"Рассказы" - читать интересную книгу автора (Дяченко Марина, Дяченко Сергей)ТронВ тот день судьба ее круто изменилась. Во второй раз. Впрочем, осознать это ей предстояло много, много спустя. В тот день директриса пансиона призвала Элизу к себе и с наигранной веселостью, сообщила потрясающую, с ее точки зрения, новость: директорат привилегированной школы Трон счел возможным зачислить Элизу в число учениц. Со значительной скидкой в оплате – потому что сиротского пособия, разумеется, не хватило бы. Наверное, директриса ждала от Элизы какой-нибудь реакции. Возможно, следовало покраснеть, или глупо захихикать, или прижать ладони к щекам; Элиза выслушала новость равнодушно. Из холодной спальни на четверых, где она худо-бедно притерпелась к соседкам, из пансиона, где ей было не то чтобы хорошо, но по крайней мере привычно – из всего этого серенького, но устоявшегося мирка предстояло шагнуть в новую пустоту. Она не верила в перемены к лучшему. С того дня, когда самолет компании «Эо», с виду совершенный, как птица, а на деле тяжелый и беспомощный, как все самолеты с отказавшими моторами – со дня, когда лайнер, выполняющий рейс одиннадцать ноль пять, рухнул, едва успев взлететь… С тех самых пор все перемены в мире потеряли смысл. Потому что того единственного, что стоило бы поменять – не изменить никогда. Директрисе было не очень приятно, что ее скромным, но честным пансионом пренебрегли; с другой стороны, Трон чрезвычайно редко снисходит до обыкновенных девочек, ибо сказочные условия обучения сочетаются там с чрезвычайно жестоким отбором. Сообщая об этом Элизе, уважаемая дама позволила себе мечтательную нотку. Казалось, пригласи ее сейчас неведомый «директорат» – и тучная чиновница радостно вступила бы в ряды привилегированных учениц. Элиза поблагодарила. Она не понимала, как директорат Трона вообще снизошел до рассмотрения ее кандидатуры – школьный опекунский совет, помнится, направлял прошение только в один пансион не допуская и мысли о каких-либо супершколах… Директриса пояснила: в Трон, оказывается, поступают копии прошений из ВСЕХ пансионов – такова традиция. Но, разумеется, нормальной средней девочке все равно не на что надеяться, разве только на безумный случай, вот как, например, этот… Элиза поблагодарила снова. Поклонилась, поблагодарила в третий раз и пошла собирать вещи. Нельзя сказать, чтоб бегущие за окном поля совсем не интересовали ее. Нет, она поглядывала, и иногда даже с интересом, на дома под красными крышами и зеленые склоны, запятнанные рябыми коровьими спинами. Порой ей вспоминалась другая поездка: красный клетчатый чемодан на багажной полке, плотный солнечный луч на дорожном столике, мама глядит в окно, куда-то указывает пальцем… Элиза молчала всю дорогу. Попутчики поглядывали на нее со слабым, в прожилках равнодушия, удивлением. Красный клетчатый чемодан… От него ничего не осталось. Ни лоскутка. Оцепенение оставило ее, когда выяснилось, что на остров Трон нельзя добраться иначе, кроме как не вертолете. Она не просто боялась всего, что летает – она уверена была, что неуклюжая машина обязательно грохнется в море. Путешествие, во время которого обычная девчонка повизгивала бы от страха и восторга, оказалось мучительными до тошноты; неловко выбираясь на твердую землю, Элиза мельком подумала, что теперь ей придется провести на острове всю жизнь. Потому что на обратный путь не хватит мужества. Ее куда-то вели, сперва по гравию, потом по траве, потом по узкой аллее, где из-за самшитовых кустов выглядывали зеленые абажуры садовых фонарей. В какой-то миг провожатый чуть сильнее сдавил ее руку – Элиза вздрогнула и подняла голову. Ей показалось было, что широченная лестница, похожая на гофрированное шоссе, ведет к подножию огромного пустого кресла – каменного трона высотой с корабельную сосну. Но, присмотревшись, она поняла, что ошиблась. Окруженный тонкими коричневатыми стволами, перед ней стоял массивный – и богатый, издали видать – особняк. Тук, тук, тук. Глухие удары мячика о стену вот уже третье утро будили Элизу задолго до подъема. Даниэлла, ее соседка по комнате, крупная пятнадцатилетняя девица, оказалась до странности склонна к детским забавам. Резиновый мячик мог оказаться в ее руках в самый неподходящий момент – вот сейчас например, когда все еще спят, когда в парке перекликаются первые птицы, а из приоткрытой двери в лоджию тянет холодом. Элиза села на кровати и босой ногой нащупала тапки. Встала, содрогнувшись от от холода. Подошла к стеклянной двери, ведущей в лоджию, и приоткрыла портьеру. В своей длинной ночной сорочке пухленькая Даниэлла походила на молодую медузу, и падающие до пола кружева только усиливали это впечатление. Не обращая внимания на бледное лицо соседки, возникшее за стеклянной дверью, девушка-переросток продолжала свою забаву. Тук, тук, тук… Даниэлла кидала мячиком в кирпичную стену лоджии – то правой рукой, то левой, то через плечо, то из-под локтя; губы ее шевелились. Она бормотала считалочку: – Я… знаю… пять… имен… девочек… Я… знаю… пять… названий… городов… Тук-тук. Элиза так и не нашлась, что сказать. – Девочки, только что звонил господин попечитель! Оживление за столом. Внезапная и неподдельная радость. Госпожа Кормилица – именно так ее и называли! – подняла руку, перекрывая гул голосов: – Всем привет и пожелание здоровья. Господин попечитель прибудет через две недели! Маленькая, лет десяти девочка, сидевшая по правую руку от Элизы, выскочила из-за стола и в восторге подбросила в воздух маленький резиновый мячик. С госпожой Кормилицей Элиза беседовала три дня назад, сразу по прибытию. Ее проводили в уютный кабинет, но Элизе почему-то не понравилось, что поверх строгого делового костюма Кормилица носит домашний фартух с оборками. Слишком много мягких складок, слишком нелепый карман на животе… «Добро пожаловать на Трон, девочка». Тогда же выяснилось, что директората как такового в пансионе вообще нет. Есть госпожа Кормилица, горничные и наставницы, и еще охранники на берегу. И, конечно же, господин попечитель. «… горькое останется позади… К сожалению, господин попечитель не сможет встретить тебя лично… добрый гений нашего пансиона, его создатель, его, можно сказать, столп… как раз сейчас в отъезде. …Выбрал тебя среди тысяч других детей. При встрече не забудь поблагодарить его… Тебя устроят как можно лучше – ведь это теперь твой дом…» Горничная легко подхватила обе сумки с Элизиными вещами – как видно, для могучей женщины их тяжесть почти неощутима. Одна сумка была новая – ее купила сердобольная