"Беглый огонь" - читать интересную книгу автора (Зорич Александр)

Глава 22. Драка!

К счастью для наших усталых задниц, спустя пятнадцать минут освободился стол, за которым дули перуанский писко шестеро мордоворотов-наемников. Прилизанные, шустрые, тихие, как и все люди из их племени.

«Наемничество не порок. Но большое свинство», – так гласит неписаный кодекс сталкера.

Наши наемников не уважали. А иные так и вовсе не держали за людей. Если на ПДА приходил сигнал бедствия от группы наемников, никто и в ус не дул. Пропадаете? И пропадайте.

Все дело в том, что наемники подписывались обычно на самые неприглядные работы.

Одного завалить. Другого отловить. А третьего прищучить за долги и трясти, трясти…

Поговаривали, в стародавние времена, когда порядка в Зоне и ее окрестностях было значительно меньше, а хаоса и беспредельщины в десятки раз больше, случалось, что наемники уничтожали целые сталкерские кланы. Из захудалых, конечно. Так вот приезжали, входили в Зону, брали членов клана в клешни и расстреливали по одному. Как тетеревов. Или гнали на аномалии, стреляя в спину. Случалось, заманивали в заведомо опасное, гиблое место, чтобы там сама мать-природа их прикончила. Ну или Хозяева Зоны, если угодно.

Вы спросите, а почему же мы, сталкеры, пускаем в свои бары наемников?

Тут то же самое, что с бандосами.

Пока тебя не уличили – ты как бы чист.

А вот когда уличили…

В общем, после того, как тебя на наемничестве поймали, в Бар можешь не соваться. Могут и башку отстрелить ненароком. Или поглумиться в особо извращенной форме. Или хабар выкрасть. Вместе с бумажником, противогазом и защитным костюмом…

Итак, наемники или лица, подозреваемые в наемничестве, ушли спать. А мы, проявив примечательную прыть, быстро заняли их столик, все еще заставленный грязной посудой, пепельницами с грудами окурков, рюмками и бокалами.

Короче, за вот этот их грязный стол мы уселись и… заулыбались все четверо!

Как приятно, думали мы, будет выпить пива сидя. Сидя! А не стоя у подоконника, черт возьми!

На радостях я сразу же подозвал официанта – чтобы прибрался. Конечно, я хотел повторить заказ, раз такое дело.

– Ты с ума сошел! – прошипел Тополь, к слову, записной жмот.

– Спа-акойно! Все под контролем! – заверил друга я.

О величине счета я не думал еще более старательно, чем час назад, вдохновленный словами Ивана о том, что богатенький папа Ильзы, князь Бертран Адам Третий (я даже имя нашего потенциального благодетеля выучил!) покроет нам все путевые расходы. (О том, чтобы попросить у Неразлучника чек, я, простофиля этакий, совершенно не подумал.)

Как ни странно, официант довольно шустро все принес, разлил и даже осклабился, желая нам приятного аппетита, как приличный.

Казалось бы, нам принесли еды и питья. Мы живы, и у нас есть ночлег. Живи и радуйся!

Но тут я заметил, что личико у нашей принцессы стало каким-то кислым. И глаза опять на мокром месте.

– В чем дело, ваше высочество? – поинтересовался я.

– Хочу… мыть лицо! И шею. И живот… – с обезоруживающей прямотой заявила Ильза.

– Херцлихь вилькоммен!

Я проводил ее до сортира.

И даже вызвался галантно подождать под дверью, пока она закончит.

Увы, Ильза настаивала на том, чтобы я вернулся за столик: дескать, мытье – дело небыстрое.

В общем, я вернулся. Хотя видит Черный Сталкер, лучше бы я этого не делал!

Я как раз успел всосать четверть кружки новопринесенного «Гиннесса» (если кто не знает, по правилам «Гиннесс» следует пить, пока не осела пена), когда со стороны туалета раздался пронзительный женский визг. А затем еще один короткий взвизг.

Ильза.

Это она! Больше некому!

Весь бар в едином порыве обернулся на звуки. Даже Константин поднял голову, которую он, по своему барному обыкновению, всегда упирал в ладонь. Запахло бесплатным шоу.

Сквозь плотные клубы сигаретного дыма я метнулся к выходу.

