"«Золотая подкова»" - читать интересную книгу автора (Хэммет Дэшил)

Дэшил Хэммет «Золотая подкова»

* * *

— На этот раз для вас ничего из ряда вон выходящего нет, — сказал Вэнс Ричмонд после того, как мы пожали друг другу руки. — Но надо бы найти одного человека... Он вообще-то не преступник...

Ричмонд словно бы извинялся. Последние два задания, которые давал мне этот сухопарый адвокат, были связаны со стрельбой и другими эксцессами, и он, кажется, решил, что я засыпаю от скуки, когда занимаюсь спокойной работой. В свое время так и было, тогда я, двадцатилетний парень только начинал службу в сыскном агентстве. Но пятнадцать лет, что минули с тех пор, поубавили у меня аппетита к авантюрным выходкам.

— Человек, которого надо разыскать, — продолжал адвокат, когда мы сели, — английский архитектор. Норман Эшкрафт, так его зовут. Тридцать семь лет, рост — метр семьдесят три, хорошо сложен, светлокожий, светловолосый, голубоглазый. Четыре года назад он мог служить образцом симпатичного блондина-британца. Теперь вряд ли... Жизнь основательно потрепала его за эти четыре года.

Произошло вот что. Четыре года назад супруги Эшкрафты: жили в Англии в Бристоле. Миссис Эшкрафт, по всей видимости, очень ревнива, а ее муж — парень вспыльчивый. Кроме того, на хлеб себе он зарабатывал сам, а миссис получила в свое время богатое наследство. Эти деньги стали для Эшкрафта больным местом, он из кожи лез, чтобы доказать свою независимость и то, что деньги вообще не имеют для него никакого значения. Неумно, но вполне типично для человека с таким характером. Так вот, однажды вечером жена устроила мужу сцену ревности — он, якобы, слишком много внимания уделяет другой женщине. Супруги крепко повздорили. Эшкрафт собрал свои пожитки и уехал.

Спустя неделю миссис поняла, что ее подозрения не имели никаких оснований, и попыталась его разыскать. Но муж исчез. В конце концов миссис узнала, что он отправился из Бристоля в Нью-Йорк, где ввязался в пьяный скандал и попал под арест. Потом беглый муж снова выпал из поля зрения жены и через десять месяцев вынырнул в Сиэтле.

Адвокат порылся в бумагах на письменном столе и нашел нужную записку.

— Двадцать пятого мая в позапрошлом году выстрелом пистолета он убил в местной гостинице вора. В этом деле для городской полиции оставалось кое-что неясным, но обвинять в чем-либо Эшкрафта не было оснований. Человек, которого он убил, вне всяких сомнений был вором. Затем Эшкрафт опять исчезает и дает о себе знать только в прошлом году.

Однажды миссис Эшкрафт получила от мужа письмо из Сан-Франциско. Это было весьма официальное послание, в котором содержалась просьба не публиковать объявлений в газетах. Он писал, что отказался от своих прежних имени и фамилии и ему осточертело видеть чуть ли не в каждой газете обращения к Норману Эшкрафту.

Миссис послала письмо до востребования сюда, в Сан-Франциско, и в очередном объявлении сообщила мужу об этом. Он ответил. Она написала второе письмо с просьбой вернуться домой, но получила отказ, хотя на этот раз и менее язвительный. Так они обменялись несколькими письмами, в результате чего миссис Эшкрафт узнала, что ее муж стал наркоманом и остатки гордости не позволяют ему вернуться, по крайней мере до тех пор, пока он не избавится от своей слабости. Ей удалось убедить его принять от нее деньги, чтобы облегчить этот процесс. Деньги она выслала, опять-таки, до востребования.

Затем миссис Эшкрафт закрыла свое дело в Англии, где у нее не осталось никого из близких, и переехала в Сан-Франциско, чтобы быть поближе к мужу на тот случай, если он надумает вернуться в семью. Прошел год. Миссис все еще высылает мужу деньги. Все еще надеется на его возвращение. Он же продолжает упорно отклонять предложения о встрече, отделываясь ничего не значащими ответами. Куда больше он пишет о том, как борется с собой, то перебарывая пагубную привычку, то снова уступая ей.

Теперь миссис Эшкрафт подозревает, что муж вообще не собирается ни возвращаться, ни слезать со шприца, а жену использует попросту как источник легкого дохода. Я уговаривал ее на некоторое время прекратить денежные инъекции, но она не захотела даже слышать об этом. Мало того, считает, что сама виновата в несчастье мужа, поскольку вынудила его уехать, устроив сцену ревности. Она вообще боится что-либо предпринимать, чтобы не ранить его самолюбие и не причинить еще большего вреда. И здесь она непреклонна. Хочет его найти, хочет помочь ему избавиться от страшного порока, но если не удастся, готова содержать бедолагу до конца жизни. Однако ее мучит неопределенность, она не знает, чего ждать от завтрашнего дня.

А потому мы хотим, чтобы вы отыскали Эшкрафта. Хотим знать, есть ли хоть какой-то шанс вернуть ему человеческий облик, или же надо поставить крест на парне. Таково ваше задание. Вы найдете этого беднягу, разузнаете о нем все, что можно, а потом решим, есть ли смысл ему встречаться с женой... стоит ли ей пытаться как-то повлиять на него.

— Попробую, — сказал я. — Когда миссис Эшкрафт высылает ему это свое вспомоществование?

— Первого числа.

— Сегодня двадцать восьмое. Значит, в моем распоряжении три дня на все дела. Фотография его есть?

— Фотографии нет. Миссис Эшкрафт в порыве ревности уничтожила все, что напоминало ей о любимом муженьке.

Я встал и надел шляпу.

— Увидимся второго.

Первого числа пополудни я пошел на почту и поймал Лиска, который работал там почтовым полицейским в отделе до востребования.

— Я тут засек одного мошенника с севера, — сказал я Лиску. — Кажется, он получает почту в вашем окошке. Организуй, чтобы мне дали знать, когда появится этот парень.

Надо сказать, что масса всяких правил и распоряжений запрещают почтовому полицейскому помогать частным детективам, кроме некоторых исключительных случаев. Но если полицейский настроен по отношению к тебе доброжелательно, он просто не станет вникать в твои дела. Ты подсовываешь ему какую-нибудь туфту, чтобы он мог оправдаться, если попадет из-за тебя в переплет, и совсем не обязательно, чтобы он тебе при этом верил.

Вскоре я снова оказался внизу. Я бродил по залу, не теряя из виду окошко с буквой "Э". Служащего, сидевшего за этим окошком, предупредили, чтобы он сообщил мне, если кто-нибудь станет справляться о корреспонденции на имя Эшкрафта. Письмо миссис Эшкрафт еще не пришло, оно вполне могло и не прийти сегодня, но я не хотел рисковать. Так я слонялся, пока почта не закрылась.

Операция началась на следующее утро в десять часов с минутами. Почтовый служащий подал мне знак. Щуплый человечек в синем костюме и мягкой шляпе как раз отошел от окошка с конвертом в руке. Ему наверняка не было больше сорока, но выглядел он гораздо старше: землистый цвет лица, шаркающая старческая походка, одежда, что давненько уже не видала ни утюга, ни щетки.

Он подошел к столику, возле которого стоял я с какими-то случайно подвернувшимися под руку бумагами, усердно изображая сосредоточенность, и вытащил из кармана большой конверт. Я успел заметить, что на конверте уже есть марка и адрес. Повернув конверт надписанной стороной к себе, он вложил полученное в окошке письмо и провел языком по клейкому краю, стараясь, чтобы адрес остался мною не замечен. Затем старательно разгладил конверт ладонью и двинулся к почтовому ящику. Ничего не оставалось, как применить один старый приемчик, который никогда не дает осечки.

Я догнал мужчину и сделал вид, что оступился на мраморном полу. Падая, ухватился за пиджак этого джентльмена. Трюк получился прескверно, я поскользнулся по-настоящему, и мы оба грохнулись, словно борцы на ковре.

Я вскочил, помог этому типу встать на ноги, бормоча извинения, и слегка оттеснил его в сторону, чтобы опередить и первым поднять письмо. Я хотел перевернуть конверт, прежде чем передать его владельцу, и прочитал адрес.

"Мистеру Эдварду Бохенону.

Кофейня «Золотая подкова», Тихуана,

Байя Калифорния, Мексика"

Таким образом я добился своего, но и сам засветился. Не было ни малейшего сомнения в том, что этот хлюпик в синем костюме сообразил, что мне был нужен именно адрес.

Я отряхивался от пыли, когда мой поднадзорный бросил конверт в почтовый, ящик. Он прошел не мимо меня, а к выходу на Мишнстрит. Я не мог позволить ему сбежать и унести с собой свою тайну, меньше всего хотелось, чтобы он предупредил Эшкрафта раньше, чем я до него доберусь. Поэтому я решил испробовать еще один фокус, такой же древний, как и тот, который был проделан так неудачно на скользком полу. Я снова двинулся за тощим человечком. В тот момент, когда мы поравнялись, он как раз повернул голову, чтобы удостовериться, нет ли сзади «хвоста».

— Привет, Микки! — обратился я к нему. — Что слышно в Чикаго?

— Вы меня с кем-то путаете, — пробормотал он сквозь зубы, не убавляя шагу. — Я ничего не знаю о Чикаго.

Глаза у него были белесо-голубые, а зрачки напоминали булавочные головки — глаза человека, систематически употребляющего морфий или героин.

