"Золотая муха" - читать интересную книгу автора (Хмелевская Иоанна)

* * *

Как следовало из записей, в кафе Пупсик встретился с Франеком. Я сразу поняла, что это кафе было не из перворазрядных, поскольку его обслуживали официантки, а не официанты. Естественно, той официантке, за чей столик сел Пупсик, он сразу понравился и она не сводила с него глаз. Ну, не совсем уж не сводила, приходилось и других посетителей обслуживать, но внимание ему уделяла чрезмерное, явно превышающее ее служебные обязанности. Вместе с Пупсиком за столиком сидел еще один тип, он пришел позже, Пупсик не только успел заказать еду, но и начал есть. Закуски. Второй, а официантка описала его во всех подробностях, без сомнения — Франек. Он заказал, только селедочку и пробыл в кафе недолго. Пришел с портфелем. Оба вместе отправились в туалет, официантка тем временем присматривала за их столиком, потому что оставили на нем сигареты и дорогие зажигалки, так чтоб кто не украл... Вернулись не вместе, Франек первый, Пупсик немного погодя, водка была уже разлита, выпили, девушка поняла — обмывали сделку, посидели немного, а потом тот, кто пришел позже, вышел, официантка не поняла, ненадолго или совсем ушел, — свой портфель он оставил на стуле. Девушке этот тип, то есть Франек, показался чересчур озабоченным, похоже, спешил. Но тут явился третий, бородатый и усатый, присел за столик Пупсика. Официантка даже не успела принять у него заказ, потому что Пупсику вдруг стало плохо. Поднялся переполох, вызвали «скорую», бородатый расплатился по счету, положил деньги на стол и как-то незаметно смылся. А что касается портфеля, девушка понятия не имеет, что с ним стало, — наверное, кто-то забрал. Больше она ничего не видела и не знает.

Нелегко было восстановить записи, писалось-то для себя, но я знала почерк Драгоценного и очень хорошо знала Пупсика. Тот обожал всякие закусочки — селедочку, яички под майонезом, заливную ветчину. Выходило, что в кафе он уговорился о встрече с Франеком, принес янтарь, а Франек денежки, обменяться недолго, а на столе вкусности, и если Франек вынашивал отравительские замыслы, то ему весьма на руку были все эти закусочки. Франек торопил, притворялся недовольным, Пупсик тоже не стал копаться — не терпелось продолжить пир. Франек сделал свое дело и ушел еще до того, как Пупсику стало плохо, к нему никто не придрался.

А следующий посетитель, бородатый и усатый? Ясное дело, сообщник. По счету заплатил, чтобы не осложнять дела, а портфель забрал. Драгоценный избавил меня от необходимости ломать голову, что это за бородач. Конечно же, Валтасар! Потом отклеил бороду и усы и еще в тот же день, поздним вечером, объявился в Гданьске.

Кого я понимала прекрасно, так это официантку. Перед сладким песиком ни одна женщина не могла устоять, вот и эта сразу же обратила внимание, потому все так хорошо и запомнила. Драгоценный же хоть и из другого разряда мужчин, но что касается баб, то они тоже к нему так и льнули. Итак, одного девушка сразу же заметила и глаз не спускала, а другому безоглядно поверила и все выболтала. Что ж, я сама такая, ведь выбрала же их для себя, а чего ни попадя не выбирала.

Значит, Франек... На пару с Валтасаром они прикончили Пупсика, и Драгоценный знал об этом уже тогда, когда на косе геологи раскопали трупы. Мне даже не намекнул, а ведь у него все прекрасно сошлось. Принялся снова вынюхивать, именно тогда и вцепился в Терличака...

Из записей в блокноте следовало — и во вдову утопшего Флориана тоже вцепился. Бабы. Господи, все рассказали ему бабы! От Флорианихи узнал о финансовых неприятностях ее мужа, сначала чрезвычайно чем-то довольного, а впоследствии раздраженного и угрюмого. Со скрежетом зубовным пытался Флориан раздобыть денежки и ругался на чем свет стоит. Мало того, эта идиотка призналась, что в ночь, когда было совершено преступление, мужа не было дома. И не скрывал ее благоверный, что ему покоя не дает янтарь той моржихи. Весь вечер только о нем и говорил, Флорианиха уверена — к ней и пошел...

Вот, пожалуйста, а милиции ни словечка выжать из нее не удалось!

