"Орел приземлился" - читать интересную книгу автора (Хиггинс Джек)

Глава 3

Донесение Джоанны Грей попало на Тирпиц-Уфер в следующий вторник. Хофер обеспечил ему «зеленую улицу». Он отнес его Радлу, который сразу же начал изучать донесение.

В нем были фотографии болота у Хобс Энд и подходов к приливной полосе, и положение их было закодировано на карте. Радл отдал донесение Хоферу.

– Сверхсрочно. Отдайте на расшифровку и подождите, пока ее сделают.

Абвер только что начал пользоваться новым кодирующим устройством, которое позволяло сделать за минуты работу, прежде требовавшую несколько часов. У устройства была обычная каретка пишущей машинки. Оператор впечатывал зашифрованное сообщение, оно автоматически расшифровывалось и поступало в виде запечатанного свитка. Даже оператор не видел расшифрованного сообщения.

Хофер вернулся в кабинет через двадцать минут и молча ждал, пока полковник прочтет сообщение. Радл с улыбкой поднял голову и подвинул его Хоферу:

– Прочтите, Карл, только прочтите его. Отлично, право, отлично. Какая женщина!

Он закурил папиросу и с нетерпением ждал, пока Хофер кончит читать. Наконец сержант оторвал взгляд от документа:

– Выглядит вполне обещающе.

– Обещающе? Это все, что вы можете сказать? Господи, это же твердая возможность. Совершенно реальная возможность.

Теперь он был взволнован так, как не волновался уже много месяцев. Это было для него плохо из-за сердца, которое находилось в чудовищном состоянии после тяжелейших ранений. Пустая глазница под черной повязкой начала пульсировать, казалось, что алюминиевая рука в перчатке ожила, все жилы натянулись, как тетива. Он задыхался и тяжело опустился в кресло.

Хофер достал из нижнего ящика бутылку коньяка, быстро налил полстакана и поднес к губам полковника. Радл проглотил почти все, тяжело закашлялся и снова обрел над собой контроль.

Он сухо улыбнулся:

– Не могу позволить слишком часто делать это, а. Карл? Осталось только две бутылки. Это теперь как жидкое золото.

– Господину полковнику нельзя так волноваться, – сказал Хофер и грубовато добавил: – Вы не можете себе этого позволить.

Радл выпил еще немного коньяку.

– Знаю, Карл, знаю, но неужели вы не понимаете? Сначала была просто шутка – замечание, брошенное фюрером в плохом настроении в среду, которое в пятницу он бы забыл. Сделать анализ осуществимости предложил Гиммлер, да и то только потому, что хотел поставить адмирала в неловкое положение. Адмирал велел мне набросать что-нибудь на бумаге. Что попало, просто, чтобы показать, что мы трудимся.

Он встал и подошел к окну.

– Но теперь. Карл, дело приняло другой оборот. Это больше не шутка. Это можно было бы сделать.

Хофер неподвижно стоял по другую сторону стола, не проявляя эмоций.

– Да, господин полковник, думаю, можно было бы.

– И неужели эта перспектива вас совсем не трогает? – Радл вздрогнул. – Господи, меня это пугает. Принесите мне лоции адмиралтейства и военно-топографическую карту.

Хофер развернул их на столе. Радл нашел Хобс Энд и стал рассматривать его вместе с фотографиями.

– О чем еще можно мечтать? Великолепная площадка для приземления парашютистов, а в этот уик-энд прилив начинается на рассвете и смывает все следы.

– Но даже маленькой группе потребуется транспортный самолет или бомбардировщик, – уточнил Хофер. – Можете себе представить, чтобы «дорнье» или «юнкере» долго продержался над побережьем Норфолка в эти дни, когда там столько баз бомбардировщиков, которые охраняются регулярными патрульными полетами ночных истребителей?

– Да, это проблема, – сказал Радл. – Но едва ли непреодолимая. Согласно карте люфтваффе, на которой помечены цели, в данном районе нет радара для самолетов, летящих на низком уровне, что означает, что подход на высоте ниже шестисот футов не был бы замечен. Но сейчас эти детали несущественны. Ими можно заняться позже. Анализ осуществимости, Карл, – вот что нам на этой стадии надо. Вы согласны, что теоретически было бы возможно сбросить на этот берег боевой десант?

Хофер сказал:

– Я принимаю это как предположение. Но как мы их вывезем оттуда? Подводной лодкой?

Радл на мгновение взглянул на лоцию и покачал головой:

– Нет, это практически неосуществимо. Отряд будет слишком большим. Я знаю, что как-нибудь людей можно было бы запихнуть на борт, но тогда надо как-то добираться до берега, и проблемой будет вывоз такого числа людей. Требуется что-то попроще. Возможно, торпедный катер. В этом районе задействовано множество торпедных катеров в прибрежных судоходных коридорах. Не вижу причины, почему бы одному из них не проскользнуть между приливной полосой и мысом Поинт. Это будет во время прилива, а, согласно донесению, в этом коридоре нет мин, так что вся операция значительно упрощается.

– На это нужен совет ВМФ, – осторожно заметил Хофер. – Миссис Грей говорит ведь в своем донесении, что воды здесь опасные.

– Поэтому и нужны хорошие моряки. Еще что вам не нравится?

