"Гарики на каждый день" - читать интересную книгу автора (Губерман Игорь Миронович)
X. Живу я более,чем умеренно,страстей не более,чем у мерина
Меж чахлых,скудных и босых,сухих и сирых есть судьбы сочные,как сыр,– в слезах и дырах. Пролетарий умственного дела,тупо я сижу с карандашом,а полузадохшееся тело мысленно гуляет нагишом. Маленький,но свой житейский опыт мне милей ума с недавних пор,потому что поротая жопа – самый замечательный прибор. Бывает – проснешься,как птица,крылатой пружиной на взводе,и хочется жить и трудиться; но к завтраку это проходит. Я не хожу в дома разврата,где либералы вкусно кормят,а между водки и салата журчит ручей гражданской скорби. В эпохах вздыбленных и нервных блажен меж скрежетов зубовных певец явлений атмосферных и тонких тайностей любовных. Вчера мне снился дивный сон,что вновь упруг и прям,зимой хожу я без кальсон и весел по утрам. Радость – ясноглазая красотка,у покоя – стеганный халат,у надежды – легкая походка,скепсис плоскостоп и хромоват. Сто тысяч сигарет тому назад таинственно мерцал вечерний сад; а нынче ничего нам не секрет под пеплом отгоревших сигарет. Когда я раньше был моложе и знал,что жить я буду вечно,годилось мне любое ложе и в каждой бабе было нечто. Судьба моя полностью взвешена: и возраст висит за спиной,и спит на плече моем женщина,и дети сопят за стеной. Дивный возраст маячит вдали – когда выцветет все,о чем думали,когда утром ничто не болит будет значить,что мы уже умерли. Мой разум не пронзает небосвод,я им не воспаряю,а тружусь,но я гораздо меньший идиот,чем выгляжу и нежели кажусь. В нас что ни год – увы,старик,увы,темнее и тесней ума палата,и волосы уходят с головы,как крысы с обреченного фрегата. Уж холод пронизал нас до костей,и нет былого жара у дыхания,а пламя угасающих страстей свирепей молодого полыхания. Весенние ликующие воды поют,если вовлечься и прильнуть,про дикую гармонию природы,и знать о нас не знающей ничуть. С кем нынче вечер скоротать,чтоб утром не было противно,С одной тоска,другая – блядь,а третья слишком интенсивна. Изведав быстрых дней течение,я не скрываю опыт мой: ученье – свет,а неучение – уменье пользоваться тьмой. Я жизнь свою организую,как врач болезнь стерилизует,с порога на хуй адресую всех,кто меня организует. Увижу бабу,дрогнет сердце,но хладнокровен,словно сплю; я стал буквальным страстотерпцем,поскольку страстный,но терплю. Душа отпылала,погасла,состарилась,влезла в халат,но ей,как и прежде,неясно,что делать и кто виноват. Не в том беда,что серебро струится в бороде,а в том беда,что бес в ребро не тычется нигде. Наружу круто выставив иголки,укрыто провожу остаток дней; душе милы и ласточки,и волки,но мерзостно обилие свиней. Жизнь,как вода,в песок течет,последний близок путь почета,осталось лет наперечет и баб нетронутых – без счета. Полувек мой процокал стремительно,как аллюр скакового коня,и теперь я живу так растительно,что шмели опыляют меня. Успех любимцам платит пенсии,но я не числюсь в их числе,я неудачник по профессии и мастер в этом ремесле. Я внешне полон сил еще покуда,а внутренне – готовый инвалид; душа моя – печальный предрассудок – хотя не существует,а болит. Служа,я жил бы много хуже,чем сочинит любой фантаст,я совместим душой со службой,как с лесбиянкой – педераст. Скудею день за днем. Слабеет пламень; тускнеет и сужается окно; с души сползает в печень грузный камень,и в уксус превращается вино. Теперь я стар – к чему стенания?! Хожу к несведущим врачам и обо мне воспоминания жене диктую по ночам. Я так ослаб и полинял,я столь стремглав душой нищаю,что Божий храм внутри меня уже со страхом посещаю. Лишь постаревши,я привык,что по ошибке стал мишенью: когда Творец лепил мой лик,он,безусловно,метил шельму. Теперь вокруг чужие лица,теперь как прежде жить нельзя,в земле,в тюрьме и за границей мои вчерашние друзья. Пошла на пользу мне побывка в местах,где Бог душе видней; тюрьма – отменная прививка от наших страхов перед ней. Чего ж теперь? Курить я бросил,здоровье пить не позволяет,и вдоль души глухая осень,как блядь на пенсии,гуляет. Я,Господи,вот он. Почти не смущаясь,совсем о немногом Тебя я прошу: чтоб чувствовать радость,домой возвращаясь,и