"Инго и Инграбан" - читать интересную книгу автора (Фрейтаг Густав)

7. Инго при дворе короля

Вольф, ведший передовой отряд, остановился на одном из возвышений и указал вдаль. Перед всадниками открылся на занесенной снегом местности величественный королевский замок: высокие стены, толстые башни и между ними темно-красные черепичные кровли королевских строений. Вид, устрашающий любого неприятеля.

– Нетрудно птице будет залететь в такую клетку, но не каждой удастся выбраться оттуда, – проворчал Бертар.

С дальней башни раздался отрывистый звук рога.

– Башенный страж зашевелился; теперь – рысью, чтобы они видели нашу поспешность.

Витязи поднялись по дороге между двух скал к внешнему каменному укреплению, сооруженному перед мостом и защищаемому вооруженными ратниками.

– Готовясь принять нас, они заперли ворота, – съязвил Бертар и ударил по ним железной колотушкой.

Башенный страж сверху осведомился об имени прибывших и их цели. Однако еще долго пришлось ждать отряду, и нетерпеливо перебирали копытами кони, прежде чем со скрипом отворились тяжелые ворота и на землю опустился подъемный мост. Всадники въехали во двор замка, во всех дверях которого толпились вооруженные люди; дворецкий вышел навстречу гостям, еще раз послышались вопросы и ответы, после чего этот человек предложил вандалам сойти с коней и привел витязей к большим королевским хоромам.

– Где хозяин?! – с досадой воскликнул Бертар. – Мой король не привык переступать через порог, на котором не стоит сам хозяин.

Но в это мгновение дверь хором отворилась, и у входа остановился король Бизино, окруженный своими благородными мужами, а возле него Гизела с сыном.

– Долго и тщетно ждали мы тебя, чужеземец, и медлен был ход твоего коня от лесов до моего жилища, – мрачно начал король.

Но Гизела тотчас выступила вперед, подала витязю свою белую руку и наклоном головы приветствовала его спутников.

– Когда я была ребенком, не больше, чем теперь мой сын, я видела тебя, витязь, в палатах бургундов, но ни прошлое, ни дружба не забыты нами. Подай руку родственнику, – велела она мальчику, – и постарайся быть столь же славным в народе витязем, как и он.

Ребенок протянул ему руку. Инго приподнял малютку, поцеловал его, и мальчик тотчас ласково повис на шее у витязя. Подошел король, и в сопровождении царственной четы Инго последовал в хоромы, обмениваясь с супругами приветствиями; наконец король приказал своему дворецкому провести гостей в приготовленное для них помещение. Инго вернулся к своей дружине; лица турингов стали поласковей – то один, то другой воин подходил к чужеземцам и приветствовал их. Служители принесли в отведенные гостям покои яств и напитков, подушек и одеял, а снова вошедший дворецкий пригласил Инго к королевскому столу.

Поздно вечером вернулся Инго в покои своих ратников, сопровождаемый служителем и факельщиком. У дверей сидел Бертар – у ног он держал свой боевой меч, а щит прислонил к косяку; его седая борода и кольчуга под полотняным кафтаном блестели при свете факелов. Инго поклоном отпустил служителей, а Бертар воткнул факел в большой, с рост человека подсвечник, возвышавшийся посреди комнаты, и свет озарил ряды ратников, спавших на полу на тюфяках; возле них лежали мечи, в изголовьях – щиты и кольчуги.

– Верный же ты страж, – сказал Инго, – а как тебе нравятся наши новые хозяева?

– Косятся, – засмеялся старик, – Справедлива пословица: чем могущественнее король, тем злее блохи в простынях, которые он стелет заезжему гостю. Скуден был хозяйский ужин, но королева прислала вина и сладких закусок; утомленные дорогой, но сытые, твои ратники лежат подле щитов своих. Обширно помещение это, – продолжал он, вглядываясь в темные углы, – там, на возвышении устроили тебе господское ложе. Заметь себе, король: в каменных стенах огромного замка это единственное деревянное строение; стоит оно вплотную к высокой стене, и если ночью кто-нибудь из королевских ратников поднесет факел к этой деревяшке и запрет дверь, то вспыхнет пламенем дом, и треск огня немногим нарушит сон владетелей замка.

Инго обменялся со стариком взглядом и тихо спросил:

– Каков привет ратников королевских?

