"Драконья погибель" - читать интересную книгу автора (Хэмбли Барбара)

Глава 5

– Так это и есть твоя Драконья Погибель?

При звуках голоса Зиерн Дженни приостановилась в наполненной голубыми сумерками каменной прихожей охотничьего домика чародейки. Отсюда, из полумрака, маленькая гостиная сияла, как освещенная сцена: тонкий розовый газ одеяния Зиерн, бело-лиловый камзол Гарета, рукава, чулки, розово-черный ковер под ногами – все, казалось, пылало оттенками цветного стекла в янтарном свете лампы. Инстинкты Уинтерлэнда толкнули Дженни в тень. Никто не видел ее.

Зиерн поднесла хрустальный кубок к одной из ламп на камине, наслаждаясь кроваво-красными искрами, зажегшимися в вине. Потом улыбнулась насмешливо.

– Должна сказать, что я бы предпочла вариант из баллады.

Гарет, сидящий в одном из кресел слоновой кости с позолоченными ножками по ту сторону столика для вина, только поглядывал несчастливо и сконфуженно. Ямочки на щеках Зиерн заиграли, розовые губы, казалось, потемнели, и чародейка, откинув угол вуали, подняла голову. Гребни из хрусталя и оникса блеснули в темно-каштановых волосах.

Гарет все еще молчал. Продолжая улыбаться, Зиерн с небрежной грацией приблизилась к юноше – так, чтобы он оказался в ауре ее аромата. Свет лампы прыгнул с хрустальных граней на камзол Гарета и на его невольно задрожавшие руки.

– Так ты даже не собираешься поблагодарить меня за встречу и гостеприимство?

Испытывая ревность к огромной колдовской власти Зиерн, Дженни старалась не давать волю чувствам, но еще на переправе была поражена молодостью колдуньи. С виду Зиерн вполне могла сойти за двадцатилетнюю, но по въедливым женским подсчетам, от которых Дженни удержаться не смогла, хотя и корила себя за это, получалось, что чародейке никак не менее двадцати шести лет. «Где есть зависть, там не может быть учения,– сказала тогда себе Дженни.– Во всяком случае, следует воздать этой девушке должное».

Но теперь в душе ее шевельнулась злость. Близость Зиерн к Гарету, нежная рука, с бесцеремонной интимностью легшая на плечо юноши, так что кончики пальцев едва не касались его шеи под кружевным воротником, – все говорило о расчетливом искушении. Помня рассказы Гарета и видя его напряженное лицо, Дженни понимала, что мальчик борется изо всех сил против чар любовницы своего отца. Судя по выражению лица Зиерн, эти попытки ее забавляли.

– Леди… леди Дженни?

Она быстро обернулась, услышав исполненный сомнения голос. Лестница (как и все лестницы охотничьего домика) была заключена в ажурные переплетения резного камня; в рваных тенях Дженни различила фигурку девушки лет семнадцати. Миниатюрная, чуть выше самой Дженни, девушка была похожа на роскошно одетую куколку; прическа – утрированное подобие прически Зиерн, волосы окрашены в пурпур и седину.

Девушка присела в реверансе.

– Меня зовут Трэй, Трэй Клерлок.– Она бросила нервный взгляд на две фигуры в ярко освещенной гостиной и оглянулась, как бы опасаясь, что кто-то еще из гостей Зиерн мог подкрасться по лестнице и подслушать.– Пожалуйста, не поймите меня неправильно, но я принесла вам платье к обеду, если оно, конечно, вам понравится.

Дженни оглядела собственный костюм из красновато-коричневой шерсти с рукавами под шелк, обрамленными красно-голубой вышивкой. Из уважения к обычаям, требовавшим, чтобы женщина из высшего света не появлялась ни перед кем простоволосой, она надела еще и вуаль из белого шелка, когда-то привезенную Джоном с востока. В Уинтерлэнде это считалось бы королевским нарядом.

– Это так необходимо?

Трэй Клерлок взглянула на нее столь обескураженно, словно забыла зазубренные с детства уроки этикета.

– Во всяком случае, желательно,– прямо ответила она.– Мне-то, в общем, все равно, но… люди у нас при дворе такие бессердечные, особенно если кто-то не так одет. Извините,– добавила она поспешно и, покраснев, вышла из пестрой лестничной тени. Только теперь Дженни заметила, что девушка держит узел из черного и серебряного атласа и целое облако газовых вуалей, из глубины которого мерцают многочисленные блестки.

Дженни поколебалась. Обычно условности высшего света никогда ее не беспокоили, да и род занятий не очень-то располагал к этому. Зная, что ей, может быть, придется предстать перед королем, она захватила из Уинтерлэнда лучший костюм, какой у нее был, – собственно говоря, единственный свой парадный костюм. Дженни прекрасно понимала, что выглядит он весьма старомодно, но мнение других ее не интересовало.

