"Смятение чувств" - читать интересную книгу автора (Хейер Джорджетт)

Глава 3

Когда Адам покинул Маунт-стрит, лорд Оверсли испытывал некоторые угрызения совести, опасаясь, что пробудил в нем надежды, которые, возможно, вскоре придется разбить о землю. Если бы он только знал, что его опасения напрасны: у Адама не появилось никаких надежд. Если, бы в момент тяжелого душевного потрясения он мог бы их оценить, то заключил бы, что это слова доброжелательного оптимиста, не более, потому что не представлял, что лорд Оверсли каким-то образом сумеет вытащить его из затруднительного положения. Ему это было не по силам. Крушение собственных надежд отодвинуло более крупные проблемы, с которыми он столкнулся, на периферию сознания. Нет, они не были забыты, но, пока срывающийся голос его возлюбленной отдаваться эхом у него в ушах и ее прекрасное лицо было ярко в его памяти, любая другая невзгода казалась незначительной.

В каком-то потаенном уголке сознания притаилась мысль, что его нынешнее отчаяние по природе своей не может продолжаться бесконечно, но мысль эту не следовало поощрять. Но прошло немало времени, прежде чем он смог оторваться от размышлений о том, что могло бы быть, и вместо этого сосредоточился на том, что должно быть.

Возможно, к счастью, слишком много дел требовало его внимания, чтобы оставлять ему достаточно времени на раздумья. Это действовало более как контрраздражитель, нежели как болеутоляющее, но постоянно держало его в состоянии полной занятости.

Отвлекающим фактором, добавившим ему забот, равно как и неизбежного веселья, стала младшая сестра, приславшая длинное письмо, за которое ему пришлось заплатить два шиллинга. Лидия извинялась за эту расточительность за чужой счет, сообщая ему о том, что с тех пор, как находится вдали от дома, ей не удалось получить и франка. Она оставила свои матримониальные планы. Шарлотта (Адам мысленно осенил ее своим благословением) придерживалась мнения, что приобретение богатого и старого мужа – не такое дело, которое можно осуществить с быстротой, требующейся, чтобы поправить финансовое положение семейства. Признавая убедительность этого довода, Лидия написала Адаму, предупредив, чтобы он не возлагал каких-либо надежд на ее прежний замысел. В попытке любящей души смягчить боль разочарования, она заверила его, что, если ей удастся когда-нибудь в будущем осуществить свои стремления, ее первой заботой будет проблема заставить своего злополучного супруга выкупить Фонтли и немедленно подарить его дорогому Адаму.

Пока же она строила планы, связанные с тем, откуда добывать собственные средства к существованию. Она считала вполне справедливым сообщить Адаму, что мама, просчитав все пути и доходы, пришла к заключению, что, хотя никто не должен сомневаться в ее готовности запихнуть последнюю корку в рот голодающей дочери, она будет совершенно не в состоянии обеспечивать девицу из мизерной доли своего вдовьего имущества.

С упавшим сердцем Адам взял второй лист пространного послания Лидии и обнаружил, что у мамы возникло намерение искать приюта в Бате, у своей сестры, леди Брайдстоу. Но из этого, писала Лидия, ничего не выйдет, поскольку тетя Брайдстоу овдовела гораздо раньше, чем мама.

Подлинное значение этих слов ускользнуло от Адама, но он понял, что они весьма зловещи. В чем бы тут ни было дело, молодая мисс Девериль поняла, что она вряд ли станет утешением для матери, и решила попытать собственного счастья, поскольку ничто (старательно подчеркнуто!) не заставит ее стать обузой для своего брата. Вполне возможно, что ее новый план не получит его одобрения, но у нее не было никаких сомнений, что его здравый смысл поможет ему быстро осознать все связанные с этим преимущества.

С самыми дурными предчувствиями Адам перевернул лист и обнаружил, что его худшие страхи были небезосновательны: младшая мисс Девериль (впрочем, она считала, что ей скорее следует взять имя Ловелас) вознамерилась совершить скачок к славе и богатству на лондонской сцене, мечтая блестяще воплотить там все самые известные комические роли. И Адам не сомневался, что она сможет это сделать!

