"Человеческий фактор" - читать интересную книгу автора (Грин Грэм)

3

– Как себя чувствует наш маленький паршивец? – спросил Дэвис: он спрашивал об этом ежедневно на протяжении вот уже трех недель.

– О, все прошло. Он снова вполне здоров. Он тут меня спрашивал, когда ты к нам приедешь. Ты ему нравишься – не могу понять почему. Он часто вспоминает про тот пикник, на который мы ездили летом, и как играли там в прятки. Он, похоже, считает, что никто не умеет так прятаться, как ты. Считает, что ты шпион. Без конца говорит про шпионов – в мое время дети говорили так про фей. Или не говорили?

– А нельзя мне сегодня забрать у него на вечер папашу?

– Зачем? Что-то намечается?

– Вчера, когда вы ушли, зашел сюда доктор Персивал, и мы разговорились. Знаете, по-моему, меня действительно собираются послать за границу! Доктор Персивал спрашивал, не стану ли я возражать, если мне сделают дополнительное обследование – кровь, моча, рентген почек и так далее, и так далее. Он сказал, с тропиками нельзя шутить. Он мне понравился. Похоже, он интересуется спортом.

– Бегами?

– Нет, только рыбной ловлей. Довольно одинокий спорт. Персивал – он немного похож на меня: не женат. Мы решили сегодня вечером встретиться и окунуться в городскую жизнь. Я уже давно не окунался. Эти мои ребятки из министерства охраны окружающей среды – такая унылая компания. Вы не могли бы, старина, всего на один вечер заделаться вдовцом?

– Мой последний поезд уходит с вокзала Юстон в одиннадцать тридцать.

– Квартира сегодня вечером в полном моем распоряжении. Оба моих соседа отбыли в зараженный район. Так что в вашем распоряжении будет кровать. Двуспальная или односпальная, какую пожелаете.

– Пожалуйста, односпальную. Дело, Дэвис, идет к старости. Не знаю, какие у вас с Персивалом планы…

– Я подумал – поужинать в «Кафе-гриле», а потом посмотреть стриптиз. В кабаре «У Реймонда». У них там выступает Рита Ролз…

– А ты думаешь, Персивал любит такого рода развлечения?

– Я прощупал его на этот счет, и – хотите верьте, хотите нет – он никогда в жизни не бывал в стриптизе. Сказал, что с удовольствием заглянул бы туда с коллегами, на которых можно положиться. Вы же знаете, как оно при нашей работе. А он в таком же положении, что и мы. На вечеринке никто слова никому сказать не может – из соображений безопасности. А Джонник даже и приподняться не смеет. Совсем скукожился – точнее не скажешь. Но если Джонник помрет, господи боже мой, – тогда надо и самому ложиться в могилу. У вас, конечно, дело обстоит иначе: вы человек женатый. Всегда можете поговорить с Сарой и…

– Мы не должны говорить о работе даже с нашими женами.

– Могу поклясться, что вы говорите.

– Нет, Дэвис. И если ты намереваешься пригласить с собой парочку шлюшек, говорить при них я тоже не стану. Почти все они состоят на службе в Пятом управлении – ох, я все забываю, что мы же иначе называемся. Мы теперь Управление разведки. Интересно, почему нас переименовали? Наверное, потому, что есть Управление семантики.

– Послушать вас – такое впечатление, что вам тоже все обрыдло.

– Да. Возможно, посижу в компании и развеюсь. Позвоню-ка я Саре и скажу ей… что?

– Скажите правду. Что вы ужинаете с одной из шишек. Что это важно для вашей будущей карьеры в Фирме. И что я предоставляю вам кров. Сара мне доверяет. Она знает, что я вас не совращу.

– Да, полагаю, знает.

– И, черт побери, так оно и есть, верно?

– Я позвоню ей, когда пойду обедать.

– А почему не позвонить отсюда и не сэкономить денежку?

– Не люблю разговаривать по телефону, когда рядом кто-то есть.

– Вы действительно думаете, что они нас подслушивают?

– А ты не стал бы подслушивать, будь ты на их месте?

– Наверное, стал бы. Но какую же кучу всякой нудоты они, должно быть, записывают.

Вечер удался только наполовину, хотя начался он довольно хорошо. Доктор Персивал, несмотря на медлительную солидность, оказался неплохим компаньоном. Он ни разу не дал почувствовать ни Кэслу, ни Дэвису, что занимает в Управлении более высокое положение. Когда в разговоре возникло имя полковника Дэйнтри, он немного посмеялся над ним: они встречались, сказал он, во время уик-энда на охоте.