Что же я увидел в тусклом свете коридорных ламп?

Ильза стояла, прижавшись спиной к стене. На ее лице застыло выражение крайнего недовольства.

Перед Ильзой перетаптывались трое из клана «Свобода» – плюгавые, длинноволосые, в этих своих своеобразных комбезах.

Кажется, я уже пел вам песню о том, как ненавижу этих свихнутых на всю голову кретинов из «Свободы», когда рассказывал о встрече с Барановым и Молотком. Не пел? Сейчас спою!

Собственно, это были трое из той компании, что, игнорируя тяжелые взгляды пацанов из «Долга», наливалась водярой у стены с настенными часами, невдалеке от сексуально озабоченной американки и ее кавалера-перестарка.

Краем глаза я наблюдал, как несколько минут назад эта троица, пошатываясь, отправилась не то в туалет, не то покурить, не то вообще погулять перед сном по Зоне – с больных станется.

Одного из них я немного знал. Его звали Зеленый. Когда-то он занимался скупкой хабара, был подручным у знаменитого Ашота. Потом подался в сталкеры, как видно, жадность замучила – сам артефакт добыл, сам же его толкнул по хорошей цене, ни с кем не поделился! Зеленый курил трубку и лицом походил на вмазанного колесами бобра – передние его зубы сильно выдавались вперед, а маленькие шаловливые глаза были всегда прищурены.

– Здоров, Зеленый! Чего к девушке пристал? Жениться, что ли, хочешь? – сказал я миролюбивым тоном, приближаясь к компании с притворной неспешностью.

На самом деле внутри у меня все клокотало от лютой ярости.

Но я знал: во что бы то ни стало эту ярость надо удержать внутри. По крайней мере удержать до поры до времени. Я был уверен: если есть хотя бы минимальная возможность покончить дело миром, значит, за эту возможность надо уцепиться. Потому что плохой мир лучше доброй ссоры.

– Кто пристал? Я, что ли? – хохотнул Зеленый, оборачиваясь ко мне и с трудом наводя на резкость. – Пацаны знают, я к девушкам не пристаю. Это девушки пристают ко мне. Потому что денег хотят и замуж! Только вот проблема – жениться мне уже лет пять как надоело. Женилка устала – не железная!

Двое товарищей Зеленого заржали над его шуткой. Как видно, по статусу в группировке Зеленый был старшим самцом. Ведь в шутке ничего особенно смешного, на мой вкус, не было.

– Но если ты к ней не пристаешь, брат, то почему она визжит так, что слышно даже за моим столом? – с мягкой иронией спросил я, незаметно подмигивая обмирающей Ильзе: мол, все в порядке, не бойся.

– Это ты у нее спроси. Я что – я ничего! – Зеленый поднял руки в жесте шуточной капитуляции.

– Ильза, что он сделал, милая? – отчетливо выговаривая каждый слог, спросил я.

– Щипать… Он делал щипать! Вот здесь! – пояснила Ильза, показывая взглядом на свое крутое бедро.

– Ну ущипнул разок за тухес. Так она сама виновата! Я ее спросил, как ее зовут, а она молчит! Я ее спросил, можно ли ее ущипнуть, а она опять молчит!

– А молчание – знак согласия! – вставил безымянный товарищ Зеленого по группировке, низенький шкет, росту в котором было от силы метр шестьдесят.

Все трое снова заржали.

Еще секунду я прокручивал в уме какую-то жутко мудрую реплику, которую моя гортань почти начала произносить.

Я очень, очень хотел решить дело миром. Как давеча с Молотком и Барановым.

Я всегда за мир и дружбу – между людьми, между кланами, между странами и континентами…

Но в следующий миг меня, что называется, закоротило.

Моя рука ужом скользнула в карман куртки. Пальцы ловко нырнули в отверстия кастета, который я всегда ношу с собой, поскольку где-то в глубине себя верю, что в нем живет душа того сломанного траншейного ножа, из которого он сделан.

А спустя еще одну секунду мой правый кулак, стремительно набрав разгон, уже вогнал кастет в несимметричную харю Зеленого.

Я метил в переносицу. Судя по хрусту, в нее-то я и попал.

Зеленый ударился спиной о стену и начал медленно оседать на пол, бормоча бессильные проклятия в мой адрес.

Из его носа хлестала кровь.