На Рождество, когда в Фонтли устраивались большие приемы, спектакли всегда были гвоздем программы. Предпочтение отдавалось «Двенадцатой ночи», и однажды по какому-то величайшему везению дама, выбранная на роль Марии, в одиннадцатом часу была поражена внезапным недугом, поэтому Лидия заняла ее место. Все провозгласили ее прирожденной актрисой. Она согласилась с этой единодушной оценкой, но скромно усомнилась, будет ли удачна в трагических ролях. Комедийные роли были ее сильной стороной, и, хотя это могло повлечь за собой исполнение ролей травести, она была убеждена: что бы ни говорила Шарлотта, Адам не найдет никаких веских возражений против этого. Короче, она была бы очень благодарна ему, если он сойдется поближе с каким-нибудь театральным импресарио, самым, по его мнению, солидным, и даст понять этому магнату, что тому предоставляется редкая возможность воспользоваться услугами молодой актрисы, которая готова взять город приступом и не боится проиграть в сравнении с такими опытными исполнительницами, как миссис Джордан, или мисс Меллон, или мисс Келли. Он с улыбкой узнал, что появление на подмостках мисс Лидии Девериль (или Ловелас) станет для этих дам сигналом к уходу в удручающую безвестность.

Он мог сколько угодно подсмеиваться над наивными планами своей сестры, но они нисколько не прибавили ему душевного спокойствия. Его мучило сознание, что она ломает голову над тем, как обеспечить себя, в то время как ей следовало бы думать о своем выходе в свет, и это оттесняло на задний план собственные беды. Конечно, он нашел время, но не для того, чтобы сойтись с солидным импресарио, а чтобы написать Лидии тактичный ответ, и был занят этим делом, когда лакей пришел в его личный кабинет с визитной карточкой на подносе и запиской, начертанной рукой лорда Оверсли.

– Какой-то джентльмен ожидает вас внизу, милорд. Адам взял карточку и прочел ее, слегка приподняв брови. Эта карточка была гораздо крупнее, чем обычно принято, и имя на ней было написано чрезвычайно вычурным почерком. «Мистер Джонатан Шоли» – гласила надпись. За ней следовал адрес на Рассел-сквер и другой, в Корнхилле. Это показалось весьма странным. Озадаченный, Адам обратился к письму лорда Оверсли. Оно было кратким, всего лишь с просьбой принять «моего хорошего друга, мистера Шоли» и тщательно рассмотреть любое предложение, которое, возможно, сделает ему этот джентльмен.

– Попросите мистера Шоли подняться наверх, – сказал Адам.

Он уловил глубокое неодобрение в окаменевшем лице лакея и в том, как – в высшей степени невыразительно – он ответил;

– Да, милорд.

Не падая духом, но недоумевая, чем вызван визит мистера Шоли, он кивком отпустил лакея и стал ждать развития событий. Было совершенно ясно, что у лорда Оверсли в голове была какая-то идея, как ему помочь, но каким образом неизвестный мистер Шоли может внести в это свою лепту, он совершенно не мог представить.

Через несколько минут лакей вернулся, доложив о мистере Шоли, и в комнату вошел очень крупный, крепкий человек, который остановился на пороге, смерив Адама энергичным взглядом из-под изогнутых бровей. Взгляд был одновременно подозрительным и оценивающим. Адам встретил его довольно спокойно, но без особого восторга – лицо его выражало приветливость и одновременно некоторое высокомерие: какого черта этот человек, судя по виду, торговец, так на него уставился?

Мистер Шоли был человеком средних лет, его могучее тело было облачено в старомодный костюм табачного цвета. В отличие от хозяина, одетого в облегающий сюртук с закругленными фалдами из высокосортного черного материала, узкие панталоны и высокие сапоги, мистер Шоли отдавал предпочтение стилю, в, соответствии с которым многие годы одевались только солидные коммерсанты и, возможно, некоторые сельские сквайры, совсем не стремящиеся блистать в светском обществе. Его сюртук был длинен, на нем были панталоны с чулками и туфли с квадратными носами, украшенные стальными пряжками. Его манжеты были тщательно накрахмалены, а галстук повязан скорее аккуратно, нежели с артистизмом; лишь жилет оживлял общее однообразие одежды широкими чередующимися полосами травянисто-зеленого и золотого цвета. Самый малодушный представитель денди скорее принял бы смерть на костре, чем напялил на себя подобное одеяние, но, бесспорно, оно смотрелось внушительно. Так же, как и бриллиантовая булавка, воткнутая в галстук мистера Шоли, и перстень с изумрудом. Он явно был человеком состоятельным, но своими огромными мускулистыми плечами, короткой толстой шеей и привычкой двигать челюстями, будто пережевывая жвачку собственных мыслей, никого сейчас так сильно не напоминал Адаму, как воинственного быка.

