"Серенада для Грейс" - читать интересную книгу автора (Сан-Антонио)Глава 6 Где пойдет речь о хозяине гаража, который знает свое дело, и о французском комиссаре Сан-Антонио, который знает свое!Мы молча прихлебываем виски. Время идет, пластинка в проигрывателе крутится, и, очевидно, кружится голова моей мужественной переводчицы, поскольку Грейс хлещет виски, как настоящий мужчина. Но держится молодцом и если уж отключится, то еще не скоро. Я потихоньку провожу инвентаризацию своих мыслей. Пока у нас имеется три персонажа в этой истории: Марта Обюртен, еженедельная спутница Ролле, высокий блондин в замшевом жилете, который, как мне кажется, в чем-то противодействовал Ролле, и Хиггинс, арендатор дома, где огород служит филиалом кладбища Нортхемптона. О первой я кое-что знаю: она работала в аптеке, она не была кокеткой, она якобы срочно уехала под предлогом болезни тетушки и, самое главное, она теперь мертва. О втором я знаю лишь, что он молодой блондин высокого роста, который носит коричневый замшевый жилет. О третьем мне известно, что его зовут Хиггинс и у него красный кабриолет марки «хиллман». Выходит так, что, имея в наличии пока только эти элементы, мне придется продолжать поиски в полном тумане — в прямом и переносном смысле — и без знания английского языка. Чудненькая перспектива… Я морщусь, и нос у меня вытягивается. Со стороны я, очевидно, похож на бухгалтера, вспомнившего за вечерним виски, что забыл вставить важную статью в финансовый отчет. Я поднимаю на Грейс глаза, тяжелые от невеселых мыслей. — Ладно, — говорю я, — уже поздно. Наверное, вы хотите вернуться домой? Она не смотрит на меня, но отвечает: — Нет. Коротко и ясно. — Но, — бормочу я, — я же не могу вас таскать за собой вечно, а? Конечно, она не может понять этот слишком разговорный французский, да и словарь здесь сразу не поможет, но в общий смысл врубается. — Если я вам мешаю, — произносит она спокойно, — тогда другое дело. Грейс соскальзывает с табурета. — Всего доброго! Мне было очень интересно. — И направляется к выходу. — Э! Подождите! — кричу я. — Только давайте без комплексов. Естественно, я предпочитаю, чтобы вы остались со мной, так как без вас я ощущаю себя брошенным в племени папуасов. — Так в чем же дело? — Просто меня терзают угрызения совести… — Мне всегда говорили, что у полицейских их не бывает. Я смотрю, что она тоже, как ваш покорный слуга, за словом в карман не лезет. — Спорим, что я исключение, подтверждающее правило. Мои угрызения совести являются неотъемлемой частью моих правил приличия. Я, скажем так, мучился из-за того, что вас, может быть, кто-то ждет… — Никто меня не ждет. — В вашем возрасте это ненормально… — Вы находите? — Еще как нахожу! — Мои родители умерли… — А местные юноши? Что они делают после работы? Вышивают? — Они все больше играют в пинг-понг… Я умолкаю. Бессмысленно продолжать муссировать тему возмужалости местной молодежи. Для меня это так же странно, как надувные куклы для любовных шалостей. — Так, все, — говорю я решительно. — Пошли за мной! Мы выходим из бара, и я ошарашен страшной сыростью воздуха. Весь город как огромная губка. Я ощущаю себя микробом, загибающимся в легких плевритика. — Куда мы идем? — спрашивает Грейс. — Подождите-ка минуточку… Вдруг мне в тыкву приходит гениальная (как обычно) мысль. Мысль старого автомобилиста… — Скажите, а здесь машины оставляют на ночь, как правило, на улице? — Нет, — отвечает она, — из-за тумана это запрещено. — О'кей… Значит, Хиггинс ставит свою тележку куда-то на ночь, когда бывает здесь. Поскольку нет возможности запихнуть ее в маленький двор, то он ставит ее в какой-то гараж… И естественно, в ближайший гараж от дома. Это нормально, правда? — Послушайте, Грейс, спросите у первого встречного адрес ближайшего к дому Хиггинса гаража… — Хорошо. Увидев полицейского, скучающего на углу перекрестка, она подходит к нему. Полицейский указывает направление рукой, подкрепляя этим жестом свои безусловно бесценные слова. — Пойдемте, — говорит она