Однако с того момента, как они сошли с плота на туманный вечерний берег, она почувствовала себя гуляющей среди скрытых ловушек. Зиерн и ее небольшая банда придворных были с ней вежливо-обходительны, но во взглядах их и в легких движениях бровей Дженни чувствовала насмешку. Это раздражало и приводило в замешательство, заставляя вспомнить времена, когда над ней, девчонкой, любила потешаться деревенская ребятня. И вот теперь, как в детстве, Дженни вновь ощущала болезненный страх перед этой жестокой ребячьей забавой.

Мелодичный смех Зиерн отдался в прихожей.

– Ручаюсь, он озирался в поисках скребка для обуви, когда переступил порог… Я не знала, предложить ли ему комнату с кроватью или же с охапкой прекрасного комфортабельного сена на полу – сам понимаешь, гостеприимство требует, чтобы гость чувствовал себя как дома…

На какой-то момент Дженни в силу вечной своей настороженности заподозрила, что предложение сменить костюм могло быть частью плана, имевшего целью выставить ее на посмешище. Но обеспокоенные глаза Трэй выражали искреннюю заботу о ней и немного о себе самой – девушка явно не желала, чтобы гостья оказалась в дурацком положении. Дженни прикинула, что будет в случае отказа. Не стоило начинать с вражды. Все-таки она выросла в Уинтерлэнде, и все ее инстинкты нашептывали о необходимости принять защитную окраску.

Дженни протянула руку к скользкой охапке атласа.

– Вы можете переодеться в комнатке под лестницей,– предложила Трэй с облегчением.– До вашей комнаты далеко идти.

– До вашего дома, надо полагать, идти еще дальше,– заметила Дженни, берясь за щеколду неприметной двери.– Вы что же, прибыли только за этим?

Трэй взглянула на нее с непритворным удивлением.

– О нет! Когда Зиерн узнала о возвращении Гарета, она велела всем явиться на званый обед: моему брату Бонду и мне, Прекрасной Изольде, Каспару Уолфриту, Мэрривину Лонгклиту и другим. Я всегда прихватываю два-три разных костюма к обеду. Я имею в виду: трудно знать заранее, что тебе вздумается надеть.

Она была совершенно серьезна, и Дженни подавила улыбку.

Девушка продолжала:

– Немножко длинновато, но цвета, мне кажется, как раз ваши. Здесь, на юге, одни лишь служанки ходят в коричневом.

– Вот как?– Дженни коснулась складок своего костюма, в самом деле приобретшего оттенок корицы в отсветах, падающих из гостиной.– Благодарю вас, Трэй, и… Трэй! Могу я вас просить еще об одном одолжении?

– О, конечно!– с готовностью отозвалась девушка.– Я готова помочь…

– Да нет, с костюмом я справлюсь сама. Джон… лорд Аверсин… должен спуститься сюда с минуты на минуту…– Она приостановилась, с тревогой размышляя о несколько старомодном коричневом бархате его камзола и домашнего плаща. Нет, здесь она уже ничего не могла поделать. Дженни потрясла головой.– Попросите его задержаться, если получится.

Комната под лестницей была маленькой и носила следы торопливых переодеваний и еще более торопливых романтических встреч. Разбираясь с нарядом, Дженни ясно слышала, о чем беседуют собравшиеся в холле придворные, ожидая, когда их пригласят к обеду. Обострившимся слухом она улавливала суматоху в зале по ту сторону гостиной: перебранку слуг относительно постилания шести скатертей в честь Гарета и обрывки наставлений о надлежащей подаче блюд. Девушки то и дело начинали смеяться, но на них тут же прикрикивал дворецкий. Чуть ближе сплетничали и зубоскалили гости:

– …а что ты еще можешь сказать об особе, которая носит эти ужасные дымчатые рукава да еще и гордится ими!..

– Да, но при свете дня! При людях! С собственным мужем!..

– Ну конечно, заговор гномов…

– А слышал, почему у гномов носы плоские?..

Еще ближе мужской голос спросил со смехом:

– Гарет, а ты уверен, что привел того самого человека? Я имею в виду, не ошибся ли ты адресом и не пригласил ли кого-то совершенно другого?

– Ну… э-э…– Гарета буквально разрывало между преданностью друзьям и страхом насмешек.– Полагаю, ты бы назвал его чуточку неотесанным, Бонд…

– Чуточку?– Человек по имени Бонд звучно расхохотался.– С тем же успехом можно сказать, что дракон чуточку опасен или что старина Поликарп чуточку пытался тебя убить. А ты привел эту дубину ко двору! Отец будет тебе очень признателен.

– Гарет!– Внезапная озабоченность прозвучала в живом голосе Зиерн.– Но ты, я надеюсь, хоть потребовал у него верительные грамоты? Членство в Гильдии Драконьих Погибелей, Доказательства Убийства…

– Свидетельство от Спасенных Дев,– подхватил Бонд.– Или та, что с ним, это и есть одна из спасенных?

