"Затерявшиеся в тайге" - читать интересную книгу автора (Репин Леонид)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Тишина наступила внезапно. Во всяком случае так показалось. Мы остановились, прислушались. И в самом деле, сделалось удивительно тихо. До нас не доносились более звуки, которые мы нет-нет да и слышали раньше с той стороны, где проходила дорога: долгий, натужный рев самосвалов, с тяжелым грузом берущих подъем; быстро возникающий и так же быстро исчезающий треск мотоциклов; крики петухов, изнывающих от безделья в какой-то деревне; лай собак, беззлобно побрехивающих друг на друга; басовитые гудки пароходов, доносившиеся изредка с Енисея. Словно бы напоминали они о себе, пароходы: нет, не кончилось еще наше время...

Все те часы, что мы шли сначала по тракту, потом по бестропной тайге, звуки эти, будто волны, толкали нас в спину. И мы спешили подальше уйти от них, чтобы еще засветло успеть выбрать место для ночлега.

И вот стало тихо. Все эти звуки, обычно не замечаемые, когда живешь рядом с ними, теперь словно бы иссякли, растворились в тайге. И она подала свой собственный голос.

Легкий ветер набежал на кроны высоких берез, прошелестел что-то и тут же унесся куда-то... Грузный шмель, отяжелевший за лето, прозудел деловито и погрузился в голубой бокал колокольчика— и цветок дрогнул, склонился к земле... Дятел-трудяга выколачивал хлеб свой насущный упорно, сосредоточенно, прерываясь лишь на короткое время... Вдалеке прокричала какая-то одинокая птица, так и не показавшись нам на глаза... Наверное, были и иные звуки, но мы еще не умели их распознавать.

Со всех сторон нас окружала чащоба, но вовсе не мрачная, хотя небо и было затянуто тучами. Не сразу я понял, что это березы добавляли света чащобе, рассекая белыми стволами оседающий сумрак. Каким бы унылым сделался лес, не будь этих берез... Мы постояли немного, с наслаждением впитывая загустевший аромат тишины, сдобренный запахом пропитанной влагой земли, свежей травы, не потерявшей цвета и соков даже сейчас, на самой грани лета и осени. А потом, ощутив как-то сразу усталость в ногах, опустились на землю, выстланную густым мягким мохом. Взмокшая от пота рубашка тут же холодным пластырем прилипла к спине.

Я посмотрел на товарищей. Оба молчали Толя жевал длинный стебель травинки, Алексей рассеянно глядел куда-то мимо деревьев, что нас обступили. Я подумал о том, что, наверное, никто из всех нас троих еще не воспринимает всерьез то, что случилось Мне самому почему то показалось: вот походим еще немного по лесу, вернемся и с удовольствием уляжемся спать на мягких теплых постелях Разумеется, перекусив перед этим как следует. Я подумал об этом как о вполне вероятном, хотя и знал, что спать сегодня мы будем на голой земле, а ужином нам послужит тот недоеденный бутерброд, который приятно топорщит карман моей куртки. Впрочем, возможно, и у ребят что-нибудь завалялось от завтрака. Целый день мы в пути, скоро вечер, а есть, как ни странно, совсем не хотелось.

Сидеть на мягкой подстилке из мха было приятно. Усталость потихоньку стекала — словно бы сочилась, уходила сквозь землю, а вместо нее подступала волна расслабленности, навевавшая безвольные мысли; а зачем сегодня дальше идти? Вполне можно и здесь остаться... Тут хорошо... А дальше неизвестно, что будет. Никто нас не гонит в конце-то концов... Но нет. Надо идти. Мы еще недалеко ушли от дороги. При желании без труда могли бы вернуться.

Мы встали и снова пошли. Обходили стволы упавших старых деревьев, продирались сквозь чащу молодого осинника, и сухая, невесомая сеть паутины ложилась на наши лица, неприятная, клейкая. Говорят, когда много паутины в лесу, лето обязательно будет долгим и жарким. Что-то не особенно верилось: от земли уже сейчас веяло холодом осени.

