ОГНЕННЫЙ ЦИКЛ

[2]

На первый взгляд, если принять во внимание общий рельеф лавового поля, планер выглядел значительно лучше, чем можно было ожидать. Хвостовое оперение было в порядке; обшивка фюзеляжа пострадала только в нижней части; даже узкие крылья казались невредимыми. Окажись здесь где-нибудь в пределах трех тысяч миль катапульта, можно было бы поддаться соблазну и попробовать снова поднять аппарат в воздух. Даже Дар Лан Ан мог бы обмануться, будь его глаза единственными приемниками информации.

Но полагаться приходилось не только на зрение. Ведь именно он был тем бедолагой, который вел эту машину. Он видел, как изрытая черная поверхность лавового потока ринулась ему навстречу, когда внезапный порыв ветра потащил планер по направлению к безымянному вулкану, он ощутил удар, а затем упругий толчок, когда пружинистая деревянная рама воздушного корабля приняла на себя часть энергии столкновения; и, что самое главное, он услышал, как треснули лонжероны обоих крыльев. Первое, что пришло ему в голову, была мысль не о том, каким образом снова подняться в воздух, а о том, стоит ли перед тем, как покинуть планер, придать ему более явственные признаки крушения. Впрочем, дело, конечно, было не в этом. Истинной причиной беспокойства Дара были книги.

Разумеется, книг было не так уж много; Ри Пел Ун был слишком предусмотрителен, чтобы доверить одному пилоту сколько-нибудь значительные сведения о городе. Но и эти книги не должны были пропасть втуне. Его долг — доставить их в Ледяную Крепость, а восемь сотен лет — срок вполне достаточный для того, чтобы воспитать в себе глубокую преданность долгу. Именно столько прожил на свете Дар Лан Ан.

К счастью, книги оказались не слишком тяжелыми. Он решительно принялся за дело, стараясь уложить все необходимое в компактный узел, который не мешал бы ни при ходьбе, ни в случае, если бы пришлось взяться за оружие. Когда он наконец выпрямился и двинулся в путь, прочь от места катастрофы, он нес на себе книги, весившие примерно половину его собственного веса, в десять раз меньше еды, а также арбалет и стрелы, с которыми не расставался с самых ранних дней. В планере осталась большая часть продовольствия, зато не осталось ни одной книги.

Маршрут он продумал, пока упаковывал ношу. Путь к намеченной цели по большому кругу составлял чуть более двух тысяч миль, из которых половина приходилась на океан. Расстояние, которое он намеревался пролететь, было значительно длиннее — из-за островов, дававших возможность пересечь океан перегонами не более пятидесяти миль каждый. Он решил держаться этого маршрута, потому что уже несколько раз летал таким путем и хорошо знал местность. Разумеется, с грунта ориентиры будут выглядеть иначе, но для его фотографической памяти это не должно представить больших затруднений.

Сначала, конечно, ему пришлось отклониться от избранного направления. Такой путь повел бы его чуть ли не прямо через гору, на подступах к которой он разбился. Благодаря особенностям своего телосложения Дар был гораздо более искусным скалолазом, нежели любое человеческое существо, однако вершина горы курилась желтоватым дымом, а лава под ногами, как ему показалось, была несколько теплее, чем если бы она просто нагрелась от солнца. И потому, хотя ближайшая точка океанского побережья, к которой он устремлялся, находилась на северо-востоке, а ближайший край лавового поля лежал прямо на севере, он двинулся на северо-запад, так что алое солнце, именовавшееся Тииром, повисло слева и позади него, а маленький голубоватый Аррен — за спиной.

Лавовое поле нелегко пройти пешком, даже без тяжелой ноши. А с грузом, как у Дар Лан Ана, это оказалось настоящей мукой. Подошвы его ног были достаточно крепки, чтобы не бояться острых каменных обломков, которые ему не удавалось обойти, но здесь не было ничего похожего на ровную тропинку. Снова и снова он мысленно увеличивал сроки, необходимые для этого перехода, но так ни разу и не признался себе, что, быть может, не сумеет дойти до цеди.

Дважды он ел и пил, если так можно выразиться о символических глотках и крохах, которые он себе позволил. Оба раза он даже не замедлил шаг. От места, где разбился планер, до края лавового щита было менее пятидесяти миль, но, если бы он упал и заснул на середине пути, он бы наверняка погиб от жажды. Нигде на лавовом поле, насколько он знал, не было воды; между тем лето приближалось, а он испытывал в воде не менее острую нужду, чем человеческое существо в таком же положении.

Когда он ел в первый раз, гора была уже достаточно далеко, и он повернул на север, так что Тиир теперь светил ему прямо в спину. Аррен догонял красное солнце, но тени все еще были коротки. И хотя Дар Лан Ан был привычен к сиянию двух солнц, ему было довольно трудно оценивать рельеф на расстояниях более чем в несколько десятков ярдов, и потому он часто избирал далеко не самый прямой и короткий путь.

И все же он двигался вперед. Когда он “принимал пищу” во второй раз, вулкан уже скрылся из виду, а еще через несколько часов ему показалось, что он различает впереди полосу зелени. Разумеется, это мог быть мираж, но Дар Лан Ан понятия не имел о миражах. Это могло быть и более плотное скопление мясистых колючих растений с толстыми, как бочки, стволами, которые росли там и сям прямо из лавы. Но путник был уверен, что это настоящий лес, растительность, а значит, и много воды, в которой он с каждым шагом нуждался все острее. Он облегченно вздохнул, поправил на плечах узел с книгами, допил остатки воды и вновь зашагал к далекому горизонту. Свою ошибку он обнаружил несколько раньше, чем вновь ощутил жажду.

Двигаясь напрямик, он смог бы легко пройти расстояние до леса. Даже со всякого рода зигзагами и обходами, к которым вынуждало его лавовое поле, он сумел бы покрыть это расстояние, прежде чем муки жажды доконали его. Мысль о серьезных препятствиях просто не приходила ему в голову, потому что во время прежних своих полетов он не замечал на лавовом поле ничего, кроме однообразного чередования небольших трещин и незначительных холмов. Как оказалось, его подвела не память, его обманула сама местность.