Дженни скорее почувствовала, чем услышала, чью-то крадущуюся поступь на лестнице над головой. Неслышные и твердые мужские шаги. Вот он остановился точно так же, как недавно остановилась она сама – на верхней ступеньке, откуда так хорошо просматривается гостиная… Дженни торопливо принялась натягивать жесткие нижние юбки, а тот, наверху, стоял молча, прячась в рваных тенях резной решетки.

– Ну конечно!– вскричал Бонд в озарении.– Он прихватил с собой деву, потому что никто больше в Уинтерлэнде не смог бы прочесть Свидетельства о Смерти Дракона. Взаимная выгода, видите ли…

– Ну, если спросить меня,– мурлыкнул еще один женский голос,– то уж дева здесь совсем ни при чем.

Зиерн высокомерно усмехнулась:

– Возможно, что и дракон тоже.

– При свете дня ей дашь все тридцать,– добавил кто-то.

– Ну не будь столь придирчив,– одернула гостя Зиерн.– Спасение было так давно…

Из-за взрыва хохота Дженни не могла бы сказать точно, но, кажется, тот, что стоял на лестнице, беззвучно ретировался. Зиерн продолжала:

– Я думаю, если уж твоей Драконьей Погибели было необходимо прихватить с собой женщину, то он мог бы выбрать кого-нибудь покрасивее, а не эту гномоподобную коротышку. Ей, по-моему, и вуаль-то не нужна, она и волосами может завеситься.

– Возможно, потому она ее и не носит.

– Если вы решили заняться благотворительностью, принц…

– Она не…– начал негодующий голос Гарета.

– О Гарет, не принимай все так близко к сердцу!– послышался дразнящий смех Зиерн.– Это так утомляет, дорогой, и, кроме того, прибавляет морщин. А ну-ка улыбнись! Мы же просто шутим… Но если мужчина не обладает чувством юмора, он может легко впасть в более серьезный грех – к примеру, начнет есть салат рыбной вилкой. Уж не думаешь ли ты…

Дрожащими руками Дженни натянула вуаль, но прикосновение жесткого газа к лицу вызвало почему-то новую вспышку гнева и ребяческой обиды. Человеческие отношения всегда интересовали Дженни – даже эти, насквозь проникнутые искусственностью и злобой. Многие странности в характере Гарета становились теперь вполне объяснимы. Но насмешки хозяйки и гостей настолько задели Дженни за живое, что толкнули на неожиданное озорство – беззвучно выскользнуть из каморки под лестницей и незамеченной присоединиться к злословящим придворным.

Лампы в холле сияли. Посреди толпы восторженных почитателей царила Зиерн, как бы опыленная сверканием бриллиантов и кружев.

– Вот что я вам скажу,– говорила она.– Сколько бы золота ни пообещал Гарет в награду благородному драконоборцу, мы можем предложить ему нечто большее. Мы познакомим его с благами цивилизации. По-моему, это звучит неплохо. Он нам убьет дракона, а мы научим его пользоваться вилкой.

Ответом был одобрительный смех. Дженни заметила, что вместе со всеми засмеялась и Трэй, правда, без особого воодушевления. Стоящий неподалеку от нее мужчина был, видимо, ее брат Бонд – такой же изящный и хрупкий; один из локонов его белокурых волос, продуманно выпущенный на кружевной воротник, был голубого цвета. По сравнению с игрушечной грациозностью Бонда Гарет выглядел еще более неуклюжим и подавленным. Лицо его выражало крайнюю растерянность и печаль.

Возможно, дело заключалось еще и в том, что Гарет был на сей раз без очков, несомненно, считающихся здесь чудовищным неприличием. Во всяком случае, он смотрел на причудливую резьбу стропил, на мерцание шелковых ламп и на лица друзей с таким недоумением, словно внезапно перестал их узнавать.

А Бонд продолжал изощряться:

– Ужель твоя Драконья Погибель столь же велика, как Шелкодрал Блистательный, поразивший Пурпурно-Алого-В-Полоску Дракона Золотистых Лесов в царствие Круголива Благосостоятельного?.. Или это было при Кусолокте Безуспешном? Просветите меня, принц!

Но до того, как бедняга Гарет смог что-либо ответить, Зиерн воскликнула вдруг: «Моя дорогая!» – и поспешила к Дженни, простирая маленькие белые руки из кремовой пены кружев. Улыбка ее была нежной и приветливой, как будто она встречала лучшую подругу, с которой давно уже не виделась.

– Моя дражайшая леди Дженни, извините, что я не сразу вас заметила! Вы выглядите блестяще! Неужели наша милая Трэй одолжила вам черное с серебром? Как это великодушно с ее стороны…

В обеденном зале прозвучал колокол, и музыканты на галерее начали играть. Зиерн взяла Дженни за руку, и гости прошли в зал – – первыми, по южному обычаю, женщины, затем мужчины. Дженни огляделась, ища глазами Джона, но его нигде не было. Сердце испуганно екнуло при мысли, что придется остаться среди них одной.