– Простите, господин полковник, но мне кажется, что в высшей степени критичным для успеха всей операции является временной фактор, а откровенно говоря, я не вижу, как его можно согласовать. – Хофер указал на Стадли на топографической карте: – Эта цель примерно в восьми милях от зоны приземления. Принимая во внимание незнакомую территорию и темноту, мне кажется, что отряду потребуется два часа, чтобы добраться до цели, и, каким бы кратким визит ни был, столько же потребуется на обратный путь. По моим расчетам, операция займет шесть часов. Если принять, что в целях безопасности прыгать придется около полуночи, то встреча с торпедным катером произойдет на рассвете, если не позже, что совершенно неприемлемо. Торпедному катеру нужно по меньшей мере два часа темноты, чтобы уйти.

Радл полулежал в кресле, глядя в потолок прикрытыми глазами.

– Очень ясно изложено. Карл. Вы совершенствуетесь. – Он сел. – Вы абсолютно правы, поэтому приземляться придется накануне ночью.

– Господин полковник? – сказал Хофер с удивлением на лице. – Не понимаю.

– Все очень просто. Черчилль прибудет в Стадли Грэндж днем или вечером шестого и проведет там ночь. Наш отряд приземлится накануне ночью, пятого ноября.

Хофер, нахмурясь, обдумывал услышанное:

– Мне, конечно, понятно преимущество этого, господин полковник. Дополнительное время даст возможность маневрировать в случае непредвиденных обстоятельств.

– Оно также означает, что не было бы проблемы с торпедным катером, – сказал Радл. – Отряд можно было бы захватить еще в десять – одиннадцать часов в субботу. – Он улыбнулся и взял из коробки еще одну папиросу. – Итак, вы согласны, что это также осуществимо?

– Возникнут серьезные проблемы, как скрываться в течение субботы, – сказал Хофер. – Особенно если группа будет большой.

– Вы совершенно правы. – Радл встал и начал ходить взад-вперед по комнате. – Но мне кажется, что напрашивается вполне очевидный ответ. Можно, я задам вопрос вам, Карл, как старому леснику? Если бы вы хотели спрятать сосну, какое место на земле было бы самым безопасным?

– Полагаю, что в сосновом лесу.

– Точно. В отдаленном и изолированном районе, вроде этого, незнакомый человек, любой незнакомец выпирает, как нарыв на пальце, особенно в военное время. Не забудьте, в тех местах нет отдыхающих. Англичане, так же как и добрые немцы, проводят отпуск дома, чтобы помогать своей стране. И тем не менее, Карл, судя по донесению миссис Грей, там постоянно бывают незнакомые люди, которых принимают без вопросов. – У Хофера был заинтригованный вид, и Радл продолжал: – Солдаты, Карл, на маневрах, военных играх, охотящиеся друг за другом среди живых изгородей. Он взял донесение Джоанны Грей со стола и полистал его. – Вот, на третьей странице она говорит о поместье Мелтам Хауз в восьми милях от Стадли Констабл. За последний год четыре раза оно использовалось для учений подразделений типа «коммандос». Два раза – британскими «коммандос», один раз – подобным подразделением, состоявшим из поляков и чехов под руководством английских офицеров, а один раз – американскими рейнджерами.

Он передал донесение Хоферу, и тот посмотрел его.

– Нужна только английская форма, чтобы без затруднений пройти по сельской местности. Великолепно сойдет польский отряд коммандос.

– Это, безусловно, решит проблему языка, – согласился Хофер. – Но в польском подразделении, о котором пишет миссис Грей, были английские офицеры, а не просто говорящие по-английски. Пусть господин полковник простит меня, но между тем и другим есть разница.

– Да, вы правы, – сказал ему Радл. – Огромная разница. Если командир англичанин или сходит за англичанина, все дело становится гораздо проще.

Хофер посмотрел на часы:

– Позвольте вам напомнить, господин полковник, что ровно через десять минут должно начаться совещание начальников отделов в кабинете адмирала.

– Благодарю вас, Карл. – Радл подтянул ремень и встал. – Итак, похоже, что наш анализ осуществимости практически завершен. Мы, кажется, охватили все.

– Кроме того, что, по-видимому, является самым важным вопросом из всех, господин полковник.

Радл был уже на полпути к двери, но остановился:

– Ладно, Карл, удивите меня.

– Руководитель этого предприятия, господин полковник. Он должен быть человеком выдающихся способностей.

– Второй Отто Скорцени, – вставил Радл.

– Точно, – сказал Хофер. – Но в этом случае у него должна быть еще одна способность, а именно способность сойти за англичанина.

Лицо Радла озарилось улыбкой:

– Найдите мне его, Карл. Даю вам сорок восемь часов. – Он быстро открыл дверь и вышел.

Случилось так, что Радлу пришлось на следующий день неожиданно уехать в Мюнхен, и он появился у себя в кабинете на Тирпиц-Уфер только во второй половине дня в четверг. Он невероятно устал, так как в Мюнхене очень мало спал в предыдущую ночь. Бомбардировщики «ланкастер» английских ВВС проявили к этому городу более суровое, чем обычно, внимание.

Хофер принес кофе и налил коньяка.

– Хорошо съездили, господин полковник?