мать одноклассницы, собиравшая Элизу в пансион. Другую, с надорванной ручкой, когда-то купила мама. За несколько месяцев до рейса одиннадцать ноль пять. Воспитанницы Трона испытывали, по-видимому, нездоровую страсть к резиновым мячикам. В столовой и на прогулке, и даже в учебной комнате то одна, то другая девочка рассеянно извлекала из сумки свой мяч и стучала им о пол или о стену; наставницы, к удивлению Элизы, не обращали на эти игры ни малейшего внимания. Засилье мячей раздражало. К счастью, огромная территория пансиона давала возможность побыть в одиночестве, а большая библиотека содержала столько захватывающих книг, что хватило бы надолго. Элиза бродила вдоль берега, подбирая ракушки; она водила ладонью по жестким граням стриженых самшитовых кустов, считала деревья и меряла шагами аллеи. Особенно ей нравилось в дальнем конце парка – там, где за густыми зарослями таился обрыв. Опасный участок был заботливо огорожен; Элиза привыкла считать это место собственным владением, и даже нарисовала в тетрадке его карту – с рубежами вдоль дорожек и со столицей в чаше высохшего фонтана. Когда ей надоедало играть, она часами просиживала над каким-нибудь пиратским романом. Запах моря и шум волн уносили ее далеко-далеко, но стоило закрыть книгу, как весь романтический мир схлопывался вместе с ней. Господин попечитель прибыл на рассвете; впервые за много дней Элиза проснулась не от стука мяча Даниэллы, а от рокота вертолета. С веранды была вида его хищная туша, опускающаяся за деревья. В особняке поднялась суета. Заспанные воспитанницы поспешно приглаживали встрепанные волосы и завязывали распущенные шнурки. Элиза давно выяснила, что господина попечителя здесь действительно любят. Элиза ждала, что господин попечитель явится к завтраку; вместо него появилась госпожа Кормилица, но без привычного фартука, отчего дородная женщина казалась стройнее и моложе. – Сейчас все идем на занятия! Господин попечитель не спал две ночи, ему надо отдохнуть, он выйдет к вам вечером! Но с первого же урока Элизу вызвала госпожа Кормилица, вывела в пустынный коридор, заглянула в глаза: – Девочка, господин попечитель хочет познакомиться с новой воспитанницей. Иди за мной! «Но он ведь устал и отдыхает», – хотела сказать Элиза, но промолчала. Кормилица вела ее за руку, будто маленькую – Элизе все время хотелось высвободить ладонь, но она терпела. Она научилась вести себя так, как того ждали взрослые, именно так, как должна держаться благодарная сирота: поначалу это было трудно, иногда – противно, но в конце концов привычно. Кормилица явно волновалась, поняв это Элиза забеспокоилась тоже. – Ты не забыла, что должна поблагодарить его?.. Элиза кивнула. – Господин, вот она… Комната оказалась полутемной – только в центре ее лежал на полу одинокий солнечный луч, пробившийся, или, вернее, пропущенный сквозь плотные шторы. – Подойди, малышка… Кормилица мягко, но твердой рукой вывела ее в середину комнаты. Сперва Элиза увидела только руку, лежащую на широком подлокотнике – увидела и невольно вздрогнула: на руке недоставало мизинца. Она стояла перед креслом: приличия требовали поднять глаза и посмотреть попечителю в лицо. Доверчиво и благодарно – как полагается благовоспитанной сироте. Мягкие спортивные туфли. Светлые брюки, которые пора бы выгладить; рубашка с открытым воротом, и в разрезе его – острые ключицы. Короткая темная бородка, губы под полоской усов, скулы… Лицо в тени, глаза не поймешь какого цвета. Резкий запах одеколона. Элиза, спохватившись, поклонилась. Она совсем не таким представляла себе господина попечителя. Она думала, что он гораздо старше. – Подойди-ка поближе. Госпожа Кормилица шумно вздохнула где-то за спиной. Ах да… – Господин попечитель, я… «…благодарна, что вы сочли возможным принять меня в этот замечательный пансион…» Так она должна была сказать. Ей и раньше приходилось говорить нечто подобное – но она запнулась. Он смотрел так, будто хотел узнать в ней кого-то, давным-давно забытого или потерянного. Или напряженно вспоминал, где видел эту девочку раньше. Во всяком случае, слова так и остались несказанными – Элизе вдруг сделалось жарко. Госпожа Кормилица засопела снова. – Ну вот и славно, – тонкие губы в обрамлении усов и бородки чуть усмехнулись. – Ты хорошая девочка…Надеюсь, ты найдешь свою судьбу, когда вырастешь. А пока у меня для тебя кое-что есть… В четырехпалой руке возник, будто по волшебству, маленький резиновый мячик. – Возьми… Это подарок. Береги его, не потеряй!.. За окном звенели первые в этом году цикады. Элиза машинально протянула руку; ей почему-то страшно было коснуться четырехпалой ладони, и потому подарок чуть не упал на пол. Итак, господин попечитель был богат и щедр, но и странен. Вовсе не девочки повинны были в засилии на острове мячей – эту страсть насаждал сам попечитель. Возможно, он был спортсмен. Отец Элизы неплохо играл в теннис – но не ходил же с ракеткой ни в гости, ни на работу! Второй урок она пропустила. Уединилась в парке и внимательно рассмотрела подарок. Наполовину зеленый, наполовину красный мячик не был новым. Неизвестно кто лупил им о землю и стены – кое-где краска стерлась, из-под нее выглядывал черный резиновый бок. Тем удивительнее было, что круглое тельце оставалось упругим и твердым – мяч подпрыгивал почти на ту же высоту, с которой его уронили. Хотя, если ткнуть гвоздем… Элиза вспомнила взгляд господина попечителья. Нет, она будет беречь этот мячик – не хочется объяснять странному четырехпалому человеку, что подарок пропал или испорчен… После уроков к ней подошла Даниэлла. – Покажи, – только и сказала она, но Элиза поняла, что речь идет о мячике. Даниэлла долго вертела в руках подарок попечителя, подкидывала, взвешивала в ладони; потом вернула, и во взгляде ее Элизе померещилось уважение: – Хороший. Зато ты вот так не можешь! И, выхватив из сумки собственный мячик, Даниэлла закрутила его в ладонях, он исчезал и возникал в руках, словно она была опытным жонглером. – Вот так, – Даниэлла покровительственно усмехнулась и уплыла по своим делам. Уединившись в комнате, Элиза попыталась повторить ее фокус. Ничего не вышло – мячик укатился сквозь решетку лоджии в парк, и Элизе пришлось идти за ним вокруг особняка. Вечером господин попечитель наконец-то предстал перед воспитанницами. Девчонки помладше беззастенчиво липли к попечителю, старшие воспитанницы вели себя сдержаннее – но тоже не скрывали обожающих взглядов. Элиза с некоторым презрением подумала, что все они влюблены в него по уши – а в кого еще влюбляться, если мальчиков на острове нет. Господин попечитель был весел и благоухал одеколоном. Смеялся, обнажая белые зубы, катал малышек на плечах и затевал игры. Элиза водила какие-то хороводы, возилась с малолетками – не хотела оставаться в стороне и обращать на себя внимание.