Часа через два, когда перед нами открылась небольшая поляна, а на кустах, ее обрамляющих, повисли неподвижные клочья тумана, мы остановились и решили готовить ночлег. Все. Хватит для первого дня. Через полчаса уже совершенно стемнеет. А нам еще надо запасти дров для костра, устроить хоть какое-то ложе. Однако, прежде чем взяться за дело, мне захотелось проверить себя и товарищей, насколько хорошо мы смогли бы сейчас сориентироваться. Поэтому я спросил Алексея и Толю: «Ну, кто покажет, в какой стороне Енисей?» Оба, как будто только и ждали вопроса, дружно вытянули руки в разные стороны. Я постоял в нерешительности, еще не зная, кому из них отдать предпочтение: мне-то казалось, что река и вовсе в другой стороне.

Столь дружное разногласие меня обнадежило, поскольку говорило о том, что главную задачу первого дня можно считать с успехом решенной: мы заблудились. И заблудились как будто надежно. Потому что, если бы возникла необходимость срочно вернуться, мы вряд ли смогли бы прийти к единому мнению в споре о том, куда нужно двигаться, чтобы выйти из леса.

Но сегодня больше не надо было идти. Мы собрали целую гору валежника, Алексей достал спички — единственный коробок, который у нас был с собой и вдобавок наполовину пустой, и мы запалили костер. Потом с наслаждением уселись на влажную траву. И тут моя рука, случайно конечно, наткнулась на приятную карманную выпуклость. "Перекусить?»—спросил я товарищей в твердой уверенности, что уговаривать их не придется. Они тоже обследовали свои карманы и извлекли все съестное, что в них обнаружилось. На клочке газеты появились наши припасы — остатки чересчур обильного завтрака в буфете гостиницы: надкусанный бутерброд с кусочком подсохшего сыра (утром его доесть не было сил), один огурец, две маленькие дольки чеснока и два небольших круглых печеньица. Все это мы добросовестно разделили на три равные части и съели, изо всех сил делая вид, что каждому из нас предостаточно, что, предложи нам в этот момент цыплят «табака», мы бы еще подумали, стоит ли на ночь набивать ими желудок.

Потом Алексей с видом человека безмерно довольного жизнью закурил — затянулся, как после сытного ужина в ресторане. Мы с Толей собрали еще валежника, поскольку наш огромный запас почему-то уж очень быстро уменьшился, хотя огонь был небольшим и ветви не слишком сильно горели.

Стемнело. В пяти шагах от костра невозможно что-нибудь различить—сплошная темень подкралась с разных сторон. Одиноко и неуютно... Слабый свет от костра едва освещал наши лица. Молчали — говорить не хотелось. Неожиданно для себя самого я подумал: «И зачем только ты ввязался в эту историю... Сидел бы дома сейчас, читал бы какую-нибудь хорошую книгу, попивая горячий чай с молоком... Так нет — потащился бог знает куда... Сам захотел. Вот и получай: спи теперь на голой, холодной земле...» Не знаю, о чем думали в этот момент Толя и Леша, но допускаю — есть тому основания, — что их обуревали приблизительно такие же мысли.

Сушняк, собранный, пока было светло, только с виду был сушняком, а горел кое-как, и костер грозил в любую минуту задохнуться в собственном дыму. Мы подбросили сухой сосновой хвои — и огонь оживился немного. Потом взяли охапку тонких березовых веток, предусмотрительно нарезанных засветло, постелили их на траву и, тесно прижавшись друг к другу — неожиданно сделалось холодно, — попытались уснуть.

Но только напрасно мы на это рассчитывали.

Теперь самое время рассказать, как и зачем мы оказались в тайге — без компаса, без каких-либо запасов еды и без ружья. Мы, сугубо городские люди, которые и в подмосковный-то лес иначе как за грибами никогда не ходили. А ведь подмосковный лес, даже и самый глухой, очень мало похож на тайгу... Только как дальний родственник. Так зачем мы глубоко забрались в тайгу, нарочно в ней заблудились, чтобы и не помышлять в скором времени вернуться назад? Начать придется издалека.

Разные люди, безусловно, по-разному относятся к ночным телефонным звонкам. Что касается меня, то, по правде сказать, я их просто боюсь. Ночной телефонный звонок по самой сути своей не может предвещать ничего хорошего. В лучшем случае вас разбудит подгулявший приятель, который, выдержав этикет, сначала вежливо осведомится, чем вы занимаетесь и спросит, не хотите ли присоединиться к его компании.

Бывает, что ваш ночной собеседник просто ошибся— неправильно номер набрал, и это, на мой взгляд, вариант самый худший. Потому что в таком случае вам и обругать-то его не всегда удается: выяснив свою ошибку, он спешно бежит, оставив вас в положении кипящего чайника.