А легкий танцующий голос продолжал:

– Ах да, вы ведь тоже колдунья, не так ли?.. Знаете, я не получила должного образования, но у меня врожденный дар волшебства. Вы обязательно должны мне рассказать, как вы зарабатываете на жизнь с помощью магии. У меня самой никогда не возникало такой необходимости…

Насмешливые взгляды придворных щекотали спину Дженни, как острия ножей.

И все же мелкие уколы Зиерн, несмотря на всю их обдуманность, цели не достигали. Дженни скорее готова была злиться на нее за бесцеремонное искушение Гарета, чем за насмешки в свой адрес. Высокомерие она предвидела – грех этот был свойствен магам. Дженни и сама становилась его жертвой не меньше других. Кроме того, она ясно ощущала огромную колдовскую власть Зиерн. Но эти мелочные придирки были скорее достойны девчонки, пытающейся скрыть свою неуверенность.

«Странно,– подумала Дженни.– С чего бы это Зиерн быть неуверенной?»

Опустившись на свое место, она медленно оглядела стол, похожий на зимний лес – снежный лен скатертей и хрустальные сосульки канделябров. Каждая серебряная тарелка была выложена золотым узором и окружена с флангов дюжиной вилочек и ложечек – сложным арсеналом этикета. Все эти молодые придворные в их раздушенном бархате и тугих кружевах явно были рабами хозяйки, каждый стремился вступить в диалог с ней, а не с соседом. Вообще все в этом изящнейшем охотничьем домике было посвящено Зиерн: от вензеля, вырезанного по углам на потолке, до искусного бронзового литья статуи рогатой богини любви Хартемгарбес в нише у двери. У идола было лицо Зиерн. Даже плывущая с галереи нежнейшая музыка гобоев и еще каких-то сложных инструментов, напоминающих шарманку, казалось, провозглашала, что Зиерн не выносит ничего, кроме совершенства.

Откуда тогда эта неуверенность, граничащая со страхом?

Дженни всмотрелась в Зиерн с любопытством врача, пытаясь понять эту странную девчонку. Глаза их встретились, и Зиерн, конечно, заметила сочувственный вопрос во взгляде гостьи. На секунду золотистые очи хозяйки сузились; насмешка, злоба и гнев шевельнулись в их глубине, но затем нежная улыбка вернулась и Зиерн спросила:

– Что же вы ни к чему не притрагиваетесь, дорогая? Или в Уинтерлэнде не пользуются вилками?

Внезапно легкое смятение возникло в арке, ведущей в зал. Один из музыкантов на галерее извлек нестерпимо фальшивую ноту из своей шарманки, остальные, запнувшись, смолкли.

– Ну надо же!– произнес голос Аверсина, и головы над сверкающим столом повернулись, как на грохот оброненной тарелки.– – Опять опоздал!

Он ступил в восково светлый зал с легким побрякиванием кольчужных заплат и приостановился, осматриваясь. Очки просияли, как оправленные в сталь луны. На Джоне снова был дорожный отороченный волком камзол, весь в металлических шипах и бляхах, потертые кожаные штаны и покрытые многочисленными шрамами башмаки. Его пледы были отброшены за спину на манер плаща, почищенные, но обтрепанные и мятые. В глазах светилось озорство.

Гарет на другом конце стола помертвел, а затем зарделся до корней своих редеющих волос. Дженни со вздохом закрыла глаза и подумала обреченно: «Джон!..»

Он бодро прошествовал в залу и отвесил приветственный поклон всей честной компании. Придворные за столом все еще не могли произнести ни слова. В большинстве своем они предвкушали появление этакого деревенского братца, который бы позабавил их безуспешными попытками следовать правилам приличия, а в залу вошел варвар, даже и не подозревающий о существовании каких бы то ни было правил.

Дружески кивнув хозяйке, он опустился на свое место – по левую руку от Зиерн (Дженни сидела справа). Оглядел с недоумением арсенал принадлежностей по обе стороны тарелки и с безупречной аккуратностью и изяществом приступил к еде с помощью рук.

Зиерн опомнилась первой. С шелковой улыбкой она взяла рыбную вилку и предложила ее Джону.

– Позвольте дружеский совет, милорд. У нас здесь несколько иные нравы…

Леди, сидящая в дальнем конце стола, прыснула. Джон посмотрел на Зиерн с нескрываемым подозрением. Та наколола на вилку устрицу и вручила ему. Джон расцвел в улыбке.

– А, так вот они для чего!– сказал он с облегчением. Снял пальцами устрицу с зубцов и откусил от нее деликатнейшим образом. С чудовищным северным акцентом, какого Дженни и дома-то ни разу не слышала, он добавил:

– Я вот думаю: только приехал, а уже вызван на поединок местной ведьмой. Да еще и незнакомое оружие. Я прямо робею.

Сидящий слева от него Бонд Клерлок поперхнулся супом, и Джон дружески ахнул его по спине.

