"Три ночи" - читать интересную книгу автора (Маллинз Дебра)

Глава 5

Начало второй ночи во многом было таким же, как и накануне. Когда Эвелин вошла в гостиную, там вновь был накрыт ужин, а одетый во все черное Люсьен стоял у камина. Огонь от потрескивающих в огне поленьев отбрасывал мерцающие тени на стены. Эвелин откинула с головы капюшон, и услышавший шуршание материи Люсьен повернулся к ней.

Девушка в нерешительности остановилась в дверях. Он так напряженно смотрел на нее, что, казалось, воздух сгустился, и стало трудно дышать.

Эвелин было не по себе от мысли, что она влюбляется в него.

Верх глупости – отдавать сердце такому негодяю, как Люсьен Дюферон. Она знала, что в него влюблялись многие женщины, при этом каждая считала, что является единственной, заслуживающей его вечной преданности. И у Эвелин не возникало сомнений относительно того, что едва ли он помнит их имена.

Она не пара ему, не стоило даже надеяться, что ее нежное девичье сердце сможет победить в борьбе с иссеченным шрамами и огрубевшим сердцем этого негодяя. Однако как же ей хотелось хотя бы попытаться сделать это.

Не торопясь, размеренным шагом Люсьен подошел к ней. Участившийся пульс лихорадочно бился в жилах Эвелин. Она знала, что сейчас должно случиться. Она помнила вкус его поцелуя, прикосновение его рук.

Она знала, какое наслаждение ожидает ее в предстоящие ночные часы.

– Значит, я не напугал тебя? – с дразнящими нотками в голосе промолвил Люсьен, поглаживая пальцами узел ее волос. – Я думал, что ты вряд ли придешь после всех наших проделок накануне.

Щеки Эвелин запылали.

– Я не боюсь тебя, Люсьен.

– Неужели? – с тихим смехом поинтересовался он.

Она вскинула брови.

– После той ночи меня вряд ли сможет шокировать что-либо еще.

Люсьен понимающе улыбнулся.

– Ты уверена?

От этой улыбки ее охватила дрожь возбуждения.

– Честно говоря, я ни в чем не уверена, когда дело касается тебя.

– Хорошо. – Он распустил завязки ее плаща и снял его с ее плеч. – Потому что я хочу, чтобы сегодня ты была обнаженной.

Эвелин попыталась сохранить самообладание.

– Я же уже была с тобой обнаженной.

– Всю ночь. – Темные порочные глаза Люсьена блестели. Он скользнул за ее спину и начал развязывать шнуровку и расстегивать пуговицы ее одежды со скоростью, которой могла бы позавидовать самая опытная служанка. – Всю ночь, Эвелин, – повторил он, покусывая губами ее ухо, щекоча горячим дыханием ее шею. – Ужинать. Спать. Заниматься любовью. Обнаженной... все время.

– Ужинать... – Эвелин каким-то чудом удалось сдержать дрожь.

– Ты будешь ужинать обнаженной. – Бюст девушки освободился от платья, и Люсьен бесстыдно воспользовался этим. Он тут же взял в ладони ее груди, скрытые только тонкой сорочкой. – Будешь спать обнаженной. Будешь обнаженной играть в шахматы.

– Я... я не умею играть в шахматы. – У Эвелин подгибались колени. С полузакрытыми, затуманенными от его прикосновения глазами она облокотилась на Люсьена.

– Я научу тебя. – Жаркими раскрытыми губами он прижался к ее шее. – Первый ход... конь берет королеву.

Люсьен поднял ее на руки и понес наверх, в свою постель.

– Вставай, моя возлюбленная. – Прошло уже несколько часов, и Люсьен, сорвав покрывало, смотрел на беззащитное нагое тело Эвелин. – Я буду учить тебя играть в шахматы.

Щеки Эвелин покрылись румянцем то ли от нежного обращения к ней, то ли от смущения из-за наготы. Люсьен не знал ответа.

– Шахматы? Никогда бы не подумала, что такой человек, как ты, в такие минуты может думать о шахматах.

