"Смерть и любовь в Гонконге" - читать интересную книгу автора (Конзалик Хайнц)

6

Когда господин Чао вызвал их в мрачную заднюю комнату китайской харчевни на Вай-Чинг-стрит, они ничего утешительного для себя услышать не рассчитывали. Они сидели в маленьком прокуренном помещении плечо к плечу на шатких стульях, пили зеленый чай с медом и чувствовали себя виноватыми, хотя никого из них не в чем было упрекнуть.

…Прослушивание микрофонов, вшитых в оба пиджака, не просто разочаровало их. Оказалось, что весь их план, обычно эффективный, на сей раз пошел насмарку. Кассеты пусты! Что-то потрещало, прогромыхало – и полная тишина! Эксперт по электронике сразу разобрался, в чем дело: передатчики испорчены. Этот раунд они проиграли вчистую… После чего все и получили приглашение на Вай-Чинг-стрит.

Господин Чао не спешил начинать. Наблюдают за ними или нет, собравшиеся не знали. Они молча пили чай и ждали. И вдруг в комнате прозвучал голос Чао – он опять доносился, казалось, со всех стен, изо всех углов и даже с потолка. Это пугало и парализовало волю.

– Два часа назад за доктором Меркером заехало такси, – строго проговорил Чао. – Мне передали, что сесть ему на хвост вы не сумели. Микрофоны молчат, а в полиции мне дали понять, что в результате исследований мозга получены важные данные! Как вы могли это допустить? Вопрос к медицинскому эксперту…

Последовало недолгое молчание: все уставились на того, к кому обратился господин Чао. Эксперт-медик достал из кармана густо исписанный листок бумаги и разгладил его. Его лицо напоминало мертвенно-белую маску.

– В какой-то степени это для меня загадка… – начал он.

– Я загадки терпеть не могу! – холодно прервал его господин Чао.

– Доктор Меркер получил препарат мозга в замороженном состоянии.

– Уже это – ошибка! Почему мозг вообще существует до сих пор?

– Было бы слишком подозрительно, если бы препарат исчез.

– Кто об этом говорит? Этот мозг можно было подменить совершенно нормальным мозгом…

– Об этом… об этом мы не подумали, – подавленно проговорил медик.

– Вы мало и плохо думаете! – В голосе Чао прозвучал металл. – Почему забыты уроки Будды? «В мысли – часть рая», – говорит он. «Глупость предает нас дракону» – тоже его слова. Что вам известно об исследованиях доктора Меркера?

– Только те данные, которые просочились к нам из главного полицейского управления…

– Они мне известны. Все, что подается в письменном виде, попадает в руки Тинь Дзедуна! Я жду ваших предложений.

Тишина, наступившая после этих слов, была зловещей. Все сидели, уставившись в покрытый драным линолеумом пол, испытывая неловкость и страх.

Предложения! Они знали только один-единственный способ избавиться от немецкого врача, но этот путь господин Чао отвергал. Доктору Меркеру жизнь пока что дарована: от результатов его работы слишком многое зависит.

Первым поднял голову эксперт-медик. Он посмотрел на потолок, с которого свисали бумажные гирлянды, припорошенные пылью и обсиженные мухами.

– Я предлагаю смутить всех очередным случаем, – сказал он. – Гарантирую, что теперь-то мы уж подменим мозг совершенно здоровым. Не исключено, мы получим новые сведения о ходе его работы. Самое главное: они растеряются, их будет подгонять и подстегивать желание добиться немедленного успеха. В таких случаях часто открываются запертые прежде двери.

– Об этой идее стоит поразмыслить, – несколько более мягко проговорил господин Чао. – Она созвучна мысли, которая меня в последнее время занимает. До сих пор все находилось на стадии эксперимента, перед нами вставало множество вопросов, и мы знали ответ далеко не на все. Великая цель по-прежнему далека, хотя мы ее уже отлично видим. Новый эксперимент должен доказать им, что мы находимся с ними в состоянии войны. Наше положение предпочительнее: они нас не знают! Зато мы наших противников знаем в лицо. Всех поголовно. Хуа!..

– Господин Чао? – немедленно откликнулся тот, к кому господин Чао обратился.

– Материал у вас есть?

– Сколько угодно, господин Чао.

– Я вас слушаю.