– Мистер Шоли? – проговорил Адам.

– Да, так меня зовут. Джонатан Шоли, не больше и не меньше! Это не значит, что я не смог бы прибавить к нему титул, если бы мне вздумалось это сделать. И стало быть, ни Богу свечка, ни черту кочерга? Нет уж, меня вполне устраивает Джонатан Шоли! И любого вполне устроит, если уж на то пошло, – добавил он глубокомысленно. – И вот что я вам скажу, милорд: в Сити вы днем с огнем не сыщете имени более уважаемого! – Это было произнесено с угрозой и вызовом, но, к счастью для Адама, который не нашелся что ответить, мистер Шоли внезапно продолжил:

– Так вот, я из тех, кто любит чувствовать твердую почву под ногами. Вы – виконт Линтонский? Опешив, Адам ответил:

– Да, я – виконт Линтон.

– Не Линтонский? – резко переспросил мистер Шоли.

– Не Линтонский, – подтвердил Адам с восхитительной серьезностью. – Знаете ли, мы, виконты, часть того, что вы могли бы назвать охвостьем пэрского сословия! Никто с титулом ниже графского не может употреблять это «ский»!

– Вот этого его светлость мне не сказал, – заметил мистер Шоли. – Но, пожалуй, это не имеет существенного значения, а вообще-то я действительно мечтал о графе. И все-таки виконт лучше, чем барон. Барон мне никак не подходит, в этом вы меня не переубедите! – Он снова испытующе посмотрел на Адама и хмыкнул:

– Ага, сейчас вы спрашиваете себя, кто я, черт возьми, такой и что мне от вас нужно, не так ли? Адам рассмеялся:

– Я действительно спрашиваю себя, что вам от меня нужно, но не кто вы такой. Вы – друг лорда Оверсли. Не желаете ли присесть?

Мистер Шоли позволил отвести себя к креслу, но сказал, не сводя проницательных глаз с лица Адама:

– Он так вам и сказал, да? Я благодарен ему за это. Сам бы я не осмелился на такую дерзость, хотя не отрицаю, что мне снова и снова удается подтолкнуть его светлость на верные дела, и я всегда находил его очень любезным. Но я не прихвостень титулованной знати, болтающий о своих важных друзьях, лорде Этом и лорде Том, чем не одурачишь никого, кроме праздных зевак. Вам следует это запомнить! – добавил он, нацелив на Адама толстый палец. – Вы не увидите меня обосновавшимся в Мэйфере[3] среди разных, вельмож, потому что я прекрасно знаю, что не добьюсь ничего, кроме как сделаю из себя посмешище. – Он освежил себя щепоткой нюхательного табаку. – У меня – лучший! – горделиво заявил он, вытирая нос платком из тончайшего батиста. – Тридцать седьмой номер от Хардмана – с ним ничто не сравнится! – Он взглянул на Адама поблескивающими глазами. – Итак, это все, что вы обо мне знаете, не так ли? Друг милорда Оверсли! – Он поразмыслил над этим пару секунд. – А больше он ничего вам не сообщил?

– Нет, – ответил Адам, добавив с улыбкой:

– Нет необходимости сообщать что-то большее.

