"Опасность" - читать интересную книгу автора (Гурский Лев)

РЕТРОСПЕКТИВА-2 12 октября 1921 года Берлин

Заскрипели половицы в коридоре, все ближе, ближе. Наконец, в дверь деликатно постучали.

Отто отложил перо, досадливо взглянул на недописанную страницу, потом со вздохом сказал:

– Да-да, фрау Бюхнер! Заходите.

Фрау Бюхнер осторожно приоткрыла дверь, просунула голову и, с почтением посмотрев на рабочий стол, заставленный пробирками, прошептала:

– Герр профессор, я иду на рынок…

– Ну, так в чем же дело? – нетерпеливо спросил Отто, искоса поглядывая на свой наполовину исписанный листок. Темно-синяя клякса, слетевшая с кончика пера, угодила прямо в середину написанной строки. Клякса напоминала голову сэра Вильяма Рамзая в профиль: аристократический нос, надменно поджатые губы, бетховенская копна седых волос. Сэр Вильям всегда называл его «мой мальчик». «Мой мальчик, ты опять разбил спектральную трубку? – Да, сэр, но университетский стеклодув… – Ладно, не огорчайся. Стекло бьется к удаче. Завтра повторим опыт». Отто аккуратно промокнул кляксу, отчего шевелюра сэра Вильяма сделалась еще более пышной. «Ну вот я и не мальчик, – подумал Отто. – Мне сорок два года, я ординарный профессор Берлинского университета… И что же?»

Фрау Бюхнер возле двери осторожно кашлянула.

– Деньги кончились, герр профессор, – трагическим шепотом проговорила она. – Вы вчера изволили попросить спаржу, а зеленщик со вчерашнего дня перестал отпускать в долг. И молочник сказал мне, что в стране инфляция и даже для постоянных клиентов он вынужден отменить кредит. Я знаю место, где все дешевле и можно поторговаться, но там требуют наличные…

Отто в последний раз тоскливо взглянул на формулу оборванную на середине, на бледную кляксу рядом с формулой и затем поднялся из-за стола. Утро было потеряно для работы, хотя экономка была тут совершенно ни при чем. Легко было поставить эксперимент и даже получить впечатляющий результат. Но чтобы согласовать этот результат с аксиомами теоретической физики… Майн готт! Проще пересмотреть аксиомы.

– Всем нужны наличные, фрау Бюхнер, – ворчливо заметил он, подходя к конторке. – Только в нашем университете почему-то считают, будто физики настолько невежественны во всех остальных областях науки, что не знают ничего про инфляцию. Поэтому ассистент на кафедре германской филологии получает в три раза больше, чем у нас. Конечно, у него тяжелая работа: он переставляет манускрипты с места на место. А у нас ассистент всего лишь балуется с изотопами.

– Безобразие! – немедленно поддакнула экономка. Она смутно разбиралась в научных тонкостях и едва ли бы, наверное, смогла отличить физика от филолога. Но в правоту герра Отто она верила неукоснительно.

Отто старательно пересчитал кредитки и протянул толстую пачку фрау Бюхнер. Та с готовностью подставила свою потертую зеленую сумку, с которой ходила за покупками. В кошельке нынешние деньги давно уже не помещались.

– Здесь пять тысяч, – объявил профессор экономке. – На сегодня хватит, как вы думаете?

Фрау Бюхнер добросовестно зашевелила губами, производя сложные расчеты. Лоб ее покрылся складками.

– Маргарин – шестьсот марок, – забормотала она, уставившись куда-то в потолок. – Хлеб – двести, спаржа – триста семьдесят с учетом долга… И еще мяснику, и купить картофеля на рынке…

– Не забудьте про столовое вино, – напомнил Отго.

– Одну бутылку?

– Одну. Нет, лучше две.

Фрау Бюхнер закончила все подсчеты и удовлетворенно кивнула:

– Пяти тысяч, пожалуй, хватит. А вино, герр профессор, я с вашего позволения возьму в лавочке у Кранаха. Он нам всегда делает скидку из уважения к вашей физике.

Профессор хмыкнул про себя. Какое там уважение!

Кранах-младший, губошлеп Людвиг, был весьма нерадивым студентом на его факультете. И только папашино вино, отпускаемое в пользу университета, примиряло герра ректора с бесконечными Людвиговыми неудами. При этом Людвиг не был тупицей, вовсе нет. Просто веселым оболтусом и большим любителем выпить и подраться. Когда же он был трезв и приходил на лекции, то задавал герру профессору вполне дельные вопросы…

– Я приду через полчаса, – сообщила экономка и, крепко сжав сумочку с деньгами, притворила за собой дверь. Через несколько секунд скрип половиц стих.