– Крадутся, что лисы к гнезду; не привычен им придворный обычай, и похваляются они могуществом своего повелителя, пытливо поглядывая на наше оружие. Сдается мне, что надеются они обменяться с нами сильными ударами мечей. Мой король порой бывал окружен врагами, но никогда еще преграда не была столь крепка.

– Король Бизино и сам не знает, чего он хочет, а королева к нам благосклонна.

– Никто из прислуги не восхвалял красоту королевы, – возразил старик. – Из этого я заключаю, что они побаиваются своей госпожи. Быть может, тревога сломает моего короля и поможет ему соснуть ненадолго. Погашу-ка факелы, чтобы их свет не указал стреле места, где стоит твое ложе. Первая ночь для гостя всегда самая трудная.

– Быть может, она же и последняя, – отозвался Инго. – Теперь моя очередь сторожить, иди на постель.

– Не думаешь ли ты, что старик уснет, если не смыкается глаз твой?

Он поставил для Инго у входа стул – там тень скрывала сидевших – затем снова уселся на свою скамейку, положил руки на рукоятку меча, прислушиваясь к шорохам на дворе и порой поглядывая на вызвездившееся небо холодной зимней ночи.

– Говорят, будто высокие звезды восседают на серебряных седалищах и предохраняют они угнетенного от бед, с мольбой взирающего на них человека, – благоговейно начал Бертар. – Я дряхлый ствол и пора бы уже срубить меня, но иногда я желаю тебе, король, боя с благородными врагами, славного исхода для твоих трудов. Видел я в лесах добрую, преданную тебе женщину, и боюсь я теперь для тебя мрачных туч ночи, заслоняющих нас от света звезд, опасаюсь ночной бури, проносящейся по кровле, и полагаю, что во мраке исполнит король внушения своего злобного духа.

– Тебе известно, что мы умеем преодолевать невзгоды холодного гостеприимства, – ответил Инго.

Старик улыбнулся от приятных воспоминаний и велеречиво продолжил:

– Всегда я радуюсь, когда железо свободно летит по воздуху: значит, поле открытое, а свет получше, чем от пылающего дерева. Однако ж разумно говоришь ты, король, многое неверно на грешной земле, но нет ничего более обманчивого, как ожидание перед битвой. Чем дольше походишь меж мечей и копий, тем меньше думаешь о ее исходе, и, чтобы все высказать тебе, я полагаю, что высокие жены судеб с улыбающимися устами мечут перед битвой жребии наши. Словно шутя, то готовят они нам смертельную опасность, то снова весело вытаскивают нас за волосы, порой опьяняют чувства победными мечтами и наконец мертвыми укладывают нас на сырую землю. Но как ни испытывают они сердце мужа, а все же мы, воины, приятны им на земле, а позже и в ином месте.

Речь его была прервана свистом и ударом; к месту, где сидел Инго, со двора прилетела стрела и, ударившись наконечником о ножны меча, упала на пол. Неподвижно сидели мужи, но за этим нападением не последовало ни новых неожиданностей, ни крика.

– Ложись-ка спать, дуралей! – вскричал Бертар, обращаясь к темной тени, скрывшейся во мраке возле домов. – А стрела из охотничьего колчана.

– Это товар, оставленный нам Тертуллием, – ответил Инго. – Король Бизино не прислал бы столь слабого привета.

Витязи сидели и ждали, но больше ничего не произошло; звезды медленно катились по небу на своих седалищах, объятый мраком, в глубоком безмолвии стоял замок королевский. Наконец Бертар сказал:

– Сон уже носится над хмельными ратниками короля, пора и тебе подумать об отдыхе.

И подойдя к спавшим, он разбудил Вольфа. Молодой воин проворно вскочил на ноги и провел своего господина до постели, затем, взяв щит и копье, остался со стариком сторожить у дверей, пока сероватый свет занимавшегося дня не скользнул по небу.

На этот день была объявлена большая охота. На свободной площадке перед королевскими хоромами нетерпеливо перебирали ногами кони, свора псов, с трудом сдерживаемая на ремнях сильными псарями, подавала злобные голоса, веселой толпой в ожидании короля собрались воины. Прислонившись к коню, Инго тоже ждал отъезда. Наконец и король, любивший охоту даже больше, чем добрую выпивку, пришел в охотничьей одежде, с тяжелым копьем в руке. Рога протрубили утреннее приветствие, и весело подойдя к Инго, король громко спросил:

– Как почивал ты ночью? Я только узнал, что со времени отцов ты в кровном родстве с королевой; приветствую тебя при моем дворе как родственника.

