"Сенека" - читать интересную книгу автора (Грималь Пьер)

Финансовые проблемы и роль денег

Очень скоро последовал ряд важных мер, ставивших своей целью ликвидацию недостатков предыдущего правления. В частности, был принят запрет оплачивать в той или иной форме услуги оратора, выступавшего в суде с защитительной речью; предполагалось, что это помешает любителям доносов заниматься шантажом, но главным образом вернет искусству красноречия утраченное достоинство. Кроме того, сенат настоял на отмене действовавшего со времен Клавдия обычая, согласно которому каждый квестор отмечал свое назначение устройством гладиаторских игр. Очевидно, что эта мера преследовала цель облегчить молодым представителям сенаторского сословия бремя финансовых расходов и в целом уменьшить придаваемое деньгам значение. Нужно ли напоминать, что Сенека, как и все стоики, осуждал всевластие денег? Уже имея за плечами личный опыт власти, он писал: «Эта вещь, которая держит в плену такое множество начальников и судей, которая и делает их начальниками и судьями, эта вещь — деньги. С той поры как деньги стали предметом культа, истинная ценность вещей пришла в забвение; поочередно становясь то торговцами, то товаром, мы интересуемся не тем, что есть та или иная вещь, а тем, сколько она стоит». Вряд ли это сказано только ради красного словца: политические деятели Рима давным-давно поняли, что один из изъянов политической жизни заключался во всемогуществе денег. В списке усовершенствований, которые Саллюстий предлагал осуществить Цезарю, фигурировали меры, направленные на снижение и даже полное уничтожение власти денег. Что бы мы ни думали о подлинности обоих писем (указанная тема затронута в каждом из них), приходится констатировать, что проведенные Августом реформы пошли в направлении, подсказанном именно Саллюстием. И нас не должно удивлять, что первыми же шагами Сенеки на должности «министра» стали те две вышеупомянутые меры, которые сенат принял с его одобрения и вопреки противодействию Агриппины, стремившейся максимально сохранить сущность предыдущего режима.

О том, что проводилась именно эта политика, говорит тот факт, что еще в 57 году появился закон, запрещавший наместникам провинций, — неважно, принадлежали они к сословию сенаторов или занимали прокураторскую должность, — устраивать какие бы то ни было зрелища, поскольку их проведение служит слишком удобным предлогом для чрезмерных поборов. С другой стороны, государственная казна взяла на себя расходы по материальной поддержке ряда разорившихся сенаторов, что позволило последним сохранить свою принадлежность к сословию. В этот же комплекс мер следует вписать и выдвинутое Нероном предложение об отмене косвенных налогов. Историки до сих пор продолжают задаваться вопросами о смысле этого предложения. Большинство из них, отталкиваясь от особенностей личности Нерона — каким они его себе представляют, не видят за ним ничего, кроме утопической мечты, быстро растаявшей под лучами критики мудрых сенаторов. Другие, более осведомленные, пытаются реконструировать намерения принцепса (или его советников) и просчитать возможные последствия, если бы реформа осуществилась. Очевидно, что отмена всех сборов (portoria) и пошлин на двадцатую часть прибыли — в чем, собственно, и заключалось предложение Нерона — коснулась бы лишь пятнадцатой доли государственных доходов, и странно, что такая относительно скромная по масштабу акция вызвала столь бурную реакцию со стороны сенаторов, которые немедленно возопили о разорении государственной казны. Они, правда, отмечали, что отмена косвенных податей (vectigalia) повлечет за собой и падение поступлений из провинций (tributa). Иначе говоря, они беспокоились о будущем. Что же касается отмены vectigalia, то ничего утопического в этой мере не было, учитывая, что сбор этого налога, отданного на откуп специальным сообществам, обходился казне чрезвычайно дорого и существенно снижал реальный уровень поступлений.

