"Серенада для Грейс" - читать интересную книгу автора (Сан-Антонио)Глава 3 Где пойдет речь о человеке, который видел человека, который видел человека, который видел автомобиль.Я беру стакан виски, который принес мне засыпающий, но корректный официант, и осушаю его залпом. Брандон пьет свою порцию медленно, смакуя. Наконец я смотрю на него и прыскаю от смеха. — Вы меня узнали? Он мельком улыбается. — Нет, — говорит он. — Просто шеф французской полиции просил меня провести священника к приговоренному Ролле, но, увидев вас, я тут же подумал, что для священника у вас слишком широкие плечи и совсем не церковные манеры. И я не ошибся. Я знаю, что в секретной французской полиции есть комиссар Сан-Антонио, который работает на сверхсложных расследованиях… Я знаю также, что этот комиссар не дурак выпить и не лезет в карман за словом, как вы говорите во Франции… Он поднимает свой стакан. — Ваше здоровье, господин комиссар. Я верчу в руках пустую посудину. — Брандон, можно это повторить? Мой коллега щелкает пальцами. На зов приходит бармен, и через минуту я держу в руках дозу большого формата. — Ваш приезд, — спрашивает Брандон, — прояснил что-нибудь? Я на секунду задумываюсь. — Нет, ничего. Просто у меня теперь есть сомнения… — Сомнения? — Да… — Связанные с виновностью Ролле? — Да… Брандон никак не реагирует. Он неподвижно застыл в глубоком кресле с видом мужчины, чувствующего себя не в своей тарелке в приемной гинеколога, в кабинет которого пошла его залетевшая курочка. — Буду откровенен с вами, комиссар, — наконец говорит он. — Я убежден, что Эммануэль Ролле виновен. Я много жил во Франции и открыл для себя некоторые, может быть даже чересчур строгие, стороны нашей британской юстиции. Этот человек, когда совершил акт насилия, был не в себе: он был пьян. Я сам занимался расследованием. Я допрашивал хозяина ресторанчика в Нортхемптоне, где Ролле выпивал со своей подружкой. Хозяин мне сказал, что они заказали две бутылки бургундского. — Ну и что? — пожимаю я плечами. — Что в этом необычного для француза? Он смотрит на меня и широко улыбается — первый раз его лицо приобретает по-настоящему человеческие черты. — Чертов француз! Я смеюсь вместе с ним. — Две бутылки на двоих, это как утренний кофе с молоком, я имею в виду по другую сторону Ла-Манша. Так что нет смысла заострять на этом внимание… Он вновь становится серьезным. — Пьяный или нет, но он тем не менее сбил велосипедиста… — Велосипедист его опознал? — Да. — В каком он состоянии? — Сейчас лучше: несколько сломанных ребер и рана на голове… — Ролле был один? — Да. — А девушка, с которой он оттягивался в ресторане? — С которой… что? — удивленно поднимает брови Брандон. — Пил, кирял, жрал, шамал, квасил, что еще он мог делать?! — Мы ее допрашивали. Это бывшая сокурсница Ролле. Марта Обюртен, лаборантка аптеки в Нортхемптоне… — Его любовница? — Возможно, хотя оба это отрицали. — И она сказала, что Ролле был пьян, когда они вышли из ресторана? — Во всяком случае, она поклялась перед судом. Я снова опустошаю свой стакан под тяжелым взором бармена, который, похоже, первый раз видит перед собой священника, лакающего виски с такой быстротой. — Расскажите мне об убитом, Брандон. Он задумчиво расправляет плечи, садится поудобнее, словом, делает паузу, чтобы взвесить все «за» и «против», перед тем как открыть рот. — Поставщик зелени Харрис ехал по дороге как раз в тот момент, когда произошел этот несчастный случай. Он погнался за Ролле. Его новенький фургон оказался намного быстрее старого кабриолета Ролле. Он обогнал Ролле и прижал его к насыпи на обочине… На всякий случай он взял из-под сиденья монтировку, чтобы иметь веский аргумент в возможной схватке