– Помню я,– продолжал он, жестикулируя вилкой, а свободной рукой выбирая очередную устрицу,– раскопали мы однажды в подвале целый ящик таких вот штуковин – тоже все разные, как эти… Ну, когда топили баню по случаю свадьбы кузины Кэт. И ведь так и не додумались, для чего они, – даже папаша Гиеро (отец Гиеро, наш священник). А тут как раз с холмов напали бандиты, так мы заложили все это добро в баллисту вместо камня – и метнули разом. Одного бандита уложили наповал, а остальные ускакали через вересковую пустошь, все утыканные этими самыми штуковинами…

– Я так поняла,– холодно проговорила Зиерн, в то время как вдоль стола катились сдавленные смешки,– что свадьба вашей кузины была весьма выдающимся событием, раз вы топили по этому случаю баню.

– Да я думаю!– Лицо Аверсина, обычно замкнутое и настороженное, раздвинулось в умопомрачительной улыбке.– Она выходила за одного парня с юга…

Вполне возможно, подумала Дженни, что за этим столом в первый раз слушают не Зиерн, а кого-то другого, и, судя по опасному мерцанию в глазах колдуньи, ей это не очень-то нравится. Но давящиеся смехом придворные были уже вовлечены в круг грубоватого обаяния Аверсина; его варварство обезоруживало их, а подробности чудовищной полупридуманной байки о замужестве его кузины доводили до беспомощных нечленораздельных всхлипов. На минуту Дженни даже ощутила злорадство при виде растерянности Зиерн – той самой Зиерн, что совсем недавно высмеивала Гарета за отсутствие чувства юмора. Впрочем, Дженни быстро совладала с собой и сосредоточила внимание на своей тарелке. Если уж Джон решил отвлечь их на себя, чтобы дать ей спокойно закончить трапезу, то самое меньшее, что она могла сделать, – это не дать его попыткам пропасть втуне.

По ту сторону стола Трэй сказала мягко:

– Не такой уж он и дикий. По балладам Гарета я представляла его иначе – стройным и миловидным, как статуя бога Сармендеса. Но я полагаю,– добавила она, вынимая мясо из эскаргота специальными щипчиками, чтобы подсказать Дженни, как это делается,– было бы чрезвычайно утомительно проделать долгий путь из Уинтерлэнда с человеком, который только и знает, что «озирает дол орлиным оком», как об этом говорится в песне.

Несмотря на неодобрительные взгляды Зиерн, ее верный кавалер Бонд утирал слезы смеха, стараясь, правда, не повредить косметику. Даже слугам приходилось прилагать изрядные усилия, чтобы сохранить бесстрастное выражение на лицах, подавая жареного павлина, вновь облаченного в блистанье собственных перьев, и дымящуюся оленину в сливках.

– …а жених хотел повесить одежду и начал искать эти ваши деревяшки вроде тех, что в моей комнате,– невозмутимо продолжал Джон.– Не нашел, ну и повесил все на стояк для кольчуги. И черт меня возьми, если кузина Кэт, поднявшись среди ночи, не приняла одежду за бандита и не проткнула мечом…

«Нет, появись Джон в обличье из баллад Гарета,– подумала Дженни,– он бы не имел и половины такого успеха». Дьяволенок озорства, сидящий в нем, околдовал всех точно так же, как околдовал в свое время саму Дженни. Конечно, Джон не смог бы удержаться от подобной выходки, чтобы защитить себя от насмешек этих щеголей, но то, что выходка его вызвала такой восторг, заставляло Дженни думать лучше о придворных Зиерн.

В молчании она закончила трапезу и удалилась из-за стола никем не замеченной.

– Дженни, подожди!– Высокая фигура отделилась от толпы светлых камзолов и поспешила к ней через холл, споткнувшись по дороге о подставку для ног.

Дженни приостановилась в причудливом сплетении теней на лестнице. Музыка, доносящаяся из зала, изменилась – это уже была не игра усталых музыкантов, но сложнейшие пассажи, свидетельствовавшие об искусстве самих придворных. Виртуозное владение инструментом, видимо, считалось признаком истинного благородства: двойные цимбалы плели музыкальные кружева, мотивы лишь проглядывали временами, как полузнакомые лица в толпе. Среди сложных гармоний беззаботно гулял веселый голосок жестяной свистульки, следуя за мелодией на слух. Дженни улыбнулась. Если бы Двенадцать Богов сошли с небес, даже они вряд ли бы сумели смутить Джона.

– Дженни, я… я сожалею.– Гарет слегка задыхался от спешки. Он вновь водрузил на нос свои многострадальные очки, трещина в правой линзе сверкнула, как звезда.– Я не знал, что все так получится. Я думал, он – Драконья Погибель, а он…

Дженни стояла несколькими ступеньками выше, и поэтому глаза их были почти на одном уровне. Она протянула руку и коснулась лица Гарета.

– Ты помнишь, как вы с ним встретились в первый раз?