– Лучше других подходят три девушки и четверо мужчин. Все они с Новых Территорий, и все сироты. Никто их искать не будет. Одна из девушек родом из Макао, мы подобрали ее спящей на улице. Все они подготовлены…

Последнее слово повисло в комнате ядовитой тучей. «Подготовлены» – первая ступень по дороге в ад. Господин Чао был, похоже, очень доволен.

– Мы предпримем две акции, – проговорил он безо всяких эмоций. – Так сказать, одну общественную и одну приватную. Одновременно, минута в минуту. В Коулуне и в Виктории.

– Как бы нам не просчитаться! – Эксперт-медик с умоляющим видом огляделся по сторонам, но, кроме старых гирлянд, ничего, конечно, не увидел, даже самого примитивного динамика, из которого доносился бы голос господина Чао.

– Объясните вашу мысль!

– Я не сумею подменить два мозга.

– Этого от вас никто и не требует! – Голос снова стал строже. – Общественная акция следов не оставит! Кто в этом сомневается – ржавое звено в нашей цепи.

– Наше величайшее доверие всецело обращено к вам, господин Чао. – Эксперт-медик распростер руки, словно тот мог его видеть. – Я хотел лишь обратить внимание на медицинскую сторону вопроса, за которую отвечаю.

– За все отвечаю я один! – жестко проговорил господин Чао. – И вижу из всех вас я один. А вы – руки, коими повелевает мой мозг. Можете расходиться. Хуа, задержитесь. Да порадует вас блеск ночного неба…

Все как можно скорее покинули дрянную комнату, не удостоив взглядом угодливо улыбавшегося и кланявшегося хозяина харчевни, и сели в свои машины, которые ожидали их в боковых улочках. Теперь оставшийся в комнате один, Хуа сидел, похолодев от страха и сжимая дрожащие пальцы.

К нему снова обратился голос господина Чао и потребовал поподробнее рассказать об одной девушке и одном мужчине, которые подготовлены для того, чтобы продемонстрировать властям силу Неизвестного.

Уже издали можно было заметить, что джонка Мэй Такуна – самая жалкая из всех, которые доктор Меркер видел в Плавучем городе. Некрашеная, грязная, вся в ракушках и водорослях, со свернутыми, порванными парусами, которые никогда уж не надует ветер, без лампочек на палубе, эта джонка дремала, зажатая другими жилыми джонками у выхода в такую узкую улочку, что обычный сампан в нее уже не прошел бы.

Янг и доктор Меркер пересели в узкую плоскодонку. За рулем сидела девчонка не старше двенадцати лет. Она не сводила с доктора Меркера огромных сияющих глаз.

– Не подумайте, будто мы здесь одни, – сказала Янг, наклонившись к доктору Меркеру. – За нами наблюдают сотни глаз. После смерти Мэйтин «люди воды» как бы возвели вокруг доктора Мэя защитную стену. Они охраняют и защищают его и даже счастливы, когда он по ночам начинает вдруг орать или в пьяном виде бить в литавры.

– Что-что он делает? – не поверил Меркер.

– Лет двадцать назад он купил в Гонконге две пары литавр и привез их на джонку. Обитатели соседних джонок не просто смирились с этой его причудой, они привыкли выходить на палубу, когда доктор Мэй ставил свои пластинки и сам вел партию литавр. В самом Гонконге не исполняли так часто Бетховена, Чайковского, Брукнера, Брамса или Малера, как здесь, в Плавучем городе. Соседи доктора Мэя знают все симфонии Бетховена на память! А когда он впоследствии продолжал бить в литавры в пьяном виде, они жаловались, что он фальшивит, – вот какими знатоками сделались! Сейчас он хватается за литавры, только когда его переполняют чувства… Видите – он нас ждет.

Через склизкий борт джонки была переброшена древняя веревочная лестница. Плоскодонка остановилась, девочка вытащила шест из воды и улыбнулась доктору Меркеру.

– Стоит мне начать подниматься, лестница разорвется, как паутина! – сказал он, взявшись за нее руками.

– Положитесь на удачу! Пока она вас не подводила.

– Что верно, то верно. – Доктор Меркер взглянул на Янг с неуверенной улыбкой. – Раз вы меня пригласили… смею ли я усомниться в удаче?

