"Большая Берта" - читать интересную книгу автора (Сан-Антонио)

Часть первая

Глава первая ПИФ!

Ребекка предложила выпить по последней у нее дома. Так все и началось.

Ребекка — та еще штучка. Прежде всего, по паспорту ее зовут Марсель. Я заглянул одним глазом в документы, как только случай подвернулся, когда она выронила сумочку. Что вы хотите, привычка — вторая натура! А девчонка — просто пальчики оближешь, этакая маленькая шустрая брюнеточка. Стремительная походка. Когда она идет вам навстречу, кажется, вот-вот набросится с кулаками. А обернувшись ей вслед, обнаружите аппетитную попку, круглую и крепкую, которая могла бы уместиться в сложенных ладонях, если в Ребекка позволила попробовать ее туда поместить. Но странное дело, девицей она оказалась серьезной, каких поискать!

Вот уж действительно, внешность обманчива! Я на первый взгляд определил ее по разряду ветреных дурочек. На мой наметанный глаз, хватило бы ужина, четверти часа непринужденной болтовни о том, о сем — и мы в дамках. Властная мужская рука ложится на плечо, чуткие пальцы проводят легкую рекогносцировку — и очаровательную мадемуазель можно смело вносить в список трофеев вашего старого приятеля Сан-Антонио.

Как же, держи карман шире!

Крепкий орешек, говорите? Это точно. Вот уж кому самое место в рядах Сопротивления. Все-таки я попытался захватить ее врасплох, но, когда раскрыл жадную пасть для смачного поцелуя, мои губы уткнулись в жесткие завитки на виске, приглаженные гелем.

— Что на вас нашло! — воскликнула Ребекка.

— Нашло? Наехало! Надвинулось! Этот соблазнительный фасад, замаскированный свитером, скульптурные выпуклости, что заставляют тебя семенить по-птичьи! Стоило мне пальцем коснуться твоего горячего тела, как во мне все всколыхнулось. Знаешь, чем я сейчас отличаюсь от площади Согласия? Тем, что тамошний обелиск стоит абсолютно вертикально!

И тут чертовка меня одернула. Отчитала! Обругала! Назвала похотливым козлом, мартовским котом, развратником, грязным сластолюбцем, придурком, у которого только одно на уме, взбесившимся подонком, слюнявым дебилом и предложила подлечить железы внутренней секреции, они явно протекают… И все потому, что я попытался поцеловать ее, да и то неудачно!

— Пощади, о чистейшая! — проворчал я сквозь зубы. — Я и не заметил, что подцепил сестру во Христе, юную мать Терезу.

Тогда она разразилась целой лекцией о роли культурного обхождения в современном обществе и падении нравов. А повредились нравы от грубости и несдержанности чувств. Послушать эту зануду, так разгул страстей, мерзкие плотские желания и заученные ласки, расточаемые направо и налево, мешают человеку познать истинную любовь. В доказательство она привела животных. Оказывается, брачный союз в дикой природе — ритуальное действо. Я слушал, тупо уставясь на ее свитер, а воображение рисовало захватывающие картины!

Можно сколько угодно взывать к совести, душе и разуму заведенного парня, все равно от любой философии его тошнит и колотит дрожь, словно через него пропустили электрический ток. В таких случаях напыщенным трепом мужика не пронять, наоборот, болтовня только усиливает аппетит. Свои заумные рассуждения, чистоту помыслов, а также помыслы о чистоте Ребекка могла бы запихнуть в пластиковый мешок и прямым ходом снести на помойку. Оголодавшему малому задушевными речами в духе Буало или даже того Буало, что с Нарсежаком, пасть не заткнешь, урчащее брюхо не насытишь. Он приверженец грубой реальности, оплот материализма, рыцарь плоти. Ладно, если уж вам так приспичило, окуните мои внутренности в спирт, самое дорогое — в формалин, забальзамируйте то, что осталось, и тогда уж занимайтесь душой. Впрочем, нет, обойдетесь! Я сам о ней позабочусь! Испущу ее с последним вздохом (хотя, выходных отверстий несколько, лучше предоставлю ей свободный выбор), и полетит моя прекрасная душа кувыркаться в заоблачных высях. Ее подхватят горные ветры и осыплет небесная пыльца. И не надо опекать ее, пусть кружит, где ей вздумается, со мной или без меня. Вы ей ничего не должны, она привыкла к сиротскому существованию!