Он покраснел и оглянулся. В иллюминированной гостиной потертая кожа и потрепанные пледы Джона делали его похожим на мастифа в окружении комнатных собачек. Он с огромным интересом изучал сделанную в форме лютни шарманку, пока рыжеволосая Прекрасная Изольда из рода Гринхайтов рассказывала очередной анекдот про гномов, самый свежий из ее коллекции. Хохотали все, кроме Джона, он был слишком занят музыкальным инструментом. Дженни видела, как губы Гарета сжались от гнева и стыда. «Ехал на север за своей мечтой,– подумала Дженни,– и вот теперь лишился не только того, что искал, но и того, что нашел».

– Я бы не позволил им так смеяться над тобой,– сказал наконец Гарет.– Я не думал, что Зиерн…

Он запнулся, не в силах договорить. Горечь искривила его губы; разочарование худшее, чем в Холде у свиного загона, терзало его. «Возможно,– подумала Дженни,– он никогда не видел Зиерн такой мелочной, а может быть, просто воспринимал ее раньше, не выходя за границы созданного ею мирка».

– Я был уверен, что все улажу… но я не знал, как!– Гарет беспомощно развел руками. С жалкой иронией он добавил: – Знаешь, в балладах очень легко кого-нибудь выручить. В крайнем случае потерпишь поражение, но тогда хотя бы есть возможность красиво погибнуть, зная, что никто потом не будет три недели смеяться над тобой.

Дженни засмеялась и потрепала его ободряюще по руке. Во мраке прорисовывался лишь очерк угловатой скулы да круглые стекла очков, став непрозрачными, отражали свет ламп, пронизывающий редкие пушистые волосы Гарета и колюче посверкивающий в кружевах воротника.

– Не горюй.– Дженни улыбнулась.– Как и убийство дракона, это особое искусство.

– Послушай,– сказал Гарет.– Я… я сожалею, что обманул вас. Я бы не сделал этого, знай я, как все потом обернется. Но теперь уже поздно: Зиерн послала гонца к моему отцу (отсюда до Бела всего день пути), и для вас уже отведены комнаты во дворце. Я буду с вами, когда вас представят, и я уверен, что отец захочет договориться…– Он спохватился, словно вспомнив все свои прежние уверения.– Поверь мне в этот раз, я знаю, что говорю. Как только пришел дракон, за его убийство была обещана огромная награда – гораздо больше, чем плата гарнизону за год. Отец должен выслушать Джона.

Дженни прислонилась плечом к ажурной стене; мелкие стружки света, просыпаясь сквозь каменное кружево, падали на ее черное с серебром платье, обращая серебро в золото.

– Это так важно для тебя?

Гарет кивнул. Даже в своем лилово-белом камзоле с подбитыми по моде плечами он выглядел тощим, сутулым и утомленным.

– Я заврался в Холде,– сказал он тихо.– Но я действительно знаю, что я не воин и не рыцарь и не гожусь для единоборства. И не настолько я туп, чтобы не понимать… В общем, окажись я рядом с драконом, он убил бы меня в минуту. Все вокруг смеются, когда я говорю о чести и о рыцарстве – вот и ты с Джоном тоже… Но ведь должно же быть что-то, отличающее тана Уинтерлэнда от простого бандита!.. Лучше бы он не убивал того, первого, дракона!– Юноша устало повел плечом, отсветы скользнули по белым лентам его разрезного рукава к бриллиантам на плече.– Не надо мне было ничего делать. Все равно ничего не вышло…

Никогда раньше не испытывала Дженни такой симпатии к этому нескладному юноше.

– Если бы у тебя ничего не вышло,– сказала она,– нас бы здесь не было.

Она медленно взошла по ступеням и пересекла галерею, охватывающую зал кольцом. Как и лестница, галерея была заключена в сквозную каменную резьбу, изображающую лозы и деревья; колеблющиеся тени порхали по платью и волосам Дженни. Она устала от собственной скованности, от тайных укусов и от затянутой в кружева злобы. Дженни испытывала жалость к этим людям, но сегодня вечером ей так не хватало непробиваемой толстокожести Джона.

Им отвели небольшую комнату в дальнем крыле. Следующая, попросторнее, предназначалась Гарету. Как и все в доме Зиерн, обставлены спальни были превосходно. Алые камчатые пологи над кроватями и алебастровые лампы, казалось, кричали о безупречном вкусе хозяйки, как, впрочем, и о том, что король согласен исполнить ее малейшую прихоть. «Не удивительно,– подумала Дженни,– что Гарет ненавидит любую ведьму, пленившую сердце правителя».

