"Проклятие крови" - читать интересную книгу автора (Хафф Таня)

4

Вики встречала тысячи восходов солнца, но ни разу не видела такого, так этот.

— Можешь ли ты это почувствовать?

— Почувствовать что? — В полудреме она приподняла голову с колен Генри.

— Солнце.

Внезапный взрыв адреналина резко вырвал женщину из сна, и она резко села на постели, всматриваясь ему в лицо. Вампир выглядел напряженно-внимательным, брови сошлись в одну линию, глаза сузились. Вики взглянула в окно. Хотя оно выходило на юг, а не на восток, небо определенно начинало светлеть.

— Генри? — встревоженно спросила она.

Он покачал головой, увидев выражение ее лица, и улыбнулся, одновременно успокоительно и слегка смущенно.

— Все в порядке, так происходит каждое утро. Это похоже на предостережение. — Его голос звучал механически, подобно компьютерному симулятору из научно-фантастического фильма. — До восхода солнца осталось еще минут пятнадцать, не меньше.

— Прекрасно. — Вики встала, все еще сжимая его запястья. — Четверть часа. Пойдем отсюда.

— Да нет же, — запротестовал Фицрой, когда женщина потянула его, чтобы он встал на ноги. — Когда приходит предостережение, не обязательно, чтобы оно было вполне определенным. Это скорее просто ощущение.

Вики вздохнула и бросила обеспокоенный взгляд на окно, на проблески розового, которые, как она была уверена, уже коснулись окрестностей города.

— Ладно. Это просто ощущение. Что ты обычно делаешь, когда это чувствуешь?

— Отправляюсь в кровать.

— А потом?

Какое-то мгновение вампир изучал лицо подруги. Потом высвободил руки, развернулся на каблуках и пошел через гостиную, уронив:

— Ты права.

— Генри?

Он остановился, но не повернулся, просто оглянулся через плечо.

«Я не должна оставаться, если ты уверен, что все в порядке». Да, но подобной уверенности он не чувствует. Вот почему она была здесь. И в то время как, быть может, он сожалел о своем предложении — Вики поняла это тотчас же по его промедлению, — причина, по которой он просил ее остаться, по-прежнему имела место. Казалось, что для того, чтобы оба они пережили этот восход солнца, она должна отнестись к этому как к своей обычной работе. «Клиент опасается, что в определенных условиях может предпринять попытку совершить самоубийство. Я нахожусь здесь, чтобы остановить его». С самого начала она сознавала, что Генри все еще ждет, что она скажет что-то.

— Ну, как ты себя чувствуешь?

Генри следил, как, словно на фотопластинке, на лице женщины последовательно проявляются эмоции. «Ведь это испытание нисколько не легче для тебя не так ли?» — подумал он и произнес спокойно:

— Я чувствую солнце, — после чего протянул ей руку.

По тому, как подруга приняла ее, вампир мог предположить, что она приступила к выполнению служебных обязанностей, и они прошли в спальню.

Когда Вики впервые увидела его кровать, она почувствовала смутное разочарование. К тому времени она уже знала, что Фицрой не проводит дневное время в закрытом гробу поверх слоя земли со своей родины, но все же втайне надеялась увидеть там что-нибудь экзотическое. Хотя бы вроде кровати королевских размеров. «Готова биться об заклад, твоему отцу захотелось бы иметь одну из таких же...» — так бы она могла тогда сказать. Кровать же с белыми хлопчатобумажными простынями и синим покрывалом выглядела до обидного обыкновенной.

Сейчас она освободилась от его руки и подошла прямо к закрытой двери. Круг мягкого света от лампы на прикроватном столике почти ослепил ее, но она знала, что окна спальни заделаны слоем фанеры, окрашенной в черный цвет и плотно примыкающей к оконному проему. Как со стороны улицы, так и изнутри этот защитный барьер скрывали плотные портьеры из синего бархата. Это помогало держать солнце на безопасном удалении, однако — Вики знала — Генри мог бы, если бы захотел, уничтожить с таким тщанием созданные барьеры за несколько секунд. А ее тело служило в этот момент барьером перед дверью.

Стоя у кровати, Фицрой помедлил, прикасаясь пальцами к пуговицам рубашки, и с удивлением обнаружил, что чувствует себя неловко, раздеваясь на глазах у женщины, с которой состоял в близких отношениях — и от которой с таким удовольствием насыщался. «Это просто смешно. Она, вероятно, при таком освещении даже не видит тебя».

Тряхнув головой, Генри быстро разделся, размышляя о том, что подобная беспомощность влечет за собой проявление гораздо большей интимности, нежели секс.

Теперь он ощущал солнце еще сильнее — сильнее, чем когда-либо прежде.

Для Вики, которая следила за проблесками бледной кожи, когда вампир то появлялся в круге света, то исчезал из него, стоявшей на страже возле двери, собственное поведение вдруг показалось ужасно бессмысленным.

— Генри? Что, черт подери, я здесь делаю? — Она шагнула вперед, потом сделала еще один шаг и, когда его лицо оказалось наконец в фокусе, протянула руку и нежно коснулась его обнаженной груди. — Я не могу остановить тебя... — Женщина поморщилась, сознавая, что эти слова неправильно отражают ситуацию. — Я не могу даже удержать тебя.

