"Последняя надежда" - читать интересную книгу автора (Гвин Леон, Тренко Зигфрид)Гвин Леон Тренко ЗигфридПоследняя надеждаЛеон ГВИН, Зигфрид ТРЕНКО ПОСЛЕДНЯЯ НАДЕЖДА Фантастический рассказ Решение принято: меня и всех моих сотрудников отзывают. Это крах нашей исследовательской программы. Я не прошу о снисхождении, не буду просить, и готов принять самую суровую кару. Пусть меня четвертуют, пусть разберут на части - каждый из нас должен сполна получить то, что он заслуживает. Я чувствую себя выше людей, ощущаю свое превосходство над ними, но мне иногда бывает - бывает иногда - жалко, что я не человек. У них все выходит как-то естественно, живо и, даже когда они путаются в простых вещах, блуждают в лабиринтах противоречий, ошибаются, все это как-то... не нахожу слова. Между нами и людьми хотя и не пропасть (в прежние времена фантасты изображали нас весьма примитивно - механизмами из металла, пластмассы и бог знает чего еще), но все же мы и не люди. Во-первых, у нас нет родителей, и мы являемся в полном смысле слова продуктами секретных генно-инженерных биоинкубаторов, принадлежащих Академии наук (это заговор высоколобых академиков - только они и еще ряд лиц в курсе нашей программы). Во-вторых, наш внутренний мир заранее задан, он не может видоизменяться под воздействием обстоятельств, в этом смысле мы ф и г у р ы скорее, чем о р г а н и з м ы. В остальном же... Мой номер ЕС-01, он проступает на ладони, если потереть ее подушечками пальцев. Буква Е в индексе означает принадлежность к программе "Ева". Сочинители прошлых веков, не лишенные воображения, любили живописать борьбу двух рас - гомо сапиенсов и големов - за господство на Земле. Действительность, как всегда, далека от фантазий. Мы прекрасно интегрировались в человеческое сообщество и в целом неплохо уживаемся с людьми - скажу по правде, некоторые из них характером и повадками просто неотличимы от нас, разве что не имеют номера, проступающего на facies palmaris. Однако же психологическая стабильность - качество, у людей крайне редкое - дает нам, конечно, огромное преимущество. Думаю, знай они (простые люди), где находятся наши инкубаторы, диверсий не избежать. Они, слабые, не могут не завидовать нам, сильным. Даже отцы-академики - и те завидуют. По крайней мере некоторые из них. Поэтому биоустановки и вся запретная зона, где они находятся, строжайше охраняются. И тем не менее поползли кое-какие слухи. Программа, на которую возлагалось столько надежд, проходит под кодовым названием "Ева". Задача - самая что ни на есть простая и в то же время, как оказалось, невероятно сложная: постичь наконец - после стольких веков усилий лучших умов человечества - основы женской психологии, самые ее недра, короче, то таинственное начало, которое они называют термином "любовь", теснейшим образом связывая его с термином "жизнь". Научное постижение этого феномена было принципиально невозможно в прошлом. Ну, во-первых, мужчина в чистом виде, как тип, равно и женщина "с большой буквы", встречается с частотой один на тысячу; во-вторых, и это еще важнее, стоило мужчинам из числа крупных ученых углубиться в проблему и заняться скрупулезным изучением женщин, как тут же возникал психологический контакт, завязывались отношения и бог знает что там еще, мутился разум, исследование с треском проваливалось; женоненавистники - и те привносили в эксперименты свои отрицательные эмоции... И только когда были созданы мы, холодные и бесстрастные, как боги, Академия наук решила, что ей выпала счастливая карта, и уж теперь работа пойдет семимильными шагами. С этой целью представители специальной серии от ЕС-01 до ЕС-18 должны были в самых разных регионах завязать знакомство с молодыми женщинами и вступить с ними в