– Гм! Не сказал вам, какое у меня к вам дело? А я-то думал, что скажет, хотя и он говорил, что предоставит мне изложить вам все на собственный лад. Он знает толк в делах, черт меня подери! Догадался, что мне потребуется нечто большее, чем его свидетельство, прежде чем я раскошелюсь. – Он кивнул и снова бросил пронзительный взгляд на Адама. – Если он рассказывал вам, кто я такой, то должен был сказать, что я очень крепко держусь в седле. Я из тех, кто любит, чтобы все было честь по чести, однако это не значит, что я не дам фору любому в торговом деле, уверяю вас! Но никто не скажет вам, что Джонатан Шоли кого-то надул. Я ни с кем не шучу шуток, потому что это не в моей натуре, и, что, еще важнее, доброе имя стоит сотни сделок, заключенных под выпивку! У меня все делается так, что комар носа не подточит, а что касается моей деловой репутации, она хорошая, где бы ни велась торговля. Вы, наверное, захотите узнать, как я сделал свои денежки, потому что я ведь не явился в этот мир прямо в чулках и башмаках!

Слегка опешив, Адам собирался отрицать всякое подобное желание, когда интуиция подсказала ему, что его напористый гость воспримет это как обиду. А потому постарался изобразить на лице интерес. Мистер Шоли снисходительно улыбнулся:

– Держу пари, вы поняли бы не намного больше, если, бы я и рассказал вам, милорд, и это в порядке вещей – каждый мерит все на свой аршин! Вы могли бы сказать, что я был индийским коммерсантом? А ведь с этого я начинал в торговле! Безусловно, я им являюсь, но, помимо этого, я еще кое-кто – по сути дела, я запустил палец практически в каждый пирог, который стоил выпечки.

– Простите, – проговорил Адам, – но почему вы мне все это рассказываете?

– Наверное, потому, – сказал мистер Шоли, наблюдая за ним, – что я хотел бы запустить палец и в ваш пирог, милорд.

– Я это понял, – сказал Адам, – но, если лорд Оверсли сообщил вам, что мой пирог стоит выпечки, думаю, мне следует сказать, что он ввел вас в заблуждение.

– Может быть. Но уверяю вас, милорд, кончика моего пальца в вашем пироге окажется достаточно, чтобы сберечь ваши денежки. Ну а предположим, что я запущу туда всю руку?

– Вы обнаружите, что неудачно вложили свои средства, мистер Шоли. Не знаю, что вам мог сказать лорд Оверсли, но поскольку я питаю к сделкам, сдобренным выпивкой, не больше любви, чем вы, то сразу разъясню вам, что мои дела из ряда вон плохи. Насколько я представляю, вы не вкладываете свои деньги, когда нет шанса хотя бы на хорошую отдачу. Этого я вам предложить не могу. Если, как я подозреваю, вы рассчитываете выкупить закладную…

– Я совершенно не интересуюсь закладными, – перебил его мистер Шоли. – И все-таки я бы выкупил те, которые вы уже оформили, и никогда не потребовал бы с вас ни пенни, если бы мы договорились. Я также не собираюсь покупать ваше поместье. Я ищу не денег, милорд. Мне нужно кое-что другое, и можете не сомневаться: я готов выложить за это денежки, если найду подходящий товар, – что, возможно, я уже сделал. Помимо того, что его светлость говорит о вас, мне нравится ваша внешность, милорд, не в обиду вам будет сказано!

– Ни в коей мере, – ответил Адам, столь же позабавившийся, сколь и сбитый с толку. – Я вам очень признателен! И все-таки. – чего вы от меня хотите?

Мистер Шоли несколько мгновений усердно работал челюстями, словно не был уверен, как лучше продолжить. В конце концов он поскреб голову и выпалил:

– Будь я проклят, если до этого кому-нибудь приходилось тянуть меня за язык в деловых вопросах! Я прямой человек, милорд, и не умею разводить политесы, да и не хочу. Вообще-то лучше бы это исходило от его светлости. Однако вы задали мне вопрос в лоб, и я дам вам честный ответ: мне нужно ваше имя, милорд.

– Мое имя?

– Говоря точнее, – поправился мистер Шоли, – ваш титул. Хотя, признаюсь, я рассчитывал на графа, но на тот случай, если не сумею раздобыть маркиза. На герцога я не надеюсь и никогда не надеялся – вы не увидите, чтобы Джонатан Шоли старайся прыгнуть выше луны! Герцоги мне не по плечу, тут и говорить не о чем!

– Глубокоуважаемый сэр, о чем вы говорите? – непонимающе смотрел на гостя Адам в живейшем изумлении. – Я не могу отдать вам свой титул!