– Средне, – сказал Радл. – Самое интересное случилось, когда мы садились вчера. Над нашим «юнкерсом» на бреющем полете пролетел американский истребитель «мустанг». Паника была довольно серьезная, могу вас уверить. И вдруг мы увидели, что у него на хвосте свастика. По-видимому, это был самолет, потерпевший аварию над нашей территорией, и люфтваффе привела его в порядок, а это был испытательный полет.

– Поразительно, господин полковник.

Радл кивнул.

– У меня возникла идея, Карл. Относительно маленькой проблемы, которая была у вас по поводу выживания «дорнье» или «юнкерса» над побережьем Норфолка. – Тут он заметил зеленую папку на столе. – Это что?

– Поручение, которое вы мне дали, господин полковник. Офицер, который мог бы сойти за англичанина. Скажу вам, пришлось покопаться, а вот рапорт о заседании военного трибунала, отчет о котором я запросил. Его должны доставить сегодня после полудня.

– Военный трибунал? – спросил Радл. – Мне это не нравится. – Он открыл папку. – Кто этот человек, скажите на милость?

– Его фамилия Штайнер. Подполковник Курт Штайнер, – ответил Хофер. – Я вас оставлю, чтобы вы могли о нем почитать. Интересная история.

История не просто интересная. Захватывающая. Штайнер был единственным сыном генерал-майора Карла Штайнера, командующего округом в Бретани. Он родился в 1916 г., когда отец был майором артиллерии. Мать была американкой, дочерью богатого торговца шерстью из Бостона, который переехал в Лондон из деловых соображений. В тот месяц, когда родился ее сын, ее единственный брат погиб на Сомме в чине капитана Йоркширского пехотного полка.

Мальчик получил образование в Лондоне, бегло говорил по-английски. Он провел пять лет в школе Святого Павла, пока его отец служил военным атташе при германском посольстве. После трагической смерти матери в автомобильной катастрофе в 1931 г. юный Штайнер возвратился в Германию с отцом, но продолжал регулярно посещать родственников в Йоркшире до 1938 г.

Какое-то время он занимался искусством в Париже, находясь на содержании у отца и договорившись с ним, что, если от его занятий толку не будет, он вступит в армию. Именно так и случилось. Недолго он прослужил младшим лейтенантом в артиллерии, а в 1936 г. в ответ на призыв поступил добровольцем в парашютную школу в Штендхале больше для того, чтобы избавиться от скуки военной жизни.

С первого же дня стало ясно, что у него талант к такого рода флибустьерской солдатской службе. Он участвовал в наземных боях в Польше, прыгал над Нарвиком во время норвежской кампании. В чине лейтенанта на планере потерпел аварию с группой, которая в 1940 г. захватила канал Альберта во время наступления на Бельгию, и был ранен в руку.

Следующей была Греция – Коринфский канал, а затем новый ад. В мае 1941 г., уже капитаном, он принял участие в крупном парашютном десанте на Крите, был тяжело ранен в жестоких боях за аэродром Малем.

Затем Зимняя кампания. Радл почувствовал холод до костей от одного только названия. Господи, неужели мы никогда не забудем Россию, – спросил он себя, – те из нас, кто был тогда там?

Исполняя обязанности майора, Штайнер руководил особой диверсионной группой из трехсот добровольцев, сброшенной ночью, чтобы найти две дивизии, отрезанные во время битвы под Ленинградом, и вывести их. Он вышел из этой операции с пулей в правой ноге, которая оставила его на всю жизнь прихрамывающим, с «Рыцарским крестом» и репутацией человека, который может выводить из окружения.

Он руководил еще двумя операциями подобного характера и ко времени Сталинграда получил звание подполковника. В Сталинграде он потерял половину своего десанта, но за несколько недель до конца операции, когда еще летали самолеты, получил приказ вылететь из Сталинграда. В январе он и сто шестьдесят семь человек, оставшихся в живых из его диверсионной группы, были сброшены в районе Киева, для того чтобы снова найти и вывести две отрезанные пехотные дивизии. Это кончилось отступлением с боями на триста залитых кровью миль, и когда в последнюю неделю апреля Курт Штайнер вышел к своим, с ним было только тридцать человек из его диверсионного десанта.

Он был немедленно награжден «Дубовыми листьями» к «Рыцарскому кресту» и вместе со своей группой срочно отправлен в Германию поездом. Варшаву он проезжал утром 1 мая. А покидал ее вместе со своими людьми в тот же вечер под усиленным конвоем по приказанию бригадефюрера СС и генерал-майора полиции Юргена Штроопа.

На следующей неделе состоялось заседание военного трибунала. Штайнера и его людей приговорили к службе в качестве штрафного подразделения в операции «Рыба-меч» на острове Олдерни, одном из оккупированных немцами Нормандских островов.

Некоторое время Радл сидел, глядя на папку, затем закрыл ее и нажал кнопку звонка, вызывая Хофера.

– Господин полковник?

– Что произошло в Варшаве?

– Точно не знаю, господин полковник. Надеюсь получить протокол заседания суда военного трибунала несколько позже.

– Ладно, – сказал Радл. – А что они делают на Нормандских островах?

– Насколько я смог узнать, операция «Рыба-меч» – это самоубийственная операция, господин полковник. Ее цель-уничтожение кораблей союзников в Ла-Манше.