Тиир уже почти закончил свое движение к западу и заметно поднялся над горизонтом, готовясь к ежегодному скачку назад, к Аррену, когда Дар Лан Ан наткнулся на препятствие. Это была не стена, он преодолел бы любую стену, это была трещина — трещина, которая образовалась, должно быть, когда лавовая масса почти полностью затвердела, ибо она была слишком глубока и длинна, чтобы ее можно было объяснить простым разрывом застывшей корки под давлением жидких расплавов снизу.

Он не заметил ее с воздуха просто потому, что она не была прямой; она извивалась змеей среди обычных неровностей местного рельефа, и он следовал вдоль нее более часа, прежде чем ему открылось истинное положение вещей. Это случилось, когда трещина повернула назад, по направлению к уже далекому теперь вулкану.

Поняв, что происходит, Дар Лан Ан сразу же остановился и прежде всего поспешил укрыться в тень под нависшей скалистой плитой. Он не стал упрекать себя, хотя сознавал, что поступил неразумно, а немедленно сосредоточился на возникшей перед ним проблеме.

Стены провала были неприступны. Обычно поверхность застывшей лавы шероховатая и грубая, так что любой представитель племени Дар Лан Ана способен, цепляясь когтями, найти опору даже на почти вертикальной поверхности, но тут был разлом в цельной спаянной массе. Правда, в породе было полно пузырьков газа; разлом вскрыл эти пузырьки, и оставшиеся от них лунки были достаточно велики, чтобы можно было цепляться за них, но только вблизи от поверхности. На противоположной стене расселины было видно, как уже на глубине в несколько ярдов лунки уменьшались до размеров булавочной головки, а еще глубже пропадали вовсе. Кроме того, стена была не просто вертикальной. Ее поверхность была волнистой, так что, откуда бы он ни начал спуск, рано или поздно он бы повис без опоры под ногами. Нет, о спуске нечего было и думать.

Перепрыгнуть расселину было невозможно — почти повсюду она была слишком широка даже для прыжка без груза, а Дар Лан Ану в голову бы не пришло бросить свою ношу.

Веревки у него не было, ремней, которыми он стянул узел, не хватило бы даже на длину его прыжка. И ничто не росло на лавовом поле, из чего можно было бы свить трос или устроить перекидной мостик. Растения здесь были с мясистой мякотью внутри, без всяких признаков древесной структуры, а кожица их оказалась настолько непрочной, что не выдерживала даже нажима его когтей.

Он долго не мог найти правильное решение только потому, что не мыслил себя отдельно от своих книг. Поразительно, сколько времени понадобилось ему, чтобы сообразить: нет никакой необходимости расставаться с книгами навсегда; достаточно сначала перебросить книги через пропасть, а затем перепрыгнуть самому.

Это разрешало почти все проблемы, поскольку он сразу же припомнил несколько мест, где наверняка смог бы перескочить на ту сторону, если бы не ноша. Ему только требовалось найти такое место, где на другой стороне расселины, на расстоянии броска, была бы относительно ровная площадка.

В конце концов он нашел то, что нужно. В тот момент он не думал, сколько времени было потеряно. Он просто свалил узел с плеч на черный грунт, проверил прочность упаковки — не хватало, чтобы узел рассыпался в воздухе! — прикинул вес на одной из своих могучих рук, а затем, раскрутившись на месте, как это делает метатель молота, швырнул узел через провал. Он не сомневался, что все обойдется благополучно; на самом деле узел пролетел даже дальше, чем рассчитывал Дар Лан Ан, и на секунду он испугался, что узел попадет на изрытое поле за ровной площадкой. Но вот узел перестал катиться, он лежал на виду и был, по-видимому, цел и невредим; и тогда, успокоившись, Дар Лан Ан примерился и перепрыгнул через пропасть сам.

Если бы ему пришлось составлять отчет об этом происшествии, он не стал бы углубляться в детали. Большинству людей было бы трудно удержаться от упоминания о том, что они чувствовали, когда бежали к краю бездны, как, собрав все силы, взвились в воздух, как бросили взгляд в тошнотворную глубь под собой и затем тяжело ударились о твердую и грубую поверхность лавы на той стороне. Впоследствии один человек много рассказывал обо всем этом. Конечно, и Дар Лан Ан испытал все положенные ощущения, но после прыжка он думал уже только о книгах. Он двинулся дальше.

Тиир был заметно выше, когда он наткнулся на новую трещину. Теперь ему понадобилось меньше времени, чтобы переправиться, но все-таки это была новая задержка; и в конце концов, когда красное солнце вошло почти в зенит и сделалось вдвое больше, чем оно казалось с места крушения планера, он был вынужден признать, что лето все-таки захватило его на лавовом поле, а лето — это не такое время года, которое можно провести вдали от больших запасов воды.

Значит, его смерть наступит несколько раньше, чем он ожидал, и надо будет что-то сделать с книгами. Вероятно, когда он не вернется домой в срок, его примутся искать; он еще не слишком удалился от обычного воздушного маршрута между Кварром и Ледяной Крепостью, и поисковым группам не понадобится напрягать воображение, чтобы понять, где он находится. Нужно только сделать что-то, чтобы его можно было легко заметить с воздуха. Он поразмышлял, не стоит ли вернуться к планеру, но скоро понял, что больше не способен на такое путешествие — хотя бы потому, что слишком ослабеет к тому моменту, когда доберется до трещин, и не сможет перебраться через них. Конечно, если бы он сразу отдал себе отчет, как мало у него надежды пересечь лавовое поле, он оставил бы книги в планере; но тогда ему просто в голову не приходило усомниться в своих силах. И теперь ему предстояло исправить эту ошибку или, по крайней мере, дать возможность исправить ее кому-то другому.

Естественно, никаких следов на голых камнях он не оставил, и поисковым группам, которые найдут планер, не будет от этой находки никакого толку. Они будут знать только, в какую сторону он пошел; но им не известно точно, когда произошло крушение, и ничто не подскажет им, какое расстояние он успел пройти. Они не смогут предположить, как и он сам, что ему не удалось добраться до края лавового поля; никто точно не знает, каковы условия в такой близости от вулкана.

Наблюдатель с воздуха не сможет обнаружить его тело на фоне лавы, ибо ни размеры его, ни цвет ничем не выделяются на этой местности. Все каменные обломки вокруг примерно одинаковой расцветки, и потому бесполезно пытаться выложить из них какой-нибудь заметный узор, который мог бы привлечь внимание поисковых групп. В его узле не было ни материала для достаточно большого флага, ни краски, которой можно было бы что-нибудь написать на скалах. Единственными предметами, пригодными, по мнению Дар Лан Ана, для решения этой проблемы, были пряжки на его ремнях.