Стоило ей свернуть из галереи в коридор, в конце которого располагалась их комната, музыка и голоса за спиной смолкли, и шорох одолженного платья по выложенному деревом полу снова пробудил к жизни инстинкты Уинтерлэнда. Дженни подобрала кружева и бесшумно двинулась дальше. Свет лампы из приоткрытой двери лежал впереди на темном полу трапециевидной лужицей золотого расплава. Дженни ощутила беспокойство. В зале Зиерн не было, и Дженни не хотелось бы столкнуться лицом к лицу с этой красивой, порочной и могущественной девчонкой – особенно здесь, в темном уголке ее дворца. Поэтому Дженни миновала приоткрытую дверь невидимой, под прикрытием охранного заклятия, а миновав, приостановилась в тени, откуда было хорошо видно, что делается в комнате.

Ее бы все равно не заметили, даже если бы она не прибегла к магии. В островке света от ночной лампы на стуле черного дерева, украшенном мерцающей позолотой, сидела Зиерн – так тихо, что даже розовая прозрачная тень вуали лежала на ее платье недвижно. Колдунья держала в ладонях лицо Бонда Клерлока, замершего перед ней на коленях. Ни малейшего движения; сапфиры в волосах молодого придворного тлели ровным, не мерцающим светом. Лицо его с закрытыми глазами, обращенное к Зиерн, было искажено страстью столь сильной, что уже граничила с болью.

Магия клубилась в комнате – тяжко, как невидимая туча. Будучи колдуньей, Дженни чувствовала ее запах, похожий на запах ладана. Но ладан был отравлен гниением, и Дженни попятилась с содроганием. Хотя Зиерн всего лишь касалась руками лица Бонда, на глазах Дженни несомненно происходило что-то запретное и непристойное. Веки Зиерн были плотно сжаты, детские брови сведены сосредоточенно, а губы изгибала улыбка блаженства, какая бывает сразу после любви.

«Нет, это не любовь,– растерянно подумала Дженни, отступая от двери и бесшумно двинувшись дальше.– Не любовь, но все равно – что-то глубоко интимное…»

Она долго сидела в темной оконной амбразуре своей комнаты и думала о Зиерн. Поднималась луна, голые вершины деревьев над плотным белым ковром земляного тумана становились все светлее. Дженни слышала бой часов внизу, голоса и смех. Луна была в первой четверти, и это почему-то беспокоило Дженни, хотя в тот миг она не задумывалась над причиной своего беспокойства. Прошло уже довольно много времени, когда дверь позади нее открылась бесшумно и Дженни, обернувшись, увидела на фоне тусклого полусвета из коридора силуэт Аверсина. Неяркие блики скользнули по металлическим заплатам камзола, неровный ореол обволок грубые шерстяные пледы.

Он мягко спросил в темноту:

– Джен?

– Да.

Лунный свет блеснул в его очках. Тень оконного переплета падала на черное с серебром платье, делая Дженни почти невидимой. а темной лес подобным ровному полу; его лицо и руки тускло белели на фоне темной одежды.

– Вот так,– сказал он с отвращением, сбрасывая пледы.– Собирался драться с драконом, а в итоге изобразил медведя, пляшущего перед ребятишками.

Он сел на край завешенной балдахином кровати, расстегивая тяжелые пряжки камзола.

– Гарет говорил с тобой?– спросила Дженни.

Очки его снова блеснули – Джон кивнул.

– И?

Он пожал плечами.

– Поглядев на его компанию, я не удивляюсь, что этот недотепа считается здесь не умнее тутовника кузины Дилли. И надо же, отважился поехать за мной!– Голос его стал глуше – Джон, нагнувшись, стаскивал башмаки.– Готов поставить все золото дракона против зеленого яблока, он и не подозревал, чем рискует… Хотя не представляю, как бы я сам повел себя на его месте, – зная, что не имею ни единого шанса против дракона.– Джон поставил башмаки на пол и снова сел прямо.– Но раз уж мы здесь, то я свалял бы дурака, не поговорив с королем и не узнав его условий, хотя чует мое сердце, что со всей этой затеей мы каким-то образом перебегаем дорогу Зиерн.

«Для пляшущего перед ребятишками медведя,– подумала Дженни, вынимая из волос заколки (вуаль, шурша, соскользнула на пол),– он слишком сообразителен». От окна тянуло холодом, тугой шелк был прохладен под ее пальцами, как и волосы, освобожденные от заколок и упавшие с сухим шорохом на ее худые полуобнаженные плечи.

В конце концов она сказала:

– Знаешь… когда Гарет впервые заговорил о ней, я почувствовала зависть; я возненавидела ее еще до того, как мы с ней встретились. Ей было дано все, о чем я только могла мечтать, Джон: талант, время… и красота.– Чувствуя, что это тоже существенно, она добавила: – Я уже тогда боялась, что так оно все и окажется…

– Ну не знаю, милая.– Он поднялся на ноги, босой, в морщинистой, заправленной в штаны рубахе, и двинулся к Дженни.– Не очень-то это на тебя похоже.– Тепло его рук проникало сквозь жесткий холодный атлас. Он взвесил на ладони ее тяжелые волосы и дал им пролиться сквозь пальцы.– Не знаю, как насчет магии, я сам не колдун, но я вижу одно: эта твоя Зиерн жестока для забавы, а вовсе не для какой-то большой цели. И она учит других, делает их такими же жестокими. Боги свидетели, я бы исхлестал Яна, если бы он вздумал так обращаться с гостями, как они обращались с тобой. Теперь-то понятно, что имел в виду тот гном, когда говорил, что она отравляет все, к чему прикасается. А что до красоты…– Он пожал плечами.– Умей я менять облик, я бы тоже был красивым.