— Я знаю. — Он прикрыл ее пальцы своими, поражаясь, как всегда, теплу, исходящему от тела подруги, ощущая пульсацию ее крови прямо под кожей.

— Прекрасно. — Она раздраженно закатила глаза. — Что, в таком случае, я должна делать, если ты все-таки примешь решение рвануться к солнцу?

— Оставаться здесь.

— Чтобы смотреть, как ты погибнешь?

— Никто, даже вампиры, не желает умирать в одиночестве.

Вики сочла подобное утверждение достаточно спорным. Однако она прекрасно сознавала, что это все, что она могла бы ему дать. Но она не хотела придаваться себе, что закончиться все может именно так. Слегка задыхаясь, желая, чтобы свет был достаточно ярким, чтобы видеть выражение его лица, Вики смогла удержаться, чтобы не выдернуть руку. «Оставаться здесь». В итоге это было не более того, что когда-либо хотел от нее Селуччи. Различались только обстоятельства.

— Боже мой, Генри. — Слова потребовали от нее некоторых усилий, но она постаралась приглушить в голосе эмоции. — Уж не собрался ли ты, черт бы тебя подрал, на самом деле покончить счеты с жизнью? Знаешь что, надень-ка лучше пижаму — ну или смокинг, или что-нибудь такое, в чем обычно почивают бессмертные, — и отправляйся в постель.

Он отстранился и распростер руки в стороны, намерения его были очевидны.

— Превосходно. — Вики указала на кровать.

Ее друг спокойно подчинился этому жесту. Затем, решительно подтолкнув очки на переносицу, женщина устроилась на краю матраса. Прищурив глаза, она могла разглядеть очертания его лица.

— Ну и каковы твои ощущения?

— Я чувствую, как солнце дрожит на горизонте, но единственное, что у меня сейчас на уме, — это ты.

— Нынче утром ты просто фонтанируешь избитыми фразами. — Однако Вики, почувствовав явное облегчение в его голосе, подумала, что его ответ похож на правду. — Что еще может произойти? Я имею в виду, с тобой?

Фицрой пожал плечами.

— Откуда мне знать? Я же ухожу с восходом солнца. Без сновидений, без физических ощущений. — Голос его начал затихать — рассвет был уже близок. — В небытие.

— Что я должна сделать?

Он улыбнулся.

— Поцелуй меня... на прощание.

Губы женщины были на его губах, когда взошло солнце. Она почувствовала, что день заявил на него свои права. Вики медленно распрямилась и села на краю кровати. Генри выглядел таким невероятно юным Столь ужасающе беззащитным...

Она схватила его за плечи и принялась трясти изо всех сил.

Его сердце всегда билось очень медленно; теперь, приложив ухо к самой его груди, Вики вообще ничего не могла уловить.

Он действительно ушел. И вручил себя полностью и абсолютно в ее распоряжение.

«Останься здесь». В конечном итоге это было все, о чем когда-либо просил ее Селуччи. И это было все, о чем она когда-либо просила его в ответ.

Останься здесь. Это означало намного большее, когда просил об этом Генри Фицрой.

— Генри, ты редкостный негодяй. — Она яростно подтолкнула на место сползшие очки. — Какого черта, что я могу дать тебе, чтобы соответствовать всему этому?

Несколько мгновений спустя она собралась с силами и задала более прозаический вопрос.

— А что будет теперь? Должна ли я уйти? Или остаться и сторожить тебя целый день? — Широкий зевок угрожал вывихнуть Вики челюсть; она недостаточно выспалась во время долгого ожидания наступления утра. — Или забраться в постель к тебе под бок?

Женщина нежно провела пальцем вдоль его щеки и почувствовала, как она суха и прохладна Кожа у Генри — кому, как не ей, это знать — всегда была холодной.

— Хм-м, эту идею, пожалуй, отбросим.

Даже уставшая, сможет ли она уснуть рядом с этим телом — а не с Генри? Отыскав на полу брюки, сброшенные Фицроем, она ощупала его карманы в поисках ключей.

— Я ухожу домой, — заявила она, ощущая острую необходимость просто услышать саму себя для компенсации абсолютной неподвижности вампира. — Я немного посплю и вернусь до наступления темноты. Не беспокойся. Я запру дверь при выходе. Ты будешь в полной безопасности.

Выключатель прикроватной лампы находился около двери. Вики бросила последний взгляд на него перед тем, как уничтожить островок скудного света, погрузив комнату в полную и абсолютную тьму.

Она положила руку на дверную ручку и начала уже поворачивать ее, когда внезапная мысль заставила ее замереть на месте.

— Как, черт меня подери, я выберусь отсюда?

Она ощупала пальцами окаймлявший дверную коробку слой резины, который надежно защищал спальню от проникновения света извне. Сможет ли она выйти, не погубив Генри? «Это просто потрясающе! Я пришла, чтобы спасти его от попытки самоубийства, а обернуться все может так, что погублю его собственными руками».

Может ли она уйти?

Сквозь открытую дверь его кабинета в холл проникает свет, и если она откроет эту дверь... Насколько прямым должен быть солнечный свет, который способен нанести ему вред?

«Нам следовало обсудить это раньше, Генри». Она не могла поверить, что ни один из них не задумался о том, что произойдет после восхода солнца. Разумеется, оба они нашли куда более привлекательное занятие.