Железные, плоские, хорошо отполированные, они могли служить зеркалами, хотя и были весьма малы. Поскольку другого выхода не оставалось, надо было приспособить эти пряжки. Он все еще продолжал брести к северу, когда пришел к этому выводу.

Теперь оставалось решить, остановиться ли тут же на месте и посвятить оставшееся время выкладыванию из пряжек узора, который с максимальной надежностью привлечет внимание наблюдателя с пролетающего планера, или же продолжать идти до тех пор, пока он не почувствует приближение конца. Последнее решение имело то преимущество, что давало ему надежду добраться до какого-нибудь особенно удобного места, скажем, до пика или до нагромождения лавовых пластов, которое само по себе бросится в глаза поисковой группе. То, что при этом он мог найти воду и спасти собственную жизнь, не играло для него никакой роли; выбирая решение, он уже считал себя мертвым. Единственное преимущество первой альтернативы состояло в том, что остаток жизни он мог бы провести в тени, а это было бы куда приятнее, чем тащиться дальше и дальше под огнем двух солнц. Неудивительно, что он решил продолжать путь.

Он брел, карабкался, взбирался в зависимости от характера местности, а красное солнце все поднималось, все росло. Вот оно уже начало попятное движение к востоку, и только равномерное движение Аррена на запад могло еще служить ориентиром для Дар Лан Ана. Вероятно, поправки, которые Дар вводил в свой курс, были несколько неопределенные; вероятно, его путь, путь к концу, вообще нельзя было назвать курсом в истинном смысле этого слова, ибо, по мере того как шло время и поднималась температура, его мозг все сильнее одолевали мучительные сигналы жажды, которые слало его тело. Человеческое существо на его месте давно бы уже погибло — умерло и высохло бы до последней капли влаги. Но у Дар Лан Ана не было потовых желез, его нервные ткани выдерживали температуры, близкие к точке кипения воды, и потому он терял драгоценную жидкость не столь быстро, как человек. Правда, с каждым выдохом вода все же понемногу уходила, и дышать становилось все больнее. Он уже не знал, почему так колышется ландшафт впереди: быть может, дрожит горячий воздух, а быть может, у него что-то со зрением; ему то и дело приходилось наводить на один предмет оба глаза, чтобы удостовериться, что видит он правильно. Выступы скал на короткие мгновения принимали облик живых существ; однажды он поймал себя на том, что сворачивает с пути — обследовать лавовый валун. И долгие секунды прошли, прежде чем он смог убедить себя, что за валуном никто не прячется. Здесь никто не жил; никто не мог двигаться. Звуки, достигавшие его ушей, были просто треском разогретой и лопающейся под солнечным светом лавы. Это он слышал и раньше.

И все-таки определенно какое-то движение было. Может, нужно вернуться и посмотреть?…

Вернуться. Это единственное, чего нельзя делать. Из всех возможных действий это — самое бесполезное. По-настоящему бесполезное. И если уж галлюцинации завладели его мозгом настолько, что могут толкать его на такие поступки, значит, он ближе к концу, чем думал. Пора остановиться и заняться отражателем, пока не утрачен контроль над мышцами.

Он не стал тратить время на бесполезные сожаления, он просто остановился и принялся внимательно оглядываться. В нескольких ярдах от него возвышалась глыба застывшей лавы, выдавленной некогда из коры и поднятой почти вертикально давлением жидких скальных пород снизу. Ее верхний край отстоял от подножия на добрых три ярда, что вдвое превышало рост Дар Лан Ана, но поверхность скалы была достаточно грубая и шершавая, чтобы за нее можно было цепляться когтями, и он подумал, почему бы ему не разложить свои пряжки на вершине.

Он стащил с плеч узел с книгами и прислонил его к горячей скале. Проверил, туго ли затянут узел, и закрепил его у скалы одной из лямок; после лета, вероятно, и здесь пойдут дожди, и Дар не мог позволить, чтобы книги промочило или унесло потоком.

Затем он снял с себя ремни и стал осматривать их одним глазом, в то время как другой глаз был устремлен на верхушку скалы, где он намеревался разложить пряжки. Два или три ремешка оказались лишними, и он положил их возле узла; остальные, с пряжками, он опять затянул на себе, чтобы освободить обе руки.

Как он заметил еще снизу, верхняя поверхность скалы была сильно иззубрена, и ему не составило большого труда закрепить ремни вокруг выступов. Одну пряжку он установил так, чтобы она отражала луч прямо на юг и под небольшим углом к горизонту, другую он предназначил для глаз наблюдателя, пролетающего точно над скалой. Вряд ли, конечно, они смогут привлечь внимание — ведь по-настоящему рассчитывать можно было только на лучи Аррена; красное солнце до и после лета появляется в небе лишь на очень короткое время, а в самое жаркое время воздушные трассы всегда пусты. Но все же это было лучшее, что мог сделать Дар Лан Ан. Когда кусочки металла были уложены так, как ему хотелось, он, прежде чем спуститься, еще раз оглядел окрестности.

Ландшафт перед его затуманенным взором дрожал и колыхался. Ему снова показалось, будто что-то живое скользнуло за валун — тот самый валун, мимо которого он проходил. Он решил, что это галлюцинации, и начал спускаться, сосредоточив все внимание на поиске опоры для рук и ног; ему вовсе не улыбалось провести последние часы жизни в мучениях от боли в сломанных костях — пусть даже все равно уже нет времени устроиться поудобнее.

Он благополучно достиг грунта и после недолгого размышления перетащил узел с книгами в тень. Затем спокойно улегся, положив голову на узел, скрестил руки на груди, закрыл глаза и расслабился. Делать больше было нечего; быть может, веками взлелеянное чувство долга и не было удовлетворено полностью, но даже это чувство не могло больше поставить перец ним никакой задачи.

Было бы невозможно выразить его мысли словами. Без сомнения, ему было жаль умирать раньше своих соплеменников. Очень может быть, что он обозревая черный ландшафт, простиравшийся перец его глазами, и лениво высчитывал, сколько ему еще надо было бы пройти, чтобы остаться в живых. Но все же Дар Лан Ан не был человеком, и впечатления, формировавшие большую часть его мыслей, строились на свойствах зрения и на опыте, разительно отличавшихся от зрения и опыта человеческого существа, а потому никак не могли быть адекватно переведены в терминах человека Земли. И даже Нильс Крюгер, юноша в высшей степени восприимчивый и к тому же изучивший психологию Дара как никто другой, даже он отказывался представить себе, что происходило в сознании Дара с той минуты, когда тот лег умирать, и до того момента, когда он, Крюгер, настиг его.

