"Навеки твой" - читать интересную книгу автора (Столесен Гюннар)31Контора адвоката Верховного суда Паулюса Смита располагалась на площади Торгалменинг. Внутренняя отделка кабинетов почти не изменилась с 20-х годов. Темно-коричневые стены, темно-зеленые шторы. Пол, выложенный светлыми и темными паркетинами, напоминал замаскированную шахматную доску, королем на которой был Паулюс Смит, а я чувствовал себя если не пешкой, то конем – шаг вперед и два в сторону. Единственное, что изменилось, – это секретарши (по крайней мере одна из них) и пишущие машинки. Машинки стали электрическими, а секретарши более доступными. Их было две. Одна – пожилая седая женщина с пышным бюстом под светлой блузкой, в темно-серой, сужающейся ниже колен юбке, наверняка сшитой в конце 1940-х годов. Другая молодая, лет тридцати, темноволосая с прямым пробором и в больших очках в темной оправе. Как только я вошел, обе женщины глянули на меня, как совы из клетки. Старшая в этот момент возилась в сером шкафу с архивами. У нее был вид человека, застигнутого на месте преступления. Молодая сидела за пишущей машинкой. Руки ее были в готовности подняты над клавишами, но она не печатала, и взгляд у нее был выжидательный. Слово взяла пожилая. Она вытащила руки из шкафа и поглядела на них так, будто только что окунула их в грязную воду. – Чем могу быть вам полезной, молодой человек? Меня всегда влекло к женщинам, называвшим меня «молодой человек». У меня тут же появлялся соблазн величать их «старушка», но я никогда этого не делал. Это непозволительно в той среде, где я вращаюсь (если допустить, что я вообще где-либо вращаюсь). – Я бы хотел поговорить с господином Смитом. Именно слово «поговорить», по ее понятиям, было самым подходящим для данной ситуации. Она закрыла один глаз и поверх очков посмотрела на меня другим глазом. Очки были без оправы со стеклами-половинками. – Вам назначено время? – Нет, но… – начал я. – Тогда об этом не может быть и речи. Адвокат Верховного суда очень занятой человек. Вы можете поговорить с одним из его… Из двери где-то в глубине конторы вышел молодой человек неопределенного возраста, каких чаще всего и встречаешь в подобных местах. Они начинают референтами и кончают референтами. Их среднеарифметический возраст колеблется возле сорока: им либо двадцать с небольшим, либо около шестидесяти. Мужчина держался очень прямо и был одет в серый костюм, плохо сидевший на том, что было под ним, в белую рубашку и галстук, который я ни за что не надел бы даже в ранней юности. Он подошел к молодой секретарше, положил перед ней лист бумаги, что-то сказал, рассеянно посмотрел на меня и исчез за своей дверью. Я стоял и прислушивался к звуку его шагов. У них обычно бывают очень тяжелые шаги. Но не у этого. Этот был на сто процентов беззвучен. Может быть, его вообще и не существовало, может, он мне привиделся. – Я узнаю у господина Смита-младшего, не найдется ли у него несколько свободных минут, – произнесла пожилая. – Мое дело займет больше, чем «несколько» минут, а Смит-младший, к сожалению, мне не подходит. Скажите Паулюсу Смиту, что разговор пойдет о деле об убийстве, которое ему было передано вчера или позавчера. Она оценивающе посмотрела на меня, прикидывая, насколько серьезно следует отнестись к тому, что я говорю. – Хорошо, я узнаю, – сказала она, вздернув подбородок, и исчезла за тяжелой дубовой дверью. Молодая смущенно склонилась над машинкой, словно опасаясь, что я с ней заговорю. Секунд через тридцать пожилая вернулась и объявила: – Адвокат Верховного суда может уделить вам пять минут. – Скажем лучше, десять, – ответил я и вошел. Паулюсу Смиту было под шестьдесят. Плотный, невысокий, коренастый человек с широкой грудью и короткими крепкими ногами: чувствовалось, что он привык быстро и долго ходить, не уставая. Седые, почти белые, волосы зачесаны назад. Свежее, слегка загорелое лицо говорило о том, что он много времени проводит на свежем воздухе – он выглядел как после двухнедельного отпуска, проведенного в горах на Хардангере. В течение нескольких десятков лет он был одним из ведущих адвокатов в городе. Если в природе существовал какой-то параграф или примечание и толкование закона, о которых никто не помнил, но которые могли облегчить участь клиента, Смит вытаскивал их на свет божий, как искусный фокусник вытаскивает живого кролика из складного цилиндра. Любой, даже самый крошечный, параграф был занесен им в свою мозговую картотеку, которую он помнил наизусть и которая превосходила любую компьютерную систему и всегда безошибочно срабатывала на все сто процентов. Он вышел из-за своего стола и направился ко мне, схватил за руку и впился в меня глазами. На фоне морщинистого загорелого лица выделялись молодые голубые глаза. – Веум, – начал я, – Варьг Веум. Я… Он перебил меня своим сильным глубоким голосом, привыкшим перебивать и заставлять других слушать себя. – Да, я слышал о вас. День добрый. Венке Андресен кое-что рассказала мне, но я слышал о вас и раньше. Садитесь, пожалуйста. Мне хочется знать, что вы скажете, ведь в определенном смысле это очень интересное дело. Он сел за стол и показал мне на черный, обитый кожей стул. Его стул был, наверное, очень высоким, так как сидя он показался мне гораздо выше ростом. Он сомкнул