Харитонов МихаилКалигула

МИХАИЛ ХАРИТОНОВ

Калигула

Отрывок из одноимённой пьесы Альбера Камю

Текст начинается с фрагмента в самом конце второй части пьесы.

Калигула обвиняет Мерейю в том, что он пил противоядие на пиру. Мерейя отпирается, но Калигула дожимает его следующим аргументом:

...................

Калигула. Итак, у нас два преступления и альтернатива, которой ты не сможешь избежать: либо я не хотел тебя убивать, и ты меня подозреваешь несправедливо, меня, твоего императора. Либо я этого хотел, и ты, козявка, противишься моим замыслам. Ну, Мерейя, как тебе такая логика?

Мерейя. Она... она безупречна, Гай. Но к моему случаю она неприложима.

Калигула. И третье преступление: ты считаешь меня идиотом. Теперь слушай. Из этих трех преступлений только одно - второе - делает тебе честь. Коль скоро ты предполагаешь, что я принял какое-то решение, и противишься ему, значит, ты бунтовщик. Ты предводитель восстания, революционер. Это прекрасно. (С грустью.) Я очень люблю тебя, Мерейя. Поэтому ты будешь осужден за свое второе преступление, а не за остальные. Ты умрешь, как мужчина - за бунт.

Мерейя. Нет.

Калигула. Что значит - нет? Ты думашь, что ты можешь мне что-то запретить? Ты не хочешь умирать, козявка?

Мерейя. Я не об этом. Возможно, тебя это удивит, но я не хотел бы умереть за бунт. Видишь ли, я презираю бунтовщиков. Из нас двоих бунтовщик - ты, а не я. Впрочем, если тебя это позабавит, можешь убить меня по третьей из указанных тобой причин, тем более, что это правда. Я действительно считаю тебя идиотом.

Калигула. Ты слишком быстро решил, что тебе нечего терять. Впрочем, будем выше этих жалких угроз. Итак, решено, что твоя смерть наступит сегодня, что бы ты не сказал. А теперь скажи, что не считаешь меня идиотом.

Мерейя (безразлично). Я действительно считаю тебя идиотом. Ты хочешь спросить, почему. Для этого есть два основания, каждое из которых вполне достаточно. Во-первых, твой идиотизм проявляется в твоих поступках. Во-вторых, для него можно указать причину - что я, впрочем, уже и сделал. Ты идиот, потому что ты бунтовщик.

Калигула. Ты считаешь, что мои милые развлечения - идиотизм? А по мне, идиоты - вы все, вы, так забавно цепляющиеся за жизнь. Я же ей не дорожу ни вашей, ни своей. Или дорожу ей так, как вам никогда не понять.

Мерейя. Разумеется. Ты же не ценишь то, что тебе не нужно. Идиоту действительно не следует жить. Ему незачем жить. Что до поступков, то ты делаешь только одно: убиваешь. Но это простейшее действие, доступное любому рабу, любому темному селянину, любой заразной болезни, даже камню. Нет ничего проще - убить другого или себя. Тот, кто не способен ни на какие действия, кроме простейших - явный идиот. Ты убиваешь только потому, что разучился делать что-либо, кроме этого.

Калигула. Продолжай, но будь последователен. Ты назвал меня идиотом и бунтовщиком. Я принимаю второе. Я действительно бунтовщик. Я взбунтовался против жизни - такой, как она есть. Мой бунт бессмыслен и обречен, как и всякий бунт, но это все же лучше, чем ваше пресмыкательство перед жизнью.

Мерейя. Чем же это лучше? Нет, кому это лучше?

Калигула. Ко-му? В смысле - кому из людей? Да ты, оказывается, добряк, Мерейя! Ты, видно, не спишь ночами, размышляя, кому бы сделать лучше! Много ли ты роздал милостыни на улицах Рима, Мерейя? Или...