Дар не услышал, как приблизился юноша, хотя в обычных обстоятельствах обладал достаточно острым слухом. Впрочем, он не был в совершенном забытьи, потому что запах воды заставил его не только открыть глаза, но и вскочить на ноги. Всего секунду взгляд его беспорядочно метался по всем направлениям, а затем оба глаза уставились на существо, которое перебиралось через скалистые обломки в десятке ярдов от него.

Никогда до этой минуты не было у Дар Лан Ана причин усомниться в своей памяти или в здравости своего рассудка, но тут он почувствовал, что либо с памятью, либо с рассудком что-то неладно. Общий вид этого существа был более или менее привычный, но размеры… Оно было на добрый фут выше нормального роста, и это было просто невозможно. Остальные признаки уродства были менее заметны — глаза в передней части лица, клювообразный нарост надо ртом, розоватый цвет кожи вместо фиолетово-черного; но именно рост не вязался решительно ни с чем из того, что хранилось в памяти Дара. Его соплеменники, если не считать жертв случайности, которых приходилось переделывать заново, имели рост не более полутора ярдов, Учителя — чуть менее двух с половиной. А кроме них не было никого, кто ходил бы на двух ногах.

Новое обстоятельство заставило его забыть даже о размерах незнакомца. Запах воды, поднявший его на ноги, исходил от этого существа; оно было буквально пропитано водой. Едва осознав это. Дар Лав Ан двинулся к пришельцу, но вынужден был остановиться после первого же шага — слишком ослаб. Он пошарил за спиной руками, ища опору — скалистую плиту, в тени которой лежал. Так он стоял, опираясь на нее, а немыслимое существо все приближалось; запах воды обжигал ноздри, и вдруг все вокруг словно поплыло куда-то. На глаза опустилась завеса, грубый камень больше не причинял боли спине. Он почувствовал, как подкосились ноги, но уже не помнил, как упал, ударившись о лавовую поверхность.

Его привел в сознание вкус воды, как некоторое время назад заставил очнуться ее запах. Несколько долгих секунд он упивался водой, которая струйкой лилась в его рот, не открывая глаз и не замечая ничего особенного в ее вкусе. Он ощущал, как вместе с драгоценной влагой силы вновь вливаются в его организм, и он бездумно наслаждался этим новым ощущением.

Так, конечно, вряд ли будет продолжаться, когда он откроет глаза. И вот Дар открыл глаза. То, что он увидел, почти мгновенно отрезвило его.

Дело было не в том, что человеческое лицо, склонившееся над ним, казалось чудовищным; человеческий облик уже отпечатался в его памяти до того, как он потерял сознание, и более не поражал его. Всего две-три секунды ясного сознания понадобились ему, чтобы понять, что хотя существо не есть личность в его понимании, оно, очевидно, не является враждебным и не полностью лишено здравого смысла. В конце концов, ведь это оно дало ему воду и вернуло к жизни. И тревога, охватившая сейчас Дар Лан Ана, была вызвана не самим фактом присутствия и не наружностью Крюгера, а источником воды. Оказалось, что это странное существо выжимает ему в рот воду из одного из мясистых растений. И этот поступок положил начало первому недоразумению, которые со временем изрядно осложнили их будущую дружбу.

Дар Лан Ан немедленно заключил, что Крюгер, должно быть, житель этого вулканического района, раз уж он так прекрасно осведомлен о свойствах местной растительности. Это, естественно, заставило его относиться к юноше с изрядной настороженностью. Со своей стороны, Крюгер, следовавший за аборигеном от самого места крушения планера, видел, что тот не обращает никакого внимания на эти растения, столь напоминающие земные кактусы, и лишь с большим трудом смог догадаться и убедить себя, что, очевидно, бедственное положение этого малыша вызвано жаждой.

Крюгер знал, что в положении Дара он был бы глубоко благодарен любому существу, которое напоило бы его водой, будь это человек, или же ходячий колодец, но он также отлично сознавал, что благодарность не является универсальной чертой характера даже среди его соотечественников. Поэтому, когда Дар Лан Ан открыл глаза, он положил наполовину выжатый кусок “кактуса” рядом с аборигеном и отступил. Он сделал это не только из соображений собственной безопасности; ему хотелось также показать этому малышу, что опасаться не надо.

Прежде всего Дар Лан Ан разрешил самую насущную проблему. Не спуская одного глаза со своего диковинного спасителя (он долгое время не подозревал, как неприятно действует такой взгляд на человека), он поискал другим глазом кусок растения, вернувшего ему жизнь, схватил его и поднес ко рту. Он пил и пил в твердой уверенности, что выжмет из него всю воду до последней капли, но тут его осенила новая мысль, заставившая его остановиться.

Крюгер увидел, как его новый знакомый вдруг вынул измочаленное растение изо рта, и с некоторым напряжением стал ждать, что будет дальше. Он не испытывал страха, так как абориген был гораздо меньше его ростом, но был достаточно опытен, вернее, сообразителен, чтобы понимать, что рост и способность причинять вред не всегда связаны между собой. Естественно, он надеялся, что сейчас последует какой-то жест, который можно будет истолковать как явно дружественный, но ему трудно было представить себе, каким должен быть этот жест, чтобы не оставалось никаких сомнений. И все же Дар Лан Ану удалось найти этот жест.

С огромным усилием, которое едва вновь не ввергло его в беспамятство, он поднялся на ноги, осторожно, все еще не спуская одного глаза с Крюгера, выбрался на солнечный свет и проковылял ярдов двадцать от своей скалы. Здесь он остановился и собрался с силами, затем нагнулся, выдрал из грунта еще один кактус, пососал сочащийся корень, чтобы убедиться, что это растение того же вида, вернулся к скале и протянул кактус Крюгеру. Мысленно склонив голову перед существом, соображающим быстрее, чем он сам, юноша принял дар и сделал несколько глотков. Пятью минутами позже они сидели бок о бок, и каждый пытался извлечь смысл из звуков, издаваемых собеседником.