Против желания Дженни рассмеялась и откинулась в его руки.

Но позже, в темноте завешенной постели, мысли ее вновь вернулись к Зиерн. Она вспоминала чародейку и Бонда в розовой ауре ночной лампы и силу магии, наполнявшей комнату подобно отзвуку грома. Только ли мощь этой власти страшила ее, тревожно размышляла Дженни, или же ощущение гнили, присутствовавшей во всем этом, как послевкусие от скисающего молока? Или, может быть, это был просто отзвук ее собственной зависти к великому искусству молодой колдуньи?

«Не очень-то это на тебя похоже»,– сказал Джон, но она-то знала, как он ошибается! Это было очень похоже на нее, это была часть ее самой, с которой Дженни боролась всегда. Четырнадцатилетней девчонкой она всхлипывала от унижения, когда дождь, вызванный ее учителем, не рассеялся по ее приказу. Она ненавидела Каэрдина за то, что его власть сильнее. И хотя долгие годы общения со сварливым стариком обратили ненависть в привязанность, она так и не смогла забыть, что способна была его ненавидеть. Точно так же (язвительно напомнила она себе), как была она способна с помощью заклинаний отправить на тот свет умирающего бандита в развалинах старого города, точно так же, как она была способна бросить любимого человека и двух детей, потому что любовью ее была магия.

«Смогла бы я понять то, что видела сегодня, если бы все мое время, все мое сердце отдала своим занятиям? Могла бы я обрести власть, подобную этой, подобную буре, заключенной между двумя моими ладонями?»

В окно за полузадернутым пологом глядел холодный белый глаз луны. Ее свет, раздробленный оконным переплетом, лежал, рассыпавшись, как сверкающая рыбья чешуя, на черном и серебряном атласе платья, которое она согласилась надеть, и на коричневом бархате старомодного камзола, которого не захотел надеть Джон. Свет касался кровати, выхватывая из темноты шрамы на голой, вывернутой ладонью вверх руке, и очерчивая знакомый профиль на темном фоне. Снова вспомнилось видение в чаше воды, и ледяная тень прошла по сердцу.

Смогла бы она сохранить Джона, будь у нее больше колдовской власти? Если бы все отпущенное ей время она потратила на магию, вместо того, чтобы рвать его в клочки, мечась между Холдом и Мерзлым Водопадом?

Где-то в ночи скрипнули дверные петли. Дженни затаила дыхание, вслушиваясь. Тихое, почти бесшумное шлепанье босых ног приближалось к двери, затем послышался мягкий удар плеча, нечаянно задевшего стену.

Она выскользнула из-под шелкового стеганого одеяла и натянула сорочку. Нашарила первую попавшуюся одежду (ею оказался огромный плед Джона) и, бесшумно перебежав темную комнату, открыла дверь.

– Гар?

Он стоял в нескольких шагах от нее, неуклюжий и мальчишески беспомощный в своей длинной ночной рубахе. Серые глаза незряче уставлены в пространство (Гарет был без очков), а редеющие волосы спутаны и смяты подушкой. Он резко выдохнул, услышав ее голос, и чудом не упал, вовремя ухватившись за стену. И лишь тогда она поняла, что разбудила его.

– Гар, это я, Дженни. Тебе плохо?

Он учащенно дышал, не отвечая. Дженни мягко прикоснулась к нему, чтобы успокоить, и Гарет близоруко заморгал, глядя на нее сверху вниз. Затем вздохнул прерывисто.

– Прекрасно,– дрожащим голосом ответил он.– Со мной все хорошо, Дженни. Я…

Гарет огляделся, и рука его нервно прошлась по редеющим волосам.

– Я… я, кажется, снова стал ходить во сне.

– С тобой это часто?

Он кивнул и вытер ладонью лицо.

– Пока был у вас… этого не было, а здесь… часто… Мне что-то приснилось.– Он приостановился, нахмурился, пытаясь припомнить.– Зиерн…

– Зиерн?

Внезапно краска залила его бледное лицо.

– Нет…– пробормотал он, отводя глаза.– Не могу вспомнить…

Проводив Гарета до его комнаты, Дженни еще постояла перед дверью, прислушиваясь, как он там шуршит простынями и пологом, устраиваясь поудобнее. «Интересно, который теперь час?»– подумала она. Охотничий домик спал. Тишина и запах умерших свеч. Коридор тонул в темноте, и лишь из одной приоткрытой двери в самом конце его лился свет ночной лампы, падая на шелковисто поблескивающий паркет словно шарф из мерцающего золота.