Хакен ГеоргЯ вечности не приемлю (Цветаева)

Георг Хакен

Я вечности не приемлю

(Цветаева)

пьеса - попытка трагедии о последних двух годах жизни великого поэта

Марины Ивановны Цветаевой

Действующие лица:

Марина Ивановна Цветаева, русский поэт,

Сергей Яковлевич Эфрон, её муж,

Ариадна Сергеевна Эфрон (Аля), их дочь,

Георгий Сергеевич Эфрон (Мур), их сын,

Анна Андреевна Ахматова, русский поэт,

Борис Леонидович Пастернак, русский поэт,

Анастасия ИвановнаБродельщикова, хозяйка дома в Елабуге,

Молодой поэт,

Юная поэтесса,

Писательница,

Литературная дама,

Серый человек, он же:

старый писатель,

старый поэт,

человек в "Национале",

представитель горсовета в Елабуге.

Действие первое

Елабуга... Маленький провинциальный городок. Мы оказываемся в бревенчатом домикеБродельщиковых, в зале. Здесь стоитпузатый черный комод. В центре квадратный стол под зеркалом в такой же черной раме, над которым висит оранжевый абажур. У стены крашеная синим железная кровать, почерневшие гнутые стулья. Невысокая фанерная перегородка отделяет крохотную комнатку, вход в которую - проем с выцветшей занавеской. Раннее утро последнего дня лета первого года войны - 31 августа 1941 года. Из-за занавески выходит Марина Ивановна Цветаева. Она подходит к окну, долго смотрит на улицу, но думает о чем-то ведомом только ей одной. В дом с охапкой дров входит хозяйка дома Анастасия ИвановнаБродельщикова.

бродельщикова(сбросив дрова у печи). Доброе утро, Марина Ивановна.

ЦВЕТАЕВА. Доброе утро.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. И чего это вам не спится?

ЦВЕТАЕВА. Не хочется.

БРОДЕЛЬЩИКОВА (пытаясь завязать разговор). А день сегодня будет хороший. Погода-то вон как разъяснилась.

ЦВЕТАЕВА. Да, день должен быть хорошим.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. А МихайлоИваныч сПавлушкой давно поднялись?

ЦВЕТАЕВА. Ещё затемно.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Они сегодня рыбалить собрались. Внук-то уже с вечера всё приготовил. У меня муж - заядлый рыболов. Рыба в доме никогда не переводится.

ЦВЕТАЕВА. Анастасия Ивановна, если рыбы наловят, продайте мне немного.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. О чём вы говорите, Марина Ивановна, конечно продам.

ЦВЕТАЕВА. Спасибо. (Пауза.) У меня есть кое-какие остатки столового серебра. Может быть, можно здесь у вас найти покупателя? Может, кто купит?

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Да кому же продашь? Может, у кого и есть деньги, у буржуев, да как узнаешь. Время сейчас такое. Эвакуированным в Елабугу не до серебра, а местным жителям и подавно.

ЦВЕТАЕВА. Анастасия Ивановна, уж вы тогда мне её и почистите!

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Чего?

ЦВЕТАЕВА. Рыбу. Знаете, мне много раз приходилось бегать по лавкам за какой-нибудь селёдкой, но чистить её, как настоящая горничная, я не умею.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Почищу, почищу, не беспокойтесь.

ЦВЕТАЕВА. Уж вы мне её тогда и пожарьте заодно.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. И почищу, и пожарю, раз такое дело. Не трудно.

ЦВЕТАЕВА. Спасибо. Хотите, покурим?

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Можно. Вон там, в стопке, газеты. Давайте я вам сама папиросу скручу.

ЦВЕТАЕВА. Вот, возьмите. (ПодаетБродельщиковой газету из стопки, лежащей на этажерке.) А у меня никогда не получалось скрутить хорошую козью ножку. (Ее взгляд останавливается на тексте в одной из газет, она читает). В течение 18 августа наши войска продолжали вести ожесточённые бои с противником на всём фронте. После упорных боёв наши войска оставили города Николаев и Кривой Рог. 19 августа после упорных боёв наши войска оставили город Кингисепп. В течение 25 августа наши войска вели упорные бои с противником на всём фронте. После упорных боёв наши войска оставили Новгород. (Отрываясь от чтения.) Оставили, оставили, оставили...

Они курят, молчат.Внезапно слышится шум и треск из черной тарелки. Обе

женщины вздрагивают.

ГОЛОС ЛЕВИТАНА. От советского информбюро. Утреннее сообщение. В течение ночи 31 августа наши войска вели бои с противником на всём фронте. Разведчики донесли о подходе крупных германских частей к переправе через реку Днепр. Смерть кровавым немецким фашистским разбойникам. Враг будет разбит. Победа будет за нами!

С улицы до них доносится песня.

ПЕСНЯ."Если завтра война" - так мы пели вчера,

А сегодня - война наступила.

И когда подошла боевая пора

Запеваем мы с новою силой...

ЦВЕТАЕВА. Что это?

БРОДЕЛЬЩИКОВА. У нас здесь в Елабуге полк стоит, проходят подготовку красноармейцы. Вот они с песнями и маршируют по улицам.

ЦВЕТАЕВА. Такие победные песни поют. А Он всё идёт и идёт. А Он всё идёт и идёт. И нет силы, которая могла бы его остановить. Он всё сметает на своём пути, всё рушит. Война - это грязь и ужас, это настоящий ад. Надо бежать из этого ада, надо...

Неожиданно где-то далеко звучит мелодия песни Леонида иЭдит Утесовых "Утро и вечер". Она погружает Цветаеву в мир несбыточных мечтаний.

Я всегда мечтала жить в каком-нибудь маленьком провинциальном городке поближе к морю. Чтобы никаких трамваев, автобусов, метро, где-нибудь на юге, чтобы печи топить не часто... (Обращаясь кБродельщиковой.) Как вы думаете, Симферополь - хороший город? А, может быть, Феодосия лучше?

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Не знаю, я там не была.

ЦВЕТАЕВА. Мы с мужем поселимся в таком городе, будем работать. Знаете, мне даже не страшно, чтоСерёженька не сможет жить после освобождения в Москве. Нашим детям, Але иМуру, может быть, и нужна Москва, а нам нет, нам лучше будет там... (Внезапно.) Над Феодосией угас

Навеки этот день весенний,

И всюду удлиняет тени

Прелестный предвечерний час.

Захлёбываясь от тоски,

Иду одна, без всякой мысли,

И опустились и повисли

Две тоненьких моих руки...

Эти стихи я написала в 14 году. Хотите, я подарю вам сборник своих стихов. Я люблю дарить. (Выносит из своей комнаты книжечку). Держите. Это вам от меня. На память.

И вновь слышится шум и треск из черной тарелки.

ГОЛОС.Внимание! Прослушайте распоряжениеЕлабужского горсовета. Обращение ко всем жителям Елабуги и эвакуированным. Сегодня 31 августа постановлением горсовета организуется воскресник по расчистке посадочной площадки под аэродром. От каждой семьи на сборный пункт должен явиться один человек. За участие в расчистке каждому будет выдано по буханке хлеба. Общий сбор через 15 минут на площади перед горсоветом.

Из-за занавески выходит сын ЦветаевойМур.

МУР. Доброе утро. Значит, всех гонят на воскресник аэродром чистить?

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Да. И обещают каждому за работу дать по буханке хлеба.

МУР. Я слышал про это. Я уже не спал, а просто не хотел вставать. (С иронией.) Конечно, хлеб сейчас в цене.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Пойдёмте, Марина Ивановна.

ЦВЕТАЕВА. Вместо меня пойдётМур.

МУР. Интересно, Марина Ивановна за меня уже всё решила. А меня, кажется, никто ещё не спросил, хочу ли я идти?

ЦВЕТАЕВА.Мур, я немногоприболела. Мне нужно побыть одной.

МУР. Марина Ивановна, вы говорите ерунду, вздор! Вы похожи на страшную больную деревенскую старуху! Зачем вы привезли меня сюда? Чтобы властвовать надо мной? Мне нужна Москва, вы понимаете это?

ЦВЕТАЕВА.Мур, успокойся, пожалуйста, прошу тебя. (Она пытается подойти к нему.)

МУР. Не троньте меня! Что мне здесь делать? Чего ждать? Я не хочу здесь жить и не буду, вот увидите! Уж кого-нибудь из нас точно вынесут отсюда вперёд ногами!

БРОДЕЛЬЩИКОВА.Мур, не надо так...

МУР (пытаясь сдерживаться). Я собираюсь.

ЦВЕТАЕВА.Мур, прошу тебя, приди пораньше.

МУР (не выдержав). А это уже моё дело! Вот увидите, уйду и не вернусь! Неудачница!

Мур выбегает из дома.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Не расстраивайтесь, Марина Ивановна. Возраст. Япригляжу за ним. Всё будет хорошо.

ЦВЕТАЕВА (механически). Все будет хорошо. Мальчиков нужно баловать. Им может быть, на войну придется... (Бродельщиковой.) Анастасия Ивановна, милая, спасибо!

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Да не за что. Вы одни остаётесь домовничать.Приглядите за домом.

ЦВЕТАЕВА (словно желаяпобыстрее выпроводить хозяйку). Присмотрю, присмотрю, идите, не беспокойтесь.

БРОДЕЛЬЩИКОВА (задержавшись у порога). Раз такое дело, сын ваш уже убежал, я вам вот что скажу. Вы, Марина Ивановна, не обижайтесь, но уж постарайтесь поискать себе другую комнату. Я хотела бы себе пустить в дом других постояльцев.

ЦВЕТАЕВА. Почему?

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Пайка у вас нет. Всем эвакуированным, кому паек выделили, дрова давать будут, я в горсовете узнавала. А ведь зима не за горами. Да еще приходят эти, с Набережной, бумаги ваши смотрят, когда вас нет, и меня расспрашивают, кто к вам ходит, да о чем говорят. Одно беспокойство... Мне и соседка говорит. Утвоей, мол, ни пайка, ни дров. Да она еще ибелогвардейка, из-за границы приехала. Зачем она тебе? Мои-то квартиранты со мной и пайком делятся, каждый вечер к чаю зовут, угощают. Да еще вот печь переложить взялись.

ЦВЕТАЕВА. Хорошо. Я постараюсь найти другую комнату. Идите.

Бродельщикова уходит. Некоторое время Цветаева остаётся одна. Она вся внутри себя. И вдруг что-то изменяется вокруг. И уже нельзя определить, когда происходят дальнейшие события: в этот ли роковой день или несколькими днями раньше. Незаметно рядом возникает фигура человека всером.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Здравствуйте.

ЦВЕТАЕВА. Кто вы? Ради бога, скажите, кто вы?

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Обычно мы не отвечаем на вопросы, когда нам их так задают. Но вам я скажу. Я ваш друг и доброжелатель.

ЦВЕТАЕВА. Как вы здесь оказались?

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Дверь была не заперта. Я вошёл. Я давно искал возможность поговорить с вами с глазу на глаз, но с вами постоянно кто-нибудь был рядом. (Видя, что та его не слышит.) Успокойтесь, Марина Ивановна... я не причиню вам зла.

ЦВЕТАЕВА. Откуда вам известно моё имя?

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Нам многое о вас известно. К тому же, разве ваше имя является тайной? Вы - известная поэтесса.

ЦВЕТАЕВА. Поэт. Прошу называть меня поэтом. Не люблю слово поэтесса.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Хорошо. Марина Цветаева - поэт!

Именно поэт, а не поэтесса - так Марину Ивановну сейчас мог называть только один человек - Борис Леонидович Пастернак. Она вспомнила их первую встречу после ее возвращения в Союз. Москва. Ночная улица. Зима. Конец 1939 года. Марина Ивановна ждет Пастернака. В ночи звучит песня "Бублички" в исполнении Леонида Утесова.

УТЕСОВ.Ночь надвигается,

Фонарь качается,

Мильтон ругается

В ночную тьму.

А я немытая,

Дождемпокрытая,

Всемизабытая

Здесь на углу...

ПАСТЕРНАК (появляясь из темноты ночи). Марина, золотой мой поэт, здравствуй!

ЦВЕТАЕВА (протягивая руку). Здравствуй, Борис!

ПАСТЕРНАК. Наконец-то мы встретились. Предлагаю зайти ко мне. Посидим. Познакомлю тебя с моей женой. Зина будет рада тебя видеть.

ЦВЕТАЕВА. Нет, нет, спасибо за приглашение. Она, наверное, прекрасная женщина, но я не люблю общаться с жёнами. А особенно с жёнами поэтов.

ПАСТЕРНАК. Понимаешь, как-то странно всё получилось. Ведь я-то был влюблён в Нейгауза, а женился почему-то на его жене.

ЦВЕТАЕВА. Погуляем по Москве. Знаешь, Борис, там, в эмиграции я думала о вас. Точнее не о вас, а о себе без вас. Ведь ноги должны были миллиарды вёрст пройти, прежде, чем нам встретиться. (Неожиданно.)

Рас-стояние: вёрсты, мили...

Насрас-ставили,рас-садили,

Чтобы тихо себя вели

По двум разным концам земли.

Рас-стояние: вёрсты, дали...

Нас расклеили, распаяли,

В две руки развели, распяв,

И не знали, что это - сплав

Вдохновений и сухожилий...

Не рассорили - рассорили,

Расслоили... Стена да ров.

Расселили нас как орлов

Заговорщиков: версты, дали...

Не расстроили - растеряли.

По трущобам земных широт

Рассовали нас как сирот.

Который уж, ну который - март?!

Разбили нас - как колоду карт!

ПАСТЕРНАК. Нас всех тасуют как карточную колоду. Мы живём в тревожное, беспокойное время. В этой стране может быть арестован каждый.

Не оперные поселяне,

Марина, куда мы зашли?

Общественное гулянье

С претензиями земли.

Ну как тут отдаться занятью,

Когда по различью путей

Как лошади в Римском Сенате

Мы дики средь этих детей.

Походим меж тем по поляне.

Разбито с десяток эстрад.

С одних говорят пожеланья.

С других по желанью острят.

Послушай, стихи с того света

Им будем читать только мы,

Как авторы Вед и Заветов

И Пира во время чумы.

ЦВЕТАЕВА. Ничего не поделаешь. Эмиграция менявыперла. Читателя в эмиграции нет. А мне хочется иметь настоящих читателей, большую чуткую аудиторию, а не эмигрантскую элиту, с которой у меня нет ничего общего. Хуже мне уже не будет. А сыну в Москве будет лучше.Мур все время рвался в Россию.

ПАСТЕРНАК. Я боюсь, что тебе и твоему замечательному семейству будет у нас достаточно трудно и беспокойно. Зря вы приехали. Не ко времени получилось.

ЦВЕТАЕВА (горько усмехаясь). А когда было бы ко времени? Ведь всякий поэт по существу эмигрант, даже в России. Эмигрант Царства Небесного.

ПАСТЕРНАК. Мне надо было уговорить тебя не приезжать ещё там, в Париже, во время нашей последней встречи на антифашистском конгрессе в 35 году.

ЦВЕТАЕВА. Тогда встречи не было. Это былане-встреча.

ПАСТЕРНАК. Марина, прости меня, но тогда я был сам не свой, на грани душевного заболевания от почти годовой бессонницы, у меня было отвратное самочувствие.

ЦВЕТАЕВА. В мире, гдевсяк

Сгорблен и взмылен,

Знаю - один

Мнеравносилен.

В мире, где столь

Многогохощем,

Знаю - один

Мнеравномощен.

В мире, где всё

Плесень и плющ,

Знаю: один

Ты -равносущ

Мне.

ПАСТЕРНАК. Марина, какие удивительные стихи ты пишешь. Как удивительно, что ты - женщина. При твоем таланте это ведь такая случайность!.. Ты возмутительно большой поэт!

ЦВЕТАЕВА. Борис, не надо так шутить. Я себя знаю. Я год не писала стихов: ни строки. Стихи сами себя не пишут. Когда - писать? А ведь со мной что делают. Зовут читать стихи.