Когда стало известно о двойном убийстве, все эти факты можно было сопоставить и сделать выводы, но никто их не сделал. Моего же Пупсика и вовсе никак не связывали с преступлением.

Относительно золотой мухи из блокнота удалось выудить следующее: она поочередно переходила после убийства из рук в руки, схема такая: сладкий песик, потом Орешник, потом муха оказалась у Франека. После Франека никто в блокноте не упоминался, так что сейчас муха должна находиться у него. Ох, нет, не сейчас, а когда была сделана запись, значит, около года назад. Интересно, почему же Франек ее не продал? Из жадности, выжидал хорошую цену? Или кого-то шантажировал, как Пупсик? Или боялся, зная о ее происхождении? И очень хорошо, что не продал!

Ида (так Драгоценный именовал идиотку Идусю) фигурировала в блокноте приблизительно со смерти Пупсика, явно как второстепенное лицо. Жена, и все. Разве что немного подозрительная жена, по причине внезапно обнаружившегося немалого состояния. Впоследствии о ней упоминалось чаще, Драгоценный даже запротоколировал посещение Идусей шлифовальной мастерской и основательно проверил ее знакомых.

Со смертью Флориана Драгоценный связывал Терличака, и тут я и сама могла бы раздобыть эти сведения, ибо Драгоценный получал их разными хитрыми способами от Люлика, того рыбака со сломанной рукой. Сам Люлик был вне подозрений благодаря загипсованной руке, что полностью исключало активные физические упражнения. Эх, не уделила я этому Люлику должного внимания в должный момент, а вот Драгоценный не упустил своего шанса.

Где-то на полпути расшифровки блокнотных записей всплыло новое имя — некая Гражина Мисяк. Разные адреса были у этой Гражины — то в Гданьске, то в Пултуске, то в Варшаве, то опять в Гданьске. Причем рядом с последним фигурировал вопросительный знак. Должно быть, Драгоценный не был в нем уверен. Каким образом эта Гражина была связана с преступлением, я так и не поняла.

Страшно усталая физически и умственно, сидела я, согнувшись над блокнотом, когда зазвонил телефон. Погруженная в хаос новых фактов, трубку подняла автоматически, еще не зная, что милосердное Провидение сжалилось над измученной идиоткой, потеряло терпение и ниспослало помощь в лице некой Дануси.

— Ах, как я рада, что застала тебя! — выкрикивал в трубке приятный женский голос. — Как страшно хочу с тобой увидеться! Сегодня прилетела и жутко хочу тебя видеть! У меня такие сложности, так что с тобой надо срочно увидеться! Слушай, могу я приехать к тебе? Прямо сейчас, я ведь остановилась у родных, а у них кошмарно тесно, а если бы остановилась в гостинице, они бы смертельно обиделись, хотя муж и велел в гостинице...

Долго не могла я сообразить, кто говорит. Потом дошло.

— Дануся, это ты? Езус-Мария, отпустили тебя! Господи, сколько же лет...

— Двадцать! — раздался в трубке счастливый вопль. — Двадцать лет, как мы не виделись. Я приезжала, да тебя не застала в Варшаве. Так можно, я к тебе...

— Конечно же! Можно! Немедленно приезжай! Хватай такси и приезжай! Правда, еды у меня нет, но есть вино, пиво и чай, так что...

— Нет, я с машиной! Сейчас приеду!

Положив трубку, я постаралась прийти в себя. Еще бы, такая неожиданность! Двадцать лет назад восемнадиатилетняя в ту пору Дануся, курьерша в нашем проектном бюро, которое я как раз покидала навсегда, вышла замуж за араба. Толстенькая голубоглазая блондинка возбудила в арабе прямо-таки вулканическое извержение страстей, сама страстно влюбилась, и никому не удалось отговорить ее, никто и опомниться не успел, как она уехала с мужем в его Аравию. Дальнейшая судьба Дануси была мне неизвестна, хотя я часто вспоминала милую девушку, к которой успела привязаться, и очень беспокоилась, как ей там, в мусульманском мире. Правда, она прислала мне вскоре три восторженных письма, после чего связь с ней оборвалась.

И вот теперь вдруг звонок. Я ждала приезда Дануси с таким нетерпением, что даже на балкон выскочила. Благодаря чему и удалось увидеть незабываемую картину.