– Он не любит абстрактного искусства и не слишком одобряет меня. Потому что я не люблю охоту, а только люблю ловить рыбу, – пояснил доктор Персивал.

К этому времени они уже сидели в кабаре «У Реймонда» за крошечным столиком, на котором еле уместились три стакана с виски, в то время как прелестное молодое существо занималось весьма своеобразными шалостями на гамаке.

– Вот _в нее_ я б не возражал забросить крючок, – заметил Дэвис.

Глотнув из бутылки «Хай-энд-Драй», болтавшейся на веревке над гамаком, девица в пьяной удали сняла с себя еще один предмет туалета. Под конец сквозь сетку гамака показались ее обнаженные ягодицы, выпиравшие точно куриная гузка из сетки, с какими ходят хозяйки в Сохо. Бизнесмены из Бирмингема, сидевшие группой, громко зааплодировали, а один из них даже помахал над головой кредитной карточкой «Дайнерс клаб», возможно, желая показать свою финансовую состоятельность.

– Какую же рыбу вы ловите? – осведомился Кэсл.

– Преимущественно форель или хариуса, – ответил Персивал.

– А между ними есть разница?

– Дорогой мой, спросите охотника на крупную дичь, есть ли разница между львом и тигром.

– И какую же рыбу вы предпочитаете?

– Дело не в предпочтении. Я просто люблю удить рыбу на леску – любую рыбу. Хариус – рыба менее умная, чем форель, но это еще не значит, что ее легче ловить. Просто нужны другие приемы. И она рыба-боец: бьется, пока есть силы.

– А форель?

– О, это рыба-король. Очень пугливая – царапнет по камню подбитый гвоздями сапог или стукнет палка, любой звук – и ее уже нет. И потом, надо очень точно ставить блесну. А не то… – Персивал повел рукой, словно забрасывая удочку на новую голую девицу, исполосованную, как зебра, лучами черно-белого прожектора.

– Вот это задница! – изумленно выдохнул Дэвис. И так и не донес до губ свой стакан с виски, глядя на то, как, словно маятник в швейцарских часах, размеренно колышет ягодицами девица.

– Едва ли такое зрелище полезно для вашего кровяного давления, – заметил ему Персивал.

– Кровяного давления?

– Я же сказал вам, что оно у вас высокое.

– Сегодня вы меня не заставите волноваться по этому поводу, – сказал Дэвис. – Это же сама великая Рита Ролз. Единственная и несравненная Рита.

– А вам ведь придется пройти всестороннюю проверку, если вы действительно подумываете о работе за границей.

– Я отлично себя чувствую, Персивал. Никогда не чувствовал себя лучше.

– Вот тут-то и таится опасность.

– Вы, можно сказать, начинаете меня пугать, – сказал Дэвис. – Сапоги, подбитые гвоздями, и палка. Я понимаю, почему форель… – Он глотнул виски, точно это было горькое лекарство, и поставил стакан.

Доктор Персивал сжал ему руку выше локтя и сказал:

– Я ведь только пошутил, Дэвис. Вы скорее из породы хариусов.

– Вы хотите сказать – я рыба неважнецкая?

– Не надо недооценивать хариуса. У него очень тонкая нервная система. И он боец.

– Тогда я скорее треска, – сказал Дэвис.

– Про треску вы со мной лучше и не говорите. Эту рыбу я не ловлю.

Зажегся свет. Представление окончилось. Хозяева кабаре считали, что после Риты Ролз ничто уже не пойдет. Дэвис еще немного задержался в баре, пытая счастье с фруктовым автоматом. Он пробросал все монеты, какие у него были, и занял еще две у Кэсла.

– Не везет мне сегодня, – сказал он, снова погружаясь в мрачное настроение. Доктор Персивал явно расстроил его.

– А не опрокинуть ли нам на ночь по рюмочке у меня? – предложил доктор Персивал.

– Мне казалось, вы же отговаривали меня пить.

– Дорогой мой, я пережимал. Во всяком случае, виски – наиболее безобидное питье. – Тем не менее мне что-то захотелось в постельку.

На Грейт-Уиндмилл-стрит под красными маркизами стояли в дверях проститутки, зазывали:

– Поднимешься со мной, дружок?