– Поднимайтесь! – Она коснулась его плеча, и Меркер не знал, что и подумать, то ли она его просто подгоняла, то ли это была скрытая ласка. – И не бойтесь! Лестница выдержит, я знаю.

Доктор Меркер не без труда поднялся на скользкую палубу и помог перебраться через борт Янг. Принимая ее, он обнял молодую женщину и несколько мгновений не выпускал из объятий, всем своим телом ощущая ее близость.

– Какой вы трус! – сказала она. Ее голос вдруг понизился, в нем появились бархатные нотки. – Поцелуйте же меня наконец…

От этого первого поцелуя доктора Меркера словно током пронзило. Но тут снизу послышалось легкое позвякивание литавр, и они сразу отступили друг от друга на шаг.

– Боже мой, я люблю тебя, – сказала Янг. – Это ужасно, но мне от этого никуда не убежать! Как мне быть?

– У нас будет свой собственный рай, Янг.

– В этом аду?

– Я никакого ада не вижу. Я вижу только умирающую лодку, плавучий город – весь в огнях, грязную воду с отбросами в ней, ощущаю запах гнили и вони… но все это вещи, которые мы бросим и уйдем.

– Мы захотим бросить и уйти, Фриц… но не сможем. Нам отсюда не выбраться.

– Ну, это мы еще погладим!

Он притянул Янг к себе, убрал с ее узкого лица длинные черные волосы и опять поцеловал. И снова им помешало дребезжанье литавр. Янг рассмеялась и высвободилась из его рук мягко, но решительно. Смех ее был горьким.

– Уже начинается! – сказала она. – Даже поцеловаться спокойно не дадут…

Они спустились по лестнице в маленькую переднюю, где с потолка свисала одинокая лампочка без абажура, и услышали, как доктор Мэй крикнул по-немецки:

– В следующую дверь, коллега. У меня вы не заблудитесь…

– Что он сказал? – удивилась Янг.

– Он по-немецки пригласил нас войти.

Доктор Меркер толкнул дверь и вошел в просторное помещение, в дальнем конце которого висели литавры. В отличие от джонки они были начищены до блеска и подвешены к сверкающей, хромированной трубке, словно только что специально надраенной. Перед ними сидел на стуле доктор Мэй Такун, который при их появлении в знак приветствия поднял щеточки от литавр и выдал такую дробь, что ему позавидовал бы и литаврщик симфонического оркестра. Потом положил щетки на барабан и поднялся им навстречу.

Доктор Мэй Такун, на взгляд доктора Меркера, отнюдь не походил на горького пьяницу. Он был маленький, кругленький и толстощекий, отчего его азиатское лицо казалось еще более округлым и плоским. Определить его возраст было трудно. Только поредевшие седые волосы, свисавшие до плеч, заставляли признать в нем человека пожилого. Но по внешнему виду толстяков обычно трудно сказать, сколько им лет.

Удивление вызвала его одежда: он был в китайском утреннем халате со множеством заплат и в поношенных войлочных домашних туфлях на босу ногу. Подошва левой туфли оторвалась, и из дыры выглядывал большой палец.

– Мой молодой коллега, – начал доктор Мэй Такун, с поклоном обращаясь к доктору Меркеру, – увидев меня, вы наверное подумали: «Вот идиот!» И вы правы! Меня считают сумасшедшим. Но какое это блаженное состояние! На тебя больше никто не обижается. Можно поступать, как тебе заблагорассудится. Можно кричать, рычать, бить время от времени в литавры, ставить пластинки с симфоническими концертами и лупить невпопад по барабану – никому до тебя никакого дела нет. Нет, мне живется вольготно!

Он протянул доктору Меркеру руку, а Янг почтительно поцеловала его в лоб и отдала низкий поклон. Доктор Мэй не выпускал руки Меркера.

– В каком чудесном вы возрасте! Ах, молодость!.. – проговорил он.

– Мне уже тридцать два, доктор Мэй.

– О небо! В этом возрасте мой путь был усыпан цветами. Уже тридцать два! – Он наконец выпустил руку Меркера и обвел помещение широким жестом. – Выбирайте место и садитесь, коллега. Вот это плетеное кресло вас выдержит. Я давно не принимаю гостей. У меня есть стул и кровать – с меня хватит. Мой мир стал крохотным.