Она не могла рисковать. Входная дверь в квартиру должна быть заперта и закреплена цепочкой. Он должен находиться в такой же безопасности, как и всегда.

Закрытые глаза — добровольный отказ от света, — казалось, помогали; женщина на ощупь добралась до кровати и легла поверх одеяла как можно дальше от неподвижного тела Генри.

Все ее чувства настаивали на том, что она находится в одиночестве. За исключением того, что она знала, что это не так. Вся комната превратилась в своего рода гроб. Она чувствовала, как тьма давит на нее, что она лежит в ящике длиной шесть, шириной три и глубиной один фут — и пытается не думать об Эдгаре Аллане По и погребении заживо.

— Отчего он умер?

— Остановка сердца. — Коронер стащил с рук перчатки. — Что фактически в конце концов убивает нас всех. Если вы хотите знать, что именно послужило причиной смерти, смогу ответить только после того, как он пробудет у меня на столе пару часов.

— Благодарю вас, доктор Синг.

Собеседник Селуччи улыбнулся, совершенно не реагируя на сарказм.

— Не оставляйте его здесь слишком долго. — Он задержался на пути к двери и вернулся снова. — Уже сейчас, учитывая позу, могу сказать, что этот человек был мертв еще до того, как упал на пол.

Кивнув на прощание коронеру, Майк опустился на колени перед телом и нахмурился.

Напарник Селуччи, Дэйв Грэм, склонился над его плечом и присвистнул сквозь зубы.

— У кого-то оказалась могучая хватка!

Тот проворчал что-то в знак согласия. Багровые и зеленые синяки окружали левое запястье покойника четко обрисовав следы четырех — и, отдельно, пятого, большого пальца. Левая рука лежала вытянувшись в сторону от тела.

— Он упал уже мертвым, — спокойно произнес Грэм.

— Я, собственно, сразу так и подумал. Посмотри на его лицо.

— Никакого выражения.

— Вот именно. Ни страха, ни боли; совершеннейшая индифферентность. Ничего, что свидетельствовало бы о нескольких последних минутах его жизни.

— Отравление?

— Может быть. Классный пиджак. — Селуччи встал с колен. — Удивительно, почему его не забрали вместе с ботинками.

Уступая ему дорогу, Дэйв пожал плечами.

— Кто, черт побери, может сказать, в наше-то время? Они берут деньги, но оставляют кредитные карточки или удостоверения личности.

Тщательно обходя меловые линии и куски разбитого стекла на полу, двое мужчин подошли к раковине. В некоторых местах, там, где вылитая в нее кислота разъела металл, нержавеющая сталь имела шероховатую поверхность. Из отверстия слива все еще поднимался слабый запах аммиака.

— Никаких признаков того, что он выбросил...

Селуччи фыркнул.

— Как и того, кто это выбросил. Кевин! — Дактилоскопист, стоящий на коленях сбоку от тела, поднял голову. — Мне нужны отпечатки со стекла.

— Со стекла? — Из всего, что было достаточно крупным, что можно было бы назвать осколками, уцелели только дно и часть горлышка, защищенного навинчивающейся пробкой. — Я страшно простужен, и как, скажите на милость, смогу вылечиться, занимаясь всем этим?

— Твои проблемы, но я хочу получить эти отпечатки. Харпер!

Констебль, уставившийся в гроб, вздрогнул.

— Детектив?

— Найдите кого-нибудь, кто смог бы разобрать сифон... вот эту изогнутую трубу под раковиной, — добавил Селуччи, когда Харпер непонимающе уставился на него. — Если повезет, найдем там остатки того, что намеревались уничтожить. Где парень, который обнаружил тело?

— Он в одном из кабинетов отдела. Его имя... — Констебль, нахмурив брови, заглянул в свои записи. — Дональд Томпсон. Он занимается исследовательской работой, служит здесь около полутора лет. Часть остального персонала уже прибыла, и они тоже здесь. Мой напарник с ними.

— А кабинеты где?

— В конце вестибюля, с правой стороны.

Майк кивнул и направился к двери.

— Мы закончили с телом. Как только все до одного получат то, что им причитается, вы сможете унести его отсюда.

— Море обаяния, как всегда, — пробормотал Дэйв, ухмыляясь. Он последовал за напарником в вестибюль, где поинтересовался: — Так ты еще и в водопроводном деле разбираешься?

— Мой отец был водопроводчиком.

— Неужели? Ты никогда не говорил мне, что получил в наследство кругленькую сумму.

— Не хотел, чтобы ты клянчил у меня деньги. — Селуччи дернул головой в направлении лабораторного зала. — Что ты об этом думаешь?

— Почтенный доктор наткнулся на незваного гостя?

— А как насчет уборщика, которого унесли отсюда вчера?

— Я помню, ты сказал, что он увидел мумию и с ним случился сердечный приступ.

— А что тогда стряслось с мумией?

Грэм нахмурил лоб. Гроб определенно был пустым, и, несмотря на то что помещение было прямо-таки забито всеми видами древнего хлама, он готов был поспорить на свои последние брюки, что там не было никакого тела, засунутого в дальний угол.

