Гумилев НиколайСтихи

Николай Гумилев

- Credo - Вероятно, в жизни предыдущей... - Гроза ночная и темная - Дева-птица - Душа и тело - Жираф - Заблудившийся трамвай - Завещанье - Зараза - Из букета целого сиреней... - Из логова змиева - Индюк - Канцона вторая (И совсем не в мире мы...) - Канцона первая (Закричал громогласно...) - Капитаны - Когда из темной бездны жизни... - Леопард - Лес - Людям будущего - Людям настоящего - Много есть людей, что, полюбив... - Мои читатели - Молитва мастеров - Нет, ничего не изменилось... - Ольга - Она - Основатели - Память - Персидская миниатюра - Перстень - Песнь Заратустры - Песня о певце и короле - Подражанье персидскому - Потомки Каина - Прогулка - Пророки - Пьяный дервиш - Рабочий - Рассказ девушки - С тобой я буду до зари... - Семирамида - Слово - Слоненок - Старый конквистадор - У камина - У меня не живут цветы... - У цыган - Хокку - Шестое чувство - Юг - Я и вы - Я конквистадор в панцире железном... - Я, что мог быть лучшей из поэм...

ОНА Я знаю женщину: молчанье, Усталость горькая от слов, Живет в таинственном мерцанье Ее расширенных зрачков.

Ее душа открыта жадно Лишь медной музыке стиха, Пред жизнью, дольней и отрадной Высокомерна и глуха.

Неслышный и неторопливый, Так странно плавен шаг ее, Назвать нельзя ее красивой, Но в ней все счастие мое.

Когда я жажду своеволий И смел и горд - я к ней иду Учиться мудрой сладкой боли В ее истоме и бреду.

Она светла в часы томлений И держит молнии в руке, И четки сны ее, как тени На райском огненном песке. Венок Ахматовой. Составители Е.М.Голубовский, Л.Л.Сауленко. Одесса, "Маяк", 1989.

ЮГ За то, что я теперь спокойный И умерла моя свобода, О самой светлой, о самой стройной Со мной беседует природа.

В дали, от зноя помертвелой, Себе и солнцу буйно рада, О самой стройной, о самой белой Звенит немолчная цикада.

Увижу ль пены побережной Серебряное колыханье,О самой белой, о самой нежной Поет мое воспоминанье.

Вот ставит ночь свои ветрила И тихо по небу струится,О самой нежной, о самой милой Мне пестрокрылый сон приснится. Чудное Мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Москва, "Художественная литература", 1988.

Я И ВЫ Да, я знаю, я вам не пара, Я пришел из другой страны, И мне нравится не гитара, А дикарский напев зурны.

Не по залам и по салонам, Темным платьям и пиджакам Я читаю стихи драконам, Водопадам и облакам.

Я люблю - как араб в пустыне Припадает к воде и пьет, А не рыцарем на картине, Что на звезды смотрит и ждет.

И умру я не на постели, При нотариусе и враче, А в какой-нибудь дикой щели, Утонувшей в густом плюще,

Чтоб войти не во всем открытый, Протестантский, прибранный рай, А туда, где разбойник и мытарь И блудница крикнут: вставай! Мысль, вооруженная рифмами. изд.2е. Поэтическая антология по истории русского стиха. Составитель В.Е.Холшевников. Ленинград, Изд-во Ленинградского университета, 1967.

ЗАВЕЩАНЬЕ Очарован соблазнами жизни, Не хочу я растаять во мгле, Не хочу я вернуться к отчизне, К усыпляющей мертвой земле.

Пусть высоко на розовой влаге Вечереющих гроных озер Молодые и строгие маги Кипарисовый сложат костер.

И покорно, склоняясь, положат На него мой закутанный труп, Чтоб смотрел я с последнего ложа С затаенной усмешкою губ.

И когда заревое чуть тронет Темным золотом мраморный мол, Пусть задумчивый факел уронит Благовонье пылающих смол.

И свирель тишину опечалит, И серебряный гонг заревет И час, когда задрожат и отчалит Огневеющий траурный плот.

Словно демон в лесу волхвований, Снова вспыхнет мое бытие, От мучительных красных лобзаний Зашевелится тело мое.

И пока к пустоте или раю Необорный не бросит меня, Я еще один раз отпылаю Упоительной жизнью огня. Поэзия Серебряного Века. Москва, "Художественная Литература", 1991.

ИЗ ЛОГОВА ЗМИЕВА Из логова змиева, Из города Киева, Я взял не жену, а колдунью. А думал - забавницу, Гадал - своенравницу, Веселую птицу-певунью.

Покликаешь - морщится, Обнимешь - топорщится, А выйдет луна - затомится, И смотрит, и стонет, Как б 1000 удто хоронит Кого-то,- и хочет топиться.

Твержу ей: крещенному, С тобой по-мудреному Возиться теперь мне не в пору; Снеси-ка истому ты В днепровские омуты, На грешную Лысую гору.

Молчит - только ежится, И все ей неможется, Мне жалко ее, виноватую, Как птицу подбитую, Березу подрытую, Над очастью, богом заклятую. Поэзия Серебряного Века. Москва, "Художественная Литература", 1991.

* * * Нет, ничего не изменилось В природе бедной и простой, Все только дивно озарилось Невыразимой красотой.

Такой и явится, наверно, Людская немощная плоть, Когда ее из тьмы безмерной В час судный воззовет господь.

Знай, друг мой гордый, друг мой нежный, С тобою, лишь с тобой одной, Рыжеволосой, белоснежной Я стал на миг самим собой.

Ты улыбнулась, дорогая, И ты не поняла сама, Как ты сияешь, и какая Вокруг тебя сгустилась тьма. Чудное Мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Москва, "Художественная литература", 1988.

ШЕСТОЕ ЧУВСТВО Прекрасно в нас влюбленное вино И добрый хлеб, что в печь для нас садится, И женщина, которою дано, Сперва измучившись, нам насладиться.

Но что нам делать с розовой зарей Над холодеющими небесами, Где тишина и неземной покой, Что делать нам с бессмертными стихами?

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать. Мгновение бежит неудержимо, И мы ломаем руки, но опять Осуждены идти всё мимо, мимо.