Услышав эти слова, ратники изумленно переглянулись, Инго же почтительно ответил:

– Благодарю короля, столь милостиво приветствующего меня.

– Так и быть, – продолжал Бизино, – испытай сегодня подле нас силу твоего копья.

Он сел на коня, ворота распахнулись, опустился мост, и ринулись вперед собаки, а за ними поезд вершников. Инго легко правил конем, который, подобно своему господину, радовался свободной земле под копытами. Витязь ехал близ короля, а тот внимательно вглядывался в благородный облик гостя и самоуверенную силу, с какой Инго управлял мощным охотничьим конем. Иногда Бизино ласково разговаривал с ним, как со старым товарищем, так что королевские ратники шептали друг другу: «К чему кот величает мышку тетушкой, если она у него в когтях?» Но не таково было мнение короля – ему полюбился Инго, в его ушах еще звучали благосклонные речи королевы о чужеземце, а еще помнил он о сыне, который был ему дороже всего на свете. И король подумал, что Инго действительно веселый товарищ, на которого приятно смотреть. «Почему же не делать ему добро, покуда можно терпеть его в числе живых? Есть ведь другие, смерть которых была бы для меня полезнее». Его ласка шла прямо от сердца, и с удовольствием слушал он рассказы о силе льва, которого Инго видел в башне аллеманских королей.

Вскоре охотников принял дубовый лес, а до тех пор глаза королевы следили за воинами с высоты башенных зубцов. Она кликнула прислугу и спустилась в опустевший двор. К удивлению слуг, королева остановилась у поварни и сказала там несколько слов о предстоящем торжественном обеде – редко удостаивавшийся такой чести повар обещал показать все свое умение в изготовлении блюд охотничьего обеда. Подойдя к дому, где разместились гости, она услышала стук молотка – Бертар сидел у двери и, натачивая наконечники копий, тихо напевал заговор острому железу. Королева решительным жестом приказала своей свите отойти назад и, остановившись возле ступенек, глядела на старого витязя. Бертар поднял глаза и, сбросив кожаный передник, почтительно вышел навстречу королеве.

– Какого зверя намерен ты низложить железом, витязь короля Инго? – спросила Гизела. – Ведь ты сидишь в замке, в то время как собаки рыщут в лесу.

– Затачиваю я снаряд для другого охотничьего клика, – ответил Бертар, – потому что далече славится по свету потеха королевская.

– Трудно твоему господину будет обойтись в лесу без боевого товарища.

– Зверя, что рыскает при солнечном свете, мой велитель убьет и сам со своими воинами, а ночью, волчьей охоте я помогу ему.

Королева пристально взглянула ему в глаза и шагнула вперед.

– Не впервые вижу я тебя, Бертар, и хотя с тех пор снег пал на твою голову, но я узнала тебя.

– Не тверда память старика; многих я видел с того дня, как скитаюсь с моим повелителем по миру, лишенный родины. В глаза мои заронились искры, когда пылал мой дом, так что не узнаю я прекрасного лица.

– По справедливости гневаешься ты, старик, на моих соотечественников. Отец твоего повелителя заключил некогда союз с моим отцом, но Гундамар, мой брат, забыл о клятвах и ратовал он на Одере союзником врагов наших, а меня еще ребенком услали в супружество королю турингов. Узнал ли ты меня теперь, Бертар?

– Стебель сделался красивым деревом, и иные, чем в былые времена, щебечут теперь птицы в его листве.

– Однако что ни год, то дерево цветет одним и тем же цветом, и старый витязь найдет в королеве друга. Доволен ли ты своим домом в замке и честно ли приветствовали тебя юноши короля?

– При дворах таков привет слуг, каков и господ, но твое благоволение, королева, ручается за добрую волю твоих приближенных.

Лицо королевы омрачилось.

– Это язык гордых гостей, – продолжала она с притворной улыбкой. – Полагаю, что веселее жилось вам в лесных избах.

– Мы странники, королева, а кто скитается безродным, тому в помощь быстрая сметка. Нет у него ни двора, ни жены, и берет он, что подаст ему день: добычу, напитки, женщин. Нет у него ни выбора, ни забот, и при расставании он беспечно помышляет о делах грядущего дня.