Разумеется, оба они еще не вполне доверяли развивающейся дружбе. Дар Лан Ан не отделался от подозрений, вызванных осведомленностью собеседника о растительности на лавовом поле, Крюгер же пытался увязать очевидное невежество своего нового знакомого относительно той же растительности с его менее очевидным интеллектом. Ему пришло в голову, что Дар такой же чужак в этом мире, как и он сам, но он же видел крушение планера и даже потратил какое-то время на обследование этого аппарата, когда пилот покинул его. Вряд ли такими устройствами пользовались пришельцы из других миров; пришелец находился бы либо в своем корабле, либо в каком-то не менее сложном вспомогательном аппарате, либо же на ногах, как сам Крюгер. Впрочем, оставалась еще одна возможность. Не исключено, что это маленькое человекообразное существо так же, как и Крюгер, потерпело крушение, но только оказалось более изобретательным и сумело построить планер. Это хорошо согласовывалось с быстротой мышления, которую оно — или она, или он — уже продемонстрировало, пусть даже эта быстрота и вызвала у Нильса некоторое чувство неловкости.

Человеческому существу свойственно цепляться за любую гипотезу, которую оно выдвигает для объяснения непонятной ситуации. И потому, хотя предположение о том, что Дар Лан Ан является представителем расы, чужой в этом мире и более развитой, нежели его собственная, ранило его гордость, эта мысль прочно засела в мозгу у Крюгера и в течение последующих дней превратилась почти в уверенность.

В этом отношении у Дара было перед ним преимущество. Самые сильные его предрассудки проистекали не из его собственных идей и гипотез, а из идей, внушенных ему Учителями и книгами. Ни Учителя, ни книги никогда не упоминали о чем-нибудь похожем на Нильса Крюгера, и потому Дару открывался широчайший простор для того, чтобы выработать собственную точку зрения относительно природы этого странного существа. Ни одна из них ему не нравилась. Вот почему, пока его мышцы вновь обретали силу, он продолжал думать.

Одно было очевидным: существо это разумно и, видимо, располагает какими-то природными способами общения. Пока неясно, есть ли у него голос, но это нетрудно установить. В порядке эксперимента Дар Лан Ан произнес несколько слов, обращаясь к гиганту.

Крюгер отозвался немедленно, он издал серию звуков, совершенно бессмысленных, с точки зрения Дара, но во всяком случае свидетельствовавших о том, что странное существо обладает речью. Это был один из экспериментов, которые они произвели друг над другом и которые вызвали у обоих одинаковую реакцию; в данном случае оба одновременно пришли к выводу о том, что необходимы уроки языка, и тут же принялись за дело. Все равно было слишком жарко для того, чтобы продолжать путь, да и Дару требовалось время, чтобы окончательно окрепнуть.

По мере того как солнца удалялись друг от друга (частичное затмение произошло в тот момент, когда Дар ожидал смерти), тень от скалы становилась все уже, но все же ее хватало, чтобы укрыть Дара и Крюгера. Крюгер уселся, опершись спиной о скалу. Дар снова лег, подложив узел под голову.

Существует несколько способов учить незнакомый язык. К сожалению, в их положении они могли воспользоваться только одним, да и для этого материала было маловато. Лавовое поле, несколько кактусов, короткие тени и над всем этим — два солнца; более чем скудный демонстрационный материал для существительных, не говоря уже о глаголах. Прилагательных можно было подобрать множество, но как объяснить, какое прилагательное применяется в каждом конкретном случае?

Крюгер подумал о рисунках, но у него не было ни карандаша, ни бумаги, а наброски, которые он попытался сделать на поверхности лавы с помощью обломка скалы, когда он взглянул на них, мало что говорили даже ему самому. И уж, конечно, они ничего не говорили Дару.

Но мало-помалу некоторые звукосочетания обрели для обоих более или менее одинаковый смысл. Было бы заведомой ложью назвать разговором их обмен мыслями, но доводить собственные мысли до собеседника им все же удавалось. К тому времени, когда красное солнце исчезло за горизонтом на юго-востоке, оба согласно решили, что теперь они вместе двинутся к границе лавового поля и постараются найти там более приятное питье, чем сок кактусовых растений, и более подходящую еду, чем тошнотворная мякоть кактусов.

Вообще-то Крюгера эта затея не очень привлекала. За те месяцы, что он провел на планете, он прошел на север около трех тысяч миль, стремясь уйти от порой невыносимого, палящего жара красного солнца, и только на последних сотнях миль постепенно осознал, что все чаще видит голубое солнце. Причина не вызывала сомнений: голубое солнце было “циркумполярным” в северной части северного полушария, или, как сказал бы навигатор “Альфарда”, его склонение для этой планеты было плюсовым. Беда в том, что Крюгер понятия не имея, как движется планета относительно голубой звезды; он и предположить не мог, вызывает ли это движение какие-либо заметные сезонные изменения на планете, и если вызывает, то как долго длятся эти сезоны.

Последние несколько недель, перед тем как он увидел в воздухе планер Дара, Крюгер раздумывал, не повернуть ли ему снова на юг. Появление планера послужило первым прямым указанием (если не считать сомнительных случаев наблюдения каких-то огней с борта “Альфарда”) на то, что планета населена; Нильс двинулся вслед за планером. Ему просто повезло, что он оказался поблизости и видел, как разбился Дар, вернее, крушение произошло неподалеку от того места, где находился Крюгер. Он шел следом за маленьким пилотом несколько дней; он перепрыгивал через те же провалы, что и Дар, при этом смертельно рискуя, так как весил гораздо больше, а его мускульная сила была пропорционально меньше; но он не мог позволить себе потерять это существо из виду и был потрясен, когда его “проводник” беспомощно свалился посреди лавовой пустыни. Даже тогда он еще надеялся вопреки всякой логике, что ему удастся узнать от этого существа о каком-нибудь убежище на юге, подальше от палящего жара голубого солнца, где он найдет цивилизованное общество. Ведь в конце концов планер направлялся на север, значит, откуда-то он вылетел.

Впрочем, раз пилот намерен продолжать путь к северу, остается только присоединиться к нему. Возможно, он стремится добраться до такого места, где ему будет хорошо; Крюгер сознавал, что сам он не в состоянии определить, что может означать это “хорошо” в смысле температуры, воды и пищи, но, во всяком случае, очевидно одно: лавовая равнина доставляет Дару не больше удовольствия, чем человеческому существу. В этом они, безусловно, сходились, и потому стоило рискнуть и следовать за ним.