Как мальчик, игры позабыв свои, Следит порой за девичьим купаньем И, ничего не зная о любви, Все ж мучится таинственным желаньем;

Как некогда в разросшихся хвощах Ревела от сознания бессилья Тварь скользкая, почуя на плечах Еще не появившиеся крылья;

Так век за веком - скоро ли, Господь? Под скальпелем природы и искусства Кричит наш дух, изнемогает плоть, Рождая орган для шестого чувства. 1921 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

У КАМИНА Наплывала тень... Догорал камин, Руки на груди, он стоял один,

Неподвижный взор устремляя вдаль, Горько говоря про свою печаль:

"Я пробрался в глубь неизвестных стран, Восемьдесят дней шел мой караван;

Цепи грозных гор, лес, а иногда Странные вдали чьи-то города,

И не раз из них в тишине ночной В лагерь долетал непонятный вой.

Мы рубили лес, мы копали рвы, Вечерами к нам подходили львы.

Но трусливых душ не было меж нас, Мы стреляли в них, целясь между глаз.

Древний я отрыл храм из-под песка, Именем моим названа река.

И в стране озер пять больших племен Слушались меня, чтили мой закон.

Но теперь я слаб, как во власти сна, И больна душа, тягостно больна;

Я узнал, узнал, что такое страх, Погребенный здесь, в четырех стенах;

Даже блеск ружья, даже плеск волны Эту цепь порвать ныне не вольны..."

И, тая в глазах злое торжество, Женщина в углу слушала его. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ОСНОВАТЕЛИ Ромул и Рем взошли на гору, Холм перед ними был дик и нем. Ромул сказал: "Здесь будет город". "Город как солнце",- ответил Рем.

Ромул сказал: "Волей созвездий Мы обрели наш древний почет". Рем отвечал: "Что было прежде, Надо забыть, глянем вперед".

"Здесь будет цирк,- промолвил Ромул,Здесь будет дом наш, открытый всем". "Но нужно поставить ближе к дому Могильные склепы",- ответил Рем. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

МОИ ЧИТАТЕЛИ Старый бродяга в Аддис-Абебе, Покоривший многие племена, Прислал ко мне черного копьеносца С приветом, составленным из моих стихов. Лейтенант, водивший канонерки Под огнем неприятельских батарей, Целую ночь над южным морем Читал мне на пам 1000 ять мои стихи. Человек, среди толпы народа Застреливший императорского посла, Подошел пожать мне руку, Поблагодарить за мои стихи.

Много их, сильных, злых и веселых, Убивавших слонов и людей, Умиравших от жажды в пустыне, Замерзавших на кромке вечного льда, Верных нашей планете, Сильной, веселой и злой, Возят мои книги в седельной сумке, Читают их в пальмовой роще, Забывают на тонущем корабле.

Я не оскорбляю их неврастенией, Не унижаю душевною теплотой, Не надоедаю многозначительными намеками На содержимое выеденного яйца, Но когда вокруг свищут пули, Когда волны ломают борта, Я учу их, как не бояться, Не бояться и делать, что надо.

И когда женщина с прекрасным лицом, Единственно дорогим во вселенной, Скажет: "Я не люблю вас", Я учу их, как улыбнуться, И уйти, и не возвращаться больше. А когда придет их последний час, Ровный, красный туман застелет взоры, Я научу их сразу припомнить Всю жестокую, милую жизнь, Всю родную, странную землю И, представ перед ликом Бога С простыми и мудрыми словами, Ждать спокойно Его суда. Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

* * * Я, что мог быть лучшей из поэм, Звонкой скрипкой или розой белою, В этом мире сделался ничем, Вот живу и ничего не делаю.

Часто больно мне и трудно мне, Только даже боль моя какая-то, Не ездок на огненном коне, А томленье и пустая маята.

Ничего я в жизни не пойму, Лишь шепчу: "Пусть плохо мне приходится, Было хуже Богу моему И больнее было Богородице". Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ХОККУ Вот девушка с газельими глазами Выходит замуж за американца, Зачем Колумб Америку открыл? 1917 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

СЛОНЕНОК Моя любовь к тебе сейчас - слоненок, Родившийся в Берлине иль Париже И топающий ватными ступнями По комнатам хозяина зверинца.

Не предлагай ему французских булок, Не предлагай ему кочней капустных Он может съесть лишь дольку мандарина, Кусочек сахару или конфету.

Не плачь, о нежная, что в тесной клетке Он сделается посмеяньем черни, Чтоб в нос ему пускали дым сигары Приказчики под хохот мидинеток.

Не думай, милая, что день настанет, Когда, взбесившись, разорвет он цепи И побежит по улицам, и будет, Как автобус, давить людей вопящих.

Нет, пусть тебе приснится он под утро В парче и меди, в страусовых перьях, Как тот, Великолепный, что когда-то Нес к трепетному Риму Ганнибала. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

СЛОВО В оный день, когда над миром новым Бог склонял лицо свое, тогда Солнце останавливали словом, Словом разрушали города.

И орел не взмахивал крылами, Звезды жались в ужасе к луне, Если, точно розовое пламя, Слово проплывало в вышине.

А для низкой жизни были числа, Как домашний, подъяремный скот, Потому что все оттенки смысла Умное число передает.

Патриарх седой, себе под руку Покоривший и добро и зло, Не решаясь обратиться к звуку, Тростью на песке чертил число.

Но забыли мы, что осиянно Только слово средь земных тревог, И в Евангелии от Иоанна Сказано, что Слово это - Бог.

Мы ему поставили пределом Скудные пределы естества. И, как пчелы в улье опустелом, Дурно пахнут мертвые слова. 1921 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ПАМЯТЬ Только змеи сбрасывают кожи, Чтоб душа старела и росла. Мы, увы, со змеями не схожи, Мы меняем души, не тела.

Память, ты рукою великанши Жизнь ведешь, как под уздцы коня, Ты расскаж 1000 ешь мне о тех, что раньше В этом теле жили до меня.

Самый первый: некрасив и тонок, Полюбивший только сумрак рощ, Лист опавший, колдовской ребенок, Словом останавливавший дождь.

Дерево да рыжая собака Вот кого он взял себе в друзья, Память, память, ты не сыщешь знака, Не уверишь мир, что то был я.

И второй... Любил он ветер с юга, В каждом шуме слышал звоны лир, Говорил, что жизнь - его подруга, Коврик под его ногами - мир.