Ильза снова взвизгнула, отшатнулась и закрыла лицо руками.

Двое товарищей Зеленого – как видно, Неразлучник не ошибался, и они действительно были убраны какой-то стремной химией, – смотрели на то, что я проделал с их вожаком, как-то очень отстраненно. Будто то, что они видели, происходило не в их единственной жизни, а на экране дуроскопа, в передаче «Стильная клубешня».

Наконец обмякшая задница Зеленого доползла до грязного кафеля пола. Он закрыл глаза, прошептал одними губами «с-сука» и… отключился.

Я удовлетворенно хмыкнул. Вырубить противника с одного удара – такого мне давно не удавалось. Вот оно, мастерство безупречного воина!

Однако вместо того, чтобы предаваться самоупоению, мне следовало нейтрализовать оставшихся двух.

Я привлек к себе того, что стоял справа от меня. Шкета.

Схватив его за шиворот и уперев ему в живот носок армейского ботинка, благо его грудь находилась на уровне моего живота, я что было дури отпихнул мерзавца от себя по коридору назад, в сторону ярко освещенного общего зала.

Ярость моя была столь неукротима, что с силой толчка я слегка переборщил. Вместо того чтобы рухнуть кулем в коридоре, малорослик, комично размахивая руками, кометой выкатился в общий зал, перецепился ботинком о ножку стола, потерял равновесие и стукнулся затылком о сердцеобразный круп вечно молодой Снежаны, которая сидела за барной стойкой.

При этом он, борясь с земным тяготением, успел схватить Снежану за пояс джинсов и лишь затем начал окончательно и бесповоротно падать.

Снежана вскрикнула и громко матюгнулась. Однако малорослик не ослабил хватку. Спустя секунду Снежана вместе со своим барным стулом рухнула на пол рядом с ним. Падение сопровождалось жизнеутверждающим раскатистым грохотом.

Финн, который лишь на минуту отвлекся от Снежаны, конечно, помог несчастной дуре подняться. Однако же он истолковал ситуацию в том духе, что честь его возлюбленной задета дружком Зеленого, притом пьяным в дым!

Финн с плохо сыгранным достоинством поставил на барную стойку свой стакан с B-52, медленно встал со своей табуреточки и, словно бы только ждал повода, принялся метелить несчастного идиота, корчащегося на полу, с яростью, ситуацией нисколько не подразумеваемой. Стало ясно, что это надолго – Финн был молод и неутомим.

«По поводу шкета можно тоже не беспокоиться», – пронеслось в моей голове.

Тем временем третий товарищ Зеленого начал что-то подозревать.

Он напрыгнул на меня сзади и повис на моей многострадальной сталкерской шее.

Я не мог поверить! Этот наглец пытался душить меня своими кривыми грязными пальцами!

Он впился в мой кадык и одновременно с этим принялся орать что-то оскорбительное. Наверное, так у них, в группировке «Свобода», учат обращаться с заслуженными ветеранами Зоны. А может, он пытался меня деморализовать, насмотревшись обучающих рукопашному бою видеокурсов вроде «Стань авторитетом в своем рабочем поселке»?

Надо сказать, освобождение от этого захвата я проходил еще в средней школе, когда посещал бесплатную секцию самбо. Ее вел отставной спецназовец Игнатий Иванович Когтев, человек, сделанный из кремня и стали…

Мысленно послав Когтеву лучик благодарности, я что было мочи лягнул дебила в пах. А когда тот взвыл и ослабил хватку, я вывернулся, отскочил, обернулся, бросился на него и, боднув негодяя головой в лицо, свалил с ног.

Когда же противник оказался на полу, тут уже я отмудохал его по первое число, чтоб другим неповадно было…

Прижав руки к груди в молитвенном жесте, Ильза смотрела на эту экзекуцию из самого темного и дальнего угла туалетного коридора.

По сиянию ее прекрасных глаз я понял: принцесса всецело на моей стороне!

Наконец противник униженно запросил пощады. И я, удовлетворенный полученной сатисфакцией, милосердно отступил. Еще не хватало убить кого-нибудь в Баре! Замаешься потом лавэ ребятам из «Долга» заносить.