вольную твердость,когда ухожу. Хоронясь от ветров и метелей и достичь не стремясь ничего,в скорлупе из отвергнутых целей правлю я бытия торжество. В шумных рощах российской словесности,где поток посетителей густ,хорошо затеряться в безвестности,чтоб туристы не срали под куст. Что может ярко утешительным нам послужить под старость лет? Наверно,гордость,что в слабительном совсем нужды пока что нет. Судьба – я часто думаю о ней: потери,неудачи,расставание; но чем опустошенней,тем полней нелепое мое существование. С утра,свой тусклый образ брея,глазами в зеркало уставясь,я вижу скрытного еврея и откровенную усталость. Я уверен,что Бог мне простит и азарт,и блаженную лень; ведь неважно,чего я достиг,а важнее,что жил каждый день. Я кошусь на жизнь веселым глазом,радуюсь всему и от всего; годы увеличили мой разум,но весьма ослабили его. Как я пишу легко и мудро! Как сочен звук у строк тугих! Какая жалость,что наутро я перечитываю их! Вчера я бежал запломбировать зуб и смех меня брал на бегу: всю жизнь я таскаю мой будущий труп и рьяно его берегу. Терпя и легкомыслие и блядство,судьбе я продолжаю доверять,поскольку наше главное богатство – готовность и умение терять. Осенний день в пальтишке куцем смущает нас блаженной мукой уйти в себя,забыть вернуться,прильнуть к душе перед разлукой. Не жаворонок я и не сова,и жалок в этом смысле жребий мой: с утра забита чушью голова,а к вечеру набита ерундой. Старости сладкие слабости в меру склероза и смелости: сказки о буйственной младости,мифы о дерзостной зрелости. Неволя,нездоровье,нищета – солисты в заключительном концерте,где кажется блаженством темнота неслышно приближающейся смерти. Старенье часто видно по приметам,которые грустней седых волос: толкает нас к непрошеным советам густеющий рассеянный склероз. Я не люблю зеркал – я сыт по горло зрелищем их порчи: какой-то мятый сукин сын из них мне рожи гнусно корчит. Нету счета моим пропажам,члены духа висят уныло,раньше порох в них был заряжен,а теперь там одни чернила. Устали,полиняли и остыли,приблизилась дряхления пора,и время славить Бога,что в бутыли осталась еще пламени игра. Святой непогрешимостью светясь от пяток до лысеющей макушки,от возраста в невинность возвратясь,становятся ханжами потаскушки. Моих друзей ласкают Музы,менять лежанку их не тянет,они солидны,как арбузы: растет живот и кончик вянет. Стало тише мое жилье,стало меньше напитка в чаше,это годы берут свое,а у нас отнимают наше. Один дышу,одно пою,один горит мне свет в окне – что проживаю жизнь свою,а не навязанную мне. Года пролились ливнями дождя,и мне порой заманчиво мгновение,когда в навечный сумрак уходя,безвестность мы меняем на забвение. Увы,я слаб весьма по этой части,в душе есть уязвимый уголок: я так люблю хвалу,что был бы счастлив при случае прочесть мой некролог. Сопливые беды,гнилые обиды,заботы пустой суеты – куда-то уходят под шум панихиды от мысли,что скоро и ты. Умру за рубежом или в отчизне,с диагнозом не справятся врачи: я умер от злокачественной жизни,какую с наслаждением влачил. Моей душе привычен риск,но в час разлуки с телом бренным ей сам Господь предъявит иск за смех над стадом соплеменным. С возрастом я понял,как опасна стройка всенародного блаженства; мир несовершенен так прекрасно,что спаси нас Бог от совершенства. Господь,принимающий срочные меры,чтоб как-то унять умноженье людей,сменил старомодность чумы и холеры повальной заразой высоких идей.А время беспощадно превращает,летя скозь нас и днями и ночами,пружину сил,надежд и обещанийв желе из желчи,боли и печали.Я жил отменно: жег себя дотла,со вкусом пил,молчал,когда молчали,и фактом,что печаль моя светла,оправдывал источники печали. Геройству наше чувство рукоплещет,героев славит мир от сотворения; но часто надо мужества не меньше для кротости,терпения,смирения. Неслышно жил. Неслышно умер. Укрыт холодной глиной скучной. И во вселенском хамском шуме растаял нотою беззвучной. В последний путь немногое несут: тюрьму души,вознесшейся высоко,желаний и надежд пустой сосуд,посуду из-под жизненного сока. Когда я в Лету каплей кану,и дух мой выпорхнет упруго,мы с Богом выпьем по стакану и,может быть,простим друг друга.