– А как это делается?

– Видимо, оператор сидит на торпеде с вынутым зарядом и под стеклянным куполом, который его немного защищает. Боевая торпеда крепится под первой, и во время атаки предполагается, что оператор выпускает ее, а сам в последний момент поворачивает от нее прочь.

– Господи боже мой, – в ужасе сказал Радл. – Неудивительно, что на это ставится штрафное подразделение.

Некоторое время он сидел молча, глядя на папку. Хофер кашлянул и осторожно спросил:

– Думаете, его можно было бы использовать?

– Почему бы и нет, – сказал Радл. – Представляю, что любое предложение покажется ему благом по сравнению с тем, что он сейчас делает. Вы не знаете, адмирал у себя?

– Сейчас узнаю, господин полковник.

– Если он у себя, постарайтесь записать меня на прием к нему на сегодня. Пора сказать ему, как далеко мы зашли. Подготовьте мне план – хороший и краткий, одну страницу, отпечатайте сами. Я не хочу, чтобы кто-нибудь прослышал об этом деле, даже в отделе.

В этот момент полковник Курт Штайнер пребывал по пояс в ледяной воде Ла-Манша; в такой ледяной воде ему не приходилось быть никогда в жизни, она была холодней даже, чем в России, холод въедался в мозг, когда Штайнер сидел, сжавшись в комок под стеклянным куполом на своей торпеде.

Он находился почти в двух милях от северо-восточного края острова Олдерни и к северу от еще меньшего прибрежного острова. Вокруг стоял такой плотный туман, что порой Штайнеру казалось, он на краю света. Но он был не один. По обе стороны от него в воду уходили пеньковые канаты, соединяющие его, подобно пуповине, с унтер-офицером Отто Лемке слева и лейтенантом Риттером Нойманном справа.

Штайнер был поражен, когда его в этот день вызвали к начальству. Еще более удивительными были показания радара, указывающие, что вблизи берега находится судно, – ведь основной путь по каналу лежал гораздо севернее. Как оказалось позже, судно это, «Джозеф Джонсон», типа «Либерти», водоизмещением в восемь тысяч тонн, шедшее из Бостона в Плимут с грузом взрывчатых веществ, во время сильного шторма три дня назад получило повреждение руля. Трудности, связанные с этим происшествием, и сильный туман сбили его с курса.

Штайнер замедлил ход и подергал за канаты, чтобы предупредить своих товарищей. Через некоторое время они выплыли из тумана и присоединились к нему. Лицо Риттера Нойманна в черном капюшоне резинового костюма посинело от холода.

– Мы близко, господин полковник, – сказал он. – Уверен, что слышу их.

Унтер-офицер Лемке подплыл к ним. Курчавую черную бороду, которой он очень гордился, он отрастил по особому разрешению Штайнера в связи с тем, что подбородок Лемке был сильно изуродован русской пулей. Лемке был очень возбужден, глаза сверкали, и, по всей видимости, он считал все это большим приключением.

– И я слышу, господин полковник.

Штайнер поднял руку, призывая его помолчать, и прислушался. Приглушенная пульсация слышалась совсем близко, потому что «Джозеф Джонсон» шел ровно.

– С ним легко справиться, господин полковник, – Лемке улыбнулся, несмотря на то что зубы у него стучали от холода.

– Самая легкая цель из всех, что у нас были. На судне даже не догадаются, что с ними произошло.

– Говори за себя, Лемке, – сказал Риттер Нойманн. – Единственное, что я усвоил за свою короткую и несчастную жизнь, это не ожидать чего-то эдакого и относиться с большим подозрением к тому, что вроде бы подается на тарелочке.

Как бы в доказательство его слов неожиданный порыв ветра разорвал завесу тумана. Взору открылся серо-зеленый Олдерни. Как гранитный палец выступал на тысячу ярдов старый волнорез адмиралтейства, и ясно были видны военно-морские фортификации форта Альберта времен королевы Виктории.

Не более чем в ста пятидесяти ярдах от Штайнера и его людей с постоянной скоростью в восемь-десять узлов в северо-западном направлении двигался к выходу в открытый Ла-Манш «Джозеф Джонсон». Их могли заметить в любую секунду. Штайнер действовал мгновенно.

– Прямо вперед, выпустите торпеды на расстоянии пятидесяти ярдов и уходите, и без глупого лихачества, Лемке. Помни, что штрафной части медалей не дают. Только гробы.

Он увеличил скорость и ринулся вперед, сжавшись под куполом, так как волны начали перекатываться через голову. Он чувствовал, что Риттер Нойманн справа идет с ним рядом, но Лемке вырвался вперед и ушел ярдов на пятнадцать – двадцать.

– Глупый молодой говнюк, – ругнул его про себя Штайнер.

– Он что думает, это атака легкой кавалерии?

У двух человек, стоявших у поручней «Джозефа Джонсона», в руках были винтовки. Из рубки вышел офицер и начал стрелять из пулемета Томсона. Судно прибавило ходу и вошло в полосу легкого тумана, который начал опять сгущаться. Через несколько мгновений оно должно было исчезнуть. Стрелкам у поручней трудно было прицеливаться на качающейся палубе в цель, находящуюся очень низко у воды, и поэтому пули их разлетались далеко. Пулемет, и в хорошие времена не очень точный, сейчас стрелял не лучше и производил массу шума.