— Не валяй дурака! — сказал я. — Ты же сегодня утром сошел с поезда.

Он остановился посреди тротуара и повернулся ко мне лицом.

— Я? За кого вы меня принимаете?

— Ты Микки Паркер. Голландец дал нам знать, что ты едешь.

— Ты что, шизонутый? — возмутился он. — Понятия не имею, о чем ты плетешь.

И я тоже не имел. Ну и что? Я слегка выставил палец в кармане плаща.

— Сейчас поймешь...

Он инстинктивно отступил при виде моего вздувшегося кармана.

— Послушай, корешок, — взмолился наркоша. — Ты меня с кем-то спутал, даю тебе слово. Я никакой не Паркер, и во Фриско живу уже целый год.

— Тебе придется доказать это.

— Да хоть сейчас! — выкрикнул он с жаром. — Идем со мной, и ты убедишься. Меня зовут Райен, я живу совсем недалеко отсюда, на шестой улице.

— Райен? — спросил я.

— Да... Джон Райен.

Это заявление было ему не на пользу. Вряд ли в стране нашлась бы пара преступников старой школы, которые хоть раз в жизни не воспользовались фамилией Райен. Это все равно, что Джон Смит.

Тем временем Джон Райен довел меня до дома на шестой улице. Нас встретила хозяйка — словно топором вытесанная пятидесятилетняя баба с голыми волосатыми руками, мускулатуре которых позавидовал бы любой деревенский кузнец. Она тут же заверила меня, что ее жилец пребывает в Сан-Франциско уже несколько месяцев и в течение этого времени она видит его по меньшей мере раз в неделю. Если бы я вправду подозревал, что Райен — это мой мифический Микки Паркер из Чикаго, я не поверил бы ни единому слову этой женщины, но поскольку все обстояло иначе, притворился, что ответом вполне доволен.

Таким образом, дело было улажено. Райен дал себя надуть, поверил, что я принял его за другого бандита и что письмо Эшкрафту мне до фени. Но, не доведя дело до конца, я не мог успокоиться. Ведь этот тип был наркоманом, жил под вымышленной фамилией, а значит...

— На что же ты живешь? — спросил я его.

— Два последних месяца... я ничем не занимался, — запинаясь, ответил он. — Но на будущей неделе мы с одним парнем собираемся открыть свою столовую.

— Пойдем к тебе, — предложил я, — хочу с тобой кое о чем потолковать.

Не скажу, чтобы мое предложение сильно его обрадовало, но деваться некуда, он отвел меня наверх. Апартаменты его состояли из двух комнат и кухни на третьем этаже. Квартира была грязная и вонючая.

— Где Эшкрафт? — спросил я его напрямую.

— Я не знаю, о ком ты говоришь, — пробормотал он.

— Советую тебе пораскинуть мозгами, — сказал я. — Прохладная, очень приятная камера в городской тюрьме по тебе давно уже скучает.

— Ты на меня ничего не имеешь.

— Да? А что ты скажешь насчет месячишка-другого за бродяжничество?

— Какое бродяжничество? — неуверенно огрызнулся он. — У меня пятьсот долларов в кармане. Я рассмеялся ему в физиономию.

— Не прикидывайся дурачком, Райен. Бабки в кармане не помогут тебе в Калифорнии. Ты безработный, откуда у тебя деньги? Так что под статью о бродяжничестве загремишь как миленький.

Я был почти уверен, что эта пташка — мелкий торговец марафетом. А если так, или если он на крючке у полиции в связи с какими-то другими грешками, то наверняка ради собственной шкуры заложит Эшкрафта. Особенно, если сам Эшкрафт с уголовным кодексом не в конфликте.

Он раздумывал, глядя в пол, а я продолжал:

— На твоем месте, дорогуша, я был бы куда более любезен. Я послушался бы умного совета... и все бы выложил начистоту. Ты...

Он внезапно метнулся вбок и сунул руку за спину.

Я что было силы пнул его ногой.

Стул подо мной качнулся — в противном случае этот тип не собрал бы косточек. Удар, нацеленный в челюсть, пришелся в грудь, наркоша кувыркнулся через голову и кресло-качалка грохнулось сверху. Я отшвырнул его в сторону и отобрал у моей не в меру резвой пташки опасную игрушку — дрянную никелированную хлопушку калибра 8,1 миллиметра. Затем вернулся на свое место за столом.

Душевного огня у торгаша хватило только на одну вспышку. Он поднялся, шмыгнул носом.

— Я расскажу тебе все... Я не хочу иметь неприятностей... Этот Эшкрафт говорит, что водит жену за нос и ничего больше. Дает мне двести долларов в месяц за то, что я получаю письмо и пересылаю его в Тихуану. Я познакомился с Эшкрафтом здесь, когда он уезжал на юг. Это было шесть месяцев назад. У него там баба... Я обещал... Я не знал, что это за деньги... Он говорил, что получает от жены алименты... Но я не думал, что это может иметь такие последствия.

— Что за тип этот Эшкрафт? Как перебивается?

— Не знаю. Вид у него — что надо. Англичанин, а называть себя велел Эдом Бохеноном. А так... Знаешь, в таком городе, как этот, кого только не встретишь. Я не имею понятия, чем он занимается.

Это было все, что я сумел из него вытянуть. Он не мот или не хотел сказать мне, ни где жил Эшкрафт в Сан-Франциско, ни кто его приятели.

Райен страшно обиделся, когда узнал, что я таки намерен упрятать его за бродяжничество.

— Ты же обещал отпустить, если я все расскажу, — канючил он.

— Не обещал. Но если бы даже обещал... Когда кто-то поднимает на меня ствол, все договора с ним автоматически аннулируются. Иди.

Я не мог отпустить его, пока не найду Эшкрафта. Прежде чем я добрался бы до второго перекрестка, этот ханурик уже отбил бы телеграмму, и моя дичь тут же забилась бы в самую глубокую нору.

Чутье не изменило мне, не зря я прищучил Района. Когда у него взяли отпечатки пальцев во Дворце Правосудия, оказалось, что это некий Фред Руни по кличке Торопыга, контрабандист и торговец наркотиками, который сбежал из федеральной тюрьмы в Ливенуорте, не досидев восемь лет из десяти положенных.

— Можешь упрятать его на пару дней? — спросил я шефа городской тюрьмы. — Есть у меня работенка, которая пойдет куда легче, если этот хмырь какое-то время поскучает в одиночестве.

— Чего проще, — ответил он. — Парни из федералки заберут его не раньше чем через два-три дня. Так что твой Руни и словом ни с кем не перебросится.

Из тюрьмы я отправился в контору Вэнса Ричмонда и сообщил ему новости:

— Эшкрафт получает почту в Тихуане. Он живет под фамилией Бохенона, вроде бы у него есть там пассия. Только что я отправил в тюрьму одного из его приятелей... беглого зэка, который пересылал ему почту.

Адвокат поднял трубку и набрал номер.

— Это миссис Эшкрафт? Говорит Ричмонд. Нет, мы пока не нашли его, но, кажется, знаем, где искать... Да... Через пятнадцать минут...

Он положил трубку и поднялся.

— Поедем к миссис Эшкрафт.

Спустя четверть часа мы выбрались из машины Ричмонда на Джексон-стрит. Миссис Эшкрафт жила в трехэтажном особняке из белого камня, дом отделяли от улицы отлично ухоженный газон и железная оградка.

Миссис Эшкрафт приняла нас в зале на втором этаже. Это была высокая женщина лет тридцати, худощавая, красивая. На ней было серое платье. Ясноликая — вот лучшая характеристика, которой вполне отвечали и голубизна глаз, и розовато-белая кожа, и волосы с каштановым оттенком.

Ричмонд представил меня, после чего я рассказал то, что успел узнать, умолчав, разумеется, о девице в Тихуане. Не стал говорить и о том, что наш беглец, видимо, связался с уголовниками.

— Мистер Эшкрафт находится в Тихуане, Из Сан-Франциско он уехал шесть месяцев назад. Его приятель пересылает ему почту на адрес местной кофейни на имя Эда Бохенона.

Ее глаза радостно блеснули, но она не дала воли чувствам. Эта женщина умела владеть собой.

— Мне поехать туда? Или поедете вы?

Ричмонд отрицательно покачал головой.

— Ни то, ни другое. Уверен, миссис Эшкрафт, что вы не должны этого делать, я же не могу... по крайней мере, сейчас. — Он повернулся ко мне. — Поехать в Тихуану надо вам. Вы наверняка уладите это дело лучше меня. Вы лучше знаете, где как поступать. Миссис Эшкрафт не желает навязываться мужу, но не хочет и упускать возможности хоть как-то ему помочь.

Миссис Эшкрафт протянула мне свою сильную узкую руку.

— Вы сделаете то, что сочтете наиболее уместным.

Ее слова отчасти были вопросом, отчасти выражением доверия.

— Можете быть уверены.

Мне нравилась эта женщина.

Тихуана не слишком изменилась за два года, что прошли с тех пор, как я побывал здесь в последний раз. Я увидел те же двести ярдов пыльной, грязной улицы, тянувшейся между двумя непрерывными рядами кабаков, те же переулки с притонами, которые не уместились на главной улице.