Отто вернулся к столу, сел, вновь придвинул к себе листок, обмакнул перо в чернильницу и задумался. Клякса-Рамзай подмигнула ему из середины формулы. Это был явный и безнадежный тупик. Недаром Лиза, узнав первой о результате опыта, только сочувственно улыбнулась. «Ты превзошел самого себя, – сказала она, бегло перелистав его рабочие записи. – Ты уже почти ответил на вопрос „как?“. Осталось ответить на пустяковый вопрос „почему?“.» В самом деле – пустяк. Десяток-другой новых седых волос на его голове, язва, нервный тик – и ты у цели. Наука требует жертв. Цум тойфель! Перо в руке подпрыгнуло, и новая жирная клякса легла в двух сантиметрах от первой. Вторая походила на Резерфордову модель атома… Нет, так и свихнуться недолго. Начнем-ка все заново.

Решительным росчерком пера Отто перечеркнул весь предыдущий абзац вместе с незаконченной формулой и двумя кляксами и начал быстро писать, стараясь не упустить мысль: «Теперь нетрудно предположить, что благодаря разработанному нами методу радиоактивной отдачи…»

В дверь деликатно постучали.

– Я занят, фрау Бюхнер! – раздраженно крикнул Отю. – Если денег не хватает, можете не брать маргарина… и вина… и вообще ничего!

– Простите, герр профессор, – раздался из-за двери виноватый голос экономки. – К вам тут посетитель. Я уже собиралась уходить и сказала ему, что герр Отто работает, но он так просил, так настаивал…

Острие пера споткнулось о какое-то бумажное волоконце, ученый попытался высвободить перо, и в результате лист пересекла рваная царапина. Профессор сосредоточенно сложил лист вчетверо, разорвал, сунул обрывки в тигель и с наслаждением поджег. И только тогда немного успокоился.

– Пусть войдет! – громко произнес герр Отто. – Но предупредите его, что профессор сможет уделить ему только пятнадцать минут. – Кто бы он ни был, – добавил он про себя. – Хоть сам ректор. Хоть бургомистр… Хоть дьявол.

Через несколько секунд раздался скрип половиц, дверь в комнату распахнулась, и на пороге показался посетитель. Профессор с недовольством оглядел пришельца. Это был не дьявол и даже не бургомистр. Какой-то незнакомый гауптман в мундире рейхсвера. Судя по тому, что мундир был основательно потрепан, а его владелец – еще более основательно небрит, гость уже давно расстался с армией и только донашивает форму. Бывший гауптман бывшей армии опирался на грязноватую трость, в другой руке у него была картонная папка.

– Вы – профессор Отто Ган? – с порога поинтересовался гость. Несмотря на солидную комплекцию, голос пришельца оказался неожиданно тонким и визгливым.

Профессор встал из-за стола и сделал шаг навстречу гостю.

– Да, вы не ошиблись, – холодно произнес он. – Простите, с кем имею удовольствие…

Бывший гауптман коротко представился. Фамилия ученому решительно ничего не говорила. По всей вероятности, бывший вояка надеялся найти работу на факультете и желал получить совет или протекцию.

Вакансия лаборанта – последняя из оставшихся – была заполнена две недели назад. К тому же герр Отто сомневался, что пришелец с тростью согласился бы мыть пробирки и готовить к опытам лабораторный стол.

– Если вы пришли насчет вакансии… – начал было ученый.

– Нет, – бесцеремонно перебил его гость. – Я интересуюсь наукой и пришел поговорить с вами о вашем радии. Вы ведь занимаетесь радием, не так ли?

– Торием, а не радием, – печально поправил Отто Ган хромого гауптмана, интересующегося наукой. Он уже понял, какого сорта будет разговор, и в очередной раз за это утро почувствовал тоску. Гость был, без сомнения, безумцем. Одним из сотен и сотен ветеранов войны, которым четыре года на передовой окончательно свернули мозги набекрень. Все они читали газеты, были очень бедны, очень деятельны и имели в запасе массу гениальных прожектов. «Бьюсь об заклад, – подумал профессор Ган, – что он сейчас предъявит мне газетную вырезку…»

– Торием, радием… Какая разница! – отмахнулся пришелец. Широко шагая, он приблизился к профессорскому столу, небрежно отодвинул в сторону бумагу, чернильницу, лабораторную посуду. После чего развязал тесемки своей папки и высыпал на стол целый ворох газетных вырезок. Здесь были статьи из солидных еженедельников – и одновременно с этим из бульварных газетенок и журнальчиков, чуть ли не из «Люстиге Блеттер». Бумажную пирамиду увенчала та самая глупая заметка из «Берлине Тагеблатт», которая в свое время так развеселила коллег по физическому факультету. При виде этой вырезки тоска профессора Гана усилилась. Тем более что, как он успел заметить, статья была вся исчеркана красным карандашом.

– Если вы пришли по поводу этой заметки, – поспешно проговорил ученый, – то к измышлениям корреспондента я абсолютно не причастен. Он переврал все, что можно было переврать. То, что он сообщил якобы от моего имени о природе изотопного обмена, – полная бессмыслица.

Гауптман, не слушая хозяина кабинета, приставил свою трость к столу и принялся ворошить свои вырезки. В конце концов он нашел то, что хотел, и деловито сказал:

– В вашей физике я не очень-то разбираюсь. «Прекрасное начало разговора, – подумал Отто Ган. – Многообещающее».