Старик заметил, что королева снова улыбнулась ему. Подойдя поближе, она сказала:

– Там, в башне, покои королевы. Если от копий своих ты подымешь глаза вот на то окно, то, быть может, там будет гореть свет, который наперед возвестит тебе охоту на волка.

И поклонившись, она вернулась к своей свите. Старик изумленно посмотрел ей вслед и, схватив молоток, стал колотить им – но на этот раз он уже не пел.

Следующей ночью сон гостей не был возмущен ни стрелой, ни лаем волков королевских. С каждым днем король становился все ласковее к гостям, расхваливал их придворные обычаи своим ратникам, в особенности их искусство управлять конями в воинских играх. Гермин, маленький сын короля, часто приходил к Инго, упражнялся перед ним своим детским оружием, гладил седую бороду Бертара и просил забавных побасенок. Однажды утром, на охоте, Инго полюбился королю пуще прежнего. В охотничьем задоре король заехал далеко вперед, и на крутояре соскочив с коня, поскользнулся на льду. В следующий миг он уже лежал, беззащитный, под рогами дикого быка. Подвергая опасности собственную жизнь, Инго отвлек от короля внимание разъяренного животного и убил его. Король поднялся и, хромая от ушиба, сказал:

– Теперь, когда мы одни и нет поблизости никого из моих вассалов, я вполне убедился в твоем добром расположении. Если бы ты не прибежал, подобно верному псу, то свирепый бык взметнул бы меня на рога, и никто не смог бы упрекнуть тебя. Чего никому не следует знать, то известно, однако ж, мне.

В тот же день король весело сидел за обедом на своем почетном месте, подле него – Гизела, с другой стороны – Инго.

– Нынче радуюсь я удачной охоте, – начал король, – радуюсь моей власти и золотой казне, о которой вы все знаете, и пью за здоровье витязя Инго, оказавшегося добрым товарищем в бою с горным быком. И все вы радуйтесь вместе со мной при виде серебряных блюд и кубков, стоящих перед глазами вашими в честь вам и мне. Побывал ты, Инго, при дворах могучих властителей; скажи же мне, витязь, видел ли ты где-нибудь лучшую утварь?

– Я славлю твой достаток, король; где полна сокровищница, там, полагаем мы, спокойно правит государь; опасаются его враждебные соседи и просто люди недобрые. Две добродетели всегда восхваляются в могучем правителе: умение вовремя наполнить казну вовремя раздать ее своим верным, чтобы, в случае нужды, они последовали за ним.

Слова эти вполне согласовывались с мнением сидящих за столом витязей, и с одобрительным шепотом они наклонили головы.

– Аллеманы тоже были богаты золотом, пока кесарь не опустошил их страну, – продолжал Инго. – Полагаю, однако ж, что они снова окрепнут, потому что падки они на поживу и разумеют улаживать дела с купцами. К тому же более других соблюдают они римский обычай: даже хлебопашцы живут у них в каменных домах, жены вышивают одежду пестрыми узорами, а во дворах у них висят сладкие гроздья винограда.

– Ты знаешь римских жен? – спросила королева. – Королевские ратники много дивного рассказывают об их красоте, хотя смугла у них кожа и черны волосы.

– Речи и телодвижения у них живые, ласково манит их приветливый взор, но редко мне случалось слышать похвалу их скромности.

– Ты побывал и в стране римлян? – с любопытством спросил король.

– Два года назад, – подтвердил Инго, – мирно въехал я в стены великого имперского города Трира, сопутствуя молодому королю Атанариху. И видел я там высокие своды и каменные стены, как бы сооруженные великанами. Густыми толпами ликует народ на улицах, но у воинов, стоявших у ворот с римскими знаменами на щитах, были наши глаза и наш язык; хотя и называли они себя римлянами.

– Чужеземцы учат нас своей мудрости: продают нам золото и вино, а мы обеспечиваем их силой мускулов; хвалю такой обмен, – ответил Гадубальд, которому было неприятно, когда порицали службу у римлян.