С ней охотно играли, будто только сейчас она стала одной из равных воспитанниц Трона. В конце концов она даже развеселилась, потому что даже одиночество приедается, а сегодня она, кажется, была не совсем одинока… В общей сутолоке господин попечитель один раз потрепал ее по плечу. И дважды она ловила на себе его рассеянный доброжелательный взгляд… После праздника у Даниэллы разболелся живот, и госпожа Кормилица, посоветовавшись с врачом, оставила ее на ночь в изоляторе. А это значило, что у Элизы наконец-то будет возможность как следует выспаться. Ей снилось, что она плетет ковер. Она никогда в жизни не занималась рукоделием – и потому было странно видеть бесконечное множество нитей, тянущихся откуда-то сверху, со станка. Нити переплетались, стягивались в узелки – а она расплетала их и связывала снова, и натруженные пальцы болели… Вероятно, от этой боли она и проснулась. Не слышно было привычного сопения Даниэллы, лишь поскрипывала цикада за окном. Элиза не сразу сообразила, где находится. Перевела дыхание… И мгновенно покрылась холодным потом. Прямо перед ее кроватью стоял мужчина. Его дыхание было неслышным – звон цикады все перекрывал. Но запах… Запах одеколона Элиза узнала сразу. Вероятно, у господина попечителя были ключи от всех дверей… Элизе вспомнилось все, что она когда-либо слышала о маньяках и развратниках. Остров, пансион… и странный хозяин, наведывающийся сюда … Чтобы поиграть с девочками в мячик?! Ее ночная сорочка прилипла к телу. Минута проходила за минутой; кровать Даниэллы пустовала, Девочки, которые спят за стенкой, могут услышать крик – но вот крикнуть как раз не получится. Пересохло в горле… – Ты не спишь? Совершенно спокойный голос. Как будто они беседуют у него кабинете, как будто нет этой душной ночи, тонкого одеяла, влажной ночной сорочки. – Ты испугалась? Я не думал, что ты проснешься. Ты очень чутко спишь? Извини. больше не буду так делать. Я уже ушел… Спи. Едва ощутимое движение воздуха. Господин попечитель вышел, прикрыв за собой дверь. Некоторое время она лежала, боясь пошелохнуться. А потом свернулась клубком и заплакала – от пережитого страха и от жалости к себе. На другой день несколько раз спрашивали о здоровье. Она сослалась на головную боль, послушно проглотила таблетку и пропустила урок математики. Зато Даниэлла покинула изолятор и чувствовала себя превосходно. Элиза хотела поговорить с ней о господине попечителе, но после первого же невнятного вопроса смутилась, покраснела и перевела разговор на другую тему. Даниэлла расценила ее замешательство по-своему: – Девчонки уже рассказали тебе?.. Не задирай нос, так быстро тебя не возьмут в игру. Подумаешь – мяч! Ты ведь не умеешь играть… И в подтверждение своих слов она выдала серию ударов мячом о стенку – прямо, с поворотом, из-под локтя, через голову. Элиза ничего не поняла, но у нее пропала всякая охота продолжать разговор. За ужином в столовой царило возбуждение. Девочки явились в лучших платьях, украсили себя кто как мог, они взахлеб болтали о какой-то игре. Элиза ловила сочувствующие взгляды и почему-то вспоминала слова Даниэллы : «Подумаешь – мяч! Ты ведь не умеешь играть» После чая никто не спешил расходиться. Девочки бродили по просторному холлу, перебрасывались мячиками, перемигивались, галдели. Часы у входа в особняк пробили восемь, когда в холл спустился господин попечитель, сопровождаемый Кормилицей. Элиза ждала нового всплеска эмоций – но девочки, наоборот, притихли. Он прошел сквозь неровный строй расступавшихся перед ним воспитанниц. Кого-то коснулся, кого-то потрепал по щеке; у двери оглянулся, словно приглашая за собой. И они пошли. Странной безмолвной процессией, через темнеющий парк с его самшитом и кипарисами, мимо старинных фонтанов, к отдаленному двухэтажному павильону, в котором Элиза не бывала, потому что его двери были всегда заперты. Кормилица отстала по дороге. Попечитель сам снял тяжелый замок и распахнул дверь, и изнутри повеяло странным запахом. Синяя Борода… Мертвые дети… Запертый павильон, где складывают маленькие трупы… Кто-то хихикнул. Элиза вздрогнула; девочки бесстрашно одна за другой проходили в дверь. Элиза была последней. Попечитель осторожно положил ей на плечо четырехпалую руку: – Погоди… «Скорее всего, тебя не возьмут сегодня в игру». Сейчас он скажет – пойди погуляй, и Элиза испытает скорее облегчение, нежели разочарование… – Видишь ступеньки? Она увидела. Лестница вилась спиралью и так обросла плющом, что издали ее можно было принять за древесный ствол. – Поднимайся… Там окошко. Просто смотри. Один раз она чуть не свалилась. Сгущались сумерки, ступеньки далеко отстояли друг от друга, а цепкий плющ приходилось порой рвать. Сцепив зубы, Элиза забралась на верхнюю площадку. Окошко было без стекла. Трухлявая рама поросла мхом; подавшись вперед, Элиза не без содрогания заглянула внутрь. Там был бальный зал. Во всяком случае, в ее представлении бальный зал должен выглядеть именно так – блестящий паркет и много-много светильников, правда, не очень ярких. И четыре десятка девочек от восьми до шестнадцати лет, все разодетые как на праздник. Они стояли вдоль стен – молчаливые и сосредоточенные. И каждая держала в руке мячик. Элиза ждала. Четыре десятка мячиков ударились о пол. Нестройно забубнили голоса: – Я… знаю… я… пять… знаю… имен… пять… девочек… имен… знаю… Они играли. Каждая сама по себе – и все вместе, играли, повинуясь неизвестным Элизе правилам. Мячики летали, ударяясь о стены, никогда не сталкиваясь, не падая из рук – Элиза задержала дыхание. Это можно показывать в цирке… Они танцевали; даже Даниэлла казалась тоньше и грациознее, чем обычно: – Виолетта! Раз! Роза! Два! Мария! Три!… – Я… знаю… пять… названий… кораблей… «Самум»! Раз! «Кречет»! Два! «Легенда»! Три!.. – Я… знаю… пять… названий… рек… – Я… знаю… Мячики били о пол и о стены, аккомпонировали танцу, невиданный хоровод отражался в зеркальном паркете, а фонари, горевшие вполнакала, теперь разгорались все ярче и ярче, заливали зал светом. Элиза навалилась животом на раму, рискуя свалиться в зал. – Играем! – голос господина попечителя легко перекрыл сорок девчоночьих голосов. – Играем! Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Считалочка продолжалась – но теперь в ее канву вплетался новый ритм; господин попечитель шел по залу, мячи свистели перед его лицом, но ни один не касался. – Я. Знаю. Пять. Замечательных. Дат. Даниэлла!.. Элиза увидела, как ее соседка по комнате оказывается внутри общего круга, наступает тишина, все мячики, кроме Даниэллиного, вернулись в руки своим владелицам. Голос господина попечителя звучал в тишине отрывисто и резко: – Четвертое июля! Двенадцатое сентября! Седьмое ноября! Шестое июня! Двадцать четвертое декабря! Одинокий мячик Даниэллы летал через весь зал. Тук – о стену. Тук – о пол. Тук… – Играем, Даниэлла! Играем! Четвертое июля! Двенадцатое сентября! Седьмое ноября! Шестое июня! И… Мячик падал. Элиза голову отдала бы на отсечение, что перед тем, как лечь Даниэлле в ладонь, мячик явственно замедлил свой полет. – Двадцать шестое, – хрипло сказала Даниэлла. – Двадцать шестое декабря. Мячик выскочил из ее руки и покатился по полу. Элиза сидела на берегу. В темноте еле слышно дышало море, поодаль качивался на волнах катер. Все огни, кроме сигнальных, были потушены; охранники острова – а их было человек пять – дорожили службой и никогда не нарушали главнейшее условие контракта: не попадаться на глаза юным пансионеркам… Девочкам, в свою очередь, не рекомендовалось ходить на мыс. Элиза пришла сюда, чтобы побыть в одиночестве. Время ночное, а возбужденные игрой девчонки все не разбредались по постелям. Госпожа Кормилица, обычно строгая, сегодня смотрела на это сквозь пальцы – и воспитанницы горланили песни, бегали по темному парку, прятались друг от друга и кидались мячами… Из-за темных кустов показалось пятнышко света от ручного фонарика. Элиза поднялась с камня. Подошел господин попечитель, направил фонарик в воду. Метнулись в сторону темные силуэты и ушли в глубину. – Тебе понравилась игра? Это своего рода соревнование – кто лучше жонглирует мячом… – Мне так никогда не научиться, – ответила Элиза. – Почему? – удивился господин попечитель. – Попробуй научиться к следующему моему приезду. Я вернусь примерно через месяц. Поучись управляться с мячиком. Пусть Даниэлла тебе поможет… Элиза кивнула. – Кстати… Я заходил к тебе в комнату только потому, что надо знать, как живут воспитанницы. В том числе, что им сниться… тебе снятся цветные сны? Она кивнула. – Вот и хорошо, – сказал он удовлетворенно. – Значит, все в порядке. А теперь пора в дом. Пятно света бежало впереди, обозначая дорогу. Они вошли в парк Элиза считала шаги… Спросить-не спросить… Спросить-не спросить… – А что это за дата – двадцать шестое декабря? – решилась она. – В этот день случился государственный переворот в одной далекой стране… Давно. – ответил госполин попечитель. – Почему тебя заинтересовала эта дата? – Так ведь вы сказали – двадцать четвертое. А Даниэлла ошиблась. Сказала – двадцать шестое. Впереди показалось залитое светом крыльцо. Госпожа Кормилица собирала старших девочек – младшие, наверное, давно спят… – Это не Даниэлла, – беспечно сказал господин попечитель. – Это я ошибся. Девочки проводили взглядом серый вертолет, и жизнь пошла своим чередом. С наступлением лета обычные уроки закончились – пришел черед занятиям по рукоделию, составлению букетов, рисованию и правилам этикета. Воспитанницам выдали новые купальные костюмы, и Элиза вместе со всеми плескалась в бухте, огороженной пестрыми поплавками. Казалось, над островом Трон никогда не сгущаются тучи. Воспоминания о родителях уже не были так болезненны. За месяц, проведенный на Троне, лишь дважды ей было плохо. В первый раз она проснулась, точно зная, что мама рядом. Было четыре часа утра, Даниэлла сопела, из парка просачивался серый рассвет. Разочарование было таким сильным, что Элиза проревела, не поднимаясь с кровати, весь день – госпожа Кормилица ходила кругами, пытаясь ее утешить, и Даниэлла лезка к ней то с шоколадками, то с глупыми словами, но Элиза ничего не видела сквозь слезы. Второй раз самообладание покинуло ее, когда кто-то из девчонок пустил вдоль аллеи бумажный самолетик. Все случилось раньше, чем она успела осознать происходящее. Самолетик красиво шел на снижение, когда порыв ветра вдруг подбросил его – и сразу же швырнул на землю. Элиза метнулась вперед, упала, сбивая коленки, и подхватила падающий самолет над самой землей. Весь парк был свидетелем последовавшей за тем безобразной истерики. После кризиса наступала депрессия – но даже толстая Даниэлла проявляла необыкновенный такт, а госпожа Кормилица собственноручно носила из библиотеки самые веселые, по ее мнению, книги. А однажды, уведя Элизу в свой кабинет, рассказала историю Даниэллы. С тех пор Элиза относилась к соседке иначе. Не раз и не два, бродя по парку, Элиза приходила к запертому павильону. Однажды вскарабкалась по пожарной лестнице – но внутри было темно и пахло затхлым. Как будто не бальный зал таится под замком, а старый склеп… Памятуя наказ господина попечителя, Элиза каждый день уединялась, чтобы постучать мячиком о стену. Даниэлла показала ей упражнение – кидать мяч следовало с закрытыми глазами; у толстушки получалось здорово, зато Элизе надоедало постоянно бегать за укатившимся мячом. Она злилась – и в конце концов забросила мячик далеко под кровать. Но как-то посетив после долгого перерыва свое «королевство» над обрывом, Элиза почувствовала внезапное беспокойство, какую-то неправильность. Причина внутреннего неудобства долго оставалась неясной. Все вроде оставалось прежним – барашки в далеком море, фонтан, кипарис, старая акация… Элиза протерла глаза. Акация стояла слишком близко к фонтану. Когда-то Элиза собственными ступнями измеряла – пятнадцать ступней… Она заново прошлась – ступней получилось двенадцать с хвостиком. Она посмотрела на свою ногу. Нога растет, конечно – но не за месяц же! Наверно что-то перепутала или забыла. Но беспокойство оставалось. Элиза отыскала в своем столе старую тетрадку с картой «королевства»; от «каменной столицы» – фонтана – до «волшебного дерева» – акации – предполагалось пятнадцать дней пути, то есть пятнадцать ступней… Тогда она испугалась. Можно ли передвинуть с места на место фонтан? Можно ли пересадить столетнюю акацию, у которой каждое корневище толщиной с Элизину руку?! Да и кому это нужно? О казусе следовало поскорее забыть – чего доброго, выяснится, что с головой у нее не в порядке. – Девочки, сегодня звонил господин попечитель! Он будет через неделю! Оживление за столом. Надо полагать, с сегодняшнего дня мячики застучат веселее. Скоро опять игра… – Тебя и этот раз не возьмут. Ты ничему не научилась, – сказала Даниэлла. – Это потому что