Стало гораздо прохладнее, когда красное солнце наконец зашло, и Крюгер по опыту знал, что на этой широте пройдет не менее семи-восьми земных суток, прежде чем оно снова взойдет. Оба спутника были голодны, но голодная смерть им не угрожала, и Дар Лан Ан почти полностью оправился за эти шестьдесят или семьдесят часов с момента появления Крюгера. Голубое солнце перекатилось на юго-запад, но пройдет еще немало земных суток, прежде чем оно начнет светить им прямо в лицо.

Они двигались медленнее, чем в свое время Дар. Это в основном объяснялось физическим строением Крюгера: ни одно человеческое существо не могло состязаться в проворстве с маленькими и гибкими аборигенами Абьёрмена. Разница в скорости передвижения чувствовалась, например, во время переходов через скалы, когда когтистые конечности Дара служили ему особенно добрую службу, и не вполне окрепшему еще аборигену приходилось частенько останавливаться, поджидая своего неуклюжего спутника.

Тем не менее продвигались они довольно успешно. Опасные трещины больше не попадались, и спустя несколько десятков часов на застывшей лаве там и сям стали появляться островки плодородной почвы. Растительность становилась гуще, время от времени во впадинах на поверхности лавы можно было заметить лужицы воды. Очевидно, они приближались к краю лавового потока, ибо сама по себе лава была слишком пористой и не могла бы удержать на себе жидкость. Лужицы были затянуты коркой и пленкой каких-то пахучих растений, напоминавших Крюгеру морскую водоросль. Путники согласились еще некоторое время отдавать предпочтение кактусовому соку и не пробовать воду из этих луж; но само появление лужиц изрядно их подбодрило. Дар подтянул узел повыше и, как показалось Нильсу, удвоил скорость. Идти становилось все легче, неровности на поверхности лавы были теперь заполнены почвой, покрытой растительностью. Растения эти поначалу были невелики и напоминали Крюгеру кусты на газонах, но по мере того, как лужи встречались чаще, а участки лавы, видневшиеся из-под слоя дерна, — реже, растения становились крупнее, и вскоре стали попадаться настоящие деревья.

Большинство из этих растений Крюгер знал не хуже Дара — он в изобилии видел их во время своего путешествия по югу; и он на ходу выискивал среди них те, чьи листья и стебли, как он уже твердо усвоил, были съедобны. У него не было ни малейшего желания пробовать какие-нибудь другие. Когда Дар увидел растение, которое он знал, и предложил своему спутнику, тот покачал головой и сказал:

— Не пойдет. Все, что я ел на этой планете, мне пришлось пробовать впервые, не ведая, буду ли я сыт или же умру. После пяти проб у меня дважды болел живот, и я рад, что так дешево отделался. Я лучше подожду, пока не найду что-нибудь знакомое.

Дар не понял из этой тирады ничего, кроме отказа; отказ же он запомнил как еще одну загадку, требующую объяснения. В качестве рабочей гипотезы он принял, что Нильс знает растение, но оно ему не нравится. Такое предположение по крайней мере укладывалось в теорию о том, что Крюгер является обитателем лавового поля.

К тому времени, когда голубое солнце обошло небо и повисло на западе, деревья сделались уже достаточно густыми, чтобы укрывать путников в своей тени, а подлесок пошел такой частый, что серьезно мешал продвижению. Ни у кого из путников не было режущих инструментов, если не считать небольшого ножа в чехле, сохранившегося от комплекта оборудования из скафандра Крюгера, однако ножиком этим нельзя было прорубить путь через заросли.

В результате продвигались они теперь крайне медленно. Нетерпение, которое испытывал Дар, внешне ничем не проявлялось, по крайней мере так казалось Крюгеру, почти не разбиравшемуся в выражении липа аборигена.

Уроки языка продолжались, причем весьма успешно благодаря изобилию и разнообразию объектов, попадавшихся им по дороге. Крюгер чувствовал, что теперь они могли бы обмениваться мыслями совершенно свободно, и не понимал, почему этого не происходит. Оба знали уже множество существительных и порядочное количество глаголов. Постоянно увеличивался и запас прилагательных, поскольку предметов для сравнения было под рукой сколько угодно. Когда то и дело попадаются деревья разных размеров, нетрудно усвоить понятия “большой” и “маленький”; другое дело, когда надо сравнивать большую скалу и маленький кактус — неизвестно, идет ли речь о размере, о цвете или о форме или же вообще о чем-то совершенно не имеющем отношения ни к тому, ни к другому, ни к третьему.

И тем не менее что-то было неладно. Крюгер постепенно начал подозревать, что в языке его спутника имеются только неправильные глаголы, а склонений в нем столько же, сколько самих существительных. Со своей стороны Дар почти не сомневался, что язык Крюгера в большей, чем это пристало разумному языку, степени изобилует омонимами; звукосочетание “дерево”, например, определяет и растение с длинными перистыми пурпурными листьями, и другое растение — с более коротким стволом и почти круглыми листьями, и совсем другое, различные образцы которого отличаются друг от друга размерами.

Конечно, они не могли сосредоточиться только на лингвистических проблемах. Джунгли кишели жизнью, и не все животные были безобидны. Обоняние Дара предупреждало их о близости некоторых плотоядных, но далеко не о всех; несколько раз ему приходилось хвататься за арбалет, а Крюгер стоял рядом, сжимая рукоятку ножа и надеясь на лучшее. Иногда животных, видимо, отпугивал незнакомый запах человека. Крюгеру приходило в голову, что та же причина может помешать зверю пожрать его, но он не горел желанием проверить это предположение на практике.

В первые сто часов путешествия по джунглям Дар подстрелил какое-то небольшое животное и, расчленив его ножом Крюгера, принялся есть с большим удовольствием. Крюгер взял кусок сырого мяса не без колебаний, но все же решил попытать счастья. Это было, разумеется, против всяких правил, но ведь если бы он следовал этим правилам — брать анализ любой пищи, прежде чем принимать ее, — он бы умер от голода еще несколько месяцев назад. На сей раз мясо оказалось вполне съедобным, хотя и не особенно вкусным, и по прошествии восьми-десяти часов Нильс решил, что может добавить еще одно блюдо к своему весьма куцему списку разрешенной еды.