– Черт возьми, я не такой болван, чтобы этого не понимать! – резко оборвал его мистер Шоли. – Я хочу его не для себя! А для своей дочери!

– Вашей дочери?!

Мистер Шоли поднял огромную ладонь в умиротворяющем жесте:

– Только спокойнее! Не закусывайте удила, пока не выслушаете меня!

– Вы знакомы с Уиммерингом, моим поверенным в делах? – спросил Адам.

– Нет, но буду рад с ним встретиться, если мы достигнем понимания. Правда, я бы обошелся с вами по-честному и без всякого адвоката, следящего за сделкой, но я не стану хуже о вас думать, если вы пожелаете убедиться, что вас не надувают. Более того, я так же охотно улажу это с поверенным в делах. Таким образом, у нас все будет честь по чести, так что комар носу не подточит.

– Извините! Но боюсь, я ввел вас в заблуждение, задав вопрос… гм… совсем по другой причине!

– Ах вот оно что! Ну, кажется, я понимаю, в чем тут дело. – Мистер Шоли зловеще улыбнулся. – Не думайте, что я олух. Я такой же смекалистый малый, как и любой другой в Сити, иначе не сделал бы своего состояния! А если ваш поверенный в делах сказал вам, – а он наверняка это сказал, – что единственный способ для вас поправить дела – это связать себя с богатой наследницей, он сказал вам чистую правду, как бы вас от нее ни воротило, а я вижу, сэр, вас воротит.

Чувствуя себя совсем подавленным как прямолинейностью своего гостя, так и мощью его натуры, Адам попытался как-то преградить путь этому напору.

– Мистер Шоли, прошу вас не…

– Да погодите же немного! – прервал его мистер Шоли, снова поднимая свою похожую на окорок руку. – Если вас не интересует эта затея, вы можете прямо сказать об этом, и без всяких обид, но я пришел сюда сделать вам предложение, – конечно, в том случае, если решу, что вы подходите, а я так решил, – и я доведу это дело до конца, потому что так у меня принято. Я не стану хуже думать о вас из-за того, что вы не набросились на мое предложение как петух на ежевику, – более того, я бы распрощался с вами, поведи вы себя так, – но вам не помешает выслушать то, что я собираюсь сказать. А первое, что я должен вам сказать, чтобы между нами не осталось непонимания, – это то, что я прекрасно знаю, насколько глубоко вы увязли. Правда, это не имеет для меня значения, так как это не вы промотали свое состояние. А если бы так, то вот тогда дело бы обстояло совершенно иначе: я не стану помогать деньгами никакому игроку, будь он хоть десять раз маркиз! Его светлость утверждает, что вы не заключаете пари и не играете на суммы, большие, чем установлено приличиями, а против этого я не возражаю, Хотя сам и не любитель заключать пари.

Он помолчал, но Адам, понимая, что остановить его способна лишь батарея девятифунтовых пушек, отдал себя во власть неизбежного и воздержался от комментариев. Мистеру Шоли это, похоже, пришлось по нраву, поскольку он кивнул и приветливо улыбнулся.

– Вот так-то! – сказал он, устраиваясь в кресле с видом человека, собирающегося держать пространную речь. – Вы удивитесь, с чего это мне взбрело такое в голову, и я объясню вам, милорд. У меня не было никакой цыпочки, и я вовсе не стремился ее завести, когда миссис Шоли сошла в могилу. Уверяю вас, много было таких, кто пробовал меня окрутить, потому что я был тогда весьма горячим мужчиной, но я никого не мог представить себе на ее месте. Она была замечательной женщиной, моя Мэри! Кровь с молоком, и, к тому же происходила из хорошей семьи, йоменской, и гордилась этим! Когда мы связали наши судьбы воедино, считалось, что она вышла замуж за человека ниже ее по положению, но я поклялся, что обеспечу ей жизнь на широкую ногу прежде, чем она успеет стать намного старше, и, видит Бог, я это сделал! Она умерла, когда Дженни было всего три года, умерла при родах, и младенец вместе с ней – не то чтобы мне было до этого дело, хотя это был мальчик, как мы и мечтали. Я больше ничего не стану об этом говорить, не то раскисну. Дело в том, что, когда родилась Дженни, миссис Шоли сказала мне, думая, что я разочарован тем, что это не сын: «Джонатан, попомни мое слово – мы доживем до того дня, когда она выйдет замуж за лорда! Поскольку, учитывая то, как ты преуспеваешь в жизни, я не вижу, что бы могло ей помешать!»