мне, поблагодарив полисмена коротким «thanks». Гараж называется «Эксельсиор», как везде. Но на самом деле стоянка весьма скромных размеров. Грейс ведет меня к стеклянной стене, отгораживающей бюро. Внутри горит свет. За столом сидит тип с темными волосами и горбатым носом. Он курит сигарету и листает автокаталог. Я стучу. — Входите! — кричит тип. Я вхожу в аквариум. Внутри тепло и пахнет новой резиной, что пробуждает во мне ностальгию по моей новой машине. — Добрый вечер! — произношу я тщательно по-английски и поворачиваюсь к Грейс. — Не могли бы вы спросить у этого господина, нет ли у него клиента по имени Хиггинс? Парень взрывается смехом. Он смеется от всего сердца. — Ба! Без базара? — радостно кричит он. — Француз? У него парижский акцент — хрен спутаешь! Я тащусь! — Ты тоже француз? — задаю я дурацкий вопрос. — Немножко да, сын мой! И мы жмем кости под ошарашенным взглядом девушки. Парень кидается рассказывать о себе: он попал сюда после высадки в Дюнкерке — пуля в ноге вывела его из строя навсегда. Его лечили в Нортхемптоне. За ним ухаживала сестра, дочка хозяина гаража, шикарная девица, которая ему очень нравилась. Поскольку он любит рыжих и автомеханику, то быстренько женился на обеих, а после смерти старика стал хозяином гаража. — Я, понимаешь, — говорит он, — как бобер строю дом своим… Я коротким тычком обрываю его, чтобы избежать смущения Грейс. — Ну а ты? — спохватывается он. Я показываю ему свое удостоверение. — А, черт! — крякает он. — Легавый! — И тут же исправляется: — Извините меня, комиссар. — Да брось ты, не надо экивоков из-за того, что я полицейский. Есть два парижанина, случайно встретившихся… Я хлопаю его по плечу. — Ладно, иди поближе, — лыбится он, опять отбросив официальность, — давай лучше вспрыснем встречу бутылочкой нашего вина. Мне его привозят прямо из погребов. Сейчас увидишь, это тебе не чай… И мы идем мимо запаркованных машин в квартиру моего земляка, которого, между прочим, зовут Александр Тюпен. Он заводит нас в столовую, обставленную, кстати сказать, пусть не шикарно, но далеко не бедно, и идет за вином. Открывая бутылку, он говорит радостно: — Представь себе, я, наверное, целую жизнь не видел парижанина! Как же, черт возьми, приятно услышать родной язык. Слушай, ну что Париж, все на том же месте? — Да, — киваю я, — по крайней мере до следующего ядерного испытания. Мы болтаем обо всем сразу и ни о чем, потом, принеся очередную бутылку, он вдруг спохватывается: — Кстати, что тебя привело в мою обитель? Тебе нужна тачка? Я трясу головой. — Нет, только информация. — По технической части? Клевое воображение у моего земляка. Он, видимо, даже спит на каталогах запасных частей. — Скажи, Александр, не было ли среди твоих клиентов в последнее время человека по фамилии Хиггинс? — Дай сообразить… Нет, думаю, нет… Разочарование отдается в моем желудке. — Понимаешь, — продолжает он, — я не очень обращаю внимание на их имена, тяжело запоминаются… Ты говоришь — Хиггинс? — Да… — А! Все может быть… Как он выглядит, этот твой… — Сам хотел бы узнать… Тюпен становится серьезным. — Понятно! Дело важное? — Думаю, да. — А что у него за тележка? — Красный «хиллман», кабриолет… Он подпрыгивает на стуле, будто его ошпарили. — Знаю! Да, красный «хиллман»… Хиггинс, точно. Мощный парень в возрасте с седыми волосами. — Верно срисовал. — Ну и? — спрашивает он. — Расскажи мне о нем. — Да я лучше тебе расскажу о Тино Росси. Хиггинс этот… Клиент, как все другие: залить-поменять-помыть, ну и все… — Ты его видел с кем-нибудь? — Нет, не помню… — Может быть, тебе запомнилось что-нибудь, какая-то мелочь, чтобы я мог его найти? — А чего тут запоминать? Его адрес у меня в журнале. Кажется, площадь Кастом-Маркет… Рядом с остановкой автобуса, как я заметил… — Это я и сам знаю. Только он смотался, и мне хотелось бы знать куда, чтобы отловить… Мой земляк разводит руками. — Ты уж от меня слишком много хочешь! Я понимаю, что дальнейшие вопросы бессмысленны, и помогаю ему прикончить бутылку. Когда я встаю, быстро