Лемке достиг пятидесятиярдной отметки значительно раньше других и продолжал двигаться. Штайнер не мог ему помешать. Стрелки на судне нащупали цель, пули отскакивали от тел торпед перед стеклянным куполом.

Штайнер обернулся и махнул Нойманну.

– Пошел! – крикнул он и выпустил торпеду.

Торпеда, на которой сидел Штайнер, освободившись от тяжести, прыгнула вперед с новой энергией, и он быстро положил право руля, следуя за Нойманном по широкой дуге, стараясь как можно быстрее оторваться от судна.

Лемке теперь тоже сворачивал, но не более чем в двадцати пяти ярдах от «Джозефа Джонсона», и стрелки на борту ожесточенно стреляли по нему. По-видимому, один из них попал в Лемке, хотя Штайнер и не был в этом уверен. Еще секунду назад Лемке сидел скрючившись верхом на торпеде, уходя от опасности, а в следующее мгновение его не было видно.

Секунду спустя одна из трех торпед взорвалась под кормой и трюмом, набитым сотнями тонн легко взрывающихся бомб, предназначенных для «летающих крепостей» Первой авиадивизии американского 8-го соединения ВВС в Англии. Поглощенный туманом, «Джозеф Джонсон» взорвался, и звук взрыва снова и снова повторяло эхо. Штайнер низко пригнулся, когда над ним прошла взрывная волна, и быстро свернул, чтобы увернуться от плюхнувшегося перед ним в море огромного куска металла.

Сыпались обломки. Воздух был полон ими, и что-то нанесло Нойманну скользящий удар по голове. Он с криком взмахнул руками и свалился на спину в море, а торпеда, ринувшись в волну, исчезла.

Хотя Нойманн был без сознания и из жуткой глубокой раны на лбу текла кровь, он благодаря надувному жилету остался на поверхности моря. Штайнер притормозил около него, пропустил под жилет лейтенанта петлю из каната и двинулся дальше к волнорезу, торопясь из-за тумана, который снова окутывал остров.

Отлив становился все сильнее. Штайнер знал, что у него не было шансов добраться до гавани, но он продолжал бороться с отливом, который должен был в конце концов унести его в Ла-Манш безо всякой надежды на возвращение.

Вдруг он заметил, что Риттер Нойманн пришел в себя а смотрит на него.

– Отпустите меня! – еле слышно сказал Нойманн. – Отрежьте канат. Один вы дойдете.

Штайнер не ответил, сосредоточившись на повороте торпеды вправо. Он вспомнил, что где-то там, в непроницаемой подушке тумана, находился меньший остров. Появился шанс, что отлив может вынести на него. Слабый шанс, но все же лучше, чем ничего.

Штайнер спокойно спросил:

– Сколько мы пробыли вместе, Риттер?

– Вы сами прекрасно знаете, черт возьми, – ответил Риттер. – Впервые я увидел вас над Нарвиком, когда боялся прыгнуть с самолета.

– Теперь вспомнил, – сказал Штайнер. – Я как-то сумел убедить вас.

– Можно и так сказать, – согласился Риттер. – Вы вышвырнули меня.

Зубы у него стучали, он очень сильно замерз. Штайнер наклонился проверить конец.

– Да, сопливый восемнадцатилетний берлинец, только что из университета. Всегда с томиком стихов в кармане. Профессорский сынок, который прополз под огнем пятьдесят ярдов, чтобы принести мне индивидуальный пакет, когда меня ранило у канала Альберта.

– Мне надо было дать вам умереть, – мрачно сказал Риттер. – Посмотрите, во что вы меня втянули. Крит, присвоение офицерского звания, которое мне было ни к чему. Россия и теперь это. Выгодное дельце! – Он закрыл глаза и тихо сказал: – Очень жаль, Курт, но все ни к чему.

Неожиданно их подхватил поток воды и понес к рифам у острова. Там застряло судно, вернее, его половина – все что осталось от французского каботажного судна, налетевшего на рифы. Остатки кормовой палубы отлого спускались в воду. Подхваченный волной, Штайнер скатился с торпеды и ухватился одной рукой за поручни судна. Другой рукой он сжимая конец каната, привязанный к Нойманну.

Волна откатилась, потянув за собой торпеду. Штайнер встал. Он поднялся по наклонной палубе к остаткам рубки, уперся ногами в проеме сломанной двери и потянул за собой своего товарища. Рубка была без крыши. Начался мелкий дождик.

– Теперь что? – спросил Нойманн слабым голосом.

– Сидим крепко, – ответил Штайнер. – Как только туман рассеется, Брандт выйдет на поиски на спасательном судне.

– Сигаретка бы не помешала, – сказал Нойманн, но осекся и, оцепенев, указал на сломанную дверь. – Посмотрите!

Штайнер подошел к поручням. Вода, завихряясь и крутясь среди рифов и скал, несла с собой отбросы войны – плывущий ковер – все, что осталось от «Джозефа Джонсона».

– Значит, мы попали, – сказал Нойманн. Он попытался встать. – Курт, там внизу человек в желтом спасательном жилете. Поглядите, под кормой.

