"Подменыш" - читать интересную книгу автора (Лагерлеф Сельма Оттилия-Ловиса)

* * *

Жила-была на свете страшная старая карга-троллиха. Шла она но лесу с берестяным коробом на спине, а в коробе сидел её большой и уродливый детёныш. Волосы тролленка походили на свиную щетину, зубки были острыми-преострыми, как шило, а на мизинце — коготок. Однако троллиха, ясное дело, считала, что пригожей её детёныша на всем свете не найти.

Лес стал редеть, и вскоре троллиха с тролленком вышла к дороге, ухабистой и скользкой от оплетавших её древесных корней.

По этой дороге ехали верхом крестьянин с женой. Глянула на них троллиха да и решила шмыгнуть обратно в лес, чтобы люди её не заметили. И вдруг она увидела, что крестьянка держит на руках ребёнка, и мысли троллихи тут же приняли другой оборот. «Давно хотелось мне посмотреть, так ли человеческий детёныш пригож, как мой», — подумала она и притаилась, скрючившись за большим ореховым деревом, росшим у самой обочины дороги.

Но когда всадники проезжали мимо, троллиха в своём нетерпении высунулась из-за дерева гораздо дальше, чем можно было, и лошади увидали её огромную чёрную голову. Они испугались, встали на дыбы и понеслись, чуть не сбросив с сёдел крестьянина и его жену. Закричав от страха, те наклонились вперёд, чтобы схватиться за вожжи, и в тот же миг все скрылись из виду.

Морда троллихи исказилась от досады, потому что она едва успела разглядеть человеческого детёныша. Но сразу же успокоилась, увидев, что ребёнок лежит на животике прямо у её ног.

Он выскользнул из материнских объятий, когда лошади встали на дыбы, и, к счастью, упал в высокую кучу сухой листвы, поэтому был цел и невредим.

От испуга он громко кричал, но когда старая карга-троллиха склонилась над ним, он мгновенно умолк и изумлённо протянул ручонки, чтобы вцепиться в её чёрную бороду. Троллиха стояла, совершенно ошеломлённая, глядя на человеческого детёныша. Она смотрела на тоненькие пальчики с розоватыми ногтями, на ясные голубые глазки и крошечный алый ротик. Она ощупывала мягкие волосики, гладила рукой щёчку ребёнка и все больше и больше удивлялась. Она никак не могла взять в толк, что ребёнок может быть таким розовым, таким нежным и хорошеньким.

Мигом сбросив со спины берестяной короб, троллиха вытащила оттуда своего собственного детёныша и посадила рядом с человеческим. И увидев, насколько они разные, она, не в силах совладать с собой, громко и тоскливо завыла.

Между тем крестьянин с женой обуздали лошадей и повернули назад, чтобы отыскать своего ребёнка. Троллиха услышала конский топот, но не могла сдвинуться с места и осталась рядом с человеческим детёнышем, потому что не нагляделась ещё досыта на него. И только когда уже увидала крестьянина с крестьянкой, тут же и решилась. Собственного детёныша она оставила у дорожной обочины, а человеческого сунула в берестяной короб, взвалила на спину и скрылась в лесу.

Когда прискакали крестьянин с крестьянкой, её уж и след простыл.

Чудесные люди были эти крестьяне, богатые, всеми уважаемые, и владели они большой усадьбой в плодородной долине у подножия горы. Женаты они были уже много лет, но детей у них, кроме этого ребёнка, больше не было. Так что понятно, как не терпелось им найти сына.

Крестьянка на несколько лошадиных корпусов опередила мужа и первая увидела детёныша, лежавшего у дорожной обочины. Тролленок орал во все горло, призывая маму-троллиху. И уже по этому ужасному вою крестьянке следовало бы понять, что за дитя лежит на земле у обочины. Однако же страх, что малыш разбился, был так силён, что она подумала: «Слава богу, он жив!»

— Ребёнок здесь! — крикнула она мужу и, соскользнув с седла, поспешила к тролленку.