с преступником. Но Харрис — тщедушный человечек в возрасте. Ролле навалился на него, вырвал монтировку и ударил со всей силы по голове… Во всяком случае, это версия, данная Ролле. Удар пришелся по затылку. Ролле, очевидно, совершил это в тот момент, когда жертва или наклонилась, или отвернулась… — И свидетелей, конечно, никаких? — Никаких, поскольку был уже поздний вечер и на дороге никого не было. В этом месте шоссе проходит через дубовую рощу… Я киваю: — Так, а дальше? — Ролле утверждал, что нанес удар спереди. Чтобы объяснить рану на затылке, он заметил, что монтировка имеет искривленную форму… Брандон смотрит на меня. — Потом Ролле сел в свою машину и поехал в Лондон. Через три часа он пошел в центральный комиссариат и сдался… — Вы проверяли, где он был между приездом в Лондон и приходом в полицию? — Да… В кино… — В кино?! — Он утверждал, что был не в себе и ему хотелось посидеть одному в темноте, чтобы подумать. Он был в кинотеатре «Байрон», мы проверяли. Я понимаю, что у меня вопросов больше нет. — Хорошо, — говорю я, — спасибо. Я расстегиваю сутану и отдаю ее бармену. Он смотрит на нее с таким страхом, будто я протягиваю ему скальп его брата-близнеца. — Я хотел бы оставить это у вас на хранение, — объясняю я. Но тот знает французский не больше, чем Сан-Антонио — английский. Брандон служит нам переводчиком. — Что вы собираетесь делать? — спрашивает он меня. — Пока не решил, — отвечаю я. — Немножко порыскать… Он смотрит на меня, не зная, что сказать… А я вспоминаю сдавленный голос из-под черного мешка на голове… Этот голос исходил как из могилы. Это был голос сильного человека, которому вдруг захотелось в самый последний миг перед смертью сказать всему миру, что он невиновен. Да, Эммануэль Ролле был невиновен! Я могу поставить дюжину таблеток аспирина против случайно оказавшегося вакантным места президента республики, что он не убивал Харриса. В его камере с первого же взгляда я понял, что этот парень не преступник. Можете мне доверять: я узнаю невиновных, как маклер — нечистокровных скакунов. — Брандон, — говорю я, — я очень благодарен вам за вашу любезность, которая лишний раз подтверждает, что репутация Скотленд-ярда — не пустая болтовня. С вашего позволения… (Одновременно я думаю: «И без…») — … С вашего позволения я покопаюсь еще в этом деле, просто хотя бы для того, чтобы представить своему шефу какие-то конкретные детали. Словом, французская версия драмы в некотором роде… Он, соглашаясь, кивает. И он не смотрит на меня саркастически. Если бы англичанин приехал к нам проводить подобное контррасследование, то с ним поступили бы иначе: его посчитали бы тупым педантом, обозвали бы нудной вонючкой и придурком, сующим нос не в свое дело… Но он, наоборот, соглашается. Он не оспаривает возможность, что мне удастся найти трюфели там, где он сам нашел только поганки. — Вы не могли бы дать мне адрес девушки, с которой он был в… — Нортхемптоне, — улыбаясь, подсказывает Брандон. — Да, именно… А также адрес ресторанчика и раненого велосипедиста… Он пишет данные на листке блокнота круглым и прямым типично английским почерком. Ниже записывает адрес Харриса, жертвы. — Я вам оставлю мой номер телефона, — говорит он, — если будет нужна помощь, можете позвонить. Мы выходим из клуба. Через плотный туман видно зарождение нового утра. Электрические фонари вяло мерцают над нашими головами. Брандон протягивает мне пятерню. — Я думаю, что вам надо сначала немного отдохнуть, — советует он с подчеркнутой вежливостью, — поезжайте в отель «Вуйч», скажете, что от меня. Он находится рядом со станцией «Элефант и Кастл». — Спасибо… Мы жмем друг другу руки, и я остаюсь один посреди молочной пелены. Это место, доложу