Так я и сидел, как на раскаленных углях, пока потрясная фифа несла занудную ахинею. Ребекка работала секретаршей уж не знаю у какого начальника. Я встретил ее в извилистых коридорах Большого Крольчатника. Она тащила пакет и вид имела затраханный, поскольку явно заплутала в нашем убогом королевстве Вонючих Ног. Я понял, в чем трудности малышки, — в неумении ориентироваться на местности — и направил на верный путь, проводив до нужной ей двери. Чуть позже мы снова столкнулись на бегу и выяснилось, что она сегодня свободна. Но вы же меня знаете: если хорошенькая девчушка свободна, то и я не занят. Короче, в тот же вечер я повел ее в “Шинковку”, а позже, возвращаясь к нашему барану, то есть ко мне, поддался искушению поцеловать крошку, да получил грубый отпор.

Я нервно отбивал дробь пальцами, а она по-прежнему вбивала мне в башку, как надо устраивать сексуальные отношения. Пока женщина проповедует, мужчина, словно скрученный смирительной рубашкой — а этим мужчиной в данном случае оказался я, — заводит с собой такую беседу: “Мой дорогой, ты совершил ошибку, неправильно оценил внешность и теперь даром теряешь время. У тебя есть единственный выход: вежливенько, но со свистом избавиться от этой мимозы и бежать сломя голову к какой-нибудь славной девочке из доброго “золотого запаса”. Надо же утихомирить разбушевавшиеся гормоны”.

Вы ведь не забыли, дело у меня поставлено на широкую ногу. Когда папашу Мао спросили, почему он терпит Гонконг, язву капитализма, он пожал плечами и ответил: “Пф-ф, мне стоит лишь позвонить”. Вот и мне тоже, когда речь идет о любовных утехах. А может быть, просто звякнуть в колокольчик.

Наконец она выдохлась и замолчала. Я немедленно воспользовался паузой и спросил, куда ее проводить.

— На остров Сен-Луи, — ответила она.

Это немного смягчило мой гнев. Я люблю остров Сен-Луи, и поездка туда сулила немало приятных возможностей. Романтика старины, Людовик XIII, красота с легкой примесью грусти.

Ребекка жила на Орлеанской набережной, там, где Сена раздваивается, дабы отделить остров Сен-Луи от острова Сите. Ночью зрелище феерическое. Мне повезло, я нашел куда приткнуть мою колымагу и уже собрался распрощаться с красоткой, как вдруг она, немного поколебавшись, сказала:

— Поднимемся ко мне, выпьем по стаканчику.

Меня словно воткнули в розетку, я опять затрещал и забулькал. Что, собственно, происходит? Малышка передумала? Раскаяние замучило? Бывает. Такого сорта дамочек я перевидел немало. Легионы! Больше! Они жеманничают до последнего, укрываясь за каменными скрижалями морали и религии, но стоит потерять к ним интерес, как они тут же на попятную. Неужто и Ребекка принадлежала к этой армии ханжей? Для того чтобы раззадорить такую, нужно задеть ее тщеславие, проявить пренебрежение, притвориться равнодушным. Ребекка внесла ясность, добавив:

— Ко мне сегодня придут подруги. Думаю, они будут в восторге, если в компании для разнообразия окажется хотя бы один мужчина.

Так вот куда завел меня жар желания — в компанию незнакомых девиц! Какое обширное поле для деятельности! Сборище вертихвосток — это то, что надо! Правда, когда их много на одного, есть опасность стать объектом для гнусных насмешек. Начнут больно хлестать по рукам, звонко щелкать по носу. Стая очумелых обезьян, а не бабы! Спрашиваете, зачем я полез на рожон, если такой умный? Но разве вы меня не знаете? Сан-Антонио обожает риск!

Итак, я оказался в потрясном доме. Мраморная доска у входа извещала, что некая шишка в напомаженном парике во времена Людовика XIV встречалась здесь бог знает с кем. Каменная лестница поражала великолепием, а вот перила из кованого железа резали глаз: не место такой дешевке в самом сердце старого Парижа.

— Надеюсь, дыхалка вас не подведет? — прощебетала моя красотка и ступила на лестницу. Ее бедра прямо у меня под носом описывали восхитительную волнистую линию. — Мы живем на самом верху.