Когда к ним подъехал крестьянин, он увидел, что жена его сидит на земле, а лицо у неё такое, будто она глядит на ребёнка и глазам своим не верит.

— Зубки-то у моего дитятки были вовсе не как шило, — рассуждала она.

А сама тролленка туда-сюда вертит.

— И волосики у дитятки — вовсе не как свиная щетинка, — жаловалась она. И в голосе её все сильнее и сильнее слышался испуг.

— Да и коготка на мизинце у дитятки моего вовсе не было.

Крестьянин было подумал, что жена его ума лишилась, и, быстро соскочив с коня, подошёл к ней.

— Глянь-ка на ребёнка и скажи, почему у него такой чудной вид! — молвила крестьянка и протянула тролленка мужу.

Взял он детёныша из её рук, но только глянул на него, как тотчас трижды плюнул да и отбросил его от себя подальше.

— Да это же тролленок! — молвил он. — Это — не наше дитя.

Жена крестьянина по-прежнему сидела у обочины. Была она не больно сметлива и не могла сразу понять, что приключилось.

— Что ты сделал с ребёнком?! — крикнула она.

— А ты разве не видишь, что это подменыш? — спросил муж. — Троллиха подкараулила, когда лошади встали на дыбы, и украла нашего ребёнка, а сюда подложила одного из своих троллят.

— А где ж мой сынок? — спросила жена.

— Он — у троллей, — ответил муж.

И тогда крестьянка поняла, какая их постигла беда. Она так побледнела, что муж подумал: жена вот-вот умрёт.

— Наш ребёнок, верно, где-нибудь неподалёку, — попытался он утешить жену. — Пойдём в лес, поищем его. — И с этими словами привязал к дереву лошадей. Жена было последовала за ним, но заметила, что тролленок лежит на самой дороге и что его в любую минуту могут растоптать лошади. Уж очень они тревожились оттого, что он рядом.

Одна мысль о том, чтобы коснуться подменыша, заставила крестьянку содрогнуться. Но она все же отодвинула его подальше в сторону, чтобы лошади до него не дотянулись.

— Здесь лежит погремушка; она была в руках у нашего мальчика, когда ты уронила его, — крикнул крестьянин из зарослей, — теперь-то, я знаю, мы на верном пути.

Жена поспешила следом за ним, и они ещё долго бродили по лесу в поисках своего мальчика. Но не нашли ни его, ни троллей. А когда спустились сумерки, пришлось им назад к лошадям воротиться.

Жена ломая руки плакала. Муж шёл стиснув зубы и не вымолвил ни слова в утешение. Был он старинного, славного рода, что угас бы совсем, не родись у него сын. Вот он и гневался на жену за то, что она уронила на землю ребёнка. «Уж ребёнка-то ей надо бы беречь как зеницу ока», — думал он. Но у него не хватило духу попрекать её, он видел, в каком жена горе.

Только он помог ей сесть в седло, как она вспомнила о подменыше.

— Что нам делать с тролленком? — спросила она.

— А где он?

— Он там лежит, под кустом.

— Пусть там и остаётся, — горько усмехнулся крестьянин.

— Может, все же возьмём его с собой. Нельзя ведь бросать дитя в дикой безлюдной пустоши.

— Можно, — отрезал муж и вдел ногу в стремя. Жена подумала, что муж, вообще-то говоря, прав. Нечего им беспокоиться о троллевом отродье. Она пустила было лошадь вскачь, но не успела та сделать и нескольких шагов, как крестьянке стало невмоготу ехать дальше.

— Тролленок все же, какой он ни на есть, — детёныш, — сказала она. — Не могу я бросить его здесь на съедение волкам. Ты должен подать мне детёныша!

— Я этого не сделаю, — ответил муж. — Пусть его лежит где лежит.

— Если ты не подашь, мне его сейчас, то мне непременно придётся вернуться сюда за ним нынче же вечером, — молвила жена.

— Мало того, что тролли украли моё дитя, — пробормотал крестьянин, — из-за них моя жена повредилась в уме.

Но все же он подобрал детёныша и подал его жене. Ведь он сильно любил её и привык ей всегда и во всем потакать.