– Что касается меня, – начал Бертар, – то мало путного вижу я в хваленой мудрости римлян. Мне тоже довелось побывать у них, в больших каменных городах, когда мой повелитель Инго услал меня на юг, за Дунай, в Аугсбург, где селятся теперь швабы. С трудом проехал я через разрушенные городские стены и видел там много беспутного, неприятного даже зрелому человеку. Дома римлян стояли густой массой, подобно стаду овец в бурю; ни одного не видел я, где было бы довольно места для двора. И жил я в такой каменной норе, пол и стены которой были гладки и сверкали множеством пестрых красок. Верные швабы возвели, однако ж, соломенную крышу. Уверяю вас, тесно мне было по ночам среди камней, и радовался я утреннему щебетанию ласточек на соломенной крыше. Однажды ночью шел дождь, и на рассвете увидел я в луже воды на полу пару уток, не настоящих, впрочем, а нарисованных. Я подошел, ударил по полу моей боевой секирой и увидел, что это жалкая работа из множества маленьких камешков – каждый камешек был влеплен в пол, а сверху вылощен, как каменный топор. Из таких-то разноцветных камней и были сложены две птицы. Была то работа, над которой трудились многие люди в течение многих дней – а все для того только, чтобы обточить твердый камень. Мне это показалось чистым безумием, да и шваб мой был такого же мнения.

– Быть может, утка у них считается священной птицей, которая там редкость; иная птица водится везде, а иная – нет, – сказал Вальда, разумный человек из свиты королевы.

– Я и сам так думал, но моему хозяину было известно, что римляне изготовляют подобные вещи для собственного удовольствия, чтобы ходить по ним.

Мужчины рассмеялись.

– Разве наши дети не лепят из глины маленьких медведей, а из песка печи, и не по целым ли дням они забавляются этим вздором? Римляне превратились в ребятишек! – воскликнул Вальда.

– Правду говоришь ты. Маленькие камни они вытачивают в птиц, а между тем в римских лесах швабские воины возводят сложные укрепления. А когда римлянам хочется есть, то возлегают они на ковры, подобно женщинам, соблюдающим шестинедельный срок.

– Все, что ни говоришь ты об утках, и неверно, и нелепо! – возмутился Вольфганг, королевский воин. – Римлянам свойственно все воспроизводить в красках и камнях: не одних только птиц, но и львов, и сражающихся воинов. Умеют они изображать, словно живых, каждого бога и каждого витязя, себе в честь, а первым в память.

– Они лощат камень, но витязи, ратующие за них в битвах – нашей крови. Если в их обычаях любить дело холопов, то наш обычай – властвовать над холопами. Не хвалю я витязя, служащего рабу! – с достоинством ответил старик.

– Рабами называешь ты людей, властвующих почти во всем мире. Род их древнее нашего и славнее их предания, – снова вступил Вольфганг.

– Если они болтали об этом, то они лгали, – ответил Бертар. – Впрочем, справедлива ли слава и не лживо ли предание, это узнает каждый, если то и другое возвышает в битвах дух мужей. Поэтому я сравниваю славу римлян с потоком, некогда затопившим страну и затем превратившимся в сухое болото, а славу наших витязей с горным ручьем, что стремится по камням, разнося в долины свои живительные воды.

– Однако ж римские мудрецы убеждены, – заметил Инго, – что теперь они даже могущественнее, чем прежде. Во времена дедов – так похваляются они – в их царстве появился новый бог, приносящий им победы.

– Давно уже слышал я, что римляне полагают великую тайну в своем Христе, – сказал король. – И не тщетно их верование, потому что действительно они стали теперь могущественны. Впрочем, многие говорят об этом, но никто не знает ничего наверное.

– У них очень мало богов, – таинственно объяснил Бертар. – Быть может, не больше одного, но под тремя названиями: один называется отец, другой – сын, а третий – дух.

– Третьему имя – злой дух! – вскричал Вольфганг. – Я знаю это! В свое время я жил среди христиан и уверяю вас, их чары сильнее всяких других. Я научился их таинственному знамению и одной молитве, которую они называют «Pater noster».

И он благоговейно осенил крестным знамением свою винную кружку.

– А я полагаю, – упрямо возразил Бертар, – что придет пора, когда, несмотря на свои города, новых богов и искусство в изготовлении каменных уток, римляне увидят наконец, что живут кое-где люди посильнее их, свободно возводящие в небо свои деревянные крыши.

– Нам тоже полезно перенять искусство римлян, – решил Бизино. – Небесчестно для короля употреблять себе на пользу хитро придуманное другими, но приятны мне речи твои, витязь Бертар, ибо разумен человек, отзывающийся о своем народе лучше, чем о чужом.