Повернувшись, он подошел к шкафу и распахнул обе его створки. Все полки были уставлены бутылками – от джина до водки. Доктор Мэй улыбнулся:

– Я словно прочел ваши мысли, коллега: практики у него нет, пациентов тоже, дохода никакого… откуда же у него деньги на напитки? Мой дорогой доктор Меркер, я здесь, в Яу Ма-теи, больше сорока лет помогал детям рождаться на свет и подписывал документы о смерти ушедших. Я знаю, у кого на какой джонке триппер, у кого туберкулез, а у кого тумор. Стоит мне выбросить за борт пустую бутылку, как это сразу замечают и на другой день у меня на палубе стоит полная. Вот она, благодарность пациентов! Трогательно до слез!

Доктор Меркер промолчал. Осторожно сел в плетеное кресло, которое закряхтело, но его вес выдержало. И сиденье не лопнуло. Янг устроилась на полу, на куче старых матов, некогда узорчатых и ярких, а теперь донельзя ветхих, как и все на этой джонке. Она ушла в себя, и у Меркера появилось чувство, что в присутствии доктора Мэя ее охватила глубокая печаль, смирение и безропотность.

– С чего начнем? – спросил доктор Мэй, в нерешительности стоявший перед своим шкафом. – Называйте первое, что вам на ум взбредет, – у меня есть все! От адского абсента до пряного узо, от метаксы до мексиканской тепильи – кто знает толк в выпивке, тому у меня понравится!

– Виски с содовой, если можно… – сказал Меркер.

– Боже мой, вы что – импотент? Я налью вам целый стакан водки и, если вы не выпьете, буду считать вас никуда не годной пробиркой с кровью… – Доктор Мэй налил два чайных стакана водки – до краев! – один протянул доктору Меркеру, а другой поднес к губам и выпил в один присест, не глотая. – Это возвращает к жизни! – сказал он с удовлетворением и с улыбкой поглядел на Меркера, который отпивал водку из стакана мелкими глотками. Вдруг он посуровел, лицо его сделалось непроницаемым; он сел на низкую табуретку, обтянутую почти совсем вылезшей обезьяньей шкурой, и сложил руки на животе. – Янг сказала мне, что вы заняты прелюбопытнейшими исследованиями.

– Это сильно преувеличено. – Доктор Меркер бросил взгляд на Янг. Она сидела на матах неподвижная, как фарфоровая кукла. – После нескольких таинственных убийств все арестованные убийцы умирали от разложения печени. Полиция подозревает, что за всем этим стоит организация, которая испытывает средство массового уничтожения. Если угодно – новое биологическое оружие. Я сделал анализы печени последней из убийц. Без видимого результата. Я исследовал ее замороженный мозг. Тоже ничего. Это чистая правда! А по официальным каналам прошла версия, будто я напал на след.

– Удачный ход.

– А мне это неприятно.

– Я когда-то был хорошим врачом, – сказал доктор Мэй. – Как давно это было! Сам не знаю, я больше времени не замечаю. И в этом туманном прошлом мне пришлось однажды наблюдать человека, который умер примерно так, как вы сказали. Я сидел рядом и ничем не мог ему помочь. Все мои знания оказались бесполезными. Я понял, что я ничего не знаю. И еще я понял: на моих глазах уничтожили человека. Да еще так, чтобы люди вроде меня в себе разуверились.

– Началось с героина, не так ли? – тихо спросил доктор Меркер.

– Поначалу я тоже так подумал. Но было сделано всего два укола. Героин – первая ступенька. А что последовало за этим – никто не знает.

– Новый, неизвестный наркотик?

– Почему вы спрашиваете?..

– И потом разваливается печень…

– Я расскажу вам то, о чем пока никому не говорил. – Доктор Мэй смотрел на Меркера странным образом округлившимися глазами. – Я чувствую, что должен это рассказать вам… именно вам… и вам одному! Хотите еще водки?

– Лучше не надо.

– А я выпью! – Доктор Мэй потянулся за бутылкой, опять налил полный стакан и опустошил его за один раз.

«Для него вся бутылка – три порции, – подумал Меркер. – Как он до сих пор жив? Какой же у него должен быть организм!» Доктор Мэй облизнул губы.