Он совсем не нравится мне, это Он хотел стать богом и царем, Он повесил вывеску поэта Над дверьми в мой молчаливый дом.

Я люблю избранника свободы, Мореплавателя и стрелка, Ах, ему так звонко пели воды И завидовали облака.

Высока была его палатка, Мулы были резвы и сильны, Как вино, впивал он воздух сладкий Белому неведомой страны.

Память, ты слабее год от году, Тот ли это или кто другой Променял веселую свободу На священный долгожданный бой.

Знал он муки голода и жажды, Сон тревожный, бесконечный путь, Но святой Георгий тронул дважды Пулею не тронутую грудь.

Я - угрюмый и упрямый зодчий Храма, восстающего во мгле, Я возревновал о славе Отчей, Как на небесах, и на земле.

Сердце будет пламенем палимо Вплоть до дня, когда взойдут, ясны, Стены Нового Иерусалима На полях моей родной страны.

И тогда повеет ветер странный И прольется с неба страшный свет, Это Млечный Путь расцвел нежданно Садом ослепительных планет.

Предо мной предстанет, мне неведом, Путник, скрыв лицо; но все пойму, Видя льва, стремящегося следом, И орла, летящего к нему.

Крикну я... но разве кто поможет, Чтоб моя душа не умерла? Только змеи сбрасывают кожи, Мы меняем души, не тела. [Апрель 1921] Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ЛЕС В том лесу белесоватые стволы Выступали неожиданно из мглы.

Из земли за корнем корень выходил, Точно руки обитателей могил.

Под покровом ярко-огненной листвы Великаны жили, карлики и львы,

И следы в песке видали рыбаки Шестипалой человеческой руки.

Никогда сюда тропа не завела Пэра Франции иль Круглого Стола,

И разбойник не гнездился здесь в кустах, И пещерки не выкапывал монах

Только раз отсюда в вечер грозовой Вышла женщина с кошачьей головой,

Но в короне из литого серебра, И вздыхала и стонала до утра,

И скончалась тихой смертью на заре, Перед тем как дал причастье ей кюре.

Это было, это было в те года, От которых не осталось и следа.

Это было, это было в той стране, О которой не загрезишь и во сне.

Я придумал это, глядя на твои Косы - кольца огневеющей змеи,

На твои зеленоватые глаза, Как персидская больная бирюза.

Может быть, тот лес - душа твоя, Может быть, тот лес - любовь моя,

Или, может быть, когда умрем, Мы в тот лес направимся вдвоем. [1919] 100 Стихотворений. 100 Русских Поэтов. Владимир Марков. Упражнение в отборе. Centifolia Russica. Antologia. Санкт-Петербург: Алетейя, 1997.

ЗАБЛУДИВШИЙСЯ ТРАМВАЙ Шёл я по улице незнакомой И вдруг услышал вороний грай, И звоны лютни, и дальние громы, Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку, Было загадкою для меня, В воздухе огненную дорожку Он оставлял и при свете дня.

Мчался он бурей тёмной, крылатой, Он заблудился в бездне времён... Остановите, вагоновожатый, Остановите сейчас вагон!

Поздно. Уж мы обогнули стену, Мы проскочили сквозь рощу пальм, Через Неву, через Нил и Сену Мы прогремели по трём мостам.

И, промелькнув у оконной рамы, Бросил нам вслед пытливый взгляд Нищий старик,- конечно, тот самый, Что умер в Бейруте год назад.

Где я? Так томно и так тревожно Сердце моё стучит в ответ: "Видишь вокзал, на котором можно В Индию Духа купить билет?"

Вывеска... кровью налитые буквы Гласят: "Зеленная",- знаю, тут Вместо капусты и вместо брюквы Мёртвые головы продают.

В красной рубашке с лицом, как вымя, Голову срезал палач и мне, Она лежала вместе с другими Здесь в ящике скользком, на самом дне.

А в переулк 1000 е забор дощатый, Дом в три окна и серый газон... Остановите, вагоновожатый, Остановите сейчас вагон!

Машенька, ты здесь жила и пела, Мне, жениху, ковёр ткала, Где же теперь твой голос и тело, Может ли быть, что ты умерла?

Как ты стонала в своей светлице, Я же с напудренною косой Шёл представляться Императрице И не увиделся вновь с тобой.

Понял теперь я: наша свобода Только оттуда бьющий свет, Люди и тени стоят у входа В зоологический сад планет.

И сразу ветер знакомый и сладкий И за мостом летит на меня, Всадника длань в железной перчатке И два копыта его коня.

Верной твердынею православья Врезан Исакий в вышине, Там отслужу молебен о здравьи Машеньки и панихиду по мне.

И всё ж навеки сердце угрюмо, И трудно дышать, и больно жить... Машенька, я никогда не думал, Что можно так любить и грустить! 1919 (?) Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

* * * Когда из темной бездны жизни Мой гордый дух летел, прозрев, Звучал на похоронной тризне Печально-сладостный напев.

И в звуках этого напева, На мраморный склоняясь гроб, Лобзали горестные девы Мои уста и бледный лоб.

И я из светлого эфира, Припомнив радости свои, Опять вернулся в грани мира На зов тоскующей любви.

И я раскинулся цветами, Прозрачным блеском звонких струй, Чтоб ароматными устами Земным вернуть их поцелуй. [Осень 1905] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ЖИРАФ Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай: далёко, далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана, И шкуру его украшает волшебный узор, С которым равняться осмелится только луна, Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля, И бег его плавен, как радостный птичий полет. Я знаю, что много чудесного видит земля, Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран Про чёрную деву, про страсть молодого вождя, Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман, Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад, Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав. Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф. [1907] Русская поэзия серебряного века. 1890-1917. Антология. Ред. М.Гаспаров, И.Корецкая и др. Москва: Наука, 1993.

* * * У меня не живут цветы, Красотой их на миг я обманут, Постоят день-другой и завянут, У меня не живут цветы.

Да и птицы здесь не живут, Только хохлятся скорбно и глухо, А наутро - комочек из пуха... Даже птицы здесь не живут.

Только книги в восемь рядов, Молчаливые, грузные томы, Сторожат вековые истомы, Словно зубы в восемь рядов.