ПАСТЕРНАК. Но ведь твои стихи и есть ты.

ЦВЕТАЕВА. Но я не автограф, меня в карман не положишь. А то, что я источник своих стихов как бродяга с вытянутой рукой хожу по Москве: "Подайте, Христа ради, комнату!" и стою в толкучих очередях - и одна возвращаюсь тёмными ночами, тёмными дворами - об этом никто не думает. А стоило бы. Писала Фадееву, просила помочь с комнатой в Москве. Но он отмахнулся, не захотел.

ПАСТЕРНАК (горько). Лукавый царедворец.

ЦВЕТАЕВА. Москва меня не вмещает. В ней есть место только для памятников.

ПАСТЕРНАК. Но должно быть неуютно стоять вот так, каменным пеналом, посреди площади на ветру. Здесь холодно. Сплошной сквозняк. И галки садятся тебе на темя, здесь почему-то всегда много галок. Но, впрочем, нам с вами это не угрожает, нам памятниками не стоять. Как странно и глупо кроится жизнь!

ЦВЕТАЕВА. Вся жизнь - черновик, даже самая гладкая. Надообладать высочайшим умением жить, но ещё, быть может, большим умением умереть. От человека слишком многое требуется, а если ты поэт, то три шкуры сдерётся. Жить я никогда не умела и не хотела, я терялась в жизни, она меня не устраивала даже смолоду! Жить - это неудачно кроить и беспрестанно латать ничто не держится, ничто не держит, не за что держаться. Прости мне, Борис, эту печальную суровую игру слов.

ПАСТЕРНАК. Жизнь, какая бы она ни была, всегда благороднее и вышелибреттных формулировок.

Я люблю тебя чёрной от сажи

Сожиганья пассажей, в золе

Отпылавшихандант иадажий

С белым пеплом баллад на челе,

С заскорузлой от музыки коркой

На подённой душе, вдалеке

Неумелой толпы, как шахтёрку,

Проводящую день в руднике.

ЦВЕТАЕВА. Мне пора идти. Я боюсь оставлятьМура одного надолго.

ПАСТЕРНАК. Марина, я обязательно устрою тебе встречу с Петей Павленко. Он ходит в замах у Фадеева. Когда-то он мне сказал, что зря привезли в СССР Куприна, надо было Бунина и Цветаеву. Он знает и ценит твои стихи. Я думаю, что он всё уладит.

ЦВЕТАЕВА. Борис, родной, спасибо. До свидания.

Цветаева отходит в сторону.

ПАСТЕРНАК. Мечтала о большой аудитории и о большом читателе. Теперь носит передачи как все, как многие и стихов больше не пишет.

Пастернак исчезает в ночной темноте. К Цветаевой подходит Серый Человек.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. А почему бы Борису Леонидовичу не предложить вам с сыном пожить у него на даче за городом?

ЦВЕТАЕВА. За город я не поеду, потому что там умру - от страха и черноты и полного одиночества. На даче, можно жить большой дружной семьёй, а так я просто бы не вынесла собачьей тоски,Мур в школе, а я одна с утра до утра со своими мыслями и чувствами.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Но он и не попытался это сделать. Знаете, почему? Он просто испугался за себя. Помните, когда вы вернулись в Союз, то позвонили ему и попросили приехать к вам. Так вот, он не поехал, потому что понял, что общение с вами опасно, и решил не рисковать. А ведь вы больше всего рассчитывали на его душевную близость и поддержку?

ЦВЕТАЕВА. Мне некого винить. И себя не виню, потому что это была моя судьба.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. А ваша встреча с Павленко, которую устроил Пастернак? Что она вам дала?

ЦВЕТАЕВА. Павленко - очаровательный, галантный человек, вполне сочувствует...

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Но сделать ничего не может. Приятно получить горькую пилюлю в элегантной упаковке.

ЦВЕТАЕВА. А я ему верю, и благодарна ему хотя бы и за этумалость. Он сказал, что у писателей в Москве нет ни метра.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. А что ещё он мог вам сказать? "В Москве большая группа очень хороших писателей и поэтов, которые нуждаются в жилплощади, и мы годами ничего не можем сделать".

ЦВЕТАЕВА. Но он пообещал помочь.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Бездушный лицедей! Больше он про вас и не вспомнил. Да и какие права вы имеете на то, чтобы жить в Москве? Что вы ей дали?

ЦВЕТАЕВА. Стихи о Москве. Но даже не напиши я их, я имею на неё право, потому что я в ней родилась, потому то я - русский поэт, который в ней жил и работал и книги которого в её лучшей библиотеке. Я ведь не на одноимённую мне станцию метро и не на памятную доску, на доме, который снесён, претендую.А на письменный стол белого дерева, под которым пол, над которым потолок и вокруг которого четыре стены. Книжки нужны, а поэт - нет?!

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Марина Ивановна, это ваше глубокое заблуждение. Поэты нам нужны, хорошие и разные. Но на жилплощадь в Москве могут претендовать только те, кто был награждён орденом или стал лауреатом Сталинской премии. А какую правительственную награду получили вы?

ЦВЕТАЕВА. Награду за стихи из рук чиновников! А судьи кто?! Поэт орденоносец! Поэт медаленосец! Поэтлауреатоносец! Какой абсурд! У поэта есть только имя и судьба. Судьба и имя...

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Это не абсурд. Это наша жизнь. Но вашу поэзию в нашей стране тоже ценят. Вас даже удостаивают чести быть принятой вгрупком писателейГослитиздата, вспомните!

ЦВЕТАЕВА. Тогда я ещё старалась. (Медленно отходит в сторону.)

И вот перед нами уже не Серый человек, а старый пролетарский писатель. Москва. Одна из редакционных комнатГослитиздата. Начало апреля 1941 года. Из радиоприемника раздается песня в исполнении Леонида Утесова "Тачанка".

УТЕСОВ.Ты лети с дороги, птица,

Зверь, с дороги уходи!

Видишь, облако клубится,

Кони мчатся впереди.

И с налета, с поворота,

По цепи врагов густой

Застрочит из пулемета

Пулеметчик молодой...

Старый пролетарский писатель окликает молодого поэта.

СТАРЫЙ ПИСАТЕЛЬ. Слушай, ты про такую поэтессу Цветаеву что слышал?

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Слышал, что вернулась из эмиграции. Живёт где-то под Москвой, инкогнито, никому не показывается.

СТАРЫЙ ПИСАТЕЛЬ. Стишки-то она ничего пишет? А?

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Замечательные стихи она пишет, я ещё мальчишкой ею увлекался, её книгу "Вёрсты" наизусть знал! А к чему это вы?

СТАРЫЙ ПИСАТЕЛЬ. Да вот, понимаешь ли, ведь она не просто эмигрантка. С ней же не всё понятно. Её приезд в Союз какой-то вроде бы негласный, и муж посажен, и дочь. А мы должны её сейчас вгрупком принимать. Тут-то её примешь, а что там наверху, в секретариате скажут? Время-то сейчас такое, понимаешь, напряжённое.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. А сверху распоряжения были?

СТАРЫЙ ПИСАТЕЛЬ. Да, поступило указание принять за подписью самого Фадеева.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Ну, тогда чего вам бояться. Там всё уже за вас решено. Я вот о чём хотел попросить. То, что она в Москве, я давно слышал, да вот ни разу встретить не удалось, мне хоть одним глазком поглядеть, какая она!

СТАРЫЙ ПИСАТЕЛЬ. Да хоть обоими гляди! В этой комнате я сейчас собрание проводить буду. За дверью уже, наверное, все собрались. (Открывает двери.) Проходите, товарищи!

Входят писатели, здороваются, рассаживаются за столами.

Все собрались? Тогда начнем. Пригласите товарища!

Литературная дама, которая вошла вместе с группой писателей, выходит на мгновение в коридор, чтобы пригласить Цветаеву. Та входит следом за дамой.

ЦВЕТАЕВА (напряженно). Здравствуйте.

СТАРЫЙ ПИСАТЕЛЬ. Товарищи, на повестке дня нашего собрания один вопрос: принятие в членыгрупкома писателейГослитиздата переводчицы Цветаевой Марины Ивановны. Рекомендация на данную кандидатуру поступила из секретариата Союза Писателей за подписью секретаря Союза товарища Фадеева. Какие будут вопросы к данной кандидатуре? Нет вопросов? Тогда у меня вопрос: а что вы делали в 1917 году? Каковы были ваши политические убеждения?

ЦВЕТАЕВА. Ни к какому поэтическому и политическому направлению я никогда не принадлежала и не принадлежу.

СТАРЫЙ ПИСАТЕЛЬ. А с какой целью вы вернулись в СССР?

ЦВЕТАЕВА. Я вернулась в Советский Союз в 1939 году вслед за своей семьёй, и чтобы дать своему сыну Георгию родину. И вот уже больше года занимаюсь переводами дляГослитиздата.

СТАРЫЙ ПИСАТЕЛЬ. Ну что ж, похвально, похвально. Какие будут предложения?

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Принять!

СТАРЫЙ ПИСАТЕЛЬ. Другие предложения есть? Нет? Переходим к голосованию. Кто за данное предложение, прошу поднять руки. (Все медленно поднимают руки.) Единогласно? Ну что ж, разрешите поздравить вас, Марина Ивановна, и вручить вам членский билетгрупкома.

ЦВЕТАЕВА (волнуясь). Можно мне воды?

СТАРЫЙ ПИСАТЕЛЬ. Да, конечно. Только я где-то я не вижу стакана.

Пока он ищет стакан, Цветаева берёт на одном из столов стакан из-под карандашей, высыпает карандаши на стол, наливает тут же в этот стакан воду

из графина и выпивает ее залпом.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Марина Ивановна, пожалуйста, прочитайте нам что-нибудь из своих стихов.

ЦВЕТАЕВА. Из своих стихов? Свои стихи я не помню. Лучше я прочитаю свои переводы. Из тех, что мне заказывалГослитиздат.

Болгарская поэтессаЕлисавета Багряна. "Правнучка".

Нет ни прародительских портретов,

Ни фамильных книг в моём роду.

Я не знаю песен ими петых,

И не их дорогами иду.

Но стучит в моих висках -лихая,

Тёмная, повстанческая кровь.

То она меня толкает к краю

Пропасти, которая - любовь...

Внезапно замолкает.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. После вас, Марина Ивановна, уже невозможно читать свои стихи. У меня есть предложение к товарищу Асееву. Николай Николаевич известный поэт нашей страны, все его хорошо знают. Не мог бы он походатайствовать перед секретариатом и лично товарищем Фадеевым о принятии Марины Ивановны в Союз Писателей. Кому как не ему, другу Маяковского, представлять её в Союзе.

СТАРЫЙ ПИСАТЕЛЬ. Асеев? Помилуйте, как он может представлять Цветаеву? Какое он имеет на это право? Ему ходатайствовать о Марине Цветаевой перед Союзом Писателей? Да это Марина Ивановна может ходатайствовать о нас перед писательским миром. Это она должна нас представлять. Собрание окончено. Все свободны.

Писатели расходятся. К Цветаевой подходит Серый Человек

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Ваши переводы действительно прекрасны. Но почему вы не стали читать свои стихи? Разве потому, что не смогли их вспомнить?

ЦВЕТАЕВА. Ясвоё написала. Могла бы конечно ещё, но свободно могу не...

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Почему вы не пишете?

ЦВЕТАЕВА. Своё не пишу, потому что некогда. "Доживать - дожёвывать горькую полынь"... Сколько строк миновавших! Строки приходят - и уходят: находят - и уходят. Ничего не записываю. С этим кончено. Потому что время одно, и его мало, а писать себе в тетрадку - роскошь. Потому что за переводы платят, а засвоё - нет. Деньги, деньги. Кто когоперененавидит: я ли деньги, деньги ли меня...

Мысль о деньгах напомнила Цветаевой об одной не слишком приятной встрече.Голицино. В Доме писателей. Утро 28 марта 1940 года. Из репродуктора звучит песня "Маркиза" в исполнении Леонида иЭдит Утесовых.

УТЕСОВЫ.- Алло, алло! Какие вести?

Давно я дома не была.

Пятнадцать дней, как я в отъезде.

Ну как идут у нас дела?

- Все хорошо, прекрасная маркиза,

Дела идут, и жизнь легка.

Ни одного печального сюрприза,

За исключеньем пустяка.

Так, ерунда, пустое дело,

Кобыла ваша околела,

А востальном, прекрасная маркиза,

Все хорошо, все хорошо!

Цветаева входит в кабинет, где за столом восседает литературная дама.

ЦВЕТАЕВА. Здравствуйте. Ну что - получили деньги? Я вчера вечером занесла вам остатки долга. Вас не было, и я просила вам их передать.

ДАМА. Да, мне передали.

ЦВЕТАЕВА. Значит мы в расчёте?

ДАМА. Да, Марина Ивановна, но когда жеостальное?

ЦВЕТАЕВА. Тоесть какое остальное? Я же внесла все 830 рублей.

ДАМА. Да, но это - одна путёвка...

ЦВЕТАЕВА. То есть как - одна?

ДАМА. Да, плата за одну путёвку - 830 рублей, а за две 1660.

ЦВЕТАЕВА. Вы хотите сказать - за два месяца?

ДАМА. Нет, за один. Последнее постановление Литфонда гласит: жить по льготным путёвкам свыше трёх месяцев в Доме Творчества нельзя. Вы, очевидно, меня не поняли: пользующиеся Домом отдыха свыше 3 месяцев платят 830 рублей за человека. А вы с сыном живёте здесь уже пятый месяц.

ЦВЕТАЕВА. Но мы же не в доме, мы в доме часу не жили, мы там только питаемся в столовой, а жили в другом месте. Мы ещё за комнату платим 250 рублей.

ДАМА. Я им говорила, что вы мало зарабатываете, но они слушать не хотят.

ЦВЕТАЕВА. Я убеждена, что если бы я плохо работала и хорошо зарабатывала, люди бы меня бесконечно больше уважали. Но мне из людского уважения - не шубу шить: мне не из людского уважения шубу шить, а из своих рукописных страниц. И ещё скажите, что я больше 850 рублей за двоих платить не могу, ясчитаю такую цену за одну только еду: мою еду - неловкой, я никогда так широко не жила, не теперь начинать.

ДАМА. Тогда они сразу снимут одного из вас с питания. Одну минутку. (Подходит к телефону, снимает трубку.) Алло! Она говорит, что столько платить не может. Снять с питания? Хорошо. Сегодня же? (Кладёт трубку.) Марина Ивановна, сегодня мы вас ещё покормим, а завтра...

ЦВЕТАЕВА. Не надо. Это моя судьба. Одно к одному. Данноек многому. Даётся только богатым. Кто имеет, тому дано будет и приумножится.

ДАМА. Как хотите. (Уходит.)

ЦВЕТАЕВА. Боже мой! Почему я должна заниматься этим, когда во мне так много своего. Ведь моя поэзия здесь, в России, нужна!

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Конечно. ИГослитиздат предлагает вам в 40 году составить сборник своих стихов для печати.

ЦВЕТАЕВА. А ведь я сама к ним не обращалась и не кланялась. Они сами позвонили мне из издательства и предложили...

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Но сборник так и не вышел. (Откуда-то достаёт журнал и кладёт его перед Цветаевой.) Узнаёте?

ЦВЕТАЕВА. Что это?

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Апрельский номер журнала "30 дней". В нём напечатано ваше стихотворение "Старинная песня", единственное, изданное у нас запоследние 14 лет.

И вспомнилось Цветаевой, как читала она эти стихи на одной встрече. Москва. Квартира старого поэта. Май 1941 года. За столом Цветаева, старый поэт, напоминающий Серого человека, а также молодой поэт и юная поэтесса.

ЦВЕТАЕВА. Я никак не могла уговорить редактора не называть так этих стихов. Он утверждал, что это стихи о несчастных, обездоленных женщинах прошлого, о таких, каких теперь нет. А стихи-то просто любовные.