На другой день по всей округе прознали про беду, что приключилась, и все самые мудрые и сведущие поспешили в крестьянскую усадьбу, чтобы дать совет и наставление.

— Тот, к кому в дом попал подменыш, должен избить его толстой палкой, — сказала одна старушка.

— Зачем же так жестоко обходиться с ним? — спросила крестьянка. — Хотя он и уродлив, все же он не причинил никому зла.

— Если тролленка бить до тех пор, пока не потечёт кровь, примчится троллиха, бросит тебе твоё собственное дитя, а своё заберёт с собой. Я знаю многих, кто вот так получил назад своих детей.

— Да, но те дети прожили недолго, — вставила другая старушка, и крестьянка про себя подумала, что это средство — не для неё.

К вечеру, посидев немного в горнице с найдёнышем, она так безумно затосковала но собственному ребёнку, что не знала, как ей быть. «Может, все-таки сделать, как мне посоветовали», — подумала она. Но так и не решилась избить тролленка.

В тот же миг в горницу вошёл крестьянин с палкой в руках и спросил, где подменыш. Жена поняла: он хочет последовать совету мудрых старушек и избить тролленка, чтобы получить назад своё дитя.

"Пусть это сделает он, — подумала она. — Я такая глупая. Я никогда не могла бы избить невинного детёныша ".

Но только муж её ударил тролленка, как жена кинулась к нему и схватила за руку.

— Нет, не бей его! Не бей его! — умоляла она.

— Ты, верно, не желаешь вернуть собственного ребёнка, — сказал муж, вырываясь из её рук.

— Ясное дело, я хочу вернуть его, — ответила жена, — но только не таким путём.

Крестьянин поднял было руку, чтобы снова ударить детёныша, но прежде чем он успел это сделать, жена заслонила тролленка собственным телом, и удар достался ей.

— Боже небесный! — воззвал крестьянин. — Теперь мне понятно, ты собираешься подстроить все так, чтобы наш ребёнок остался у троллей на всю жизнь.

Он замолчал в ожидании, но жена по-прежнему лежала на полу, защищая своим телом тролленка.

Тогда муж, отбросив палку, в гневе и печали вышел из горницы.

Он все удивлялся, почему он не настоял на своём, пусть бы жена противилась… Но что-то его останавливало. Не мог он ей перечить.

Снова прошло несколько дней в горе и печали. Тяжко матери терять дитя. Но хуже всего на свете получить вместо него подменыша. Это постоянно подогревает её тоску и не даёт ей покоя.

— Не знаю уж, чем и кормить подменыша, — сказала однажды утром крестьянка мужу. — Не желает он есть то, что я ему ставлю.

— Ничего удивительного, — ответил муж. — Разве ты не слыхала, что тролли не едят ничего, кроме лягушек да мышей?

— Не хочешь ли ты сказать, что я должна пойти к лягушачьему пруду и добывать там корм? — спросила жена.

— Нет, ясное дело, я этого не требую, — усмехнулся муж. — Лучше всего бы ему умереть с голоду.

Прошла целая неделя, а крестьянка все никак не могла заставить тролленка что-нибудь съесть. Она расставила вокруг него разные лакомства, но тролленок только кривился да плевался, когда она хотела заставить его что-нибудь отведать.

Однажды вечером, когда, казалось, он вот-вот умрёт с голоду, в горницу примчалась кошка с крысой в зубах. Тогда крестьянка вырвала крысу у кошки, бросила её подменышу и быстро вышла из горницы, чтобы не видеть, как он ест.

Когда же крестьянин заметил, что жена его и впрямь начала добывать подменышу лягушек, мышей да пауков, его охватило такое отвращение, что он не мог дольше его скрывать. И слова доброго он ей сказать не мог. Однако же она сохранила ещё какую-то долю прежней над ним власти, которая не давала ему уйти из дома.