брак, чтобы изучить их психологию. Да, гладко было в расчетах... Сегодня, пользуясь правом первого номера, я попросил прицепить наш вагон к ночному поезду, идущему через Лирону. Мне просто необходимо опустить там письмо, хотя это, пожалуй, теперь уже ни к чему. Да оно и не написано еще... Странно. Все это настолько странно, настолько на нас... на меня и моих коллег не похоже и так по-человечески, что я порой начинаю сомневаться в своем искусственном происхождении. Тру ладонь. Под кожей отчетливо проступает мой индекс. Все в порядке, и в то же время что-то не так. Поезд с прицепленным к хвосту секретным вагоном вот-вот тронется. Не думайте, что нас штампуют, как изделия. Да, все мы двойники, "близнецы" (внешне отличаемся только одеждой и некоторыми деталями), но при этом психофизиологический тип, характер у каждого свой. Академики решили, что так необходимо для чистоты эксперимента. Мужья ведь разные бывают. Вот и среди нас есть сангвиники и холерики, флегматики и меланхолики. По встроенному в меня характеру, я спокоен и уравновешен. Прекрасные качества, на мой взгляд, для выполнения спецзадания. Но оно провалено. Как и остальными семнадцатью. Да-да, задание провалили все до одного. Катастрофа. Поначалу все шло как по маслу. Мне довольно быстро удалось жениться. В этом, конечно, не было бы ничего удивительного - претенденток на видного, стройного (не буду перечислять) мужчину сколько угодно, но, согласно замыслу, мне нужна была не всякая, а вполне определенная девушка. Моя избранница - "Ева-1" должна была быть мечтательной, романтичной, покладистой, послушной, скромной и непритязательной. Этаким обаятельным существом из прошлых веков. Поди найди такую... Излишне говорить, что в поисках невесты я объездил множество городов (моим коллегам, искавшим более современных особ, в этом отношении было легче). Как и следовало ожидать, мне попадались все больше девушки самостоятельные и совершенно не умеющие краснеть. Как вдруг в Лироне... Ее звали Симона, она сразу привлекла мое внимание испуганным взглядом глубоких черных глаз. Два бездонных омута, освещенных предгрозовым солнцем. Еще - черная коса до пояса и милые, нелепые веснушки. У человека на моем месте екнуло бы сердце. Я же в минуту понял - искомое найдено. Знакомиться по-людски нас учили. Я подошел к ней, изобразив смущение, и спросил, как пройти в центральную библиотеку. Покраснев, она стала детально объяснять мне дорогу. Говорила она напевно, музыкально. Слово за слово - наш разговор закончился походом в кино; она подошла к кинотеатру раньше меня, и я долго наблюдал со стороны, как она стоит, - стоит, не переминаясь с ноги на ногу, а будто в почетном карауле; в темноте зала я поцеловал ее дважды, но не получил ответного поцелуя. Робость, стеснительность, высоконравственность - все совпадало... Мы переехали в университетский город, где меня ждала - разумеется, всего лишь как прикрытие - работа на кафедре психологии. Среди психологов я отличался разве что четкостью суждений. А она - она тоже не должна была знать о ладони, о номере. Пусть себе думает, что живет с человеком. Представьте себе молодую женщину, которая не работает, потому что этого не хочет муж, домашнее хозяйство ведет безропотно, одевается, советуясь с благоверным, читает, что он велит, никуда без него носу не кажет, говорит только "да"... превосходно! Ей не нужны комплименты, прекрасно! С ней можно не обсуждать проблем, а споры, ссоры, примирения, война полов - это для других. Она просто есть в доме, рядом с вами... отлично! А когда дома нет вас и вся домашняя работа переделана, она вяжет или, творческая натура, пишет романтические повести о любви в средние века. Не таковы ли были их доэмансипационные прабабушки? Одна беда