприятной, но полиции и властям удалось сохранить абсолютное спокойствие во время его отсутствия. Под депешей стояла подпись: Алексей Аракчеев.

Умиротворенный и спокойный, царь откинулся на подушки кареты и стал раздумывать о сообщении, касающемся Аракчеева и Двора. Оно означало, что Двор парализовало страхом перед ним.

Александр закрыл глаза и тут же подумал о Марии Нарышкиной, и мысли его были одновременно и чувственными, и сладострастными. Он сильно скучал без нее, и случайные объятия одной или двух немецких дам в Эрфурте только усилили его чувство одиночества и обострили его желание. Он засыпал, положив русую голову на атласные подушки, и мечтал о том, что сжимает любимую в своих объятиях.

Когда Александр прибыл в Зимний дворец, первым человеком, кого он к себе пригласил, была его мать. Вдовствующая императрица вошла в комнату сына и оставалась там с ним в течение примерно часа. Затем послали за пажем, чтобы пригласить к брату Великую княгиню.

Екатерина ждала приглашения и уже пылала гневом. Он не выполнил в Эрфурте своего обещания. Она останется в России незамужней, стареющей, напрасно тратящей свою юность и красоту с любовниками, которые удовлетворяли ее чувственные запросы, но ничем не могли удовлетворить ее политических амбиций. Она, как буря, ворвалась в комнату Александра, но внезапно остановилась, когда увидела, что мать стоит рядом с сыном.

– Моя дорогая сестра, – мягко проговорил он, – как я рад видеть вас.

Она вдруг заметила, что он не пошел к ней навстречу, не сделал попытки поцеловать ее, как он это обычно делал после разлуки. Было что-то холодное и неприступное в его поведении, несмотря на мягкие слова, и лицо ее матери было суровым и непроницаемым.

– Слухи достигли нас раньше, чем вы приехали, – резко заметила Екатерина. – Если только вы послали за мной не для того, чтобы опровергнуть их. Никакого замужества не будет. Это правда?

Она видела, как кровь прилила к щекам матери, и поняла, что та боится, боится Александра… Екатерина стояла не шевелясь, выражая своим видом гордость и вызов, но все ее существо постепенно начало охватывать странное ощущение страха. Никогда она не видела в глазах брата такого ничего не выражающего, отсутствующего выражения. Он внимательно посмотрел на нее, а потом ответил тем же спокойным голосом:

– Боюсь, что это именно так. Между вами и Наполеоном не состоится никакого брака.

– Вы предали меня! – бросила она ему обвинение. – Вы обещали, но нарушили свое слово!

И в этот момент заговорила вдовствующая императрица. Она тоже была спокойна, и эти двое таких сдержанных людей неожиданно заставили Екатерину почувствовать, что с ней сейчас может случиться истерика.

– Ваш брат сделал все, что только мог, выполняя свое обещание. Наполеон не захотел жениться на вас, Екатерина Павловна. Он хочет жениться на вашей младшей сестре Анне.

– Не захотел… Это невозможно! Но почему? – Она задыхалась от удивления и ярости.

Александр спокойно продолжил: – Анне нет еще и шестнадцати, а он предпочитает очень молодую жену, которая нарожала бы ему наследников. Екатерина, я знаю, что вы, должно быть, чувствуете себя униженной, как и я из-за вас.

– Как и все мы, – добавила ее мать.

Екатерина переводила взгляд с одного на другую.

Наполеон отказался от нее… правда это или ложь, одному только Богу известно. Но почему ему помогает мать? Обманул ли он ее, или запугивал… или действительно корсиканский бродяжка отказался жениться на Екатерине Павловне Романовой?

– Для того, чтобы освободить вас от публичного унижения, я договорился о другом вашем замужестве, – сказал Александр. – Маман согласна со мной, что вы должны выйти замуж до того, как Наполеон сделает свой выбор. Мы остановились на князе Георге Олденбургском.

– Олденбургский!