Но этого мало. Слуги тоже начали выказывать неуважение и непочтительность хозяйке. А хозяин перестал делать вид, будто он этого не замечает. Поняла хозяйка, что коли она и впредь станет защищать подменыша, тяжек и горек ей станет каждый божий день. Но уж такой она уродилась: когда на её пути вставал кто-нибудь, кого все ненавидели, она старалась изо всех сил прийти бедняге на помощь. Вот и теперь, чем больше страданий выпадало на её долю из-за подменыша, тем бдительней и зорче следила она за тем, чтобы ему не причинили ни малейшего зла.

Спустя несколько лет, в полдень крестьянка сидела одна в горнице и накладывала заплатку на детскую одежду. «Да, — подумала она, — тот не ведает добрых дней, кому нужно заботиться о чужом ребёнке».

Она все латала и латала, но прорехи в одёжке были такие большие и их было так много, что, когда она смотрела на них, слезы выступали у неё на глазах.

«Однако это уж точно, — подумала она, — да коли б я латала курточку собственному моему сыну, я бы прорех не считала. Ну до чего ж мне тяжко с этим подменышем, — вздохнула крестьянка, увидев ещё одну прореху. — Лучше всего было бы завести его в такой дремучий лес, чтобы он не смог найти дорогу домой, и бросить его там».

— Вообще-то не так уж трудно избавиться от него, — продолжала она разговаривать сама с собой. — Стоит хоть на миг выпустить его из виду, как он утопится в колодце, или сгорит в очаге, или же его искусают собаки, а то и лошади растопчут. Да, от такого злого и отчаянного, как он, избавиться легко. Нет ни одного человека в усадьбе, в ком бы он не вызывал ненависти, и если б я вечно не держала тролленка возле себя, кто-нибудь уж воспользовался бы случаем убрать его с дороги.

Она пошла взглянуть на детёныша, спавшего в углу горницы. Он подрос и был ещё уродливей, чем в тот день, когда она увидела его в первый раз. Ротик превратился в свиной пятачок, бровки походили па две жёсткие щётки, а кожа стала совсем коричневой.

"Латать твою одёжку и сторожить тебя — это ещё куда ни шло, — подумала она. — Это самая малость из тех тягот, которые мне приходится выносить из-за тебя. Мужу я опротивела, работники презирают меня, служанки насмехаются надо мной, даже кошка шипит, когда видит меня, а собака ворчит и скалит зубы, и виноват во всем этом — ты.

Однако же то, — продолжала размышлять она, — что животные и люди ненавидят меня, я бы все же могла ещё вынести. Хуже всего то, что всякий раз, когда я тебя вижу, я ещё сильнее тоскую по моему собственному ребёнку. Ах, любимое моё дитя, где же ты? Спишь, поди, на подстилке из мха и хвороста у троллихи?

За дверью послышались шаги, и хозяйка поспешила снова вернуться к своему шитью. Вошёл муж. Вид у него был повеселее, и заговорил он с ней поласковее, так, как давно уже не говорил.

— Сегодня в селении — ярмарка, — сказал он. — Что скажешь, не пойти ли нам туда?

Обрадовалась жена его словам и сказала, что охотно с ним пойдёт.

— Тогда собирайся да побыстрее! — распорядился муж. — Придётся нам идти пешком, ведь лошади в поле. Но если мы пойдём горной дорогой, мы, верно, поспеем вовремя.

Немного погодя крестьянка уже стояла на пороге, красивая, одетая в лучшее своё платье. Такой радости не выпадало на её долю уже давно, и она вовсе позабыла про тролленка. «А вдруг, — внезапно подумала она, — муж хочет просто заманить меня с собой, чтобы работники могли тем временем, пока я им не мешаю, убить подменыша».

Она быстро вошла в горницу и вернулась уже с большим тролленком на руках.

— Ты что, не можешь оставить его дома? — спросил муж, но совсем не сердясь.

— Нет, я боюсь отойти от него, — ответила жена.

— Дело твоё, — сказал муж, — но тебе, верно, будет тяжело тащить такую ношу через перевал.

Они отправились в путь, но идти было трудно, дорога круто поднималась в гору. Им пришлось вскарабкаться даже на самую вершину скалы, прежде чем дорога свернула к селению.