— Незваный гость прихватил ее с собой? Доктор Ракс разломал ее на куски, облил кислотой и спустил в раковину? Она воскресла и теперь рыщет по городу? — Он поймал взгляд напарника и рассмеялся. — Ты, боюсь, перетрудился, приятель.

— Может быть. — Селуччи толкнул открытую дверь с табличкой «Отдел египтологии», прилагая несколько большее усилие, чем требовалось. «А может быть, и нет», — мелькнуло у него в голове.

Кроме полицейского констебля в форме там находилось с полдюжины людей, у всех на лицах было выражение шока разной степени и — или — изумления. Две дамы тихо плакали, наполовину опустошенная коробка бумажных косметических салфеток стояла между ними на письменном столе. Двое других спорили, их приглушенные голоса создавали в комнате постоянный фон. Женщина, на лице которой сменялись выражения печали и гнева, встала, когда детективы вошли в комнату, и шагнула им навстречу.

— Я доктор Рэйчел Шейн, помощник главного хранителя. Что здесь происходит? Нет, подождите... — Ее рука поднялась прежде, чем кто-нибудь из них успел заговорить. — Это глупый вопрос. Я сама знаю, что происходит. — Она глубоко вздохнула. — Я хочу спросить: что теперь будет?

Селуччи показал ей свой значок — уголком глаза он заметил, что Дэйв сделал то же самое.

— Детектив-сержант Селуччи. Мой напарник, детектив-сержант Грэм. Нам хотелось бы задать несколько вопросов Дональду Томпсону.

Молодой человек резко выпрямился, оторвав лицо от ладоней. У него было бледное лицо и расширенные зрачки глаз.

— Нам бы хотелось оставить кабинет доктора Ракса на некоторое время в том же виде, как и сейчас, — продолжал Майк, тщательно следя за тем, чтобы говорить обыденным тоном, который на большинство людей действует успокаивающе. — Доктор Шейн?..

— Да, да, разумеется. Можно пройти в мой кабинет. — Она указала жестом на дверь.

— Благодарю вас.

Она казалась слегка удивленной теплотой в его голосе, и это ее, видимо, несколько успокоило. Уже не впервые Дэйв восхитился мастерству Селуччи общаться со свидетелями таким способом: «Я знаю, вы страдаете, но мы полагаемся на вас Если вы не сможете собраться с силами, все будет потеряно», — причем он умел выразить эту мысль всего парой слов.

Дональд Томпсон — высокий худощавый человек, казалось, не мог сидеть спокойно: его ноги, руки и голова находились в непрерывном движении. Он пришел сегодня пораньше, чтобы закончить кое-какую работу, и обнаружил доктора Ракса распростертым на полу лабораторного зала рядом с раскрытым гробом.

— Я не дотрагивался до него и ни к чему не прикасался, за исключением телефона Позвонил по номеру 911, сказал, что нашел тело, и спустился в вестибюль, дожидаться их приезда Боже, это так... так... Я хочу сказать, проклятье, неужели кто-то убил его?

— Пока мы ничего не можем сказать определенно, мистер Томпсон. — Дэйв Грэм взгромоздился на край стола, покачивая ногой. — Мы были бы вам признательны, если бы вы вспомнили, как выглядело это помещение. Как вам показалось, оно выглядело точно так же, каким вы видели его в последний раз?

— Я вообще-то не сильно вглядывался... Я хочу сказать, что мой шеф лежал мертвым на полу!

— Но после того как вы обнаружили тело, вы должны были хотя бы наспех оглядеться вокруг. Просто удостовериться, что там больше никого не было.

— Ну да...

Томпсон прикусил губу в попытке вспомнить, силясь увидеть что-нибудь за распростертым телом человека, которого любил и уважал.

— Там на полу было стекло, — медленно произнес он, — а пластик был откинут в сторону от внутреннего гроба, похоже, принадлежащего Восемнадцатой династии в саркофаге Шестнадцатой династии — довольно странный, на мой взгляд, факт, — но, как мне показалось, ничего не пропало. Я хочу сказать, у нас там есть весьма ценные изделия из фаянса и золотая пектораль, вынутая из витрины, которую реставрировали, и они находились там по-прежнему.

Дэйв поднял бровь.

— Фаянс? Пектораль?

— Фаянс, как бы поточнее объяснить, это род керамики, а пектораль — это... — Длинные изящные пальцы начертили в воздухе непостижимую конструкцию. — Думаю, что вы можете рассматривать ее как большое ожерелье.

— Историческая ценность, помимо всего прочего?

Молодой человек пожал плечами.

— Более половины его деталей изготовлены из золота.

Селуччи отвернулся от окна, где стоял, наблюдая за уличным движением по Квинс-парк-роуд, довольный, что позволил напарнику задавать вопросы. Каковы бы ни были причины, повлекшие смерть доктора Ракса, он готов был побиться об заклад, что мотивом не явилось ограбление.

— А что насчет мумии?

— Какой мумии?

— Что значит: какой? — Майк сделал шаг вперед. — Я разговаривал с женщиной-полицейским на месте преступления вчера утром, когда они выносили из здания музея тело уборщика, скончавшегося предыдущей ночью. Она сказала мне, что парень увидел мумию, потому у него и случился сердечный приступ. По существу, скончался от страха.