я тупица, – ответила Элиза и ушла в парк. Странная мысль, посетившая ее утром, потихоньку росла, сметая протесты здравого смысла. Будь она взрослой – никогда бы до такого не додумалась. Результат не вызывал сомнений. Когда-то она перемерила шагами едва ли не все дорожки, и ладонью – клумбы перед входом. Теперь же две дорожки оказались чуть длиннее, чем прежде. И все клумбы – немного меньше. Ей казалось, что она сходит с ума. Она не выдержала и поделилась открытием с Даниэллой. Та лишь рассмеялась в ответ: – А может быть, это остров растет?! А может, мы вообще на ките живем… Был такой случай – жили люди на острове, а он оказался большой рыбой, она проснулась, и… Элиза недослушала и убежала в парк, а ее догонял смех Даниэллы Серый вертолет снова завис над посадочной площадкой. – Приехал! Приехал!.. Господин попечитель явился воспитанницам перед завтраком; девчонки тянулись к нему, каждая хотела коснуться его – хоть полы элегантного пиджака, хоть краешка светлой штанины. Элиза привычно держалась в стороне. Когда пришла ее очередь здороваться – не выдержала, отвела глаза. – Ты научилась играть, Элиза? – Нет, не очень. – Я так рассчитывал на тебя… Он явно огорчился. Он сам казался сейчас обиженным ребенком. – Я постараюсь, – сказала она, чтобы утешить его. – Я… попробую. – Я… знаю… пять… имен… мальчиков… Она сама себе казалась глупым, впавшим в детство переростком. Мячик стучал о стенку лоджии – во всяком случае, в самую простую игру она кое-как сумеет… – Павел… Раз… Эдуард… два… Ричард… три… Даниэль… четыре… Она не пошла на пляж из-за того, чтобы поупражняться в одиночестве. Вряд ли это поможет ей обрести спокойствие. И уж конечно не счастье – оно осталось там, за гранью рейса одиннадцать ноль пять… Но сегодня вечером она будет играть вместе со всеми. Ей почему-то очень этого хотелось. …Она бежала, спотыкаясь в темноте – но ей посчастливилось не упасть. Интересно, а госпожа Кормилица знает, каково это? Каково, когда вокруг огни и ритм, и ты не танцуешь – летаешь, и мячик сам ложится тебе в руку?! Теперь понятно, почему девчонки так любят Игру. Теперь понятно, почему они не расстаются с мячиками… «Я! Знаю! Пять! Имен! Президентов!» Сегодня господин попечитель играл с Таис, десятилетней белоголовой тихоней. И Таис, скромная двоечница, которая вряд ли понимает, что такое «президент» и чем он отличается от «короля» – эта самая мямля-Таис звонко выкрикнула, ловя мячик: – Дуглас! Таис ошиблась, по своему обыкновению. Пятое имя, которое назвал господин попечитель, было, кажется, Дутакис, что-то на «д», но совсем не «Дуглас». Таис ошиблась. Но господин попечитель был доволен. И девчонки были довольны – давно уже Элиза не слышала столько смеха… И давно не смеялась сама. А теперь под ногами скрипучая галька, и катер охраны прячется за мысом, подсвечивая прожектором его призрачные очертания. Мыс. Она споткнулась снова. Мыс действительно был похож на спящего крокодила? Почему Элиза не замечала этого раньше? Обычно подобное сходство сразу же бросалось ей в глаза. Мыс изменился?! Бред. В темноте… с подсветкой… еще и не такое померещится. Богатое воображение… Она повернулась, чтобы идти обратно, и увидела, как из-за кустов самшита выползает круглое пятно света. Глаз ручного фонарика. – …Вы подумаете, что я сумасшедшая… – Нет, не подумаю. Почему она ждала именно ЕГО? Четырехпалая рука лежала у нее на плече. Она хотела бы скинуть ее, но никак не решалась. – Мир меняется! – выпалила она, готовая к насмешкам, к суровому выговору или, что хуже, к жалости. Ладонь на ее плече чуть дрогнула. – Каким образом? – Акация… сдвинулась… мыс… очертания… – И сильно сдвинулась? – он улыбался. – Нет. На шаг. – Ну и что? Допустим, какая-то акация сдвинулась на шаг. Может, ты неверно считала, или ноги выросли. Катер охраны медленно двигался за мысом – вместе с ним двигался свет прожектора. Картина делалась все более завораживающей – и неправдоподобной. – Ты боишься? – Да. – Не бойся, это просто игра. Она нашла в энциклопедии «двадцать шестое декабря». И «Дугласа» нашла тоже – его действительно избрали двадцать лет назад, причем на тех же выборах баллотировался некто Дутакис, и шансы его расценивались выше… О Дугласе было сказано, что он находился у власти три с половиной года, и за время его правления страна имела некие успехи и выиграла локальную войну. Элиза вернула книжку. Таис она нашла на игровой площадке. Она самозабвенно играла в «классики» – с парой таких же, как она, десятилеток. – Поди сюда. Таис хмыкнула – но Элиза была старше, и потому игра была на время прервана. – Кто такой Дуглас? Таис пожала плечами. – Ты играла в мячики и сказала – Дуглас… – Ну мало ли кто что говорит, когда играет! – удивилась Таис. – Эники, беники… это кто, например? Элиза молча признала за малышкой недюжинную способность к логичным объяснениям. Библиотека была открыта в неурочный час. Наставница, присматривающая за книгохранилищем, дремала в кресле-качалке у входа; Элиза поколебалась и вошла. Да, господин попечитель был здесь. Сидел на краешке стола, и перед ним ворохом лежали библиотечные карточки воспитанниц. Элиза сразу узнала свою, разбухшую, исписанную убористым экономным почерком. – Элиза? Я смотрю, ты любишь читать… Она остановилась в двух шагах. Последним в списке прочитанных ею книжек был энциклопедический словарь – «Знаменательные даты и имена в истории»… – Ты, похоже, больше всех читаешь. Она наконец-то разглядела цвет его глаз. Глаза были серые, как пасмурный рассвет. – Теперь спрашивай. Они стояли в дальнем углу парка, над обрывом – а ветер между тем крепчал, и море на глазах покрывалось сеточкой белых барашков. – Кто вы? Ветер был холодный. – Мое имя тебе ничего не скажет. – Почему вы приняли меня в Трон? Именно меня? – Ты мне понравилась. Он врет, подумала Элиза. Вероятно, эта мысль отразилась на ее лице; четырехпалая ладонь поднялась, намереваясь опуститься ей на плечо, но повисла в воздухе. – Ты веришь в случайность? Элиза посмотрела ему в глаза – Мои родители… опаздывали на этот рейс! Мама перепутала день и спохватилась за два часа до вылета… Они выехали на такси… В последний момент! Их не хотели пускать в самолет… но они упросили… А ЕСЛИ бы они опоздали?! Она опустила взгляда на собственные запыленные сандалии: – Или родители Даниэллы… Ну КАК можно утонуть в неглубоком оросительном канале?! Море менялось на глазах; господин попечитель снял с самшитового куста застрявшее в листьях птичье перо. Подбросил над головой – ветер схватил добычу и понес в парк. Перо вертелось, танцевало