Пожалуй, этот несчастный малолетка, имени которого я даже не удосужился узнать, получил не только за неосмотрительный щипок Зеленого. Но и за хамство Молотка, и за наезды Баранова. В общем, огреб за всю свою родную «Свободу» оптом.

Надо сказать, в те минуты мне было абсолютно плевать на то, чего мне и моему клану может стоить эта драка. Я ощущал какую-то переполняющую все мое естество абсолютную свободу.

И абсолютную правоту.

Пока я муссировал в уме тему «Комбат и обуревший от наглости клан «Свобода»», в общем зале началось то, чего я совсем не ожидал, – драка.

И не просто драка, а настоящая Драка – с большой буквы.

Такое я видел всего один раз. И то в кино. Кино было про жизнь в пустынном штате Техас времен Дикого Запада.

Тот эпизод – назовем его «Разборка в салуне», – где смешались в кучу кони, люди, фермеры, индейцы, ковбойцы, сутенеры, официанты и стражи порядка во главе с усатым шерифом, я запомнил навсегда. И уж конечно, не думал не гадал, что нечто подобное мне доведется увидеть и наяву. Чтобы так массово и так безоглядно…

Как видно, неразрешимые вежливостью и иронией противоречия накопились не только в наших с ребятами из клана «Свобода» биографиях.

Как видно, каждому второму в Баре было за что вмазать по сусалам ближнему своему.

Как видно, алкоголя в тот вечер было выпито слишком много и сам он был слишком, что ли, злокачественным…

С громким боевым кличем бродяги «Долга» сцепились с оставшимися за своим столиком пацанами «Свободы».

Бац! – и кто-то зажал ладонью расквашенную губу.

Бац! – и кто-то сложился пополам, потому что, когда бьют в живот, это всегда очень больно.

Мать моя женщина! Кабул и Цыпа, уже изрядно косые, отважно бросились в самоубийственном угаре на тех самых бандосов (или лиц, подозреваемых в бандитизме)!

А здесь у нас что? И кто?

Черный Сталкер свидетель! Среди наемников тоже вспыхнуло пламя пьяной разборки – они сцепились между собой! Трое на трое!

«Забавно, – подумал я, – что это только для случайного взгляда со стороны другие кланы – нечто единое и неделимое, намертво скрепленное общими целями и интересами, а на самом же деле все они снедаемы страстями и уязвимы для внутренних противоречий даже в большей степени, нежели для внешних опасностей».

Даже группа иностранных туристов под водительством старика Шляпы не осталась в стороне от всеобщего боевого безумия. Двое шустрых жилистых мужичков лет сорока пяти прижали к стеночке двух других мужичков, чуть помладше, в клетчатых рубашках и черных бейсболках с одинаковыми надписям «I love NY» .

– Fuck you! – неслось из-за столика с туристами.

– Fuck you, you fucking fuck! – отвечали оттуда же.

Американская тетушка-феминистка растянула в фарфоровой улыбке свою загорелую морщинистую физиономию. Ее глаза сияли торжеством. Наконец-то она живет так, как надо! На гребне волны! У бездны мрачной на краю! Среди ополоумевших от ярости самцов! Это так возбуждает, подруги!

Лишь ученые оставались трезвыми среди всеобщего опьянения. Словно ничего не происходит, они сидели за своим угловым столом, трескали чебуреки, прихлебывали текилу и беседовали о своем, о нобелевском.

– Так вот я тогда напряжение пси-поля возле того разлома померил… И намерил целых пятьдесят грофов!

– Хорош заливать!

– На что поспорим?

– На твой горный велосипед!

– Идет!

– Тогда довожу до твоего сведения, Григорий, что ты проиграл свой замечательный горный велосипед. Потому что мой ПДА все логи тех измерений благополучно засейвил. Вот, погляди-ка!

…Примерно в таком духе, да.

А вокруг них летали стулья.

Лопались шрапнельными бомбами бутылки и пивные кружки.

Стонали и ругались матом, вздыхали и попискивали дерущиеся люди.

Разлетались в мелкое крошево сервировочные блюда.

Выворачивали внутренности в нежданном рвотном позыве изможденные пьянством тела.

Трещали по швам брюки.

И так далее…

Драться мне расхотелось так же внезапно, как и захотелось.

Вот будто просто взяли – и где-то глубоко внутри меня вырубили напряжение.