Я вежливо ответил, мол, подагра меня еще не скрутила. Однако физические упражнения не только улучшают самочувствие, но и успокаивают нервы, так что подъем по лестнице пришелся как нельзя кстати. Знаю, многие женщины тоскуют по мужчине-диктатору, но мне не хотелось бы явиться на девичник с алебардой наперевес, это было бы дилетантской оплошностью!

— Вы сказали “мы”, — заинтересовался я. — Значит, вы снимаете квартиру на двоих с подружкой?

— Точно.

Это меня устраивало. Всегда есть чем поживиться у мышек, обитающих в одной норке. Мне случалось взлетать под небеса с одной, а потом качаться на волнах с другой, если не с обеими сразу. В таких случаях не следует робеть. Главное сохранять трезвость мысли, пылать душой и выкладываться с умом. Я знавал обормотов, которые не умели рассчитывать усилия и тем самым вызывали бурные нарекания. Цепные псы любви, едва принявшись за дело, они тут же выдыхались, нимало не заботясь о бедняжках, стоявших в очереди. Эгоисты и придурки! Их неуемное жизнелюбие напрочь разрушало гармонию праздника. Горе-любовники, не обладающие и толикой сдержанности. Трах! бах! — и месье считает себя свободным от дальнейших обязательств. Даже одну партнершу не может как следует ублажить, покидает ее в растерзанных чувствах, ошарашенную. И слова-то по-человечески не молвит, исступление первобытной страсти лишает его дара цивилизованной речи. Таких кретинов надо лишать лицензии на знакомство с девушками. Фаршированные оливки пробовали? Вот и их хорошо бы превратить в нечто подобное и закатать в банку! Но самое ужасное, что в них нет ни капли сострадания! Элементарный физиологический акт переполняет их тщеславием, и эти пентюхи воображают, что совершили великий подвиг или выиграли забег на приз Триумфальной арки. Плевать им на несчастных и их чувства! Удовлетворенные, они бессовестно пыжатся, страшно гордясь собой и принимая позы тореадора. Им нет дела до бедняжек, которые могут рассчитывать только на собственную находчивость. Жалкие уроды! Думаете, они пытаются как-нибудь загладить подлое предательство? Например, исполнить короткое, но замысловатое ариозо или гамму в бодрящем темпе? Не тут-то было! Насыщение делает их безжалостными. Разве что не потешаются над обделенными девушками. Впрочем, как раз потешаются. Клянусь самым дорогим, что у меня есть. Горечь и тоска обманутых вызывает у них смех. А потом еще удивляются, когда им наставляют рога! Странные вы мои, украшение вы честно заслужили своей суетливостью. Халтурщики! Саботажники! Хуже того, вам еще приходит в голову соревноваться в скорости! Кто быстрей доскачет до финиша.

Я слыхал, как один придурок утверждал, что управился за тридцать восемь секунд. Сверялся с секундомером. Так и брякнул: по секундомеру за тридцать восемь секунд! “А что же дама?” — спросили его. Он сделал этакий беззаботный жест, мол, пусть катится ко всем чертям.

Будьте уверены, именно туда она и отправится, чтобы получить желаемое!

Топая по лестнице и размышляя, я укреплялся в похвальном намерении не испортить куколкам вечеринку. Я решил выкладываться потихоньку. Никого не обойти вниманием, ни заливистую врунью, ни скромную мимозу. Раззадорю всех. Стану вездесущим. Легкие касания, шепоток на ушко — отменная стратегия. Как пчела на полянке, я соберу нектар по каплям, но с каждого цветка. Безумная страсть в строго отмеренных дозах. Короче, я взбирался по лестнице в твердой уверенности, что девицы встретят меня с распростертыми объятиями.

Входная дверь потрясла истинным артистизмом — я имею в виду бронзовый дверной молоток в форме женской руки, застывшей в неприличном жесте. У Ребекки точно не все дома.

По ту сторону фасада слышалась серьезная музыка, та, что вгоняет в транс просвещенных ценителей и нагоняет зевоту на всех остальных.

— Похоже, междусобойчик в самом разгаре? — осведомился я у моей спутницы.

