Глава девятая ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ/

С тех пор как острые кили стали резать морские волны, на корабли неизменно пробирался «зайцем» бог Эрос. Искушения, коим был подвержен моряк, достигали за время долгих рейсов угрожающей концентрации. Одиссей приказал своему экипажу заткнуть уши воском, а себя самого велел привязать к мачте, чтобы не стать жертвой призывного песнопения сирен. Бывалый моряк хорошо знал себя и своих людей!

Моряки никогда не отличались воздержанием, попав после продолжительного плавания на берег и увидев воочию все его соблазны. Для экипажей кораблей эпохи Великих географических открытий и первых кругосветных плаваний под парусами воска в ушах было бы явно недостаточно. Чтобы удержать их на почтительном удалении от островитянок, потребовались бы уже шоры и путы, как для норовистых жеребцов. Даже Кук, стремившийся уберечь полинезиек от венерических болезней, распространенных в XVIII веке среди экипажа любого корабля, вынужден был вскоре отказаться от этого благого намерения. Природа была сильнее.

Тут может возникнуть вопрос: а не лучше ли было брать женщин с собой в море? Ведь кочуют же цыгане вместе с женщинами и детьми! Да, иной раз случалось и такое.

Сохранилась одна античная гемма, на которой видна красотка, небрежно развалившаяся вместе со своим кавалером на шканцах килевого судна. Вполне вероятно, что эта любовная пара изображает Марка Антония и Клеопатру. Эта необыкновенная женщина принимала участие в сражении при Акциуме в качестве командующей эскадрой. Однако на воде ей стало плохо, и она бежала с поля битвы. Вслед за ней поспешил и жестоко влюбленный Антоний. Любовь для него была важнее, чем исход сражения[02].

В течение столетий добровольное пребывание женщины на корабле считалось событием исключительным. Мореплавание было слишком неуютным и рискованным занятием. Тот, кто не хотел лишать себя в пути общения со слабым полом, вынужден был находить иной выход из положения. На этот счет также имеется документ в виде черепка древнегреческой вазы, на котором мы видим атлетически сложенного мужчину, тащащего девушку на гребное судно. Это самое старинное изображение похищения женщин моряками.

Особенно отличались на этом поприще финикийцы. Из каждого морского похода они вывозили прелестные «живые сувениры» и, вдоволь поразвлекавшись с ними в пути, продавали рабынь в восточные гаремы. Многие столетия женщины составляли наиболее доходную статью морского товарооборота. Средиземное море стало соленым от их слез.

И в более поздние времена бывали случаи пребывания девиц на борту. Христианские предания рассказывают об одиннадцати тысячах девушек, пустившихся в V веке в плавание вместе со святой Урсулой и имевших несчастье во время вторжения гуннов в Кёльн проплывать по Рейну как раз в окрестностях города. Все они погибли. В их честь Магеллан назвал мыс у входа в Магелланов пролив мысом Дев. До сих пор, однако, не выяснено, какие реальные события лежат в основе этого мифа.

Примерно тысячу лет спустя, как рассказывает историк, во втором путешествии Жака Картье в Америку принимали участие «дамы сомнительной репутации». Даже католическая испанская Армада, готовящаяся к нападению на Англию, имела в своем составе корабль с несколькими сотнями женщин на борту, которые должны были, видимо, поддерживать бодрое настроение морских вояк.

Спустя полтора столетия женщины снова заставили заговорить о себе. Ханна Снэлл, переодетая в морскую форму, ухитрилась прослужить в течение нескольких лет в британском королевском флоте, не разоблачив своей маскировки. В высшей степени удивительно, как ей это удалось при тесноте и в полном отсутствии условностей на тогдашних линейных кораблях. Вероятно, она принадлежала к тому юношеподобному типу плоскогрудых девушек, которых, в брюках и с короткой стрижкой, и в наши дни едва отличишь от мальчишки-подростка. А медицинской комиссии в те времена не существовало, брали всех без разбора – на парусных кораблях всегда ощущалась нехватка личного состава.

Однако подобные примеры составляли не правило, а исключение. Ведь помимо того, что женщины сами были мало заинтересованы в корабельной службе, у моряков существовал еще крепко укоренившийся предрассудок, что юбки на корабле вызывают встречный ветер или штиль. «Женские юбки на борту приносят раздоры и убийства» – так характеризовалось отношение к женщинам на корабле. Правда, известно, что вопреки этому правилу голландские, а иной раз и другие капитаны парусников брали с собой жен в дальние плавания. Но ведь это – капитаны, попробуй поспорь с ними!

И все же исключений не следовало бы допускать даже для капитана: коль скоро все на корабле живут воздержанно, то и ему вызывать зависть остальных – последнее дело. Пребывание капитанских жен на кораблях было в высшей степени непопулярным.