– Я полагаю, вы и от этого будете меня отговаривать? – заметил Дэвис.

– Ну, степенный брак – оно безопаснее. Не так влияет на кровяное давление.

Ночной швейцар скреб ступеньки одного из домов жилого массива «Олбени», когда они расстались с доктором Персивалом. Его холостяцкая квартира в «Олбени» была обозначена буквой и цифрой «Д-6» – будто сектор в старушке Фирме. Кэсл и Дэвис проводили доктора Персивала взглядом: оба отметили, как он тщательно выбирает путь к дому, чтобы не замочить ботинок, – вещь странная для человека, привыкшего бродить по колено в холодной речной воде.

– Жаль, что он был с нами, – сказал Дэвис. – Мы могли бы отлично провести вечер без него.

– А мне казалось, он тебе нравится.

– Так оно и было, но сегодня он донял меня своими проклятыми рассказами про рыбную ловлю. И всей этой болтовней про мое давление. Ну, какое ему дело до моего давления? А он действительно врач?

– Не думаю, чтобы он практиковал последние годы, – сказал Кэсл. – Он ведь находится при шефе для связи с теми, кто занимается бактериологической войной, – я полагаю, на этом посту, наверное, полезно иметь человека с медицинским дипломом.

– У меня этот центр в Нортоне [Нортон – центр разработки методов бактериологической войны в Англии] вызывает мурашки. Сейчас столько говорят об атомной бомбе и совсем забывают об одном маленьком хозяйстве в нашей стране. Никто ни разу не потрудился устроить там марш протеста. Никто не носит значков против бактериологической войны, а ведь если бомбу ликвидируют, маленькая смертельная пробирочка-то по-прежнему останется…

У отеля «Клэридж» они свернули за угол. Высокая тощая женщина в длинном платье как раз садилась в этот момент в «роллс-ройс»: ее сопровождал надутый мужчина во фраке и белом галстуке, взглянувший украдкой на свои часы: было два часа утра, и мужчина с женщиной выглядели как актеры из пьесы времен короля Эдуарда. На крутой лестнице, ведущей в квартиру Дэвиса, лежал желтый, вытертый до дыр линолеум, похожий на сыр грюер. Но когда на писчей бумаге стоит: «Лондон, Вест-1», подобные мелочи никого не волнуют. Дверь на кухню была распахнута, и Кэсл увидел в мойке груду грязных тарелок. Дэвис открыл дверцу шкафа: все полки были забиты початыми бутылками: забота об окружающей среде явно начиналась вне дома. Дэвис попытался найти бутылку, в которой было бы достаточно виски для двоих.

– А, не важно, – сказал он, – смешаем. Хоть марки и разные, содержимое-то ведь одно.

Он слил остатки «Джонни Уокера» в «Уайт Хорс» – получилось четверть бутылки.

– Здесь что же, никто никогда не моет посуду? – спросил Кэсл.

– Два раза в неделю приходит уборщица, и мы все оставляем ей.

Дэвис открыл какую-то дверь.

– Вот ваша комната. Боюсь, на постели нет белья. Уборщица должна прийти только завтра.

Он поднял с пола грязный носовой платок и для порядка сунул в ящик. Затем провел Кэсла в гостиную и, освобождая ему место, сбросил с кресла несколько журналов.

– Я подумываю переменить фамилию – официально, односторонним решением, – сказал Дэвис.

– Это еще зачем?

– Хочу, чтоб было Дэйвис, как Дэйвис-стрит, – это звучит классом выше. – Он забросил ноги на диван. – А знаете, эта моя смесь оказалась совсем неплохой. Я назову ее «Уайт Уокер». На этом можно заработать состояние – взять и изобразить на рекламе прелестный женский призрак [придуманное Дэвисом название виски в переводе с английского означает «белое привидение»]. А все же что вы думаете о докторе Персивале?

– Держался он достаточно дружелюбно. Но я не мог не задуматься…

– Над чем?

– С чего это он решил проводить с нами вечер. Что ему было нужно.

– Просто захотелось посидеть с людьми, с которыми можно поговорить. Зачем чего-то накручивать? Вам не надоедает разве в смешанной компании держать рот на замке?

– А он свой рот не слишком открывал. Даже с нами.

– Открывал – до того, как вы пришли.

– И о чем же он говорил?