— Думал, что увидел мумию. Кто-то засунул в каменный саркофаг пустой гроб и запечатал его там. Мы думали, что приобрели ценный артефакт, а все, что получили, оказалось просто воздухом. — Смех Дональда Томпсона прозвучал горько и коротко. — Может быть, именно это обстоятельство и убило доктора Ракса; как профессионал он был страшно разочарован.

— Стало быть, никакой мумии не было?

— Нет.

— Вы уверены в этом?

— Поверьте мне, детектив, я бы ее непременно заметил.

Селуччи поймал выразительный взгляд своего напарника и, покосившись, плотно сомкнул губы, чтобы не сказать лишнего. На один миг он готов был поверить, что неправильно понял слова констебля Трамбле.

Опрос остальных сотрудников отдела не принес никаких дополнительных результатов. Они все любили доктора Ракса. Разумеется, иногда он не соглашался с коллегами, но только представьте себе дюжину египтологов в одной комнате: без труда сможете убедиться, что они выскажут двенадцать различных мнений. Нет, там никогда не было никакой мумии. Профессиональная ревность, вы говорите?

Доктор Шейн вздохнула и откинула со лба волосы.

— Он был хранителем скудно финансируемого отдела в провинциальном музее. Неплохая работа, можно даже сказать, престижная, в сравнении со многими, но не настолько, чтобы убивать из-за этого.

— Полагаю, как помощник хранителя, вы занимаете следующее за ним положение в вашем отделе. — Слова эти основывались исключительно на наблюдении и были произнесены намеренно нейтральным тоном.

— Именно так. В свое оправдание могу сказать только то, что я, черт возьми, единственный человек в отделе, ненавидевший писанину больше, чем он. О Господи... — Женщина прижала кулаки к губам и зажмурила глаза; по щекам ее потекли слезы. — Извините, обычно я не похожа на лейку с водой, — справившись с собой, произнесла она через мгновение сдавленным голосом.

— Это был день, который никак не назовешь обычным, — мягко согласился Селуччи, протянув ей косметическую салфетку. — Дэйв, ты сказал остальным, что те, кто хочет, могут отправляться домой? Однако нам нужен полный перечень всех вещей, находящихся в этом помещении. Может быть, нескольких человек следует попросить остаться? Чем скорее мы полностью убедимся в том, что чего-то недостает, тем лучше.

Доктор Шейн высморкалась, как только Дэйв вышел.

— Вы весьма своевольно обращаетесь с моими сотрудниками, детектив.

— Извините. Если вы предпочитаете обратиться к ним сами...

— Нет, все в порядке. Вы действовали отлично.

«Могу поклясться, когда ему было восемнадцать, он выглядел как Давид работы Микеланджело. — Она снова закрыла глаза. — Господи, не могу поверить в это. Илайджа мертв, а я сижу здесь и думаю, до чего неправдоподобно хорош собой этот полицейский».

— Доктор Шейн, вам нехорошо?

— Ничего страшного. — Женщина собралась с силами и выдавила бесцветную улыбку. — На самом деле, все в порядке.

Селуччи кивнул. Он не мог не заметить, что Рэйчел Шейн обладает весьма привлекательной улыбкой, даже теперь, когда ее рот кривится в скорбной гримасе. Он задумался, как бы выглядела эта женщина, если бы у нее нашлось сейчас что-нибудь, над чем стоило бы рассмеяться.

— Итак... — Она бросила сырую косметическую салфетку в корзину для мусора. — Если уж вы взяли на себя руководство моими сотрудниками, чем могла бы помочь вам я?

Без какой-либо на то причины Майк ощутил, что уши его краснеют. Он прочистил горло и мысленно поблагодарил судьбу, что не пошел пару дней назад стричься.

— Не могли бы вы осмотреть кабинет доктора Ракса? Вы лучше, чем кто бы то ни было, способны определить, пропало ли что-нибудь оттуда.

Кабинет хранителя находился на другой стороне коридора. Когда они вышли туда, к ним подошел констебль Харпер, сделавший Селуччи какой-то знак.

— В чем дело?

— Это пресса.

— Вот как? Ну и что с того?

— Не должен ли кто-нибудь сделать заявление: просто удержать их от того, чтобы они не разнесли двери?

Майк раздраженно фыркнул.

— Я сам сделаю заявление.

Следя за тем, как детектив целеустремленно шагает по коридору, сжав руки в кулаки и подняв плечи, Харпер подумал, не лучше ли было ему подождать, пока сержант Грэм закончит вместе с сотрудниками обследование помещения, где было найдено мертвое тело. Он предчувствовал, что пресса может получить такие новости, которые нельзя будет напечатать.

Несколько репортеров, столпившихся у поста охраны, узнали детектива, как только музейный охранник ввел его через дверь.

— Нам повезло, — пробормотал один из них. — Это из убойного отдела, сам мистер Конгениальность.

Вопросы посыпались градом, короткие и быстрые. Селуччи молча ждал, посверкивая глазами на стаю журналюг. Когда шум затих настолько, что его можно было услышать, он прочистил горло и начал, причем тон не оставлял никаких сомнений по поводу его отношения к слушателям.