СТАРЫЙ ПОЭТ. Может быть, почитаете нам их сами, Марина Ивановна?

ЦВЕТАЕВА. Вчера ещё в глаза глядел,

А нынче - всё косится в сторону!

Вчера ещё до птиц сидел,

Все жаворонки нынче - вороны!

Я глупая, а ты умён,

Живой, а я остолбенелая.

О вопль женщин всех времён:

"Милый мой, что тебе я сделала?!"

Всё ведаю - не прекословь!

Вновь зрячая - уж не любовница!

Где отступается Любовь,

Там подступает Смерть-садовница.

Само - что дерево трясти!

В срок яблоко спадает спелое...

- За всё, за всё меня прости,

Мой милый, - что тебе я сделала!

(Обращается к юной поэтессе.) Что бы вы предпочли: чтобы вас любили или любить самой?

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Я бы хотела, чтобы взаимно.

ЦВЕТАЕВА. Ну, это от молодости, вы слишком многого хотите! Я вас спрашиваю о другом - вы или вас?

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Меня.

ЦВЕТАЕВА (потеряв интерес к собеседнице). Я никогда не удерживала мужчину, если он уходил. Я даже не поворачивала вслед головы, хоть иногда и не знала, отчего он уходит. Уходит, так уходит! И они не уходили, они как-то исчезали. День - не пришёл, два - не пришёл, три - не пришёл, а потом так и не приходил никогда. И так все... Почему так было - не знаю!.. В любви главная роль принадлежит женщине, она ведёт игру, не мужчина, она их выбирает, вы не ведущие, ведомые!..

СТАРЫЙ ПОЭТ. Но, Марина Ивановна, оставьте нам хотя бы иллюзию того, что мы вас всё же завоёвываем!..

ЦВЕТАЕВА. Ну, если вам доставляет удовольствие жить ложью и верить кошачьим уловкам тех женщин, которые, потакая вам, притворствуют, - живите самообманом! (Неожиданно.) Хотите, прочту что-нибудь из старых стихов?

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Конечно!

ЦВЕТАЕВА. Писала в 13 году.

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я поэт

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В святилище, где сон и фимиам,

Моим стихам о юности и смерти

- Нечитанным стихам!

Разбросанным в пыли по магазинам,

Где их никто не брал и не берёт,

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черёд.

А черёд всё не настаёт. У меня тысячи стихов, и я не могу их напечатать. Предлагали издать книгу избранных стихов, с условием, что я изменю некоторые строки. Я отказалась наотрез. Была в редакции и твёрдо им заявила: ничего, ни одного словаиз написанного менять не буду. Хотите,печатайте так как есть, хотите - нет. В выборе стихов уменя прежде всего ответственность перед читателем.

СТАРЫЙ ПОЭТ. И что же, Марина Ивановна?

ЦВЕТАЕВА. Редакторы ничего не понимают. Вот только что сняли книжку с печати. Я была почти уверена, что не возьмут, диву далась бы - если бы взяли. А я знаю, что стихи хорошие и кому-то нужные, может быть, даже - как хлеб.

СТАРЫЙ ПОЭТ. Ну и как же теперь, Марина Ивановна? Что вы будете делать?

ЦВЕТАЕВА. Ясвое сделала. Ну - не вышло, буду переводить. Асеев посоветовал мне составить книгу переводов, говорит, что она сразу получит одобрение, и мне выплатят 25 процентов гонорара. А мне ведь ничего не надо. Яотродясь была избавлена от этих двух понятий - слава и деньги. Деньги? Да плевать мне на них. Я их чувствую только, когда их - нет. Ведь я могла бы зарабатывать вдвое больше. Ну - и? Ну, вдвое больше бумажек в конверте. Но у меня-то что останется? Слава? Чтобы обо мне говорили: "Как Цветаева могла сделать такую гадость?" Мне необходима добрая слава, которая с - просто славой -  незнакома. Мне необходимо, чтобы обо мне не говорили -плохого. Ведь я же буду подписывать. Ведь нужно быть мертвым, чтобы предпочесть деньги. Однажды вГолицыно, за столом, возник спор с одним из поэтов, может ли быть поэма о синтетическом каучуке, который получают из нефти. Он утверждал, что да, и что он таковую пишет, потому что всё - тема. Я не могу себе представить, что можно писать на такую тему - в полной чистоте сердца, от души и для души. Зачем людям этавонючая нефть? Хорошо жить в лесу в деревянном доме!

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Но ведь и в лесу вам будет нужна керосиновая лампа?

ЦВЕТАЕВА (не слыша). Я бы жила в лесу. Писала бы стихи, массу стихов. Вот сейчас у меня просят любовной лирики. Но ведь не могу же я со своей седой головой приносить только любовные стихи, это же будет смешно. Я очень постарела, почти вся голова седая. Но я никогда не красила волос, даже когда мне было 20 лет. В Париже один парикмахер предложил мневыцветить седую прядь надо лбом на тёмных волосах. Я спросила его: "Если бы я была мужчиной, предложили бы вы мне это?" Он ответил: "Нет, мадам".Ну так вот! Мне всё ещё нужно, чтобы меня любили, во мне нуждались - как в хлебе. Вот говорят: "Стихи ваши безукоризненны, мастерство блестящее, но подобрана книжка плохо". Не могу же я подобрать книжку не из своих стихов? Ведь это же всё моё. Подбирай так илиэтак, сущность-то не изменится... (Обращается к молодому поэту.) Теперь ваша очередь. Я уже слышала о вас, знакома с вашими переводами. Ваша книга - прелесть! Я вижу, что за другого вы можете всё. А что вы можете сами? Прочтите.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Стол накрыт на шестерых,

Розы да хрусталь,

А среди гостей моих

Горе и печаль.

И со мною мой отец,

И со мною брат.

Час проходит, наконец

У дверей стучат.

Как двенадцать лет назад

Холодна рука,

И немодные шуршат

Синие шелка.

И вино поёт из тьмы,

И звенит стекло.

Как тебя любили мы,

Сколько лет прошло.

Улыбнётся мне отец,

Брат нальёт вина.

Даст мне руку без колец,

Скажет мне она:

Каблучки мои в пыли,

Выцвела коса.

И звучат из-под земли

Наши голоса!

Всё исчезает. Цветаева остается одна.

ЦВЕТАЕВА. Каблучки мои в пыли,

Выцвела коса.

И звучат из-под земли

Наши голоса.

Я обязательно вам отвечу!

Она подходит к телефону, снимает трубку, набирает номер. В квартире молодого поэта этой же ночью раздается телефонный звонок. На другом конце сцены молодой поэт поднимает трубку.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Алло! Я слушаю.

ЦВЕТАЕВА. Здравствуйте, это Цветаева.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Здравствуйте, Марина Ивановна! С вами что-то случилось?

ЦВЕТАЕВА. Нет, нет, не беспокойтесь, ничего не случилось! Просто, вы знаете, я обнаружила у себя ваш платок.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Платок? Какой платок? Что за надобность звонить об этом ночью?

ЦВЕТАЕВА. Ваш носовой платок.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. С чего вы взяли, что это мой?

ЦВЕТАЕВА. На нём ваша метка.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Но у меня нет платков с метками - мои платки никто никогда не метил.

ЦВЕТАЕВА. Нет, нет, это точноваш, на нём ваши инициалы. Я должна вернуть его вам, и сейчас я вам его привезу.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Вы с ума сошли! Посмотрите на время: уже 2 часа ночи, пока вы доберётесь - будет 3, а потом вас надо проводить. И зачем мне этот платок, я приду за ним завтра, если вы этого хотите.

ЦВЕТАЕВА. Ну и что! Я должна вернуть платок сейчас. Ждите, я приеду.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Но моя жена... Вы приедете ко мне ночью...

ЦВЕТАЕВА. Ко мне не ревнуют жёны.

Я голос и взгляд.

Преодолев пространство и время, Цветаева оказывается рядом с молодым поэтом.

Вот видите, платок, а на нём вышиты ваши инициалы.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Действительно, мои. Странно!

ЦВЕТАЕВА. Хотите погулять по Москве? Я покажу вам своё Замоскворечье?

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Прямо сейчас?

ЦВЕТАЕВА. Нет, завтра. С утра.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Заехать за вами на такси?

ЦВЕТАЕВА. Не нужно. Мы будем долго ходить пешком. Я к такси не привыкла. Я приеду на подземке, выйду у Охотного ряда. Встретимся в 10 утра.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Хорошо. А на обед я поведу вас в "Националь". Там мы посидим, почитаем стихи, выпьем коньячку. Я недавно получил гонорар за свою книгу переводов.

ЦВЕТАЕВА. До встречи.

Встретившись утром, они долго бродили по улицам, которые так изменились со времени отъезда Цветаевой в эмиграцию, пока, наконец, не решили зайти в "Националь". Москва. Май 1941 года. Цветаева и молодой поэт стоят перед большим зеркалом в фойе ресторана. Из зала доносится песня в исполнении Леонида Утесова "Тайна".

УТЕСОВ.Отчего, ты спросишь, я всегда в печали,

Слезы, подступая, льются через край?

У меня есть сердце, а у сердца песня,

А у песни тайна - хочешь, отгадай!

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Вот мы и в "Национале".

ЦВЕТАЕВА. Это сколько же времени нам пришлось потерять, чтобы найти в Москве уборную!

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Да, искать пришлось минут 20, не меньше. Для Москвы эта проблема почти неразрешимая.

ЦВЕТАЕВА. А вы и не догадывались о том, что великие поэты тоже иногда ходят всортир, особенно после таких длительных прогулок пешком?

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Мне тоже было нужно, но как-то неловко было об этом заговорить первому.

ЦВЕТАЕВА. Как кстати вы вспомнили, что неподалёку здесь есть райисполком. Уборная там, действительно, приличная.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. А помните, что вы мне ответили на это? "Ну конечно, куда же нам пойти, как не в райисполком?!".

ЦВЕТАЕВА. И все москвичи так делают?

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Делают ещё и не так, особенно те, кто очень уважает райисполкомы. (Они проходят в зал ресторана.) Присядем за столик.

ЦВЕТАЕВА (присаживаясь). Я предоставляю вам право в выборе блюд и вина. Хотите, я прочитаю вам свою эпитафию:

Идёшь, на меняпохожий,

Глаза устремляя вниз.

Я их опускала - тоже!

Прохожий, остановись!

Прочти - слепоты куриной

И маков набрав букет

Что звали меня Мариной

И сколько мне было лет.

Не думая, что здесь - могила,

Что я появлюсь, грозя...

Я слишком сама любила

Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже,

И кудри мои вились...

Я тоже была, прохожий!

Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий

И ягоду ему вслед:

Кладбищенской земляники

Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо,

Главу опустив на грудь.

Легко обо мне подумай,

Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!

Ты весь в золотой пыли...

- И пусть тебя не смущает

Мой голос из-под земли.

(Достает из сумочки листок, протягивает молодому поэту.) А это рецензия на мой сборник. Прочитайте.

МОЛОДОЙ ПОЭТ (читает.) Сборник, составленный Цветаевой, по-своему цельная искренняя и художественно последовательная книга. (Отрывается.) Начало вроде бы неплохое.

ЦВЕТАЕВА. Вы читайте дальше.

МОЛОДОЙ ПОЭТ (читает). И, может быть, поэтому с такой отчётливостью видно, что это стихи "с того света", нечто диаметрально противоположное и даже враждебное представлениям о мире, в кругу которых живёт советский человек. Наша советская поэзия в своём развитии ушла так далеко вперёд, что формальные изыски Цветаевой покажутся читателю анахронизмом. Истинная трагедия Цветаевой заключается в том, что, обладая даром стихосложения, она в то же время не имеет, что сказать людям. Поэзия Цветаевойнегуманистична и лишена подлинно человеческого содержания. И если издавать Цветаеву, то отбор стихов, из всего написанного ею, вероятно, не должен быть поручаем автору. РецензентКорнелийЛюцианович Зелинский. (Закончив чтение.) Знакомая личность! Хотите знать, как его за глаза называют в литературных кругах?КорнелийПодлюциановичВазелинский. Порядочная сволочь!

ЦВЕТАЕВА. Вот именно! Человек, назвавший мои стихи формалистичными, просто бессовестный. Это я говорю из будущего.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Но на Зелинском свет клином не сошёлся. Ваша книга обязательно увидит свет!

К ним подходит человек всером.

ЧЕЛОВЕК. Ради бога, простите мою нескромность. (Обращаясь к поэту.) Разрешите узнать, кто ваша спутница? (Цветаевой.) Ваше лицо я где-то видел.

ЦВЕТАЕВА. Марина Цветаева.

ЧЕЛОВЕК. Боже мой, сама Цветаева! Вы позволите мне присоединиться? (Подсаживается.) Здравствуйте, Марина Ивановна! Как я рад приветствовать вас! (Протягивает руку для рукопожатия, Цветаева пожимает её.) Какое крепкое мужское рукопожатие!

ЦВЕТАЕВА. Так, по-мужски, меня научил пожимать руку Макс Волошин. Я до Макса подавала руку как-то безразлично, механически... Он сказал: "Почему вы руку подаёте так, словно подбрасываете мёртвого младенца? Нужно прижимать ладонь к ладони крепко - потому что ладонь - жизнь".

ЧЕЛОВЕК. Марина Ивановна, разрешите объясниться вам в своём преклонении перед вашей поэзией. Вас все так любят. У меня есть все ваши книги, наверное, больше, чем у вас. Я слышал, что ваша новая книга зарезана вГослитиздате, но я считаю, что у вас небыло и нет ни одной строки, которая не была бы продиктована какой-нибудь мыслью или чувством.

ЦВЕТАЕВА. Как я рада встретиться с читателем, который понимает и ценит мои стихи.

ЧЕЛОВЕК. Марина Ивановна, вы - первый человек "оттуда", из-за рубежа, с которым я встретился. Скажите, как парижане - русские литераторы относятся к поэтам, работающим на родине?

ЦВЕТАЕВА. Там признают только Ахматову и Мандельштама.

ЧЕЛОВЕК. А как относятся, например, к Маяковскому, лучшему, талантливейшему поэту нашей советской эпохи?

ЦВЕТАЕВА. Там Маяковского не терпят. Он неприемлем для большинства.

ЧЕЛОВЕК. Почему же?

ЦВЕТАЕВА. Потому что в своих футуристических стихах он воспевал коммунизм, Ленина и партию.

ЧЕЛОВЕК. Смею заметить, что он делал это искренне, ведь он никогда не состоял в партии. А вы что думаете?

ЦВЕТАЕВА. Маяковский - органически-революционный поэт, но почему-то не очень счастливый, хотя у него было всё, что нужно для счастья: согласие со временем, талант, дерзание и даже такая житейская черта как отсутствие щепетильности. Лишь его самоубийство - прекрасный лирический поступок.

ЧЕЛОВЕК. А как воспринимают Пастернака?

ЦВЕТАЕВА. Над Пастернаком там издеваются. Один раз Тэффи в связи с ним вспомнила детский стишок: "Танцевала рыба с раком и петрушка с пастернаком". А ведь Пастернак - лучший лирический поэт своего времени. Но он слаб.

ЧЕЛОВЕК. Почему?

ЦВЕТАЕВА. Слаб в том, что предает лирику. Он ничего не понимает. Это Орфей, пожираемый зверями. Но я благодарна ему за то многое, что он для меня сделал.

Зазвучала песня "Сулико" в исполнении Леонида Утесова.

УТЕСОВ.Я могилу милой искал,

Но ее найти нелегко.

Долго я томился и страдал.

Где же ты, мояСулико?

ЦВЕТАЕВА (задумалась). Недавно он пригласил меня к себе напеределкинскую дачу, там происходило шумное грузинское застолье "лукуллов пир", изобилие вина и яств - великий хозяин был навеселе. Но как можно целый день провести за обеденным столом?

ЧЕЛОВЕК. Марина Ивановна, вы просто не до конца поняли наш литературный быт. С помощью Бориса Леонидовича вы начали переводитьс грузинского. Вот он и решил познакомить вас с грузинскими поэтами. Это у нас в обычае. Борис Леонидович заботится о вас.