Происхождение такой женоненавистнической концепции может трактоваться по-разному. Однако большинство этих интерпретаций не передают сути дела. Подобный образ действий основан скорее на старинном законе всех путешественников: ни один ямщик или железнодорожник не брал с собой жену, даже если поездка длилась неделями и дольше. Женщина не должна присутствовать на рабочем месте мужчины. А палуба корабля была рабочим местом.

Кроме того, пребывание женщин на военных кораблях было бы несовместимо с дисциплиной, а на торговых судах, где все подчинено единому богу – грузу, их просто негде было бы разместить.

Однако женщины, по мнению моряков, приносят несчастье лишь на корабле, а не на берегу.

Моряки основали много смешанных рас. Люди Колумба не были первыми родоначальниками смешанных рас. Подобная слава по праву могла бы принадлежать еще финикийским навигаторам. Они оставляли свои следы повсюду, где только им доводилось появляться, – и на европейских, и на африканских берегах Средиземногс моря.

Не отличались от них и викинги. Эти суровые мореплаватели испытывали слабость к шарму темноглазых женщин южных стран – испанок, француженок, итальянок.

Величайшая из расовых диффузий, осуществленная благодаря кораблям, совершилась в эпоху Великих географических открытий. Индейцы Карибского побережья Америки приняли испанских моряков, пришедших на трех каравеллах Колумба, за белых богов и потому поначалу сочли за честь для себя, когда те возжелали их жен.

Их заблуждение развеялось, как только они познакомились с захватчиками поближе. Едва ли богам могли быть присущи такие свойства, какими обладали эти авантюристы. И тогда они возненавидели этих «богов».

Первое знакомство европейских мужчин с экзотическими женщинами имело неожиданные последствия. Прежде всего этим воспользовался Колумб. Во время вербовки экипажей для своего второго путешествия в Америку он не испытывал никаких затруднений. А ведь первое плавание из-за этого чуть было не сорвалось.

Конечно, такому изменению во взглядах способствовала и жажда наживы. Однако стрелку компаса фантазии кабальеро не меньше притягивал и другой магнит: не знающие условностей, вольные как птицы, женщины Нового Света.

В портовых притонах Палоса возвратившиеся на родину мореходы не делали тайны из своих приключений за океаном. То, о чем там рассказывалось, не оставляло безучастными даже высокомерных идальго.

Другим последствием встречи Европы и Америки на этой основе явилась «благородная болезнь» эпохи Великих географических открытий, поразившая сначала иберийских моряков, а затем распространившаяся по всей Европе. Она не щадила ни матросов, ни кондотьеров, равно как в более поздние времена с одинаковой ненасытностью разъедала тела королей и нищих.

Долгое время не могли доказать, что сифилис – болезнь американского происхождения. Ныне этому есть доказательства. С того дня в 1493 году, когда врач Диас де Исла поднялся в Палосе на «Пинту» и «Нинью», чтобы оказать помощь некоторым морякам, чахнувшим от неведомой болезни (капитан «Пинты» умер через несколько дней после возвращения), и до начала XX века сифилис считался заслуженной карой за греховные радости. Поэтому заболевшие мерзкой болезнью шли часто не к врачу, а к исповеднику.

Это обстоятельство, а также катастрофическое состояние гигиены привели к ужасающему распространению новой заразы в Европе. В тот же год, когда Колумб возвратился из своего первого плавания, случаи сифилиса были зафиксированы в Барселоне, Париже и даже в Англии.

Но ни сама страшная болезнь, ни отсутствие снадобья от нее не могли избавить моряков от легкомыслия и беспечности, с которыми они предавались тем занятиям, что изображены Томасом Роулиндсоном на картине «Первая сделка после выхода на берег».

Ни тяжелая работа, ни плохое питание, ни невзгоды во время долгих трансатлантических рейсов не подавляли жизненных инстинктов лихих мореходов. Нескончаемо кружились их мысли вокруг женщины, находя свое выражение то в словах шэнти, распеваемых во время работы, то в анекдотах, смакуемых на баке.

Те самые парни, которые после многомесячных мучений на корабле свято клялись, что вдыхают последние порции морской соли в своей жизни, в ближайшем же порту с легким сердцем за несколько часов проматывали на женщин и вино все деньги, заработанные своим каторжным трудом. А когда хмель улетучивался и из кармана выкатывался последний пенни, гуляки вынуждены были снова отправляться в море, чтобы в следующий раз, сойдя на берег, опять попасть в эту стариннейшую западню мира.

Как уже говорилось, при подготовке к первому путешествию Джеймсу Куку не пришлось испытать трудности с набором команды. К нему дружно нанялись парни из экипажа только что возвратившегося из плавания капитана Уоллиса. Их лозунгом было: «Вперед, на вест, к островам любви!» Эти атоллы, опоясанные белой пеной прибоя и источающие амброзийный запах цветов, казались им земным раем.