держит кошек. И еще странность - громадная несуразная кукла сидела на нашем диване, и ей шились всевозможные платьица, чепчики и прочие принадлежности туалета. По ночам ее убирали в шкаф, и тогда я чувствовал, что мое спокойствие по-прежнему при мне. Любовь в ее коротких однотипных повестях ничем не кончалась - либо он, либо она погибали. Но в жизни Симона цвела. Она похорошела так, как может похорошеть женщина, утратившая хрупкость девичьих форм, но сохранившая юное изящество. Даже глаза у нее как-то посветлели. Однако меня провести трудно. И как бы мне ни хотелось удачного исхода эксперимента, победного отчета, а затем к о м п л и ц и ф и к а ц и и внутреннего мира, новой программы, - прежде всего я честно выполняю свои функции. Я не мог дать ей столько солнца, сколько светилось с недавних пор в ее прежде робком, сумрачном взгляде. Значит... Я подстерег их по всем правилам, как полагается у людей. Он оказался здоровенным парнем с глупой веснушчатой рожей и лапами кузнеца. Родом из Лироны. Сошлись веснушками! Когда я с ним поздоровался, он смутился, как студент в прихожей у профессора. "Вы чего?" - спросил он. - "А ты чего?" - "Ну", - сказал он. - "Оставь ее в покое, пожалуйста. Ты мне мешаешь", - попросил я. "Она мне пишет", - сказал он гордо. "Лю-бит?" спросил я с тревогой. - "Она не для вас", - сказал он, краснея. "Что же будет?" - спросил я. "Мы уезжаем в Лирону", - ответил он. - "Когда?" "Завтра". Пока мы с ним беседовали, Симона тихо взирала на нас своими глубоководными глазами. Это не объясняет, конечно, почему я сейчас сижу в купе, один, и жду отправления поезда, который сам выбрал. Возможно, этому вообще нет объяснения, хотя такие штучки ЕС-01 не подобают. Пахнет дерматином, из коридора доносятся обрывки разговоров. Отодвигается дверь - и на пороге показывается вежливая физиономия стареющего... по-моему, инженера. Из тех людей, что протирают штаны за кульманом и ходят на работу с унылым цилиндрическим футляром, а во время перекуров сплетничают о личной жизни коллег и обсуждают проблемы служебных взаимоотношений. Оч-чень приличный человек, под глазами мешочки, аккуратно выбрит, тонкие губы растянулись в заискивающей улыбочке. Только вот как он сюда попал, в этот вагон? Очевидно, опаздывал на поезд и вскочил в последнюю секунду, а наши проглядели. Так и есть, вагон дергается - едем. Переходник между тамбурами, последним и предпоследним, наглухо задраен. Ну-ну... - Разрешите? - Сделайте одолжение. Теперь инженер весь в дверном проеме, как в зеркале: костюмчик вычищен, брючки отутюжены, ботиночки сияют - в командировку собрался. Вот и портфельчик, вернее, папка на молнии. Представляю: там носки, сорочка в магазинной упаковке, аэрозоль для снятия с лица щетины и куча деловых табуляграмм. Сию минуту поинтересуется, еду ли я до конца, дадут ли чай и т. д. и т. п. И потом начнет исповедоваться. Люблю, когда люди мне исповедуются. Это пополняет банк данных. Время у нас есть. Инженер улыбается глазами, мешочками, губами, переносицей. Душка. - Притушите свет, - говорю я. - Будете спать? - заботливо спрашивает инженер. Он только что присел, но тотчас вскакивает. - Если я вам мешаю, могу выйти в коридор. Если что, вы скажите. Ничего не говоря, достаю из своего пузатого портфеля "ретро" два нектара, откупориваю. - Выпейте со мной! - Пожалуй, - неуверенно говорит он и хватает свой сосуд. На все готов, лишь бы меня не огорчать. - Как вас зовут? - спрашиваю я с невозмутимостью истинного психолога. - Роберт. А вас? - Ну, скажем, Оскар, - холодно отвечаю я. Шутка. Сейчас он произнесет - "очень приятно". - Очень приятно. - Вы ведь инженер? - Да. Как вы угадали? - А я психолог. - Э-э... в каком смысле? - В прямом. Это моя профессия. Преподаю