– Вы очень чуткий человек, – сказал он.

– Почему вы так решили?

– Вы даже не подали виду, что знаете, о ком пойдет речь.

– Я думал, вы сами скажете, доктор Мэй.

– Когда собаки хотят подружиться, они начинают обнюхивать и облизывать одна другую. Нам эти игры ни к чему… Давайте будем откровенны! Так вот: речь пойдет о моей дочери. А если точнее: она в какой-то момент перестала быть моей дочерью. Девушка, жившая рядом со мной, обладала внешностью моей дочери, двигалась, как моя дочь, спала в любимой позе моей дочери… но уже глаза были чужими. Способна ли эта девушка мыслить, я не знал, потому что она не произносила при мне ни слова. Человек, живший рядом со мной и походивший на мою дочь, существовал – и больше ничего. Он жил, но не думал и не разговаривал.

И вот произошел этот дикий случай. Ни с того ни с сего, безо всякой видимой причины. Она вдруг взяла и подожгла в девяти местах мою джонку. На которой родилась. На которой прошла вся ее жизнь. Которая была средоточием ее существования! Она словно устроила со мной бег взапуски. Едва я успел погасить огонь в двух местах, она подожгла еще в двух! Я хотел скрутить мою дочь; но она изо всех сил отбивалась, кусалась, колотила руками и ногами куда попало, а когда я ее все-таки ухватил сзади, все время выкрикивая ее имя и стараясь успокоить, она выхватила из-под платья кинжал! С ужасной улыбкой! С дьявольской улыбкой! С потусторонней улыбкой! Ударить меня ей не удалось, хотя для меня это было бы скорее всего наилучшим исходом… я же в полнейшем отчаянии ударил ее ребром ладони по шее и оглушил. Погасив горевшую джонку, я снес ее вниз и сделал несколько стабилизирующих уколов.

Доктор Мэй поглядел на давно не мытый пол и вздохнул.

– С этого дня я держал ее взаперти, как дикое животное. Она убила бы меня при первой же возможности! Моя маленькая дочь Мэйтин! А эта чудовищная, холодная улыбка больше никогда не сходила с ее губ. Какие красивые у нее были губы…

– Все задержанные полицией убийцы тоже улыбались – до самой своей смерти. И тоже не разговаривали.

– Это я совсем недавно узнал от Янг Ланхуа и четверо суток пял как сумасшедший! – Доктор Мэй потер ладонями свое распухшее лицо. – Все сходится! Не знаю, была ли Мэйтин первым звеном в этой цепи? И сколько всего было таких улыбающихся монстров? И сколько существует на сегодняшний день? Кто скажет точно? Насилие и смерть такие же постоянные спутники жизни в Гонконге, как и тысячи уличных торговцев. Короче говоря, коллега: Мэйтин умерла в своей клетке, вон там, в соседней комнате. Я вам потом ее покажу, я оставил в ней все как было. Да… Я настоял на том, чтобы ее вскрыли. Я хотел увидеть своими глазами, что именно в ней разрушено. В отделении патологии я познакомился с молодым, весьма любезным врачом – он во всем пошел мне навстречу. Я присутствовал при вскрытии. Знаете ли вы, что это значит для отца? Я выл как собака, с которой живьем сдирают шкуру. Но я выдержал все! Врачи в больнице «Вонг Ва» были очень предупредительны. Особенно молодой старший хирург, доктор Ван Андзы.

– Скажите, пожалуйста, – сухо проговорил доктор Меркер, – значит, он уже тогда там работал.

– Сегодня он главный врач…

– Знаю. Мы вместе с ним изучаем эти таинственные случаи. У доктора Вана отличная репутация, но он, по-моему, излишне честолюбив. И оскорблен тем, что подключили специалиста из Европы, белого.

– Ничего не могу сказать. Тогда он был сама любезность… Итак, ничего особенного мы не обнаружили. За исключением совершенно распавшейся печени. Но больная печень не может повлиять на развитие личности и превратить человека в улыбающееся дикое животное. Загадка осталась загадкой, и тайна – тайной! В теле Мэйтин не нашли никаких следов героина и никаких других ядов.

– Потому что это неизвестный нам яд!