Она шутила, но эта мысль засела в наши головы, и суть в том, что, когда она умерла, я решил выдать Дженни замуж в соответствии с ее желанием. А когда Джонатан Шоли принимает решение, милорд, его очень трудно остановить!

Адаму было совсем несложно в это поверить, но он негромко сказал:

– А вы не думаете, что миссис Шоли, возможно, хотела бы видеть свою дочь замужем за человеком более знатным и более состоятельным, чем я?

– О, я не сомневаюсь, что хотела бы! – откровенно признался мистер Шоли. – Но здравого смысла ей было не занимать, и она так же быстро, как и я, поняла, что для такой девушки, как Дженни, бесполезно думать о маркизах и графах. Заметьте, на ее воспитание не жалели никаких средств! Я не скряга и никогда не жалел ни гроша из своего богатства, потраченного на то, чтобы дать ей образование! И вот что я скажу: я сделал из нее элегантную барышню! Она – леди до мозга костей! Она брала все, какие положено, уроки: фортепьяно, пения, танцев, французского и итальянского, рисования акварелью, ношения корсета, – всего! А что касается книжных знаний, так я часто говорю, что она ни в чем не уступит любому справочнику! Знаете ли, я отправил ее в школу в Кенсингтоне. Ей это совсем не нравилось, она хотела остаться дома, со мной, но я был не такой дурак, чтобы позволить ей это. Я мог бы нанять для нее гувернантку, и учителя танцев, и прочих, но это не помогло бы ей завести дружбу с шишками, не так ли? А она это сделала, в этом нет никакого сомнения! Да, я отправил ее в пансион благородных девиц мисс Саттерли. – Он затрясся в приступе раскатистого смеха. – Если бы я сказал вам, сколько мне это стоило, от начала до конца, милорд, вы бы не поверили! Синий чулок – вот кем считают эту старую сплетницу, но я скажу, что ей следовало открыть меняльную лавку вместо пансиона, потому что с большей жадиной лучше бы мне никогда не встречаться! Она еще задирала свой длинный нос перед Дженни, пока я не дал ей понять, какое высокое положение занимаю. После этого… – Он помолчал, потирая подбородок и задумчиво ухмыляясь. – Но нужно признать, в своем деле она знала, толк! Не многие могут похвастать тем, что облапошили Джонатана Шоли, но она это сделала, как только увидела, что я готов заплатить втридорога за то, что мне нужно. Что я и сделал, уверяю вас. Однако я на нее не в претензии: хотя это, и не принесло такой отдачи, на которую я рассчитывал, ее вины тут не было. – Он какое-то время сидел в задумчивом молчании, прежде чем открыть рот в порыве новой откровенности. – Вы не уличите меня в том, что я непомерно набиваю цену своему товару, а потому я не собираюсь говорить вам, что моя Дженни – красавица, поскольку это не так. Но, уверяю вас, она ни в коем случае не уродина: не косая, не с заячьей губой, ничего такого! Хотя вынужден признаться, что она не поражает воображения. Она, знаете ли, тихая и такая застенчивая, что с ней просто беда. Это всегда ставило меня в тупик, и не стану скрывать, временами она буквально приводила меня в бешенство, потому что у нее не было недостатка в возможностях тесно подружиться с шишками, если бы только она приложила к этому хоть малейшее усилие, вместо того чтобы забиваться в угол и сидеть тихо как мышка, так что никто ее даже и не замечал. О, если бы она была такого склада, как мисс Джулия!.. Вот уж красавица так красавица! У нее нет недостатка в ухажерах, я поручусь за это пасхальным яичком! Да, это было одно из тех дружеских знакомств, которые Дженни завязала в школе и которые обнадеживали меня. Бог знает, чем они друг другу приглянулись, потому что в них ведь нет ни капли сходства, не говоря уже о том, что моя Дженни на два года старше мисс Джулии. Вот так мне и довелось познакомиться с моим милордом Оверсли. Ну, я сумел оказать ему хорошую услугу, когда он сидел на мели, что, так сказать, наложило на него некоторые обязательства. Конечно, мы с ним похожи друг на друга как гвоздь на панихиду, но мы очень сдружились. Он – человек, который мне нравится и с которым я могу разговаривать без всяких околичностей, что я и сделал, сказав ему прямо, чего я хочу для своей девочки. Конечно, я не рассчитывал, что он станет искать супруга для Дженни, но чего я действительно хотел и что получил, так это то, что миледи Оверсли предоставила ей возможность познакомиться с парочкой лордов. Никто не мог бы быть добрее – вот что я скажу! Она водила мою Дженни на всякого рода роскошные приемы, помимо того что просто приглашала ее провести день с мисс Джулией, таким образом она и познакомилась со всеми важными персонами, которые приходили туда с утренними визитами, и все такое прочее. Не ее вина, что из этого ничего не вышло. – Он вздохнул и покачал головой. – Да, я не так часто попадал впросак, но, сознаюсь, мне начинало казаться, что я зашел в тупик, когда его светлость приехал , ко мне предложить, чтобы я подумал, не подойдет ли виконт для этой цели, потому что в таком случае, как он считал, ему, возможно, удастся предоставить мне возможность коротко сойтись как раз с тем человеком, что стоил моих денег. Он был очень откровенен и открыт со мной и дал вам исключительно хорошую рекомендацию, милорд, – вы уж не отнеситесь с презрением к этим моим словам. И к тому, что скажу вам: я вовсе был не в восторге от этой затеи. Не говоря уже о том, что виконт – это не граф, с какой стороны ни глянь, я бы не хотел выдать свою Дженни за кого угодно, как говорят, жениться на навозной куче ради удобрения. Нет, вам незачем обижаться, милорд! Лорд Оверсли сказал мне, что существует возможность неприятия вами этой идеи. Это вызывало у, меня сомнение до тех пор, пока он не сказал мне, кто вы такой. Лорд Линтон – так он вас назвал, но хотя я знал, что ваш батюшка принадлежал к так называемому кругу Карлтон-Хаус и был, по общему, мнению, первостатейным денди, это мало что для меня прояснило. Однако как только он сообщил мне, что вы – капитан Девериль, ей-богу, это придало делу совсем иной оборот!