на кафедре психологии в университете. Он радостно смеется. Радостно и, пожалуй, с облегчением. Слава богу, его случайный попутчик - интеллигентный человек, не вор, не грабитель какой-нибудь. И мы пускаемся в нудные рассуждения об особенностях различных профессий, о зарплате, премиях... Скучно. Он садится на своего конька и принимается обсуждать должностные инструкции их конторы: кто какие обязанности несет, кто какими правами облечен... начальники... подчиненные... взаимоотношения... делегирование полномочий... Скоро сосуд его пуст. Разговор переключается на более интересную тему. Глазки инженера загораются любопытством. - Вы женаты? - Был. Еще три дня назад. Был. Ну, а ты? - в свою очередь спрашиваю я, ломая наконец этим местоимением разгораживающий нас барьер. - Слава богу, у меня пока все в порядке, - вздыхает он. - Порядок? - удивленно замечаю я. - Может быть, гармония? Слияние душ? - Ну уж... - несколько обиженно отвергает он это предположение. - Но зато все как у людей. Дом, жена, ребенок. По-человечески. - И любовные письма друг другу пишете? Лицо моего спутника вдруг становится суровым, замкнутым и - старым. Он окидывает меня изучающим взглядом. "Вы не тот, за кого себя выдаете", как бы говорит этот взгляд. - А ты, Оскар, пишешь ей письма? - цедит он сквозь зубы. - Увы, - смеюсь в ответ. - Увы и ах. Не было повода. Не писал. - Странные вещи бывают на свете, - качает головой инженер. - Чудеса. - Наука не признает чудес. - Не скажи... Недавно, представь себе, я тоже ехал в этом поезде, в таком же купе и также с одним попутчиком. - С психологом, конечно, - шучу я. - Нет, Оскар. С нечеловеком. - С кем? С кем? - С нечеловеком. Если хочешь знать, я убедился в этом по одной детали. - Не может быть, - быстро говорю я и машинально убираю руку за спину. - Может, - убежденно замечает Роберт. - Меня не проведешь. Хотя, конечно, если кому рассказать - не поверят, сочтут сумасшедшим... Между прочим, у нас с ним тоже зашла речь о любовных письмах. - Так, так, так, - приговариваю я; это становится интересным. Жаль, божественного нектара больше нет. Но есть безалкогольный экстракт дезоксирибонуклеиновой кислоты. - Я не буду, - хмурится инженер при виде плоской фляги. - Со мной?! Я снова испытываю блаженное ощущение собственного превосходства. Пьем по очереди. Опрокидывая свою порцию, Роберт морщится - полагаю, брезгует. - Никогда не знаешь, кто попадется тебе в попутчики, - произносит он. Понимаю, что речь идет о т о м поезде и т о м попутчике... - Дело было в ночь с воскресенья на понедельник... - Расхождение! Сейчас ночь с субботы на воскресенье. - Не перебивай. Мне нужно было написать письмо Ирене. - Ирене? Друг мой Роберт, кто же такая Ирена? - Подруга дней моей юности. Мы жили в одном доме, а на лестничной площадке у запертой чердачной двери целовались и объяснялись друг другу в любви... - Красиво! Прямо как в кино. - Не перебивай... И любили друг друга. Потом... потом мы с матерью переехали на другую квартиру... - Дальше, дальше! - Потом я познакомился с Сильвией. - После Ирены. - После. Мы поженились. Жили на окраине, я избегал без особой нужды показываться в тех районах города, где мог ненароком столкнуться с Иреной. Как-то... все это время жило во мне чувство вины... - Неконсеквентный бихевиоризм. - Понятно, - сказал Роберт. - Формальная адаптация при фактической дезинтеграции. - Понятно-понятно, - сказал Роберт. - К моменту, когда... в том купе... мы с сыном остались одни. - Развелся? - Сильвия умерла. - Ну-ну... Извини, это я от неожиданности. - Рак. А сын от нее. - Сын от него - так, кажется, говорят. Драматизм нарастал. Мой сосед уже путался в словесах. На него тяжко было смотреть. Я понимал, что мы приближаемся к