ЦВЕТАЕВА.Конечно заботится, он ко мне добр, но я ждала большего, чем забота богатого, я ждала дружбы равного. А вы любите его?

ЧЕЛОВЕК. Очень люблю. Согласен с вами, поэт великий. Как и Ахматова.

ЦВЕТАЕВА. Ахматова - большой поэт! Как Блок!

Встречи с Ахматовой Марина Ивановна ждала 25 лет. Ее память вновь воспроизвела тот первый телефонный разговор. И вот уже рядом нет ни молодого поэта, ни человека всером. У телефонного аппарата в противоположном конце сцены появляется Анна Андреевна Ахматова. Она снимает трубку и набирает номер. Раздается звонок. Цветаева на другом конце поднимает трубку.

АХМАТОВА. Говорит Ахматова.

ЦВЕТАЕВА. Я вас слушаю.

АХМАТОВА (царственно). Мне передал Борис Леонидович, что вы желаете меня видеть. Где же нам лучше увидеться: у вас или у меня?

ЦВЕТАЕВА. Думаю, у вас.

АХМАТОВА. Тогда я сейчас позову кого-нибудь нормального, кто бы объяснил вам, как ко мне ехать.

ЦВЕТАЕВА. Пожалуйста. Тольконужен такой нормальный, который умел бы объяснять ненормальным. Дело в том, что я плохо ориентируюсь в нынешней Москве, а, кроме того, на такси, автобусах и троллейбусах ездить не могу, а могу только пешком, на подземке или на трамвае.

И вновь зазвучал голос Леонида Утесова, поющий песню "Скажите, девушки...".

УТЕСОВ.Скажите, девушки, подружке вашей,

Что я ночей не сплю, о ней мечтаю,

Что всех красавиц она милей и краше,

Я сам хотел сказать ей, но слов я не нашел.

Очей прекрасных огонь я обожаю,

Скажите, что иного я счастья не желаю,

Что нежной страстью, как цепью к нейприкован.

Вовек ее в душе моей тревоги не унять.

Москва. Квартира наБольшой Ордынке. 7 июня 1941 года

ЦВЕТАЕВА. Анна Андреевна, милая, здравствуйте!

АХМАТОВА. Здравствуйте, Марина Ивановна! Я рада, что наконец-то мы встретились.

ЦВЕТАЕВА. Знаете, а я всегдавсех расспрашивала -какая она - Ахматова?

АХМАТОВА. И что же вам отвечали?

ЦВЕТАЕВА. Отвечали: "Просто дама". А вы такая, какой я себе вас и представляла.

Узкий, нерусский стан

Над фолиантами.

Шаль из турецких стран

Пала, как мантия.

Вас передашь одной

Ломаной чёрной линией.

Холод - ввесельи, зной

В Вашем унынии.

В утренний сонный час,

- Кажется, четверть пятого,

Я полюбила Вас,

Анна Ахматова.

АХМАТОВА. Спасибо. Борис Леонидович передал мне ваше пожелание со мной повидаться, когда я буду в Москве. Я приехала из Ленинграда, и передала через него для вас свой телефон, чтобы вы позвонили. Скоро я должна буду уже уехать, а вы всё не звоните, и тогда я сама решила вам позвонить... Но почему-то наш телефонный разговор получился какой-то холодный. Вы разговаривали как-то неохотно...

ЦВЕТАЕВА. Не обижайтесь. Я просто не люблю говорить по телефону - "не умею". Мне для того, чтобы общаться, всегда нужно видеть глаза собеседника. Кроме того, я уверена, что все разговоры прослушиваются. К сожалению, я не могу пригласить вас к себе: у меня проблемы с квартирой. И я вам очень благодарна, что мы встретились, здесь, у вас. Знаете, я ведь до сих пор влюблена в вас как в поэта. Когда зимой 16 года я ездила в Петербург, то надеялась застать вас там, чтобы познакомиться. Но вы в то время болели, жили в Царском Селе. И я - когда читала петербуржцам свои стихи представляла, что читаю их только для вас. Никогда ничего не ценила и не хранила, а ваши книжечки с надписями в гроб возьму под подушку. Тогда я чувствовала, что нас сравнивают, а, может быть, и стравливают. И не только поэзию Ахматовой и Цветаевой, а поэзию петербуржскую и московскую, Петербург и Москву. И именно своими стихами о Москве я обязана вам.

АХМАТОВА. Так, может быть, соревнование в каком-то смысле между нами было?

ЦВЕТАЕВА. Возможно. Но не сделать лучше вас, а лучше нельзя. И это лучше нельзя положить к ногам. Соревнование?! Нет - рвение!

Соревнование короста

В нас не осилила родства:

И поделили мы так просто:

Твой - Петербург, моя - Москва.

Вот я вернулась в Москву. Поэтесса из Парижа! Все ждут от меня шикарных туалетов, только где же всё это? Душная отравленная атмосфера эмиграции давно мне опостылела. Моя неудача в эмиграции - в том, что я не эмигрант по духу: по воздуху и по размаху. Париж мне душевно ничего не дал. Знаете, как там общаются? Гостиные, много народу. Разговор с соседом, иногда увлекательная беседа - и прощай навсегда. Самая как будто душевная беседа француза ни к чему не обязывает. Безответственно ибеспоследственно. Французу дело до себя. Это у них называется искусством общения. Незадолго до отъезда пришла проститься с Бальмонтом, ведь мы дружили, несмотря на большую разницу в возрасте. Бальмонт сидел молча за столом. Он взглянул на меня своими умершими глазами. Я спросила: "Бальмонт, много ты за свою жизнь написал?" Его глазаосмыслились, он поднял руку высоко над столом, чтобы показать, сколько томов им создано, потом опустил руку к полу и снова её поднял на прежний уровень над столом и внятно произнёс: "А сбратушками вот столько". Он имел в виду свои переводы со славянских языков.

АХМАТОВА. Как он живёт?

ЦВЕТАЕВА. Плохо. Сгоряча сначала нас всех там печатали, а потом... Не знаю, что бы он делал, если бы в России не переиздали его перевод "НосящегоБарсову шкуру" и не послали бы ему денег. Наверное, голодал бы со своими маленькими детьми. В Париже я наблюдала горестную картину. Он крепко пил. В каком-то кафе или ресторане выбирал по карте дорогие вина, а жена его судорожно прижимала к груди потрёпанный портфель, набитый деньгами за тот самый перевод.

АХМАТОВА. В Европе стихи не нужны. Парижизгажен тем, что его отмыли от средневековья.

ЦВЕТАЕВА. Русские поэты-эмигранты решили его вылечить. Собрали эмигрантские франки, да у него ещё кое-что оставалось, поместили в хорошую частную клинику. Исцелили: пить перестал, но и писать перестал - потерял память - редкими были минуты просветления. Однажды он в рваной крылатке стоял на улице недалеко от своего дома, что-то шептал, и проходившая мимо старуха дала ему милостыню. Мысль вспыхнула в нём. Он швырнул деньги на тротуар. Гордость и горесть...

Тоска по родине! Давно

Разоблачённая морока!

Мне совершенно всё равно

Где совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой

Брести с кошёлкою базарной

В дом, и не знающий, что - мой,

Как госпиталь или казарма.

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И всё - равно, и всё - едино.

Но если по дороге - куст

Встаёт, особенно - рябина...

Единственная моя радость - 2 нитки восточного мусульманского янтаря. Я его купила перед самым отъездом на парижском толчке. Он былсовершенно мёртвым, восковым, покрытым плесенью. А на мне он с каждым днём оживает. С тех пор я с ним никогда не расстаюсь. Ношу на теле - невидимо. И одну нитку я дарю вам как залог своей двадцатипятилетней любви. (Подаёт ей янтарь.) Он очень подойдёт к вашим глазам. Давайте, я вам его надену, в первый раз так трудно завернуть этот бочоночек у застёжки. Посмотрите, как он сияет и светится.Похож на рябину.

Рябину Рубили Зорькою.

Рябина - Судьбина Горькая.

Рябина - Седыми Спусками...

Рябина! Судьбина Русская.

АХМАТОВА (рассматривая янтарь перед зеркалом). Каждая бусинка разная. Это чётки.

На шее мелких чёток ряд,

В широкой муфте руки прячу,

Глаза рассеянно глядят

И больше никогда не плачут.

И кажется лицо бледней

От лиловеющего шёлка,

Почти доходит до бровей

Моянезавитая чёлка.

Инепохожа на полёт

Походка медленная эта,

Как будто под ногами плот,

А не квадратики паркета.

А бледный рот слегка разжат.

Неровно трудное дыханье.

И на груди моей дрожат

Цветынебывшего свиданья.

А наше свиданье всё-таки состоялось.

Мне от бабушки-татарки

Были редкостью подарки:

И зачем я крещена,

Горько гневалась она.

А пред смертью подобрела

И впервые пожалела,

И вздохнула: "Ах, года!

Вот и внучка молода".

И, простивши нрав мой вздорный,

Завещала перстень чёрный.

Так сказала: "Он по ней.

С ним ей будет веселей".

(Протягивает ей кольцо.) А это от меня, на память. Одно из колец, которое досталось мне от бабушки, татарской княжны. Когда я сделала её фамилию своим литературным именем, то не сообразила, что собираюсь быть русским поэтом. (С легкой иронией.) Только в очень ранней молодости можно, входя в русскую литературу, взять себе татарское имя.

ЦВЕТАЕВА. Я прочла, точнее, перечла почти весь ваш сборник 40 года "Из шести книг". Если быть честной: старо, слабо. Что вы делали с 14 по 40 год? Внутри себя. "Непоправимо белая страница" - хорошие были строки. Эта книга и есть непоправимо белая страница. Жаль.

АХМАТОВА. Для себя я называю эту книгу "Плохо избранные стихотворения". Когда я в издательстве подписывала договор на неё, мне сказали: "Поразительно. Здесь есть стихи 909 года и 28 года, - вы за это время совсем не изменились". И вот что я ответила: "Если бы я не изменилась с 909 года, вы не только не заключили бы со мной договор, но неслыхали бы моей фамилии".

Ты в Россию пришла ниоткуда,

О моё белокурое чудо,

Коломбина десятых годов!

Что глядишь ты так смутно и зорко,

Петербургская кукла, актёрка,

Ты - один из моих двойников...

В стенах лесенки скрыты витые,

А на стенах лазурных святые

Полукрадено это добро...

Вся в цветах, как "Весна" Боттичелли,

Ты друзей принимала в постели,

И томился драгунский Пьеро...

И с ухватками византийца

С ними там Арлекин-убийца.

А по-здешнему - мэтр и друг.

Он глядит, как будто с картины,

И под пальцами клавесины,

И безмерный уют вокруг.

Это строки из моей "Поэмы без названия", над которой я сейчас работаю.

ЦВЕТАЕВА. Надо обладать большой смелостью, чтобы в 41 году писатьмирискусническую стилизацию об Арлекинах, Коломбинах и Пьеро. Зачем в такое время заниматься подобными вещами?!

АХМАТОВА. Настоящему поэту надо иногда падать, чтобы подняться.

ЦВЕТАЕВА. Я требую от жизни гораздо меньше, чем вы. Мне нужен лишь письменный стол, окно и дерево под этим окном.

АХМАТОВА. Моя жизнь - это не Шекспир, этоСофокл. Я родила сына для каторги. Его арестовали в 38 году. Он сидит в Крестах в Ленинграде, и я должна ехать туда, чтобы нести свой крест.

ЦВЕТАЕВА. Нет, это не Шекспир и неСофокл. Это страшнее. Это просто жизнь.

АХМАТОВА. Невидимка, двойник, пересмешник,

Что ты прячешься в чёрных кустах,

То забьёшься в дырявый скворечник,

То мелькнёшь на погибших крестах,

То кричишь из Маринкиной башни:

"Я сегодня вернулась домой,

Полюбуйтесь, родимые пашни,

Что за это случилось со мной.

Поглотила любимых пучина,

И разграблен родительский дом".

Мы с тобою сегодня, Марина,

По столице полночной идём,

А за намитаких миллионы,

И безмолвнее шествия нет,

А вокруг погребальные звоны,

Дамосковские дикие стоны

Вьюги, наш заметающий след.

ЦВЕТАЕВА. Я ходила вТрёхпрудный переулок, хотела увидеть дом, где прошло моё детство. Там всё снесли. По-прежнему лишь растёт моя любимая липа. Умоляю вас, Анна Андреевна, никому не открывать эту тайну. Иначе они узнают и срубят. От той России одна липа мне и осталась. Я ничего не понимаю в том, что тут происходит. Мужа забрали, дочь забрали. Я боюсь,что и я здесь не уцелею, меня раз-два и упекут. Меня все сторонятся, боятся общаться со мной. Я окружена пустотой.

АХМАТОВА. Сейчас всем трудно понять, что здесь происходит. К сожалению, бдительность вырождается в неоправданную болезненную подозрительность. Все говорят шёпотом. Остаётся только надеяться, что, когда-нибудь, это пройдёт.

ЦВЕТАЕВА. Я здесь оказалась ещёболее чужая, чем там. Там я была не нужна, здесь я - невозможна. Когда я была там, у меня хоть в мечтах была родина. Я считала, что мой настоящий читатель здесь, в России. Печатайся я здесь - каждый нашёл бысвоё. А когда я приехала в СССР, в это глухое, без гласных, в свистящую гущу, то у меня и мечту отняли. Здесь мне не только заткнули ротнепечатаньем моих стихов, здесь мне и писать их не дают. Всюду живём с сыном на птичьих правах. Попросила Асеева, близкого мне как поэта, чтобы он помог с жильём. Знаете, что сказал Асеев: "Это не в моих силах, если вы непротив, я позвоню Фадееву". Неужели он такой важный человек, любимец правительства, не в состоянии раздобыть для меня хоть какую-нибудь комнатёнку?

АХМАТОВА. Нет, не в состоянии. Для жилищного управления Моссовета Асеев - ничто. Видимо, другого способа вам помочь у Асеева не было.

ЦВЕТАЕВА. Уж разумнее было бы, в таком случае, не давать таким, как я, разрешения на въезд. А уж коли впустили, то нужнодать хотя б какой-то угол. И у дворовой собаки есть конура. Лучше б не впускали, если так...

АХМАТОВА. Но за вас хлопочет Борис Леонидович!

ЦВЕТАЕВА. Пастернак?! Он избегает встреч со мной, не хочет меня видеть! Мы с ним встретились там, в Париже. Он беспомощно искал платье для своей Зиночки. Сначала попросил меня мерить на себя, потом спохватился: "Не подойдёт, у Зины такой бюст! Ведь она "красавица моя, вся стать".

АХМАТОВА. Зина часто говорила, что умеет удачно выходить замуж. Первый муж - Нейгауз, второй - Пастернак. Вы читали его последний сборник "Второе рождение"? Там он уговаривает свою первую жену Женю не огорчаться по поводу того, что он её бросил. И всё это как-то неуверенно:

Не волнуйся, не плачь, не труди

Сил иссякших и сердца не мучай.

Ты жива, ты во мне, ты в груди,

Как опора, как друг и как случай.

Верой вбудущее не боюсь

Показаться тебе краснобаем.

Мы не жизнь, не душевный союз,

Обоюдный обман разрубаем...

Добрый путь. Добрый путь. Наша связь,

Наша честь не под кровлею дома.

Как росток на светураспрямясь,

Ты посмотришь на всё по-другому.

И, вообще, это ещё не достаточно бесстыдно, чтобы стать предметом поэзии.

ЦВЕТАЕВА. И всё-таки он - великий поэт. Большинство изсущих - были, некоторые - есть, он один - будет.

АХМАТОВА. Но как мог великий поэт о своей возлюбленной сказать в стихах: "Вошла со стулом"?

ЦВЕТАЕВА. А как поэт может сказать: "Я надела узкую юбку"?

АХМАТОВА. Но ведь я же девчонкой была, когда это писала. Надо понимать.