На автостоянку у нашего дома вдруг подъехало нечто из голливудских фильмов — чудовищно длинное, с затемненными стеклами и, Богом клянусь, водителем в ливрее, который выскочил из машины и с поклоном открыл заднюю дверцу. То, что оттуда появилось, несомненно было Данусей, о чем убедительно свидетельствовала буйная грива светлых, золотом сиявших в солнечных лучах волос. Шофер остался при машине.

Уже в дверях Дануся пала мне на грудь, заливаясь счастливыми слезами и что-то бессвязно выкрикивая о чае, ибо только его в ее жизни и не хватает, а мой всегда был самым лучшим! Подобного ему не найдешь нигде в мире! И вино тоже, и пиво с радостью, но прежде всего — чай!!!

В мгновение ока уставила я журнальный столик напитками, и мы наконец уселись.

Дануся выглядела прелестно, хотя все так же толстовато. Волосы у нее с тех пор отросли, теперь при желании она могла сидеть на них, а цвет лица посрамил бы самый лучший персик. За прошедшие двадцать лет Дануся отчаянно похорошела, что, несомненно, являлось лучшей аттестацией ее мужу. Пока я накрывала на стол, она следовала за мной как приклеенная, а на вопросы принялась отвечать задолго до того, как я задала их.

— Ну что ты, я там — кумир и божество, он и сначала меня любил, а когда родила первого сына, полюбила даже свекровь! Трое их у меня, сыновей, старший сдает на магистра в Англии. Да нет, в Саудовской Аравии мы не всегда живем, у нас есть дома и в Штатах, и во Франции, там у Хамида бизнес, а в Аравии же сидим месяца четыре в году, но это неважно, ведь там условия, ты не представляешь! И климат как на Ривьере. Какая жара, что ты, везде кондишены, здесь, в Польше, летом жарче. А какой у нас сад! Да бог с тобой, никаких жен, я единственная, он до сих пор без ума от меня, а все из-за волос, видишь, как растут, он не разрешает ни сантиметра отстричь, а в остальном делаю что мне заблагорассудится. Разве могла я надеяться, что такой муж подвернется! Прямо в рай еще при жизни попала!

— Значит, ты исключение из всех идиоток, которые повыходили за арабов, — с искренней радостью констатировала я, опять откупоривая бутылку. — Значит, вино можешь пить? Разрешают тебе?

— Только не при людях, когда мы одни. Разве что в других странах.

— Теперь ты как раз в другой стране.

— Значит, могу. Оказалось, мой Хамид вовсе не миллионер, миллионы у него идут на мелкие расходы, он миллиардер. Конечно, ревнивый, но так приятно ревнует... Велел мне захватить с собой машину, а то, не дай бог, в общественном транспорте кто-то будет отираться рядом и еще — кошмар! — смотреть на меня. Да, конечно, в Аравии я ношу на лице тряпку, все бабы носят, да мне это не очень мешает. Причем ношу только для местных, если общаемся с европейцами или американцами, обхожусь без чадры. И даже свекор не настаивает, говорит, ему приятно смотреть на меня, и очень радуется, что сын нашел такую красавицу.

Дануся хлебнула вина и запила чаем. Зная арабские вкусы, я не удивилась ее свекру, мне самой было приятно смотреть на молодую женщину, такая она аппетитная. И характер подходящий. Данута была из так называемых домашних женщин без всяких амбиций, никакой тяги к самостоятельности, никакого желания чего-то добиться в жизни, она охотно подчинялась всем требованиям и вкусам супруга. И при всем этом была очаровательной!

Показала мне фотографию своего Хамида. Господи, потрясающе красивый мужчина! Дико красивый! И если бы я не предпочитала всю жизнь блондинов, сама бы в него насмерть влюбилась. Хотя наверняка долго бы с ним не выдержала, а уж он со мной — и того меньше.

— А главное, мне не нужно думать, как похудеть, — продолжала тараторить Дануся. — Они там любят толстых, могла бы еще больше располнеть, но самой не надо. И без того ем что хочу, а хочу только самое вкусное. Может, здесь малость похудею, потом быстренько наберу вес с помощью халвы, поэтому я и приехала сюда охотно, хотя и по очень неприятному делу.

— А! — вспомнила я. — На что-то такое ты намекала по телефону. Что же это за дело?

— Янтарь! — вздохнула Дануся. — Муж от кого-то узнал, что тут у вас появился какой-то совершенно необыкновенный янтарь, и хочет его купить. Янтарь там сейчас очень высоко ценится.