Крошечное княжество, жалкое существование, смерть всем ее амбициям, да в конце концов просто смерть. Она знала Георга Олденбургского, хилого, с пятнистым лицом, тупой урод, на много лет старше ее, Она отступила на шаг назад.

– Нет, – заговорила она, – нет, никогда. Вы не можете поступить так со мной, Александр. Вы не можете. Я не выйду за него замуж.

– Выйдешь, Екатерина, – произнесла ее мать, – Вы будете в точности выполнять все то, что мы с вашим братом скажем вам. Вы либо выйдете замуж за Георга Олденбургского или предстанете перед всем миром как отвергнутая Бонапартом принцесса. У вас нет выбора.

У ее матери билась в натуре жилка непримиримости, хотя она редко ее проявляла. Сейчас Екатерина эту жилку почувствовала.

Она повернулась к Александру. В горле у нее что-то сжалось так сильно, что она не могла говорить.

– Анна, – прошептала она, – Анна вместо меня. Я этого не вынесу!

Александр подошел к ней и положил руку ей на плечо. Она была повержена, и он это знал.

– Он никогда не женится на Анне. Я клянусь в этом. А теперь идите, сестра моя. Он Легко коснулся губами ее лба и быстро взглянул на мать.

Вдовствующая императрица знала правду, но ее собственный сын заставил ее разыграть все это ради пользы Екатерины. И как всегда, когда он проявлял свою волю, она сделала так, как он велел. Теперь она подошла к Екатерине и вывела её из комнаты.

Через восемь дней было официально объявлено о помолвке Великой княгини Екатерины и князя Георга Олденбургского, и несчастный посол Франции в Петербурге получил задание передать это беспрецедентное оскорбление французскому императору.

– Ты даже не представляешь, как я скучал по тебе, Мария, – прошептал Александр. Говоря это, он повернул голову на подушке в ее сторону, но парчовые занавески полога совершенно не пропускали света. Он чувствовал у себя на щеке ее дыхание, но видеть ее не мог.

– Я рада, я хотела, чтобы вы скучали. Я была так несчастна, а теперь нет.

Ее губы дотронулись до его уха и задержались там. Он обхватил ее маленькое тело кольцом своих рук и начал ласкать ее. Пока он это делал, в его мозгу с удивительной отчетливостью промелькнули все другие женщины, с которыми он проделывал то же самое, и кровь быстрее побежала у него по жилам от охватившего его желания. Фрейлина его бабушки, шлюха средних лет, невероятно грубая и опытная была у него первой, с одобрения Екатерины. Позже, испытывая смущение и стыд, он представлял, как она без конца рассказывала бабушке все в деталях, и как обе они смеялись.

Возможно, поэтому у него ничего не получилось с Елизаветой, которая была нервной и необыкновенно страстной, несмотря на свое невежество. Он питал отвращение к ней в постели, ненавидел ее блеклые волосы, ее раскосые кошачьи глаза с их поразительно нежным выражением, ее хрупкое тело, которое застывало в ожидании, когда он дотрагивался до него, и никогда не достигало точки, где ответом становится чувственная твердость. Какое-то время он выполнял свои супружеские обязанности, а потом, после того, как жена так и осталась бездетной, оставил их.

Любовницами его были женщины всех классов и типов. Некоторые были очень юными: сегодня лепечущая дочь дворянина, а завтра хорошенькая служанка, – другие – опытны и изощренны. Они начинали роман с ним из чувства тщеславия, а кончали тем, что влюблялись в него. Были и обычные проститутки. Он подбирал их в цыганских таборах и кабаках, и, узнай они, кто он на самом деле, они умерли бы со страха. Бесчисленное количество женщин показывали ему силу его собственного очарования, но ни в малейшей степени не затрагивали его чувства.

А потом была Мария Антоновна Нарышкина, темноволосая и прекрасная, как раз того типа, который он обожал. Она какое-то время смеялась над ним и избегала его, пока мысль об обладании ею не стала для него наваждением. После того, как она сдалась, ее обаяние для него не только не уменьшилось, как это бывало со всеми другими женщинами, но, наоборот, увеличилось.