на лету. – Смотри как этим пером будто бы играют многие силы. Хотя сила на самом деле только одна – ветер. Нет разницы для мироздания, так повернется перо или эдак, ляжет в траву или застрянет в кустах. – Нет разницы? – медленно повторила Элиза. – Для кого? Господин попечитель наклонил голову, заглядывая ей в глаза: – Для нас с тобой – нет. Для пера… Но ты совсем замерзла. Идем отсюда. В парке ветер был слабее. Чуть покачивались розовые метелочки деревьев, едва шелестели пальмы – и все. – Никакой разницы, – сказала Элиза. – Двадцать шестого или двадцать четвертого… Дуглас или Дутакис… Рейс одиннадцать ноль пять или… любой другой рейс… – Замолчи! – он схватил ее за плечо и развернул к себе. Со стороны это выглядело так, словно скверная девчонка вывела из себя доброго дядю попечителя. – Я права? – спросила она. – Ты фантазерка, – улыбнулся он. – Ты ошибаешься… – Это девочки ошибаются, говорите не то. Вы говорите, как было. Они говорят, как стало… Он выпустил ее плечо и посмотрел почти с ужасом. – Может, я и фантазерка, но эта акация… Я ведь ЗНАЮ, что она передвинулась! ПОСЛЕ того, как вы поиграли с Даниэллой. Некоторое время оба молчали. Попечитель заговорил первым. – А как ты себе это представляешь? – спросил он вкрадчиво. – Всякий раз, когда кто-то из девочек «ошибается», в мире происходит малюсенькое изменение? Переезжают деревья, уменьшаются клумбы… Меняются судьбы. И люди ничего не видят? – Я не знаю, – шепотом ответила Элиза. – Может быть они думают, что так и было? Двадцать лет назад избрали этого Дугласа, а дерево растет, где и росло. – Ты умная девочка, – задумчиво сказал попечитель. – Вот и объясни мне, почему ТЫ видишь изменения, а другие – нет? Элиза опустила голову. Скоро ужин. Воспитанницы играют, кто-то плещется в бассейне, кто сидит за рукоделием. А она действительно сумасшедшая. Надо же, такое придумать…Она готова была извиниться, но то, что услышала, заставило ее похолодеть. – Существует другое объяснение, совсем простое, – тихо сказал господин попечитель. – Ты видишь изменения не только потому, что ты наблюдательна. Просто ОСОЗНАТЬ изменения можно только на Троне. Подумай об этом, Элиза… Из-за поворота высыпала ватага младших девчонок – они услышали голос господина попечителя и теперь спешили окружить его, подставляя макушки под четырехпалую ладонь. Даниэлла потрясенно щелкала языком. Элиза тренировалась молча и самоотверженно. С момента, когда серый вертолет взмыл над островом, для нее не осталось ни сна ни покоя – она стучала мячиком о стену. – Я… знаю… пять… названий… рейсов!.. Последнее слово она произносила неслышно. Иногда – одними губами. Иногда – в уме. Она завязывала себе глаза и до хрипоты считала удары. Она училась игре так быстро, что даже старшие девчонки удивленно переглядывались, наблюдая за ней. А видеть ее с мячем можно было всюду: в столовой и в холле, в классе и в парке: раз… два… три… четыре… пять… Она перестала читать. Госпожа Кормилица силой загоняла ее на пляж. Перед рассветом, едва небо начинало светлеть, Элиза в ночной сорочке выходила с мячиком в лоджию – Даниэлла ныла, натягивая подушку на голову. Элиза не слышала ее нытья; в рассветных сумерках ей мерещился пристальный взгляд темно-серых глаз. Она сумасшедшая? Ее это не заботило. У нее появилась надежда, настолько безумная, что стоило попытаться… Весь месяц Элиза спала лишь несколько часов в сутки – уже и не тренируясь, потому что владела мячем лучше всех. Она бродила по парку, стояла над обрывом и меряла шагами дорожки – считала с упорством маньяка. На пляже Элиза топила мячик, а потом отпускала. И он вырывался из моря, как ракета… Звук винта заставил ее подскочить на кровати. Сколько раз, услышав во сне этот звук, она вскакивала – а над парком царила тишина… Она заправила ночную сорочку в спортивные штаны и выбежала из комнаты. …Он поднимался в толпе радостных говорливых наставниц. Их взгляды остановились на Элизе. И брови наставниц сдвинулись, а госпожа Кормилица всплеснула руками: – Воспитанница!.. В таком виде! Элизе было все равно. ОН смотрел на нее. И взгляд его был понимающий. – Ты – это ОН, Повелитель Мира?! – Какой ты все-таки ребенок… Миром очень трудно повелевать. Все равно что ездить на стоколесном велосипеде… Она держала его за руку. Давно она не касалась вот так никого из взрослых; ей чужда была глупая ласковость, с которой приютские дети льнут ко всякому, кто их не бьет. – Я… отдам все на свете. Только… – Девочка, ты неправильно поняла. Это не игра в солдатики, когда «убиваешь» и «оживляешь» по своей прихоти. Скорее, это шахматы. Кажда фигура ходит в положенное время и по жестким правилам. Конечно, это грубая аналогия… Ты знаешь, что такое «аналогия»? Она прижалась губами к его руке. – Прекрати! Ты взрослая девочка и должна понять – законы суровы, но на то они и законы. Нельзя, например, чтобы после очередной Игры твоя любимая акация свалилась в море. Или, представь, когда ведешь парусник руль должен быть в согласии с парусами, иначе твое судно перевернется. – Одиннадцать ноль пять, – сказала она шепотом. – Может так случиться, что какое-то другое изменение – выборы, землетрясение, чья-то встреча изменит и МОЮ случайность тоже? Самолет не упадет? Или они все-таки опоздают?! – Во время каждой игры существует вероятность, что система пойдет вразнос и мир скатится в тартарары. Очень трудно учесть все факторы. Иначе мы играли бы чаще и… смелее. Голос его изменился. Стал тише и глуше, и Элизе померещилось вдруг, что господин попечитель старше, много старше, чем ей казалось вначале. – А ЗАЧЕМ вам все это? – спросила она, замирая от собственной дерзости. – У вас ведь и так все есть! Вы богаты, у вас есть Трон. Вы хотите исправить определенное событие? Или просто лепите мир из глины на свой вкус? – Ты слишком умна для тринадцати лет… – А вы слишком молодо выглядите… для своих трехсот. В парке стрекотали сверчки. Сейчас в особняке шумно – девочки приводят в порядок бальные платья, готовятся к сегодняшней Игре. – Ты мне льстишь, – сухо сказал он. – Простите… Я неудачно пошутила. Элиза вытащила из кармана свой мячик. За дни ее тренировок он совсем облез, от краски почти ничего не осталось, одна черная резина. – Я научилась играть. Лучше всех. – Знаю. – Позвольте мне сегодня… – Как ты думаешь, такой богатый человек, подарил симпатичному и обездоленному ребенку старый, облезлый мячик. Спроси, кому он принадлежал раньше! Она молчала. – Ты уже догадалась. Это мячик другой девочки. Она, как и ты, была очень умна, а главное, умела