Случаются, конечно, ночные звонки и серьезные. И я надеюсь, что вам не довелось узнать, что это такое. Потому что такой звонок обязательно несет неприятность.

Суммируя все вышеобозначенные категории ночных телефонных звонков и вырабатывая усредненное к ним отношение, я решил для себя раз и навсегда: что бы ни случилось, ночью к телефону не подходить.

Но однажды я не выдержал, не знаю почему, и, чертыхаясь, подошел к телефону. Звонил мой старый приятель, доктор наук, спелеолог. Говорил он возбужденно, взволнованно. В тайге пропал человек— ушел один и не вернулся, хотя давно уже истекли всякие сроки. Приятель сказал, что рано утром вместе с группой московских спелеологов он срочно вылетает на поиски. Есть предположение, что тот человек мог потеряться в пещерах, а раз так, то без них, спелеологов, не обойтись. Мы с приятелем нередко ездили в экспедиции вместе, и сейчас он тоже звал поехать с собой: людей мало, а район поисков довольно обширный.

Очень жаль, но тогда я не смог с ним поехать.

Вернулся он через две недели, совершенно измотанный— я еле узнал его, столь сильно он изменился, — и рассказал всю эту историю. Историю о том, как один молодой человек, понадеявшись на себя самого, пошел в тайгу, взяв все необходимое, что могло ему пригодиться, и исчез. Навсегда.

Ему было двадцать семь лет. Ведущий конструктор. Жил и работал в Москве, но лес в общем-то знал: дважды ходил по тайге в одиночку. Его как-то спросили: «Зачем ты ходишь в тайгу?» Он ответил: «Так... Для самоутверждения». — «А почему все время один?» — «Одному как-то спокойнее... Однажды я с другом пошел, так к концу экспедиции мы не могли с ним даже разговаривать спокойно».

Он и работать любил больше один. Человек был целеустремленный, рисковый. Безусловно, он сумел бы многого в жизни добиться, не случись эта трагедия... Однажды в тайге он сильно вывихнул ногу и все-таки выбрался, хотя полтора месяца шел до жилья. В другой раз — за год до несчастья — он прошел на резиновой лодке по реке через очень трудный порог. Местные жители уверяли, что на лодке этот порог пройти невозможно. А он прошел и окончательно, уже чрезмерно поверил в себя, в свои силы. Друзья удивились, когда узнали, что он рискнул идти через трудный порог, хотя никакой необходимости в этом не было. А ведь плавать он не умел... На все вопросы давал короткий ответ: «Я хожу по таким рекам, что все равно не выплывешь, если перевернешься».

Я рассказываю подробно об этом человеке для того, чтобы стало понятным, что привело его к катастрофе. Я не считаю, что он стал жертвой случайности.

В последнем походе у него была более конкретная цель. В одном из научно-популярных журналов он прочитал статью, в которой говорилось о том, что существует место в Сибири, где, вполне возможно, потерпел аварию инопланетный корабль. И что местные жители, разумеется много лет тому назад, из его обшивки понаделали ножей для хозяйства. Место это в статье указывалось вполне конкретно.

И вот молодой человек, увлекающийся, хотя и последовательный, начинает готовиться к экспедиции в этот район. На всякий случай он запасся рекомендательным письмом от журнала, а также письмом от одной из организаций Академии наук, которую заинтересовало его предложение. Люди, работающие в той организации, совершенно не представляли всей сложности экспедиции, ее опасностей; только этим можно объяснить тот факт, что сопроводительные письма он получил.

Из Москвы он отбыл в конце июня. В Якутии, в поселке Маар-Кюель, засел надолго — готовился увлеченно, серьезно: встречался с разными людьми, которые могли чем-то помочь, собирал легенды, могущие, как ему казалось, внести хоть какое-то дополнение к тому, что было известно об инопланетном визите. Поверил он, кажется, твердо...

Из этого поселка отправил письмо отцу. Единственное. «Был на реке Селенге... Прекрасно. Даже если ничего больше не попадется, материала для статьи достаточно. Потерпел аварию., перевернулся, упустил весло. Вернулся в поселок. Завтра ухожу на Кет-Кап. Если не встречу никого по пути, то до сентября писем не жди». Больше его никто не видел.