Ребекка слегка пожала плечами. Дверь отворилась, и перед нами возникла огромная дама лет сорока с сигарой в зубах, лицо и фигура словно топором вытесаны. Одета она была в потертые джинсы и мужскую рубашку из красной шотландки. Волосы коротко стрижены, грубоватая физиономия цвета купороса, грудь не грудь, а бесформенная глыба. Рукава рубашки засучены, на толстенном запястье мужские часы.

Она угрюмо глянула на нас, особенно на меня, словно увидела агента из похоронной конторы, по ошибке доставившего ей гроб, предназначенный соседу.

— Привет, Нини! — произнесла Ребекка с деланной безмятежностью.

Гренадерша не двинулась с места.

— Кого это ты приволокла? — проворчала она, кивая в мою сторону и роняя пепел с гаванской сигары.

А где же фанфары, цветы и приветственные речи? Мадам — сущая ведьма! Тут-то меня и осенило, недаром я числюсь знатоком человеческих душ. Ужасное открытие! Теперь понятно, почему малышка Ребекка взбрыкнула, не успел я продемонстрировать первую фигуру высшего пилотажа! Воплощение добродетели? Я сейчас лопну от смеха! Не надо заливать мне баки! Серьезные девушки, говорите? Тайком они лакомятся острыми блюдами. Наверняка малышку связывают с этим чудищем тесные узы. Дам не устраивает естественность, они предпочитают изыск!

Из квартиры доносились клекот и щебетание. Да, сомнительные дела творятся в доме на Орлеанской набережной, прибежище жеманных дур! Вряд ли они собрались на занятие кружка по вязанию. Кому-кому, а мне с первого взгляда все стало ясно. А эта наглая корова с сигарой! “Кого ты приволокла?” Ну нет, не для того я тащился на пятый этаж, чтобы меня встретили словно забубенного хлыща в пиджаке наизнанку.

— Простите ее, дорогой месье! — ухмыльнулся я ведьме. — Эта добрая девушка подобрала меня на ступеньках вашего подъезда, я стучал зубами от холода, и она, охваченная жалостью, привела меня сюда, чтобы подать корочку хлеба.

Ребекка расхохоталась, что вовсе не понравилось ее приятельнице.

— Ты находишь это забавным? — спросила она. — А по-моему, образчик площадного юмора, с чем тебя и поздравляю!

Меня тихо распирало от злости.

— У вашего дедули, Ребекка, не слишком приветливый вид, — снова встрял я. — Понимаю, вы поддались соблазну привести в дом кота для разнообразия, но поскольку я не хочу, чтобы вас до конца месяца оставили без сладкого, то удаляюсь. Прощайте, месье-мадам!

Сделав четко, по-военному, разворот направо, я принялся спускаться по лестнице.

Я был уже на третьем этаже, когда сверху раздался голос:

— Эй, вы, стойте!

Я остановился и эффектно запрокинул голову. Пепел от сигары угодил мне прямо в глаз. Клетчатая рубашка Нини, перегнувшейся через перила, расплылась туманным пятном.

— Вы ко мне обращаетесь, мой генерал? — осведомился я.

— А вы в некотором роде забавный придурок, — объявил голос с небес. — Ладно, возвращайтесь, болван, давайте познакомимся поближе.

Огромный бюст в красную клетку исчез. Я недолго колебался. Будучи из породы любопытных, я сказал себе, что ничем не рискую (уж изнасилование мне точно не грозит), и потащился обратно.

На лестничной площадке я застал одну Ребекку. Она улыбнулась немного смущенно. Да уж, есть от чего смутиться!

— Забыла вас предупредить: у Нини свинский характер, но сердце золотое. Не надо обращать внимания на ее грубость.

— Вы с ней — пара голубков? — спросил я напрямик.

Малышка зарделась, словно печная заслонка, на которую только что наложили первый слой сурика.

— Мне непонятны ваши инсинуации! — возмутилась она.

— Еще как понятны, иначе вы бы не назвали мои слова инсинуациями. Надо было сразу предупредить, что пьете из другого источника, я бы не стал парить над вами, словно змей-искуситель. Поверьте, не такой уж я идиот и понимаю, что о вкусах не спорят.

Она пожала плечами и пригласила войти.