– Об этом хозяйстве в Нортоне. Судя по всему, мы намного опередили американцев в определенном виде продукции, и они попросили нас сосредоточить усилия на одном смертельном мерзавчике, который разработан для применения на определенной высоте и в то же время способен выжить в условиях пустыни… Все характеристики – температура и прочее – указывают на то, что речь идет о Китае. Или, возможно, об Африке.

– Почему он вам все это рассказывал?

– Ну, ведь предполагается, что мы должны кое-что знать про китайцев от наших африканских агентов. С тех пор как мы получили это донесение из Занзибара, наша репутация взмыла очень высоко.

– Но ведь это донесение поступило два года тому назад и до сих пор не получило подтверждения.

– Персивал сказал, что мы ни в коем случае не должны раскрываться. Никаких вопросов агентам. Слишком это секретное дело. Просто внимательно следить, не появится ли в каком-то донесении намека на то, что китайцы интересуются Хеллз-Парлор, и тогда сообщить прямо ему.

– Почему же он говорил об этом с тобой, а не со мной?

– О, я полагаю, он сказал бы это и вам, но вы ведь запоздали.

– Меня задержал Дэйнтри. А Персивал мог бы зайти и к нам в контору, если бы хотел об этом поговорить.

– Что вас смущает?

– Я просто не уверен, говорил ли он тебе правду.

– Тогда зачем же, черт подери?..

– Возможно, он хотел посеять ложный слух.

– Но не среди нас же. Мы с вами – да и Уотсон тоже – не такие уж болтуны.

– А он говорил это Уотсону?

– Нет… собственно… он, как всегда, пробормотал что-то насчет того, что этот ящичек должен быть накрепко заперт. «Совершенно секретно», сказал он… но к вам ведь это не может относиться, верно?

– И все же пусть лучше не знают, что ты мне об этом рассказал.

– Старина, вы подцепили болезнь нашей профессии – подозрительность.

– Да. Это штука очень заразная. Потому я и подумываю о том, чтобы уйти.

– И растить овощи?

– Заниматься чем угодно относительно безвредным, только не секретным и сугубо важным. Было время, я чуть не пошел работать в рекламное агентство.

– Будьте осторожны. У них ведь тоже есть свои секреты – в торговле.

На лестнице зазвонил телефон.

– В такой-то час, – возмутился Дэвис. – Это же непристойно. Кто бы это мог быть? – Он с трудом поднялся с дивана.

– Рита Ролз, – подсказал Кэсл.

– Плесните себе еще «Уайт Уокера».

Кэсл не успел себе налить, как услышал голос Дэвиса, звавший его:

– Это Сара, Кэсл.

Было почти половина третьего, и в груди Кэсла шевельнулся страх. Неужели состояние мальчика ухудшилось, несмотря на то, что карантин подходит к концу?

– Сара? – спросил он в трубку. – В чем дело? Что-то с Сэмом?

– Извини, милый. Ты еще не спал, нет?

– Нет. Что все-таки стряслось?

– Мне страшно.

– За Сэма?

– Нет, речь не о Сэме. Просто после полуночи два раза звонил телефон и в трубке – молчание.

– Ошиблись номером, – с чувством облегчения сказал Кэсл. – Так все время случается.

– Кто-то знает, что тебя нет дома. Я боюсь, Морис.

– Ну что может случиться на Кингс-роуд? Ведь в двухстах ярдах от нас полицейский участок. И потом, есть же Буллер! Буллер ведь с вами, да?

– Он так крепко спит, даже похрапывает.

– Я бы вернулся, если б мог, но сейчас нет поездов. И ни один таксист не повезет меня в такой час.

– Я отвезу вас, – сказал Дэвис.

– Нет, нет, ни в коем случае.

– Нет – что? – спросила Сара.

– Я говорил Дэвису. Он сказал, что готов отвезти меня.

– О нет, я этого не хочу. Мне стало легче после того, как я с тобой поговорила. Сейчас разбужу Буллера.

– А Сэм в порядке?

– В полном.

– У тебя ведь есть номер полиции. Они примчатся через две минуты.

– Глупая я, правда? Просто дурочка.

– Любимая дурочка.

– Извинись перед Дэвисом. Желаю вам хорошо посидеть и выпить.

– Спокойной ночи, дорогая.

– Спокойной ночи, Морис.