ЦВЕТАЕВА. Мне пора уходить. Прощайте. Будьте счастливы.

АХМАТОВА. Не прощайте, а до свидания, Марина Ивановна. Не забывайте меня. Христос с вами.

ЦВЕТАЕВА. А всё-таки, Анна Андреевна, вы самая обыкновенная женщина! (Уходит.)

АХМАТОВА. Марина сама себя придумала в своём эмигрантском облике. В сравнении с ней - я - тёлка. Двадцатипятилетняя любовь оказалась напрасной.

Из радиоприемника звучит песня "Портрет" в исполнении Вадима Козина.

КОЗИН. Я возвращаю ваш портрет,

И о любви вас не молю.

В моей душе упрека нет,

Я вас по-прежнему люблю.

Ахматова исчезает. И вновь мы возвращаемся в "Националь", где за столиком сидят Цветаева, молодой поэт и человек всером.

ЦВЕТАЕВА. Я не люблю встреч в жизни:сшибаются лбом. У Анны Ахматовой свои настроения, у меня - свои. У нас разные читатели и ценители. Но мы оба - поэты. Разные - и одинаковые. Нам не о чём спорить.

ЧЕЛОВЕК. И всё-таки, у неё есть одно важное преимущество, которого нет у вас. Её стихи не виртуозны.

ЦВЕТАЕВА. Я не люблю стихов, которые льются. Рвутся - да!

ЧЕЛОВЕК. Марина Ивановна, а как вы оцениваете международную обстановку, ведь сейчас в Европе неспокойно, и Гитлер рвётся к власти над миром?

ЦВЕТАЕВА. Когда-то я написала:

А Бог с вами!

Будьте овцами!

Ходите стадами, стаями

Без меты, без мысли собственной

Вслед Гитлеру или Сталину

Являйте из тел распластанных

Звезду илисвасты крюки.

Это и есть мой ответ.

ЧЕЛОВЕК. Извините, Марина Ивановна, я на минутку вас оставлю. (Быстро выходит.)

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Марина Ивановна, мы должны немедленно уйти отсюда.

ЦВЕТАЕВА. Но почему?

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Этостукач, он давно следил за нами. Я еще обратил на него внимание, когда мы гуляли по Москве.

ЦВЕТАЕВА. Он может быть из НКВД? Он может быть подослан? Я боюсь за себя иМура!

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Поэтому лучше уйти.

Входит человек всером.

ЧЕЛОВЕК. А вот и я.

ЦВЕТАЕВА (подходя к человеку всером). Извините, нам пора уходить. Прощайте. Будьте счастливы.

Цветаева и молодой поэт уходят.

ЧЕЛОВЕК. Не прощайте, а до свидания, Марина Ивановна. Вы от нас никуда не уйдёте!

Действие второе

Кусково. Берег озера. Именно сюда в пригород Москвы решает старый поэт вывезти на отдых Марину Ивановну с сыном 18 июня 1941 года. Вместе с ними и юная поэтесса. День выдаетсясолнечным. Кругом полно отдыхающих, недалеко фотограф с большим фотоаппаратом на треноге. Из репродукторов несется песня "Корова" в исполнении Леонида иЭдит Утесовых.

УТЕСОВЫ.- Ты не только съела цветы,

В цветах мои ты съела мечты,

И вот душа пуста,

И вот молчат уста

Трудно жить, мой друг Пеструха,

В мире одному.

Все туманно, все так сухо

Сердцу и уму.

Если б жизнь твою коровью

Исковеркали б любовью,

То тогда бы ты, Пеструха,

Знала почему.

- Есть в полях другие цветы,

Опять вернутся в сердце мечты.

О них грустить смешно,

Пора простить давно.

Бросьте ж хмуриться сурово,

Видеть всюду тьму.

- Что-то я тебя, корова,

Толком не пойму.

- Наклоните ближе ухо.

- Утешай меня, Пеструха,

Очень трудно без участья

Сердцу моему.

ЦВЕТАЕВА. Ну, слава тебе Господи, наконец-то миновали! Наконец-то выбрались из этого асфальтового ада. Я люблю чувствовать под ногой не асфальт, а землю и не шум слышать городской, а тишину загорода. (Юной поэтессе.) С вами удобно ходить, вы хорошо держите шаг. А мне казалось, что вы на своих высоких каблучках должны ходить неровно, с прискоком, по-дамски. По походке узнаёшь человека.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Марина Ивановна, вы рады, что вернулись в Россию?

ЦВЕТАЕВА. Да, не смотря ни на что. Хотя в России всё теперь чужое. Ивраждебное мне. Даже люди. Я всем здесь чужая. Вот если бы я могла вернуться в Германию, в детство. Туда бы я хотела - там такие широкие площади и старинные готические здания. Без прошлого не может быть настоящего. История - это поэзия.

Ты миру отдана на травлю,

И счёта нет твоим врагам,

Ну, как же я тебя оставлю?

Ну, как же я тебя предам?

И где возьму благоразумье:

"За око - око, кровь - за кровь",

Германия - моё безумье!

Германия - моя любовь!

Я довольна, что покинула Париж. Я его изжила. Его больше не существует для меня. Сколько горя, сколько бед я в нём перенесла. Нигде я не была так несчастна. Мне верилось, что я кому-то там - как хлеб - нужна. А оказалось не хлеб нужен, а пепельница с окурками. А когда-то в Праге - там я очень скучала - я мечтала, как хорошо будет в Париже. А в Париже Прага стала мне казаться чуть ли не потерянным раем. Я люблюЧехию: какая прелестная страна, какая чудесная Прага с её рыцарем, который стоит на страже Карлова Моста, с её башней, с которой видны черепичные красные крыши, с её тысячами труб, из которых вьются дымки, с её хорошим и добрым народом. А сейчас наВацлавской площади фашисты устраивают парады...

О слёзы на глазах!

Плач гнева и любви!

О Чехия в слезах!

Испания в крови!

О чёрная гора,

Затмившая - весь свет!

Пора - пора - пора

Творцу вернуть билет.

Отказываюсь - быть.

В Бедламенелюдей

Отказываюсь - жить.

С волками площадей

Отказываюсь - выть.

С акулами равнин

Отказываюсь плыть

Вниз по теченью спин.

Не надо мне ни дыр

Ушных, ни вещих глаз.

На твой безумный мир

Ответ один - отказ.

Я не верю в долговечность фашизма. Очень уж яростно стараются фашисты выжечь из памяти народов прошлое. С какой ненавистью уничтожают они памятники искусства.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Ничего, пережило человечество татарское иго, переживёт и фашизм.

ЦВЕТАЕВА. Что вы, девочка, фашизм гораздо страшнее татарского ига. Такой мерзости ещё не было в истории человечества. Может быть, я скажу трюизм, но не могу понять, как народ, создавший и породивший Гёте и Бетховена, может творить такое? Не дай бог, если война придёт в Россию.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Как-то не верится, что где-то там идёт война, и что война эта может настигнуть и нас. Какой чудный летний день, какая тишина, какой чистый воздух, какое ясное небо! Нет, нет, войны скоро не будет.

ЦВЕТАЕВА. Посмотрите на эту красоту. Такое увидишь только в России.

СТАРЫЙ ПОЭТ (заметив фотографа). Апочему бы нам не сфотографироваться?

ФОТОГРАФ. Фотография без ретуши, без прикрас.

СТАРЫЙ ПОЭТ. Что может быть интересней для истории?! (Обращаясь к фотографу.) Будьте любезны, щелкните нас. (Фотографируются.) А когда будет готово?

ФОТОГРАФ. Через два часа.

СТАРЫЙ ПОЭТ. Мы пока прогуляемся.

ЦВЕТАЕВА. Какой покой. Посидим здесь.

МУР. Марина Ивановна, я пойду, покатаюсь на лодках.

ЦВЕТАЕВА. Нет, нет, ни в коем случае. Здесь можно утонуть, ведь ты не умеешь плавать!

СТАРЫЙ ПИСАТЕЛЬ. Да здесь так мелко, что и воробей пройдёт, не замочив хвоста. Видите, здесь катаются только на плоскодонках, иначе килем цепляешься за дно, и вёслами всегда загребаешь тину.

ЦВЕТАЕВА. Ну вот, тем более, тина засосет.

СТАРЫЙ ПОЭТ. Тогда мы можем покататься все вместе. Мы с Муромсядем за вёсла и будем грести.

ЦВЕТАЕВА. Я не люблю воду.

СТАРЫЙ ПОЭТ. Ну, тогда вы посидите, а мы покатаемся с Муром. Поверьте, я хорошо плаваю и в случае необходимости вытащуМура, хотяМур и сам по колено в воде сумеет добраться до берега.

ЦВЕТАЕВА.Мур сначала должен научиться плавать, а потом уже садиться в лодку.

МУР. Как я же я могу научиться плавать, когда мне не разрешают даже подойти к воде? Марина Ивановна, я надеюсь, что хотя бы вдоль берега я могу прогуляться?

ЦВЕТАЕВА. Конечно, только не ходи по траве, ты промочишь ноги!

МУР. Не говорите ерунды, мои башмаки на толстой подошве! (Уходит.)

СТАРЫЙ ПОЭТ. Марина Ивановна,Муру надо давать больше свободы. Будет гораздо хуже, если он начнёт вас обманывать. Ведь он может, идя из школы, кататься на лодке с друзьями и вам об этом не сказать.

ЦВЕТАЕВА. Я смотрю на часы и знаю, когда кончаются уроки и сколько времени отнимает путь от школы до дома. К тому жеуМура нет друзей.

СТАРЫЙ ПОЭТ (видя беспокойство Цветаевой). Я тоже прогуляюсь по берегу и понаблюдаю за Муром. (Юной поэтессе.) А ты почитай Марине Ивановне свои стихи. (Уходит.)

ЦВЕТАЕВА. Что же вы? Хотите, я научу вас писать стихи?

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Да, конечно. А разве этому можно научить?

ЦВЕТАЕВА. Всё это очень просто, надо только отыскать такой перпендикуляр. И, как монтёр на кошках, карабкаться по нему до самого верха...

Солнцем жилки налиты - не кровью

На руке, коричневой уже.

Я одна с моей большой любовью

К собственной моей душе.

Жду кузнечика, считаю до ста,

Стебелек срываю и жую...

- Странно чувствовать так сильно и так просто

Мимолетность жизни - и свою.

Эти мои юношеские стихи, я их написала, когда была такой же, как вы. В свое время они не были напечатаны, а нынче и подавно... А теперь читайте вы, если не понравится - я скажу.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА (собравшись с духом). Я прочту вам свои стихи о коте.

Комок из пуха, сердца и хвоста

Поднимет ухо на прозванье кисы

И снова спит. У моего кота

Глаза подведены, как у актрисы.

Зрачки лучатся из раскосых скважин

Фосфоресценцией болотной полосы.

Солиден кот. В шагу отменноважен.

Невозмутима морда, как часы.

У печки умывается обильно,

Ценя зевком еды последний гнёт.

На голову поставишь, он вздохнёт:

Что ж, измывайся, дескать, я бессилен.

Но где кошачьей родословной лавры

От тигра или, может, динозавра.

ЦВЕТАЕВА. Сколько строф?

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Четыре.

ЦВЕТАЕВА. На такого зверя, как кот, трёх хватит. Последняя строфа о котином происхождении не нужна. Забавно, но уводит в сторону. Ваше стихотворение - портрет. Можно сказать, портрет кота. У вас есть строчка: "Невозмутима морда, как часы". Вот ею и надо кончать стихотворение. Так вот. Последнюю строфу мы выкинем, а вторую сделаем третьей. Теперь читайте по-новому.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Комок из пуха, сердца и хвоста

Поднимет ухо на прозванье кисы

И снова спит. У моего кота

Глаза подведены, как у актрисы.

У печки умывается обильно,

Ценя зевком еды последний гнёт.

На голову поставишь, он вздохнёт:

Что ж, измывайся, дескать, я бессилен.

Зрачки лучатся из раскосых скважин

Фосфоресценцией болотной полосы.

Солиден кот. В шагу отменноважен.

Невозмутимаморда, как часы.

ЦВЕТАЕВА. Вот видите, стихотворение стало гораздо стройнее. А знаете, я люблю кошек, и кошки любят меня. Это единственная уготованная мне на земле взаимность. Но, впрочем, кошки поступают, как и люди, и тоже уходят. Не так давно у меня был роман с одной бродячей кошкой, которая приходила ко мне регулярно на свидания, а я кормила её и разговаривала с ней. Тогда мне не с кем было больше говорить, и кошка меня понимала...

Входят старый поэт иМур

СТАРЫЙ ПОЭТ. А вот и мы. (Подходит к фотографу.) Фотографии уже готовы?

ФОТОГРАФ. Да, пожалуйста, получите.

Старый поэт получает снимки и раздает их.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Марина Ивановна, подпишитемою, пожалуйста!

ЦВЕТАЕВА. Что вам написать? (Пишет.) "На память о коте".

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Спасибо.

СТАРЫЙ ПОЭТ. Тогда и мне, для истории.

ЦВЕТАЕВА (подписывает). "С благодарностью за первую красоту здесь. В день двухлетия моего въезда. 18 июня 1941 года". (Тихо, для себя.) Поздравляю себя, тьфу, тьфу, тьфу, суцелением!

И в памяти Цветаевой воскресает эпизод "въезда" в столицу. Москва. Вокзал.

18 июня 1939 года. Толпы отъезжающих и приехавших снуют по перрону.

Репродукторы разносят по вокзалу песню Леонида Утесова "Девушка".

ПЕСНЯ. На просторах родины чудесной,

Закаляясь в битвах и труде,

Мы сложили радостную песню

О великом друге и вожде.

Сталин - наша слава боевая,

Сталин - нашей юности полет.

С песнями, борясь и побеждая,

Наш народ за Сталиным идет...

На перроне появляются Цветаева иМур. Их окликает дочь Цветаевой Аля.

АЛЯ. Мама!Мур!

Они обернулись и увидели Алю. Цветаева кинулась в объятия дочери.

ЦВЕТАЕВА. Аля, здравствуй! (Обнимает её.)

АЛЯ. Здравствуйте! (Аля нежно прижимается к матери, а потом протягивает брату руку для мужского рукопожатия.) Привет,Мурище!

МУР. Привет,Алища!

АЛЯ. Да, это я вашаАлища, та самая с обмороками, капризами, голодовками и аптеками, я ваша несносная, и так хорошо вами любимая - ваша!

МУР. А ты совсем не повзрослела! И всё такая же красивая!

АЛЯ. Зато ты вырос! Возмужал. Как вы добрались?

МУР. Прекрасно.

ЦВЕТАЕВА. А как тебе здесь, в Москве?

АЛЯ. Я здесь счастлива. Я нигде не чувствовала себя такой счастливой. Только в Москве. Здесь так много магазинов, не хуже парижских - факт! А таких булочных и кондитерских как здесь, - нет в Париже...

ЦВЕТАЕВА. Аля, погоди! Почему ты одна? Где папа? Почему Серёжа не приехал нас встречать?

АЛЯ. Папа?.. Он по-прежнему нездоров, хотя режим не постельный.  Мама, не переживай, он ходит и, может быть, даже встретит нас наболшевском перроне. Он ждёт нас на даче.

ЦВЕТАЕВА. На какой даче?

АЛЯ. ВБолшево, под Москвой.

ЦВЕТАЕВА. Но ведь он мне писал о том, что когда мы сюда вернемся, то у нас будет постоянное жилье.

АЛЯ. Да, когда он ждал вас с Муром, то хлопотал о постоянном жилье. Но тут такая забавная ситуация получилась! Папа обратился к какому-то высокому начальству, а они ему сказали: "Живите там, где ваша дочь". Он возразил: "Да, но моя дочь сама живёт в алькове". "Альков? - переспросило начальство. - Это что, Московская область?" Представляете, они даже не знают, что такое альков! Смешно!