Жена внезапно почувствовала такую усталость, что и ногой шевельнуть не могла, и все пыталась уговорить рослого тролленка идти самому, но он этого не желал.

А муж был такой довольный и ласковый, каким не бывал с тех самых пор, как они потеряли собственного своего ребёнка.

— Дай-ка теперь мне подменыша, — сказал он, — я понесу его немного.

— О нет, — отозвалась жена, — я справлюсь и сама; не хочу, чтобы ты возился с троллевым отродьем.

— Почему ты одна должна надрываться из-за него? — спросил муж и взял у неё детёныша.

А в то время, когда крестьянин взял детёныша, дорога была как раз всего тяжелее. Скользкая и коварная, бежала она краем горного ущелья над самым обрывом и была такой узенькой, что там едва помещалась нога человека. Жена шла позади и вдруг почувствовала беспокойство.

— Иди медленней! — крикнула она мужу: ей показалось, что он слишком торопится и потерял осторожность. Вскоре он и вправду споткнулся и чуть не уронил в пропасть ребёнка.

«Если бы ребёнок и в самом деле упал, мы бы избавились от него навсегда», — подумала крестьянка. Но тут же поняла, что муж намеревался сбросить ребёнка вниз в ущелье, а потом сделал вид, что это был несчастный случай.

«Да, да, — думала она, — так оно и есть. Он подстроил все это, чтобы сжить подменыша со свету. А я бы и не заметила, что это — умышленно. Да, лучше всего не мешать ему сделать так, как он хочет».

Муж снова споткнулся о камень, и снова подменыш чуть не выскользнул у него из рук.

— Дай мне детёныша! Ты упадёшь вместе с ним, — сказала жена.

— Нет, — отказался муж. — Я буду осторожен.

В тот же миг крестьянин споткнулся в третий раз. Он протянул руки, чтобы схватиться за ветку дерева, и тролленок упал. Жена шла за мужем по пятам, и хотя она совсем недавно говорила самой себе, что хорошо бы избавиться от подменыша, она резко рванулась вперёд, успела схватить подменыша за одёжку и вытащить его на дорогу.

Тут муж повернул к ней искажённое гневом, ставшее совершенно неузнаваемым лицо.

— Не очень-то ты была расторопна, когда уронила нашего ребёнка в лесу, — со злостью сказал он.

Жена ни слова не произнесла ему в ответ. Она так опечалилась из-за того, что он только притворялся ласковым, и заплакала.

— Отчего ты плачешь? — жёстко спросил он. — Не такая уж большая была бы беда, коли б я уронил подменыша. Идём, а не то опоздаем.

— Пожалуй, у меня нет охоты идти на ярмарку, — сказала она.

— По правде говоря, и у меня охота пропала, — согласился с ней муж.

По дороге домой он все шёл и спрашивал себя, сколько ещё он сможет выдержать такую жизнь с женой. Если он употребит силу и вырвет тролленка у неё из рук, между ними снова все может быть ладно, полагал он. Но только он собрался вырвать у неё из рук ребёнка, как вдруг встретился с её взглядом, грустным и робким. И он ещё раз совладал с собой ради неё, и все осталось по-прежнему, так же, как было.

Снова минуло несколько лет, но тут однажды летней ночью случилось так, что в крестьянской усадьбе начался пожар. Когда люди проснулись, горница и камора были полны дыма, а чердак пылал словно сплошное море огня. Нечего было и думать о том, чтобы погасить огонь или спасти дом, хоть бы успеть выбежать на двор, чтобы не сгореть самим.

Выскочив во двор, крестьянин стоял, глядя на свой горящий дом.

— Одно хотел бы я знать: кто навлёк на нас эту беду? — сказал он.

— Ну, а кто же ещё, как не подменыш? — спросил работник. — Он уже давным-давно собирал щепки, солому да и поджигал их то в самом доме, а то вокруг него.

— Вчера он собрал целую кучу сухих веток на чердаке, — вмешалась служанка, — и как раз поджигал её, когда я его увидала.

— Ну, значит, тролленок поджёг ветки поздним вечером, — решил работник.