пальцы и опустил руки на темно-коричневый стол. Его крепкие руки были покрыты светлыми волосками, на них проступали иссиня-черные вены. Руки были загорелые, как и лицо. Но Смит сложил их мягким движением, присущим лишь бледным ухоженным пальцам женщины-дирижера. – Нам лучше сразу приступить к делу, – сказал Смит. – Вы верите, что Венке Андресен убила своего мужа? – Нет, – ответил я. Смит задумчиво и с интересом смотрел на меня. – Я не верю, – повторил я. – Почему? Я было раскрыл рот, но он перебил меня, не дав произнести ни слова. – Я спрашиваю об этом, но мне в высшей степени безразлично, виновен клиент или нет. Вести дело человека виновного гораздо интереснее, поскольку это требует собранности. Защищать невинного, в сущности, пустяки. Для меня, во всяком случае. Последнюю фразу он произнес без хвастовства. Она звучала как констатация факта и была истинной правдой. Я почувствовал, что мне стало легче дышать, почувствовал, что если Венке Андресен действительно невиновна и легендарный Паулюс Смит вдвоем с не совсем легендарным Варьгом Веумом возьмутся доказать ее невиновность, то все будет хорошо и никакой Якоб Э. Хамре в мире нам не страшен. – С моей точки зрения, – сказал Смит, – дело для нее выглядит мрачно. Пока. Я не вижу никого другого, кто мог бы совершить это преступление. Других реальных версий нет. Результаты вскрытия, показания свидетелей, включая ваши собственные показания, ее супружеские отношения, ее происхождение – все говорит о том, что она убийца. Я полагал в защите сделать акцент на то, – Два года – срок довольно большой. И она не убивала Юнаса Андресена. Он наклонился вперед к краю стола. – Да, я слышу, как вы это говорите. Теперь я хотел бы узнать, почему вы так думаете. – Потому что я это чувствую и потому что… – Вы чувствуете. – Смит улыбнулся. – Чувство, Веум, не является достаточным основанием в уголовной практике. Нам нужны факты. Но я могу вас понять. Вы еще молодой человек, а Венке Андресен – приятная молодая женщина. – Да, но не потому, – сказал я. – Мне кажется, что существуют вещи, о которых мы еще не знаем. Много непонятного происходило там, и еще со многими нам следует поговорить… – Нам? – спросил Смит. – Я имею в виду полицию, – ответил я. – Кроме того, я должен поговорить с Венке Андресен. Если вы возьмете меня ассистентом и позволите познакомиться с делом, изучить все доказательства и поискать кое-что еще на месте, в этом случае я могу встретиться и поговорить с Венке? Он разнял руки и тут же соединил их снова подушечками пальцев друг к другу и неторопливо кивнул. – Хорошо. Как человек, работающий по этому делу вместе со мной, вы сможете встретиться с ней, несмотря на то что ей запрещены переписка и свидания. Вы этого хотели? – Единственное, чего я хочу, – получить возможность доказать, что Венке невиновна, – сказал я. Он энергично кивнул. – Мой долг сделать все возможное, чтобы доказать Смит помрачнел. – Два типа уголовных дел, Веум. Преступления, совершенные ради обогащения, и драмы ревности. Он встал и подошел ко мне. Стоя у стула, на котором я сидел, он был выше меня. Я тоже встал, а он глядел на меня пристально, как злой гном. – Сам я живу с одной и той же женщиной – моей женой – уже сорок лет. Это не всегда похоже на веселый танец на цветочной поляне. Но по крайней мере это был все тот же танец, все с тем же партнером. – А любовь? – спросил я. – Любовь? Любовь – для молодых, для тех, кто полагает, что у них вся жизнь впереди. Любовь для мечтателей. Для тех, кто любит спать под луной и делать всякую прочую чепуху. Любовь – это то, во что верят девочки до тринадцати и что мальчики путают с половой жизнью. Любовь? Я говорю не о любви, я говорю о браке, Веум. – Да, конечно. Мы стояли, глядя друг другу в глаза. Он взял меня за локоть и легонько сжал его. – Хорошо, Веум. Ты еще молод и можешь спать под луной и делать всякие глупости. Давай докажи, что Венке невиновна. Дай мне, – он взглянул на часы, – дай мне поработать полчасика и жди меня у полицейского отделения: мы пойдем к ней. Договорились? – Договорились. И спасибо. – Не за что, – ответил Смит, – это моя работа. И я оставил его наедине с его работой. За дверью мне снова попалось на глаза молодое «переиздание» Смита. Но сын был не так широк в груди, как отец, русоволос и не так свеж на вид. Лицо красноватое, будто подгримированное, и отечное. Можно предположить, что часов до двенадцати дня ему нелегко было продрать глаза. Он равнодушно, исподлобья оглядел меня и, почувствовав, что с меня ничего не возьмешь, сразу позабыл обо мне. Позабыл полностью. Отец нравился мне гораздо больше, чем сын. Пожилая секретарша по-прежнему стояла у шкафа с архивами. Я подмигнул ей, сказав «до свидания». На этот раз я тоже не добавил «старушка», но это слово висело в воздухе. Она, конечно, была сокровищем. Она провела здесь пятьдесят лет, и, если ты заглянешь сюда еще лет через пятьдесят, она будет на месте. Она бессмертна и вечна, она неизменна в веках. В мыслях я пожелал ей вечности, но я сам не хотел бы быть на ее месте. Покой мне противопоказан. Я не выношу музейных залов, где выставлены древности, и я поспешил к выходу – в конец коридора и налево. Я сказал сам себе: не забудь заглянуть сюда еще раз. Лет через пятьдесят. |
||
|