Нигде в мире не было столь прелестных, вовсе не жеманных и так заботливо ухаживающих за своим телом созданий, как на Таити! Целыми днями они купались. От них всегда исходил аромат цветов, так как из кокосового масла и гардении они умели составлять первоклассную косметику. Некоторые островитянки выбривали брови акульими зубами. Таитянки обладали шармом, которого моряки никогда раньше не встречали у доступных им женщин. Коммерсон, сопровождавший Буггенвиля[03] в Южные моря, выразил свое восхищение таитянками следующими словами: «Весь остров – храм. Все женщины – его алтарь… А что это за женщины, спросите вы меня? По красоте они не уступают грузинкам, да к тому же грация их предстает взору полностью обнаженной».

Сам капитан Буггенвиль назвал остров Таити из-за его обитательниц Новой Киферой. В древнегреческой мифологии, на Кифере[04] вышла на берег пенорожденная Афродита.

В Англии же ханжей в париках, засевших в правительстве, столь великая беззаботность в любви повергала в ужас.

Когда английское Адмиралтейство подыскивало командира корабля для экспедиции в Южные моря, оно не случайно выбрало Джеймса Кука. Это был не только испытанный моряк, но и очень рассудительный, сдержанный человек. Адмиралтейство надеялось, что он останется неподвластным чарам полинезиек, сразившим за несколько лет до того капитана Уоллиса.

И Кук действительно оставался стойким, даже когда перед ним разыгрывались такие сцены, как, например, зафиксированная им самим в дневнике: «…женщина по имени Ураттуа, знатнейшая из обеих, ступила на ковер, задрала свое платье до пояса и медленными шагами, с серьезнейшим и невиннейшим в мире лицом сделала три круга… Подобное поведение, которое я затем наблюдал и у другой женщины, позволило мне предположить, что обнажение является знаком почтительности. Стыдливость, в нашем понимании этого слова, на Таити совершенно неизвестна, а целомудренности они не придают никакого значения…

Юная девушка и молодой мужчина приносят жертву богине любви в присутствии многих лиц обоего пола. Я рассказываю об этом, принимая во внимание много обсуждавшийся вопрос, не основывается ли стыдливость на природном инстинкте…

На сборищах развлекаются тимароди – сладострастным танцем, исполняемым молодыми девушками. Слова песен, которыми сопровождается этот танец, самым откровенным образом поясняют все подробности… Очень значительное число туземцев обоего пола объединено в особые сообщества, в которых женщины являются общими для всех мужчин».

Другое описание Южных морей, дошедшее до нас, было составлено простым матросом, немецким кузнецом Генрихом Циммерманом. Предприимчивый уроженец Пфальца отправился в Лондон, чтобы принять участие в третьем путешествии Кука. Путешествие он перенес целым и невредимым и уже в 1781 году опубликовал книгу, снабженную эпиграфом «Чем полно сердце, то льется из уст», из которой мы заимствуем следующую характерную цитату: «Светлые блики сновали по телам девушек, только что начавших танцевать. Гибко, податливо двигались взад и вперед их тела, руки извивались, кисти, как бы играя с воздухом, воспаряли вверх и вниз. Это было неразделимое сочетание скольжения, танца и пения, словно мы находились в волшебном саду, который длительное время был заколдован и вход в который я отыскал».

В такой же упоительный восторг впадали все, кто ступал на этот райский берег.

Так моряки чувствовали себя не только на Таити, но и на Гаваях, и на других островах Южных морей. Там они забывали тяготы моряцкой жизни, а заодно и строгую корабельную дисциплину. Им хотелось бы остаться там до конца своих дней. Поэтому нигде не было столь большого числа дезертирств, как на кораблях, плавающих в Южные моря. И вовсе не случайно, что именно в этих водах возник мятеж на «Баунти».

В Новой Зеландии матросы Кука постоянно разгуливали с красными носами, поскольку женщины маори пудрили свои лица охрой. В знак приветствия там принято тереться носом о нос. Семнадцатилетнему Георгу Форстеру посчастливилось принять вместе со своим отцом участие в одном из кругосветных плаваний Кука. Одна глава из его путевых заметок отведена любовным похождениям матросов. На Новой Зеландии «получение доказательства благосклонности этих красоток, – пишет Форстер, – зависело не только от их симпатии: это следовало еще сначала обговорить с их неограниченными господами – мужьями.

После того как такое согласие приобреталось за большой гвоздь, рубашку или что-либо подобное, женщина была свободна предпринимать со своим любовником все, что угодно, и могла уже позаботиться еще об одном подарке – лично для себя».

Нельзя, однако, без всяких оговорок объявить образ действия полинезийских мужчин сутенерством. Ведь понятие нарушения чести островитянам Южных морей было неизвестно просто потому, что у них была другая мораль.