Как любовница, она сочетала в себе все качества, необходимые ему и которые раньше он не мог найти сразу в одной женщине. Она была прекрасным, утонченным другом, знала, когда следует быть веселой, а когда – спокойной, в зависимости от его настроения. Она была возлюбленной, возбуждавшей его и отдававшейся ему так, как не могла ни одна другая женщина до нее.

Он овладел ею, сделал ее официальной любовницей, был щедр, горяч и добр к ней на протяжении трех лет, а влюбился в нее только после Тильзита.

Тогда он узнал из собственного опыта то, что рассудок его принимал как нечто второстепенное – что любовь болезненна, бескорыстна и всепоглощающа, она имеет гораздо меньшую связь с чувственностью, чем это принято думать. Он спал с женщинами в Эрфурте, а когда Мария уезжала за границу, то спал с ними, когда это бывало для него необходимым, но эти отдельные случаи неверности только усиливали то болезненное влечение, которое он испытывал к женщине, занимавшей свое место рядом с ним.

– Александр, о, Александр, – прошептала она.

Он закрыл ее рот поцелуем, не давая ей выговорить ни слова, и его мысли снова вернулись в настоящее, и его охватила страсть… Она ответила ему со всей страстностью, на какую была способна.

Потом она заснула, крепко, как ребенок, уютно положив голову ему на плечо; в темноте он улыбнулся и нежно поцеловал ее.

В отличие от Елизаветы Мария вынашивала ему детей. Она могла бы подарить ему наследника, которого он никак не мог получить от собственной жены, но их совместное счастье не могло быть закреплено браком. Он знал это, да и она тоже. После Петра Великого ни один царь не был официально женат на женщине-простолюдинке, а Елизавета Алексеевна, независимо от того, любил ее царь или не любил, была принцессой Баденского королевского дома.

Он знал, что именно в этом скрывалась причина того, что Мария, обычно такая беззаботная и добродушная, обращалась с императрицей откровенно грубо и всегда лично сообщала ей, что беременна от царя. Жестокой ее делала ревность, и, подобно всем влюбленным женщинам, на чьем пути встает соперница, она старалась причинить боль этой другой. К Елизавете все были жестоки. Он вспомнил убийство корнета Охотникова и ужас Константина, который старался в этот вечер напиться, сидя за императорским столом и ухмыляясь, как дьявол.

Однако государь признавал, что Елизавета была мужественной и преданной женщиной. Ничто не могло раньше и не заставит ее впредь плести против него интриги, он знал это. «Если бы когда-нибудь у вас хватило сердечных сил простить меня, я снова была бы счастливой». Она произнесла эти слова в конце их разговора перед его отъездом в Эрфурт, и на мгновение ему показалось, что это довольно странное для нее замечание… ну, а потом он забыл и о словах и о самой женщине, как делал это всегда.

Мария рядом с ним пошевелилась и прошептала что-то, но не проснулась. Он убрал свою руку у нее из-под плеч и закинул ее за голову, зная, что заснуть ему удастся не скоро. В тишине он стал думать об Эрфурте и Наполеоне.

Испания обескровливала его. Австрия готова напасть на него, но Наполеон все еще достаточно силен, даже слишком силен, чтобы можно было открыто выступить против него. Ему придется выжидать, как он выжидал после Тильзита, следует подождать и понаблюдать, что произойдет между Францией и Австрией. И еще он должен поспешить с реорганизацией своей армии, потому что теперь это будет последняя и решительная схватка.

Он отдернул угол полога и увидел, что в комнате становится светлее. Он медленно повернул голову и посмотрел на Марию Нарышкину, лежавшую в тени собственных волос, с неприкрытой простыней совершенной формы грудью. Он снова опустил полог и стал вслушиваться в птичье щебетание за окном до того момента, когда движение рядом с ним не подсказало ему, что Мария проснулась. Он повернулся и обнял ее.