Обожаю такие квартирки. Каменные стены, мощные балки и выступы там и сям. Вот так карабкаешься, высунув язык, и, преодолев пять-шесть этажей, оказываешься в просторной комнате, забитой старинной мебелью, скульптурами Сезара[1] и полотнами Вазарели[2]. Огромные диваны общей площадью восемь квадратных метров образовывали островки неги, где расположились дамы, явно питавшие слабость друг к другу.

Дам было полдюжины — молодых, красивых, стройных. Они пили, хихикали, радостно обнимались, нежно улыбались — но только не мне!

И как меня, Сан-Антонио, занесло в логово этих странных созданий! Я чувствовал себя, как тот рыбак, что вознамерился поймать щуку в комнатном аквариуме: снасти наготове, кровь играет, а он беспомощно хлопает глазами.

Гренадерша с сигарой налила виски в большой хрустальный бокал (хотел бы я быть столь же изящным и утонченным, как этот бокал) и, усмехаясь, протянула мне выпивку.

— Ну ладно, без обид. Ребекка, ты нам представишь своего поклонника?

— Месье Сан-Антонио! — объявила малышка.

Великанша сжала мою клешню. Да у нее кулачище борца! Я не преувеличиваю, даму хоть сейчас на ковер. И что только крошка Ребекка нашла в этой ходячей аномалии? Страшно представить, чем они занимаются. Мой мозг заклинивает, воображение отказывается работать. Жуткая горилла неопределенного пола заглатывает прелестную малышку — кошмар! Хотя загадочных и чудовищных нелепостей в жизни немало, и это внушает оптимизм? Можно безмятежно дряхлеть, зная, что твои шансы сцапать девчонку не уменьшаются. Если Ребекка предпочла Нини, то наверняка найдется дуреха, что не пройдет мимо старой развалины. Так что держите голову высоко и хвост пистолетом.

Я беру бокал и приветствую компанию. Владелец фарфоровой лавки, куда вломилась компания пьяных студентов, смотрит куда доброжелательнее этих гиен. Моя вежливость вызвала несколько кривых улыбочек и шепоток. Рыжая девица, похожая на принца Чарльза, но с более пышными усами, фыркнула и смерила меня циничным взглядом.

— Не хотите взглянуть на террасу? — предложила Ребекка, чувствуя, что мы купаемся в море неприязни.

— Мечтаю! — заверил я.

От моей знаменитой напористости не осталось и следа. Я ощущал себя невиннее грудного младенца. Землечерпалка превратилась в детскую лопаточку для игры в песочек. Полнейшая безмятежность! Я был тих и пуст, как плоскогорье!

Новая лестница, намного уже предыдущей. Мы вошли в комнатку с белой обивкой, уставленную пуфиками. Роскошная бонбоньерка, весьма подходящая для деликатных утех.

Двусмысленные гравюры на стенах изображали буйные пляски нимф.

В глубине комнаты маленькая винтовая лесенка вела на крышу. Сквозь купол из плексигласа виднелось ночное небо. Ребекка первой поставила ногу на ступеньку. Следовать за дамой по винтовой лесенке должно быть редким удовольствием, не так ли? Уж не знаю, откуда взялись эти сальные шуточки, какой грязный придурок, отвратительный садомазохист, мерзкий извращенец в состоянии помутнения рассудка придумал их! А эти дурочки оскорбились и запрыгнули в колготки! Загнали себя в целлулоид, ни дать ни взять, пупсы, какими мы играли в детстве! Это в наше-то время, когда пластиковых куколок формуют повыпуклее, чтобы они были больше похожи на живых! Поначалу я чуть умом не тронулся. “Всякая мода быстро проходит, — утешал я себя. — Вернутся, скоро вернутся чулочки, миленькие подвязки, дух захватывающие штанишки!” Как же! Идиоткам нравится разгуливать в броне, нравится прикидываться статуями! Только старухи упорствуют и, наплевав на все, носят чулки. В результате начинаешь косить глазом на обветшалых красоток, всматриваться в уцененный товар второй свежести, даже подглядывать, как они выбираются из дряхлых колымаг, прости господи! Тощие старые ведьмы становятся милее юных пташек. Тем хуже для этих дурочек! Пусть плесневеют в своих доспехах. Играя в Жанну д’Арк, они кончат вечной девственностью!