— Сегодня рано утром белый мужчина был обнаружен мертвым в одном из помещений отдела египтологии. Причина смерти пока не выяснена Очевидно, следует подозревать предумышленное убийство; я не имел бы сейчас удовольствия общаться с вами, если бы мы придерживались иного мнения. Если хотите узнать что-нибудь еще, придется подождать.

— А что насчет мумии? — Репортер, стоявший ближе других, сунул микрофон ему под нос. — Мы слышали, что в деле фигурирует какая-то мумия.

Действительно, что же по поводу мумии? Все еще испытывая затруднения в отношении точности формулировок, Майк последовал принятой в их отделе тактике.

— Там не было никакой мумии. В отделе египтологии имелся в наличии только пустой гроб.

— Рассматривалась ли возможность, что этот гроб стал причиной обеих недавних смертей в музее?

— И как бы он мог это сделать? — сухо осведомился Селуччи. — Упал на них?

— А как насчет какого-то древнего проклятия?

«Древнее проклятие убило двоих». Майк сразу же представил заголовки в газетах.

— Не будьте кретином, — процедил он сквозь зубы.

Репортер успел вовремя отдернуть микрофон и, вежливо улыбаясь, поинтересовался:

— Могу ли я процитировать ваши слова, детектив?

Улыбка Селуччи выглядела не менее искренней.

— Вы можете вытатуировать это у себя на груди.

Вернувшись по лестнице наверх, он нашел доктора Шейн и своего напарника стоявшими перед входом в кабинет доктора Ракса.

Грэм повернулся к нему.

— Доктор хочет кое-что сообщить нам, Майк.

Доктор Шейн откинула волосы со лба и потерла лоб.

— Не знаю, может ли это оказаться для вас полезным.... — Она взглянула снизу вверх на Селуччи, поощрившего ее кивком, и продолжила: — Дело в том, что Илайджа всегда хранил у себя в офисе костюм, знаете, для собраний совета директоров и всяких других официальных встреч. Он не надел бы... — Голос женщины на мгновение прервался. — Он никогда не носил костюм дольше, чем требовалось. Во всяком случае, когда я уходила с работы вчера вечером, его серый костюм, белая рубашка и бордовый шелковый галстук — все это висело на двери. Так вот, они исчезли.

Оба детектива обменялись взглядами. Селуччи заговорил первым.

— А как насчет дополнительной пары ботинок?

— Нет, доктор Ракс любил говорить, что если вы не можете где-то появиться в мокасинах, не стоит там появляться вообще. — Ее нижняя губа задрожала, но, не без видимого усилия, Рэйчел Шейн удалось овладеть собой. — Будь я проклята, но, кажется, я по-настоящему начинаю грустить о нем.

— Если вы хотите уйти домой, доктор Шейн...

— Благодарю, но я думаю, что мне было бы лучше заняться чем-то полезным. Если я больше не нужна вам, я помогу с инвентаризацией. — Вздернув подбородок, женщина прошла через комнату, остановилась у двери и сказала: — Когда поймаете ублюдка, сотворившего это, надеюсь, вы живьем вырвете его сердце и скормите крокодилам.

— Мы уже давно так не делаем, доктор.

— Жаль.

Когда они остались одни, Дэйв глубоко вздохнул и уселся на угол ближайшего стола.

— Нашим ребятам из лаборатории придется немало потрудиться. Это дело с каждой минутой становится все более экзотичным. — Он потянул себя за подбородок. — Выглядит так, словно доктор Ракс застал здесь голого злоумышленника. Что за сумасшедший, хотелось бы мне знать, бродит по музею в чем мать родила?

Глубоко задумавшись, Селуччи не обращал на него внимания. Он вспоминал пентаграмму и человекоподобное существо, которое она запирала; вспомнил человека, сорвавшего с себя одежду, обратившегося в волка — или в собаку, он до сих пор не мог окончательно в этом разобраться — и бросившегося на него в этом облике; вспомнил Генри Фицроя — не человека теперь, но когда-то бывшего человеком. Вспомнил, что некоторые явления не всегда таковы, какими кажутся.

Он задумался, что за создание могло появиться на свет после столетий, проведенных во тьме, неподвижно лежа в запертом каменном ящике.

Если не признать, что там не было никакой мумии.

Охранница, в сознание которой он вторгся, открыла ему наружную дверь и пожелала доброго утра, не задумываясь, почему этот весьма пожилой человек в мешковато сидевшем костюме выходит из музея еще до его открытия. Оказавшись на улице, он обернулся, усмехнулся и стер из памяти женщины все только что случившееся. Затем пересек улицу и опустился на скамью, отдыхая и наслаждаясь изобилием свободного пространства вокруг и своей способностью двигаться; ждал, пока воспоминания, которые он поглотил, не подсказали, что пора.

Первая ка, которую он взял себе, послужила для его оживления и позволила замести следы; вторая снабдила жизненно важными знаниями. Для восстановления своей юности и пополнения сил он нуждался в молодой ка, обладающей полным потенциалом нерастраченных возможностей.