Только потом потрясенный горем отец, разбирая стол сына, случайно наткнулся на какие-то записки, где речь шла о пещерах. Спелеологи, когда узнали об этом, сразу же поняли, сколь безрассудно отнесся он к подготовке своей экспедиции: шел в пещеры, а взял только один фонарь-жужжалку, неудобный, слабый фонарь. Веревок и крючьев — предметов первой необходимости, если уж собираться в пещеры, и вовсе не взял. Он не взял ни палатки, ни спального мешка... Продуктов заготовил из расчета четыреста граммов в сутки — очень немного. К охотничьему ружью — всего десяток патронов. «Для облегчения веса...» — как он говорил... А три фотоаппарата все-таки взял.

Спелеологи, отправляясь на поиски, упаковали полный комплект снаряжения — предусмотрели все, не забыли и гидрокостюмы: мало ли что может случиться... Мой приятель, опытный в таких делах человек, сказал: «Мы были готовы к самому худшему». Вот и случилось — самое худшее...

Поиски длились долго. Геологи одолжили поисковой группе вертолет, гусеничный тягач, подключились спасатели из других городов. Безуспешно... Ни малейших следов. Найти человека в тайге много труднее, чем иголку в траве. Можно только предполагать, что с ним случилось...

Мой приятель, усталый, с красными от бессонницы глазами — спасатели спали только урывками, — сказал: «И вот я не знаю, где здесь граница между безрассудной смелостью и легкомыслием...» Помолчал и добавил: «Знаешь, что обидно: искал он, как выяснилось, то, что геологи десятки раз описывали. Это кальдеры — провалы вершин древних вулканов. Это ни в коем случае не метеоритные воронки и уж, конечно, не следы катастрофы космического корабля».

Можно сделать несколько выводов из этой истории. Во-первых, отправляясь в девственный лес, нельзя забывать, что вы будете иметь дело с дикой природой. Ждать от нее снисхождения в трудный час ни в коем случае не следует. В связи с этим крайне опасно переоценить свои силы и недооценить силы стихии. Молодой человек совершил двойную ошибку: сделал и то и другое. Он не должен был отправляться один.

Во-вторых, увлеченный целью своей экспедиции, он легкомысленно отнесся к ее снаряжению, не взяв с собой необходимых вещей. И в-третьих, он не назначил контрольного срока—времени, по истечении которого должен был выйти из леса. И вдобавок не указал точно район, куда направлялся, не оставил и маршрута. Слишком много серьезных ошибок...

Удивительно мы, люди, устроены: во второй половине XX века, когда человек поднялся в космос, прошелся по Луне, покорил самую высокую вершину Земли и спустился в глубочайшую океанскую впадину, мы вообразили, что все земные стихии нам нипочем. А ведь и сейчас, на пороге грядущего века, оставаясь наедине со стихией, человек испытывает чувства почти точно такие же, какие испытывал многие тысячелетия назад. Только тогда к поединку с природой он был подготовлен гораздо лучше.

Как-то мне рассказали такой эпизод. Группа молодых людей с одного из предприятий Красноярска поехала на автобусе в тайгу за грибами. Стояло позднее теплое лето, грибов уродилось столько, что их впору было косой косить, так что корзинки скоро наполнились.

По истечении срока, который грибники, как водится, обговорили заранее, к автобусу вернулись все, кроме одного человека. Его долго ждали, звали, искали, а потом, осознав бесплодность поисков— близился вечер — и несколько успокоенные тем, что до города мало сказать—недалеко, а просто близко, чуть более двадцати километров, уехали. Выйдет заблудший, куда он денется. Но он и на следующий день не пришел.

Со многих предприятий сняли людей на поиски, разбили на группы, чтобы прочесать район, где он предположительно мог находиться. Кроме того, несколько вертолетов кружилось над тайгой по всем направлениям — и безуспешно. Через две недели оставили и эти попытки: трудно, очень трудно найти человека в тайге...

Появился он в городе для всех неожиданно через двадцать с лишним дней после того, как потерялся в лесу. Он был истощен совершенно. Люди, его встретившие, поразились тому, сколь сильно он изменился. Глаза были воспалены, глубоко запали, кожа на лице плотно обтягивала скулы и подбородок. Он шел по городу, обеими руками крепко прижимая к себе корзинку, в которой лежали сосновые шишки. Они, судя по всему, были его единственной пищей. Долгое время от него не могли добиться буквально ни слова.