– Любой яд оставляет следы! – Доктор Мэй уставился на Меркера. – Вы о чем-то догадываетесь, коллега? Я вас умоляю, скажите – что? Я живу одной надеждой: что кто-то раскроет эту тайну. Вы – моя самая большая, может быть последняя, надежда! Вам что-то известно! Пусть Тинь и использует свои трюки, но должны же вы знать больше, чем он, догадываться о чем-то… – Доктор Мэй встал. – Показать вам портрет Мэйтин? Ангел – вот как сказали бы о ней на вашей родине. Цветок персика, вот как я ее называл! Фриц, умоляю: помогите мне…

– Я подозреваю, что был использован газ, – сказал доктор Меркер, его горло вновь предательски пересохло, – но не в состоянии ничего доказать. Ни-че-го! Это просто мысль… не исключено – пустая.

– Газ, – протянул доктор Мэй. – О небо, я упустил это из виду. Газ! Я буду молиться на вас, Фриц… – Он бросился к столу, схватил бутылки виски и коньяка, поставил их на пол возле своей табуретки. – Ничего не говорите больше и не пытайтесь меня остановить: я буду пить, пока не свалюсь!

– Это для вас единственный смысл жизни, доктор Мэй?

– Да. А что мне остается?

– Пятнадцать тысяч пациентов на трех тысячах джонок Яу Ма-теи.

– Я больше не врач.

– Вы никогда, слышите, никогда не перестанете быть врачом! Или вы никогда им не были! Не были врачом по призванию!

– А вы сами, Фриц? А?! Умничаете тут, а сами собираетесь спрятаться в кустах. Чем вы сейчас занимаетесь? Над чем трудитесь? Янг рассказала мне, что вы торчите целыми днями за микроскопом и разглядываете тропические вирусы. Согласен, дело хорошее. Если вам повезет, вы сделаете открытие, которое спасет сто тысяч людей! Согласен, без людей науке не обойтись… Но какой этом прок, если не будет врачей на передней линии фронта? В кварталах бедноты, в Плавучем городе, в трущобах Коулуна, в пустынях и в джунглях. Я смотрю на вас, Фриц, и, поверьте, я не ошибаюсь: вы рождены для этого! Вам место на передовой!

– Я здесь в командировке от гамбургского Института тропиков. – Доктор Меркер отпил немного водки. У него это был всего первый стакан, а Мэй налил себе уже четвертый. – Все, о чем вы говорили, в первую очередь относится лично к вам!

– Я развалина, Фриц.

– Вы сами себя таким сделали.

– Гниющее судно не отполируешь. Оно будет гнить изнутри! Гниль она гниль и есть, Фриц! Я сдался.

– А как же люди, которые в вас нуждаются?

– Они приплывают ко мне каждый день. Вот уже несколько лет. Да, трогательная картина. Их сампаны окружают мою джонку и они все выходят на палубы. И видят, что я беспробудно пью кланяются и уплывают. И так день за днем… несколько лет..

– И это не заставляет вас собраться? Не придает сил?

– Я не могу! – Доктор Мэй вытянул свои руки. – Мои руки бесчувственны, я забываю названия болезней и лекарств, которые необходимо прописать! Алкоголь… Но завтра опять на джонку приплывут пациенты и будут умолять о помощи.

– Вы позволите мне заняться вашим здоровьем, доктор Мэй?

– Нет! – Боитесь снова стать отличным врачом?

– Позвольте мне вести такую жизнь, к которой я привык, Фриц! – Он наклонился, поднял с пола бутылку виски, поднес горлышко ко рту. – Оставайтесь у меня на ночь, – сказал он, переводя дыхание. – Убедитесь сами, что здесь будет завтра утром. Я никогда не мог подумать…

– О чем?

– Что я действительно увижу человека, о встрече с которым только и мечтал все эти годы. Когда Янг сказала, что этот человек вы, я обозвал ее глупой гусыней. А когда она продолжала меня уговаривать, я прикрикнул на нее: «Заткнись, похотливая кошка! Если хочешь, переспи с ним, а от меня держи его подальше!» Теперь вот вы сидите передо мной, Фриц, и сердце мое отогревается. Никаких эмоциональных причин для этого нет. Это просто чувствуешь, и все. А у вас какое чувство?