К тому же женщина в социальной системе островитян считалась существом второго сорта. Кроме того, господствовал еще и обычай гостеприимной проституции, который некогда был принят у многих народов. Если чужой приходил не как враг, дружелюбие к гостю обязывало хозяина учитывать все его желания.

Таитянки толпой вплавь добирались до трех кораблей Кука и взбирались на палубы. Так ответили они на запрещение матросам сходить на берег. «А сегодня они явились в таком количестве, что многие из них, не найдя себе пары, шатались по верхней палубе как неприкаянные…

Вечером женщины разбились на кучки и открыли танцы на баке, шкафуте[05] и юте. Их веселость доходила часто до разврата».

Хотя подобные посещения на военных кораблях английского флота официально и не были разрешены, в европейских гаванях на борт тоже нередко стекались стайки обладательниц юбок, желающих разделить на ночь с матросами их койки.

Даже на нельсоновском «Виктори», когда он стоял на якоре, находилось иной раз до 500 представительниц слабого пола. В 1782 году в Спитхэде ночью вследствие взрыва затонул английский линейный корабль «Ройял Джордж». Среди 1000 его жертв, поглощенных пучиной, было 300 женщин! Иногда посетительницы просыпали, должно быть, выход в море и вынуждены были принимать участие в плавании.

В конце концов Адмиралтейство стало рассматривать увольнение на берег как меньшее зло, даже если иной раз это и вело к дезертирству. С тех пор и для матросов военных кораблей не стало больше запрета вкушать радости, никогда не возбранявшиеся их коллегам с торгового флота.

Едва отгрохочут в клюзах якорные цепи, как матросы уже нетерпеливо начинают втягивать носом запахи, которые испускают портовые закоулки во всем мире. Настроение повышалось до предела. Пели, шутили, чистились и мылись.

Ни один капитан не отваживался ограничить эту веселость команды, предпочитая по возможности не показываться на палубе. Ведь вместе с матросами уходила в увольнение и дисциплина. И хотя выход на берег ограничивался 24 часами, но потом традиционный корабельный порядок нарушался на несколько дней.

В течение следующего после увольнения дня особые команды с трудом выметали тружеников палубы из всех портовых злачных местечек. И даже после того как в конце концов забирали последних гуляк, корабельное руководство должно было день-другой смотреть в оба. Лихо отделанные в драках и поножовщине отпускники были к тому же в большинстве случаев абсолютно пьяными или притворялись таковыми, ибо известно, что дуракам жить безопаснее. Все они, вплоть до мертвецки упившихся, валяющихся на палубе парней, орали, сквернословили, пели, а то и затевали рукопашные схватки, поскольку с похмелья старая вражда вспыхивала с новой силой.

Офицеров, которые неосмотрительно отваживались появиться на палубе, осыпали проклятиями. «Натягивать вожжи» снова можно было лишь постепенно, когда корабль был уже в открытом море.

Гавани всегда оставались не только пунктами перегрузки товаров, но и биржами любви и пороков, правда, фасады и кулисы рынка любви в разные времена несколько менялись. Так, пожалуй, останется до тех пор, пока корабли будут водить моряки из плоти и крови.

«Расставаясь с дорогой, моряк в мечтах уже с другой» – гласит пословица. Кажется, однако, что современная техника все больше и больше урезает благоприятные для вечных скитальцев возможности «шерше ля фам» (ищите женщину. – Франц.), не дожидаясь даже, пока, словно одушевленные существа, через все моря пойдут телеуправляемые корабли.

Объясняется это в первую очередь успехами погрузочной и разгрузочной техники, равно как и требованиями экономики. Ведь большие специальные грузовые суда, не находящиеся в плавании, пожирают значительные суммы на налоги и амортизацию. Поэтому время их стоянок в портах все больше сокращается. На берегу моряку удается побыть ровно столько, чтобы успеть слегка размять ноги. Длинные портовые ночи для команд больших танкеров и экипажей новейших рудовозов отошли в область преданий.

Так меняются времена, а вместе с ними и нравы. Техника улучшила условия жизни моряка на корабле, сделав их более комфортабельными и безопасными. Однако она изменила самым основательным образом и саму эту профессию, превратив матросов в машинистов, а корабли, в известной степени, – в суда без гаваней. Из-за значительно возросшей осадки многие гигантские грузовые суда разгружаются уже прямо на рейде. Судовладельцы вынуждены искать для тружеников палубы компенсацию за долгое пребывание без берега. Одной только прибавки к жалованью оказалось для этого недостаточно. Они придумали принимать в матросы женщин, что в нынешнем торговом флоте не является больше редкостью. Однако женщины из судового экипажа не могут, конечно, заменить морякам портовых девушек.

Матросский быт прежних времен канул в небытие. О нем напоминают лишь тексты шэнти.