— Тут и сомневаться нечего, это его надо благодарить за нашу беду.

— Если б хоть он сам сгорел, — сказал крестьянин, — я б не стал печалиться, что в пламени погибла моя старая хижина.

Не успел он вымолвить эти слова, как из дома вышла хозяйка; она тащила за собой детёныша.

Муж кинулся к ней, выхватил подменыша у неё из рук и швырнул его обратно в горящий, пышущий нестерпимым жаром дом, окна и крыша которого были объяты пламенем.

Огонь вырвался как раз из окон и крыши, жара была нестерпимая. Испуганная насмерть, побледневшая жена лишь на миг бросила взгляд на мужа и, повернувшись, поспешила в дом за детёнышем.

— Можешь сгореть вместе с ним, да, да, и ты тоже! — крикнул ей вслед муж.

Но она все-таки вернулась, и подменыш был с ней. Её руки были в страшных ожогах, а волосы почти сгорели. Когда она вышла из горящего дома, никто не сказал ей ни слова.

Она подошла к колодцу, погасила несколько искр, которые рдели на подоле её юбки, и села, прислонившись спиной к бадье, которой доставали воду из колодца. Тролленок лежал у неё на коленях. Он быстро заснул. Она же по-прежнему сидела, словно оцепенев, бодрствуя и неотрывно глядя прямо перед собой печальными глазами. Толпы людей сновали мимо неё к горящему дому, но никто с ней не заговаривал. Всем она, как видно, казалась такой ужасной и отвратительной, что никто не смел к ней приблизиться.

На рассвете, когда дом сгорел дотла, к ней подошёл муж.

— Я не в силах больше этого вынести, — сказал он. — Ты ведь знаешь, тебя я покидаю неохотно, но я не могу больше жить вместе с троллем. Я ухожу и никогда не вернусь назад.

Услыхав эти слова и увидев, что муж уходит, жена почувствовала, как в душе её словно что-то оборвалось. Хотела она поспешить за ним следом, но тролленок тяжёлым камнем лежал у неё на коленях. Не в силах столкнуть его с колен, она так и осталась сидеть.

Крестьянин направился прямо в лесную чащу, думая, что идёт этой дорогой, верно, в последний раз. Но едва он успел чуть подняться в гору, как навстречу ему выбежал какой-то мальчуган. Статный и пригожий, он походил на молодое деревце. Волосы мальчугана были мягкие как шёлк, глаза же сверкали, точно сталь.

— Ах, таким был бы мой сын, если бы мне удалось сохранить его! — вздохнул крестьянин. — Такого бы я имел наследника! Не то, что этот чёрный нелюдь, которого жена моя притащила домой, в усадьбу.

— Здравствуй! — поздоровался крестьянин. — Куда путь держишь?

— И тебе здравствуй! — ответил ребёнок. — Коли отгадаешь, кто я, узнаешь, и куда я иду.

Услыхал крестьянин его голос и побледнел.

— Ты говоришь так, как говорят люди в моем роду, — сказал он. — Не будь мой сын в плену у троллей, я бы сказал, что это ты.

— Да, на этот раз вы, батюшка, отгадали, — засмеялся мальчик. — А раз вы, батюшка, отгадали, так знайте же, что я иду к матушке.

— Не ходи к матушке, — сказал крестьянин. — Ей дела нет ни до тебя, ни до меня. Сердце у неё не лежит ни к кому, кроме большого, чёрного тролленка.

— Вы так думаете, батюшка? — спросил мальчик и заглянул в глаза отцу. — Тогда, может, поначалу мне лучше с вами остаться?

Крестьянин почувствовал такую радость, что слезы чуть не хлынули у него из глаз.

— Да, останься со мной! — произнёс он, схватил мальчика и поднял его на руки. Он так боялся ещё раз потерять сына, что пошёл дальше, не выпуская его из объятий.

Так прошли они несколько шагов, и мальчик сказал отцу:

— Хорошо, что вы несёте меня на руках осторожно, не то, что подменыша.

— О чем ты? — спросил крестьянин.