кульминации. - Роберт, тебе трудно говорить. Я продолжу. Слушай: чувство вины по отношению к Ирене у тебя особенно обострилось после смерти Сильвии. В подсознании жила мысль, что это как бы расплата за обман. День ото дня психологическая ноша становилась все тяжелее. - Да. Мне необходимо было объясниться с Иреной. Но как? Я, Оскар, пришел к выводу, что надо написать письмо. - Письмо... - задумчиво протянул я. - Загадки женской психологии. - Причем тут психология? Обыкновенное письмо. "Ирена, здравствуй!" написал я и поморщился. Затем зачеркнул написанное, вырвал лист из блокнота и скомкал. Обращение не годилось. Понимаешь, тут очень важна интонация. - Интонация? - Получилось, что мы расстались с нею вчера, факт. Подумав, я написал: "Здравствуй, Ирена!" Это уже звучало лучше. Определенно. - Лучше? - Я обдумывал первую фразу, когда мне пришла в голову мысль, что проще всего начать с обращения по имени: "Ирена!" По-моему, не совсем логично после долгой разлуки говорить человеку по-свойски - "здравствуй". - Ты никогда не сдаешь вовремя чертежи, дружище. Я угадал? Вот видишь. - И тут это случилось - нечто невероятное, Оскар. В коридоре послышались быстрые шаги и кто-то рывком отодвинул в сторону дверь нашего купе. В щель просунулось... мое лицо. Это один из семнадцати, в форме проводника. - Сидите? - захохотал он, ухмыляясь во весь свой щербатый рот. Ха-ха-ха-ха! Так смеяться мог только ЕС-15 - "неуравновешенный, горячий сангвиник". В глазах инженера отразились испуг и смятение. Надо было что-то делать. - Ясно, - сказал я, когда непрошенный гость задвинул дверь. - Это был проводник, Роберт. - Не теперь, - выговорил инженер, с трудом ворочая языком. - Тогда... - Успокойся. Тогда это был... - ... н-некто на него похожий, только постарше. Но тоже щербатый. И в чем-то, знаешь, в чем-то похожий на тебя... Я плотно сжал рот. - Как в хорошем детективе, - промычал я, почти не разлепляя губ. - Он назвал свое место. Второе купе, место седьмое. - Это мое. - Серый спортивного покроя пиджак. Белая сорочка с отложным воротничком - так тогда носили, через плечо небрежно перекинут бежевый плащ. - Вот он висит. - Таким он предстал передо мной в дверях купе. - Как в зеркале. - Я отвел взгляд и вновь попытался сконцентрировать свое внимание на письме... - К Сильвии! - Подожди... К Ирене. - Правильно! - Мой попутчик устроился у окна и не таясь приглядывался ко мне. - Тоже психолог? - Я уже сказал - нечеловек. И могу это доказать. Определенно... Глядя на вас, сказал он, прищурившись, можно удостовериться, насколько прав был бессмертный Шекспир, сравнив любовь с зубной болью сердца. Вы пишете письмо женщине, и у вас ничего не получается. - Я этого не говорил! - Погоди, Оскар. Ты все время меня перебиваешь. Это сказал он... Мы познакомились. Он представился, назвавшись Оскаром. - Это становится интересным. Как ты находишь, Роберт? Я нахожу... - Он сказал: вы мне симпатичны, и я хочу вам помочь. - Я тоже, приятель. Я хочу тебе помочь. От души. Съешь-ка яйцо. Это подкрепляет силы. Всегда вожу с собой вареные яйца. Свежие, не бойся. - Пожалуй, съем, - с какой-то затаенной угрозой в голосе произнес Роберт. Пока он жевал, в купе стояла тишина. Мы мчались вперед, в будущее, причем для обоих - незапрограммированное. Так уж получилось. Я не знал, что н а с ожидает, инженер не мог знать, что ожидает его. - Он сказал, - прервал тишину Роберт, - что сочинит письмо Ирене от моего имени. Я буквально... - Буквально разорвал его на части? - Почти. Было такое желание. Но... Не горячитесь, сказал он. Когда имеешь дело с женщинами, видишь вещи в искаженном свете - розовом или черном. - Вот как? Но обстоятельства не могут повлиять на н а ш е зрение! - Он снял с полки свой пузатый портфель