Мерейя. Я не разу в жизни не подал милостыни по своей воле - только из лицемерия, или потому, что этого требовали приличия. Я не люблю нищих, и не сочувствую тем, кто оказался ниже меня. И не потому, что считаю себя существом высшей породы. Напротив, я думаю так именно потому, что считаю всех людей одинаковыми. Если люди одинаковы, то любить других людей больше, чем себя, так же бессмысленно, как любить только себя. А люди одинаковы иначе они не нуждались бы в том, чтобы устанавливать различия между собой. Что такое все эти щиты, шлемы, пурпурные тоги, как не установленные ими различия? И зачем бы все это понадобилось, если бы различия действительно были - как между конем и коровой? Здесь киники правы. Они неправы в другом: они не ценят этих различий. А мы, обычные люди, ценим эти различия - как доставшиеся нам с великим трудом. Их ценят даже те, кто по воле судьбы оказался в самом низу. Они предпочтут быть плебсом, чем жить в мире, где нет ни плебса, ни патрициев. Впрочем, ты говорил...

Калигула. Да! Я говорил о том, что вам всем недоступно - о бунте против жизни. Я убиваю бессмысленно и абсурдно, чтобы сравняться с ней. Она убивает именно так, как я. Я делаю это изощренно, обосновывая свои гнусности разумно, с безупречной логикой, чтобы убить разум и логику, оправдывающую абсурд. Я...

Мерейя. Ты идиот. Ты не дурак, но ты идиот. Есть такое греческое слово - идиот. Ты же знаешь греческий лучше меня. Когда-то ты даже сочинял аттицистские стихи, кстати, не такие уж и плохие...

Калигула. Да, я был хорошим мальчиком. Ты хочешь утешить себя, вспоминая, каким я был хорошим? Правда, жаль, что я не умер тогда? Можно было бы проливать слезы по несостоявшейся надежде Рима! Ах, если б Калигула остался жив! Если бы он стал цезарем! Если бы он восстановил старые нравы, старые суровые добродетели, почитание старшних и любовь к отчизне!

Мерейя (брезгливо). Это еще что такое?

Калигула. Да, пожалуй, ты этого не говорил бы. Но ведь это ты, в отчаянии, решив, что терять тебе уже нечего, назвал меня идиотом...

Мерейя. Я считаю тебя идиотом. Я проявил это не в словах, а в поступках. Я действительно пил противоядие. Почему? Потому что от идиота можно ожидать всего, чего угодно. Например, ты мог добавить яда в кушанья, и развлекаться, гадая, кому оно достанется. Или придумать еще что-нибудь глупое.

Калигула. Ты так боялся за свою ничтожную жизнь?

Мерейя. Если я так уж боялся бы за свою ничтожную жизнь, я постарался бы оказаться подальше от твоего двора. Но я привык к придворной жизни и не хотел из-за одного идиота менять свои привычки. С другой стороны, я пил противоядие. Не хотелось умирать из-за идиота. Не хочется вообще что-то делать или чего-то не делать из-за идиота.

Калигула (уязвленный). Ну конечно. Ты хотел бы умереть за величие Рима.

Мерейя. Я вообще не хочу умирать. Если бы я хотел умереть, я бы умер. Но есть вещи, которых я не хочу еще больше.

Калигула. Ах, ты считаешь, что есть что-то хуже смерти?

Мерейя. Да, но не только. Я считаю, что есть кое-что лучше жизни.

Калигула. Этого я уже не понимаю.

Мерейя. Еще бы! Поэтому я и назвал тебя идиотом и бунтовщиком. Ты бунтуешь против жизни, ставя на смерть. Но смерть - это часть жизни. Это очень простая мысль. Смерть - это часть жизни.

Калигула. Ну и что?

Мерейя. Значит, ты думаешь, что бунтуешь против господина, подчиняясь его слуге? Впрочем, это-то как раз вполне закономерно. Бунтовщики всегда кончают именно так. Потому что всякий бунт обречен. Более того, успешно подавленный бунт обычно укрепляет режим. А не подавленный - тем более.