– Вот как? – проговорил Адам, смотря на него словно зачарованный. – С чего бы это, не возьму в толк, но, прошу вас, – продолжайте, сэр.

– Да, именно так, – кивнул мистер Шоли. – Не то чтобы я сам когда-либо вас видел, но у меня всегда было сильное подозрение, что вы нравитесь моей Дженни больше, чем любой из молодых щеголей, с которыми она водила знакомство.

Ошеломленный, Адам спросил:

– Но разве мы когда-нибудь встречались?.. – Он осекся, осознав слишком поздно неуместность этого нечаянного восклицания.

Мистер Шоли, к его огромному облегчению, не обиделся.

– Да, вы встречались с ней, – ответил он снисходительно. – Вы часто встречались с ней, но меня не удивляет, что вы не можете ее припомнить, потому что так всегда и бывает: она позволяет другим девушкам затмить себя. Она не болтушка, но когда вы были в городе в прошлом году – кожа да кости, после того как над вами поработала свора хирургов, как они сами себя называют, хотя, по моему разумению, слово «мясники» было бы точнее, и ни одному из них я не позволю дотронуться до меня пальцем, потому что пусть уж меня лучше похоронят, и кончено дело… Так вот, когда вы ковыляли туда-сюда, унылый, как мигрень, – сказал мистер Шоли, неожиданно снова подхватив основную нить своих рассуждений, – она говорила о вас без конца. Знаете вроде ничего особенного сказано не было, но достаточно, чтобы заставить меня навострить уши. Кажется, хоть вы и были увлечены мисс Джулией, но находили время, чтобы проявить учтивость по отношению и к Дженни.

Смутное воспоминание о том, как он несколько раз заставал в гостях у Джулии какую-то странную особу, промелькнуло в сознании Адама, но поскольку он был совершенно не в состоянии вспомнить, как она выглядела или что он мог сделать такого, чтобы заслужить ее одобрение, то благоразумно не стал притворяться, что вспомнил. Мистер Шоли, возможно, был непоследователен, но никто, столкнувшись с проницательным взглядом этого человека, не мог бы принять его за того, кого легко провести.