Автобус, прибывший из Сан-Диего, изрыгнул меня посреди городка во второй половине дня, когда дела здесь только начинают раскручиваться. Это означает, что среди собак и праздных мексиканцев по улице шаталось всего несколько пьяниц, хотя толпы желающих увеличить их число уже перекатывались из кабака в кабак.

За первым перекрестком я увидел большую позолоченную подкову. Прошел квартал, отделяющий меня от нее, и вошел в заведение. Это была типичная местная таверна. По левую сторону от входа тянулся, занимая половину стены, бар с несколькими автоматами в конце. Справа располагалась площадка для танцев и помост с весьма мерзким оркестром, который как раз собирался начать игру. За помостом находился ряд небольших кабин, в каждой стояли стол и две скамейки.

В такую раннюю пору в заведении торчало всего несколько клиентов. Я подозвал бармена. Им оказался грузный ирландец с красной физиономией и двумя рыжими прядями волос, прилипшими к низкому лбу.

— Хочу повидаться с Эдом Бохеноном, — сказал я как можно более доверительно.

Он изобразил на лице полное непонимание.

— Не знаю я никакого Эда Бохенона.

Я вытащил листок бумаги и нацарапал карандашом:

«Торопыга загремел» и сунул записку бармену.

— Можете передать это человеку, который придет сюда и скажет, что его зовут Эдом Бохеноном?

— Почему бы и нет?

— Ладно, — сказал я, — посижу здесь еще малость.

Я пересек зал и сел на скамейку в одной из кабин. Худенькая длинноногая девочка, сотворившая с волосами нечто такое, от чего они превратились в подобие пылающего костра, тут же оказалась рядом.

— Выпить поставишь? — спросила она. Зверская мина на ее лице, видимо, означала улыбку. Как бы там ни было, она принесла успех. Боясь, что увижу ее еще раз, я уступил.

— Да, — сказал я и велел официанту, который уже был тут как тут, принести виски для девушки и бутылку пива для меня.

Девушка с пурпурными волосами уже успела разделаться с виски и только открыла рот, чтобы повторить свою просьбу — девицы такого сорта в Тихуане зря времени не теряют, — когда я услышал за спиной чей-то голос:

— Кора, Франк тебя вызывает.

Кора скривилась, глядя куда-то поверх моего плеча, снова одарила меня той же жуткой гримасой и сказала:

— О'кей, Лала. Ты не позаботишься о моем приятеле? — И ушла.

Лала проскользнула на место подруги рядом со мной. Это была несколько полноватая девушка лет восемнадцати — во всяком случае, ни на день не старше, совсем почти ребенок. У нее были короткие каштановые вьющиеся волосы, обрамлявшие круглое мальчишечье личико, которое украшали дерзкие, веселые глаза. Я предложил ей выпить и взял одну бутылку пива.

— О чем ты думаешь? — спросил я ее.

— О выпивке! — она улыбнулась. Улыбка ее тоже была мальчишеской, как и прямой взгляд карих глаз. — О целой бочке выпивки.

— А еще о чем?

Я догадывался, что смена девушек за моим столом не была случайной.

— Похоже, ты ищешь моего приятеля, — сказала Лала.

— Может быть. И кто же они, эти твои приятели?

— Ну, например, Эд Бохенон. Ты знаешь Эда?

— Нет... пока нет.

— Но ты ведь его ищешь?

— Ага.

— А в чем дело? Я могла бы дать ему знать.

— Обойдемся, — сказал я. — Этот Эд — тебе не кажется? — слишком недоступен. Речь идет о его шкуре, а не о моей. Поставлю тебе еще стаканчик и слиняю.

Она вскочила с места.

— Подожди. Может, я его поймаю. Как тебя зовут?

— Можешь звать меня Паркер, — сказал я, потому что это была первая пришедшая в голову фамилия: ею я пользовался, когда обрабатывал Райена.

— Подожди, — повторила она, направляясь к двери в глубине комнаты. — Пожалуй, я его найду.

— Я тоже так думаю, — согласился я.

Спустя минут десять через входную дверь вошел мужчина и направился прямо к моему столику. Это был светловолосый англичанин, по возрасту приближающийся к своему сорокалетию, с явными чертами джентльмена, опустившегося на дно. То есть, он еще не окончательно опустился, но по замутненной голубизне глаз, по мешкам под глазами, сероватому оттенку кожи было заметно, что он изрядно продвинулся по этому пути. Он еще вполне мог сойти за приличного человека, в нем еще сохранились кое-какие запасы прежней жизненной силы.

Он сел на противоположную скамью.

— Вы меня искали?

— Вы Эд Бохенон?

Он кивнул.

— Торопыгу взяли два дня назад, — сказал я, — и теперь наверняка отправят обратно в Канзас, туда, откуда он смылся. Он просил, чтобы я предупредил вас. Он знал, что я намерен податься в эти края.

Эд поморщился, снова бросил на меня быстрый взгляд.

— Это все, что он хотел сообщить?

— Сам он ничего мне не говорил. Мне передал эти слова его человек. Торопыгу я не видел.

— Вы здесь еще побудете?

— Да. Дня два-три, — ответил я. — Надо еще уладить кое-какие делишки.

Он улыбнулся и протянул мне руку.

— Благодарю за доставленные сведения, Паркер. Если захотите прогуляться со мной, я могу вам предложить кое-что более достойное, чем это, по части выпивки.

Я не имел ничего против. Мы вышли из «Золотой подковы», и он провел меня по переулку к дому из кирпича-сырца, что стоял на краю пустыря. В первой комнате Эд сделал знак, чтобы я сел, а сам пошел в соседнюю.

— Что будете пить? — спросил он, стоя в дверях. — Ржаное виски, джин, шотландское...

— Последнее выигрывает, — прервал я чтение этого каталога.

Он принес бутылку «Блэк энд Уайт», сифон с содовой и стаканы, после чего мы принялись за дело. Мы пили и разговаривали, пили и разговаривали, и каждый старался показать, что более пьян, чем есть на самом деле, хотя вскоре действительно надрались до чертиков.

Внешне это очень напоминало обычную пьянку. Он пытался накачать меня под завязку, чтобы затем выудить все мои секреты, а я старался проделать то же самое с ним. И ни один не мог похвастаться большим успехом.

— Знаешь, — сказал он, когда уже начало смеркаться. — Я осел. Я жуткий осел. У меня есть жена... милейшая в мире женщина. Хочет, чтоб я вернулся к ней... и вообще. А я сижу здесь в дерьме, лакаю... а мог бы быть человеком. Архитектором мог бы быть, понимаешь? Еще каким архитектором... А так... Привык к этому пойлу... Связался с подонками. Не могу вырваться. Но я вернусь к ней... без трепа. Вернусь к моей женушке, самой милой на свете женщине... Взгляни на меня. — Мы уже были на «ты». — Разве я похож на нар-ркомана? Нисколько! И ты думаешь, почему? Потому, что я лечусь. Сейчас я тебе покажу... Увидишь, я могу закурить, а могу и не закурить.

Он неловко сорвался с кресла, прошел, пошатываясь, в соседнюю комнату и вернулся, неся очень красивый прибор для курения опиума, прибор из серебра и слоновой кости на серебряном подносе. Поставил поднос на стол и пододвинул трубку ко мне.

— Кури, Паркер, я угощаю.

Я сказал, что останусь верен виски.

— Может, хочешь «снежка»? — спросил он.

Когда я отказался и от кокаина, он удобно развалился на полу возле столика, зарядил свою трубку, и забавы продолжались — он курил, а я трудился над бутылкой, и оба мы старательно взвешивали слова, чтобы не выболтать лишнее.

К полуночи, когда я уже изрядно нагрузился виски, появилась Лала.

— Вижу, вы славно развлекаетесь, парни, — сказала она весело, наклоняясь и целуя англичанина в растрепанные волосы.

Потом села к столу и потянулась за рюмкой.

— Вел-ликолепно! — похвалил я Лалу сильно заплетающимся языком.

— Ты должен всегда быть под мухой, малыш, — посоветовала мне она. — Смазав, ты выглядишь куда интересней.

Не знаю, что я ответил. Помню только, что сразу после этого улегся рядом с англичанином на полу и заснул.

Следующие два дня протекали так же, как первый. Эшкрафт и я не разлучались двадцать четыре часа в сутки, и девушка почти не покидала нас. Не пили только тогда, когда отсыпались, сраженные алкоголем. Большую часть времени мы провели в доме из необожженного кирпича и в «Золотой подкове», о других кабаках не забывали тоже. Остались весьма туманные воспоминания о том, что происходило вокруг, хотя я, вроде бы, ничего существенного не упустил из виду.

Внешне мы держались с Эшкрафтом, как два корефана из одной малины, но ни один из нас не избавился от недоверия в отношении другого. И это несмотря на то, что оба были пьяны, и напивались очень крепко. Он успешно боролся с желанием приложиться к трубке с опиумом, а девица, хотя и не курила, но выпить была не дура.

После трех дней, проведенных таким вот образом, я тронулся обратно в Сан-Франциско, трезвея по мере удаления от Тихуаны. По дороге привел в порядок свои впечатления, которые сложились в отношении Нормана Эшкрафта, иначе Эда Бохенона.

В результате я пришел к следующим выводам:

1. Он подозревал (или даже был уверен), что я приехал по поручению его жены: слишком ровно он держался и слишком хорошо принимал меня, чтобы я мог в этом усомниться.

2. Скорее всего, он решил вернуться к жене, хотя полной гарантии на этот счет никто бы не дал.