— Какой же янтарь? — холодно поинтересовалась я, помолчав.

— Хамид говорил — очень большой, а в середке как раз что-то совершенно необыкновенное. То ли бабочка, то ли муха. Скорее муха. Золотая. Я тут уже звонила его человеку. У моего Хамида везде есть свои люди.

— Тогда почему же этот человек не достанет ему муху, а посылают тебя?

Дануся вроде бы удивилась.

— Ты права. Слушай, действительно странно. Не знаю... Нет, знаю. Он говорит — существуют какие-то трудности, не вообще, а типично наши, фольклорные, что ли. А поскольку я тоже наша, вот и прислал меня, а мне и самой хотелось приехать. Велел покупать за любые деньги, но сначала надо эту муху найти. Оказывается, наш человек не знает, где она. Сказал — поищет.

Чтобы выиграть время, я предложила гостье еще вина, вспомнила, что вроде бы где-то завалялись крекеры, и отправилась в кухню, по дороге лихорадочно размышляя. Что же мне делать в создавшейся ситуации? Рассказать о Франеке, чтобы облегчить им поиски, и тем самым получить подтверждение, что муха у него, или, наоборот, постараться все скрыть, ведь этот кошмарный Хамид может и миллион долларов предложить! Два миллиона! И тогда все пропало, Франек польстится, и золотая муха навсегда для нас потеряна. А это равносильно продаже «Битвы под Грюнвальдом» или алтаря в мариацком костеле, — правда, другой вид искусства, но тоже национальная святыня и гордость. Рассказать всю правду Данусе нельзя, она никогда не умела хранить тайны, вряд ли изменилась за утекшие годы. Надо что-то придумать.

Ну вот, так и знала! Мое возвращение из кухни Дануся приветствовала словами:

— Ох, позабыла тебя предупредить, золотая муха — большой секрет, мне велели никому не говорить, можно только с тем нашим человеком, так что, пожалуйста, ты уж ни-ни, ладно?

— А кто он, собственно, такой, этот свой человек твоего мужа? Чем занимается? Что, у него общего с янтарем?

— С янтарем ничего. Он занимается здесь делами моего мужа.

Еще раз все хорошенько взвесив, я пришла к нелегкому решению.

— Слушай меня, Дануся. Я как раз кое-что о янтаре знаю. И мне известно, что есть такой, с большой золотой мухой в середке. Но вот какая сложность. Этот янтарь в свое время был украден, так что найти его будет неимоверно трудно. Владелец вряд ли признается, ему за эту муху тюрьма светит. Тебе и в самом деле надо соблюдать большую осторожность.

Данута перепугалась.

— Езус-Мария! Значит, какая-то афера? Если дело нечисто, мне строго-настрого заказано вмешиваться. Так что, сказать нашему человеку, чтобы перестал искать?

И я опять заколебалась. В конце концов, у меня не было стопроцентной уверенности, что муха находится у Франека, а если даже и у него, то неизвестно, где он ее прячет. Возможно, Данусин человек располагает возможностями все это разузнать.

— Нет, пусть поищет, — решила я. — Но вот еще какой нюанс, дорогая. Тебе придется считаться с патриотическими чувствами поляков. Ведь янтарь с мухой — вещь уникальная, и многим не хотелось бы, чтобы он был вывезен из Польши. Ему место в польском музее.

— А почему? Этот янтарь польский?

— Ну да, выловлен из моря на Вислинской косе. И так получилось, что я была случайным свидетелем этого выдающегося события. Послушай, а ты бы не могла как-то переубедить своего Хамида? Попросить его, чтобы не покупал? Ему можно это объяснить?

— Объяснить ему можно все. Но видишь ли... дело в том, что мне самой захотелось иметь этот янтарь. Ну хотя бы посмотреть на него. Ведь взглянуть на него не грех?

— Взглянуть — конечно, но не сейчас, говорю тебе, никто не знает, где он. А ты могла бы переключиться на другие, из тех, которые носят на себе. Среди них тоже встречаются поразительно красивые. Так, говоришь, он способен понять? В конце концов, это же твоя родина...

— Ясно, поймет, он у меня умный и хороший, не какая-нибудь свинья. Очень порядочный человек, хоть и богатый.

— Тогда за здоровье твоего мужа!