– Почему бы и нет? – Эвелин потянулась за покрывалом в стремлении снова прикрыться, но Люсьен шутливо шлепнул ее по заду. Эвелин взвизгнула и негодующе посмотрела на него, чем едва его не рассмешила. – Оставь в покое покрывало, бесстыдница. Разве не помнишь, что сегодня ты будешь все делатьобнаженной?

– Но... – Глаза девушки округлились, когда она осознала, что он говорит это всерьез. – Я не могу учиться играть в шахматы голой.

– Еще как сможешь, – игриво посмотрел на нее Люсьен. – Я ведь тоже голый.

Эвелин опустила глаза на его бедра, но тут же, по-видимому, испугавшись собственной дерзости, вновь перевела взгляд на его лицо.

– Я думала, ты шутишь.

Люсьен с тихим смехом сбросил с себя простыню.

– Милая моя, я никогда не шучу, если речь идет об обнаженной плоти.

Люсьен проигнорировал ее протесты, и вскоре Эвелин сидела напротив него возле камина и, нахмурив бровки, сосредоточенно рассматривала шахматную доску.

Вначале ощущавшая смущение Эвелин постепенно стала находить удовольствие в таком времяпрепровождении. Она смотрела на высвеченные огнем широкие плечи Люсьена, на его грудь с хорошо развитой мускулатурой, на склоненную над шахматной доской голову с иссиня-черными волосами.

Эвелин не могла не удивляться тому, как быстро в их отношениях возникла непринужденность. Если бы еще два дня назад кто-нибудь ей сказал, что, сидя в обществе мужчины полностью обнаженной, она будет чувствовать себя весьма комфортно, Эвелин посчитала бы такого человека сумасшедшим.

Тем не менее, вот она здесь, учится играть в шахматы, и все ее прелести открыты его весьма неравнодушному взгляду. И это действительно нисколько не беспокоило Эвелин.

Ей следовало бы сгорать от стыда. Протестовать против такой шокирующей распущенности. Но что-то внутри ее заставляло Эвелин испытывать удовольствие от того, как Люсьен пожирал ее нагое тело восхищенным взглядом. Она вдруг обнаружила, что слегка поворачивается тем или иным образом для того, чтобы поддразнить его, подставляя его взору ту или иную часть своего тела. Люсьен быстро включился в игру и с понимающей улыбкой находил способы коснуться девушки – то, показывая очередной ход, накрывал ее руку своей, то ногой дотрагивался до ее ноги под маленьким шахматным столиком, то ненароком касался губами ее пальцев. К концу игры сердце Эвелин колотилось, и каждая клеточка ее тела трепетала от того, что она уже научилась распознавать как предвкушение секса.

Да, она пошла на это ради того, чтобы спасти своего отца. Но, когда Люсьен с победным криком сшиб с доски ее поверженного короля и при этом вскочил, с грохотом опрокинув кресло, когда он взвалил ее на плечо, а затем бросил на скомканную постель как военную добычу, Эвелин поняла, что дело не только в спасении отца.

Что-то в ней жаждало познать подобное единение с мужчиной. Правда, Эвелин думала, что должна научиться этому с мужем. Но сейчас, когда она уже знала, как это все происходит, она не представляла себе, что могла бы отдаваться так кому-либо другому, кроме Люсьена.

Несмотря даже на то, что Люсьен в ее жизни останется еще только на одну ночь.

«Не думай об этом».

Люсьен развел ее руки, держа за запястья, будто пресекая ее сопротивление, и страстно поцеловал ее, а Эвелин с той же страстью ответила ему. Она была готова на все.

Стремительно неслось время. Люсьен вновь поражал Эвелин знанием неизвестных ей прежде свойств ее тела. Благодаря этому мужчине за две ночи она узнала о себе больше, чем за все девятнадцать лет своей жизни.

А сейчас она лежала в его объятиях, прижавшись спиной к его груди, и смотрела, как занимается новый день. Эвелин видела, что просачивавшийся в спальню свет раннего утра становился все ярче, а это значило, что времени у них оставалось все меньше.

Она собралась откинуть покрывало, но большая рука Люсьена удержала ее. Удивленная, она оглянулась на него. Он просто смотрел на нее, и его глаза были полны какими-то разноречивыми чувствами, определить которые она не смогла.