поднимается и Грейс, которая следит за моими движениями и, кажется, готова стать моей тенью. Вдруг моего приятеля осеняет. — У меня есть идея! — хлопает он себя по лбу. — Идея? — По поводу твоего этого… Я смотрю на него с нескрываемой надеждой. — Что, правда? — Послушай. Однажды у него накрылась бобина. И он приехал с бобиной, которую ему дал кто-то из его приятелей, как он сказал. Он попросил заменить ее, а ту, одолженную, отправить по адресу хозяина. Короче, я помню адрес и имя. Его фамилия Тоун, и он живет в Бате. Я точно запомнил название — Бат. Кажется, где-то под Бристолем… Я повторяю: — Тоун, в Бате? — Точно-точно… В конце концов, чем черт не шутит, может быть, мне это поможет отыскать Хиггинса. Я записываю сведения в блокнот, и мы прощаемся… — Что вы обо всем этом думаете, Грейс? Она пытается идти со мной в ногу… Мне просто не по себе от ее послушности. Такое впечатление, что ею можно управлять мановением руки или взглядом. Девчушек, готовых на все по мановению руки, полно в девичьих интернатах. Но те, что слушаются взгляда, — такие встречаются реже! — Я ничего не думаю, — говорит она, — я просто иду, и все. Мне кажется, что я живу в каком-то романе. Будь я сейчас дома, может быть, куда-нибудь пошла… Куда? Не знаю… Бродила бы по улицам или пошла в кино… — Вы не хотите есть? Я умираю с голодухи… Спать тоже хочется. Я уже двое суток не смыкал глаз… — У меня есть холодная курица… — Это приглашение? — Что вы на это скажете? — спрашивает она, имея в виду, похоже, только жратву. — Я принимаю ваше предложение без ложной скромности! Купим сейчас чем залить вашу курицу и еще пирожные. Я никогда не жрал пудинг… Говорят, это вполне съедобно? Сделав необходимые покупки, мы приходим к ней. Она живет в маленькой квартирке: комната, кухня, ванная. Все очень чисто, мило обставлено, но без души. Ясно, что она не цепляется за общепринятые ценности. — Вы не боитесь, что я вас скомпрометирую? — Мне наплевать, что обо мне подумают и будут ли судачить. Так ведь говорят у вас? — Да… Я открываю бутылку, пока она стелет скатерть и кладет приборы… По радио кто-то играет на волынке. Мелодия писклявая и заунывная для ушей, но смешная для тех, кто с чувством юмора. Напротив свет в доме матушки Фидж… Там пустая квартира Марты Обюртен, ее чемодан… А где-то посреди города в тумане стоит дом, который через несколько часов назовут местом преступления. — У вас грустный вид, — замечает она. — Это из-за климата, я думаю… Хорошая еда и питье — что еще нужно, чтобы поднять настроение настоящего мужчины? Когда я приканчиваю второе крылышко курицы и допиваю третий стакан «Шатонеф», мой оптимизм растет, как цены во время инфляции. — Что — Послушайте, Грейс, будьте откровенны со мной. Мы симпатичны друг другу. Скажите мне, откройтесь… — Что вы хотите узнать? — Что вас мучит… Я вижу, что вас что-то гложет изнутри. — Это правда, — соглашается она. — Расскажите… — О! Ничего оригинального: я любила одного человека… — И он вас бросил? — Нет. Он умер… Я опускаю голову; действительно, это грустно… Когда у молодой женщины такая тяжесть на сердце, это всегда невыносимо. Грейс садится на диван и задумывается. Я вынимаю сигарету, но вместо того чтобы прикурить, кладу ее на тарелку. Потом в сомнении сажусь рядом с Грейс. Придвигаюсь совсем близко, обнимаю за плечи и привлекаю к себе. Она чуть сопротивляется, но лишь для вида… — Я ненавижу, когда страдают красивые девушки, — говорю я. — Слышите меня, малышка… Я не выношу… Она прижимает голову к моей груди. — Грейс, я чувствую, что я в вас страшно влюбился. Вы, может быть, не знаете, что это такое… Ну и пусть, не буду вам объяснять… Я осторожно поворачиваю к себе ее лицо. Ее губы теперь в трех сантиметрах от моих — дистанция сокращается. Она, возможно, и грустит, но целуется классно. Вообще, я заметил: очень часто женщины в грусти целуются намного лучше, чем те, кто в веселом расположении духа… Через пять минут мы в постели. Грейс не возражает. Она мягкая и упругая одновременно… |
||
|