ЦВЕТАЕВА. Аля, а где же Ася? Почему ее нет с тобой? Почему она не приехала? Она тоже нездорова?

АЛЯ (смутившись). Нет... Анастасия Ивановна... Мама, она в лагере.

ЦВЕТАЕВА. В лагере. В каком лагере?

АЛЯ. Мама, ее арестовали.

ЦВЕТАЕВА. Арестовали? Когда?

АЛЯ. Два года назад. Еще в тридцать седьмом, в начале осени, в Тарусе. За полтора месяца до приезда папы.

ЦВЕТАЕВА. Но почему, за что?

АЛЯ. Этого никто не знает.

ЦВЕТАЕВА. Как это - не знает? Как можно не знать! И Сережа не узнал, в чем дело?

АЛЯ, Папа пытался, но не смог.

ЦВЕТАЕВА. Два года назад? И вы не сообщили мне об аресте сестры, на которую я надеялась опереться, в помощи которой не сомневалась?! Идите.

Аля иМур медленно уходят.

Энигматическая Аля, её накладное веселье!

К Цветаевой подходит Серый Человек.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. О чём вы сейчас подумали, Марина Ивановна?

ЦВЕТАЕВА. Вас это не касается.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Нет, касается. Вы подумали: Моя подлая дочь! Это она уговорила меня вернуться!

ЦВЕТАЕВА. Если бы она дала мне знать, что здесь творится.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Но сообщить вам подобное было бы невозможно. У нас все письма читаются, и такие - не пропускаются цензурой.

ЦВЕТАЕВА. Как только я вступила на сходни парохода, увозившего меня на родину, я почувствовала, что погибла, что это - конец.

Не штык - так клык, так сугроб, так шквал,

В Бессмертье, что час - то поезд!

Пришла и знала одно: вокзал.

Раскладываться не стоит.

Площадка. - Шпалы. - И крайний куст

В руке. - Отпускаю. - Поздно

Держаться. - Шпалы. - От стольких уст

Устала. - Гляжу на звёзды.

Так через радугу всех планет

Пропавших - считал-то кто их?

Гляжу и вижу одно: конец.

Раскаиваться не стоит.

(Успокаивая себя.) Но зато мы снова вместе под одной крышей.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. 69 дней продлится это "вместе". Июнь. Июль. Август. Помните: ночь на 27-е.

ЦВЕТАЕВА. Разворачиваю рану. Живое мясо.

Слышится скрип тормозов.Болшево. Дача. Ночь ареста Али. 27 августа 1939

года. Входит Аля.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Вы - Ариадна Сергеевна Эфрон?

АЛЯ. Да, а в чём дело?

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. В том, что вы арестованы. Вот ордер на ваш арест.

ЦВЕТАЕВА. За что?

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. За антисоветскую деятельность и сотрудничество с иностранными разведками.

АЛЯ. Это неправда. Ничего подобного за мной нет!

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Ни за что у нас не сажают. Пройдите в машину. Там разберутся.

ЦВЕТАЕВА. Где там?

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК (грубо). Где, где? В Караганде! (Але.) Идите!

Аля медленно идет.

ЦВЕТАЕВА. Что же ты, Аля, так ни с кем не простившись?

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Так - лучше. Долгие проводы - лишние слёзы. Идите.

АЛЯ (останавливаясь, через плечо). Мама, скажи папе иМуру, что я ни в чём не виновата. Произошла какая-то нелепая ошибка. Меня скоро отпустят. (Уходит в сопровождении Серого Человека.)

ЦВЕТАЕВА. Аля! - Маленькая тень

На огромном горизонте

Тщетно говорю: не троньте!..

Где-то далеко сквозь ночную тишину звучит Утесов.

УТЕСОВ.Девушка, девушка, вечер начнется,

Где ты добудешь огня?

Девушка, девушка, солнце вернется,

Если полюбишь меня.

Солнце дано, чтобы греть и светить,

Песни, чтоб их распевать,

Сердце дано, чтобы милых любить,

Губы, чтоб их целовать.

Воспоминания исчезают. И вновь перед намиКусково. На берегу озера Цветаева и

юная поэтесса.

ЦВЕТАЕВА. Аля тоже писала стихи. Некоторые из них я включила в свою поэму "Психея", они так и назывались - "Стихи дочери". Но все почему-то думают, что это стихи "К дочери"... Какие языки вы знаете?

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. В детстве училанемецкий.

ЦВЕТАЕВА. Что ж, сейчас это язык воинствующего фашизма, но не надо забывать, что читать в подлиннике Гёте и Гейне - счастье. А французский?

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Нет, к сожалению.

ЦВЕТАЕВА. Обязательно надо знать. Хотите, я буду с вами заниматься? Конечно, совершенно безвозмездно. А для меня практика.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Марина Ивановна, я была бы очень рада этому.

ЦВЕТАЕВА. Так, нынче среда, в воскресенье позвоните, и мы сговоримся о часе, когда начнём наши уроки.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. В воскресенье! До воскресенья ждать целых три дня!

ЦВЕТАЕВА. Мой телефон К-7-96-23. Позвоните мне - лучше утром. Я до 12 часов всегда дома. (Она начинает игру перебрасывания поэтическими строчками.)

Здесь пресеклись рельсы городских трамваев.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Дальше служат сосны. Дальше им нельзя.

ЦВЕТАЕВА. Дальше - воскресенье. Ветки отрывая

ВМЕСТЕ. Разбежится просек, по траве скользя.

Начавшаяся через три дня война уничтожает все планы. Раздается звук сирены. Звучит голос: "Граждане, воздушная тревога!" Слышится свист и взрывы бомб. Москва. Комната в доме у Покровских ворот. 7 августа 1941 года. Цветаева лихорадочно упаковывает вещи в мешки. Входит юная поэтесса.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Марина Ивановна, дорогая, что вы делаете?

ЦВЕТАЕВА. Я должна уехать! Уехать немедленно! Завтра Союз писателей отправляет в эвакуацию первую партию писательских семей.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Куда они уезжают?

ЦВЕТАЕВА. ВЧистополь и Елабугу. Мне всё равно куда. Куда угодно, только бежать из Москвы, из этого ада! Послушайте, пока вы ещё не эвакуировались, всё записывайте, ничего не упускайте, каждый день и час, ведь должно же хоть что-то остаться от этих страшных дней. Ведь не по лживым же газетным фельетонам потомки будут узнавать о том, что творилось на земле... Я умоляю вас мне помочь. Сходите в домоуправление и возьмите на меня иМура справку, что мы здесь проживаем. Мне необходима эта справка.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Конечно же, я возьму вам эту справку.

ЦВЕТАЕВА. А вы не боитесь? А я боюсь идти за ней туда одна. Вдруг меня там заберут. А вы сходите?

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Конечно, я схожу сама за справкой, но сейчас у них обед.

ЦВЕТАЕВА. Обед? Уже обед?! Знаете, я хотела сваритьМурику курицу, он скоро должен вернуться. У соседки это всегда торжественная церемония, а я брошу ее в кипяток: "Варись!". Но что с ней делают? Ведь она не потрошёная, а я раньше никогдатаких не покупала.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Мама зажигает бумагу и сначала палит перья, у нас нет газа, наверное, это можно сделать и на газу. Потом она всегда боится раздавить желчь.

ЦВЕТАЕВА. Вы счастливая, у вас есть мама. Берегите ее. А я одна.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Но ведь у вас есть сын?

ЦВЕТАЕВА. Это совсем другое. Важно, чтобы рядом был кто-то старше вас или тот с кем вы вместе росли, с кем связывают общие воспоминания. Когда теряешь таких людей, уже некому сказать: "А помнишь?.." Это все равно, что утратить свое прошлое, еще страшнее, чем умереть.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА (желая сменить тему). Чуть не забыла! У меня же для вас гостинец от мамы! Вот, домашние пирожки.

ЦВЕТАЕВА. Спасибо. Тогда оставим курицу для другого раза. (Пробует пирожок.) А я никогда не умела так вкусно готовить. (Хлопает дверь в прихожей.) ЭтоМур.

МУР (входя). Здравствуйте!

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Добрый день,Мур.

ЦВЕТАЕВА.Мур, попробуй, нас угостили. Это очень вкусно.

МУР (пробуя пирожок).  Да, ещё бы! Ведь они не готовят такую гадость, как вы!

Из кухни доносятся голоса соседей.

ГОЛОСА. - Это что же такое!Ну сколько раз можно говорить!

- Она нарочно нам вредит!

- Да я бы на вашем месте эту Цветаеву давно бы сковородкой по головеогрела!

- Ну что вы, нельзя, ведь она - гений!

- Видали мы таких гениев, в гробу в белых тапочках!

Цветаева иМур выбегают на кухню.

ГОЛОС. Марина Ивановна, вы нарочно повесили эти штаны над газом? Ведь с них же течёт вода прямо в кастрюли! А, кроме того, они могут загореться!

ГОЛОС ЦВЕТАЕВОЙ. Я плачу за газ столько же, сколько и вы и могу из четырёх конфорок на газе располагать двумя. Поэтому я буду пользоваться газом, есть и готовить, когда мне надо!

ГОЛОС.Нахалка!

ВходитМур.

МУР. Сволочи! Тупые, зоологические мещане!

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Что там случилось?

МУР. Опять скандал с соседями на кухне. Я матери говорю, что лучше уступатьсволочам и жить без скандалов.

Входит Цветаева.

ЦВЕТАЕВА. Господи, как я всё это ненавижу! Как это несправедливо! Поймите, нынче повесила выстиранные брюкиМура над плитой. А они мне запрещают.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Марина Ивановна, почему бы вам, чтобы не нервничать и не ссориться с соседями, не перевесить брюкиМура в другое место, где они никому не будут мешать. Ведь, возможно, с них капает прямо на еду. Ведь плита всем нужна.

ЦВЕТАЕВА. Да, конечно, плита всем нужна, но ведь брюки над плитой высохнут скорее... Нет, надо срочно уезжать отсюда.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Марина Ивановна, вам надо успокоиться, не нужно так волноваться. Только не уезжайте, мы всё сделаем, всё уладим.

ЦВЕТАЕВА. Нет, надо ехать, ичем скорее, тем лучше.

МУР. Марина Ивановна, я вам ещё раз повторяю: я никуда из Москвы не поеду! Если вы хотите, то можете одна ехать куда угодно!

ЦВЕТАЕВА. Но я боюсь бомбёжек. Я боюсь остаться одна. Я не чувствую себя одинокой только в бомбоубежище. Я схожу с ума от беспокойства за тебя, когда ты вечером идёшь на крышу тушить фугаски.

МУР. А я не могу оставаться дома и держаться за вашу юбку или сидеть с вами в бомбоубежище, когда другие ребята дежурят на крышах по ночам. Я уже не ребёнок. Мне уже 16 лет!

ЦВЕТАЕВА. Я понимаю тебя.

МУР. А я вас нет! Вы говорите ерунду! Я никуда не поеду и всё! (Выбегает.)

ЦВЕТАЕВА. Поймите, я безумно боюсьза Мура. Я не могу потерять и последнего человека, не могу рисковать им. Мне всё время кажется, что его обязательно убьёт или выбьет глаз осколком. Я не могу так жить. У меня больше нет сил.Мур меня не слушается. Это возмутительно, что посылают несовершеннолетних дежурить на крышах. На войну берут только совершеннолетних, а ведь тут тоже война!

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Марина Ивановна, но ведьМуру наверняка стыдно сидеть в бомбоубежище среди женщин, детей и стариков, когда даже девушки дежурят на крышах. К тому же, тушить фугаски совсем не страшно. Даже моя мама в первую бомбёжку сама потушила фугаску, которая упала у нашего крыльца. Она схватила её каминными щипцами и бросила в ящик с песком.

ЦВЕТАЕВА. Вам легко так рассуждать! Потом, когда у вас будут свои дети, вы заговорите иначе, помяните моё слово!.. Последнее время он стал совсем неуправляемым, замкнутым, угрюмым. Дружит с какой-то девицей, но она ему совсем не пара: малообразованна, недостаточно интеллигентна, у неё дурной вкус, а главное, она старшеМура и опытнее его и явно через многое уже прошла.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Но ведьМуру уже 16 лет, а на вид дать ему можно и двадцать. Ведь всё равно рано или поздно...

ЦВЕТАЕВА. Поэтому я и должна уехать.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Если вы хотите уехать, то не обязательно ехать завтра же. Пароходы ещё будут уходить, будут ещё группы через неделю-другую. Нельзя уезжать в такой спешке, надо как-то подготовиться, продать через комиссионку какие-то вещи и поехать хотя бы с деньгами.

ЦВЕТАЕВА. Но ведь вещи могут продать не так скоро. К тому же, при сдаче вещей требуют документы. (Тихо.) А я боюсь своего паспорта.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Можно сдать вещи на мой паспорт, а я по мере продажи вещей буду высылать вам деньги.

ЦВЕТАЕВА. Хорошо. А вы не боитесь?

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Что вы? Чего здесь бояться?

ЦВЕТАЕВА. Тогда нужно решить, что продать, что взять с собой. Вот Серёжины костюмы, пальто, рубашки - хорошие вещи, их можно сдать.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Погодите. Поймите, именно хорошие вещи надо взять с собой, чтобы и там их можно было продать или просто обменять на продукты и хлеб.

ЦВЕТАЕВА. Да, да, конечно! Я поеду позже, с другой группой писателей. Вот что, узнайте завтра же в Союзе, когда намечается отъезд следующей партии писателей. А я за это время постараюсь кое-что продать исобраться как следует.

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Вот и хорошо. Сейчас я иду в домоуправление за справкой, а в воскресенье к вам с утра, и мы все вещи отнесём в комиссионку и сдадим на продажу.

ЦВЕТАЕВА. Подождите, скажите... Вы думаете?.. Их могут пропустить на Москву?!

ЮНАЯ ПОЭТЕССА. Я ничего не думаю. Я просто вижу, что Москва готовится к встрече с фашистами.

Юная поэтесса уходит. Рядом с Цветаевой возникает Серый Человек.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. И всё-таки, вы не послушались. Соседи сказали, что вы всю ночь судорожно собирались, ссорились с сыном, но настояли насвоём. К шести часам утра за вами приехал грузовик.

ЦВЕТАЕВА. Да, я всё-таки созвонилась с Союзом.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Но почему же вы приняли такое поспешное решение?

ЦВЕТАЕВА. Я хотела убежать от войны. Все мои родные были арестованы, а немцы продвигались. И если бы я не уехала из Москвы, то меня бы заподозрили в том, что я жду прихода немцев.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Не стану вас обманывать: вы вовремя успели уехать. Из Москвы уже начали выселять немцев, чьи деды и бабки поселились в России ещё при Петре.

ЦВЕТАЕВА. Значит, лучше самой, не дожидаясь. Мне нужно было уберечьМура от такой участи.

Москва. Речной вокзал. Около 7 часов утра. 8 августа 1941 года. На пристани царит сутолока. Среди отъезжающих находятся Цветаева и Мур. Их провожают Пастернак и молодой поэт.

ЦВЕТАЕВА. Боря! Ничего же у вас не изменилось. Это 1914 год. Первая мировая! Это всё противоестественно. Не по-человечески!

ПАСТЕРНАК. Марина, ты что-нибудь взяла в дорогу покушать?

ЦВЕТАЕВА. А разве на пароходе не будет буфета?

ПАСТЕРНАК. Ты с ума сошла! Какой буфет!

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Здесь поблизости есть гастроном. Там можно что-нибудь купить. Я сейчас сбегаю.

ПАСТЕРНАК. Я сам. Деньги у меня есть. (Уходит.)

МОЛОДОЙ ПОЭТ. А ваши вещи никак не помечены. Мало ли что может произойти в дороге. Нужно обязательно их переметить. Сейчас подпишем. (Достаёт химический карандаш, подписывает.)

ЦВЕТАЕВА (читает). Елабуга. Литфонд. Цветаева. Цветаева. Литфонд. Елабуга. Получаются поэтические строки. А мне стихи не помогают уже два с половиной года. Помните, я обещала ответить вам на ваше стихотворение. (Протягивает ему листок.) Вот, держите. Это мой ответ. Потом прочитаете.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Знаете, Марина Ивановна, а я на вас гадал.

