"Отчаянный враг" - читать интересную книгу автора (Хиггинс Джек)

Глава 1

На гребне скалистого холма, где торфянистая, поросшая вереском местность сливалась с голубым небом, сохраняя четко очерченную линию, Ванбру остановился, чтобы перевести дыхание, присел на камень и вытащил из кармана старую трубку из верескового дерева и кисет с табаком. Великолепный день!

Это был высокий мужчина крепкого сложения, ему уже перевалило за сорок, волосы на его висках слегка поседели, под старой твидовой курткой чувствовались упругие мышцы плеч. В его облике проглядывало нечто особенное, что проявляется у полицейского после четвертьвековой службы: какая-то смесь силы и властности и проницательность, которая угадывалась в его светло-голубых глазах.

Через некоторое время к нему присоединился сержант Двайер, он повалился на землю, стараясь отдышаться.

– Тебе надо почаще этим заниматься, – заметил Ванбру.

– Дай мне отпуск, тогда и займусь, – отозвался Двайер. – Хотел бы заметить, что с февраля я работаю по семь – десять часов в неделю, а последний выходной день у меня был так давно, что превратился в приятное воспоминание.

Ванбру ухмыльнулся и поднес к трубке спичку.

– Не надо тебе было присоединяться. Где-то вдалеке прозвучал взрыв, эхом отозвавшись в неподвижном воздухе.

– Что бы это могло быть? А?

– В каменоломне ведут подрывные работы.

– Арестанты?

– Они самые.

Двайер посмотрел поверх заросших зеленью торфяников, прищурил глаза, чтобы видеть подальше, полностью расслабился и впервые за – много месяцев чистый, свежий воздух прочистил легкие от лондонской копоти. Получилось очень удачно, что старикан решился на эту таинственную, вроде бы по личным мотивам, поездку сюда, в тюрьму ее величества с самой скверной репутацией, в такой великолепный день, но любопытство взяло свое.

С другой стороны, за два года работы в специальном отделе он также узнал, что главный надзиратель Дик Ванбру сам устанавливал свои законы, и это по прошествии некоторого времени на собственной шкуре почувствовали многие участники большой игры как с одной, так и с другой стороны.

– Нам нельзя особенно засиживаться, – предупредил Ванбру.

Двайер нехотя поднялся на ноги и тут же заметил скелет овцы, брошенный на дроковый кустарник в ложбине слева.

– Смерть среди жизни даже в такой день, как сегодня.

– Нигде не спрячешься от этого. – Ванбру обернулся и снова взглянул поверх торфяников. – Когда эти места заволакивает туман, они превращаются в кошмар для путника. Тут можно проблуждать весь день и оказаться на том же месте, откуда вышел.

– Да, никто не спасется на торфяных болотах, – негромко произнес Двайер. – Не так ли звучит и поговорка?

– Что-то вроде того.

– В этих местах на моей памяти только раз человек выбрался из этой топи, да и то, судя по всему, все-таки его затянула трясина. В некоторых местах она здесь может поглотить и трехтонный грузовик.

– Самое подходящее место для тюрьмы!

– На это и рассчитывали, когда строили ее здесь.

Ванбру начал спускаться с холма к машине, припаркованной у края узкой дороги; за ним последовал Двайер, спотыкаясь о кочки, поросшие травой, переступая через илистые лужицы, зачерпывая воду дырочками для шнурков своих грубых башмаков.

Когда он подошел к машине, то Ванбру уже занял место пассажира, и Двайер сел за руль, завел мотор; машина тронулась.

Ему было жарко, он устал, ноги промокли, пропотевшая рубашка прилипла к спине. В нем вспыхнула было искра раздражения, но он решительно подавил ее в самом зародыше.

– Сто семьдесят пять миль на машине, мокрые ноги и растяжение коленной чашечки. Надеюсь, сэр, все это не напрасно.

Ванбру резко повернулся к нему, голубые глаза взглянули холодно.

– Думаю, да, сержант.

Двайер глубоко вздохнул, понимая, что своими стенаниями может вызвать вспышку ярости, которые создали дурную славу Дику Ванбру. Но этого, к счастью, не произошло. Ванбру поднес еще одну зажженную спичку к погасшей трубке, а Двайер сконцентрировал все свое внимание на дороге и животных – овцах и диких пони, которые спокойно выходили на неогороженную дорогу. Через десять минут машина миновала вершину небольшого холма, и внизу, в лощине, оба увидели здание тюрьмы.