3. Он не имел неизлечимого пристрастия к наркотикам.

4. Он мог бы взять себя в руки под влиянием жены, хотя и это вызывало большие сомнения: он узнал, что такое дно общества, и, похоже, ему там нравилось.

5. Эта девушка, Лала, была влюблена в него до безумия; он также в какой-то мере любил ее, но сходить с ума от этой любви не собирался.

Я отлично выспался за ночь, проведенную в поезде между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско, вышел на углу Таунсенд-авеню и Третьей улицы, чувствуя себя почти нормально. За завтраком слопал больше, чем за три дня в Тихуане, после чего отправился к Вэнсу Ричмонду в его контору.

— Мистер Ричмонд уехал в Эврику, — сказала мне его стенографистка.

— Не могли бы вы связать меня с ним по телефону?

Она могла и связала.

Не называя никаких фамилий, я рассказал адвокату, что видел и до чего додумался.

— Понимаю, — сказал он. — Поезжайте к миссис Эшкрафт и скажите, что я сегодня отправлю ей записку, а в город вернусь через два дня. Думаю, до этого времени нет нужды что-либо предпринимать.

Я доехал на трамвае до Ван-Несс-авеню, а потом прошел пешком к дому миссис Эшкрафт. Позвонил в дверь. Никакого ответа. Позвонил еще раз и только тогда заметил в подъезде две газеты. Взглянул на даты — сегодняшняя и вчерашняя.

Какой-то старичок в линялом комбинезоне поливал газон в соседнем дворе.

— Вы не знаете, из этого дома кто-нибудь выезжал? — крикнул я ему.

— Вроде бы нет. Сегодня утром дверь черного хода была открыта. — Старик стоял, скребя подбородок. — А может, и уехали, — сказал он медленно. — Мне вот пришло на ум, что я никого из них не видел... пожалуй, ни разу за весь вчерашний день.

Я обошел дом сзади, перелез через невысокий заборчик и поднялся по лестнице черного хода. Кухонная дверь оказалась незапертой, за дверью слышался плеск воды, вытекающей из крана.

Я громко постучал. Никто не ответил. Тогда я пнул дверь и вошел на кухню. Вода текла из крана.

Под тонкой струйкой воды лежал большой кухонный нож с лезвием длиною в фут. Нож был чистый, но на стенках фарфоровой раковины там, куда попадали лишь мелкие капельки воды, я увидел ржавые пятнышки. Сковырнул одно из них ногтем — засохшая кровь.

Если бы не эта раковина, все на кухне было бы в образцовом порядке. Я отворил дверь кладовой. Здесь тоже все находилось на месте. Дверь с другой стороны кухни вела в переднюю часть дома. Я вышел в коридор. Свет из кухни освещал его слишком слабо. Я поискал ощупью на стене выключатель, который должен был там находиться. И наступил на что-то мягкое.

Отдернув ногу, я сделал шаг назад, нашарил в кармане спички и зажег одну. Предо мной — голова и плечи на полу, бедра и ноги на нижних ступенях лестницы — лежал бой-филиппинец. В одном нижнем белье.

Он был мертв. Правый глаз выбит, горло распахано от уха до уха. Не требовалось особого воображения, чтобы представить, как произошло убийство. Стоя наверху лестницы, убийца левой рукой схватил филиппинца за лицо, выдавив ему пальцем глаз, запрокинул его голову назад, полоснул ножом по смуглому напряженному горлу и спихнул мальчишку вниз.

Я чиркнул второй спичкой и нашел выключатель. Включил свет, застегнул плащ и поднялся по лестнице. Пятна высохшей крови виднелись тут и там, а на лестничной площадке второго этажа кровью были забрызганы даже обои.

Я щелкнул другим выключателем, из коридора попал в прихожую, заглянул в следующие две комнаты, казавшиеся нетронутыми, потом свернул за у гол... и резко остановился, едва не упав на человека, который там лежал.

Женщина лежала, скорчившись на полу, лицом вниз, подтянув под себя колени и прижав руки к животу. Была она в халате, а волосы были заплетены в косу.

Я коснулся пальцем ее шеи. Холодная, как лед.

Опустившись на колени — чтобы не переворачивать труп, — заглянул ей в лицо. Это была служанка, которая четыре дня назад впускала меня и Ричмонда в дом.

Я встал и огляделся. Затем обошел убитую и отворил дверь. Спальня, но не служанки, богато и изысканно убранная, — выдержанная в кремово-серых тонах опочивальня с репродукциями французских картин на стенах. Только постель была разбросана. Смятое, сбитое в кучу белье лежало посреди кровати и выглядело как-то неестественно.

Наклонившись, я начал исследовать постель. Простыни были в кровавых пятнах. Я отбросил в сторону одеяла.

Под ними лежала мертвая миссис Эшкрафт.

Ее тело было скрючено, а голова криво висела, едва держась на шее, рассеченной до самой кости. На лице от виска до подбородка — четыре глубокие царапины. Один рукав голубой шелковой пижамы оторван. Матрас и постель пропитаны кровью, которая не успела засохнуть под кучей белья.

Прикрыв труп одеялом, я протиснулся через узкий проход между порогом и телом служанки и пошел по парадной лестнице, включая по пути свет. Нашел телефон. Сперва позвонил в полицию, потом в контору Взнса Ричмонда.

— Прошу срочно уведомить мистера Ричмонда, что миссис Эшкрафт убита, — сказал я стенографистке. — Я в доме погибшей, и он сможет меня там найти.

Потом я вышел через парадный ход, сел на верхнюю ступеньку и закурил, ожидая полицию.

Чувствовал я себя мерзко. В жизни мне приходилось видеть и больше, чем трех убитых сразу, но то, что случилось здесь, очень уж тяжко обрушилось на меня. Видимо, и трехдневная пьянка сказалась на состоянии нервов.

Прежде чем я успел выкурить сигарету, из-за угла вылетел полицейский автомобиль, из которого посыпались люди. О'Гар, сержант-детектив из отдела расследования убийств, первым поднялся по лестнице.

— Привет! — обратился он ко мне. — Что попало в твои руки, старина, на этот раз?

— Нашел три трупа, — ответил я, открывая дверь. Мы вошли в дом. — Может, ты, как профессиональный сыщик, найдешь больше.

— Хм... Для молодого паренька ты считаешь совсем неплохо...

Слабость прошла, я снова был готов работать.

Сперва показал О'Гару филиппинца, потом двух женщин. Больше трупов мы не нашли. Детальное изучение места происшествия заняло несколько часов. Нужно было осмотреть весь дом от подвала до крыши, взять показания у соседей, потянуть кое-кого за язык в посредническом бюро, через которое нанимали прислугу. Нужно было также отыскать и допросить родных и знакомых филиппинца и служанки, найти и расспросить почтальона.

Собрав большую часть отчетов, мы заперлись в библиотеке.

— Позавчера ночью, не так ли? Со среды на четверг... — пробормотал О'Гар, когда мы устроились в удобных креслах и закурили.

Я кивнул. Заключение врача, который исследовал трупы, две газеты у двери, а также тот факт, что ни лавочник, ни мясник, и ни один из соседей не видели никого из домашних со среды, — все это позволяло предположить, что преступление произошло в ночь со среды на четверг.

— По-моему, — сказал О'Гар, глядя сквозь клубы дыма в потолок, — убийца проник в дом через заднюю дверь, взял на кухне нож и пошел наверх. Возможно, он направлялся прямо в спальню миссис Эшкрафт... а возможно, и нет. Но спустя какое-то время он все-таки туда вошел. Оторванный рукав и царапины на лице свидетельствуют, что без возни не обошлось. Филиппинец и служанка услышали шум, крики... и поспешили в комнату хозяйки. Служанка, по-видимому, подоспела в тот момент, когда убийца уже выходил. Тут он ее и прикончил. А филиппинец, увидя это, попытался бежать. Убийца догнал мальчишку, когда тот метнулся к лестнице. Затем спустился вниз, в кухню, вымыл руки, бросил в раковину нож и смылся.

— Великолепно, — согласился я. — Но ты обходишь вопрос, кто убийца и для чего совершил столько убийств.

— Не обгоняй, — буркнул он. — Дойду и до этого. Пожалуй, мы имеем три версии. Убийца мог быть маньяком, который сделал это для собственного удовольствия; он мог быть взломщик, который случайно засветился и поспешил ликвидировать свидетелей взлома; наконец, преступник мог быть кем-то, кто имел особую причину, чтобы прикончить миссис Эшкрафт. Потом ему пришлось убрать и слуг, когда его застукали на месте преступления. Я лично считаю, что это сделал тот, кто был крайне заинтересован в смерти миссис Эшкрафт.

— Неплохо, — одобрил я. — А теперь слушай: у миссис Эшкрафт есть муж в Тихуане, легкий наркоман, который вращается среди уголовников. Жена пыталась уговорить его, чтобы он вернулся. Есть у него там подруга — молодая, сходит с ума по нему и не умеет этого скрывать... крутая девчонка. Он, похоже, собирался бросить ее и вернуться домой.

— А следовательно? — спросил О'Гар строго.

— Но я все время был с ним и с той девушкой... когда здесь произошло убийство.

— Итак?

Разговор наш прервал стук в дверь. Пришел полицейский, чтобы позвать меня к телефону. Я спустился на первый этаж и услышал в трубке голос Ричмонда.

— Что случилось? Мисс Генри позвонила мне, но она не знает деталей.