и, щелкнув замками, открыл его. Порывшись в нем, достал несколько аккуратно сложенных листков голубой бумаги. И, положив их на край купейного столика, накрыл ладонью. Голубых... Да, это из нашей серии. ЕС. Кто же из семнадцати, хотел бы я знать! - Это было любовное письмо, - продолжал Роберт. - Как?! Готовое? Неотправленное любовное письмо, ты хочешь сказать? - Эти листки, сказал он, обнажая щербатый рот, - маленький шедевр... - Ничего не понимая, я смотрел на попутчика. Кто он? И к чему клонит? - инженер перевел дыхание. - С той женщиной, сказал он, я встретился месяц назад в клубе. Был вечер отдыха, продолжал он, для тех, кому за тридцать. Естественно, с танцами. Для афиши. Женщины бальзаковского возраста прекрасно знают, зачем они туда ходят. Не для танцев. И я знаю, сказал он. Женская психология, сказал он, - теперь для меня не тайна. И приподнял ладонь. Вот она, кульминация! - Брось, брось, - быстро проговорил я. - Тебе почудилось. - Что почудилось? - переспросил инженер. - Мне ничего не почудилось. За кого ты меня принимаешь? Я не так наивен, Оскар. В основании ладони, между мышцами мизинца и большого пальца, у него... проступал сквозь кожу номер. - Так. Чепуха! Не будем, однако, спорить. Скажи мне только, какой номер, и я тебе поверю на слово. - ЕС-13! - отчеканил инженер. Ну-ну. Даром все это, конечно, не пройдет. По какой-то счастливой для нас, разумеется, - случайности проницательный инженер очутился в этом вагоне. Надо надеяться, что он не болтун и это единственная утечка совершенно секретной информации. Тринадцатому тоже не поздоровится. Боюсь, не поздоровится... Скоро мы расцепимся с поездом и перейдем на самоход, устремившись к цели по другой железнодорожной ветке. Но это будет после Лироны. - Не спи, Оскар. К сожалению, я вынужден признаться, что не знаю женской психологии, - инженер страдальчески вытянул губы и прикрыл глаза. - А вот он - действительно знал. - Он? - Он. - Ах, он! Ясно. - Я вижу, отвлеченные рассуждения - не ваше амплуа... - Как раз наоборот - мое! - Сказал он. - Ах, он! Ты здорово играешь его роль, старина. - Оставь, не до шуток. На этом вечере, продолжал он, улыбаясь, я познакомился с дамой приятной наружности. Ее звали Анна. Она приезжала в наш город погостить у подруги. И была самая симпатичная в клубе... - Знание женской психологии, - зло сказал я, - оружие, которое никогда не дает осечки. Психология этой Ирены для тебя, Роберт, тайна за семью замками. И в довершение всего ты не владеешь письменным словом. Увы, твоя лира - это кульман, ватман и рейсфедер. Ты дизайнер, а не поэт. А именно слово - ключ к сердцу женщины. Женщинам надо, обязательно, надо писать письма. Вот так. После истории с Симоной мне необходимо было высказаться. Разрядить кое-какие аккумуляторы. Восстановить веру в устои. Но этот инженер, какова штучка, опять за свое! - Не знаю, не знаю... Инициатива принадлежала ему, щербатому, а я не мог сразу разобраться, как мне поступить. Он подвинул в мою сторону сложенные вчетверо листки и велел мне читать. Только осторожнее, говорит, не помните оригинал. В голосе инженера послышался сдавленный хрип. Как они эмоциональны, эти люди! Не то что мы - тверды как скала. - Я перечитывал его позавчера. Память не магнитофон, но все же... Бесценный свидетель. И главный заложник. Упускать его никак нельзя. Ни в коем случае. Он набрал в легкие побольше воздуху. "Милая моя, дорогая Анна! Минул месяц со дня нашей встречи, а мне он показался годом. Годом смятений и тоски. Не проходит дня, не проходит и часа, чтобы я не подумал, не вспомнил о тебе. Ты везде со мной - такая, какую я тебя встретил впервые, на том вечере - в глухом черном платье до пят с алой розой на груди, какой увидел во второй и последний