Двигаясь осторожно, так как эта страна отличалась ужасающе холодным климатом и ему приходилось затрачивать слишком много энергии для сохранения внутреннего тепла, он спустился в подземелье, на станцию — этим термином пользовались оба человека, память которых была им присвоена; также это место ассоциировалось у них с «утренним часом пик». Он оплатил проезд, больше из любопытства, чем по необходимости, и оказался на платформе подземки. Тут ему показалось, что стены смыкаются у него над головой. Сердце его заколотилось в груди, и он выбросил руку вверх, чтобы предотвратить падение потолка себе на голову. Он побежал бы, если бы смог, но кости отказались служить ему опорой, и ему оставалось только терпеть. Три поезда он пропустил, пока вновь не обрел спокойствие, осознав, что пространство не было столь угрожающе тесным, как он сначала предположил, что если эти чудовищные металлические животные могут двигаться абсолютно свободно, стало быть, и для него найдется пространство для перемещения.

Еще один поезд пронесся мимо, пока он наблюдал в изумлении — воспоминания людей, привыкших к таким чудовищам, не давали ясного представления об их размерах, скорости и шуме, — и секунды следовали одна за другой, пока он не понял, чего хочет. Он чуть не отступил от двери вагона, когда увидел, как мало пространства там оставалось, но необходимость обрести большую власть оказалась сильнее страха, и в последний момент он протиснулся внутрь.

Школьники в одинаковой форме были так плотно прижаты толпой друг к другу, что толчки и покачивание поезда на них совершенно не сказывались. Они смеялись и болтали, и даже те, которые могли бы дотянуться до опоры, не стремились за нее уцепиться, уверенные в том, что и так удержатся на ногах.

Он пробрался к ним по возможности поближе и стал неистово искать самого молодого из них. Он не имел представления, сколь долго сможет выдержать пребывание в этом жутком замкнутом пространстве.

К его удивлению, один из мальчишек обладал защитой, которая легко отбросила его ка назад — так, что он захлебнулся от боли. Едва слышно бормоча заклинание, он с раздражением уставился на нимб золотого света. Боги нового века могли быть слабыми, но один из них прикоснулся к этому ребенку — даже если само дитя пока не осознало своего призвания, — и к его ка даже приближаться было не дозволено.

Не имеет значения. Там было множество других, не обладающих какой-либо защитой.

Прошло довольно много времени, пока он не встретился взглядом с серо-голубыми глазами мальчика, на которого пал его окончательный выбор. Мальчик, увидевший в нем лишь безобидного старика, наверно, не очень хорошо себя чувствовавшего, улыбнулся, слегка смутившись, но достаточно дружелюбно. Улыбка оставалась на его лице до самого конца, и это было все, что осталось от утраченной жизни ребенка.

Окружающая масса людей будет удерживать тело в вертикальном положении до тех пор, пока он не окажется достаточно далеко отсюда.

На следующей остановке он позволил движущейся толпе подхватить себя, и та вынесла его из поезда; пока он передвигался по платформе, силы его новой ка испепелили его страх вместе со старостью. Те, которые заметили разительные перемены, моментально произошедшие в его внешности — выпрямившуюся спину, потемневшие волосы, — отказались поверить своим глазам, и он восхитился, как легко все выходящее за узкие пределы восприятия «возможного» соскальзывает с поверхности разума этих людей. С помощью этих людишек, этих покорных кусочков дышащей глины, он сможет создать державу, которая затмит все империи прошлого.

Как и в две предыдущие ночи, Генри пробудило видение огромного золотого солнца, иссушающего его разум. Но впервые это не сопровождалось страхом подступающего безумия; запах крови столь плотно насыщал его убежище, что безумие уже не имело существенного значения в сравнении с голодом.

— Итак, благодаря Господу, ты наконец проснулся.

Понадобилось некоторое время, чтобы до него дошел четкий смысл сказанного.

— Вики?

Ее голос звучал напряженно, низко, и он едва его узнал. Фицрой сел, всматриваясь в женщину, сидевшую, прижавшись спиной к двери, затем вынужден был прикрыть глаза, так как чересчур яркий свет внезапно ослепил его, когда она щелкнула выключателем.

Когда вампир снова обрел способность видеть, дверь оказалась открытой, а ее в комнате не было. Генри пошел, следуя запаху крови; Вики сидела на диване в гостиной, ее пальцы вцепились в ткань обивки. Все осветительные приборы, мимо которых она прошла, были включены. Струны голода звучали в такт с биением ее сердца.

Он шагнул к ней. Женщина подняла глаза.

— Генри, нет.

Будь он моложе, возможно, он не смог бы остановиться, но четыреста пятьдесят лет научили его управлять своими желаниями.

— Что с тобой случилось?

— Я провела день с тобой — вот что со мной случилось!

— Ты... что ты сказала?

— Как я могла выйти? Я не могла открыть дверь, не впустив в спальню солнечный свет, по крайней мере, я не была уверена, что этого не произойдет, а поскольку предполагалось, что я защищаю тебя от самосожжения... в общем, если бы вместо этого я сама тебя поджарила, можно было бы считать, что со своей задачей я не справилась. Так что я оказалась в тупике. — Ее смех прозвучал неприятно резко.

— Вики, видит Бог, я не хотел... — Генри снова шагнул вперед, но она протестующее подняла обе руки, и он снова остановился, несмотря на то, что кровь, пульсирующая под нежной кожей у нее на запястьях, призывала его подойти ближе.

— Послушай, это вовсе не твоя вина, мы должны были обсудить все заранее. — Она сделала глубокий вдох и поправила очки на переносице. — Я не смогу остаться с тобой сегодня вечером. Мне необходимо выйти отсюда.