Я рассказал ему обо всем.

— Вернусь сегодня вечером, — сказал он. — Делайте, что сочтете нужным. Будем считать, что руки у вас развязаны.

— Ладно, — ответил я. — Когда вы вернетесь, меня здесь, наверное, уже не будет. Вы сможете связаться со мной через агентство. Я пошлю телеграмму Эшкрафту, чтобы он приехал... за вашим автографом.

Затем я позвонил в городскую тюрьму и спросил коменданта, там ли еще Джон Райен, он же Фред Руни, он же Торопыга.

— Его нет. Федеральная полиция забрала его вчера утром в Ливенуорт.

Возвратившись наверх в библиотеку, я торопливо сказал О'Гару:

— Хочу поймать вечерний поезд на юг. Ставлю на то, что все это было задумано в Тихуане. Я пошлю телеграмму Эшкрафту, чтобы он приехал. Хочу выманить его из этого мексиканского городка на пару дней, а ты, когда он появится здесь, не спускай с него глаз. Я опишу тебе его внешность, и твои парни смогут сесть ему на хвост, когда он объявится в конторе Вэнса Ричмонда.

Из оставшегося времени я потратил около получаса на то, чтобы написать и отправить три телеграммы. Первая была адресована Эшкрафту:

Эдварду Бохенону.

Кофейня «Золотая подкова». Тихуана. Мексика. Миссис Эшкрафт мертва. Приезжайте немедленно. Вэнс Ричмонд

Остальные две были зашифрованы. Одна пошла в отделение сыскного агентства в Канзас-Сити: я просил, чтобы кто-нибудь из наших агентов допросил в Ливенуорте Торопыгу. В другой я просил, чтобы кто-нибудь из отделения в Лос-Анджелесе встретил меня завтра в Сан-Диего.

Потом я отправился в свою берлогу за свежими рубашками, после чего первым же поездом отбыл на юг.

Сан-Диего был весел и многолюден, когда в полдень следующего дня я вышел из вагона. Уйма народа нахлынула на открытие скакового сезона по другую сторону границы. Киношники из Лос-Анджелеса, фермеры из Импириел-Бэли, моряки Тихоокеанского флота, шулеры, туристы, бродяги всех сортов и даже обычные люди из разных мест — здесь всяких хватало. Я прилично пообедал, снял номер в отеле, отнес туда свою сумку, а потом отправился в отель «Ю.С. Грант» на встречу с агентом из Лос-Анджелеса.

Я нашел его в холле отеля — веснушчатого парня лет двадцати двух, быстрые серые глаза которого увлеченно бегали по строчкам программы скачек. Палец на руке, в которой он держал программу, был заклеен пластырем. Я прошел мимо него и остановился у прилавка с куревом, где купил пачку сигарет, и, глянув в зеркало, поправил углубление на шляпе. После этого я вышел на улицу. Заклеенный палец и операция со шляпой были нашими опознавательными знаками. Кто-то изобрел эти штучки еще до войны за независимость, но с тех пор, как я сдавал экзамен, у меня не было повода ими воспользоваться.

Я свернул на Четвертую улицу, ведущую в сторону от Бродвея — главной магистрали Сан-Диего, и здесь агент меня догнал. Звали его Гормен. Я ввел его в курс дела.

— Поедешь в Тихуану и возьмешь под наблюдение кофейню «Золотая подкова». Есть там девчонка, которая выставляет клиентов на выпивку. Невысокая, волосы вьющиеся, каштановые, глаза карие, лицо круглое, губы яркие, пухлые, плечи широкие. Наверняка ее узнаешь. Очень славная девочка лет восемнадцати, зовут ее Лала. Не пытайся с ней сблизиться. Появишься там на час раньше меня. Потом появлюсь я, заговорю с ней. Хочу знать, что она предпримет сразу после моего ухода и что будет делать в следующие несколько дней. Со мной можешь связаться... — Я сообщил ему название отеля и свой номер, — Звони вечером. Ни при каких обстоятельствах не открывай, что знаешь меня.

Мы расстались, и я отправился на площадь, посидел часок на скамейке, а потом с боем захватил место в автобусе, идущем на Тихуану.

После пятнадцати миль езды по пыльной дороге — вшестером мы сидели на трех сиденьях, — и минутной задержки на пропускном пункте я вышел из автобуса у входа на ипподром. Бега уже начались, но турникеты продолжали лихо вращаться, проталкивая неиссякающий поток зрителей. Я повернулся к воротам спиной и направился кряду дряхлых, обшарпанных такси, выстроившихся перед «Монте-Карло» — большим деревянным казино, сел в одну из колымаг и поехал в Старый Город.

Старый Город был безлюден. Почти все отправились на собачьи бега. Войдя в «Золотую подкову», я увидел веснушчатую физиономию Гормена над стаканом с мескалем. Ну что ж, будем надеяться, что со здоровьем у него все в порядке: надо иметь очень хорошее здоровье, если собираешься сесть на диету из этого кактусового самогона.

Завсегдатаи «Подковы» приветствовали меня как своего. Даже бармене прилипшей ко лбу прядью волос улыбнулся.

— Где Лала? — спросил я.

— Хочешь потолковать с Эдом? — Крупная молодая шведка глянула на меня вполне благосклонно. — Постараюсь ее найти.

В эту минуту через заднюю дверь вошла Лала. Она тут же бросилась мне на шею, начала обнимать, тереться щекой о мою щеку и все такое прочее.

— Снова приехал гульнуть?

— Нет, — ответил я, препровожая ее в одну из кабин.

— На этот раз по делу. Где Эд?

— На севере. Его жена откинула копыта, вот он и поехал прибрать остатки.

— А тебе досадно?

— Еще как! Жутко досадно, что парень огребет солидный куш!

Я глянул на нее краем глаза, — этак с хитрецой.

— И ты думаешь, Эд притащит этот куш тебе?

Она взглянула на меня довольно хмуро.

— Что ты болтаешь?

Я усмехнулся загадочно.

— Могут случиться две вещи: либо Эд даст тебе отставку — об этом он давненько уже подумывает... либо выскребет все до последнего цента, чтобы спасти свою шею...

— Ты проклятый лжец!

Наши плечи соприкасались. Быстрым как молния движением ее левая рука скользнула под короткую юбку. Я толкнул Лалу плечом и с силой крутанул. Нож, который она метнула, глубоко вонзился в середину стола. Нож с толстым клинком, отбалансированный так, чтобы его можно было бросать.

Она лягнула меня, попав острым каблучком по щиколотке ноги. Я успел зажать ей локоть в тот момент, когда она вырвала нож из столешницы.

— Какого черта вы тут делаете?

Я поднял глаза.

По другую сторону стола стоял, зловеще уставившись на меня, мужчина. Высокий и жилистый, с широкими плечами, из которых вырастала длинная, худая, желтая шея, поддерживающая маленькую круглую головку. Он стоял, широко расставив ноги и держа руки на поясе. Глаза у него были, как черные пуговки на туфлях, и располагались очень близко один от другого над маленьким, расплющенным носом.

— Что ты делаешь с девушкой? — рыкнула на меня эта милая личность.

Он выглядел слишком опасным, чтобы вступать с ним в спор.

— Если ты официант, — сказал я, — то принеси бутылку пива и что-нибудь для девочки. Если ты не официант... то отваливай.

— Я тебе сейчас...

Девушка вырвалась из моих рук и остановила его.

— Для меня виски.

Он что-то буркнул, взглянул на нее, показал мне еще раз свои нечищенные зубы и неторопливо отполз.

— Кто это?

— Лучше держись от него подальше, — посоветовала она, не ответив на вопрос.

Потом спрятала нож под юбку и повернула лицо ко мне.

— Что ты там болтал о каких-то неприятностях у Эда?

— Читала об этих убийствах в газете?

— Да.

— Так что еще я должен тебе сказать? Единственный выход для Эда — свалить все на тебя. Но сомневаюсь, что у него это получится. Если же нет, то ему хана.

— Ты спятил! — крикнула она. — Не так уж ты нализался, чтобы не знать, что во время убийства мы оба были с тобой.

— Я не настолько спятил, чтобы не знать, что это ничегошеньки не доказывает, — ответил я. — Но вполне достаточно для уверенности, что возвращусь в Сан-Франциско с убийцей на поводке.

Она рассмеялась. Я тоже ответил ей смехом и встал.

— Еще увидимся, — бросил я и направился к двери.

Я возвратился в Сан-Диего и послал телеграмму в Лос-Анджелес с просьбой прислать еще одного агента. Потом перекусил, а вечер провел в своем номере в отеле, ожидая Гормена.

Появился он поздно, от него так несло мескалем, что запах можно было учуять, находясь в Сент-Луисе, но голова у него была в полном порядке.

— Одно время дела складывались так, что я готов был вынуть пушку, чтобы вытащить тебя из той конуры, — усмехнулся он.

— Брось эти глупости! — прикрикнул я на него. — Твое дело глядеть в оба. Что ты видел?

— Когда ты смылся, девушка и тот тип сели рядышком, носом к носу. Они были возбуждены... сплошные нервы. Вскоре он вышел из кабака. Я оставил девушку и последовал за ним. Он пошел в город и послал телеграмму. Я не мог приблизиться к нему настолько, чтобы увидеть адрес. Потом вернулся в «Подкову».

— Кто он, этот тип?