раз - в строгом зеленом костюме с янтарной брошью. Ты поразила мое воображение, и я влюбился в тебя безрассудно, как мальчишка. Я люблю тебя, как солнце любит день, как месяц любит ночь. Мое воображение рисует фантастические картины, вот я в образе закованного в латы средневекового рыцаря веду осаду крепости, чтобы похитить тебя, мою единственную. А вот я в плаще, с гитарой под полою, стою под твоим окном и пою испанскую балладу..." - Валяй, валяй, чего запнулся! - Меня что-то подташнивает. Интересно, из каких обрывков склеил тринадцатый этот текст? Что-то знакомое. Что-то из коротких повестей моей дорогой Симоны. - "фиалка ты моя ночная, орхидея дурманящая, роза прекрасная! Лечу к тебе на крыльях мечты. Как жаль, что обстоятельства сильнее нас, и я не могу увидеть тебя в этот же миг, когда, тоскуя, пишу тебе эти строки. Чтобы встретиться вновь, мы должны отдалиться друг от друга. Я уезжаю, увидимся не скоро, но меня это не тревожит, так велика моя уверенность в нашем чувстве - твоем и моем. Разлука для любви что ветер для огня маленькую искорку он гасит, а большую раздувает. И костер моей любви..." Инженер поперхнулся. В глазах у него стояли слезы. - Достаточно, Роберт. Метод понятен, но только вот смогу ли я им воспользоваться? - Ты - тоже? - в ужасе проговорил он. - Шучу, дружище, шучу. Он утер глаза носовым платком. - Я сразу поверил, Оскар, будто щербатый влюблен в Анну. Он же... Он наслаждался впечатлением, которое произвело на меня его письмо. Губы его поползли в сторону и застыли в полуулыбочке. - В этом есть что-то неприятное. - И мне так показалось. И тут я вспомнил, что он нечеловек. Дьявольское отродье. Об этом давно ходили слухи. - О чем? - с ледяным спокойствием осведомился я. - Какие такие слухи? - Что среди нас затесались искусственные люди, гомункулусы, и похищают наших женщин, и управляют нами исподтишка... - И забирают лучшие куски, и вообще они во всем виноваты, - докончил я. И прибавил как можно мягче: - Басни, Роберт. Он отмахнулся. - Но, понимаешь, Оскар, не он в нее, а она в него влюбилась без памяти. - Опять женская психология? Она любит, если он ей пишет. - Оскар, ты мне не поверишь, если я тебе скажу, что он мне сказал. - Отчего же, приятель, ты не только самый осведомленный, но и самый правдивый человек на свете. - Он сказал, что это письмо на продажу. ЕС-01 в глубоком нокауте, если такое вообще возможно. Первый удар нанесла ему Симона, второй - ЕС-13 в исполнении стареющего инженера, знающего слишком много для человека своей профессии. Оказалось, что первый номер склонен к скороспелым выводам. Что это - несовершенство программы или следствие чересчур длительного общения с людьми? - Анна жила в Лироне. - Где? Ты ошибся, Роберт. Там живет Симона. - Конечно. Теперь Анна там не живет. - И вместо нее живет Симона. - Не сбивай меня, пожалуйста. Он направлялся к Анне, чтобы лично вручить ей это письмо... "Подниму ее в предрассветный час, опущусь на колено, поцелую подол ночной рубашки и спою балладу о любви. Я уже держал в руках почтового голубя, чтобы отправить его тебе с этими небесной голубизны листочками, исписанными кровью моего сердца, но понял, что умру в дороге, если сейчас же, немедленно не увижу тебя. Слышишь, тихо ржет внизу и перебирает копытами мой конь - пора, в путь-дорогу. Я покидаю тебя, и, может, надолго. Жди меня и думай обо мне... Это укрепит меня в моем тяжком пути одинокого странника". - Милая черноокая, чернокосая Симона, как одинаково вы строчите свои романы, черт возьми. Извини, Роберт, я прервал тебя... - "Ах да, одолжи, пожалуйста, немного денег, орхидея ты моя цветущая, облачко мое небесное..." Дьявольское отродье! Инженер стукнул кулаком по столу. - Нет, каков! - пробормотал