Мне продавший их букинист, Помню, был горбатым, и нищим... ...Торговал за проклятым кладбищем Мне продавший их букинист. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ПОТОМКИ КАИНА Он не солгал нам, дух печально-строгий, Принявший имя утренней звезды, Когда сказал: "Не бойтесь вышней мзды, Вкусите плод, и будете, как боги".

Для юношей открылись все дороги, Для старцев - все запретные труды, Для девушек - янтарные плоды И белые, как снег, единороги.

Но почему мы клонимся без сил, Нам кажется, что кто-то нас забыл, Нам ясен ужас древнего соблазна,

Когда случайно чья-нибудь рука Две жердочки, две травки, два древка Соединит на миг крестообразно? Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ЗАРАЗА Приближается 1000 к Каиру судно С длинными знаменами Пророка. По матросам угадать нетрудно, Что они с востока.

Капитан кричит и суетится, Слышен голос, гортанный и резкий, Меж снастей видны смуглые лица И мелькают красные фески.

На пристани толпятся дети, Забавны их тонкие тельца, Они сошлись еще на рассвете Посмотреть, где станут пришельцы.

Аисты сидят на крыше И вытягивают шеи. Они всех выше, И им виднее.

Аисты - воздушные маги. Им многое тайное понятно: Почему у одного бродяги На щеках багровые пятна.

Аисты кричат над домами, Но никто не слышит их рассказа, Что вместе с духами и шелками Пробирается в город зараза. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ПЕРСТЕНЬ Уронила девушка перстень В колодец, в колодец ночной, Простирает легкие персты К холодной воде ключевой.

"Возврати мой перстень, колодец, В нем красный цейлонский рубин, Что с ним будет делать народец Тритонов и мокрых ундин?"

В глубине вода потемнела, Послышался ропот и гам: "Теплотою живого тела Твой перстень понравился нам".

"Мой жених изнемог от муки, И будет он в водную гладь Погружать горячие руки, Горячие слезы ронять".

Над водой показались рожи Тритонов и мокрых ундин: "С человеческой кровью схожий, Понравился нам твой рубин".

"Мой жених, он живет с молитвой, С молитвой одной любви, Попрошу, и стальною бритвой Откроет он вены свои".

"Перстень твой, наверное, целебный, Что ты молишь его с тоской, Выкупаешь такой волшебной Ценой - любовью мужской".

"Просто золото краше тела И рубины красней, чем кровь, И доныне я не умела Понять, что такое любовь". [1919?] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

РАБОЧИЙ Он стоит пред раскаленным горном, Невысокий старый человек. Взгляд спокойный кажется покорным От миганья красноватых век.

Все товарищи его заснули, Только он один еще не спит: Все он занят отливаньем пули, Что меня с землею разлучит.

Кончил, и глаза повеселели. Возвращается. Блестит луна. Дома ждет его в большой постели Сонная и теплая жена.

Пуля, им отлитая, просвищет Над седою, вспененной Двиной, Пуля, им отлитая, отыщет Грудь мою, она пришла за мной.

Упаду, смертельно затоскую, Прошлое увижу наяву, Кровь ключом захлещет на сухую, Пыльную и мятую траву.

И Господь воздаст мне полной мерой За недолгий мой и горький век. Это сделал в блузе светло-серой Невысокий старый человек. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

КАПИТАНЫ (отрывок)

На полярных морях и на южных, По изгибам зеленых зыбей, Меж базальтовых скал и жемчужных Шелестят паруса кораблей.

Быстрокрылых ведут капитаны, Открыватели новых земель, Для кого не страшны ураганы, Кто изведал мальстремы и мель.

Чья не пылью затерянных хартий Солью моря пропитана грудь, Кто иглой на разорванной карте Отмечает свой дерзостный путь

И, взойдя на трепещущий мостик, Вспоминает покинутый порт, Отряхая ударами трости Клочья пены с высоких ботфорт,

Или, бунт на борту обнаружив, Из-за пояса рвет пистолет, Так, что сыпется золото с кружев, С розоватых брабантских манжет. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ИНДЮК На утре памяти неверной Я вспоминаю пестрый луг, Где царствовал высокомерный, Мной обожаемый индюк.

Была в нем злоба и свобода, Был клюв его как пламя ал, И за мои четыре года Меня он остро презирал.

Ни шоколад, ни карамели, Ни ананасная вода Меня утешить не умели В сознаньи моего стыда.

И вновь пришла беда большая, И стыд, и горе детских лет: Ты, обожаемая, злая, Мне гордо отвечаешь: "Нет!"

Но все проходит в жизни зыбко 1000 й Пройдет любовь, пройдет тоска, И вспомню я тебя с улыбкой, Как вспоминаю индюка. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ПРОГУЛКА Мы в аллеях светлых пролетали, Мы летели около воды, Золотые листья опадали В синие и сонные пруды.

И причуды, и мечты и думы Поверяла мне она свои, Все, что может девушка придумать О еще неведомой любви.

Говорила: "Да, любовь свободна, И в любви свободен человек, Только то лишь сердце благородно, Что умеет полюбить навек".

Я смотрел в глаза ее большие, И я видел милое лицо В рамке, где деревья золотые С водами слились в одно кольцо.

И я думал: "Нет, любовь не это! Как пожар в лесу, любовь - в судьбе, Потому что даже без ответа Я отныне обречен тебе. [1917] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

СЕМИРАМИДА

Светлой памяти И. Ф. Анненского

Для первых властителей завиден мой жребий, И боги не так горды. Столпами из мрамора в пылающем небе Укрепились мои сады.

Там рощи с цистернами для розовой влаги, Голубые, нежные мхи, Рабы и танцовщицы, и мудрые маги, Короли четырех стихий.

Все манит и радует, все ясно и близко, Все таит восторг тишины, Но каждою полночью так страшно и низко Наклоняется лик луны.

И в сумрачном ужасе от лунного взгляда, От цепких лунных сетей, Мне хочется броситься из этого сада С высоты семисот локтей. [1909] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

СТАРЫЙ КОНКВИСТАДОР Углубясь в неведомые горы, Заблудился старый конквистадор, В дымном небе плавали кондоры, Нависали снежные громады.

Восемь дней скитался он без пищи, Конь издох, но под большим уступом Он нашел уютное жилище, Чтоб не разлучаться с милым трупом.

Там он жил в тени сухих смоковниц Песни пел о солнечной Кастилье, Вспоминал сраженья и любовниц, Видел то пищали, то мантильи.