— Судя по тому, что я слышал, приятным парнем его не назовешь. Зовут его Флинн Гусиная Шея. Служит вышибалой в том же кабаке.

Значит, Гусиная Шея был в «Золотой подкове» стражем порядка, а я его ни разу не видел за те три дня... Не мог же я так надраться, чтобы не заметить такое чучело. А ведь именно в один из этих трех дней миссис Эшкрафт и ее прислуга были убиты.

— Я телеграфировал в твою контору, чтобы они подбросили нам еще одного агента, — сказал я Гормену. — Он будет помогать тебе. Поручи ему девушку, а сам займись Гусиной Шеей. Сдается мне, что на его совести три убийства, так что не зевай.

— Есть, шеф! — ответил он и пошел спать.

Следующий день я провел на скачках — ставил по маленькой то на одну клячу, то на другую и ждал ночи.

После последнего заезда зашел перекусить в японский ресторанчик, а потом перебрался в казино, находившееся в другом конце того же здания. Там жизнь била ключом: свыше тысячи посетителей всех мастей и сортов, казалось, были охвачены единой страстью — спустить с помощью покера, игральных костей, колес фортуны, рулетки и прочих хитрых штучек деньги, оставшиеся после скачек, или все, что выиграли. Я не принимал участия в игре. Я бродил в толпе, охотясь на вполне определенных, нужных мне людей.

Вскоре я высмотрел первого — загорелого мужичка, похожего на поденщика, нарядившегося в воскресный костюм. Мужичок проталкивался к выходу, а на лице его было выражение той особой пустоты, которая отличает любителей азартных игр, проигравшихся до того, как игра закончилась. Таких гнетет не столько проигрыш, сколько то, что пришлось прервать игру.

Я преградил поденщику дорогу.

— Облапошили? — спросил сочувственно.

Он ответил смущенным кивком головы.

— Хочешь получить пятерик за пятнадцать минут работы? — спросил я.

Разумеется, он хотел, но что там за работенка?

— Я хочу, чтобы ты поехал со мной в Старый Город и присмотрелся к одному человеку. Потом получишь деньги. Это все.

Мое объяснение не совсем удовлетворило его, но пять долларов на полу не валяются, к тому же он мог в любую минуту дать задний ход, если бы ему что-то не понравилось. Он решил попробовать.

Я велел завербованному подождать у двери и пошел искать следующего. Им оказался толстый коротышка с круглыми, исполненными несокрушимого оптимизма глазами. О да, он с превеликой охотой готов заработать пять долларов таким легким способом. Следующий, к которому я обратился, был слишком боязлив чтобы играть в такую странную и непонятную игру. Затем я завербовал филиппинца — очень щеголеватого в своем палевом костюме, и толстого грека, который, по всей видимости, добывал свой хлеб или в кабаке официантом, или в парикмахерской.

Этих было достаточно. Квартет в полной мере отвечал моим намерениям. Парни не выглядели слишком интеллигентно, но и не казались негодяями или пройдохами. Я усадил их в такси, и мы поехали в Старый Город.

— Теперь послушайте, — приступил я к инструктажу, когда мы прибыли на место. — Я иду в кофейню «Золотая подкова». Подождете несколько минут, потом войдете, закажете выпивку. — Я дал поденщику пятидолларовую бумажку. — Этим расплатишься за всех четверых... В ваш заработок это не входит. Там увидите высокого плечистого мужчину с длинной желтоватой шеей и маленькой гадкой рожей. Уверен, что вы ни с кем его не спутаете. Присмотритесь к нему хорошенько, но так, чтобы он не сообразил, что вы его пасете. Когда убедитесь, что запомнили его и всюду узнаете, кивните мне головами и идите сюда за деньгами. Только не ловите ворон. Я не хочу, чтобы кто-нибудь подсек меня, заметив, что мы знакомы.

Это показалось им странным, но пять долларов маячили перед глазами, а в казино еще шла игра, и, поставив пять долларов, при наличии капельки удачи можно было... Остальное дорисуйте себе сами. Они начали задавать мне вопросы, которые я оставил без ответа. Но ни один из парней не сбежал.

Когда я вошел, Гусиная Шея стоял за стойкой бара и помогал бармену. Помощь, конечно, была нужна: «Подкова» трещала по швам от наплыва гостей.

Я не заметил в толпе веснушчатой физиономии Гормена, но увидел острый как топор профиль Хупера, второго агента из Лос-Анджелеса, которого прислали в ответ на мою телеграмму. Лала сидела в конце бара и пила в обществе какого-то недомерка. Она кивнула мне, но свой улов не бросила.

Гусиная Шея скривился, подавая мне бутылку пива, которую я заказал. Спустя некоторое время в зал вошла нанятая мной четверка. Свою роль они сыграли отменно!

Вначале напрягали зрение в табачном дыму, заглядывая каждому в физиономию и отводя глаза, когда встречали чей-нибудь взгляд. Это длилось с минуту, после чего первый из них — это был филиппинец — заметил, что за стойкой бара стоит описанный мной человек. Мой агент подскочил на месте, потрясенный открытием, а увидев, что Гусиная Шея зловеще смотрит на него, отвернулся и беспокойно заерзал на своем стуле. Теперь и другие высмотрели Гусиную Шею и украдкой бросали на него взгляды, столь же незаметные, как фальшивые бакенбарды.

Филиппинец обернулся, посмотрел на меня, кивнул несколько раз головой и умчался на улицу. Трое оставшихся поспешно допивали свое виски, одновременно пытаясь перехватить мой взгляд. А я тем временем не спеша читал надпись, помещенную высоко на стене за баром:

МЫ ПОДАЕМ ТОЛЬКО НАСТОЯЩЕЕ ДОВОЕННОЕ АМЕРИКАНСКОЕ И

АНГЛИЙСКОЕ ВИСКИ.

Я пробовал подсчитать, сколько раз соврали в этих девяти словах, я уже дошел в своем счете до четырех при хорошей дальнейшей перспективе, когда внезапно, как выстрел из выхлопной трубы автомобиля, прозвучал кашель одного из моих заговорщиков, грека. Гусиная Шея с пурпурным лицом, держа в руке деревянный молоток для выбивания втулок из бочек, начал перемещаться за стойкой бара.

Я взглянул на своих помощников. Кивки их не выглядели бы так страшно, если бы они кивали поочередно, но ребята не хотели рисковать — вдруг я снова отведу взгляд.

Их головы склонились почти одновременно — каждый, находящийся в радиусе нескольких метров, не только мог, но и должен был заметить это, — после чего все трое незамедлительно прошмыгнули за дверь, подальше от человека с длинной шеей и его молотка.

Я допил пиво, неторопливо вышел из заведения и свернул за угол.

— Мы узнаем его! Узнаем, где угодно! — рявкнули они хором.

— Великолепно! — похвалил я их. — Вы отлично показали себя! Прирожденные детективы, ничего не скажешь! Вот ваша зарплата. А теперь я на вашем месте постарался бы убраться подальше, потому что этот парень... хотя вы ничем себя не выдали... и были безупречны... мог что-то заподозрить. Нет смысла рисковать.

Они схватили свою плату и слиняли прежде, чем я закончил речь.

Около двух часов ночи в мой гостиничный номер в Сан-Диего явился Хупер.

— Гусиная Шея исчез вместе с Горменом сразу же после твоего ухода, — сказал он. — Несколько позднее девушка пошла в дом из необожженного кирпича на краю города. Когда я уходил, она все еще была там. В доме было темно.

Гормен где-то застрял.

В десять утра меня разбудил гостиничный слуга-мальчишка, принесший телеграмму. Телеграмма была из Мехикали:

Приехал сюда вчера вечером. Прячется у корешей.

Послал две телеграммы.

Гормен.

Это была хорошая новость. Я-таки надул Гусиную Шею, который принял моих продувшихся игроков за четырех свидетелей, а их кивки за знак того, что его опознали. Гусиная Шея был тем, кто совершил убийство, и теперь он в панике бежал.

Я снял пижаму и как раз натягивал белье, когда принесли вторую телеграмму. Эта была от О'Гара, пересланная агентством.

«Эшкрафт вчера исчез».

Я воспользовался телефоном, чтобы разбудить Хупера.

— Поезжай в Тихуану, — сказал я. — Понаблюдай за домом, где ты вчера оставил Лалу. Но скорее всего, ты обнаружишь ее в «Золотой подкове». Не спускай с девицы глаз, пока она не встретится с высоким светловолосым англичанином, тогда переключись на него. Не позволяй ему потеряться. Он сейчас самая важная для нас фигура в этой компашке. Я приеду туда. Если я и англичанин останемся вместе, а девушка уйдет, следуй за ней. В противном случае сторожи его.

Я оделся, расправился с завтраком и сел в автобус, идущий в Тихуану. Паренек за рулем вел машину с приличной скоростью, но когда поблизости от Палм-Сити нас обогнал коричневый кабриолет, мне показалось, что мы стоим на месте. За рулем кабриолета сидел Эшкрафт.

Вскоре я снова увидел этот автомобиль — пустой, он стоял перед домом из необожженного кирпича. Чуть дальше, за перекрестком, Хупер изображал пьяного, болтая с двумя индейцами в мундирах мексиканской армии.

Я постучал в дверь дома.

— Кто там? — услышал голос Лалы.

— Это я... Паркер. Эд воротился?

— Ах! — воскликнула она. Последовала минута тишины. — Войди.