Когда она называла его по имени, то как бы подтверждала свою любовь, а когда они были одни, то как бы предлагала предаться любви. Ласковые обращения – «милый» и «дорогая» – были расхожей монетой на людях, тогда как имя было чем-то сугубо личным, никогда не раскрываемым при чужих, не принадлежащих к их племени. В минуты близости Сара громко выкрикивала это его тайное, известное только племени, имя. Он услышал короткие гулки, но еще какое-то время постоял, держа трубку у уха.

– Ничего по-настоящему серьезного? – осведомился Дэвис.

– С Сарой – нет, ничего. – Кэсл снова спустился в гостиную и налил себе виски. Он сказал: – По-моему, твой телефон подключен.

– Как вы это установили?

– Не знаю. У меня есть на этот счет интуиция – только и всего. Пытаюсь вспомнить, что навело меня на эту мысль.

– Мы же не в каменном веке. Нынче никто не может сказать наверняка, подключен его телефон или нет.

– Если сделано не тяп-ляп. Или же если хотят, чтобы ты об этом знал.

– С какой стати им хотеть, чтобы я это знал?

– Возможно, чтобы напугать тебя. Кто может ответить на этот вопрос?

– Да, но почему подключать именно меня?

– Из соображений безопасности. Они же никому не доверяют. Особенно людям, работающим на таких должностях. Мы ведь представляем наибольшую опасность. По идее, мы же знаем все эти чертовы секреты.

– Я не считаю, что представляю собой опасность.

– Ну-ка, включи граммофон, – сказал Кэсл.

У Дэвиса было собрание пластинок поп-музыки, где царил куда больший порядок, чем во всем остальном. Кассеты были расписаны так же тщательно, как книги в библиотеке Британского музея, и Дэвис мог вспомнить, кто из поп-музыкантов завоевал первенство и в каком году, столь же быстро, как и назвать победителя на скачках Дерби. Он спросил:

– Вы любите что-то действительно старомодное и классическое? – И поставил «Вечер после тяжелого дня».

– Сделай погромче.

– Это не должно звучать громче.

– Все равно увеличь звук.

– Это же будет ужасно.

– Зато мы будем разговаривать только вдвоем, – сказал Кэсл.

– Вы думаете, они и у нас поставили «клопов»?

– Нисколько не удивлюсь.

– Нет, вы определено заболели, – заметил Дэвис.

– То, о чем Персивал говорил тебе… вот что меня тревожит… я просто не могу поверить… это же смердит до небес. У меня такое впечатление, что где-то произошла утечка и они пытаются выяснить, где именно.

– Ну и пусть пытаются. Это же их обязанность, верно? Только мне кажется, не очень умно они себя ведут, если их плутни так легко разгадываются.

– Да… но то, что сказал Персивал, может быть тем не менее правдой. Правдой – и уже кем-то разболтанной. Так или иначе агент обязан был передать эту информацию, если…

– И вы думаете, они думают, что это мы допустили утечку?

– Да, кто-то из нас, а может быть, и оба.

– Но, раз мы не виновны, не все ли нам равно, что они думают? – сказал Дэвис. – Давно пора ложиться спать, Кэсл. И если у меня под подушкой засунут микрофон, они услышат лишь, как я храплю. – Он выключил музыку. – Двойных агентов из нас с вами не выйдет – ни из вас, ни из меня.

Кэсл разделся и выключил свет. В маленькой неприбранной комнате было душно. Он попытался поднять раму, чтобы открыть окно, но шнур был оборван. Он посмотрел вниз, на предрассветную улицу. Никого – даже полисмена не видно. Лишь одно-единственное такси стояло на стоянке чуть дальше по Дэйвис-стрит, ближе к «Клэриджу». Где-то на Бонд-стрит тщетно вопила сигнализация от воров: заморосил дождь. Тротуары заблестели точно плащ полисмена. Кэсл задернул занавеси и залез в постель, но спать не мог. Один вопрос долго сверлил мозг: всегда ли стоянка такси находилась так близко от дома Дэвиса? Разве ему не пришлось как-то раз пройти мимо всего здания «Клэриджа», чтобы взять такси? В голове возник новый будоражащий вопрос. А не могут они, подумал он, использовать Дэвиса в качестве ширмы, на самом же деле следить за ним? Или, может быть, они используют простодушного Дэвиса, чтобы подсунуть ему меченый банкнот? Что-то не верил он тому, что сказал доктор Персивал про Нортон, и однако же, как он и говорил Дэвису, это вполне могло быть правдой.