– Вот так-то! – подытожил мистер Шоли. – Не знаю, что еще можно добавить сейчас на этот счет, разве только что я не жду ответа раньше, чем у вас будет время обмозговать все это, милорд.

Адам поднялся:

– Вы очень любезны, сэр, но…

– Нет, нет, обдумайте все, прежде чем вынесете свое решение! – перебил его мистер Шоли. – Поспешишь – людей насмешишь, поверьте моему слову! В конце концов, никто не поручится, что моя Дженни захочет этого в большей степени, чем вы. Переночуйте с этой мыслью! Да и поговорите с его светлостью иди вашим поверенным в делах. Вы должны убедиться, что вас не надувают. Пока же вам приходится лишь верить мне на слово, что я – человек состоятельный.

– Я совершенно уверен, что вы именно тот, за, кого себя выдаете, сэр, но, право же…

– Ну, может быть, вы и уверены, но будет вполне благоразумно, если вы захотите навести кое-какие справки. Вам не увидеть, как Джонатан Шоли покупает кота в мешке, и мой лозунг – поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой. Если вы останетесь довольны, – а вы, уверен, останетесь довольны, – то, как я думаю, вам следует оказать нам честь и как-нибудь вечером отобедать с нами на Рассел-сквер чем Бог послал и познакомиться с Дженни. Не будет никаких гостей – только я, Дженни да миссис Кворли-Бикс. Она – та сударыня, которую я нанял, чтобы составить компанию Дженни и выводить ее в свет. А почему я называю ее сударыней, я не знаю, потому что, по моему разумению, она не подарок. Более того, порой мне кажется, что меня просто надули с ней, – мрачно сказал мистер Шоли. – Я бы не удивился, если бы обнаружил, что она такая же родственница этим своим Кворли, как я. Или если и родственница, то из тех паршивых овец, какие, как говорил мне его светлость, попадаются в лучших семьях, и, встретившись однажды, они лишь кивают друг другу. Я не говорю, что она выглядит немодно, но я говорю, что достаточно поставить ее рядом с миледи Оверсли, чтобы увидеть, что она не на высоте. К тому же единственный раз, когда я выбрался покататься в парке с ней и с Дженни, было много кивков, глупых ухмылок, взмахов руками, но никто не подошел, чтобы поговорить с ней. Хотя, – добавил он ради справедливости, – это могло быть потому, что я сидел в ландо, а никто не примет меня за щеголя! Нет, даже если я разоденусь в пух и прах, все равно не примут! Да, да, мне было бы чрезвычайно интересно, как считаете вы, милорд, поскольку вы-то уж первостатейный денди; с шиком и блеском, как я определил с первого взгляда! Учтите, это если Дженни согласится! Я еще не разговаривал с ней, но поговорю!

Адам, в значительной мере чувствуя себя песчинкой, застигнутой приливной волной, сделал отчаянную попытку отбиться от непреодолимой силы:

– Мистер Шоли, я самым настоятельным образом прошу вас не предпринимать ничего подобного! Я вполне осознаю… уверяю вас, я отдаю должное…

Но снова был остановлен этой большой, вскинутой кверху рукой.

– Обдумайте все! – добродушно порекомендовал мистер Шоли. – Если вам не понравится затея, после того как вы переночуете с ней, мне больше нечего будет добавить, обещаю вам! Но обдумайте эту идею тщательно! Я знаю, что вы совершенно разорены и пытаетесь с честью выйти из положения, и я уважаю вас за это. Но если бы вы сделали мою Дженни светской дамой и обращались бы с ней в точности согласно уговору, – а вы, конечно, будете так поступать, а иначе вам придется иметь дело со мной, – не возникнет никаких треволнений по поводу долгов или закладных, можете в этом не сомневаться! Вы сможете просто выкинуть это из головы – и вот вам на это моя рука!

С этими словами он протянул руку и, когда Адам в какой-то прострации ответил на рукопожатие, сказал:

– А теперь я пожелаю вам хорошего дня, и пока это мое последнее слово!