– Прямо противоположное! – Доктор Меркер встал и прошелся по комнате. – Меня раздражает, что здесь все пришло в упадок! Что здесь пахнет гнилью и дохлой рыбой! Что вы здесь заплесневели. Посмотрите на свою левую туфлю. Порванная, из нее пальцы выглядывают… стыд и срам! Почему вы поставили на себе крест, доктор Мэй?

– Вы задаете такие вопросы… А знаете почему? Потому что вы – воплощенное здоровье! Фриц, выходите из дела…

– В каком смысле? – удивленно спросил доктор Меркер.

– Разве вы не можете расторгнуть контракт с Институтом тропиков?

– Расторгнуть? Нарушить? Разорвать? Тогда я окажусь на улице. С какой же стати?

– Да, с какой стати? Бросить службу… – Доктор Мэй отпил из бутылки несколько глотков и громко рыгнул. – Фриц, я подарю вам мою джонку…

– Этого подарка я не приму, доктор Мэй. – Меркер посмотрел на Янг. Она все еще неподвижно сидела на старых матах. Лишь по тому, как поднималась и опускалась ее грудь, было заметно, что дышит, что она жива. – А ты что молчишь?

– Я люблю тебя, – спокойно проговорила она.

– Разве этого мало! – воскликнул доктор Мэй. – Я же говорю: вы любимец фортуны, Фриц! Перед вами отворились все врата блаженства! Вас полюбила Янг… а ведь вы не китаец! – Он снова обвел комнату широким жестом. – Все принадлежит вам, Фриц! Я однажды сказал: когда я напьюсь до смерти, выведите мою джонку в море и затопите. С моим недостойным трупом на борту. А теперь она принадлежит вам. Что вы вытаращили глаза? На этом судне есть огромные сокровища! Пойдемте, я покажу их вам.

Доктор Мэй пошел первым. Меркер – за ним. Его поразило царившее повсюду запустение. Все было покрыто пылью и паутиной, мебель сломана, деревянные панели подточены червями, по ним ползали тараканы, из угла в угол шмыгали крысы.

И еще одна удручающая картина: рентгеновский кабинет. За диванчиком, обтянутым позеленевшей от плесени кожей, давно устаревшая аппаратура. В углу генератор, даровавший некогда ток, – весь в ржавчине.

В другом помещении прежде была приемная доктора Мэя. И здесь кожаный диванчик со вспоротым верхом. У стены проржавевший металлический шкаф для инструментов и лекарств. На столике стерилизатор, покореженный и со вмятинами. Но самое тяжелое впечатление оставлял письменный стол, занимавший целый угол. На нем валялись груды полуистлевших историй болезни, засвеченных рентгеновских снимков, старых журналов, рецептурных книжек, два картотечных ящика с изгрызенными крысами карточками и фотография молодой красивой китаянки с трехлетней девочкой на руках.

Доктор Мэй взял фотографию в багете и протянул Меркеру.

– Они были счастьем моей жизни, – тупо проговорил он. – Понимаете теперь, почему я запил.

– Нет!

– Знаю, знаю… врачебная этика и тому подобное! Если бы у меня было столько сил, как у мамонта, но… После смерти Мэйтин я рухнул. – Он сел за стол и принялся доставать из ящичков картотеки одну истерзанную карточку за другой. Наморщив лоб, называл имена и швырял карточки в сторону. – Все они мертвы, а я еще жив. Зачем я живу, для чего? Одно лишь заставляет меня не уходить из жизни: я хочу увидеть человека, который отнял у меня мою Мэйтин! Он и человек, на совести которого все эти преступления, – одно и то же лицо! – Доктор Мэй поднял голову. – Помогите мне, Фриц. Я умоляю вас…

– Я сделаю все, что в моих силах, – выдавил из себя доктор Меркер.

– За рабочим столом в клинике «Куин Элизабет» это вам не удастся. Вы должны быть здесь! Среди «водных китайцев». Вспомните о Мэйтин и двух ее друзьях. Мэйтин вернулась на джонку, чтобы умереть. А ее друзья пропали навсегда. И не они одни…

– Как вас понять?

– После Мэйтин на суше исчезли еще три девушки и семь юношей.

– И никто ничего не предпринял? – ужаснулся доктор Меркер.

– Что может «водный китаец» на суше? На твердой почве он беспомощен. Где ему искать пропавших? Город с его улицами и переулками для него все равно что лабиринт.