я вам, точно последнее на всей земле, куда бы я хотел двинуть свои стопы в случае эмиграции из Франции. Терпеть не могу туманы. Мои легкие не выносят пар. Он обволакивает и нагоняет дикую тоску. Я переминаюсь с ноги на ногу, напрягаю в нерешительности башку: в какую сторону пойти? Следует ли мне по совету Брандона поехать в гостиницу и подрыхнуть под одеялом или, наоборот, выйти сразу на извилистую тропу войны? Быстро решаюсь на второй вариант действий. Спать я не хочу, а небольшая церемония, на которой только что довелось присутствовать, расщекотала мои нервы. Я бреду по пустынным улицам. Поток машин постепенно начинает увеличиваться. Вокруг все серое и мокрое, темное и враждебное… Я чувствую себя как Мальчик с Пальчик среди дремучего леса, где злые птицы склевали зернышки проса, которыми он пометил обратный путь… Вдруг я замечаю остановившееся такси. — Пардон, патрон, — говорю я. Худой водила с головой облысевшего кондора смотрит на меня, как на марсианина. До меня доходит, что я обращаюсь к бритишу на неизвестном ему языке. — Я не говорю по-французски, — бормочет он на французском языке с таким акцентом, будто только что вышел от стоматолога и ему забыли вынуть килограмм ваты изо рта. — А я, I not speak English, понял, ростбиф? — заявляю я. Это ему доставляет удовольствие. Он смеется, будто кряхтит, сидя на горшке. Я приставляю руку к тыкве, секунду соображаю и выдаю: — Я go Нортхемптон. Как говорит один мой приятель: «Я — полуглот». Шофер бросает в мою сторону фразу, значения которой я не понимаю, и подает мне знак садиться. Я бы удивился, если бы он довез меня до нужного города, но тем не менее он провезет меня хоть какую-то часть пути. Через десять минут он останавливает тачку рядом со зданием, которое своим видом напоминает скорее общественный туалет, чем вокзал. — Нортхемптон! — докладывает водила. Тут уж только кретин бы не понял! Я даю ему бумажку в один фунт, а он мне сдачу. — Мерси, — говорю я ему и рву на вокзал. К тому времени, когда я приезжаю в Нортхемптон, утро уже заканчивается. Тумана нет — очевидно, он навсегда прописался в районе Лондона. Вы, наверное, скажете, что я вру, но я вас уверяю, что в разрывах облаков проглядывает солнце… Я замечаю полицейского в яйцевидной каске и спрашиваю, где находится отель «Коронованный лев». Он мне тут же показывает, поскольку это в двух шагах на крошечной площади, вымощенной очень ровными плитами. Город построен из красного кирпича, и, не знаю почему, я вспоминаю Тулузу. Я вхожу в дверь гостиницы. Две ступеньки ведут вниз. Элемент кокетливой и изысканной старины. Пахнет воском и каустической содой для чистки меди. Пахнет также пивом. Хозяин с пузцом и физиономией густосвекольного цвета сидит в глубине низкой приемной. Он ощипывает гуся. Он что-то говорит мне, очевидно приветствует, через облако пуха. — Вы говорите по-французски? — спрашиваю я. Он отрицательно трясет головой. Ну вот, приехали. Интересное будет расследование, если я не знаю местного языка. У меня, похоже, настолько очумелая рожа, что он вдруг понимает и начинает кричать куда-то в глубину заведения: — Мэри! Мэри! Появляется рыжая девушка с замкнутым лицом. Хозяин указывает ей на меня, объясняя, что вот, мол, приехал артист — ни черта не рубит на языке Шекспира. — Что вы хотите? — спрашивает она меня. Ее французский вполне сносен. — Значит, — включаюсь я, соображая, как сказать проще, — я из парижской полиции. В доказательство я показываю даже свое удостоверение. Она смотрит в него внимательно и читает, как книгу, шевеля губами, с таким видом, будто перед ней найденные в могиле фараона дощечки с клинописью. — Что мы можем для вас сделать? Она объясняет хозяину, кто