Как всегда, был дерзок и спокоен И не знал ни ужаса, ни злости, Смерть пришла, и предложил ей воин Поиграть в изломанные кости. [Май 1908] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ДУША И ТЕЛО

I

Над городом плывет ночная тишь, И каждый шорох делается глуше, А ты, душа, ты всё-таки молчишь, Помилуй, Боже, мраморные души.

И отвечала мне душа моя, Как будто арфы дальние пропели: "Зачем открыла я для бытия Глаза в презренном человечьем теле?

Безумная, я бросила мой дом, К иному устремясь великолепью, И шар земной мне сделался ядром, К какому каторжник прикован цепью.

Ах, я возненавидела любовь Болезнь, которой все у вас подвластны, Которая туманит вновь и вновь Мир, мне чужой, но стройный и прекрасный.

И если что еще меня роднит С былым, мерцающим в планетном хоре, То это горе, мой надежный щит, Холодное презрительное горе."

II

Закат из золотого стал как медь, Покрылись облака зеленой ржою, И телу я сказал тогда: "Ответь На всё провозглашенное душою".

И тело мне ответило мое, Простое тело, но с горячей кровью: "Не знаю я, что значит бытие, Хотя и знаю, что зовут любовью.

Люблю в соленой плескаться волне, Прислушиваться к крикам ястребиным, Люблю на необъезженном коне Нестись по лугу, пахнущему тмином.

И женщину люблю... Когда глаза Ее потупленные я целую, Я пьяно, будто близится гроза, Иль будто пью я воду ключевую.

Но я за всё, что взяло и хочу, За все печали, радости и бредни, Как подобает мужу, заплачу Непоправимой гибелью последней.

III

Когда же слово Бога с высоты Большой Медведицею заблестело, С вопросом: "Кто же, вопрошатель, ты?" Душа предстала предо мной и тело.

На них я взоры медленно вознес И м 1000 илостиво дерзостным ответил: "Скажите мне, ужель разумен пес, Который воет, если месяц светел?

Ужели вам допрашивать меня, Меня, кому единое мгновенье Весь срок от первого земного дня До огненного светопреставленья?

Меня, кто, словно древо Игдразиль, Пророс главою семью семь вселенных И для очей которого, как пыль, Поля земные и поля блаженных?

Я тот, кто спит, и кроет глубина Его невыразимое прозванье: А вы - вы только слабый отсвет сна, Бегущего на дне его сознанья! [1919] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

КАНЦОНА ПЕРВАЯ Закричал громогласно В сине-черную сонь На дворе моем красный И пернатый огонь.

Ветер милый и вольный, Прилетевший с луны, Хлещет дерзко и больно По щекам тишины.

И, вступая на кручи, Молодая заря Кормит жадные тучи Ячменем янтаря.

В этот час я родился, В этот час и умру, И зато мне не снился Путь, ведущий к добру.

И уста мои рады Целовать лишь одну, Ту, с которой не надо Улетать в вышину. [1919] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

КАНЦОНА ВТОРАЯ И совсем не в мире мы, а где-то На задворках мира средь теней. Сонно перелистывает лето Синие страницы ясных дней.

Маятник, старательный и грубый, Времени непризнанный жених, Заговорщицам-секундам рубит Головы хорошенькие их.

Так пыльна здесь каждая дорога, Каждый куст так хочет быть сухим, Что не приведет единорога Под уздцы к нам белый серафим.

И в твоей лишь сокровенной грусти, Милая, есть огненный дурман, Что в проклятом этом захолустьи Точно ветер из далеких стран.

Там, где всё сверканье, всё движенье, Пенье всё,- мы там с тобой живем. Здесь же только наше отраженье Полонил гниющий водоем. [Апрель 1921] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ПОДРАЖАНЬЕ ПЕРСИДСКОМУ Из-за слов твоих, как соловьи, Из-за слов твоих, как жемчуга, Звери дикие - слова мои, Шерсть на них, клыки у них, рога.

Я ведь безумным стал, красавица.

Ради щек твоих, ширазских роз, Краску щек моих утратил я, Ради золота твоих волос Золото мое рассыпал я.

Нагим и голым стал, красавица.

Для того, чтоб посмотреть хоть раз, Бирюза - твой взор или берилл, Семь ночей не закрывал я глаз, От дверей твоих не отходил.

С глазами полными крови стал, красавица.

Оттого, что дома ты всегда, Я не выхожу из кабака, Оттого, что честью ты горда, Тянется к ножу моя рука.

Площадным негодяем стал, красавица.

Если солнце есть и вечен Бог, То перешагнешь ты мой порог. [1919] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ПЕРСИДСКАЯ МИНИАТЮРА Когда я кончу наконец Игру в cache-cache со смертью хмурой, То сделает меня Творец Персидскою миниатюрой.

И небо, точно бирюза, И принц, поднявший еле-еле Миндалевидные глаза На взлет девических качелей.

С копьем окровавленным шах, Стремящийся тропой неверной На киноварных высотах За улетающею серной.

И ни во сне, ни наяву Невиданные туберозы, И сладким вечером в траву Уже наклоненные лозы.

А на обратной стороне, Как облака Тибета чистой, Носить отрадно будет мне Значок великого артиста.

Благоухающий старик, Негоциант или придворный, Взглянув, меня полюбит вмиг Любовью острой и упорной.

Его однообразных дней Звездой я буду путеводной. Вино, любовниц и друзей Я заменю поочередно.

И вот когда я утолю, Без упоенья, без страданья, Старинную мечту мою Будить повсюду обожанье. [1919] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ОЛЬГА "Эльга, Эльга!"- звучало над полями, Где ломали друг дру 1000 гу крестцы С голубыми, свирепыми глазами И жилистыми руками молодцы.

"Ольга, Ольга!"- вопили древляне С волосами желтыми, как мед, Выцарапывая в раскаленной бане Окровавленными ногтями ход.

И за дальними морями чужими Не уставала звенеть, То же звонкое вызванивая имя, Варяжская сталь в византийскую медь.

Все забыл я, что помнил ране, Христианские имена, И твое лишь имя, Ольга, для моей гортани Слаще самого старого вина.

Год за годом все неизбежней Запевают в крови века, Опьянен я тяжестью прежней Скандинавского костяка.

