"Горизонты оружия" - читать интересную книгу автора (Панченко Григорий)

Палаш

«Сверкнули палаши. Хорошие палаши — пусть и не стальные, и не такие острые, как мой кинжал, да только длиннее его раза в четыре.» С.Лукьяненко, «Холодные берега»

«Не стальные» в данном случае означает — бронзовые. Ничего, в пределах допустимого: перенос на этот нетрадиционный материал палаш выдерживает куда лучше, чем сабля.

У археологов существует традиция называть палашом любой достаточно длинный клинок с односторонней заточкой. Коллекционеры оружия обычно не различают палаш и боевую шпагу: у обоих, как правило, сложные гарды круговой защиты и широкие колюще-рубящие клинки. С точки же зрения оружиеведов и «коллекционная», и «археологическая» концепции не совсем верны. Но сначала посмотрим, чем считают палаш фантасты.

Как ни странно, почти всегда герои фантастических романов орудуют палашами в пешем строю. У Лукьяненко это скорее полицейское оружие, которым пользуются не бог весть какие виртуозы. Примерно такова же функция палаша (правда, уже стального) в «Нам здесь жить» Олди и Валентинова: там он скорее даже символ, деталь мундира службы охраны порядка, так что окружающие весьма изумлены, когда один из героев начинает этим «символом» тоже не слишком виртуозно, но эффективно рубиться. Да, в истории палаша были периоды, когда он, в общем, именно так и использовался. Зато, например, в «Пасынках восьмой заповеди» все тех же Олди палаш — как раз пехотная шпага для виртуозного боя, коронное оружие настоящего мастера. А вот это — вряд ли!

Однолезвийные клинки появились давно, но типичный палаш — опять-таки оружие скорее постсредневековое. «Растет» он из двух корней — причем и в самом деле более-менее тех же, что примерно в это же время породили шпагу. Однако все-таки палаш и шпага — продукты «параллельной эволюции».

Первый его (их!) предок — несколько трансформировавшийся длинный меч: оружие универсальное, колюще-рубящее, пригодное и для конного, и для пешего боя. Чаще всего — «благородное». И, безусловно, основное. Второй предок, наоборот, родом из вспомогательных клинков ландскнехтов и подобной им пехоты. Это оружие ненамного длиннее большого кинжала; из ножен его выхватывают в страшной круговерти ближней даже не схватки, а прямо-таки резни, когда неприменимо оказывается основное вооружение — длинная пика, алебарда, двуручный меч… В таких условиях — не до благородного фехтования, но именно поэтому очень кстати приходится сложная гарда круговой защиты, надежно прикрывающая руку (к тому же часто лишенную латной перчатки: ландскнехту она не всегда по средствам).

Родившиеся от этого неравного, но законного «брака» палаш и шпага обладают некоторыми чертами фамильного сходства, однако и различий между ними хватает: она виртуозно-аристократична, а он по-солдафонски грубоват, зато более прост в обращении, хотя и не прощает слабость.

В эпоху формирования первых регулярных армий «массовые» доспехи претерпевают определенный регресс, становясь если и не легче (скорее наоборот: надо было держать пулевые удары!), то проще. Эта же тенденция коснулась и личной воинской подготовки, и оружия рядового воина.

Когда место рыцарей занимают рейтары — это значит, что принципом элитарности пришлось поступиться в пользу массовости. Рейтарский палаш — оружие очень серьезное, но орудуют им скорее рубаки, чем фехтовальщики. Эта «врожденная особенность» (простое в изготовлении и применении оружие воинской практики) так и осталась с палашом на весь срок его существования. Правда, иногда тут возникала любопытная «вилка».

В ряде случаев такие рубаки воспринимались скорее не как «солдатня», а как «фронтовики». Т. е. люди, возможно, и не владеющие особо изощренной техникой боя, но к этому самому бою привычные, не в пример всяким там светским хлыщам. В таких случаях палаш на боку (вариант — при седле) воспринимался как антитеза «городской» шпажонке или, в Восточной Европе, парадной сабле. И оружие, и социально-культурный знак. Таков он был у немецких рейтар, у «железнобоких» Кромвеля, у ветеранов тяжелой кавалерии Венгрии и Польши… Да, по социальному статусу все они, главным образом, дворяне — но дворянство дворянству рознь. Во всяком случае, от аристократических манер и придворной жизни обладатели палашей как бы дистанцируются, иногда — нарочито.

А вот в более поздние эпохи случалось наоборот. Век кавалергарда, как известно, недолог, но славен: когда регулярные армии вышли из младенческого состояния и место рыцаря окончательно занял даже не рейтар, а офицер, выяснилось, что тяжелая кавалерия — уже не рядовой, но элитный род войск. Соответственно и роскошные красавцы с не менее роскошными палашами, в кирасах или хотя бы кирасирских мундирах (с начала XVIII в. наблюдается недооценка брони, явно преждевременная: та же кираса, когда о ней не забывали, неплохо работала вплоть до середины XIX в.!), делали отличную карьеру при дворе. Современный читатель, видимо, со злорадством предвкушает продолжение в духе «…но когда они оказывались на поле боя — лоск с них живо слетал». Так вот: лоск не слетал! Эти блестящие кавалеры очень неплохо ходили в смертоубийственные атаки, часто решая своими палашами исход битвы. Но то были «правильные» атаки, четким строем, при поддержке остальных родов войск; дисциплина, сила и мужество при них требовались, а вот индивидуальное мастерство виртуозного фехтования — нет: это уж скорее для полупартизанских «эскадронов гусар летучих»… Не случайно защиты в бою на палашах часто брались левой рукой: у рейтар вплоть до XVII в. сохранялся для этого наруч, а у шотландских горцев вплоть до XVIII в. (!) — щит.