Я толкнул дверь. Англичанин сидел, откинувшись на спинку стула. Правым локтем он опирался на стол, а кисть держал в кармане пиджака — если в этом кармане находился пистолет, то он, несомненно, нацелен был на меня.

— Привет, — сказал Эд. — Я слышал, ты что-то там насочинял обо мне...

— Можешь назвать это как угодно. — Я пододвинул к себе стул и сел. — Но не будем себя дурачить. Ты приказал Гусиной Шее прирезать твою жену, чтобы самому дорваться до ее наследства. Но ты промахнулся, выбрав для этой работы такого дурака, как он... дурака, который сперва учинил там бойню, а потом потерял голову. Слинял, потому что несколько свидетелей ткнули в него пальцами! И куда же он смылся? В Мехикали! Отличное местечко он себе выбрал! Наверное, так наложил в штаны, что несколько часов езды через горы показались ему путешествием на край света!

Я не переставая работал языком.

— Но ты-то не дурак, Эд, и я тоже. Знаешь, я хочу прихватить тебя с собой на север в наручниках, но я не спешу. Если не получится сегодня, то охотно подожду до завтра. В конце концов, я тебя достану, если кто-нибудь меня не опередит... а вообще, я из-за этого плакать не стану. У меня за поясом под жилеткой ствол. Если ты велишь Лале вытащить его, мы сможем потолковать спокойно.

Он медленно кивнул головой, не отрывая от меня взгляда. Девушка подошла ко мне сзади. Ее рука коснулась моего плеча, скользнула под жилет, и мой черный пистолет покинул меня. Прежде чем отойти, она на мгновение приложила лезвие своего ножа к моему горлу... деликатное напоминание.

— Прекрасно, — сказал я, когда Лала отдала мое оружие англичанину, который левой рукой сунул его в карман. — Вот мое предложение. Вы оба поедете со мной в Штаты... чтобы избежать возни с ходатайством об экстрадиции...[1] и я упрячу вас под замок. Мы сразимся в суде. Я не уверен абсолютно, что мне удастся доказать вашу виновность в убийстве. Если мне это не удастся, вы выйдете на свободу. Но если я сумею это сделать, а я на это надеюсь, тебе, Эд, не миновать виселицы.

Вы намерены бежать? Но какой смысл в бегстве? Провести в бегах остаток жизни? Только для того, чтобы в конце концов дать себя пришпилить... или погибнуть при попытке к бегству? Голову свою ты, Эд, может быть, и спасешь, но что будет с деньгами, которые оставила твоя жена? А ведь игра затеяна именно ради них... из-за них ты приказал убить свою жену... Стань перед судом, и у тебя будет шанс получить эти деньги. Ну, а если сбежишь, можешь с ними попрощаться.

Мне нужно было любой ценой склонить Эда и его подругу к бегству. Если бы они согласились отправиться в камеру, я с теми данными, что имел, вряд ли мог бы добиться победы в суде. Все зависело от дальнейшего хода событий. От того, сумею ли я доказать, что Гусиная Шея был в ту ночь в Сан-Франциско, а он наверняка запасся надежным алиби. Мы не нашли отпечатков пальцев убийцы в доме миссис Эшкрафт. А если бы даже и удалось убедить присяжных, что подозреваемый находился а Сан-Франциско в то время, мне пришлось бы еще доказывать, что именно он совершил преступление. А дальше возникла бы еще более трудная задача: доказать, что преступление совершено по поручению одного из двух этих, а не по собственной инициативе.

Вот почему я из кожи лез, чтобы парочка смылась. Мне было все равно, что бы они откололи и куда подались, лишь бы они сбежали. Я надеялся, что удача и собственная голова позволят мне кое-чего добиться в случае их бегства.

Англичанин напряженно думал. Я знал, больше всего его поразило то, что я сказал о Флинне. Потом он захохотал.

— Ты идиот! — заявил он. — Но...

Не знаю, что он хотел сказать.

Входная дверь с треском распахнулась, и в комнату вошел Гусиная Шея.

Его одежда была белой от пыли, желтая шея вытянута на всю длину.

Его глаза, похожие на пуговки от туфель, увязли во мне. Он сделал неуловимое движение кистями рук... и в каждой из них появился тяжелый револьвер.

— Руки на стол, Эд! — буркнул он.

Пистолет Эда, если он действительно держал в кармане пушку, был блокирован относительно человека в дверях углом стола. Эд вынул руку из кармана — пустую! — и положил обе на крышку стола.

— Не двигаться! — пролаял Гусиная Шее девушке.

Затем он уперся тяжелым взглядом в меня. Однако слова его были адресованы Эду и Лале.

— Вот, значит, зачем вы прислали мне телеграмму... Мышеловка? Я, значит, должен стать козлом отпущения? Но мы еще посмотрим! Сейчас я скажу все, что должен сказать, а потом рвану отсюда, хотя бы для этого мне пришлось перебить всю мексиканскую армию! Да, я убил твою жену и ее слуг. Убил их за ту тысячу баксов...

Девушка, сделав шаг в его сторону, крикнула:

— Заткнись, ты, черт бы тебя подрал!..

— Сама заткнись! — рявкнул на нее Гусиная Шея и отвел пальцем курок револьвера. — Теперь я говорю. Я убил ее за...

Лала наклонилась. Ее левая рука скользнула под подол. Вспышка выстрела из револьвера Гусиной Шеи отразилась от мелькнувшего в воздухе стального клинка.

Девушка дернулась, пораженная пулями, разрывавшими ее грудь. Ударилась спиной о стенку, а потом упала на пол головой вперед.

Гусиная Шея перестал стрелять и теперь пытался заговорить, но безуспешно: мешал нож, коричневая рукоять которого торчала из желтой шеи. Он уронил один из револьверов и попытался ухватиться за рукоятку ножа. Но рука проделала лишь половину пути. Гусиная Шея медленно опустился на колени... уперся в пол кистями рук... завалился набок... и замер.

Я прыгнул на англичанина. Под ногу мне попал револьвер, валявшийся рядом с убитым, и меня отбросило в сторону. Рука коснулась пиджака англичанина, но он отклонился и выхватил оружие.

Глаза у него были твердые и холодные, губы сжались в тонкую линию. Пятясь, отступал он к двери, а я лежал неподвижно там, где свалился. Он не произнес ни слова. В проеме двери задержался на секунду. Потом ухватился за дверную ручку и с треском захлопнул дверь. Сбежал.

Я поднял револьвер, о который споткнулся, бросился к Гусиной Шее, вырвал второй револьвер из его мертвой руки и вылетел на улицу. Коричневый кабриолет, волоча за собой тучу пыли, уносился в пустыню. В десяти ярдах от меня стоял покрытый пылью открытый автомобиль. Тот, на котором Гусиная Шея прикатил из Мехикали.

Я прыгнул в него и бросился вдогонку за тучей пыли.

Автомобиль, на котором я гнался за англичанином, несмотря на свой жалкий вид, оказался отличной машиной с мощным двигателем. Я сразу догадался, что имею дело с техникой контрабандистов. Я вел машину ровно, не стараясь выжать из двигателя все до капли. Около получаса и чуть дольше расстояние между мной и беглецом оставалось неизменным, а потом начало сокращаться.

Гонка становилась все тяжелее. Дорога внезапно кончилась. Я прибавил скорости, но машину начало швырять.

Я чуть не налетел на валун и едва не разбился, а когда вырулил и снова посмотрел вперед, то увидел, что коричневый кабриолет уже не пылит впереди. Он остановился.

Он был пуст. Я поехал дальше.

Из-за кабриолета прозвучал пистолетный выстрел, потом второй, третий. Однако попасть в меня было не так-то просто. Меня бросало на сиденье, как эпилептика во время припадка.

Эд выстрелил еще раз, прячась за автомобилем, а потом бросился к узкому арройо — трехметровой расселине с острыми краями. На краю арройо он обернулся, чтобы еще раз выстрелить в меня, и исчез.

Я крутанул баранку, утопил тормоз, и черный автомобиль застыл на том месте, где только что стоял англичанин. Край обрыва осыпался под передними колесами. Я отпустил тормоз и выпрыгнул.

Автомобиль свалился в расселину следом за Бохеноном.

Лежа на животе, с револьверами Гусиной Шеи в обеих руках, я высунул голову над краем. Англичанин удирал на четвереньках от прыгающего следом автомобиля. Машина была здорово побита, но двигатель еще работал. В руке беглеца я увидел пистолет — мой собственный.

— Брось пушку, Эд! Остановись! — крикнул я.

Быстрый как змея, он повернулся, поднял пистолет... и точным выстрелом я раздробил ему предплечье.

Он сидел на дне арройо, сжимая раненую правую руку левой, когда я, соскользнув вниз, поднял оброненный пистолет и быстро обыскал англичанина, чтобы убедиться, что он безоружен. Потом достал носовой платок и перевязал рану.

— Пойдем наверх, потолкуем, — предложил я и помог Эду подняться по крутой тропе в расселине.

Мы сели в его кабриолет.

— Болтай сколько хочешь, — сказал он мне, — но не рассчитывай, что найдешь в моем лице разговорчивого собеседника. У тебя нет против меня никаких доказательств. Ты сам видел, как Лала прикончила Гусиную Шею, чтобы он ее не заложил.

— Вот, значит, на что ты ставишь? Будешь утверждать, что девушка наняла Гусиную Шею, чтобы он убил твою жену... когда узнала, что ты вознамерился бросить ее и вернуться в свой мир? — спросил я.