– Мне нужно уходить, – прошептала Эвелин. – Солнце встает.

Люсьен не ответил, только переплел ее пальцы со своими в молчаливой просьбе. Сердце Эвелин, казалось, таяло. О чем он думает? Почему смотрит на нее так, будто у нее есть ключ к какой-то важной разгадке?

– Ты же знаешь, я не могу остаться, – сказала Эвелин. Не отрывая взгляда от ее глаз, Люсьен поднес руку Эвелин к своим губам и запечатлел поцелуй на ее пальцах. Его глаза закрылись, длинные черные ресницы резко выделялись на фоне бледных щек, придавая лицу трогательную беззащитность.

У Эвелин перехватило дыхание. Напряжение росло, эмоциональные сети все теснее оплетали их, все ближе притягивая друг к другу. Боже, что происходит? Где тот повеса, которого она знала раньше?

Эвелин сжала его пальцы, и Люсьен вновь обратил на нее свой взор. Она могла только смотреть на него, слова, которые готовы были слететь с ее уст, она не осмеливалась произнести. Боялась произнести. Эвелин только облизнула губы. Может быть, все же сказать наконец...

Вдруг что-то дрогнуло в его лице, и взгляд Люсьена стал отсутствующим. Он отпустил руку Эвелин, затем поднялся с кровати и взял свою одежду. Момент прошел. Теперь это был прежний равнодушный Люсьен, а тот, уязвимый, исчез, как будто его никогда и не было.

Эвелин с печальные вздохом тоже начала одеваться.

Только позже, по дороге домой, в экипаже, Эвелин вспомнила, что так и не спросила у Люсьена о Данте Уэксфорде.

Люсьен тосковал по ней.

Он посмотрел на часы. Было начало второго пополудни, и Эвелин придет еще очень не скоро. И сегодня ночью она придет в последний раз.

Он может изменить условия сделки. Может потребовать больше ночей. Неделю. Месяц. Сколько угодно – пока не надоест.

Люсьен размышлял над этим, прикидывая в уме разные возможные варианты. Он мог бы заставить Эвелин сделать это, угрожая вызвать на дуэль ее отца.

И она возненавидит его.

Устыдившись своих мыслей, Люсьен отказался от этой идеи. Эвелин не похожа на других женщин. Он не сможет принуждать ее к продолжению связи, так как слишком уважает ее.

И это больше всего удивляло его.

Нахмурившись, Люсьен начал просматривать лежащую на столе почту. Первым ему попалось письмо от мачехи, герцогини Хантли, которая требовала, чтобы он присутствовал на обеденном приеме в честь его отца. Это вызвало у него недоумение.

Кларисса редко писала ему; на самом-то деле ее бесил сам факт его существования. То обстоятельство, что Люсьен жил и дышал, оскорбляло ее, но она ничего не могла с этим поделать. Люсьен находил ее эгоистичной и бессмысленно жестокой. Кларисса же считала его непочтительным, бесчестящим репутацию семьи. Из-за взаимной неприязни при каждой встрече у них возникали трения.

С объективной точки зрения Люсьен понимал такое отношение Клариссы к себе. Они были женаты с его отцом всего лишь год, когда бывшая любовница, француженка Софи Дюферон, напомнила о себе герцогу с предложением отдать его пятилетнего сына в обмен на определенную сумму денег. Герцог, даже не подозревавший о существовании своего ребенка, немедленно отправился во Францию, чтобы лично увидеть мальчика.

Узнав дату рождения ребенка, герцог Хантли сразу же признал Люсьена своим сыном. Он заплатил Софи вдвое больше того, что она просила, но с условием, что она навсегда исчезнет из жизни сына. Софи не замедлила поступить именно так, и Люсьен больше никогда не видел своей матери.

Герцог забрал Люсьена в Лондон и, к ужасу молодой жены, поселил его в детской комнате своего дома. Намерение Клариссы избавить дом от мальчика было пресечено угрозой герцога упрятать ее в глуши до конца жизни. Единственным утешением для Клариссы было то, что Люсьен никогда не сможет наследовать титул; законным наследником должен был стать ее ребенок. И год спустя она с гордостью преподнесла герцогу этого наследника – их сына Роберта.