Калигула. Я это знаю.

Мерейя. Почему же ты бунтуешь?

Калигула. Вам этого никогда не понять.

Мерейя. Ну почему же? Это не так сложно. Я уже ответил: потому что ты идиот. Ты не видишь ничего, кроме жизни и смерти. То есть кроме жизни, поскольку смерть - это часть жизни.

Калигула. Вне жизни нет ничего! Или ты веришь в то, что твоя душа, по Платону, подымется в сферу бестелесного, или как оно там называется, в то время как твое тело будет гореть на костре? Ты веришь в загробную жизнь?

Мерейя. Сейчас меня не волнует, есть жизнь после смерти или ее нет. Важно слово жизнь. Жизнь после смерти - это опять жизнь, пусть даже и какая-то другая. Все, что мы говорили о жизни, применимо и к жизни загробной. Она вряд ли показалась бы тебе более привлекательной, чем эта... Разве что было бы меньше иллюзий относительно смерти. Ты и за гробом останешься идиотом, только разочарованным идиотом.

Калигула. Но, кроме жизни, кроме вот этой жизни, нет ничего значительного!

Мерейя. А какой-нибудь посвященный в мистерии скажет, что кроме той жизни, нет ничего значительного. Подожди, такие люди скоро расплодятся в избытке. Ты, Калигула, и какой-нибудь христианин, отличаетесь почти во всем. Но в чем-то вы похожи. Вы не можете понять того, что находится за пределами жизни.

Калигула. И что же это такое? Какой-нибудь бог? Что мне до бога? Меня интересует только одно - я сам.

Мерейя. Я сказал - за пределами жизни. Но не за пределами самого себя.

Калигула. Я опять не понимаю, что ты там лепечешь, Мерейя.

Мерейя. А ты напряги слух. Я говорю о том, что человек больше своей жизни. Поэтому он человек. Если он больше своей жизни, значит, в нем есть что-то, находящееся за пределами его жизни.

Калигула. По-моему, идиот - не я, а ты. Тебя...

Мерейя. ...не поймут? Тебе не кажется, что мне поздновато искать понимания. А потом - кто, скажи на милость, понимает тебя? Ты, кажется, сказал, что нам - то есть мне - чего-то там такого никогда не понять?

Калигула. Ладно, ладно. Ну и что же? Пусть даже ты прав, хотя, по-моему, ты просто морочишь мне голову, оттягивая тот момент, когда лишишься своей головы. Впрочем, может быть, и нет. Ладно, в конце концов это неважно. Ну, допустим, есть какая-то часть меня за пределами моей жизни. Ну и что?

Мерейя. А кем ты себя считаешь? Тем, что живет? Или тем, что находится за пределами жизни, любой жизни - этой, той, какой угодно? Если считать себя только тем, что живет, то приходится признать себя животным. Ты, Калигула - животное, причем взбесившееся животное. Если же нет...

Калигула. ...то пришлось бы считать себя мертвым.

Мерейя. Ну, пусть даже и мертвым. Устроители мистерий это так и называют.

Калигула. Ха! Мистерии!

Мерейя. Ха! Калигула! Ты что-то доказал, сказав "ха"?

Калигула. Так что же это такое? Какая-то сущность человека? Она вечна? Неизменна? Абсолютна и ничем не затрагиваема?

Мерейя. Ну почему же. Ее можно лишиться. Ты же ее лишился.

Калигула. А смерть, смерть - она тебя лишает этой части? Ты скажешь нет?

Мерейя. Нет. Видишь ли, смерть не лишает тебя того, что за пределами жизни. Смерть лишает жизни. А вот жизнь... Живя, можно лишиться многого. В том числе и того, что за пределами жизни. Себя.

Калигула. Тогда зачем нужна жизнь? Зачем мы живем? Этого никто не понимает. Ты тоже. Я, по крайней мере, поразмыслил над этим. И я...

Мерейя. А чем ты поразмыслил?