Все потом обошлось. Человек тот поправился, стал прежним, но, говорят, за грибами в тайгу больше не ездит. То суровое испытание стало уроком на всю жизнь. Такое не стирается в памяти.

В этом эпизоде есть два интересных момента. Первый — то, что в тайге заблудился горожанин, человек, знающий тайгу только с внешней ее стороны и не обладающий навыками для поддержания своей жизни в лесу. Бывалый таежный охотник сумел бы добыть пропитание. Да он бы и не заблудился, конечно.

Второй момент — это то, что горожанин все-таки вышел победителем из острой схватки с тайгой. И победил исключительно благодаря своим личным достоинствам. Другой на его месте мог оказаться слабее...

Выслушав этот рассказ, я подумал о том, что когда-то, в доисторические времена, человек жил в лесу, лес служил ему домом. Лес кормил человека, одевал его, давал ему кров. А потом человек совершил вполне естественный, неотвратимый с исторической и довольно неосмотрительный с житейской точки зрения шаг: он вышел из леса и расстался с ним навсегда. И лес уже перестал служить ему домом. Порвалась связь, соединяющая человека с природой.

Деревянные, а потом каменные стены больших городов стали домом, сферой его обитания. Попадая в лес, человек теперь часто теряется, потому что лес подавляет его, потому что, живя в каменной крепости, человек утратил то, что когда-то умел. Он умел раньше находить дорогу в лесу по едва уловимым приметам, умел часами преследовать добычу, знал, где и как ее подстеречь, умел добыть огонь с помощью трения, да и много чего он умел тогда и не умеет сейчас. Человек уже не может долго прожить в лесу без ружья и консервов и ощущает в нем себя так, словно он в чуждом, враждебном мире. Так и получилось—для нас незаметно, что мир, в котором некогда все было просто, понятно, естественно, стал чужим, суровым, таинственным. А ведь это не лес изменился. Изменился сам человек.

Вот и подумаешь: не слишком ли дорого мы заплатили за роскошную жизнь в мире каменных лабиринтов и машин? Ведь как часто оказывается: выбравшись за пределы своего лабиринта и волей случая очутившись перед лицом суровой природы, когда у него почти нет ничего, что помогло бы бороться за жизнь, и нет никого, на чью помощь он мог бы рассчитывать, — как часто в таких случаях человек погибает... А ведь во многих из этих случаев он мог бы спастись, если бы обладал хотя бы самыми скудными сведениями о том, что и как надо делать.

Вот и возникла мысль: поставить реальный эксперимент, проиграть ситуацию, когда люди, оказавшись в тайге, полностью теряют ориентацию — и надолго в ней остаются с минимальными средствами, помогающими бороться за жизнь. Я подумал, что такой эксперимент, если удастся его поставить и если доведется успешно его завершить, может оказаться полезным для медиков, для психологов, да и просто с социальной точки зрения может оказаться полезным, если по результатам его будут выработаны какие-то полезные практические советы, могущие пригодиться тем, кто волей судьбы окажется точно в таком положении. Разве это разумно—всякий раз, хотя и с разным исходом, повторять одни и те же ошибки?

Я решил, что будет лучше всего, если в такой эксперимент пойдет группа из трех человек, поскольку для медиков, изучающих вопросы психологической совместимости в экстремальных условиях, наибольший интерес представляет именно малая группа. С одиночкой дела обстоят проще: достаточно провести серию психологических тестов, чтобы получить более или менее точную формулу его поведения. Два человека, особенно если они хорошо знают друг друга, в трудной ситуации, как правило, успешно находят общий язык. А трое уже распределяют свои обязанности, свою антипатию, меж ними складываются чаще всего довольно сложные взаимоотношения, каждый из них начинает играть свою роль. Естественно поэтому, что кому-то что-то не нравится, кто-то на кого-то обижен... Короче говоря, малая группа живет практически по всем основным психологическим законам жизни коллектива. А это сложная, интересная жизнь...

Товарищей я долго не выбирал. Хотя, признаться, многие, узнав о том, что готовится экспедиция, просили их взять с собой. Это меня, по правде сказать, удивило: никак не думал, что столько людей с совершенно неожиданной легкостью, хотя и на время, готовы оставить и дом, и семью и кинуться на поиски приключений в тайгу.