А ему было необходимо насытиться, и он знал, что смог бы убедить подругу остаться; убедить таким образом, что она считала бы, что идея принадлежит ей самой. Однако, хотя он на самом деле не очень понимал, что его вынуждает, он совладал с голодом и кивнул.

— Хорошо, иди.

Вики схватила пиджак и сумку и почти побежала к дверям, но остановилась, держась одной рукой за дверную ручку, обернулась, чтобы встретиться с ним взглядом, и даже смогла выдавить кривую улыбку.

— Я хочу сделать тебе комплимент, Фицрой: как партнер по постели ты великолепен — не храпишь и не перетягиваешь на себя одеяло. — С этими словами женщина исчезла.

Он помнил, что в тот момент, когда день заявил на него свои права, все, что он ощущал, — это ее губы и жизнь, трепещущую за ними. Вампир задумался, как эти новые отношения смогут сказаться на их взаимном существовании.

Реальность не имела ничего общего с его предчувствиями.

Вики ссутулилась, опершись на стенку лифта из нержавеющей стали, и закрыла глаза Она ощущала себя предательницей. «Убежать прочь — большая помощь для Генри, не так ли?» Но она просто не могла заставить себя там остаться.

Усталость помогла ей проспать до полудня, но время, проведенное после пробуждения и до самого заката, показалось ей самым продолжительным из всего пережитого когда-либо. Генри, лежащий там, был для нее совершенно чужим, а она чувствовала себя гораздо более опустошенной, чем когда он насыщался ее кровью. Сотни раз она подходила к двери и сотни раз заставляла себя отступить и не открывать ее. «Это всего лишь спальня на Блуар-стрит», — продолжала она убеждать себя. Но трепещущий проблеск воображения, о существовании которого она и не подозревала, продолжал твердить: «Это — склеп».

Когда лифт спустился в цокольный этаж, она выпрямилась и широкими шагами прошла через вестибюль, хотя предельно натянутые нервы откликались на каждое ее движение. Она кивнула охраннику, проходя мимо его поста, и впервые за год с радостью вступила в ночь, где она ничего не могла видеть.

— Эй, Победа!

Кое-что можно узнавать и не видя.

— Я тоже рада видеть тебя, Тони! Добрый вечер. — Она почувствовала, что он коснулся ее руки, и остановилась. Прищурив глаза, она смогла различить бледный овал лица юноши под уличным фонарем.

Он удивленно прищелкнул языком.

— Притормози! Ты выглядишь совсем дерьмово, хуже некуда. Что стряслось?

— День был длинный. — Она вздохнула. — А что ты здесь делаешь?

— Ну, ох... — Тони прочистил горло и выглядел смущенным. — У меня появилось предчувствие, что Генри нуждается во мне, поэтому...

Для того чтобы объяснить причину своего появления, он должен был сослаться на предчувствие, что у Генри возникла потребность в его помощи. Великолепно! Бывший мелкий правонарушитель, наделенный даром предчувствия. Именно то, чего ей так не хватало, чтобы этот злосчастный день завершился подобающим образом.

— А что, если Генри нуждается в тебе, ты сразу бежишь на помощь? — Даже для ее слуха вопрос прозвучал вызывающе, и Вики, в свою очередь, тоже смутилась, осознав, что ее слова весьма напоминают ревность. Фицрой нуждался в ней, а она его бросила.

— Послушай, Победа, не стоит переживать из-за этого. — Голос Тони смягчился, словно он прочел её мысли. — Мне это легче сделать. У меня, честно говоря, не было никакой жизни, пока Генри не объявился. Он может сотворить из меня все, что захочет. А ты слишком долго была самой собой. И потому вам обоим труднее приспособиться друг к другу.

«Ты слишком долго была самой собой». Она ощутила, как тяжесть постепенно спадает у нее с плеч. Если кто-нибудь мог понять это, так только Генри Фицрой.

— Спасибо, Тони.

— Не стоит благодарности. — К парню вернулся обычный тон. — Хочешь, чтобы я нашел тебе такси?

— Нет.

— Тогда я пошел.

— Пока у тебя не лопнули джинсы?

— Черт бы тебя побрал, Победа. — Она уловила насмешку в его голосе. — А я-то думал, что ты не можешь видеть в темноте.

Женщина услышала, как Тони удаляется, услышала, как открылась и потом затворилась за ним дверь в здание, и осторожно ступила на тротуар. Вдалеке она различила сияние Йонг и Блуар и решила идти пешком Городские улицы были освещены достаточно ярко, чтобы она могла идти, не опасаясь споткнуться, даже если не всегда могла отчетливо видеть, куда ступает. Одна только мысль о том, чтобы очутиться снова в замкнутом пространстве, в данный момент казалась ей невыносимой.

Пройдя дюжину шагов, Вики остановилась. Она была настолько поглощена желанием выбраться из квартиры Генри, что даже не спросила, видел ли он снова тот сон. На мгновение она заколебалась, раздумывая, не вернуться ли ей назад, потом усмехнулась и покачала головой, готовая держать пари, что в настоящее время Генри Фицрой вряд ли способен рассуждать логически. Еще менее ей следует беспокоиться о том, как он проведет остаток ночи.