Болотистые земли, покрытые пурпурными торфяниками, простирались до самого горизонта, а у самой каменоломни на ветру полоскалось красное полотнище.

Взрыв эхом отозвался по всей округе, звук его отразился от холмов, подобно раскатам грома. Огромная скала распалась на тысячи кусков и кусочков, дым серым покрывалом окутал то место, где она только что стояла, и начал расплываться по торфяникам, напоминая одушевленное существо.

После свистка заключенные стали появляться из укрытий, по грязной дороге подъехал к обрыву и остановился «лендровер». У юноши, сидящего за рулем, были очень светлые волосы и голубые глаза, отчего он выглядел гораздо моложе своих лет. В униформе с иголочки юноша постоянно ощущал это и, вылезая из «лендровера», как бы демонстрировал ее, проходя мимо группы осужденных, нагружавших машину.

Малвани, потемневший от загара эльзасец, офицер охраны, двинулся навстречу водителю, державшемуся перед ним навытяжку. Он ухмыльнулся.

– Привет, Дрейк! Вас уже поставили на работу, да?

Дрейк кивнул.

– У меня тут записка для человека по имени Роган. Его вызывает начальник тюрьмы.

Из бокового кармана Дрейк извлек сложенный вчетверо клочок бумаги.

Малвани пробежал его глазами и, махнув рукой, показал на небольшую лощину у подножия склона.

– Роган – там. Можете забирать его.

Тот, кто был нужен Дрейку, работал обнаженным до пояса и ростом казался не менее шести футов трех дюймов; мышцы мужчины бугрились на широкой спине, когда он сначала заносил над головой, а потом ударял кувалдой.

– Бог мой, да ведь он просто гигант! – воскликнул Дрейк.

Малвани кивнул.

– Точно! Здоровее не бывают. Толковый и загорелый – таков Шон Роган. Колотит, как по наковальне. Пожалуй, самый опасный мужик из всех, кто тут перебывал.

– А мне не дали никакого сопровождения! – пожаловался Дрейк.

– В этом нет нужды. Он ждет освобождения со дня на день. Именно поэтому начальник тюрьмы и решил вызвать его. На этой стадии зачем ему совершать побег. Сам подумай!

Дрейк стал спускаться по склону, глядя на заключенного. Громадный, бронзовый от загара, с телом, еще более окрепшим от тяжелого труда, Шон Роган производил впечатление очень опасного человека, а безобразные следы шрамов от давних пулевых ранений на левой груди как-то странно гармонировали с его внешним видом.

Дрейк замедлил шаги и, не доходя до Рогана нескольких шагов, оглядел его с головы до ног. Кожа туго натянулась на его высоких кельтских скулах, щетина сплошь покрывала впалые щеки и остро торчащий подбородок. Серые глаза, подобно цвету воды на камнях или дымке, окутывающей деревья в осенний день, спокойные и невозмутимые, словно говорили, что никогда не выдадут скрытых в них тайн. Это было лицо солдата, может быть, лицо ученого. Но совершенно ясно, что не уголовника.

– Шон Роган? – спросил Дрейк, чтобы окончательно убедиться.

Верзила кивнул.

– Он самый. Что вам нужно?

В его негромком голосе не ощущалось и намека на подобострастие, и Дрейк по какой-то непонятной причине почувствовал себя перед ним как молодой новобранец, разговаривающий со старшим офицером.

– Начальник тюрьмы желает с вами переговорить.

Роган взял свою рубашку с соседнего валуна, надел ее через голову и пошел за Дрейком вверх по склону, легко помахивая рукой с кувалдой. Поравнявшись с офицером охраны, бросил ее.

– Подарок для вас.

Малвани ухмыльнулся, вынул из бокового кармана потертый серебряный портсигар и предложил заключенному сигарету.

– Может ли так случиться, что мы прощаемся с вами, Шон Роган, и я вижу вас в последний раз?

Лицо Рогана на мгновение осветилось обаятельной улыбкой.

– Все может случиться даже в этом худшем из миров. Вы-то должны это знать, Патрик.

Малвани прикоснулся к его плечу.

– С Богом, Шон! – тихо напутствовал он по-ирландски.

Роган повернулся и зашагал к «лендроверу», да так быстро, что Дрейк отстал от него на несколько шагов. Когда они проходили мимо группы заключенных, которые загружали грузовик, кто-то крикнул:

– Удачи, ирландец!

Роган приветственно вскинул руку и сел в машину на место пассажира.