гениально ОШИБАТЬСЯ. Я нахожу вас и собираю на Троне, потому что вы умеете играть. Не стучать мячом о стенку – Играть! С каждой из вас судьба когда-то сыграла злую шутку. Вы отвечаете ей… На аллее показалась госпожа Кормилица. Поймала взгляд попечителя – и быстро, даже поспешно, удалилась прочь. – А что случилось с той девочкой? – спросила Элиза, вздрогнувь. – Что, страшно? Я не убил ее и на закопал на пляже. Она выросла. Ей исполнилось восемнадцать, и она поступила в хороший университет, стала адвокатом. Но когда-то давным-давно ее отец случайно застрелил свою жену из охотничьей винтовки. Он сошел с ума и попал в больницу. Так вот, всякий раз, принимаясь за Игру, девочка хотела изменить ЭТО. Тот момент, когда винтовка… – А она тоже ПОНИМАЛА? – быстро спросила Элиза. – Да, – отозвался попечитель после паузы. – Обычно дети не осознают, что делают. Но иногда попадаются… Он поднял руку с часами – на циферблате сверкнул камушек; господин попечитель легко поднялся: – Нам пора. – Ей удалось изменить свою судьбу?! – Нет. – Но почему?! ВЫ этого не захотели? Вам нужна была в тот день… совсем другая ошибка? На его лице впервые проступило раздражение: – Какая чепуха! Ты меня разочаровываешь… …Когда все мячи в зале вдруг замолчали – у нее перехватило дыхание. Единственный мяч в мире – ее мяч на долю секунды задержался, прежде чем упасть в ладонь – и она увидела его бок в странном, невесть откуда идущем свете. Смутные очертания континентов… Светящаяся пленка атмосферы… Голубая дымка, призрак, мираж… Она засмеялась от счастья и что-то закричала – а в следующую секунду оказалось, что девчонки вокруг галдят и весело толкаются, что их мячики летят вяло и беспорядочно, что из распахнутой двери павильона веет вечерним сквозняком, а господина попечителя нигде не видно… – Что, уже все?! – вскрикнула она. Игра окончилась, оставив после себя пустоту и усталость. – Даниэлла, что я сказал, что?! Толстушка повертела пальцем у виска. Элиза с усилием взяла себя в руки: – Я играла. Что я сказала… в самом конце?! – Ерунду какую-то, – хихикнула Даниэлла, – словно из газеты прочитала. «О налогах»… «Об ответности» или «Об ответственности». Я не поняла, потому что господин попечитель иногда любит такие слова заворачивать… Элиза не помнила, как добрела до постели. Легла лицом к стене и не вставала целые сутки. Наступила осень. Элиза училась, как прилежная восковая кукла. Ей ставили «хорошо» по всем предметам. Ее мяч лежал под кустом. Несколько крупных облетевших листьев прикрыли его от посторонних глаз; Элиза знала, что никогда больше не возьмет его в руки. …Рокот вертолета раздался, когда девочки сидели на уроке. Все, кроме Элизы, вскочили с мест и прилипли к окнам – хотя из-за стены кипарисов ничего не было видно. Учительница выждала минутку, прежде чем призвать пансионерок к порядку, но ученицы ерзали, дожидаясь конца занятий. – Ты что, больная?! – Даниэлла была вне себя. – Это же Игра! Элиза лежала на кровати, закинув ноги на спинку: – А что, есть такой закон, обызывающий меня играть? Передай господину попечителю, что у меня болит живот. Нет, лучше скажи, что я должна делать уроки… Даниэлла стояла над ней с раскрытым ртом. – Ничего говори, я скажу сама, решила Элиза. После того, как испуганная Даниэлла ушла, Элиза укрылась пледом и заплакала. В рваном полусне ей виделся мячик – неясные линии, голубая пелена…Голос из репродуктора объявлял посадку на рейс одиннадцать ноль пять, Элиза чуть сжимала пальцы – пелена атмосферы исчезала, очертания материков стирались, металлический вежливый голос запинался – и номер рейса оборачивался перечнем бессмысленных цифр. Потом вернулся давно забытый сон. Ей снилось, что она плетет ковер. Она видела бесконечное множество нитей, тянущихся откуда-то сверху, со станка. Нити переплетались, стягивались в узелки, она расплетала их и связывала снова, натруженные пальцы болели… «Я плету свою судьбу». Нити путались. Элиза распускала и стягивала узелки, и плакала, потому что узор не складывался… Слезы высохли на ресницах. В соседней кровати мирно сопела Даниэлла. Глухая ночь. Элиза села на постели – она так и спала, не раздеваясь. Рывком поднялась, открыла дверь в лоджию. Под темной стелой кипариса неподвижно стоял мужчина в светлой рубашка и светлых брюках – Ты напрасно злишься на меня, Элиза… – Я не злюсь… Я вас ненавижу. Вы – хозяин марионеток. Мы Играем для вас. А для себя имеем права. Мы переиначиваем мир для вас, а для себя не смеем исправить ничего… В особняке было тихо. И в парке было тихо. Элиза вцепилась в решетку, отделявшую лоджию от парка. Медленно сползла по ней на холодный пол. – Пусть они просто опоздают на самолет. Пусть опоздают… Пусть… – Это невозможно. Здесь Трон и ты не меняешься. Если исполнить твое желание, ты исчезнешь отсюда, не будет причин оказаться здесь…Может возникнуть самопроизвольное измененение, что бы не рухнуло равновесие… И твои родители все равно погибнут, чтобы ты появилась здесь. Иначе… Я даже боюсь представить себе, в какой ступор впдает мироздание… – Отвезите меня на материк! – Это невозможно! Мир меняется, и теперь там, на материке, ты была бы на два месяца старше, тебя звали бы Ксенией, и твои волосы… Впрочем, в любом случае это была бы не ты. В комнате, за прикрытой дверью, громко дышала спящая Даниэлла. – Мы в тюрьме? Никто из девочек никогда не покидает остров?! – Глупости. Все вырастают и уезжают. Но никто из вас не в силах переиграть свою судьбу. Даже если бы я это разрешил. Выпал снег и тут же растаял. Элиза знала, что на Троне снега – большая редкость. Пансионерки не то чтобы сторонились ее – не замечали. Она была стала непонятным существом, ибо кто же сам откажется от Игры, умеся так играть?! Господин попечитель приезжал примерно раз в месяц. Девчонки визжали и прихорашивались; в день Игры Элиза всякий раз ложилась спать пораньше – и всякий раз не смыкала глаз почти до рассвета. А однажды не выдержала и пошла в глубину парка, к павильону. Взобралась по спиральной лестнице и заглянула в окно: внизу горели светильники, и плели свою паутину летящие мячи, и ни один не касался другого. – Я! Знаю! Пять! Интересных! Чисел!.. Мячи смолкли. Красавица Диана из старшей группы вскинула руку – ее мяч на секунду замедлил падение. Элиза не знала, видит ли Диана в этот момент светящийся голубой шарик. Играющая девочка какое-то число. Где-то треснула ткань мироздания, и тут же выступила сукровица, спеша затянуть трещину, восстановить целостность… Господин попечитель, который казался в толпе резвящихся детишек