Как мы показали, негативную реакцию сенаторов вызвала прежде всего боязнь увеличения прямых налогов, отвертеться от которых им вряд ли бы удалось, учитывая природу их богатства. На самом деле речь шла лишь о перераспределении налогооблагаемой базы, о «сверхобложении» доходов, получаемых от недвижимости, то есть об угрозе благосостоянию владельцев крупных состояний. В то же самое время реформа — и в этом наверняка заключалась ее истинная цель — позволила бы снизить значение и роль откупщиков. Тацит, например, специально подчеркивает, что это предложение было выдвинуто по просьбе «народа» (имея в виду, безусловно, римских граждан, а не plebecula, то есть чернь), недовольного злоупотреблениями откупщиков. И даже когда сенаторы одержали верх, и институт vectigalia сохранился в прежнем виде, в деятельности сообществ откупщиков произошли значительные перемены: отныне текст договоров, заключенных с их представителями, подлежал публичному оглашению. Был предпринят и еще целый ряд предупредительных мер: снижен срок давности, установлено освобождение от налогов для солдат, усилена строгость в отношении пересмотра судебных решений. В Риме за ведение процесса против откупщиков теперь отвечал претор по делам иностранных граждан, а в провинции — наместник в ранге сенатора.

Между всеми этими мерами — и некоторыми другими, о которых сообщает Тацит, — прослеживается слишком тесная взаимосвязь, чтобы за складывающейся в целом картиной мы не увидели ничего, кроме неудержимого желания Нерона покрасоваться на публике. Они представляют несомненный интерес еще и потому, что служат доказательством возвращения сенату его былых прерогатив. Напомним, что в последние годы Республики контроль над сообществами откупщиков принадлежал сенату; при Катоне сенаторы решительно воспротивились требованиям откупщиков снизить заранее установленные нормы отчислений в казну, и в конце концов те добились своего уже при Цезаре. Вполне возможно, что в сенате воцарились настроения возврата к прежним временам, и твердость в отношении откупщиков, проявленная, вне сомнения, по инициативе Сенеки, любопытнейшим образом напоминает политику, проводимую Катоном, которого Сенека считал одним из тех римских граждан, которые являют собой пример, достойный подражания.

Предложение о полной отмене vectigalia, обращенное Нероном к римской курии, не должно нас удивлять. Скорее всего, это был ловкий политический маневр, если и способный ввести кого-либо в заблуждение, то уж никак не новейших комментаторов, — во всяком случае, так нам представляется. Суть этого испытанного временем тактического хода состоит в том, чтобы из уст некоего не несущего полной ответственности лица (в нашем случае молодой Нерон выступал как бы под влиянием внезапного порыва) прозвучало радикальное предложение, содержащее куда более далекоидущие идеи, нежели те, из которых исходил его инициатор. И все испытывают облегчение, когда после обсуждения проблемы удается достичь компромисса на условиях гораздо более мягких, чем выдвинутые первоначально. Ведь если сенат получал реальную власть, принцепсу для сотрудничества с ним приходилось прибегать к методам, учитывающим колебания настроений входивших в его состав людей.

Для того чтобы выяснить, какие намерения в действительности двигали «друзьями принцепса», то есть в первую очередь Сенекой и действовавшим с ним заодно Бурром, нам, пожалуй, достаточно перечесть уже процитированные строки, в которых философ выразил свое неприятие всевластия денег, объявил войну спекуляциям любого рода и осудил практику, в результате которой целые провинции подвергались разграблению ради удовлетворения ненасытной алчности единиц. Судя по всему, сенаторы догадались об истинных мотивах «удивительного» предложения, выдвинутого Нероном. Они поспешили восхвалить величие духа принцепса (magpitudo amini) — одну из добродетелей, которую стоики почитали обязательной для государственного деятеля. Таким образом, за «милосердием» последовало «величие души». В глазах общественного мнения все четче вырисовывался именно тот образ принцепса, каким он виделся Сенеке. Император, достойный своей миссии, стоит неизмеримо выше финансовых забот; его роль заключается не в наполнении государственной казны или собственного кармана. Он должен следить не за состоянием сундуков в храме Сатурна, а за тем, чтобы в Империи царила справедливость.

Применение этого тактического маневра принесло чуть ли не тройную пользу. В рамках возрождающихся, к вящему удовольствию сенаторов, порядков свободной республики начался поворот к более справедливой по отношению к провинциям политике, а образ Нерона в глазах общественного мнения Империи обретал новый масштаб.