Калигула. Своим умом, очевидно. Вы, козявки, живете мнениями других, но я осмелился обратиться к самому себе. Я спросил самого себя...

Мерейя. Себя? А с чего ты это взял? Если ты привык чем-то пользоваться, это еще не значит, что это твоё. Кто тебе сказал, что ты пользуешься своим умом?

Калигула (увлекаясь). А чем же, по-твоему? Откинув все человеческие мнения, все предрассудки, безнравственность толпы и нравственность толпы, ты остаешься наедине с собой. И тогда...

Мерейя (перебивая). Опять же, с чего ты это взял? Ты думаешь, что, отойдя от толпы подальше, куда-нибудь в ливийскую пустыню, ты действительно отделился от нее?

Калигула. При чем тут это? Я вознесен над толпой своим умом и страданием...

Мерейя. Ничуть. Ты находишься внутри жизни. А жизнь - вообще - есть сожительство с другими. Жизнь и толпа - одно и то же. Неужели ты никогда не слышал, что одиночество и смерть родственны?

Калигула. Я одинок, и я думаю о смерти.

Мерейя. Да, это заметно. Так вот, чем же это ты думаешь о жизни, о смерти, о самом себе? Ты думаешь об этом тем умом, который не способен этого понять. И это не твой ум. Он достался тебе от других, в конечном итоге - от той самой толпы, которую ты так презираешь.

Калигула. Я враг толпы, потому что я страшен толпе. Вот, погляди на эту толпу придворных, на это жалкое, блеющее стадо. Как они боятся за свои жалкие жизни!

Мерейя. Да, каждый из них боится за себя, и каждому из них ты страшен. Но от этого страха они сбиваются в толпу, прячась друг за друга. Каждому из них плохо, но толпа чувствует себя прекрасно. Ты усилил ее. Она и порождает тебя, и таких как ты, чтобы разрастись и поглотить Рим.

Калигула (презрительно). Что такое этот Рим, о котором ты толкуешь? Все эти Курции, Лукреции и прочие старческие байки? Или это ты, старик? В таком случае жалок же этот Рим! Я сейчас, своими руками, могу свернуть твою старую дряблую шею, о великий город!

Мерейя. Можешь. А Герострат смог сжечь храм Артемиды Эфесской. Он был такой же, как ты. Он тоже думал, что нет ничего, кроме жизни.

Калигула. Все думают так! Все!

Мерейя. Нет. Большинство людей просто не думают над этим. Но если бы задумались, они не стали бы так думать. Видишь ли, Калигула, многие люди предпочитают вовсе не думать, чем думать неправильно. Ты принадлежишь меньшинству. Ты, Калигула, Тиберий, Герострат - вилишь, не так уж вас и много. Но дело не в этом. Так вот, уничтожить можно всё, даже самое великое, не так уж это и сложно. Великое всегда существует вопреки жизни, то есть вопреки существованию. Нетрудно лишить жизни то, что существует наперекор жизни. Рим был островом света, исходящего оттуда, из-за пределов жизни. Света, непонятного никому, в том числе и нам самим. Он возник из ничего, и существует вопреки времени и законам природы, точнее - законам жизни. Его поддерживало только неугасимое желание людей выйти за эти пределы, и ум, не являющийся умом жизни.

Калигула. Ты опять говоришь какую-то чушь.

Мерейя (устало). Если тебе надоел разговор, казни меня, и покончим с этим.

Калигула. Здесь решаю я.

Мерейя. Да, разумеется, здесь решаешь ты. А что, возможность решать это такая большая честь?

Калигула. А разве нет?

Мерейя. На римских улицах стоит стража. Когда на улице становится слишком тесно, они решают, кому пройти по улице, а кому нет. Они даже могут пропустить грязную повозку впереди носилок патриция. Ты дал им такое право. Но никто из них не думает, что его работа так уж увлекательна. Каждый из них хотел бы сам возлежать в этих носилках, вместо того, чтобы стоять на жаре в тяжелом панцыре. Разумеется, какая-то часть души этих бедняг злорадствует, что они могут задержать богатые носилки. Но они сами относятся к этой части души довольно трезво. По крайней мере, они не служат ей. Ты же ей служишь.