Едва они вступили в джунгли, как Дар изменил курс и повернул на север-восток. Крюгер попытался выяснить причину и, поскольку запас слов у них увеличился, в конце концов понял, что его спутник стремится достичь не то озера, не то моря — короче говоря, речь шла о каком-то большом водоеме. Неплохое решение, хотя в воде они теперь не испытывали недостатка, так как то и дело переходили через многочисленные ручьи. Крюгер уже знал, что здесь, на севере, дожди идут регулярно в течение примерно ста часов перед восходом красного солнца и около пятидесяти часов после. Там, где он начал свое путешествие, далеко на юге, красное солнце не покидало неба, а голубое всходило и заходило как бы независимо от него; там погоду предсказать было гораздо труднее.

Однако дождя не было, и тут Крюгер заметил, что Дар словно к чему-то прислушивается. Он уже знал, что его спутник обладает острым слухом, хотя где у него уши — непонятно, и потому стал прислушиваться сам. Вначале он слышал лишь обычные лесные шумы — шелест ветвей и листьев на ветру, возню многочисленных живых существ, шорох капель, падающих с листьев, который, казалось, никогда не стихал, сколько бы времени ни прошло с последнего дождя. Но вот Дар несколько изменил направление, несомненно, он что-то услышал. Они прошли еще с полмили, прежде чем Крюгер понял, в чем дело.

Он вскрикнул и остановился. Дар Лан Ан вывернул один глаз назад в его сторону и тоже остановился. Он плохо разбирался в человеческой мимике, но сразу заметил, как изменился цвет кожи на лице Крюгера.

— Что? — произнес Дар. Это звукосочетание было принято у них в качестве обобщенного вопросительного слова.

— Мне кажется, нам лучше держаться подальше от этой штуки.

— Что? — Дар повторил вопрос, и это означало, что слова Крюгера до него не дошли.

— Так ведь это как будто… — Крюгер запнулся; он не находил подходящего слова. Тогда он решил прибегнуть к жестам. К сожалению, начал он с того, что показал рукой назад, в ту сторону, откуда они шли, и Дар понял это так, что Крюгер уже сталкивался с этим явлением, чем бы оно ни было, еще до их встречи. И он не ошибся, но не уловил крайнего нежелания своего спутника вновь столкнуться с этим явлением. Несколько секунд он молча следил за жестикуляцией юноши, а затем, отказавшись от попыток уразуметь в чем дело, зашагал вперед.

— Дар, стой! — Это было еще одно слово, которое Дар уже знал, и он повиновался. Он недоумевал. Они были далеко от лавового поля; возможно ли, чтобы это существо знало о джунглях что-то такое, чего не знал сам Дар? Правда, звуки были незнакомы аборигену, именно поэтому он и хотел узнать в чем дело. Неужели гигант испугался? Тогда следует поразмыслить. Если источник этих звуков мог причинить вред Крюгеру, значит, более чем вероятно, что он может быть опасен и Дару. С другой стороны, возможно, что Крюгер не боится, а просто испытывает отвращение. Тогда Дар упустит случай собрать информацию, которая, возможно, окажется достойной занесения в книгу, Следовательно, он оказался перед выбором: либо он рискует потерять книги, которые были ему доверены, либо упустит случай их пополнить. По-настоящему серьезной была именно эта альтернатива; опасность для жизни не имела значения.

Быть может, более полное представление об опасности удастся получить, если понаблюдать за поведением Крюгера: насколько он будет упорствовать в своих стараниях удержать Дара подальше от источников звуков. С этой мыслью Дар вновь двинулся на глухое неритмичное “плоп, плоп, плоп”, теперь уже отчетливо доносившееся из-за деревьев.

Крюгер растерялся. Ему и в голову не приходило силком навязывать Дару свое мнение; он не знал, к чему привела бы попытка такого рода. Ни за что на свете не хотел он совершать поступки, которые могли вызвать враждебность или хотя бы нарушить установившееся между ними доверие. Поэтому ему оставалось лишь одно — подчиниться. Дар, вывернув один глаз назад, увидел, что человек последовал за ним, и спокойно пошел дальше, уверенный, что настоящей опасности нет. Он зашагал быстрее, насколько позволял подлесок. Через несколько минут лес поредел, теперь уже не надо было с трудом продираться сквозь ветви и сплетения лиан. Для Дара это было облечением; Крюгер же окончательно уверился, что был прав.

— Дар! Стой! — Абориген повиновался, не понимая, в чем дело; затем он с изумлением уставился на Крюгера, который обошел его и зашагал впереди. Сделав движение, соответствующее у людей недоуменному пожиманию плечами, он двинулся следом. Человеческое существо шло медленнее, чем ему бы хотелось, но, возможно, на то были особые причины.

Причины действительно были. Через сотню ярдов подлесок кончился, и почти там же кончились деревья. Перед ними простиралась голая гладкая поляна шириной ярдов в пятьдесят.

Для Дара это было просто место, где легко ходить; он наверняка двинулся бы напрямик, стремясь пересечь поляну и продолжить путь к источнику непонятных звуков. Но его остановили. Впервые за время знакомства Крюгер не только прикоснулся к нему, но и твердо преградил ему путь рукой, в которой по такому случаю силы хватало с избытком. Дар удивленно взглянул на него, затем глаза его обшарили поляну. Он уже не пытался оттолкнуть своего спутника-гиганта. Он уставился на середину открытого пространства обоими глазами.

Источник звуков находился там. Большая часть поверхности была покрыта, казалось, чем-то гладким и твердым, но центр пребывал в постоянном движении — там, словно в огромном котле, кипела клейкая грязь, каждые несколько секунд вспучивался громадный пузырь, лопался со звуком “плоп”, который они слышали, и выпускал облако пара, лениво уползавшее в сторону.

Крюгер позволил Дару поглядеть на странную картину минуту-другую, затем повторил слово “Стой!” и отошел на несколько шагов назад. В джунглях нелегко найти камни, но они были все еще достаточно близко от большого лавового потока, и потому глыбы лавы попадались здесь довольно часто. Нильс нашел такую глыбу, с большим трудом отбил здоровенный кусок, вернулся с ним к Дару и швырнул на твердую, казалось бы, поверхность. Корка засохшей грязи проломилась, а лавовый булыжник с плеском исчез.