я. Поняв, что я полицейский, тот хмурит брови. — Я приехал по поводу молодого француза, казненного сегодня утром, — начинаю я. — О! Да, — кивает девочка, — я помню… — Он ужинал у вас в тот вечер перед преступлением, так? — Да. — Он был с девушкой? — Да… — Вы видели их раньше? — Они приходили сюда каждую пятницу… и всегда ужинали вдвоем… — У вас было впечатление, что они… любят друг друга? Ее щеки краснеют, как ягодицы новорожденного. — Я не знаю… — Но по их поведению… Она трясет головой. — Нет, они вели себя пристойно. Я улыбаюсь, чтобы завоевать ее доверие, но тщетно, поскольку, очевидно, в тот день, когда добрая фея Маржолена раздавала хорошее настроение, у этой неказистой малышки схватило живот и она осталась дома. Она неприступна, как Тауэр. — А чего-нибудь особенного вы не заметили? Она думает. — Нет, ничего… — Вы уверены? — Да… — Спросите у хозяина, может быть, он что-то видел? Она поворачивается к хозяину, переводит мой вопрос, и я вижу, что толстяк старается вспомнить. Даже перестает ощипывать гуся… Потом вдруг он начинает говорить сплошным неуловимым для меня потоком, ровным и густым, как черничный кисель. Он оживляется, что большая редкость для бритиша… Внутренний голос мне подсказывает, что я не ошибся адресом… Девочка слушает с удивленным лицом. Наконец, когда хозяин закрывает кран, она пересказывает тихим, мягким голосом: — Мистер Бенетт (я понимаю, что так зовут хозяина) говорит, что в тот день за соседним столиком сидел человек. Он пил пиво. И когда молодой француз вышел на улицу, чтобы купить газету, тот человек незаметно бросил девушке свернутую бумажку. Мистер Бенетт стоял спиной к залу, но видел это в зеркало. Ага, ага, вот это уже кое-что интересное. — И что сделала девушка? — спрашиваю я. Она переводит, хозяин объясняет, я жду перевода; как будто я в ООН. — Она спрятала бумагу в карман. Когда ее французский друг вернулся с газетой, она извинилась и пошла в туалет. Понятное дело, читать… Я прикусываю нижнюю губу. — Этот человек ушел? — Практически сразу. — Как он выглядел? Девушка вновь обращается к хозяину с ощипанным гусем и тут же переводит описание слово в слово. Этот человек был высокого роста, молодой, блондин. На нем был темно-синий костюм и коричневый замшевый жилет. Больше толстяку нечего добавить… — Чем еще мы можем вам помочь? Мы к вашим услугам, — говорит девушка. Можно было бы предложить ей несколько уроков французского языка, чтобы расширить ее словарный запас… Лучше всего вечерние курсы для взрослых. Но она слишком серьезная, слишком тоскливая. — Да, — спохватываюсь я, — есть еще кое-что, что вы можете сделать для меня: пару яиц с беконом! Она с готовностью переводит заказ своему работодателю, и тот, как только я заявляю о себе как клиент, становится очень активным. Он указывает мне на стол рядом с большой фаянсовой вазой. Столик кокетливо накрыт скатертью в красную клеточку… Я сажусь и с огромным аппетитом (очевидно, я при этом урчу, как кот) поглощаю приготовленную для меня яичницу. Бодро пережевывая, я углубляюсь в ретроспективу событий. Вот отсюда, из ресторана этой гостиницы, потянулась цепочка, на конце которой виселица и Эммануэль Ролле с черным мешком на голове. Что, вы пожимаете плечами? Даю слово! Мой нос — это вам не какая-нибудь свекла. С тех пор как мы знаем друг друга, вы должны были убедиться, что, если я иду по следу, пусть даже его нет, это означает, что пахнет жареным. Я редко ошибаюсь. Тут мой лысый босс с накрахмаленными манжетами глядел как в воду. Есть дело Ролле! И дело не такое простое, как видела его английская полиция. Я замедляю жевание и мысленно рассматриваю таинственную парочку, сидевшую за одним из этих столиков… |
||
|