Древних ратей воин отсталый, К этой жизни затая вражду, Сумасшедших сводов Валгаллы, Славных битв и пиров я жду.

Вижу череп с брагой хмельною, Бычьи розовые хребты, И валькирией надо мною, Ольга, Ольга, кружишь ты. Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

У ЦЫГАН Толстый, качался он, как в дурмане, Зубы блестели из-под хищных усов, На ярко-красном его доломане Сплетались узлы золотых шнуров.

Струна... И гортанный вопль... И сразу Сладостно так заныла кровь моя, Так убедительно поверил я рассказу Про иные, родные мне края.

Вещие струны - это жилы бычьи, Но горькой травой питались быки, Гортанный голос - жалобы девичьи Из-под зажимающей рот руки.

Пламя костра, пламя костра, колонны Красных стволов и оглушительный гик. Ржавые листья топчет гость влюбленный Кружащийся в толпе бенгальский тигр.

Капли крови текут с усов колючих, Томно ему, он сыт, он опьянел, Ах, здесь слишком много бубнов гремучих, Слишком много сладких, пахучих тел.

Мне ли видеть его в дыму сигарном, Где пробки хлопают, люди кричат, На мокром столе чубуком янтарным Злого сердца отстукивающим такт?

Мне, кто помнит его в струге алмазном, На убегающей к Творцу реке Грозою ангелов и сладким соблазном, С кровавой лилией в тонкой руке?

Девушка, что же ты? Ведь гость богатый, Встань перед ним, как комета в ночи. Сердце крылатое в груди косматой Вырви, вырви сердце и растопчи.

Шире, всё шире, кругами, кругами Ходи, ходи и рукой мани, Так пар вечерний плавает лугами, Когда за лесом огни и огни.

Вот струны-быки и слева и справа, Рога их - смерть, и мычанье - беда, У них на пастбище горькие травы, Колючий волчец, полынь, лебеда.

Хочет встать, не может... Кремень зубчатый, Зубчатый кремень, как гортанный крик, Под бархатной лапой, грозно подъятой, В его крылатое сердце проник.

Рухнул грудью, путая аксельбанты, Уже ни пить, ни смотреть нельзя, Засуетились официанты, Пьяного гостя унося.

Что ж, господа, половина шестого? Счет, Асмодей, нам приготовь! Девушка, смеясь, с полосы кремневой Узким язычком слизывает кровь. Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ПЬЯНЫЙ ДЕРВИШ Соловьи на кипарисах, и над озером луна, Камень черный, камень белый, много выпил я вина. Мне сейчас бутылка пела громче сердца моего: "Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его!"

Виночерпия взлюбил я не сегодня, не вчера, Не вчера и не сегодня пьяный с самого утра. И хожу и похваляюсь, что узнал я торжество: "Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его!"

Я бродяга и трущобник, непутевый человек, Всё, чему я научился, всё забыл теперь навек, Ради розовой усмешки и напева одного: "Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его!"

Вот иду я по могилам, где лежат мои друзья, О любви спросить у мертвых неужели мне нельзя? И кричит из ямы череп тайну гроба своего: "Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его!"

Под луною всколыхнулись в дымном озере струи, На высоких кипарисах замолчали соловьи, Лишь один запел так громко, тот, не певший ничего: "Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его!" [Февраль 1921] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ЛЕОПАРД

Если убитому леопарду не

опалить немедленно усов, дух

1000

его будет преследовать

охотника.

Абиссинское поверье

Колдовством и ворожбою В тишине глухих ночей Леопард, убитый мною, Занят в комнате моей.

Люди входят и уходят, Позже всех уходит та, Для которой в жилах бродит Золотая темнота.

Поздно. Мыши засвистели, Глухо крякнул домовой, И мурлычет у постели Леопард, убитый мной.

"По ущельям Добробрана Сизый плавает туман. Солнце, красное, как рана, Озарило Добробран.

Запах меда и вервены Ветер гонит на восток, И ревут, ревут гиены, Зарывая нос в песок.

Брат мой, брат мой, ревы слышишь, Запах чуешь, видишь дым? Для чего ж тогда ты дышишь Этим воздухом сырым?

Нет, ты должен, мой убийца, Умереть в стране моей, Чтоб я снова мог родиться В леопардовой семье."

Неужели до рассвета Мне ловить лукавый зов? Ах, не слушал я совета, Не спалил ему усов!

Только поздно! Вражья сила Одолела и близка: Вот затылок мне сдавила, Точно медная рука...

Пальмы... С неба страшный пламень Жжет песчаный водоем... Данакиль припал за камень С пламенеющим копьем.

Он не знает и не спросит, Чем душа моя горда, Только душу эту бросит, Сам не ведая куда.

И не в силах я бороться, Я спокоен, я встаю. У Жирафьего колодца Я окончу жизнь мою. [1919?] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

МОЛИТВА МАСТЕРОВ Я помню древнюю молитву мастеров: Храни нас, Господи, от тех учеников,

Которые хотят, чтоб наш убогий гений Кощунственно искал всё новых откровений.

Нам может нравиться прямой и честный враг, Но эти каждый наш выслеживают шаг.

Их радует, что мы в борении, покуда Петр отрекается и предает Иуда.

Лишь небу ведомы пределы наших сил, Потомством взвесится, кто сколько утаил.

Что создадим мы впредь, на это власть Господня, Но что мы создали, то с нами посегодня.

Всем оскорбителям мы говорим привет, Превозносителям мы отвечаем - нет!

Упреки льстивые и гул молвы хвалебный Равно для творческой святыни непотребны.

Вам стыдно мастера дурманить беленой, Как карфагенского слона перед войной. Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ДЕВА-ПТИЦА Пастух веселый Поутру рано Выгнал коров в тенистые долы Броселианы.

Паслись коровы, И песню своих веселий На тростниковой Играл он свирели.

И вдруг за ветвями Послышался голос, как будто не птичий, Он видит птицу, как пламя, С головкой милой, девичьей.

Прерывно пенье, Так плачет во сне младенец. В черных глазах томленье, Как у восточных пленниц.

Пастух дивится И смотрит зорко: "Такая красивая птица, А стонет так горько",

Ее ответу Он внемлет, смущенный: "Мне подобных нету На земле зеленой.

Хоть мальчик-птица, Исполненный дивных желаний, И должен родиться В Броселиане,

Но злая Судьба нам не даст наслажденья: Подумай, пастух, должна я Умереть до его рожденья.