Штайнер скользнул в воду под корму, проталкиваясь среди обломков к человеку, который лежал на воде с откинутой назад головой и закрытыми глазами. Он был очень молод, светлые волосы прилипли к голове. Штайнер ухватил его за спасательный жилет и потащил к безопасному месту на разбитой корме. Открыв глаза, человек смотрел на него и, покачав головой, пытался что-то сказать.

– Что такое? – спросил Штайнер по-английски.

– Пожалуйста, – прошептал юноша, – отпустите меня.

Глаза его закрылись снова, и Штайнер подплыл с ним к корме. Нойманн, наблюдавший из рубки, увидел, что Штайнер потащил юношу по наклонной палубе, остановился, а затем мягко опустил в воду. Поток понес тело за риф. Штайнер тяжело поднялся на палубу.

– Что там было? – слабым голосом требовательно спросил Нойманн.

– Обе ноги оторваны до колен. – Штайнер осторожно сел и обхватил ногами поручни. – Какое стихотворение Элиота ты всегда повторял в Сталинграде? То, которое я не любил.

– Думаю, что мы в царстве крыс, – ответил Нойманн. – Там, где мертвые потеряли свои кости.

– Теперь я его понял, – сказал ему Штайнер. – Теперь я точно понял, что он хотел сказать.

Они сидели молча. Стало холоднее, дождь усилился, быстро рассеивая туман. Минут через двадцать они услышали невдалеке звук мотора. Штайнер вытащил из мешка на правой ноге маленький сигнальный пистолетик, зарядил его непромокаемым патроном и выстрелил красную ракету.

Некоторое время спустя из тумана выплыло спасательное судно, замедлило ход и подошло к ним. Оберфельдфебель Брандт стоял на носу, держа наготове спасательный конец. Огромный, ростом намного больше шести футов, и очень широкий, Брандт несколько нелепо выглядел в желтом клеенчатом плаще с надписью на спине: «Королевское национальное управление спасательных лодок». Вся остальная команда состояла из людей Штайнера. На руле – унтер-офицер Штурм, палубными матросами – унтер-офицер Бригель и рядовой Берг.

Брандт спрыгнул на наклонную палубу и зацепил конец за поручни. Штайнер и Нойманн соскользнули к нему.

– Вы взорвали судно, господин полковник. Что с Лемке?

– Как всегда, изображал героя, – ответил Штайнер. – На этот раз он зашел слишком далеко. Осторожно с лейтенантом Нойманном. У него большая рана на голове.

– Унтер-офицер Альтманн вышел на другом судне с Риделем и Мейером. Может, они найдут его следы. У него ведь дьявольское везенье, у этого парня. – Брандт с удивительной легкостью поднял Нойманна над поручнями. – Положите его в каюте.

Но Нойманн сел на палубе, прислонившись к поручням на корме. Штайнер присел рядом. Брандт дал им по сигарете. Судно двинулось. Штайнер чувствовал себя очень усталым, больше, чем когда-либо за долгие годы. Пять лет войны. Иногда казалось, что это не только все, что есть, но и что всегда было.

Спасатель обогнул адмиралтейский волнорез и прошел вдоль него около тысячи ярдов. В гавани было удивительно много судов, большей частью французских каботажных, доставивших с континента строительные материалы для новых укреплений, которые возводились по всему острову.

Маленький пирс был удлинен. Когда спасатель подошел, моряки на палубе прокричали «ура», а молодой бородатый лейтенант в теплом свитере и просоленном капюшоне торжественно встал по стойке «смирно» и отдал честь.

– Отличная работа, господин полковник.

Штайнер отдал честь в ответ и перескочил через поручни.

– Огромное спасибо, Кениг.

Он пошел по лестнице на верхнюю площадку, за ним Брандт, сильной рукой поддерживая Нойманна. В это время на берегу большой черный лимузин старой модели свернул к пирсу и остановился. Из него выскочил шофер и открыл заднюю дверцу.

Первым из машины вышел человек, который в этот момент исполнял обязанности коменданта острова, Ганс Нойхофф, полковник артиллерии. Как и Штайнер, он был ветераном Зимней кампании, ранен под Ленинградом в грудь. Он так и не выздоровел – легкие его были сильно повреждены, и вылечить их было невозможно. Он смотрел отсутствующим взглядом человека, медленно умирающего и знающего это. За ним из машины вышла его жена.

Ильзе Нойхофф в то время было двадцать семь лет. Блондинка аристократического вида с широким, благородным ртом и красивыми скулами. Большинство людей поворачивались ей вслед не только потому, что она красива, но и потому, что лицо ее всем казалось знакомым. У нее была счастливая карьера киноактрисы не на первых ролях в ЮФА в Берлине. Она принадлежала к тем странным людям, которых все любят, и была очень популярна в берлинском обществе.

Ильзе вышла замуж за Ганса Нойхоффа по истинной привязанности, простиравшейся дальше сексуальной любви, к которой он был, кстати, больше не способен. Она выходила его и поставила на ноги после России, поддерживала его на каждом шагу и пустила в ход все свое влияние, чтобы добыть ему его нынешнюю должность, даже получила по протекции самого Геббельса пропуск, чтобы навещать его. Между ними существовало взаимопонимание – теплое и двустороннее, и именно благодаря этому она могла идти встречать Штайнера и поцеловать его открыто в щеку.