— Ведь троллиха несла меня на руках по другую сторону ущелья. И всякий раз, когда вы спотыкались и чуть не роняли подменыша, она тоже падала вместе со мной.

— Что ты говоришь? Вы шли по другую сторону ущелья? — спросил крестьянин и глубоко задумался.

— Я никогда прежде так не боялся, — продолжал мальчик. — Когда вы бросили тролленка вниз в пропасть, троллиха хотела бросить меня следом за ним. Кабы не матушка…

Крестьянин чуть замедлил шаг и стал выспрашивать мальчика:

— Расскажи, как тебе жилось у троллей.

— Иногда бывало трудновато, — ответил малыш, — но когда матушка бывала ласкова с тролленком, троллиха бывала ласкова ко мне.

— Била она тебя? — спросил крестьянин.

— Не чаще, чем вы били её детёныша.

— Чем тебя кормили? — продолжал расспрашивать мальчугана отец.

— Всякий раз, когда матушка давала тролленку лягушек и мышей, меня кормили хлебом с маслом. Когда же вы ставили тролленку хлеб с маслом, — троллиха предлагала мне змей и репейник. Первую неделю я чуть не умер с голода. Кабы не матушка…

Не успел ребёнок произнести эти слова, как крестьянин круто повернул назад и стал быстро спускаться в долину.

— Не знаю, отчего бы это, — сказал он через некоторое время, — но, сдаётся, от тебя пахнет дымом пожара.

— Ничего тут удивительного нет, — сказал мальчик. — Ведь прошлой ночью меня бросили в огонь, когда вы швырнули тролленка в горящий дом. Кабы не матушка…

Крестьянин так торопился, что почти уже бежал. Внезапно он остановился.

— А теперь скажи, как получилось, что тролли отпустили тебя на волю? — спросил он.

— Когда матушка пожертвовала тем, что было для неё дороже жизни, тролли уже потеряли власть надо мной и отпустили меня, — произнёс мальчик.

— Разве она пожертвовала тем, что для неё было дороже жизни? — спросил крестьянин.

— Да, верно, так оно и было, когда она позволила вам уйти ради того, чтобы сохранить тролленка, — ответил мальчик.

Жена крестьянина по-прежнему сидела у колодца. Она словно окаменела. Не в силах пошевельнуться, она не слышала и не видела ничего, что творилось вокруг. Казалось, она омертвела. И вдруг она услыхала, как вдали кричит её муж; он звал её, и сердце её забилось вновь. К ней опять вернулась жизнь. Она открыла глаза и огляделась вокруг, словно человек, только что пробудившийся ото сна. Стоял ясный день, светило солнце, выводил трели жаворонок, и казалось совершенно немыслимым, что и в этот чудесный день ей придётся тащить на плечах свою беду. Но она увидела обуглившиеся бревна, которые валялись вокруг, и толпы людей с чёрными закопчёнными руками и разгорячёнными лицами. И подумала, что возродилась к ещё более горестной жизни, чем прежде. Но все-таки в ней поселилось ощущение того, что страдания её подошли к концу. Она оглянулась: где же подменыш.

Он не лежал больше у неё на коленях, и нигде поблизости его не было. Будь по-прежнему, она бы вскочила и начала его искать, но теперь она как-то непостижимо почувствовала, что это не нужно.

Она услыхала вновь, как со стороны леса зовёт её муж. Он спускался вниз к усадьбе но узкой тропинке, и люди, что помогали гасить пожар, устремились к нему навстречу. Они окружили его тесным кольцом, и она его не видела, слышала только, как он все снова и снова звал её им имени, словно ей тоже надо было поспешить ему навстречу, ей, как и всем остальным.

И в голосе его звучала огромная радость, но она все равно продолжала сидеть, тихо и молчаливо. Она боялась шевельнуться. Наконец огромная толпа людей окружила её, и муж, отделившись от остальных, подошёл к ней, держа за руку прекраснейшего ребёнка.

— Вот наш сын. Он вернулся к нам, — сказал он, — и спасла его только ты, и никто иной.