Но, доложу я вам, пока Ребекка стучала каблучками по лесенке штопором, моя грусть немного развеялась. Ее ноги отличались стройностью на всем протяжении от устья до дельты. И в придачу вальсирующая походка, заворожившая меня с первой минуты. В каждой девчонке есть изюминка, то, что немедленно притягивает ваше внимание. У одних — косоглазие, у других — пухлый ротик или, к примеру, эрудиция, у третьих — манера сновать по кухне или же заседать в жюри конкурса “Фемина”. Так вот, изюминкой Ребекки, несомненно, была ее маленькая крепкая фигурка. Я глаз не мог оторвать и злился при мысли, что старая ведьма Нини нагло захапала сокровище. Прелестная игрушка в паре с угрюмой страшилой — сущее преступление против природы и здравого смысла!

Мы вышли на террасу, и я ахнул от восторга: открывшееся зрелище было не менее сказочным, чем ножки Ребекки. Освещенный собор Парижской Богоматери, Пантеон, Сикстинский купол и бесконечные крыши. Печные трубы застыли в торжественном кортеже. Истинное наслаждение для глаза художника, то бишь для моего глаза.

— Не правда ли, очень красиво! — сказала девушка, заметив мое молчаливое восхищение.

— Не то слово, — согласился я.

А они неплохо оборудовали терраску, эти травоядные дамочки! Вьющиеся розы, герань в горшках и плетеная мебель создавали впечатление дачного уголка. Розы делали все от них зависящее, дабы наполнить воздух благовонием, но низменные ароматы не сдавались. Очень уж они цепкие и прилипчивые. Пары бензина, затхлая вонь мусорных баков и запашок подворотен, превращенных в общественные туалеты под открытым небом, брали верх.

— Ладно, — вздохнул я, насладившись пейзажем и оценив серебристость ущербной луны, — зачем я вам понадобился?

Неожиданный вопрос заставил мою гостеприимную хозяйку побелеть. Темнота не помешала мне заметить это, потому что, когда человек бледнеет, слышится некий звук, чем-то напоминающий тот, что производит консьержка, когда разрывает конверт, ловко вставив кончик карандаша в верхний уголок.

Ребекка стояла неподвижно, слегка согнув плечи. Ее молчание было сродни безмолвию на картинах Руссо: тоже будто обведено черным штрихом. Поскольку девушка пребывала в нерешительности, я продолжил:

— Ведь совершенно очевидно, дорогая Ребекка, что вы руководствовались некой задней мыслью, когда сначала приняли мое приглашение, а потом привели сюда. Вы принадлежите к той категории дам — увы! увы! — которая предпочитает мужской компании исключительно женскую, и потому я мог заинтересовать вас только с одной стороны — профессиональной. Ужин был для вас досадной потерей времени. Когда мы сидели за столом, мне показалось, вы хотите что-то рассказать. Однако вы промолчали. Ваше предложение подняться и выпить по стаканчику было, что называется, попыткой использовать последний шанс. В этом гареме настоящему мужчине делать нечего. Стоило мне ступить на порог, как великанша озверела. Не сомневаюсь, что она позвала меня обратно по вашему наущению. Вы рассказали ей, кто я такой, и она тут же вспомнила о хороших манерах. Послушайте, золотко, я совершенно уверен, что, когда мы спустимся вниз, эти фыркающие гиены станут ласковыми, как котята, и спрячут когти, невзирая на отвращение ко мне. Спорим?

Ребекка по-прежнему молчала.

— Дело настолько плохо?

Она едва слышно вздохнула, и только. Видимо, никак не могла собраться с духом. Надо было ее подтолкнуть.

— Послушайте, — замурлыкал я, кладя по-братски руку на плечо девушки (поскольку иначе и ниже — номер не прошел бы), — послушайте, маленькая упрямица, надо решаться. Была же причина, ради которой вы заставили меня карабкаться на террасу? Ага, я кое-что вспомнил… Сегодня утром, когда мы повстречались в коридорах Большой Халупы, вы не искали нужную комнату, вы колебались. Кто-то назвал вам имя старшего инспектора Мартини, и вы отправились к нему, но не для того, чтобы подать жалобу, а чтобы поведать то, что сейчас не осмеливаетесь рассказать мне. В кабинет вы вошли, но не раскололись. Понятно почему: рожа у Мартини не из приятных, даже у закоренелых рецидивистов при взгляде на него начинаются приступы крапивницы. Любой уголовник предпочел бы давать показания маньяку, разрубавшему на части беременных женщин. Вы сплели ему какую-то байку (завтра выясню какую) и сбежали. Случайно на пути попался я, рассыпался в любезностях, и вам пришло в голову использовать меня в качестве исповедника. Ну так давайте же, голубка, действуйте! Особой стратегии не понадобится, я малый легкий, доступный, из породы обаяшек и знаю немало кисок, которые пойдут на что угодно, лишь бы прошептать признание мне на ушко.