И вот мне не любы Ни солнце, ни месяц высокий, Никому не нужны мои губы И бледные щеки.

Но всего мне жальче, Хоть и всего дороже, Что птица-мальчик Будет печальным тоже.

Он станет порхать по лугу, Садиться на вязы эти И звать подругу, Которой уж нет на свете.

Пастух, ты, наверно, грубый, Ну, что ж, я терпеть умею, Подойди, поцелуй мои губы И хрупкую шею.

Ты юн, захочешь жениться, У тебя будут дети, И память о Деве-птице Долетит до иных столетий."

Пастух вдыхает запах Кожи, солнцем нагретой, Слышит, на птичьих лапах Звенят золотые браслеты.

Вот уже он в исступленьи. Что делает, сам не знает. Загорелые его колени Красные перья попирают.

Только раз застонала птица, Раз один застонала, И в груди ее сердце биться Вдруг перестало.

Она не воскреснет, Глаза помутнели, И грустные песни Над нею играет пастух на свирели.

С вечерней прохладой Встают седые туманы, И гонит он к дому стадо Из Броселианы. Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

* * * Из букета целого си 1000 реней Мне досталась лишь одна сирень, И всю ночь я думал об Елене, А потом томился целый день.

Все казалось мне, что в белой пене Исчезает милая земля, Расцветают влажные сирени За кормой большого корабля.

И за огненными небесами Обо мне задумалась она, Девушка с газельими глазами Моего любимейшего сна.

Сердце прыгало, как детский мячик, Я, как брату, верил кораблю, Оттого, что мне нельзя иначе, Оттого, что я ее люблю. [1917] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

* * * Много есть людей, что, полюбив, Мудрые, дома себе возводят, Возле их благословенных нив. Дети резвые за стадом бродят.

А другим - жестокая любовь, Горькие ответы и вопросы, С желчью смешана, кричит их кровь, Слух их жалят злобным звоном осы.

А иные любят, как поют, Как поют и дивно торжествуют, В сказочный скрываются приют; А иные любят, как танцуют.

Как ты любишь, девушка, ответь, По каким тоскуешь ты истомам? Неужель ты можешь не гореть Тайным пламенем, тебе знакомым?

Если ты могла явиться мне Молнией слепительной Господней, И отныне я горю в огне, Вставшем до небес из преисподней? [1917] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

* * * Вероятно, в жизни предыдущей Я зарезал и отца и мать, Если в этой - Боже Присносущий!Так позорно осужден страдать.

Каждый день мой, как мертвец, спокойный, Все дела чужие, не мои, Лишь томленье вовсе недостойной, Вовсе платонической любви.

Ах, бежать бы, скрыться бы, как вору, В Африку, как прежде, как тогда, Лечь под царственную сикомору И не подниматься никогда.

Бархатом меня покроет вечер, А луна оденет в серебро, И быть может не припомнит ветер, Что когда-то я служил в бюро. [1917] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

* * * Я конквистадор в панцире железном, Я весело преследую звезду, Я прохожу по пропастям и безднам И отдыхаю в радостном саду.

Как смутно в небе диком и беззвездном! Растет туман... но я молчу и жду И верю, я любовь свою найду... Я конквистадор в панцире железном.

И если нет полдневных слов звездам, Тогда я сам мечту свою создам И песней битв любовно зачарую.

Я пропастям и бурям вечный брат, Но я вплету в воинственный наряд Звезду долин, лилею голубую. [Осень 1905] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

* * * С тобой я буду до зари, Наутро я уйду Искать, где спрятались цари, Лобзавшие звезду.

У тех царей лазурный сон Заткал лучистый взор; Они - заснувший небосклон Над мраморностью гор.

Сверкают в золоте лучей Их мантий багрецы, И на сединах их кудрей Алмазные венцы.

И их мечи вокруг лежат В каменьях дорогих, Их чутко гномы сторожат И не уйдут от них.

Но я приду с мечом своим; Владеет им не гном! Я буду вихрем грозовым, И громом, и огнем!

Я тайны выпытаю их, Все тайны дивных снов, И заключу в короткий стих, В оправу звонких слов.

Промчится день, зажжет закат, Природа будет храм, И я приду, приду назад, К отворенным дверям.

С тобою встретим мы зарю, Наутро я уйду, И на прощанье подарю Добытую звезду. [Осень 1905] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ПЕСНЬ ЗАРАТУСТРЫ Юные, светлые братья Силы, восторга, мечты, Вам раскрываю объятья, Сын голубой высоты.

Тени, кресты и могилы Скрылись в загадочной мгле, Свет воскресающей силы Властно царит на земле.

Кольца роскошные мчатся. Ярок восторг высоты; Будем мы вечно встречаться В вечном блаженстве мечты.

Жаркое сердце поэта Блещет как звонкая сталь. Горе не знающим света! 1000

Горе обнявшим печаль! [Осень 1905] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

CREDO Откуда я пришел, не знаю... Не знаю я, куда уйду, Когда победно отблистаю В моем сверкающем саду.

Когда исполнюсь красотою, Когда наскучу лаской роз, Когда запросится к покою Душа, усталая от грез.

Но я живу, как пляска теней В предсмертный час больного дня, Я полон тайною мгновений И красной чарою огня.

Мне все открыто в этом мире И ночи тень, и солнца свет, И в торжествующем эфире Мерцанье ласковых планет.

Я не ищу больного знанья, Зачем, откуда я иду; Я знаю, было там сверканье Звезды, лобзающей звезду.

Я знаю, там звенело пенье Перед престолом красоты, Когда сплетались, как виденья, Святые белые цветы.

И жарким сердцем веря чуду, Поняв воздушный небосклон, В каких пределах я ни буду, На все наброшу я свой сон.

Всегда живой, всегда могучий, Влюбленный в чары красоты. И вспыхнет радуга созвучий Над царством вечной пустоты. [Осень 1905] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ГРЕЗА НОЧНАЯ И ТЕМНАЯ На небе сходились тяжелые, грозные тучи, Меж них багровела луна, как смертельная рана, Зеленого Эрина воин, Кухулин могучий Упал под мечом короля океана, Сварана.