– А полиция?

– Полиция! – Доктор Мэй махнул рукой. – Приняла заявление о пропаже человека, зарегистрировала его – и взятки гладки. Ну допустим, сошел на сушу какой-то «водный китаец», а обратно не вернулся. Где полиции его искать? Никто его не знает, никто его не видел, а если и видел – не скажет. Кто ищет выбежавшую из подвала крысу? Человек привыкает даже к тому, что к нему относятся как к мусору.

– Как это страшно, доктор Мэй.

– Вы, европейцы, никогда не поймете это до конца. Что такое жизнь вообще? Продемонстрируем это на примере из совершенно неожиданной области – из гастрономии. Каких-то несколько лет назад одним из тончайших деликатесов в лучших китайских ресторанах были обезьяньи мозги. Ну, возразите вы, нечто подобное есть и у нас. Мы едим коровьи мозги, жареные. Вот тут-то и пролегает грань отличий. До специального запрета правительства китайские гурманы вкушали обезьяньи мозги в сыром виде – причем от живых обезьян.

Сначала обезьяну напаивают сладким крепленым вином, потом усаживают под стол специальной конструкции – она как бы зажата в тиски, только черепная коробка возвышается над столешницей. Длинным острым ножом одним-единственным умелым ударом срезают макушку, и мозг открыт. Желающие подходят с ложками в руках и начинают лакомиться живой, пульсирующей массой – пока не вычерпывают все!

Доктор Мэй криво улыбнулся.

– Как бы вас не вырвало, Фриц! Я сам неоднократно был свидетелем подобных угощений и свободно могу назвать вам ряд лучших ресторанов Коулуна, где всего несколько лет назад это «блюдо» постоянно было в меню. Это мироощущение вам всегда будет чуждо, разве я не прав? И тогда встает вопрос: как же мы относимся к смерти?! И животного, и человека? Работать в уголовной комиссии, расследовать убийства – в этом есть что-то противоестественное!

– Я слушаю вас и диву даюсь! – хрипло проговорил охваченный ужасом Меркер. – Я ничего такого не знал.

– Конечно, не знали. Вы всегда видели Гонконг таким, каким он выглядит на глянцевых открытках! Но Гонконг состоит не только из шикарных гостиниц и сверкающих огнями торговых залов, паромов с оркестрами, сказочных плавающих ресторанов, небоскребов, где пускаются в оборот миллиарды, и банков, где отмываются миллиарды «черных» денег. Гонконг это еще и тренировочная площадка, где разминаются перед прыжком в ад. – Доктор Мэй взглянул на Меркера, скосив глаза. – Вы уже думаете: надо бросить все и поскорее бежать в Гамбург…

– Нет! Я останусь! – твердо проговорил доктор Меркер.

– Из-за Янг!..

– В том числе! Я буду жить на солнечной стороне Гонконга.

– Слишком поздно! Теневая сторона вас уже поглотила. Избежать борьбы вам уже не удастся. Вы скоро в этом убедитесь: вас просто-напросто заставят вступить в схватку! Разве что вы уедете из Гонконга.

– Бежать? Никогда!

– Тогда станьте спиной к стене и отбивайтесь. – Доктор Мэй опустил голову. – Если наши тайные враги узнают, что Янг вас полюбила, они сделают ее своей очередной жертвой.

– Ей нужно немедленно скрыться из Гонконга – в Штаты, в Европу!

– А вот этого вам никогда не добиться! Скорее вы выпьете целое море. – Доктор Мэй пожал толстыми плечами. – Фриц, вы уже впутались в дело. И выйти из игры не сможете. Переночуйте у меня. Завтра утром увидите моих пациентов. В задней комнате есть одна вполне сносная кровать. Она ваша! И пусть она станет первым ложем вашей с Янг любви. Я хочу, чтобы вы стали братом для нас, «водных китайцев». И пожалуйста, не сердитесь на меня, если что не так: вы сами видели, сколько я сегодня выпил…

Ночью, между долгими поцелуями и попытками унять сладострастную истому, Янг прошептала:

– Завтра я сниму фотографию со стены… можешь порвать ее, если хочешь…

Это было больше чем признание в любви. Она вручала ему свою жизнь…