— Именно.

— Неплохо, Эд, но есть в этом один изъян. Ты вообще не Эшкрафт.

Он подпрыгнул, а потом засмеялся.

— Твои чувства взяли верх над разумом, — язвительно заявил он. — Разве смог бы я провести чужую жену? Ты считаешь, что ее адвокат, Ричмонд, не позаботился об установлении моей личности?

— А ты не думаешь, Эд, что я малость посообразительнее, чем они? У тебя было множество вещей, принадлежащих Эшкрафту. Бумаги, письма, кое-что, написанное им самим. Если ты хоть немного смыслишь в изменении почерка, то вполне мог провести его жену. А что касается адвоката... Он проверял тебя чисто формально. Ему и в голову не приходило, что возможна такая рокировка.

Сначала твой план состоял в том, чтобы получать от миссис Эшкрафт пособие... на лечение от наркомании. Но когда она ликвидировала свои дела в Англии и приехала сюда, ты принял решение ликвидировать ее и наложить лапу на все добро. Ты знал, что у нее нет ни родителей, ни близких, которые могли бы помешать тебе. Ты знал также, что в Америке найдется немного людей, которые знали настоящего Эшкрафта.

— А где, по-твоему, был Эшкрафт, когда я тратил его деньги?

— В гробу.

Я попал не в бровь, а в глаз, хотя Эд и старался этого не показать. Он усмехнулся, но по глазам было видно, что его мозг напряженно работает.

— Может, ты и прав, — процедил он наконец, — но я понять не могу, как ты собираешься это на меня повесить. Сумеешь доказать, что Лала не принимала меня за Эшкрафта? Сумеешь доказать, что она знала, почему миссис Эшкрафт посылала мне деньги? Сумеешь доказать, что она знала о моих вывертах? Полагаю, что нет.

— Может, это и сойдет тебе с рук, — согласился я. — С присяжными случаются забавные штуки, и вообще я не скрываю, что был бы счастлив, если бы знал побольше об этих убийствах. Интересно, как ты перебрался в шкуру Эшкрафта?

Он подумал, передернул плечами.

— Могу рассказать. Это не будет иметь никакого значения. Коль скоро мне предстоит отправиться в камеру за то, что я выдавал себя за другое лицо, признание в мелком воровстве не принесет мне большого вреда.

Он немного помолчал.

— Моей специальностью были гостиничные кражи. Я приехал в Штаты, когда в Англии и на континенте мне начали наступать на пятки. Как-то ночью в одном из отелей Сиэтла я вошел в комнату на четвертом этаже. Едва закрыл за собой дверь, как услышал скрип другого ключа в замке. В комнате было темно, хоть глаз выколи. Я на миг включил фонарик, увидел дверцу шкафа и укрылся за ней. Шкаф был пустой — счастливое стечение обстоятельств; постоялец вряд ли стал бы там что-то искать. Он включил... это был мужчина... все лампы.

Потом начал ходить по комнате. Ходил так добрых три часа... туда и обратно, туда и обратно... А я стоял за дверцей шкафа с пистолетом в руке на случай, если бы жильцу пришло в голову сунуться в мое укрытие. Так вот, он ходил и ходил по комнате. Потом сел, и я услышал, как он скребет пером по бумаге. Поскреб так минут десять и снова принялся разгуливать по комнате, но на этот раз недолго. Я услышал, как щелкнули замки чемодана. И выстрел!

Я выскочил из шкафа. Парень лежал на полу с дыркой в виске. Дело оборачивалось скверно. Я уже слышал доносящиеся из коридора возбужденные голоса. Я перешагнул через лежащего и взял письмо, которое он написал. Оно было адресовано миссис Норман Эшкрафт, проживающей на Вайн-стрит в Бристоле, в Англии. Я разорвал конверт. Этот сумасшедший писал, что намерен покончить с собой. И подпись: Норман. Я почувствовал себя немного лучше. Меня не могли обвинить в убийстве.

Тем не менее я находился в его номере с фонарем, отмычками и пистолетом... не говоря уже о горсти драгоценностей, которые увел из номера на соседнем этаже. Кто-то уже стучал в дверь.

«Вызовите полицию!» — крикнул я, играя на проволочку.

Затем принялся за человека, устроившего мне эту комедию. Я заметил, что он мой земляк, еще до того, как вскрыл конверт. Среди нас тысячи людей такого типа — светлые волосы, довольно высокий рост, хорошее сложение Я воспользовался единственным шансом, который имел. Его шляпа и плащ лежали в кресле, как он их бросил. Я их надел, а свою шляпу положил возле покойника. Опустившись на колени, поменял вещи в наших карманах, поменял пистолеты и открыл дверь.

Я рассчитывал на то, что те, кто ворвется в номер первыми, не знают жильца в лицо или знают недостаточно хорошо, чтобы сразу догадаться, что я — не он. Это давало мне несколько секунд на то, чтобы слинять. Но когда я открыл дверь, то сразу же убедился, что мой план не сработает. В коридоре были гостиничный детектив и полицейский, и я подумал, что это уже за мной. Однако я сыграл роль до конца. Сказал, что вошел в свою комнату и увидел, как этот тип копается в моих вещах. Бросился на него и застрелил во время схватки.

Минуты тянулись как часы, но никто не усомнился в моих словах. Люди называли меня мистером Эшкрафтом. Маскарад удался. Тогда это очень удивило меня, но потом, когда я узнал об Эшкрафте больше, я перестал удивляться. Прожил он в этом отеле всего лишь полдня, его видели только один раз в этом плаще и шляпе... которые теперь были на мне. Мы имели один и тот же тип — светлого англичанина.

А потом меня ждала новая неожиданность. Когда детектив обследовал одежду покойника, он установил, что все метки и фирменные нашивки сорваны. Когда позднее я просматривал его дневник, то нашел объяснение этому факту. Эшкрафт играл сам с собой в орлянку и не мог решить, то ли ему продырявить себе башку, то ли сменить фамилию и начать новую жизнь. Проигрывая второй вариант, он и посрывал все этикетки с одежды. Но тогда, стоя в номере среди людей, я этого не знал. Видел только, что происходят чудеса.

Тогда мне следовало сидеть тихо, как мышь. Просматривая вещи умершего, я изучил его не хуже себя самого. После него осталась масса бумаг и дневник, куда Эшкрафт записывал все свои мысли и дела. Первую ночь я провел, изучая дневник, запоминая все, что в нем вычитал... и упражняясь в отработке подписи этого несчастного. Среди вещей, которые я вытащил из его карманов, были дорожные чеки на сумму в полторы тысячи долларов, и я хотел утром оприходовать их.

Провел в Сиэтле три дня... Как Норман Эшкрафт. Я наткнулся на золотую жилу и не собирался от нее отказываться. Письмо, адресованное миссис Эшкрафт, защищало меня от обвинения в убийстве, если бы я погорел; кроме того, я знал, что безопаснее доводить игру до конца, нежели в середине партии брать ноги в руки. Когда шум вокруг этого дела затих, я собрался и уехал в Сан-Франциско, вернувшись к своей прежней фамилии — Эд Бохенон. Однако я сохранил все вещи Эшкрафта, так как узнал, что его жена богата. Я не сомневался, что смогу заполучить часть ее имущества, если разыграю свою карту, как надлежит. Но она сама облегчила мне дело. Читая как-то «Игземинер», я наткнулся на объявление, ответил на него... ну и все.

— Значит, ты не приказывал убить миссис Эшкрафт?

Он отрицательно покачал головой. Я вынул из кармана пачку сигарет и положил две на сиденье между нами.

— Хочу предложить тебе игру. Чтобы удовлетворить самолюбие. Она не будет иметь никаких последствий... и ничего не докажет. Если ты это сделал, возьми сигарету, которая лежит ближе ко мне. Если нет, возьми ту, что лежит ближе к тебе. Поиграем?

— Нет. Не хочу, — сказал он резко. — Мне не нравится такая игра. Но мне хочется закурить.

Он протянул здоровую руку и взял сигарету, лежавшую ближе ко мне.

Благодарю тебя, Эд, — сказал я. — С глубоким сожалением должен сообщить, что я все-таки отправлю тебя на виселицу.

— По-моему, ты спятил, малыш.

— Ты думаешь о том, что сработано в Сан-Франциско, Эд, — пояснил я. — А я говорю о Сиэтле. Тебя, гостиничного вора, застали в номере, где находился человек с пулей в виске. Какой вывод, по-твоему, сделает из этого суд присяжных, Эд?

Он залился смехом. Но вдруг смех его перестал быть беззаботным.

— Он, разумеется, сделает вывод, что ты убил парня, — продолжал я. — Когда ты начал осуществлять свой план, положив глаз на имущество миссис Эшкрафт, и приказал ее убить, первое, что ты сделал, ты уничтожил письмо самоубийцы. Потому что знал: как ни стереги его, всегда остается риск, что кто-нибудь найдет письмо и тогда дорого придется платить за игру. Письмо сослужило свою службу, и больше тебе не было нужно,

Я не могу посадить тебя за убийства в Сан-Франциско, задуманные и оплаченные тобою. Но я прихлопну тебя тем убийством, которого ты не совершал. Так что правосудие в конечном счете будет удовлетворено. Ты поедешь в Сиэтл, Эд, и там отправишься на виселицу за самоубийство Эшкрафта.

Так и случилось.