Итак, даже когда палаш становится принадлежностью родовитого аристократа, техника боя им — по-прежнему «армейский ширпотреб». Именно поэтому у позднеевропейского палаша, как правило, очень развитая закрытая гарда, делающая его внешне похожим на «меч максаров» Брайдера и Чадовича: защиту обеспечивают особенности оружия, а не мастерство фехтовальщика. Поэтому же и клинок у него однолезвийный: «подрезки» и прочие действия второй стороной — сложная, высокоразвитая техника фехтовальной схватки, к тому же не очень применимая в конном строю.

Вообще-то у ранних палашей — почти мечевой клинок: просто «оборотное» лезвие, как правило, не затачивается. Правда, на конце палаш обычно сохранял двустороннюю заточку, но это главным образом служило для облегчения колющих ударов, иногда — «таранных» на всем скаку: тяжелый кавалерист атаковал легковооруженного противника, держа палаш в выпрямленной руке перед собой. Случалось такое и при схватке с себе подобными, но тогда метили главным образом в лицо (не в кирасу же!). Обоюдоострый примерно на 1/3 длины клинок не только лучше входит, но и, извините за «аппетитные» подробности, легче выдергивается обратно.

Это — колющие удары. А при рубке особое значение приобретала конструкция рукояти (у кавалерийских палашей, как правило, круто изогнутой, иногда даже посаженной под тупым углом к лезвию). В результате удар получался почти сабельный, но эффективный «угол резанья» обеспечивала не кривизна клинка, а выгиб эфеса и положение ладони на нем.

Но эта же рукоять, диктующая своеобразный тип хвата, не позволяла использовать палаш как шпагу! Для специалистов, имеющих дело с развешенными по стенам коллекциями оружия, такие подробности неразличимы — а вот для фехтовальщиков имеют первоочередное значение.

Справедливости ради уточним: САМЫЕ ранние палаши (оружие даже не рейтар, а ландскнехтов) от соответствующих типов ландскнехтских мечей отличаются только конструкцией гарды. Но это, как уже говорилось, удерживаемое жестким хватом оружие строевой резни.

Так что же, для высокоразвитого фехтования палаш совсем неприменим? Да нет, применим, конечно: на то он и универсальное оружие «армейского ширпотреба», чтобы сносно действовать в любых условиях. Но все-таки недаром Лиам Нисон в «Роб Рое» имел весьма бледный вид, когда со своим шотландским палашом (к сведению читателей и писателей: эта штука называется не «клеймор», как у нас отчего-то повелось, а «клейбэг»; «клеймор» же — шотландский двуручник) вылез на поединок против умелого шпажиста. Если бы ему не «подыгрывали» все, от режиссера до противника — пожалуй, не дожить будущему Квай-Гону до «Эпизода I», где его, наконец, все-таки прикончили именно колющим ударом, что в кино большая редкость: обожают режиссеры и зрители эстетику широких взмахов… Реальный Роб Рой МакГрегор, уж на что шотландец, как раз предпочитал шпагу (иначе не быть бы ему столь прославленным бойцом) — но этого не упомнил даже сэр Вальтер Скотт.

Особо характерны пехотные палаши для Востока. Это вообще оружие «пограничное», причем связь культур имела двусторонний характер: некоторые типы палашей порождены турецким влиянием, а сами турки охотно заимствовали у европейцев закрытую гарду круговой защиты.

Но с восточным оружием наши фантасты знакомы слабо. Даже те, кто подчеркнуто дистанцируется от Запада.

Впрочем, есть в нашей литературе один восточный палаш, причем именно пехотный. Но его так сразу не узнаешь: он и по имени не назван, и вообще как бы существует сразу «в двух лицах». Если читатели думают, что сейчас им радостно укажут на «ляп» именитого автора, то они снова ошибаются: все гораздо сложнее.

Самый «оружейный» из фантастических романов, кажется, не только русскоязычного культурного пространства: да, правильно, это «Путь меча» уже дважды упомянутых здесь Г. Л. Олди. Там есть разумная сабля по имени Кунда и не менее (то есть куда более!) разумный меч Кханда. В таком раздвоении повинны, конечно, не авторы, а некоторые социалистические оружиеведы (отчасти советские, но больше польские: они были менее изолированы от западной традиции, а «старшие братья по соцлагерю» многое заимствовали уже у них): вот что бывает, когда термин переводят с североиндийских диалектов раджастани через посредство английского, где он имеет вид khunda. Это именно палаш: с прямым однолезвийным клинком, замкнутой гардой и отогнутым в сторону лезвия эфесом. Последний имеет уникальную особенность — он снабжен стальным «хвостовиком», которым иногда наносили удары в ближней схватке, но чаще за него прихватывали оружие левой рукой, на миг-другой при особо мощном ударе или отбиве превращая кханду в двуручник.

В самом-самом первом издании романа Олди, давая описания Кунды как обычной сабли, подчеркивали ее кривизну — но после получения этой информации данную подробность убрали, так что теперь даже термин «сабля» нельзя считать полностью ошибочным (у отдельных кханд клинок хоть едва заметно, но изогнут — впрочем, и у позднеевропейских палашей такое порой бывает!). А ее рассудительный коллега Кханда так и остался мечом, что опять-таки допустимо: даже в оружейных каталогах кханда иногда именуется «раджпутский меч».

Что ж, ведь говорим мы о «самурайских мечах», которые от прямого обоюдоострого оружия отстоят куда дальше!