Несмотря на то, что Люсьен рос в герцогском доме, всегда был хорошо накормлен, одет и получал соответствующее образование, холодная сдержанность его отца и откровенная ненависть мачехи не могли сделать счастливым его детство. Он надеялся поближе сойтись со своим сводным братом Робертом, но Кларисса сделала все для того, чтобы привить своему сыну враждебное отношение к Люсьену.

Герцог с самого начала дал понять, что взял Люсьена на попечение только из чувства ответственности, а не из-за отцовской любви к своему ребенку. В глазах Люсьена единственным оправданием такого поведения отца было то, что и к Роберту он относился не лучше, чем к своему незаконнорожденному сыну, и Люсьен пришел к выводу, что его отец просто по натуре равнодушный человек. Хотя Люсьену не хватало отцовской любви, тем не менее в материальном отношении он не испытывал лишений, и герцог даже оплатил его учебу в Итоне.

Когда Люсьену исполнился двадцать один год, отец подарил ему некоторую сумму, с тем чтобы он мог начать самостоятельную жизнь. Благодаря серии удачных вложений Люсьену вскоре удалось утроить первоначальный капитал. Сейчас, в возрасте двадцати пяти лет, он обладал состоянием, сопоставимым с состоянием самого герцога Хантли, и это обстоятельство приводило в ярость Клариссу. Умение делать деньги и тот факт, что он был признанным сыном герцога, обеспечили Люсьену популярность в светских кругах Лондона. Из-за своих скандальных «подвигов» он получил прозвище «Люцифер», а когда он подружился с Данте, непризнанным внебрачным сыном графа, их дуэт окрестили Дьявольской братией.

Кларисса с трудом переносила все это. Каждый раз, когда им приходилось встречаться на светских мероприятиях, она проявляла холодную терпимость к присутствию Люсьена, в которой безошибочно угадывалась ненависть. Поэтому то, что она приглашала Люсьена на торжество в честь его отца, выглядело странным. Он знал, что Кларисса с удовольствием казнила бы его, если бы могла. Нет сомнений: это отец Люсьена потребовал его присутствия, а Кларисса не посмела возразить мужу.

Люсьен отметил дату торжества – впереди еще две недели – и переключился на другие письма. Взглянув на часы, определил время – около четверти второго. Как долго еще до прихода Эвелин!

В их последнюю ночь они не успели даже добраться до спальни.

В удивившем их обоих отчаянном страстном порыве Люсьен взял Эвелин прямо в гостиной, на канапе. Когда Эвелин пришла в себя, она была поражена тем, что этот выглядевший таким хрупким предмет мебели не развалился под ними.

Позже Люсьен на руках отнес ее наверх – такое волнующее ощущение, когда мужчина несет тебя на руках, как пушинку, – и все началось в очередной раз.

Потом они просто лежали в постели, и Эвелин, прижавшейся к боку Люсьена, было тепло рядом с ним. Часы внизу пробили полночь.

Пройдет еще немного времени, и Эвелин уйдет отсюда и больше никогда не вернется.

Люсьену было непривычно ощущать собственную слабость. Почему он так переживает из-за того, что их связь должна вот-вот закончиться? Раньше предметом его беспокойства было только то, насколько его любовницы удовлетворят его в спальне и будут ли достаточно обходительны вне ее пределов.

Эвелин, конечно, нельзя считать его любовницей. У них сделка.

Которая почти подошла к концу.

Эвелин заворочалась в его объятиях и повернулась к Люсьену лицом, при этом ее шелковистые волосы мягкой волной легли на его плечо. Ее зеленые глаза все еще лучились от испытанного наслаждения, и, по мере того как Люсьен продолжал вглядываться в нее, щеки девушки окрашивались румянцем.

Он мог бы считать себя счастливчиком. Их сделка обернулась приятной непродолжительной связью без слез и взаимных претензий. В поведении Эвелин было больше достоинства, чем у большинства известных ему людей, и Люсьен уважал ее за это.