– Во время войны я был простым летчиком. Бомбил позиции русских и лягушатников, – между тем продолжил визитер. – Совершенно дурацкое занятие, доложу я вам.

«Да он пацифист! – удивился про себя профессор. – А по виду никогда не скажешь…» Следующие слова гостя тут же показали, что герр Отто Ган несколько поторопился с выводами.

– М-да, в высшей степени дурацкое! – повысив голос, повторил гость. – Поражающие качества наших бомб были омерзительными. С таким же успехом можно было метать вниз мешки с овсом. Даже прицельное бомбометание почти не давало эффекта. Дюжина оторванных рук – и это в лучшем случае. В лучшем!

«Маньяк, как я и предполагал, – поставил мысленный диагноз ученый. – Как бы его выпроводить отсюда, пока он не разбушевался и не переколотил своей тростью всю стеклянную посуду?»

– Вы ошиблись адресом, милейший, – проговорил Отто, стараясь, чтобы его голос прозвучал как можно мягче. – Я не химик. Я не занимаюсь взрывчатыми веществами…

– А чем же вы, по-вашему, занимаетесь? – бесцеремонно оборвал его небритый гауптман. – Вот вы сами сказали корреспонденту, – гость ткнул пальцем с обкусанным ногтем в злополучную газетную заметку, – если удастся высвободить энергию, которую таят в себе радиоактивные элементы, ее тротиловый эквивалент составил бы…

Отто Ган застонал про себя. Ну почему он сразу не подал на газету в суд? Или, по крайней мере, почему не вызвал редактора на дуэль? В молодости студент-физик Отто, помнится, неплохо фехтовал.

– Ничего подобного я не говорил и сказать не мог, – устало произнес профессор. – Эта безграмотная фраза – целиком на совести репортера «Берлине Тагеблатт». Тротиловый эквивалент здесь абсолютно ни к чему…

– Но позвольте! – упрямо сказал гауптман, таращась то на Гана, то на свои вырезки. – Я веду учет вашей физике. Вот… В 1903 году фрау Кюри открыла радий… В 1909 году герр Содди открыл распад радиоактивного атома… В том же году вы, профессор, вместе с фройляйн Мейтнер открыли…

Отто Ган издал глубокий вздох.

– Драгоценный мой гауптман, – чуть ли не простонал он. – Я ценю вашу самоотверженность. Но все, о чем вы толкуете, не имеет ни малейшего отношения к бомбардировкам русских или французских позиций. И к бывшим, и к будущим. Проблема энергии атомного ядра представляет сугубо теоретический интерес. И притом, извините, только для узких специалистов вроде меня или Лизы Мейтнер. Я ведь не берусь толковать с вами о бипланах и цеппелинах, верно?

Гость пристально посмотрел в глаза профессору.

– Тогда почему же, – недоверчиво проговорил он, – во время битвы на Марне ваша фрау Кюри, я читал, перевезла свой запас радия из Парижа в Бордо, подальше от линии фронта? Чего она боялась?

Отто Ган постарался взять себя в руки. Если он сейчас же не выпроводит гостя, этот бессмысленный разговор может продлиться бог знает сколько времени.

– Одна десятая грамма чистой соли радия стоит сегодня пятнадцать тысяч долларов, – медленно, с нажимом произнес он. – Использование в военном деле такого дорогого элемента – даже если бы его и можно было как-то использовать в бомбах! – разорило бы даже богатую страну вроде Североамериканских Соединенных Штатов. Прошу вас, выкиньте из головы мысль о радиевой бомбе. Это чушь, бред, выдумка безграмотных газетчиков… Вы меня понимаете?

К счастью, внушительная сумма в долларах произвела на гауптмана впечатление.

– Пятнадцать тысяч, – забормотал он. – Это, если перевести в марки по сегодняшнему курсу…

– Именно, – подтвердил профессор Ган, радуясь своей сообразительности. – Дешевле делать бомбы из золота.

С этим словами он быстро собрал гауптмановы вырезки обратно в папку, сунул ее в руку гостю, подал ему трость и осторожно начал подталкивать к двери. Теперь гауптман не сопротивлялся, больше не спорил и позволил физику дать выпроводить себя на улицу.

Когда фрау Бюхнер, нагруженная свертками, вернулась с базара, она застала герра профессора в бодром расположении духа. Лист бумаги, лежащий на столе перед ним, был исписан почти до конца. Раздражение, вызванное нелепым спором с хромоногим гауптманом, неожиданно принесло свои плоды: формулировка, которая так долго не давалась в руки, теперь возникла в голове будто бы сама собой. Явление ядерной изомерии – вот как это будет называться. Да, именно так. «Лизе наверняка понравится, – подумал Отто Ган. – Она обожает четкость формулировок».

– Ваш посетитель уже ушел? – поинтересовалась фрау Бюхнер.

– Да, мне довольно быстро удалось его выставить, – не без гордости ответил ученый. – Псих, разумеется. Помешался на бомбах. Некто Гейринк… или Геринг. Точно, Геринг. Если еще когда-нибудь придет, скажите ему, что меня нет дома.

Taken: , 1