– Вы заставили нас поволноваться, Курт.

Нойхофф обменялся с ним рукопожатием, по-настоящему радуясь:

– Чудесная работа, Курт. Я сразу же сообщу в Берлин.

– Ради бога, не делайте этого, – сказал Штайнер с шутливой тревогой. – Они могут решить отправить меня обратно в Россию.

Ильзе взяла его под руку:

– Этого не было на картах, когда я в последний раз гадала вам, но если хотите, я сегодня снова посмотрю.

С нижнего пирса раздались крики приветствий. Все поспешили к краю и увидели, что подошло второе спасательное судно. На носовой палубе лежало тело, укрытое одеялом. Альтманн вышел из рубки.

– Господин подполковник? – воскликнул он, ожидая приказаний.

Штайнер кивнул, и Альтманн на мгновение приподнял одеяло. Нойманн подошел к Штайнеру и горько сказал:

– Лемке. Крит, Ленинград, Сталинград – все эти годы вместе, и вот как все кончается.

– Когда имя твое написано на пуле, ты ее и получаешь, – сказал Брандт.

Штайнер обернулся и взглянул на обеспокоенное лицо Ильзе Нойхофф:

– Бедная моя Ильзе, оставьте лучше ваши карты в коробке. Еще несколько дней, подобных этому, и дело будет не столько в том, что «будет», сколько в том «когда».

Он взял ее под руку, весело улыбаясь, и повел к машине.

В этот день у Канариса была встреча с Риббентропом и Геббельсом, и Радла он смог принять только в шесть часов. Отчет о суде над Штайнером так и не появился.

Без пяти шесть Хофер постучал и вошел в кабинет Радла.

– Пришли? – нетерпеливо спросил Радл.

– Боюсь, что нет, господин полковник.

– Ради бога, почему? – сердито спросил Радл.

– Похоже, что, поскольку случай касался жалобы со стороны СС, протоколы находятся на Принц-Альбрехтштрассе.

– Вы подготовили план, о котором я вас просил?

– Господин полковник. – Хофер передал ему аккуратно отпечатанный листок.

Радл быстро просмотрел его.

– Отлично, Карл. Действительно отлично. – Он улыбнулся и обтянул свою и так безукоризненно сидящую форму. – Ваше дежурство кончилось, верно?

– Я бы предпочел подождать, пока господин полковник вернется, – сказал Хофер.

Радл улыбнулся и похлопал его по плечу:

– Ладно, покончим с этим делом.

Ординарец подавал адмиралу кофе, когда вошел Радл.

– А, вот и вы, Макс, – весело сказал Канарис. – Присоединитесь?

– Благодарю вас, господин адмирал.

Ординарец налил еще одну чашку, поправил маскировочные шторы и вышел. Канарис вздохнул, поудобнее уселся в кресле и наклонился, чтобы потрепать уши одной из своих такс. Вид у него был усталый, в глазах и вокруг рта – следы перенапряжения.

– У вас утомленный вид, – сказал ему Радл.

– У вас тоже был бы, если бы вы совещались с Риббентропом и Геббельсом весь день. Эти двое становятся все невыносимее с каждой нашей встречей. По словам Геббельса, мы все еще побеждаем в войне, Макс. Было ли когда-нибудь что-либо более абсурдное?

Радл просто не знал, что сказать, но его спас адмирал, который продолжал:

– Да, о чем вы хотели со мной поговорить?

Радл положил отпечатанный план Хофера на стол, и Канарис начал читать. Через некоторое время он поднял голову в явном замешательстве:

– Ради бога, что это?

– Анализ осуществимости, который вы просили, господин адмирал. Дело Черчилля. Вы просили меня что-нибудь изложить на бумаге.

– А, да. – Теперь на лице адмирала было понимание, и он снова взглянул на листок. Минуту спустя он улыбнулся: – Да, очень хорошо, Макс. Совершеннейшая чушь, конечно, но на бумаге в ней своего рода сумасшедшая логика. Держите его под рукой на случай, если Гиммлер напомнит фюреру спросить меня, сделали ли мы что-нибудь по этому вопросу.

– Вы хотите сказать, что это все, господин адмирал? – спросил Радл. – Вы не хотите, чтобы я дальше занимался им?

Канарис открыл папку и теперь поднял голову с явным удивлением:

– Дорогой мой Макс, по-моему, вы не совсем поняли задание. Чем абсурднее идея, высказанная в этой игре вашим начальством, тем восторженнее вы должны принимать ее, какой бы ненормальной она ни была. Вложите весь свой энтузиазм – наигранный, конечно, – в проект. Через какое-то время позвольте себе высказаться о трудностях, так что постепенно ваши хозяева сами обнаружат, что дело не идет. Поскольку никто не любит связываться с заведомым провалом, то, если его можно избежать, весь проект будет тихо похоронен. – Он засмеялся и постучал пальцем по листку с планом. – Имейте в виду, что даже фюреру понадобится очень большое воображение, чтобы увидеть какие-то возможности в такой сумасшедшей эскападе, как эта.

Радл неожиданно для себя сказал:

– Это осуществимо, господин адмирал. У меня даже есть хорошая кандидатура на главную роль.