Люсьен не хотел, чтобы Эвелин уходила. Непривычное для него чувство привязанности проявилось выражением озабоченности на его лице.

Он ощутил нежное прикосновение пальцев Эвелин к своему лбу и посмотрел на нее. Она мягко улыбалась ему, ее губы были дразняще изогнуты.

– Ты так хмуришься, потому что недоволен мной, да?

– Совсем нет. – Люсьен подключил свое знаменитое обаяние и, проводя пальцем по ее голому плечу, одарил улыбкой обольстителя, против которой не могла устоять ни одна женщина. – Мне было хорошо с тобой. Наша сделка оказалась удачной.

В глазах девушки что-то промелькнуло, но улыбка ее не исчезла.

– Да, это так.

Люсьен почувствовал волнение. Ему не понравилась пробежавшая по лицу Эвелин тень. Не желая портить их последнюю совместную ночь, он решил немного развеселить ее.

Обхватив Эвелин руками, Люсьен прижался небритой щекой к ее шее.

– Люсьен, – завизжала Эвелин, пытаясь высвободиться из его объятий. – Щекотно!

– Неужели? – Он схватил ее за ногу, которой она молотила по воздуху, наклонился к ступне и начал тереться колючим подбородком о ее стопу.

Хохочущая Эвелин в попытке выдернуть ногу перевернулась на живот.

– Так, сейчас. – Люсьен отпустил ее ногу и придавил рукой поясницу, не давая возможности отстраниться, а другой рукой начал оглаживать мягкие ягодицы. – А здесь у нас что?

– Люсьен! – Эвелин хотела вывернуться, но он наклонился и нежно поцеловал ее в поясницу. Девушка выдохнула удивленное «ах» и перестала сопротивляться.

– Так щекотно? – Люсьен продолжал целовать ее, продвигаясь вверх по позвоночнику до самой шеи.

– Нет, – прошептала Эвелин, стискивая пальцами простыню.

Люсьен встал на колени и протиснул ладони под ее груди.

– А так?

– Нет, – задохнулась Эвелин.

Одной рукой он скользнул к ее животу, приподнимая Эвелин так, чтобы она оказалась на четвереньках, и начал тереться восставшей плотью о ее ягодицы.

– А так?

– Прекрати дразнить меня, Люсьен, – взмолилась Эвелин.

– Все хорошо. – Люсьен принял удобное положение, а затем легко проник в нее и в экстазе прикрыл глаза, ощутив горячую влажность принявшего его лона! Он начал медленно двигаться, и Эвелин двигалась в такт с ним, оповещая об испытываемом наслаждении приглушенными подушкой возгласами.

Люсьен держал девушку за бедра; соприкосновение ее мягких ягодиц с его животом усиливало впечатление от чувственного трения внутри ее лона. Очень скоро наслаждение стало переполнять его. Лаская ягодицы Эвелин, Люсьен сильным толчком с хриплым криком изверг свое семя.

Через мгновение и Эвелин достигла своего пика. Ее тело затрепетало и обмякло на подушках, а его имя, слетевшее с ее губ, сменил благостный вздох удовлетворения.

Рассвет пришел слишком быстро.

С тяжелым сердцем Эвелин высвободилась из-под тяжелой руки Люсьена и поднялась с кровати, на которой они спали. Отодвинув штору, она посмотрела на появившееся на горизонте бледно-оранжевое зарево.

Первый раз в жизни Эвелин негодовала по поводу начинающегося дня.

Как они расстанутся? Неужели Люсьен опять будет холодным и отчужденным? А может быть, шутливо похлопает ее по спине или по ягодицам и поблагодарит за приятно проведенное время? Или просто распорядится подать экипаж, а затем оставит ее разбираться со своими делами, коль скоро она уходит из его жизни?

Все в ней протестовало против этого, и Эвелин охватила паника. Боже, уже слишком поздно. Она влюбилась в Люсьена.

Глупая, глупая девчонка.

Слезы жгли глаза Эвелин, но она заставила себя не плакать. Она знала, во что ввязывалась. Бесполезно плакать из-за того, что ее нравственное падение связано с любовью к человеку, не способному на ответное чувство. Эвелин смотрела, как занимается рассвет, и вспоминала однообразно прожитые одинокие годы своей жизни.