Дрейк взялся за руль и тут же поехал, чувствуя себя немного не в своей тарелке: ему было явно не по себе. Выходило так, будто Роган начал тут командовать, будто в любой момент он может приказать ему повернуть направо, вместо того чтобы продолжать ехать прямо по направлению к тюрьме.

Ирландец по давней привычке неторопливо дымил своей сигаретой, окидывая взглядом болотистые торфяники. Дрейк краем глаза взглянул на него пару раз, попытавшись завязать разговор.

– Говорят, вы надеетесь скоро выйти на свободу?

– Надеяться никому не возбраняется.

– Давно ли вы здесь?

– Семь лет.

Ответ произвел впечатление неожиданного удара в лицо, и Дрейк содрогнулся, подумав о долгих годах заточения, о ветрах с дождем, проносившихся над этими болотами, серых рассветах, коротком лете, которое сменяла ненастная осень, а потом железная хватка зимы.

Дрейк заставил себя улыбнуться:

– Сам-то я здесь всего несколько дней.

– Это ваше первое место службы?

– Нет. Некоторое время я работал в Уэйкфилде. Только в прошлом году закончил службу в гвардии. Не думал, что меня снова занесет на эту дорожку, но потом увидел объявление, что требуются офицеры для службы в тюрьме. Предложение мне приглянулось, и я решил попробовать.

– Ну и как, вы довольны?

Дрейк почувствовал, что по непонятной причине краснеет.

– Кто-то ведь должен выполнять такую работу, – ответил он, как бы оправдываясь. – Оплата бывает и похуже, а жилье и пенсия тоже не из завидных. Но ворчать вряд ли стоит из-за всего этого, верно?

– Я предпочел бы податься в дьяволы, – с непоколебимой убежденностью ответил Шон Роган. Он демонстративно отвернулся к окну, сложив руки на животе, и стал смотреть на торфяники, отвергая всякую возможность продолжения разговора.

– Поведение – ни в какие ворота! – произнес начальник тюрьмы, знакомясь с личным делом, лежавшим на его письменном столе. – Поэтому нужно ли высказывать предположение при старшем надзирателе, что на этот раз мы наконец расстанемся с ним?

– И я так считаю, сэр, – отозвался Ванбру.

– Бывают дни, когда меня радует тот факт, что через десять месяцев я ухожу в отставку. – Начальник тюрьмы отодвинул стул и поднялся. – Его привезут сюда примерно через пятнадцать минут. А пока мне надо кое-что сделать. Устраивайтесь здесь поудобнее, я попрошу подать вам чаю.

Дверь за начальником тюрьмы закрылась, и Двайер, стоявший у окна, подошел к столу.

– Я многого не знаю о Рогане, сэр. Так, кое-что о том, что было до меня. Не он ли был заводилой в ирландской республиканской армии?

– Именно он. В 1956 году его приговорили к двенадцати годам за организацию побегов из нескольких тюрем Англии и Ольстера. Помните известное нападение на Петерхед в 1955 году? С наступлением темноты они проникли туда и освободили троих. Ушли непойманными.

– И он был в этом замешан?

– Руководил группой освобождения. – Ванбру раскрыл папку. – Здесь все записано. Большую часть детства провел во Франции и Германии. Его отец занимался внешнеполитической деятельностью в пользу Ирландии. Учился в колледже Тринити в Дублине. Тогда его ранили и арестовали во время облавы на границах Ольстера. Это произошло как раз перед началом войны.

– Сколько он получил за это?

– Семь лет. Но был освобожден в сорок первом году по просьбе руководителя службы специальных операций – благодаря тому, что свободно владел французским и немецким языками. Тогда-то я впервые и встретился с ним. В то время я и сам состоял на этой службе. Он прошел обычный курс подготовки, и его забросили на парашюте во Францию для организации сопротивления в гористой местности Вогезы. У него там чертовски хорошо все получалось! Потом он служил до конца войны и, как только кончилась война, сразу же демобилизовался.

– И чем же он после этого занимался?

– Принялся за свои старые штучки. В сорок седьмом схлопотал в Белфасте пять лет. Правда, тогда к нему отнеслись довольно мягко из-за его заслуг во время войны. Впрочем, такое снисхождение ему было ни к чему: он все равно бежал через год. – Ванбру криво ухмыльнулся. – Это у него вошло в привычку. Бежал из Паркхурста в 1956 году, но с острова ему уйти не удалось. На следующий год – из Петерхеда. Три дня пробирался по болотам, однако собаки выследили его.