– Я уверен, что у вас есть. Макс, даже если вы работали над заданием с половинной тщательностью, чем обычно. – Он улыбнулся и отодвинул от себя листок. – Я вижу, что вы приняли все дело слишком серьезно. Возможно, мои замечания о Гиммлере обеспокоили вас. Не стоит беспокоиться, поверьте мне. Я умею с ним справляться. У вас достаточно написано, чтобы удовлетворить его, если возникнет необходимость. Есть масса других вещей, которыми вы можете сейчас заняться, – действительно важных.

Он кивнул на прощание и взял ручку. Радл упрямо сказал:

– Но, господин адмирал, если фюрер желает...

Канарис сердито взорвался, бросив на стол ручку:

– Господи, боже мой, парень, убивать Черчилля, когда мы уже проиграли войну? Чем это может помочь?

Он вскочил и оперся обеими руками на стол. Радл стоял неподвижно по стойке «смирно», тупо глядя в пространство над головой адмирала. Канарис, вспылив, понял, что зашел слишком далеко, что его сердитые слова можно было считать государственной изменой и что было слишком поздно брать их обратно.

– Вольно, – скомандовал он. Радл выполнил приказ. – Господин адмирал.

– Мы давно знаем друг друга, Макс.

– Да, сэр.

– Поэтому доверьтесь мне. Я знаю, что делаю.

– Очень хорошо, господин адмирал, – твердо сказал Радл.

Он отступил, щелкнул каблуками, повернулся и вышел. Канарис оперся руками на стол. Вид у него вдруг стал измученный и старый.

– Господи, – прошептал адмирал, – когда уж конец?

Канарис взял кофе, и при этом рука его так дрожала, что чашка застучала по блюдцу.

Когда Радл вошел в кабинет, Хофер приводил в порядок бумаги на столе. Сержант нетерпеливо обернулся и увидел выражение лица Радла.

– Адмиралу не понравилось, господин полковник?

– Он сказал, что в этом есть какая-то сумасшедшая логика, Карл. Но он нашел этот план весьма забавным.

– Дальше что, господин полковник?

– А ничего, Карл, – устало сказал Радл и сел за стол. – Он на бумаге, этот анализ осуществимости, который им был нужен и который они, возможно, и не затребуют. Это все, что от нас требовалось. Мы займемся чем-нибудь другим.

Радл взял одну из русских папирос, Хофер поднес ему зажигалку.

– Принести вам что-нибудь, господин полковник? – спросил он, и в голосе его было сочувствие, но осторожно выраженное.

– Нет, благодарю, Карл. Ступайте домой. Увидимся утром.

– Господин полковник, – Хофер щелкнул каблуками, но замешкался.

Радл сказал:

– Ступайте, Карл, вы молодец, благодарю вас.

Хофер вышел. Радл провел рукой по лицу. Пустая глазница горела, отрезанная рука болела. Иногда он чувствовал, что, когда его собирали врачи, они неправильно завели его. Поразительно, до чего он был разочарован. Просто испытывал чувство настоящей личной потери.

– Может, это и к лучшему, – тихо сказал он. – Я начал относиться к этому проклятому делу слишком серьезно.

Он сел, открыл папку с донесениями Джоанны Грей и принялся читать. Затем начал разворачивать военно-топографическую карту, но остановился. Хватит с него на сегодня этого малюсенького кабинета, хватит с него абвера. Из-под стола он вытащил портфель, сунул туда папки и карту, снял с вешалки за дверью свое кожаное пальто.

Для налета англичан было еще слишком рано, и когда он вышел из главного подъезда, город казался неестественно тихим. Радл решил воспользоваться кратковременной тишиной и пройтись пешком домой в свою маленькую квартирку, вместо того чтобы вызывать служебную машину. Голова у него раскалывалась, и моросивший легкий дождик был по-настоящему освежающим. Он сошел с крыльца, ответил на приветствие часового и прошел под затемненным фонарем у входа. Где-то невдалеке на улице тронулась машина и остановилась возле него.

Это был черный закрытый «мерседес», такой же черный, как форма двух гестаповцев, которые вышли из машины и ждали. Когда Радл увидел род войск того из них, кто стоял ближе к нему, сердце его замерло: сотрудник личного штата рейхсфюрера СС Гиммлера.

На молодом человеке была шляпа с опущенными полями и черное кожаное пальто. В улыбке – какое-то беспощадное очарование, свойственное лишь абсолютно неискренним людям.

– Полковник Радл? Так рад, что мы застали вас. Рейхсфюрер свидетельствует свое почтение. Если бы вы нашли удобным для себя уделить ему немного времени, он был бы вам благодарен. – Молодой человек ловко взял портфель из руки Радла. – Разрешите мне его нести.

Радл облизал сухие губы и с трудом улыбнулся:

– Конечно же, – сказал он и сел на заднее сиденье «мерседеса».

Молодой человек сел рядом, второй – впереди, и они поехали. Радл заметил, что тот, который не вел машину, держал на коленях пулемет Эрма. Он глубоко вздохнул, чтобы справиться со страхом, поднимавшимся внутри.

– Сигарету, господин полковник?

– Благодарю, – сказал Радл. – Кстати, куда мы едем?

– На Принц-Альбрехтштрассе. – Молодой человек поднес ему огонь и улыбнулся: – В штаб гестапо.