Люсьен просыпался медленно со смутным ощущением какого-то непорядка. Постель показалась ему холодной и пустой. Открыв глаза, он увидел стоявшую у окна Эвелин. Первые лучи восходящего солнца отсвечивали на ее прекрасном теле розовыми сполохами, а ее длинные светлые волосы казались темно-золотистыми. Пухлая нижняя губа девушки дрожала. Она прикусила ее, затем опустила голову и отвернулась от поднимающегося солнца, будто ей было невыносимо смотреть на него.

Восход.

Люсьен сел в кровати. Эвелин уходит. Три их ночи, закончились.

Движение привлекло внимание Эвелин, и она замерла, как кролик, прислушивающийся к шагам охотника. Ее глаза казались огромными, и слишком быстрая смена чувств, отразившаяся в них, помешала Люсьену определить ее настроение.

У Люсьена защемило в груди, и он сжал кулаки, комкая простыни. Ему хотелось затащить ее обратно в постель и остановить время. Он не хотел, чтобы Эвелин уходила.

– Начинается новый день, – прошептала она.

Для Люсьена эти слова прозвучали как удар хлыста. Если бы он мог задержать восход солнца! Пусть это мгновение длится вечно.

Люсьен не мог остановить время. Но он мог украсть у него еще хоть немного.

Люсьен протянул руку к Эвелин. Некоторое время девушка постояла в нерешительности, затем бросилась к кровати и упала в его объятия. Их губы слились в отчаянном жарком поцелуе. Момент их окончательного расставания приближался с каждой секундой.

Люсьен ласкал руками тело, которое он успел так хорошо изучить, пользовался этим знанием для того, чтобы разжечь в Эвелин желание. Он хотел, чтобы она сходила с ума от желания, стонала, произнося его имя.

Он хотел... всего.

Эвелин отвечала такими же ласками, пытаясь, как он учил, довести его до болезненного возбуждения. Ее губы были повсюду, маленькие руки жадно теребили и гладили его плоть. Это было состязание в том, кто кого больше возбудит, и каждый при этом сходил с ума от желания отдаться другому.

Мягкие губы Эвелин сомкнулись вокруг его возбужденной плоти, и у Люсьена от наслаждения закатились глаза. Это слишком хорошо. И слишком быстро. Он позволил себе еще несколько секунд удовольствия, а затем, пересилив себя, запустил руку в волосы Эвелин и оторвал ее жадный рот, прежде чем она довела его до пика.

Эвелин бросила на Люсьена понимающий взгляд из-под полуприкрытых век, затем вдруг наклонилась и лизнула его в последний раз, что вызвало дрожь в его теле.

– Распутница, – пробормотал Люсьен и приблизил ее лицо к своему. В ее глазах вспыхивали шаловливые искорки. – Хочешь поиграть, да?

Эвелин только улыбнулась, наверное, той же улыбкой, что заставила Адама принять проклятое яблоко от Евы.

Как тут винить того беднягу? Люсьен сам был готов дать возлюбленной все, чего бы она ни пожелала. Однако тиканье часов напомнило ему, что у него нет времени на исполнение ее капризов.

Эвелин может покинуть его, но пусть его повесят, если она забудет его.

Люсьен перевернул девушку на спину, вытянув ее руки над головой, и без особого труда удерживал их в этом положении, несмотря на ее попытки освободиться. Зажав ее маленькие запястья одной рукой, другую он протиснул меж ее ног и начал ласкать ее там.

Эвелин тихо застонала от удовольствия, и ее колени раздвинулись. Люсьен тут же воспользовался этим и быстро разместился между ее бедрами, однако подавил желание сразу же войти в нее. Девушка источала пьянящий аромат готовности, который возбуждал Люсьена, и он распознавал нежный призыв в ее взгляде. Но он хотел, чтобы в этот последний раз они сходили с ума от желания и чтобы, когда он наконец возьмет ее, их затопило наслаждение, заставившее забыть обо всем на свете.