– Этим и объясняется то, что последний раз его направили сюда?

– Вот именно! Максимальная гарантия от побега. – Ванбру начал набивать трубку. – Если вы внимательно просмотрите его дело, то в конце найдете конфиденциальную запись. Она касается случая, о котором начальник тюрьмы предпочитает не распространяться. В июле 1960 года Шона Рогана задержали ранним утром в открытом поле за офицерскими казармами.

Двайер нахмурился.

– Значит, за стенами тюрьмы?

Ванбру кивнул.

– Старший офицер в эту ночь где-то играл в карты. С ним была эльзасская ищейка, и, когда он возвращался домой, пес учуял запах Рогана.

– Но как ему удалось выбраться из тюрьмы?

– Он отказывался объяснить. Специальные уполномоченные постарались скрыть этот факт от прессы, поэтому расследование проводилось за закрытыми дверями. В конце концов сошлись на том, что он, вероятно, спрятался в какой-то машине или грузовике перед выездом того с территории тюрьмы.

– В такую-то рань?

– Не волнуйся, на самом деле никто в эту версию не поверил. Следующие два года его содержали в условиях усиленного режима. Когда начальник тюрьмы немного отпустил вожжи, Роган сказал ему, что тот может не беспокоиться, потому что он не будет делать новой попытки убежать. И добавил к тому же, что выбраться из тюрьмы совсем нетрудно. Проблема в том, что делать дальше без помощи со стороны. Думаю, он и в самом деле решил отсидеть тут свой срок в надежде на то, что ему его скостят.

– Именно такое прошение он и подал?

Ванбру кивнул.

Когда ИРА заявила о прекращении своей кампании борьбы в Ольстере в последнее время, она фактически распалась. С тех пор большинство ее членов, которые содержались в английских тюрьмах, выпущены на свободу. Более того, на наше центральное управление постоянно оказывается серьезное давление, чтобы выпустить на волю всех оставшихся.

– А что ответили Рогану?

– Его все еще смертельно боятся. И теперь мне придется объявить ему, что ему предстоит просидеть еще пять лет.

– Почему вам, сэр?

Ванбру пожал плечами.

– Во время войны мы служили вместе. С тех пор я трижды арестовывал его. Можно сказать, я теперь эксперт Скотланд-Ярда по Рогану.

Он подошел к окну, остановился там и стал смотреть на тюремный двор.

– Англия – единственная страна в цивилизованном мире, которая не предусматривает особого отношения к политическим преступникам. Вы знаете об этом, сержант?

– Честно говоря, особенно как-то не думал об этом, сэр.

– А стоит подумать. Даже очень.

Отворилась дверь, и в комнату быстро вошел начальник тюрьмы.

– Сейчас его приведут. – Он сел за свой письменный стол и натянуто улыбнулся. – Мне как-то становится не по себе, господин надзиратель, когда приходится заниматься этим заключенным. Рад, что вы здесь присутствуете.

Дверь снова открылась, и в кабинет вошел старший офицер.

– Сэр, заключенный доставлен.

Начальник тюрьмы кивнул.

– Ну, что же, давайте решать это дело.

На улице у двери, ожидая, стоял Дрейк, а Роган, прислонившись к стене и скрестив на груди руки, равнодушно смотрел в окно в конце коридора.

Вообще-то жизнь – это проявление веры. Он где-то прочитал об этом, но двадцать лет суровой жизни, насилия и пребывания в разного рода мрачных местах научили его за верхушкой очередного холма предвидеть всякие неожиданности.

Все вокруг считали, что помилование утвердят. Но с точки зрения самого Рогана, уже само по себе это обстоятельство не сулило ничего хорошего: что-нибудь непременно будет не так. Когда же открылась дверь и старший офицер позвал его, уже тогда он приготовился к худшему.

Присутствие здесь Ванбру лишний раз подтверждало его догадку: это стало очевидным, судя по общей атмосфере в кабинете. Роган остановился у письменного стола, держа руки за спиной, и уставился в окно поверх головы начальника тюрьмы. Заметил, что деревья на холме за стеной теперь совершенно обнажились, сбросив листву, и взору открылись неаккуратные гнезда грачей. Он наблюдал, как одна птица лениво перелетала с дерева на дерево, и тут до его сознания наконец дошло, что говорит, обращаясь к нему, начальник тюрьмы:

– К нам поступило сообщение из главного управления, Роган, – его специально доставил сюда старший надзиратель.