не то таким же игроком, не то благодушным Крысоловом, поднял голову и безошибочно поймал Элизин взгляд. Внизу, под обрывом, негромко шумело море. Темная тень акации нависала над чашей старого фонтана. – Элиза, хочешь, поедем со мной? Хочешь, я удочерю тебя? Ты увидишь мир. Ты будешь жить где захочешь и учиться чему пожелаешь. – Я боюсь вас. – Неправда. Ты уже давно никого не боишься. – Почему вы относитесь ко мне не так, как к другим? – Сейчас я не смогу объяснить. Потом, через много лет, ты сама поймешь Ты тревожишь меня. Беспокоишь. Слишком многое… меня мучит, Элиза. Было холодно. Круглая лужица на дне фонтана подернулась тонкой ледяной корочкой. Она стояла перед зеркалом, глядя в собственное незнакомое лицо. Она была старше себя. Взрослее тех девчонок, которым уже шестнадцать. Говорят, так бывает… И она рано постареет. Если бы не рейс одиннадцать ноль пять – она бы не была такой старой! Она отвернулась от зеркала. Отбросила его от себя; в глубине комнаты ждала процессия из нарядных женщин и торжественных мужчин. И она пошла по коридору из радостных людей, а рука ее лежала на сгибе локтя идущего рядом мужчины. Она не видела спутника, но ощущала ритм его шагов. Впереди ждала низенькая, увитая цветами тумбочка, из памяти всплыло слово – «алтарь»… Разве алтарь такой?.. Нарядные люди, полумрак, переполненные скамьи… Плотная, пышная людская цепь – и внезапная пустота, два свободных места, как будто из цепи вырвали звено… …Она плетет ковер. И раз за разом пытается затянуть безобразную дырку, зияющую прямо посреди узора… Два пустых бокала за праздничным столом. Темнота. Серый рассвет, пробивающийся из лоджии. Посапывание Даниэллы. Утро. Госпожа Кормилица долго трясла ее руку и заглядывала искательно в глаза. Ее вещи были уложены еще вчера, и вместо двух сумок, с которыми Элиза приехала на Трон, поклажи оказалось на четыре больших чемодана. Госпожа Кормилица улыбалась, и на дне ее глаз Элиза обнаружила печальную зависть. Сегодня вечером они улетят вместе. Сегодня вечером. После Игры… Сегодня вечером она бросит свой мяч с обрыва. Выбросит вместе с остатками детства, и призрак той давней, наивной надежды тоже полетит в пропасть – но прежде Элиза наиграется всласть, и может быть, ей посчастливится напоследок увидеть вместо облезлого мячика – голубой шар с очертаниями материков… Очень трудно было решиться на эту Игру. И – невозможно отказаться. Девчонки расступились при ее приближении. Им не положено знать – иначе умрут от тоски и зависти… Они расступились, потому что вот уже полгода она не Играла. А сегодня вытащила мяч и пристроилась к общей компании. В парке царила весна. Торжественной молчаливой процессией они шли мимо самшитовых изгородей, мимо вечнозеленых кипарисов и весенних акаций, шли по аллеям, которые Элиза изучила до последнего шага. Шли к павильону; легко слетел с петель новенький замок, изнутри повеяло затхлым – но лампы уже горели вполнакала, и девочки, толкаясь, переступали порог, бегали, топали и с разгону катались по паркету, как по льду… Элиза была последней. Она помедлила – и оглянулась. Пели цикады. Стоящий за ее спиной мужчина хотел что-то сказать – но промолчал. Ей вспомнился последний сон. Она много раз себя спрашивала, случайно ли прихотливый танец стократно измененной реальности свел ее с этим человеком. И что за ритм, что за нити их связывают, и не для того ли затевалась вся эта игра звонких мячиков, чтобы сейчас, в темнеющем парке, она обернулась и увидела его лицо? Его лицо… Он будто просчитывал в уме уравнение с тремя, нет, с сотнями неизвестных, с тысячами… – Решаете задачку? – улыбнулась Элиза. – Мою задачу невозможно правильно решить. Его лицо было очень близко, и ей показалось, что он стареет. Рывком. На много-много лет. Но с парке смеркалось, а сумерки обычно лгут. – Играем! Море огней. Она жалела, жалела, жалела… Она пропустила так много; она сама себе укоротила время свободы и беззаботности, время, когда летают мячи, когда хочется смеяться и плясать, и лица подруг кажутся милыми, родными… – Я! Знаю! Пять! Имен! Мальчиков!! – Я! Знаю! Я! Пять! Знаю! Имен! Пять!.. Расплетенный ковер с бесконечным множеством узелков. Разбегающиеся нити… Что за ОШИБКА случится сегодня – в курсах ли валют, в направлении рек, или в парламентском голосовании? Или безвестная негритянка в глухой деревушке родит вместо девочки – мальчика – все это мироздание, разминаемое, будто шкура в руках кожемяки… Ей не было страшно. Было весело и легко. Тук-тук-тук… – Я… знаю… Я ничего не знаю. – Элиза!! Все мячики в зале исчезли. Остался один – у нее в руках. И вот она идет, шествует, плывет по паркету – повелительница мира… «Миром очень трудно повелевать». – Пять!Номеров! «Мою задачу невозможно правильно решить.» Пауза. Что за пауза, ведь именно сейчас он должен выкрикнуть решающее, пятое слово. Она не видела его лица. – РЕЙСОВ! – тугая волна звука захлестнула зал, едва не сбивая Элизу с ног. Его ли это голос? Или рев самолетных турбин?! – Одиннадцать ноль один! – голос едва удерживался на грани срыва. – Одиннадцать ноль два! Одиннадцать ноль три! Одиннадцать… Обморочное состояние. Ползут, расползаются швы мироздания. «Система… дисбаланс… в тартарары.» Ей казалось, что она смеется. Маленький голубой шарик кружился у нее на ладони. Падал, падал, падал… самолет компании «Эо» падал, неуклюжий, как все птицы… с отказавшими моторами… Она подставила ладонь и удержала его – в нескольких метрах над бешено несущейся землей. – Мы вернемся через неделю, – сказала мама. – Не дразни тетушку и делай уроки вовремя. А летом мы поедем вместе в круиз. – Если бы твоя мама не боялась самолетов, – засмеялся отец, – мы бы обернулись быстрее. Багажник чавкнул замком, машина выехала за ограду дома с красной черепичной крышей и развернулась, чуть не задев стоящий напротив автомобиль. Девочка помахала рукой на прощание и поднялась на крыльцо. В кресле-качалке лежал плед старой и немного выжившей из ума тетушки, толстая книга в черном переплете, которую тетушка читала с утра до вечера, причем одну и ту же страницу и круглый резиновый мяч, которым тетушка, измученная артритом, разминала пальцы. Девочка пару раз подбросила мячик. Сероглазый мужчина, сидевший за рулем автомобиля, что стоял напротив дома, улыбнулся и прошептал: – До скорой встречи Ксения, до скорой встречи на Троне… Девочке показалось, что мячик, перед тем как упасть ей в ладонь, на миг повис в воздухе. Она мотнула головой, отгоняя наваждение и разметав густую черную гриву волос и уронила мяч в траву. |
|
|