ЦВЕТАЕВА. Как же вы гадали?

МОЛОДОЙ ПОЭТ. По книге эмблем и символов Петра Великого.

ЦВЕТАЕВА. Вы знаете эту книгу?

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Очень хорошо знаю. Я по ней на писателей загадываю.

ЦВЕТАЕВА. И что же мне выпало?

Молодой поэт молчит.

ЦВЕТАЕВА. Можете не отвечать! Всё поняла! Знаете, ещё давно, накануне революции, мы встречали новый год, гадали по Лермонтову. Мне выпала строка: "А мне два столба с перекладиной". Ядругого не жду.

МОЛОДОЙ ПОЭТ. Иногда мне кажется, Марина Ивановна, что вы остались там, в 16 году.

Раздается гудок парохода. И, словно вторя ему, звучит песня "Пароход" в

исполнении Леонида Утесова.

УТЕСОВ.Ах, что такое движется там по реке?

Белым дымом играет и блещет металлом на солнце.

Что такое слышится там вдалеке?

Эти звуки истомой знакомой навстречу летят.

Ах, не солгали предчувствия мне,

Да, мне глаза не солгали,

Лебедем белым скользя по волне,

Плавно навстречу идет пароход.

Вбегает Пастернак.

ПАСТЕРНАК. Едва успел. Везде такие дикие очереди. Вот, держите. Здесь бутерброды с сыром и колбасой. (Отдаёт пакет с бутербродами.) Пора. Даже присесть на дорожку негде.

ЦВЕТАЕВА. Ни к чему.

МУР. Марина Ивановна, я не поеду ни в какую эвакуацию! Бесчестно бросить Москву в такое тяжёлое для неё время!

ПАСТЕРНАК.Мур, надо грузиться. Ты должен быть рядом.

ЦВЕТАЕВА. Боренька, рис-то кончится, что же тогда будет?

ПАСТЕРНАК. Марина, я скоро туда приеду. Всё будет хорошо. Помнишь, что ты когда-то написала мне: "В вас ударяют все молнии, а вы должны жить".

ЦВЕТАЕВА. Дай вам бог счастья. А мне ни счастья, ни счастливого пути не желайте. Ни к чему это мне. Мой отрыв от жизни становится всё непоправимей. Борис, мне всё равно куда лететь. Жизнь - вокзал, скоро уеду, куда - не скажу.

ПАСТЕРНАК. Что значит твоя последняя фраза? Провозглашенье бессмертия?.. Стрелочная ижелезнодорожно-крушительная система драм не по мне. (Внезапно спохватившись.) Боже мой, о чём я говорю с тобой и к чему?..

ЦВЕТАЕВА. Как бы мне нужно было сейчас поменяться местами с Маяковским!

ПАСТЕРНАК. Но только не лезь на котурны,

Ни на паровую трубу.

Исход ли из гущи мишурной?

Ты их не напишешь в гробу.

Ты всё ещё край не початый.

А смерть это твой псевдоним,

Сдаваться нельзя. Не печатай

И не издавайся под ним.

ЦВЕТАЕВА. Жаль, что ты не едешь с нами. Прощайте!Мур, идём! (Уходит с Муром.)

ПАСТЕРНАК. Не хочется думать, что она готовит что-нибудь крайнее и непоправимое.

МОЛОДОЙ ПОЭТ (читает стихотворение на листке).

Всё повторяю первый стих

И всё переправляю слово:

- "Я стол накрыл на шестерых"...

Ты одного забыл - седьмого.

Невесёло вам вшестером.

На лицах - дождливые струи...

Как мог ты за таким столом

Седьмого позабыть - седьмую...

...Никто: не брат, не сын, не муж,

Не друг - и всё же укоряю:

- Ты,стол накрывший на шесть - душ,

Меня непосадивший - с краю.

А по книге вышло: "Не ко времени и не ко двору".

Едва ступив наелабужскую землю, Цветаева ощутила толчок в сердце, ибо она ступила на землю, которой будет суждено стать ее последним пристанищем. Елабуга. В домеБродельщиковых. 21 августа 1941 года. Входят представитель горсовета (он же серый человек), Цветаева.Мур.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Хозяева, дома кто есть?

БРОДЕЛЬЩИКОВА (из-за занавески). Есть. (Выходит.) Здравствуйте!

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Добрый день! Вот, эвакуированные прибыли, подселять к вам будем.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Ну что ж, подселяйте, раз такое дело. Можем отдать одну комнату. (Отдёргивает занавеску - вход в крохотную комнатку, в которой стоит кушетка, кровать и маленький столик.)

ЦВЕТАЕВА. Эту комнату я беру! Я здесь останусь, никуда больше не пойду.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Вот и прекрасно. Значит, вы поселяетесь здесь. Хозяйка, принесите вашу домовую книгу, мы сразу всё оформим. Давайте ваши документы. (Выписывает из паспортов данные в домовую книгу, принесённую хозяйкой.) Позвольте узнать ваш род занятий?

ЦВЕТАЕВА. Писательница-переводчица.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Интересно. И с каких языков вы переводите?

ЦВЕТАЕВА. Французский, немецкий.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Немецкий. Хорошо. (Напевает.) Это очень хорошо, даже очень хорошо. Далеко бежит дорога, впереди веселья много... А это с вамиваш...

ЦВЕТАЕВА. Сын. Он ещё школьник.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Значит, он будет жить с вами. Чудесно. Хозяйка, подскажите ваш адрес?

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Ворошилова, дом 20.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. Так и запишем. Сегодня у нас...?

БРОДЕЛЬЩИКОВА. С утра было 21-е.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. 21 августа 1941 года. Так и запишем. (Цветаевой иМуру.) Теперь, пожалуйста, вот здесь распишитесь. Ну, вот и всё. Счастливо оставаться. (Уходит.)

ЦВЕТАЕВА. Будем знакомы. (Протягивает руку для рукопожатия.) Марина Ивановна.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Анастасия Ивановна.

ЦВЕТАЕВА. Знаете, мою сестру зовут, как и вас. Очень легко запомнить. А это мой сынМур.

МУР (поправляя). Георгий.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Очень приятно.

ЦВЕТАЕВА. А у вас здесь хорошо. В Елабуге много цветов: астры, георгины... И в домике чисто и сухо. Из окон открывается чудесный вид: река, луга, простор...

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Ваша комната будет вот здесь. Проходите, располагайтесь, чувствуйте себя как дома.

ЦВЕТАЕВА. Я рада, что у меня с сыном отдельная, пусть хоть и небольшая комната.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Правда, окна в ней выходят на пустырь. Всё собирались там разбить небольшой садик, да как-то руки не доходили. А тут война... Не до садика. Сейчас там свалка.

ЦВЕТАЕВА. Свалка... Это моё место. Жизнь, что я видела от неё кроме помоев и помоек. Знаете, Анастасия Ивановна, человеку, в общем-то, нужно не так уж много, всего клочок твёрдой земли, чтобы поставить ногу и удержаться, только клочок твёрдой земли, за который можно зацепиться. А мне ведь ничего не нужно. Вы не бойтесь, мы вас не стесним.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Да чего уж там. Живите, раз такое дело. Как-нибудь перезимуем. Картошки и овощей хватит. А у нас и таганок, и сковородка, посуда - всё есть. Можете сами себе сготовить.

ЦВЕТАЕВА. Мы можем с сыном ходить в столовую. Ведь у вас в Елабуге есть столовая?

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Да в столовке одну бурду дают. Кроме постных щей, пшёнки, да отвара из сушёных яблок ничего не бывает.

ЦВЕТАЕВА. Я привезла с собой запас кое-каких продуктов: крупы, рис, манка, сахара с полпуда.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Ничего, продержимся.

ЦВЕТАЕВА. А я ведь никогда не готовилась в кухарки. Знаете, суп я готовлю по раз освоенному рецепту: кладу как можно больше овощей. Я брала всевозможные овощи, все,что было, бросала в кастрюлю, и получался неплохой суп. Ведь весь вкус от овощей. (Горько.) А иногда у меня бывали такие дни, когда я варила суп на всю семью из того, что удавалось подобрать на рынке.

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Керосин только сейчас очень дорогой, но дров, я думаю, на зиму хватит.

ЦВЕТАЕВА. Запах у вас в Елабуге очень плохой. Отчего это?

БРОДЕЛЬЩИКОВА. Тут у нас напротив -спиртозавод, и так пахнет, когда из него выпускают отходы. Но так не всегда. Устраивайтесь. (Выходит.)

ЦВЕТАЕВА. Улица Ворошилова... Свалка...Спиртозавод...

МУР. Я был прав, Марина Ивановна. Ведь убеждал же я вас не уезжать из Москвы. Всего только год проучился в московской школе, привык к ней, нашёл приятелей, как вдруг вы меня увозите, как маленького!

ЦВЕТАЕВА. Но нам нельзя было больше оставаться в Москве, это было опасно. Мы должны были уехать.

МУР. Уехать?! Чтобы попасть сюда, в это захолустье?! А что мне здесь делать, чем жить, с кем общаться? Разве вы не видите, что Елабуга этогиблое место для нас обоих.

ЦВЕТАЕВА.Мур, ты многого не понимаешь. Я делаю всё, что в моих силах.

МУР. А мне не нужно всего того, что вы для меня делаете. И не смейте причужих называть меня этим дурацким кошачьим именем! Это из-за него у меня нет друзей! Ведь когда вы провожали меня во двор погулять со сверстниками, и я говорил им, как меня зовут, то они сразу же все разбегались, потому что в Москве так называют Московский уголовный розыск! Мне надоели ваши поэты, старики, переводчики, мне надоело быть только сыном Марины Ивановны Цветаевой! Я хочу жить по-другому, по-своему, без вашей постоянной опеки и слежки за мной, без ваших страхов, которые не имеют под собой никаких оснований. Я просто требую, чтобы вы выбрались отсюда и вытащили меня из этойвонючей дыры.

ЦВЕТАЕВА. Но куда мы можем поехать? Ведь у нас в Союзе никого нет.

МУР. А вас никто и не просил возвращаться в Союз. Что я нашёл здесь? Родину? Хороша родина! Отец и сестра арестованы! И сейчас вы ведете себя как вертушка: совершенно не знаете оставаться нам здесь или переезжать вЧистополь. Вы ждете от меня решающего слова, но я вам его не скажу, потому, что не хочу, чтобы ответственность за ваши грубые ошибки падала на меня. У вас и так уже нет ни дома, ни денег, ни друзей.

ЦВЕТАЕВА. Ты прав. У меня нет друзей, а без них - гибель.

МУР. Мы должны поселиться хотя бы вЧистополе.Чистополь лучше Елабуги, всё-таки второй город в Татарии, и потом там вся писательская колония.

ЦВЕТАЕВА. Мы переедем вЧистополь. Я постараюсь.

Мур уходит. К Цветаевой подходит Серый Человек.

ЦВЕТАЕВА. Мне очень плохо. Я не могу жить в Елабуге.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Вы должны жить там, куда направил вас Союз писателей.

ЦВЕТАЕВА. Мне здесь совершенно нечего делать. Здесь ужасные люди. Ни одной близкой души, никого... А когда встанет Кама, тогда мы с Муром и вовсе будем отрезаны от всего мира в этом забытом богом городишке.ДляМура здесь нет никаких перспектив, а ведь он собирается стать художником, или работать в редакции.Мур хочет вЧистополь. Там у меня есть друзья, они помогут нам устроиться.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. А о вас он подумал? Хорошо, вы переедете вЧистополь, но у вас с собой 150 рублей. Переезд, перевозка багажа, потратитесь на дорогу, а дальше что? На что жить? Где будете брать деньги?

ЦВЕТАЕВА. Там я смогу устроиться на работу. Я уже написала заявление в Литфонд, и если решится вопрос о моей прописке...

Вопрос о прописке Цветаевой еще не был решен.Чистополь. Коридор горсовета. 26 августа 1941 года. Входит Писательница. К ней бросается Цветаева.

ЦВЕТАЕВА. Вы! Как я рада, что вы здесь. Не уходите. Побудьте со мной. Мне много говорила о вас сестра моего мужа. Сейчас решается моя судьба. Если меня откажутся прописать вЧистополе, я умру. Я чувствую, что непременно откажут. Тогда я брошусь в Каму. Вот так, - один шаг и все...

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Нет, нет, они не смогут вам отказать, не посмеют. Ведь вы же просто эвакуированная, а не ссыльная, и не лишены права передвигаться. А если и откажут, то ведь можно продолжать хлопоты. Над местным начальством существует ведь ещё имосковское. Бывают в жизни тупики, которые только кажутся тупиками, а потом вдруг возьмут да и расступятся.

ЦВЕТАЕВА. Тут, вЧистополе, люди есть, а там никого. Тут хоть в центре каменные дома, а там - сплошь деревня.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Но ведь и вЧистополе вам придётся жить не в центре и не в каменном доме, а в деревенской избе. Без водопровода, без электричества. Совсем как в Елабуге.

ЦВЕТАЕВА. Тут есть люди. А в Елабуге есть толькоспирто-водочный завод. А я хочу, чтобы мой сын учился. ВЧистополе я отдам его в ремесленное училище. А в Елабуге я боюсь.

Из-за двери одного из кабинетов выходит литературная дама.

ДАМА. Ваше дело решено благоприятно. Это было не совсем легко, потому чтоТренев выступил категорическипротив.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Но почему?

ДАМА. Он припомнил, что вы - белоэмигрантка, а ваш муж - белогвардеец, что у вас и в Москве были иждивенческие настроения, а время военное, к тому же ваш муж арестован и дочь - тоже, поэтому бдительность надо удвоить. И если правительство сочло нужным отправить вас в Елабугу, то вы там и должны жить, а литераторы не должны вмешиваться в распоряжения правительства.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Но это же демагогия! При чём тут правительство? При чём военное время? Ведь это просто Литфонд решил, чтоЧистополь переполнен, и начал заселять Елабугу.

ЦВЕТАЕВА. А Асеев? Он же обещал помочь!

ДАМА. Асеев был болен и не смог придти. Но он прислал письмо, в котором высказал своё мнение за вас. И совет постановил вынести решение простым большинством голосов. А большинство -за. Бумага от имени Союза уже составлена и подписана. В горсовет мы передадим её сами, а вам сейчас следует найти себе комнату и договориться с хозяйкой. Когда найдёте, сообщите нам адрес - и всё. Советую поискать на улице Бутлерова. Там, кажется, ещё остались пустые комнаты.

ЦВЕТАЕВА. А моё заявление? Я просила, чтобы мне предоставили место судомойки в столовой Литфонда.

ДАМА. Что касается вашей просьбы о месте судомойки в будущей писательской столовой, то могу сказать, что заявлений поступило очень много, а место - одно.

ЦВЕТАЕВА. Я могу мыть посуду, могу мыть пол, могу быть санитаркой, сиделкой...

ДАМА. Мы постараемся сделать всё возможное, чтобы оно было предоставлено вам. А, может быть, мы и буфет организуем, можно будет и в буфете...

ЦВЕТАЕВА. Нет, нет, это я не сумею! Если поступлю - всё сейчас же перепутаю, тут же просчитаюсь со страху. Я ничего не понимаю в канцелярии. Быть судомойкой - это единственное, что я могу.

ДАМА. Давайте поговорим об этом, когда откроется столовая. (Уходит.)

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Ну вот, видите, всё складывается хорошо. Теперь идите искать на Бутлерову, а потом в горсовет, за справкой о прописке.

ЦВЕТАЕВА. А стоит ли искать? Всё равно ничего не найду. Лучше я сразу отступлюсь и уеду в Елабугу.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Обязательно найдёте. Найти здесь комнату совсем не так уж трудно.