Роган слегка повернулся, чтобы посмотреть на Ванбру, и огромный полицейский вдруг поднялся на ноги, почувствовав себя неловко.

– Сожалею, Шон. Чертовски сожалею.

– Значит, не о чем и говорить, так?

Непроницаемый панцирь, в который он заковал себя, был непроницаем и для всех них. Начальник тюрьмы в тяжело нависшей тишине беспомощно посмотрел на Ванбру, потом вздохнул.

– Думаю, вам на некоторое время можно покинуть каменоломню, Роган.

– Только на некоторое время, сэр? – спокойно переспросил Роган.

Начальник тюрьмы с трудом сглотнул слюну.

– Посмотрим, как будете вести себя.

– Очень хорошо, сэр.

Роган повернулся и направился к двери, не дожидаясь команды старшего офицера. Он остановился в коридоре с бесстрастным выражением лица, и до его слуха донеслись неразборчивые голоса за дверью, которую он только что затворил за собой.

– Вы свободны, Дрейк, – распорядился старший офицер, потом, выйдя, коротко бросил Рогану: – Все в порядке, Роган.

Они спустились по лестнице, пересекли двор и направились к одному из каменных бараков. Роган стоял и ждал, пока открывали ключом дверь, понимая по выражению лица дежурного офицера, что тот знает, куда его надо поместить, в чем ничего удивительного и не было. Через полчаса это станет известно каждому зеку и каждому винтику в этой тюряге.

Тюрьму построили в девятнадцатом столетии в период Реформации по распространенному тогда в тюрьмах ее величества проекту. Полдюжины блоков из трех камер, каждый наподобие спиц колеса, веером расходились от центрального зала, находившегося на высоте сотни футов внутри мрачного купола с железным остовом. По соображениям безопасности, каждый блок отделялся от центрального зала занавесом из стальной сетки.

Старший офицер открыл замок на воротах в секцию quot;Дquot; и знаком пригласил Рогана войти.

По железной лестнице они поднялись на верхнюю площадку, тоже огороженную стальной сеткой, чтобы желающие в случае чего не могли прыгнуть вниз через перила. Его камера находилась в конце площадки, и он подождал, пока старший офицер отопрет ключом дверной замок.

Когда дверь открылась, Роган сделал первый шаг, но старший офицер посоветовал ему:

– Не делайте глупостей! Теперь вы можете потерять все.

Роган крутанулся, его железное самообладание на мгновение надломилось, так что сопровождающий невольно отшатнулся: он увидел дикую ярость, сверкнувшую в серых глазах заключенного. Конвоирующий молниеносно захлопнул дверь и повернул в замке ключ.

Роган медленно огляделся. Камера была всего шесть на десять футов с маленьким зарешеченным окном, умывальником и закрепленным в полу унитазом – одно из проявлений попыток модернизировать старую тюрьму. У двух стен стояли койки.

На одной лежал мужчина и читал журнал. На вид ему можно было дать лет шестьдесят пять, у него были совершенно седые волосы и на морщинистом невеселом лице ясные голубые глаза.

– Привет, Джиггер! – поздоровался с ним Роган.

Подобие улыбки замерло на лице Джиггера Мартина, и он спустил ноги на пол.

– Ублюдки! – воскликнул он. – Мерзкие, вонючие ублюдки!

Роган не реагируя стоял и смотрел через решетку на окне, а Мартин из-под матраса достал пачку сигарет и предложил ему закурить.

– Что будешь теперь делать, Ирландец?

Роган выпустил клуб дыма и хрипло рассмеялся.

– А как ты думаешь, парниша? Как ты думаешь?

Когда ворота за ними закрылись, Двайер испытал подлинное облегчение, будто с него свалилась огромная тяжесть, и он достал сигареты. Предложил Ванбру, который с мрачным лицом сидел за рулем, но здоровяк покачал головой. Когда они достигли вершины холма, он притормозил и остановил машину, оглянувшись назад, на тюрьму.

Двайер тихо спросил:

– Как вы думаете, сэр, что он станет теперь делать?

Ванбру резко повернулся к нему, и все его доселе сдерживаемые чувства разочарования и гнева готовы были выплеснуться наружу.

– Ради Бога, пораскиньте своими мозгами. Вы же видели его, верно? Такие люди способны только на одно.

Он включил скорость и быстро погнал машину, подняв за собой облако пыли.