Ребекка наконец вышла из полулетаргического состояния, но только для того, чтобы меня уязвить. На миниатюрное личико упал отблеск лунного света, первоначально предназначенный Господом Богом исключительно для освещения памятников Парижа.

— Для полицейского вы очень проницательны! — заметила девушка.

— Ну это так, мелочи, лапуля. Когда я в форме, то по цвету трусиков вашей кузины смогу назвать дату ее рождения и номер телефона.

— Что ж, если вы обладаете такими талантами, господин комиссар, ищите сами, — вдруг разозлившись, сказала Ребекка. — Все козыри у вас на руках. Как найдете, кликнете меня. А пока я возвращаюсь к подругам.

Я не стал заламывать ей руку. Вопрос репутации. Никогда не надо упрашивать и унижаться, как бы мерзко ни обстояло дело. К тому же я был не против поразмыслить в одиночестве.

Я рухнул в раздвижное кресло, сооруженное из гибких стальных реек. Забавное приключение, не правда ли? И самое пикантное — уж признаюсь, потому что никогда ничего не скрываю, — всего пять минут назад, пока мы не поднялись на террасу, я и думать не думал о том, что только что выложил Ребекке. Похоже, ночной Париж стимулирует мозговую деятельность. И вот во время прогулки по усеченному маршруту над столицей в моей голове что-то щелкнуло. Так иногда муж-рогоносец вдруг ни с того ни с сего прозревает. Он берет хозяйку за подбородок и заявляет: “Ты меня обманываешь!” Естественно, она отрицает, и он ей верит. Однако момент просветления все-таки имел место. Ребекка могла взбелениться и начисто отмести мои домыслы. Однако она не возразила ни словом…

Интересно, какого же сорта неприятности у этой занозы? Она и Нини растлили малышку из детского садика? Или, хлебнув лишнего, пришили сутенера с площади Пигаль?

Как романтично сидеть на террасе! Островок уединения, подвешенный в небе Парижа. Вот только запах портит впечатление. И чем дольше сидишь, тем сильнее он шибает в нос. Розы напрасно стараются, запашок тухлятины ничем не перебьешь. Воняет хуже, чем от мусорных баков и от кошачьих лежбищ. Порою такой дрянью несет, что зло берет.

Почему Ребекка, прежде чем слинять, сказала, что все козыри у меня на руках? Значит, есть хороший шанс разгадать, что же ее так мучает? Я встал с кресла и прошелся по террасе. Собственно, терраса представляла собой клетку, сооруженную на уступе крыши. Получается, что вы не на террасе, а внутри нее, поскольку площадка со всех сторон обнесена высокой решеткой. Нет, черт подери, этот мерзкий запах становился невыносимым.

“Дохлая птица, — подумал я. — Наверное, голубь стал жертвой бродячего кота и теперь гниет за трубой”.

Что же, дело житейское. Однако…

Я продолжал принюхиваться, морщиться и соображать. Мне потребовалось десять минут, чтобы понять, где собака зарыта.

Затем я приподнял плексигласовую крышку люка и тихо позвал:

— Ребекка-а!

Видимо, она ждала неподалеку, потому что почти тотчас же появилась у подножия винтовой лестницы.

— Да?

У нее был растерянный и несчастный вид, словно у маленькой пансионерки, которую надзирательница собирается наказать за оплошность.

— Можно вас ни минутку, мисс Шарада? Похоже, я обнаружил причину вашей тревоги.

И вот она приближается, боязливо, голова повернута в сторону, глаза, как у стриптизерки[3].

Она поняла, что я не блефую, когда ее взгляд упал на плетеное кресло, придвинутое к деревянному шпалернику, крашенному зеленой краской и делившему террасу на две части. Меньшая примыкала к стене здания.

— Ах!.. — выдохнула Ребекка. — Как вы его нашли?

— Не очень свежим.