ЦВЕТАЕВА. Всё равно, если найду комнату, мне не дадут работы. Мне не на что будет жить.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Послушайте, в Совете эвакуированных немало людей, которые знают и любят ваши стихи, и они сделают всё, что смогут, а если ещё и получите место судомойки, то вы и ваш сын будете сыты.

ЦВЕТАЕВА. Хорошо, я попробую, пойду, поищу.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Желаю вам успеха! (Хочет уйти.)

ЦВЕТАЕВА. Нет, нет! Одна я не могу. Я совсем не понимаю, где что. Я не разбираюсь в пространстве. Не уходите. Я знаю вас всего 5 минут, но чувствую себя с вами свободно. Когда я уезжала из Москвы, я ничего с собой не взяла. Понимала ясно, что моя жизнь окончена. Я даже письма Бореньки Пастернака не захватила с собой. Скажите, пожалуйста, почему вы думаете, что жить ещё стоит. Разве вы не понимаете будущего?

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Стоит - не стоит - об этом я уже давно не рассуждаю. У меня в 37-ом арестовали, а в 38-ом расстреляли мужа. Мне жить, безусловно, не стоит, и уж, во всяком случае, всё равно - как и где. Но у меня дочка.

ЦВЕТАЕВА. Да разве вы не понимаете, что всё кончено! И для вас, и для вашей дочери, и вообще.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Что - всё?

ЦВЕТАЕВА. Вообще - всё! (Описывает в воздухе широкий круг рукой.) Ну, например, Россия!

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Немцы?

ЦВЕТАЕВА. Да, и немцы.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Не знаю. Я не знаю, захватят ли немцы Россию, а если захватят, надолго ли. Я и об этом размышляю мало. Я ведь мобилизованная, а мобилизованным рассуждать не положено. Сейчас на моём попечении двое детей, с нами живёт ещё и племянник, и я за них в ответе. За их жизнь, здоровье, покой, обучение, веселье.

ЦВЕТАЕВА. Дети, дети, жить для детей... Если бы вы знали, какой у меня сын, какой он способный, одарённый юноша!Мур стал уже совсем взрослым, а я никак не могу привыкнуть к тому, что он уже вырос и все время куда-нибудь рвется. Он вот хочет вернуться в Москву, это мой родной город, но сейчас я егоненавижу... Мой сын очень красивый, на него уже заглядываются молодые бабы, здесь столько молодых баб без мужиков... Дети вырастают и уходят, так, конечно, должно быть, таков закон жизни. Но какой несправедливый закон. Это больно... А я ничем не могу ему помочь. Со мной ему только хуже. Я ещё беспомощнее, чем он. Денег у меня осталось - предпоследняя сотня. Да ещё бы продать эту шерсть - я привезла с собой несколько мотков дивной французской шерсти. Но не знаю, где найти покупателя. Может, вы знаете? Мне нужно всего 150 рублей.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Я думаю, что шерсть стоит гораздо дороже, не надо торопиться, а 150 рублей я могу вам дать, и, когда найдётся покупатель, вы вернёте мне деньги.

ЦВЕТАЕВА. Нет, брать в долг я не буду. А скоро наступят холода. Как напастись дров на зиму, чем заработать на эти дрова. Ведь я ничего не умею делать, у меня нет никакой профессии. Учить детей не могу, не умею, работать в колхозе не умею, ничего не умею. Я могу только каждый день сидеть за столом, можно и не за столом, за любой доской, можно и на подоконнике, только бы писать. Это единственное, что я могу. Но кому теперь нужны стихи?

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Стихи нужны всегда и даже на войне.

ЦВЕТАЕВА. Я раньше умела писать стихи, но теперь разучилась.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Разучились писать стихи? Это, наверное, вам только кажется.

ЦВЕТАЕВА. Мыть посуду - это я ещё могу. Если бы меня приняли в судомойки, было бы чудесно.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Конечно, всякий труд почётен. Но неужели никому не будет стыдно: я, скажем, сижу за столом, хлебаюзатируху, жую морковные котлеты, а после меня тарелки ложки, вилки моет не кто-нибудь, а сама Цветаева? Если вас можно определить в судомойки, то почему бы Ахматову не вполомойки, а жив был бы Александр Блок - его бы при столовой в истопники. Истинно писательская столовая!

ЦВЕТАЕВА. Вы не можете себе представить, до какой степени я беспомощна.

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Ваши слова напомнили мне о беспомощности Ахматовой. В последние годы я близко наблюдала быт Анны Ахматовой в Ленинграде. Где-то она теперь? Что с ней? Уехала ли из Ленинграда? Вы ничего о ней не слышали?

ЦВЕТАЕВА (резко). Нет!

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Одному я рада. Ахматова сейчас не вЧистополе. Надеюсь, ей выпала другая карта. Здесь она непременно погибла бы.

ЦВЕТАЕВА (раздельно и отчётливо). По -че -му?

ПИСАТЕЛЬНИЦА. Потому, что не справиться бы ей со здешним бытом. Она ведь ничего не умеет, ровно ничего не может. Даже и в городском быту, даже и в мирное время.

ЦВЕТАЕВА. А вы думаете, я - могу?! Ахматова не может, а я, по-вашему, могу?!

Писательница уходит.

ЦВЕТАЕВА. Господи, как я мала, как я ничего не могу!

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Вы не сможете жить вЧистополе. ИзЧистополя все стремятся уехать и уедут. Там могут жить, не бедствуя, только те, у кого есть с собой деньги: они сняли дома, запаслись дровами, скупают на базаре продукты, набивают погреба. Или те, у кого есть мужья, кто будет присылать деньги. А что есть у вас? Где ваш муж?

ЦВЕТАЕВА. Это вам известно лучше меня.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Зато вам известно, что вы приехали в Союз не как Марина Цветаева - известный русский поэт, а как жена своего мужа Сергея Яковлевича Эфрона - провалившегося на Западе советского агента, который был арестован 10 октября 1939 года, ровно через 2 года после своего возвращения в Союз. Вот, посмотрите, это дело вашего мужа.

Серый Человек откуда-то достает и протягивает Цветаевой пухлую папку.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК (цитируя по памяти). Андреев-Эфрон Сергей Яковлевич. Профессия: литератор. Последнее место службы: был на учете в НКВД. Жена: Марина Ивановна Цветаева, литератор и поэт.

В воображении Цветаевой возникает сцена допроса ее мужа. На табурете, привинченном к полу, перед столом следователя сидит Сергей Яковлевич Эфрон.

Расскажите следствию, Сергей Яковлевич, какую антисоветскую работу проводила ваша жена?

ЭФРОН. Никакой антисоветской работы моя жена не вела. Она всю свою жизнь писала стихи и прозу. Хотя в некоторых своих произведениях высказывала взгляды несоветские...

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Это не совсем так, как вы изображаете. Нам известно, что ваша жена проживала с вами в Праге и принимала активное участие в издаваемых эсерами газетах и журналах. Об этом нам сообщила ваша дочь Ариадна Сергеевна Эфрон. Ведь это факт?

ЭФРОН. Да, это факт. Она была эмигранткой и писала в эти газеты, но антисоветской деятельностью не занималась.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Непонятно. С неопровержимостью доказано, что белоэмигрантские организации на страницах издаваемых ими изданий излагали тактические установки борьбы против СССР...

ЭФРОН. Я не отрицаю того факта, что моя жена печаталась на страницах белоэмигрантской прессы, однако она никакой антисоветской политической работы не вела.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Хорошо. Скажите, каким было ваше отношение к Февральской революции?

ЭФРОН. Как у большинства офицеров.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Значит, Октябрьскую революцию вы встретили враждебно?.. Ваша связь с белым движением отражала общность ваших взглядов в борьбе против большевиков?

ЭФРОН. Именно так.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Тогда расскажите следствию о вашей антисоветской деятельности.

ЭФРОН. Мне нечего вам рассказывать. Никакой антисоветской деятельностью я не занимался. В своей работе я был связан с советскими учреждениями, и моя работа носила строго конспиративный характер.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Характер вашей конспиративной работы, связанной с советскими учреждениями, следствие не интересует. Расскажите о той, которую вы скрывали от советских учреждений.

ЭФРОН. Таковой не было. Как секретный сотрудник я был под контролем соответствующих лиц, руководивших секретной работой за границей.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Следствие вам не верит... (Протягивает ему листок.) Прочтите.

ЭФРОН (читает). Не желая ничего скрывать от следствия, я должна сообщить, что мой отец является агентом французской разведки.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Вас полностью изобличила в своих показаниях ваша любимая дочь. Намерены ли вы теперь прекратить запирательство?

ЭФРОН. Я не считаю себя изобличенным. Эти показания ложны. Они были даны под давлением. Я требую, чтобы вы немедленно освободили мою дочь!

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Подумайте хорошенько. Ваше препирательство может печально отразиться на ее судьбе. Только ваше чистосердечное признание облегчит ее участь.

ЭФРОН (подавленно). Если моя дочь считает меня шпионом, то, следовательно, я шпион и под ее показаниямиподписуюсь... Прошу следствие прервать допрос, так как я не совсем хорошо себя чувствую.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Ваша просьба будет удовлетворена, только сообщите, кого вы завербовали во французскую разведку?

ЭФРОН. Я никого и никогда ни в какую иностранную разведку не вербовал.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Вы лжете. Следствие располагает достаточными материалами, опровергающими ваше утверждение. Может быть, вы начнете давать показания?

ЭФРОН. Сейчас я ничего не могу говорить, я очень утомлен.

Видение исчезает.

ЦВЕТАЕВА. Он не виновен. Даю слова поэта: Серёжа больше жизни любил Советский Союз и идею коммунизма и готов был идти за неё на смерть. Он был беззаветно предан своей родине.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. А есть ли у него родина? Он оказался французским шпионом, который пробрался в органы, чтобы передавать сведения о работе НКВД французской разведке. Во Франции он через "Союз возвращения на родину" засылал в Россию террористов и шпионов для сбора секретных сведений, а потом и сам под чужим паспортом пробрался в Москву для той же шпионской деятельности. Он очень виноват перед вами.

ЦВЕТАЕВА. Мой муж - самый честный, самый благородный, самый человечный человек.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК.Но его доверие могло быть обмануто.

ЦВЕТАЕВА.Мое к нему - останется неизменным.

Я с вызовом ношу его кольцо

- Да, в Вечности - жена, не на бумаге.

Его чрезмерно узкое лицо

Подобно шпаге.

В его лице я рыцарству верна.

- Всем вам, кто жил и умирал без страху.

Такие - в роковые времена

Слагают стансы - и идут на плаху.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Браво! Прекрасные стихи. Имея такую жену и понимая, какой вы поэт, он не имел права подвергать вас риску, не имел права становиться тайным агентом. Но думал ли он о вас? Теперь вы сами должны позаботиться о себе. (Достаёт из кармана листок.) Это ваше заявление? (Читает.) В Совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда.

ЦВЕТАЕВА. Моё. Откуда оно у вас?

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Это вас не касается. Могу сказать одно: место судомойки в столовой вы не получите. Но у нас есть для вас одно вакантное место. Вы знаете немецкий?

ЦВЕТАЕВА. Да, с детства.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Прекрасно. В Елабуге организуется лагерь для военнопленных немцев, и нам требуется переводчик снемецкого. Предлагаем вам сотрудничество.

ЦВЕТАЕВА. Значит, вы меня вербуете в органы? Предлагаете стать доносчицей?Знайте одно: здесь, в Союзе, я всегда буду с преследуемыми, а не с преследователями, с жертвами, а не с палачами.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. И всё-таки, советую вам не торопиться с решением. Согласитесь сотрудничать с нами - и с жильем поможем, и вот вам работа переводчика. Нет? Ну, так вас никуда не возьмут... У вас ещё есть время хорошенько подумать над нашим предложением. А место очень хорошее.

ЦВЕТАЕВА. Мне в современности места нет. Может быть, мой голос соответствует эпохе, я - нет. Я ненавижу свой век.

О поэте не подумал

Век - и мне не до него.

Бог с ним, с громом, Бог с ним, с шумом

Времени не моего!

Если веку не до предков

Не до правнуков мне: стад.

Век мой - яд мой, век мой - вред мой,

Век мой - враг мой, век мой - ад.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. И вы ничего не боитесь?

ЦВЕТАЕВА. Да, даже смерти. Никто не видит - не знает, что я приблизительно уже год ищу глазами крюк. Я год примеряю смерть. Смерть страшна только телу. Душа её не мыслит, поэтому в самоубийстве тело единственный герой.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Советская власть создала у нас все условия для гармоничной и счастливой жизни, поэтому самоубийств не может и не должно быть!

ЦВЕТАЕВА. Самоубийство не там, где его видят, и длится оно не спуск курка.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Но в христианстве самоубийство - страшный грех. Жизнь дана человеку Богом...

ЦВЕТАЕВА. Я ненавижу это христианское: Бог дал - Бог взял! Раз дал значитмоё! Значит, я имею право распоряжаться сама. И потом, спрашивал ли он меня - хочу ли я именно этой жизни.

Пора снимать янтарь,

Пора менять словарь,

Пора гасить фонарь

Наддверный.

(Себе.) Аля тоже писала стихи. Но Але и Сергею я больше не нужна.

И если в сердечной пустыне

Пустынной - до краю очей

Чего-нибудь жалко - так сына

Волчонка - ещеповолчей...

Я хотела бы умереть, но приходится житьради Мура. Единственное, что привязывает меня к жизни - любовь к сыну, всё остальное - выталкивает.

СЕРЫЙ ЧЕЛОВЕК. Значит, вы не хотите подумать о судьбе сына?.. Если сын вам так дорог, то советую позаботиться о его будущем. Всё зависит от вашего решения. Завтра я зайду к вам за ответом. (Уходит.)

ЦВЕТАЕВА. Я должна уйти, чтобы не мешатьМуру. Я стою у него на дороге. Я хочу, чтобыМур жил и учился. Я для него больше ничего не могу и только его гублю. Без меняМуру должно быть хорошо. Он не будет отягчён нашим с Серёжей прошлым: "сын за родителей не отвечает". Отец уже изолирован, матери не будет. Мальчик будет чист перед советской властью. Мальчиков надо баловать, им, может быть, на войну придется...

И вот в последний раз звучит голос Леонида Утесова, поющий танго "Лунная рапсодия". В воображении Цветаевой возникает танцующая пара - Аля иМур. Аля в арестантском лагерном халате, на голове - красный чешский платок,Мур в военной форме.

УТЕСОВ. Был вечер ясный, был тихий час.

Одна луна как верный страж

Оберегала в парке нас.

В тени ветвей пел соловей,

И песнь лилась, и ночь была

Ясней от блеска ясных глаз.

Я помню лунную рапсодию

И соловьиную мелодию,

Твой профиль тонкий, голос звонкий,

Твои мечты!Ну где же ты?

Звучи же, лунная рапсодия,

Твой голос слышу в каждой ноте я,

Твои улыбки в звуках скрипки,

Поют альты, я слышу - ты!

Аля иМур останавливаются и застывают, опустив головы.

Я не хочу умереть, я хочу не быть. Мне часто снится, что я себя убиваю. Стало быть я хочу быть убитой, этого хочет мое скрытное я, мне самой незнакомое, тольков снах узнаваемое, вновь и вновь познаваемое.Единственное мое истинное, мое старшее, мое вечное я. В большие часы жизни это оно осознает, кто решает. Следовательно - я ничего не могу изменить в движении моих стихий в движении к концу... Я, конечно, кончу самоубийством. И, может быть, я умру не оттого, что здесь плохо, а оттого, что "там хорошо". Теперь я знаю - пора! Россия без меня обойдется. (Садится за стол, пишет.)Мурлыга!

Мур поднимает голову, словно слыша голос матери.

Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але (Поднимает голову и Аля.) - если увидишь - что любила их до последней минуты и объясни, что попала в тупик.

Сверху медленно опускается петля. Темнота. Звучит голос Цветаевой.

ГОЛОС ЦВЕТАЕВОЙ. Я вечности не приемлю!

Зачем меня погребли?

Я так не хотела в землю

С любимой моей земли!