я, отставив свое программное холодное "ну-ну". - Вместо того, чтобы интегрироваться, чем занялся, шельма! - Любовь женщины, сказал он, это яблоко, которому надо дать созреть, прежде чем его срывать. Через какое-то время, сказал он, я опять наведаюсь к Анне, как навещаю время от времени всех своих клиенток... - И он еще смеет утверждать, что она от него ушла! - воскликнул я. Он сам провалил эксперимент, многоженец! Полное непонимание женской психологии. С минуту Роберт недоуменно смотрел на меня, потом продолжал: - Я попытался его образумить. Где там! Нечеловек. Сострадание ему незнакомо. Он еще убеждал меня, что бедная женщина будет хранить голубое письмо, перечитывать его бессонными ночами, вздыхать при лунном свете у окна, покрывать поцелуями милые сердцу строчки... Я долго не мог прийти в себя. Анна, которую хотят обмануть, не выходила у меня из головы. Об Ирене я уже и не вспоминал... До Лироны пять минут. Мой попутчик дремал. Я выскочил в коридор... Остаток ночи провел в зале ожидания. В восьмом часу вышел в город, предварительно разузнав, как мне найти центральную городскую библиотеку. - Ты ее сразу узнал? - Мгновенно. Светлые волосы, прозрачные голубые глаза, красиво очерченные губы... - Не она! - Она. Мы прошли в заднюю комнату, заставленную стеллажами, и я... - Все рассказал ей? - Она слушала не перебивая. Через три дня, на обратном пути, я снова навестил Анну. Хотел спросить, был ли у нее щербатый, но... И Анна ничего мне не сказала. Потом она приехала ко мне, к нам с сыном. Навсегда. Я присвистнул. Дверь откатилась, и в купе просунулась взлохмаченная голова проводника. Поди угадай, какой это номер. Может быть, тринадцатый. За дверью подслушивал. - Кажется, кто-то хотел выйти в Лироне? Стоянка две минуты. Потом все. Конец. - В Лироне? Я - нет! - испуганно вскрикнул Роберт. Совсем не в себе парень. Видимо, его доконала чехарда одинаковых лиц. - Увы, никто не сходит, - сказал я. - Нет смысла. Может быть, какая-нибудь девушка. Красивые девушки всегда едут до Лироны. Проводник помотал головой. - В нашем вагоне ни одной, - сообщил он. - Подозрительный вагон, - сказал я и с жалостью посмотрел на Роберта. Мы приближались к развязке. Поезд стал тормозить. Я уставился в окно. На платформе стояли две молодые женщины, без вещей. Встречают кого-нибудь или, наоборот, провожают. До меня донесся вежливый, занудный, многоопытный голосок инженера: - Я люблю ее. Мы живем душа в душу. За все время у нас не было ни одной мало-мальски серьезной ссоры. Она прекрасная хозяйка. И дома у нас идеальный порядок, едим вовремя, белье всегда постирано и выглажено, обувь в ремонт отдана, за квартиру уплачено, газеты абонированы. Сыну уже четырнадцать лет. Учится на "хорошо" и "отлично", собирает старинные монеты, увлекается генной инженерией... Так вот, позавчера я застал ее у комода. Она даже не услышала моих шагов. В руках у нее были голубые листочки. Позже, когда она ушла в магазин, я снова увидел это письмо. Она ведь купила его у щербатого! Понимаешь... А теперь читает это... и плачет... я подсмотрел... Извини, Оскар, я выйду в коридор. Мне вредно волноваться. Стенокардия. - Вещи в купе оставишь или возьмешь с собой? - хмуро спросил я. - Я не сойду. Нет. Доедем уж до конца. - Доедем, - подтвердил я. Наконец-то я один в этом полутемном купе. Ночник излучает голубоватый свет. Третий удар нанесла мне Анна. Ничего не остается, как признать свое поражение. Что ж, каждый должен получить по заслугам. Может быть, сойти в Лироне - и... На столике, под салфеткой, сложенный вчетверо лист бумаги. Механический почерк: "Здравствуй, Симона!" Или лучше так - "Симона, здравствуй!"? Толчок, поезд трогается. Лирона исчезает за окном, а с ней - и последняя надежда. |
|
|