Я вдруг стал кроткий, как ягненок. И миролюбивый, как буддийский монах в оранжевой хламиде.

Я нашел взглядом Ивана и Тополя – все это время они сидели за нашим столиком, потребляли недопотребленное и, уподобляясь ученым, делали вид, что все пучком и происходящее их не касается.

Я помахал им рукой – мол, пробирайтесь к выходу, бродяги.

Иван, конечно, смысла моих пантомим не разобрал. А вот понятливый Тополь – очень даже.

Улучив момент, когда между барной стойкой, под которой спрятался благоразумный Неразлучник, и общим залом Бара, теперь более походящим на спортзал, где проходят спарринги по рукопашному бою, образовалось нечто вроде безопасного коридора, они поставили свои кружки на стол и метнулись к нам с Ильзой.

Забыл сказать, что после того, как ее обидчики были уничтожены морально и физически, принцесса Лихтенштейнская, пользуясь тем, что нас никто не видит в узком и темном туалетном аппендиксе, чмокнула меня в небритую сталкерскую щеку. Это был первый поцелуй венценосной особы в моей нелегкой жизни.

– Ну как вы? Живы? – спросил Иван. Похоже, он не на шутку перетрухнул.

Спрашивал он, конечно, не столько у меня, сколько у Ильзы, но я сделал вид, что об этом не подозреваю. И что тронут его заботой.

– Да живы… – отвечал я, потирая указательным пальцем ушибленную скулу. – Полечил тут троих из «Свободы»… Чтобы учились вести себя с приличными женщинами, – пояснил я.

– Надо бы льда попросить у Неразлучника, – заметил Тополь, указывая на розовую шишку, которая неумолимо напухала у меня на лбу.

– Обойдусь и так, – вздохнул я. – А то неудобно как-то… Я же всю эту драку вроде как затеял. А теперь еще и льда прошу. Мы вот спать пойдем. А Неразлучнику потом все это дело убирать. Осколки подметать. Блевотину отмывать. И все такое прочее.

– Не бери дурного в голову, брат. Ну заработают они сегодня на сто единиц меньше, чем обычно… Ты думаешь, эти бокалы дорого стоят? Стекло, штамповка среднеазиатская. Или, может, лавки эти, из бревен выстроганные, достались им за бешеные деньги? Вот именно что нет. Их глухонемые тут недалеко, возле Луцка, на закрытом заводе производят. А государство их продает почти по себестоимости. Так что пусть терпят наши дебоши. Уплочено! – обнадежил меня Тополь.

Под грохот падающих стульев и звон посуды, бьющейся о керамогранитный пол Бара, мы четверо спускались в подвал, где располагались сдающиеся комнаты, по грубо сработанной винтовой лестнице.

Я приблизительно знал, что дальше будет.

Как джентльмены мы уступим Ильзе единственную кровать – ту самую, на которой видит свои серые сны бармен Неразлучник.

Сами же мы раскатаем спальники и ляжем на полу.

Точнее, это мы с Тополем раскатаем свои спальники и ляжем. А Ивану мы сделаем что-то вроде подстилки из второго одеяла (если их два), или снимем с кровати матрас (если этот матрас есть). На всем этом жидком хозяйстве спать нашему избалованному Ивану будет холодно. Поэтому, поворочавшись, он среди ночи встанет и тихонечко прикорнет на кровати рядом с Ильзой. И всю ночь от сырых стен комнаты бармена будет отражаться его гулкий богатырский храп.

Утром я, как всегда, встану первым.

Потянусь. Оденусь. Причешусь.

Проверю, на месте ли контейнер цвета аквамарин (ведь я уже считаю его своим, хотя с точки зрения суеверий это неправильно).

Потом посмотрю сонным взглядом на Костю. Лицо у него всегда такое умное, когда он спит, – будто во сне он дифференциальные уравнения решает.

Затем я переведу взгляд на парочку наших найденышей. Они будут лежать на кровати, трогательно обнявшись. Большое лицо Ильзы будет кротким и бледным. А лицо Ивана – простоватым и высокомерным, таким же, как в жизни.

Несколько минут я буду смотреть на них и размышлять о том, почему некоторым людям в жизни везет, а некоторым – не очень.

А потом гаркну этак грубовато: «Подъем, братва! Нас ждет Темная Долина!»