И волны шептали сибиллы седой заклинанья, Шатались деревья от песен могучего вала, И встретил Сваран исступленный в грозе ликованья Героя героев, владыку пустыни, Фингала.

Друг друга сжимая в объятьях, сверкая доспехом, Они начинают безумную, дикую пляску, И ветер приветствует битву рыдающим смехом, И море грохочет свою вековечную сказку.

Когда я устану от ласковых, нежных объятий, Когда я устану от мыслей и слов повседневных Я слышу, как воздух трепещет от гнева проклятий, Я вижу на холме героев, могучих и гневных. [Осень 1905] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ПЕСНЯ О ПЕВЦЕ И КОРОЛЕ Мой замок стоит на утесе крутом В далеких, туманных горах, Его я воздвигнул во мраке ночном С проклятьем на бледных устах.

В том замке высоком никто не живет, Лишь я его гордый король, Да ночью спускается с диких высот Жестокий, насмешливый тролль.

На дальнем утесе, труслив и смешон, Он держит коварную речь, Но чует, что меч для него припасен, Не знающий жалости меч.

Однажды сидел я в порфире златой, Горел мой алмазный венец, И в дверь постучался певец молодой, Бездомный бродячий певец.

Для всех, кто отвагой и силой богат, Отворены двери дворца; В пурпуровой зале я слушать был рад Безумные речи певца.

С красивою арфой он стал недвижим, Он звякнул дрожащей струной, И дико промчалась по залам моим Гармония песни больной.

"Я шел один в ночи беззвездной В горах с уступа на уступ И увидал над мрачной бездной, Как мрамор белый, женский труп.

Влачились змеи по уступам, Угрюмый рос чертополох, И над красивым женским трупом Бродил безумный скоморох.

И смерти дивный сон тревожа, Он бубен потрясал в руке, Над миром девственного ложа Плясал в дурацком колпаке.

Едва звенели колокольца, Не отдаваяся в горах, Дешевые сверкали кольца На узких сморщенных руках.

Он хохотал, смешной, беззубый, Скача по сумрачным холмам, И прижимал больные губы К холодным девичьим губам.

И я ушел, унес вопросы, Смущая ими божество, Но выше этого утеса Не видел в мире ничего".

Я долее слушать безумца не мог, Я поднял сверкающий меч, Певцу подарил я кровавый цветок В награду за дерзкую речь.

Цветок зазиял на высокой груди, Красиво горящий багрец... "Безумный певец, ты мне страшен, уйди". Но мертвенно бледен певец.

Порвалися струны, протяжно звеня, Как арфу его я разбил За то, что он плакать заставил меня, Властителя гордых могил.

Как прежде, в туманах не видно луча, Как прежде, скитается тролль. Он, бедный, не знает, бояся меча, Что властный рыдает корол 1000 ь.

По-прежнему тих одинокий дворец, В нем трое, в нем трое всего: Печальный король, и убитый певец, И дикая песня его. [Осень 1905] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

РАССКАЗ ДЕВУШКИ В вечерний час горят огни... Мы этот час из всех приметим, Господь, сойди к молящим детям И злые чары отгони!

Я отдыхала у ворот Под тенью милой, старой ели, А надо мною пламенели Снега неведомых высот.

И в этот миг с далеких гор Ко мне спустился странник дивный. В меня вперил он взор призывный, Могучей негой полный взор.

И пел красивый чародей: "Пойдем со мною на высоты, Где кроют мраморные гроты Огнем увенчанных людей.

Их очи дивно глубоки, Они прекрасны и воздушны, И духи неба так послушны Прикосновеньям их руки.

Мы в их обители войдем При звуках светлого напева, И там ты будешь королевой, Как я могучим королем.

О, пусть ужасен голос бурь И страшны лики темных впадин, Но горный воздух так прохладен И так пленительна лазурь".

И эта песня жгла мечты, Дарила волею мгновенья И наряжала сновиденья В такие яркие цветы.

Но тих был взгляд моих очей, И сердце, ждущее спокойно, Могло ль прельститься цепью стройной Светло-чарующих речей.

И дивный странник отошел, Померкнул в солнечном сиянье, Но внятно - тяжкое рыданье Мне повторял смущенный дол.

В вечерний час горят огни... Мы этот час из всех приметим, Господь, сойди к молящим детям И злые чары отгони. [Осень 1905] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ЛЮДЯМ НАСТОЯЩЕГО Для чего мы не означим Наших дум горячей дрожью, Наполняем воздух плачем, Снами, смешанными с ложью.

Для того ль, чтоб бесполезно, Без блаженства, без печали Между Временем и Бездной Начертить свои спирали.

Для того ли, чтоб во мраке, Полном снов и изобилья, Бросить тягостные знаки Утомленья и бессилья.

И когда сойдутся в храме Сонмы радостных видений, Быть тяжелыми камнями Для грядущих поколений. [Осень 1905] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ЛЮДЯМ БУДУЩЕГО Издавна люди уважали Одно старинное звено, На их написано скрижали: "Любовь и Жизнь - одно". Но вы не люди, вы живете, Стрелой мечты вонзаясь в твердь, Вы слейте в радостном полете Любовь и Смерть.

Издавна люди говорили, Что все они рабы земли И что они, созданья пыли, Родились и умрут в пыли. Но ваша светлая беспечность Зажглась безумным пеньем лир, Невестой вашей будет Вечность, А храмом - мир.

Все люди верили глубоко, Что надо жить, любить шутя И что жена - дитя порока, Стократ нечистое дитя. Но вам бегущие годины Несли иной нездешний звук, И вы возьмете на Вершины Своих подруг. [Осень 1905] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

ПРОРОКИ И ныне есть еще пророки, Хотя упали алтари. Их очи ясны и глубоки Грядущим пламенем зари.

Но им так чужд призыв победный, Их давит власть бездонных слов, Они запуганы и бледны В громадах каменных домов.

И иногда в печали бурной Пророк, не признанный у нас, Подъемлет к небу взор лазурный Своих лучистых, ясных глаз.

Он говорит, что он безумный, Но что душа его свята, Что он, в печали многодумной, Увидел светлый лик Христа.

Мечты Господни многооки, Рука Дающего щедра, И есть еще, как он, пророки Святые рыцари добра.

Он говорит, что мир не страшен, Что он Зари Грядущей князь... Но только духи темных башен Те речи слушают, смеясь. [Осень 1905] Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.