Заставившее забыть, что это их последний раз. Люсьен поцеловал ее. У него закружилась голова, когда Эвелин ответила на его поцелуй так, как он ее учил, его пальцы ласкали так, как ей нравилось. Она выгибала бедра в молчаливой мольбе, но он знал, чего добивался. Когда он отпустит ее, это будет нечто такое, чего она никогда не сможет забыть. Никогда. Люсьен пощипывал губами шею Эвелин, ее ухо.

– Произнеси мое имя, – потребовал он.

– Люсьен. – Из ее горла вырвался сдавленный стон, когда его губы нашли ее сосок. – О Боже, Люсьен!

– Скажи, кто это делает с тобой, – пробормотал Люсьен. Что-то непристойное было в том, что он требовал от нее подтверждения, признания того, что она знает, благодаря кому испытывает такие ощущения. – Кто ласкает тебя? Кто целует тебя?

– Люсьен, – задыхалась Эвелин. – Только ты.

– Только я, – согласился Люсьен. Ее мягкие бедра терлись об его до боли возбужденную плоть, и он чуть не утратил контроль над собой. Он шумно выдохнул и, стиснув зубы, постарался успокоиться, напоминая себе о том, что собирался сделать.

Да, он должен сделать это. Должен сделать так, чтобы у них обоих навсегда осталась память об этом.

Люсьен поцеловал ее грудь, и Эвелин, выкрикнув его имя, выгнула спину. Он же продолжал ласкать ее внутри, подводя все ближе к пику. Люсьен пальцами ощутил пульсацию ее мышц и резко прекратил ласку, поскольку, по его мнению, ей еще рано было доходить до верха наслаждения.

Эвелин с протестующим стоном сразу придвинула бедра к его руке.

– Не сейчас. – Люсьен с улыбкой поцеловал ее в губы и посмотрел в затуманенные страстью глаза. – Доверься мне.

Эвелин кивнула и когда он возобновил ласку, всхлипнув, прикрыла глаза.

Люсьен еще дважды подводил девушку к самому краю, и каждый раз ему приходилось подавлять собственное желание, что ему едва удавалось. Он с трудом сдерживал себя. Его сердце отчаянно колотилось в груди, спина и лоб покрылись потом, все тело дрожало от напряжения.

Наконец Люсьен понял, что больше не в силах сдерживать себя. Его тело уже не подчинялось его воле и само искало желаемого, хотел он этого или нет.

Люсьен отпустил запястья девушки, и она обвила руками его шею. Он просунул локти под ее колени, подняв и широко расставив ее ноги, и еще некоторое время изводил себя и ее тем, что терся плотью о вход в ее горячее, влажное лоно.

– Будь ты проклят, Люсьен, – пробормотала Эвелин. Она вцепилась в его волосы и, требовательно глядя в его глаза, произнесла: – Возьми меня, пока я не умерла от желания.

Ее требование сокрушило последние остатки его самообладания. Слившись с Эвелин в поцелуе, Люсьен одновременно вошел в нее мощным толчком.

Эвелин вскрикнула и выгнулась дугой. Она была так возбуждена, что сразу же вознеслась на вершину. По ее телу волнами прокатилась дрожь, и она прижалась к Люсьену, сжимая в кулачках его волосы.

Люсьен шире раздвинул ее ноги, пытаясь еще глубже проникнуть в трепещущее лоно. Глубже. Сильнее. Вот так, а теперь вот так. В быстром темпе. В медленном темпе. Ему хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Но достичь собственного наслаждения ему все не удавалось.

Повторяя его имя, Эвелин двигала бедрами навстречу его толчкам, помогая ему проникать все глубже и глубже, сжимала мышцы вокруг его плоти. Она кусала его за ухо, обнимала его и, когда испытывала уже второй оргазм, впилась в его спину ногтями.

Наконец Люсьен тоже достиг пика. С громким криком он излил свое семя в ее лоно, наслаждение вытеснило из его мозга все мысли, кроме мысли о ней.

– Эвелин, – прошептал Люсьен, прижимая к себе возлюбленную, в которой все еще оставалась его содрогавшаяся плоть. – Эвелин!