Калигула. Я устал от тебя. Напоследок скажи все-таки, почему ты назвал меня бунтовщиком. Я говорил, что бунтую против жизни, ты же говоришь, что я ей служу. Или служу смерти, что, по твоему мнению, одно и то же. Кроме того, ты назвал меня идиотом. Где же тут бунт? Или ты запутался в своих словах, старик?

Мерейя. Смерть - часть жизни. Но и бунт - часть жизни. Жизнь - когда она становится единственной ценностью - становится бунтом против сущности. Твоя жизнь, например - бунт. Я действительно презираю бунтовщиков, а почему - я уже сказал. Да, я совсем забыл. Ты же приговорил меня к смерти. Пожалуй, я позабочусь об этом сам. (Открывает перстень с ядом).

Калигула. Нет! Не смей, козявка! (Бросается на Мерейю, срывает с его руки перстень).

Мерейя (поднимаясь с пола, морщась от боли). Успокойся, Калигула. Я просто хотел показать тебе кое-что. Тебе не нужна была моя жизнь или моя смерть. Ты хотел убить меня сам, по своей воле. Если бы я убил себя, ты был бы взбешен. Но это и означает, что ты идиот. Обыкновенному, нормальному человеку безразлично, как достигнут результат, который он хотел получить. Человеку умному это небезразлично, но по-другому, чем тебе. По крайней мере, он никогда не забывает о результате. Ты же опустился ниже обыкновенного человека. Тебе вообще неважно, что выйдет из того, что ты делаешь. Я привел тебе единственное доказательство твоего идиотизма, которое еще доступно для твоего понимания. Впрочем, как я уже говорил, ты разучился делать что-либо, кроме как убивать. Это единственное, что еще остается в твоей власти, и ты цепляешься за это куда сильнее, чем я или кто-то другой цепляется за жизнь. Ты, кажется, мечтаешь о том, чтобы смерть подчинялась тебе, и думаешь приручить ее, приказывая ей наступить. Но подобный способ дрессировки...

Калигула (громко, страже). Уведите его. И казните... я совсем забыл, за что ты хотел быть казненным?

Мерейя. Ты не забыл. Я считаю тебя идиотом. Впрочем, теперь у тебя появится новое занятие - забыть то, что я тебе сказал. Думаю, что это побудит тебя к новым убийствам. Ты постараешься похоронить меня под горой трупов...

Калигула (кричит). Возьмите его! Тащите его!

Мерейя (поднимаясь). Благодарю, но я, кажется, еще способен ходить сам...

Калигула (кричит). Нет, Мерейя, нет! На это раз тебе не удастся! Тащите его! Не давайте ему встать! Ты не пойдешь сам, старик, нет! Тебя потащут волоком, как падаль! Потому что ты сопротивляешься! Да, да, ты сопротивляешься мне, козявка! Ты бунтуешь! Тащите его за ноги! (Стража хватает Мерейю за ноги и тащит вон. Лысая голова старика бьется об пол. Мерейя хрипит.) Вот так! Хорошо! Хорошо! Хорошо! (Успокаивась). Ты слишком поздно взбунтовался, старик. Ты мог бы стать во главе заговора, но не осмелился, а потом я раскрыл твои планы. Даже не подозревая об этом, я раскрыл твои планы! Я раскрыл их до того, как они у тебя появились. Это божественно. Умный Калигула. Замечательный Калигула. Божественный Калигула! Эй, вы! Все, все кричите - бо-жест-вен-ный Ка-ли-гу-ла! И погромче! Я могу убить вас всех! Всех! Слышите, вы! Всех! Всех!

Придворные (с облегчением). Да! Да! Слава! Божественный Калигула! (Скандируют). Бо-жест-вен-ный Ка-ли-гу-ла!