После обеда, оставшись с Инго за чашей вина, король словоохотливо начал:

– Я вижу, витязь, что жены судеб наделили тебя при рождении многими скорбями, но вместе с тем не отказали они тебе в благих дарах: если сердца людей ласково разверзаются перед тобой, то это их заслуга. Слушая твои речи и глядя, как ты держишь себя среди моих вассалов, я хотел бы выказать тебе мою благосклонность. Одно лишь смущает мою душу: ты жил среди моих хлебопашцев, в лесных хижинах, но издавна строптивы они духом, и я побаиваюсь, не во вред ли мне ты находился там?

– Напрасно тревожится мой король, – важно ответил Инго, – едва ли придется мне снова отдыхать у очага князя Ансвальда.

– Клятвам и товариществу положен столь скорый конец? – спросил довольный король. – Но чтобы поверил я этой странной вести, расскажи мне, если хочешь, что разлучило тебя с Ансвальдом?

– Неохотно переносит хозяин пребывание чужих в своем дворе, – уклончиво ответил Инго.

– Дружба господ заставляет и слуг соблюдать мир, – ответил король. – Не все говоришь ты, поэтому верить тебе я не могу.

– Если королю угодно – поклясться мечом своим, что причина ссоры моей с Ансвальдом останется между нами, то я по всей правде открою ее тебе – недоверчивость твоя мне вредна, но от твоего благоволения я жду для себя добра.

Король немедленно поднял меч, положил на него пальцы и поклялся.

– Так знай же, король, что люблю я Ирмгарду. Отец гневается на меня, потому что обещал он отдать дочь в замужество в род витязя Зинтрама.

Довольный король засмеялся:

– Хоть ты и сведущ в ратном деле, но не прав был ты, Инго, пожелав дочери правителя такую участь. Может ли отец отдать дочь-наследницу безродному чужеземцу? Народ назвал бы его безумцем, и нестерпимо было бы ему, если б чужеземец воссел на княжеский престол. Если б даже сам отец, при свидетелях, обещал тебе свою дочь, то я, король, никогда бы не потерпел этого, и пришлось бы мне посадить на коней ратников моих и созвать ополчение, чтобы воспрепятствовать вам.

Инго так свирепо взглянул на короля, что тот подвинул к себе оружие.

– Враждебно говоришь ты с изгнанником. Как гостю много мне привелось испытать горя, но с трудом свыкается дух мужа с презрительными речами. Полагаю, что непристойно благородному королю оскорблять гордость несчастливца.

– Теперь я благосклоннее к тебе, чем прежде, – весело ответил король. – Впрочем, у тебя есть еще надежда преодолеть гнев отца.

– Князь связан своими обетами, могуществен в лесах род Зинтрама, с которым в дружбе даже жена Ансвальда.

Король ударил по своей кружке, что он обыкновенно проделывал, когда что-нибудь приходилось ему по душе.

– Всего приятнее было бы для меня выдать девушку замуж за кого-нибудь из моих вассалов, ничуть не любо мне, что дворы и княжеская казна достанутся роду Зинтрама, коварство которого мне известно. Но противнее всего было бы мне, если б с согласия отца ты сделался его зятем. Как запах меда привлекает медведей к лесному дереву, так точно хвала певцов собрала бы на твои дворы все охочие до битв руки, – вандалов и других бродяг, и как начальник турингов ты волей-неволей стал бы скоро моим врагом. Подумай об этом, – добавил король, собственноручно наливая чашу своему гостю. – Пей, витязь, и постарайся не огорчаться. Пируя на поле битвы, волки восхваляют гостеприимство твоего меча, доставляющего им обильную трапезу, но не помышляй ты пирами соблазнить в лесах моих турингов.

– Так выслушай же, король, совет чужеземца и, со своей стороны, не помышляй выдать девушку за другого: доколе шевелятся мои руки, никто не сможет отнять ее у меня! – гневно воскликнул Инго. – Меч мой уже поверг на поляну Теодульфа, избежавшего смерти только случайно, и как воспрепятствовал я его браку, точно так помешаю браку любого витязя из народа твоего.

Король всем телом затрясся от хохота.