Я пригласил с собой своего старого товарища Анатолия Коваленко, доцента МВТУ имени Баумана. Некоторое время назад мы с ним участвовали в эксперименте на выживание, поставленном на одном из необитаемых островов Тихого океана, в архипелаге Римского-Корсакова. Во время того эксперимента Толя показал себя не только верным товарищем, на которого можно положиться в любую минуту, но и на удивление изобретательным человеком. Ему ничего не стоит подковать блоху и тут же ее расковать, а из подковок соорудить какую-нибудь полезную вещь. Когда мы жили на острове, он ухитрялся делать предметы домашнего обихода из самых неожиданных материалов, найденных на берегу. Впрочем, в тайге на столь полезные находки рассчитывать не приходилось.

До кондиции малой группы наш коллектив дополнял Алексей Герасимович. Он врач. Во время нашей жизни на острове Алексей сидел на материке, и единственное объяснение тому, что он, ожидая нас, не высох от скуки, заключается в том, что он непрестанно думал о нас. Потом он сказал, что мы ему даже снились. Алексей и сам такой человек, которому с трудом сидится на месте, и он, конечно же, многое, наверное, отдал бы, чтобы оказаться с нами на острове.

Увы, та же нехитрая формула «остров на троих» главенствовала и в предыдущем эксперименте. А нас уже было трое.

Но Алексей и без нас побывал в нескольких интереснейших экспедициях: ходил на байдарке по Сырдарье, зимовал за полярным кругом. И все ему мало, не может он жить так, чтобы не осложнять себе жизнь. По своей специализации Леша психолог, так что наш маленький коллектив обещал стать для него интереснейшим объектом специальных наблюдений.

Оба, и Толя и Леша, сразу сказали «Да!», едва я раскрыл рот, чтобы предложить им участие в эксперименте. «Но вы ничего не получите, кроме весьма сомнительного удовольствия поголодать вволю и помучиться от бессонницы! Вполне возможно, что к ассортименту таких „удовольствий“ присоединится и еще что-нибудь...» — попытался я их отговорить, чтобы проверить готовность. В ответ оба презрительно на меня посмотрели. И я понял, что больше не следует делать подобных попыток. Оба они люди чрезвычайно целеустремленные и на пути к своей цели могут сокрушить любые преграды.

Мы хотели проверить, как будет вести себя в тайге горожанин, никогда прежде в ней не бывавший и если что-то и знавший о ней, то только по кино и по книгам. Короче, человек совершенно неподготовленный. Из нас троих только я один бывал раньше в тайге, но и я не могу сказать, что мне приходилось жить в ней.

Существовало, правда, одно обстоятельство, и с ним я не мог не считаться: мы вполне себе представляли, что есть придется всякую случайную пищу. Не исключено, что могут попасться какие-то незнакомые плоды, ягоды, грибы, которые не растут в Подмосковье. Поэтому у меня возникло и вскорости укрепилось одно опасение — как бы нам всем ненароком не отравиться. Честно говоря, было бы очень обидно... Вот почему я решил все же почитать кое-что о флоре тайги. Если говорить о предстоящей диете, то существует мнение, что лучше уж вообще ничего не есть: организм легче переносит полное голодание, к нему легче приспособиться. И я было почти уже с ним согласился, вспомнив к тому же совет Омара Хайяма, сказавшего по этому поводу: «...ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе с кем попало». Кстати, это оказалось не совсем так. В настоящее время учеными доказано несомненное преимущество даже субкалорийного питания над полным голоданием.

Вполне искренне я мог считать, что заключительная часть строфы Хайяма ко мне не относится, поскольку со мной отправлялись люди далеко не случайные. И в этом — в том, что шли достаточно близкие люди, товарищи, — не было ни малейшей натяжки относительно условий эксперимента: совершенно незнакомые люди не ходят вместе в тайгу. Что же касается начала строфы, то мы вынесли решение, сообразуясь с сугубо житейскими взглядами: во-первых, если уж мы собрались вести себя в тайге так, как ведут себя люди, в ней заблудившиеся, то определенно должны что-нибудь есть. Голодный, по-настоящему голодный человек не пройдет мимо еды. И во-вторых, если нам попадутся россыпи клюквы, брусники или еще какой-нибудь ягоды? Или кедр? Я уж не говорю о грибах... А вдруг мы повстречаем райские кущи? Поэтому, внимательнейшим образом просмотрев эти варианты как вполне вероятные, мы решили, что будем есть все съедобное, что сумеем найти.

По правде сказать, мы почти не сомневались в том, что добудем себе пропитание.