– Чем больше говоришь ты, тем с большим удовольствием я тебя слушаю, несмотря даже на твою запальчивость. Мыслишь ты, подобно странствующему витязю, но полагаю, что и на деле окажешься таковым. Уломай отца, уложи Теодульфа, длинноногого дурака, на кровавой поляне, возведи жену на свое брачное ложе – и от всего сердца я помогу тебе, лишь бы во всем была тебе удача.

Инго подозрительно взглянул на веселящегося короля – уж не помрачился ли от вина его рассудок – и наконец сказал:

– Непонятен мне смысл твоих речей: за одно и то же ты и порицаешь, и хвалишь меня. Можешь ли с удовольствием слышать то, что кажется тебе невыносимым, и каким образом поможешь ты мне в браке, которому намерен помешать, если даже со стороны отца не будет препятствий?

Король Бизино важно ответил:

– Садись за свою кружку. Тебе свойственно многое, что делает честь мужу, но не в состоянии ты усвоить труднейшее: искусство повелителя. Мысли твои прямо устремлены вперед, как собаки по следам оленя; но король не может быть простодушен ни в милости своей, ни в мщении. Обо многом должен он размышлять, никому не может довериться вполне и каждого должен употреблять для своей пользы. Поэтому Ирмгарду, девицу, я скорее отдал бы тебе, чем любому другому, но, пойми меня – девицу, а не ее наследие, и не княжескую усадьбу по смерти отца Ирмгарды.

Инго сидел подле короля и покорно внимал, склонив голову.

– С той поры, как стал я королем, – продолжал Бизино, – власть моя колеблется от упорства лесных обитателей и силы их князя, Ансвальда. И давно уже ищу я случая обуздать их; ты мог предводить их воинами, и поэтому ты мне самому был невыносим. Если бы выводок твоих вандалов захотел поселиться возле княжеского дома, то пришлось бы мне извести тебя, как врага, хотя я и расположен к тебе. Подумай об этом, витязь! Но как враг отца ты силой можешь завоевать девушку, как делают это побуждаемые страстью витязи. А значит, с княжеского двора исчезнет наследница, и нечего мне опасаться, что власть перейдет к другому роду. Понимаешь ли ты меня, бычья твоя голова?

– Я добиваюсь девушки, а не господского дома на твоей земле, хотя и печалит меня, что выйдя замуж, моя жена лишится своих законных прав.

– Об этом позволь позаботиться мне, – холодно ответил король. – Если желаешь увезти жену на чужбину, то я вечный твой товарищ, но только не заставляй меня, короля, защищать от тебя права страны. Подумай, витязь Инго, каким образом завоевать жену путем отважного подвига, а я, со своей стороны, не оставлю тебя.

– Если ты даешь мне жену, король, то дай мне также двор или замок, в котором я мог бы защитить ее от врагов! – воскликнул Инго, хватая короля за руку.

Король наморщил лоб, но в конце концов в чертах его лица проступило искреннее благоволение, и он осторожно ответил:

– Наука правителя снова вынуждает меня отказать в твоей просьбе. Могу ли я скрывать тебя среди моего народа, наперекор требованиям страны? Если б можно было пособить тебе тайно, я бы охотно сделал это, из расположения к тебе и ради собственной пользы. Подумай, каким образом я мог бы помочь тебе советом и тайным делом, но сокровищницы я перед тобой не открою: запястья и римские монеты я запас для себя, что в случае нужды воины ратовали за меня.

– Великий повелитель народа оказывает свою благосклонность, либо раздавая сокровища, либо укрывая угнетенного своим королевским щитом. Каким образом хочет помочь король мне, если он отказывает и в том, и в другом?

Бизино прищурил глаза и вдруг лукаво подмигнул:

– Король прищурит глаза, как делаю я это теперь; будь доволен и этим, витязь!

При виде широкого лица повелителя, покосившегося на витязя своими глазами, Инго против воли улыбнулся, и королю пришлась по сердцу его улыбка.

– Вот и ладно! Отбрось гнетущие тебя заботы и весело отвечай на круговую. Веселее пьется мне с тобой, чем с любым другим, с той поры, как узнал я, что молодой медведь не имеет лучшего убежища, чем мои башни. Поэтому открою тебе одну тайну. Римлянин Тертуллий много чего нашептывал мне и высокую предлагал цену, лишь бы только я выдал тебя. Когда ты прибыл сюда, я действительно не слишком был к тебе расположен, но теперь, узнав, каков ты, я охотно приберег бы тебя для себя.