— Такие места мне не нравятся, — твердо сказал Крюгер, не обращая внимания на то, что Дар его не понимает. — Я сам попался вот так несколько месяцев назад, и когда выбрался по древесному корню, который не дал мне потонуть, — кстати именно об этот корень я ударился и надолго потерял сознание, — то увидел, что на дереве вырезано мое имя, а также несколько строчек, повествующих о том, каким славным пареньком я был. Я не виню их за то, что они бросили меня; у них были все основания считать, что я утонул. В тот раз мне удалось вывернуться, но это вовсе не значит, что мне хочется попробовать еще разок; мой скафандр теперь далеко, очень далеко отсюда.

Дар ничего не сказал; он только твердо пообещал себе во всем слушаться своего спутника, пока они не уйдут подальше от вулканической области — родины этого великана. Но какой, однако, материал для книги!

Этот грязевой гейзер и еще несколько других остались далеко позади, но выходы лавы еще встречались, и Дар во всем следовал Крюгеру. Они по-прежнему держались направления на северо-восток — Нильс и не пытался изменить курс, — но что-то неуловимо изменилось в их отношениях.

Прежде всего неизбежное взаимное недоверие, которое оба испытывали вначале, столь же неизбежно исчезало. Другая перемена, менее логичная в своей основе, проистекала из явно комического недоразумения: Дар был твердо уверен, что Крюгер является аборигеном малоизученных вулканических областей Абьёрмена, тогда как сам Крюгер был так же уверен, что Дар Лан Ан вообще не житель этой планеты. В результате Дар все время обращался к Крюгеру за советами. Если ему удавалось подстрелить животное нового вида — естественно, нового для него, — он ждал от Нильса указаний, съедобно ли оно. Понятно, немало отменного мяса выбрасывалось, ибо Крюгер отнюдь не спешил рисковать своим здоровьем и своей жизнью, пробуя новые виды пищи.

Однажды Дар подстрелил такое же животное, какое человек попробовал в самом начале их пути через джунгли. На этот раз он не стал задавать вопросов; он просто попросил нож и принялся за дело. Крюгер, получив свою порцию, поглядел на нее с некоторым отвращением.

Он не любил сырого мяса, хотя оно ничуть не повредило ему в прошлый раз. Тогда он не делал попыток остановиться и развести огонь, ибо руководителем был Дар, а представление Дара об обеде сводилось, по-видимому, к тому, чтобы съесть как можно больше на месте и остальное дожевать на ходу. Теперь же советы и предложения исходили от Крюгера, и он решил зажарить мясо.

Ему удалось достать из скафандра и захватить с собой все предметы первой необходимости, которые не были слишком обременительны в походе. Зажигалки не входили в комплект оборудования скафандров, и он сам сконструировал зажигалку из миниатюрной солнечной батарейки, катушки и конденсатора рации. И теперь на глазах у ошеломленного Дара он пустил ее в ход. Убедившись, что устройство по-прежнему дает хорошую искру, он отправился на поиски сухого топлива.

Это было не так-то просто в сыром от дождей лесу, но у Крюгера был немалый опыт еще с тех времен, когда он шел к лавовому полю: Дар не понимал, чего хочет Нильс; он просто ходил за ним по пятам и смотрел, жуя на ходу. Ему было любопытно, он чувствовал, что происходящее, возможно, окажется достойным занесения в книгу, хотя утверждать это с полной уверенностью не мог.

Его отвлеченный интерес мигом испарился, едва он ощутил первую волну жара от костра Крюгера. Он выронил кусок мяса, прыгнул к тому месту, где лежал арбалет, и схватил оружие на изготовку. Он не произнес ни слова, и Крюгер, занятый костром, ничего не заметил. За его спиной происходила душевная борьба, от исхода которой в буквальном смысле зависела его жизнь, а он и не подозревал об этом.

Дар уже начал натягивать тетиву, но остановился, глядя одним глазом на оружие в своих руках, а другим на хлопотавшего у огня человека. Томительные мгновения он раздумывал, склоняясь то к одному решению, то к прямо противоположному. Огонь был сущим кошмаром в жизни Дар Лан Ана; Дар был воспитан в смертельном страхе перед огнем. Его народ никогда им не пользовался, но молнии и случайно сконцентрировавшиеся лучи Аррена время от времени вызывали появление пламени. Учителя и книги единодушно заклинали избегать его. Он был концом всякой жизни, он будет концом и собственной жизни Дара, но до этого оставалось еще несколько лет. Добравшись до края лавового поля и вновь оказавшись среди изобилия пищи и воды, Дар выбросил из головы ожидание преждевременной смерти, и было ужасно, что оно так внезапно вернулось вновь.

Но великан, по всей видимости, вовсе не имел в виду Дар Лан Ана. Может, огонь этот вообще был каким-то личным делом Крюгера и не имел к Дару никакого отношения? В конце концов, игра с огнем — вполне подходящее занятие для того, кто живет по соседству с вулканами. При этой мысли Дар несколько расслабился и даже положил арбалет, хотя и не отважился отойти от него далеко.

Он продолжал наблюдать за человеком, но уже без следа того отвлеченного любопытства, с каким следил за сооружением костра. Мысленно он брал на заметку все; не было никаких сомнений, что Учителя в Ледяной Крепости пожелают занести это в книгу.

Сначала странное существо развело очень сильный огонь, затем дало огню почти угаснуть, так что языки пламени исчезли. Однако жара оставалось еще порядочно, и тогда Крюгер вновь напугал спутника: свою порцию мяса он осторожно положил на раскаленные угли.

Дар знал, что Нильс голоден; у него уже было достаточно четкое представление о том, сколько еды нужно человеку. И перед ним встала непостижимая загадка: почему это странное существо уничтожает свою пищу?

К тому времени, когда, съев мясо, Крюгер завершил свой жуткий ритуал и принялся затаптывать костер, Дар уже потерял способность чему-либо удивляться. Увидев, что все кончилось, он поднялся на ноги и снова двинулся в путь, раздраженный и недоумевающий.

На самом деле представление о том, что все кончилось, было в корне ошибочным, хотя ошибку эту разделяли и Дар, и Крюгер. Первые свидетельства ошибки Крюгер ощутил примерно через час после еды, и вскоре приступы боли заставили его беспомощно кататься по земле. Дар, которому приходилось наблюдать подобные симптомы у своих соплеменников, понятия не имел, чем они могли быть вызваны сейчас, и не знал, чем можно помочь. Спазмы продолжались более часа. В промежутках между приступами Крюгер размышлял о том, что это, быть может, его последняя ошибка. В конце концов возмущенный желудок извергнул источник раздражения и, наградив своего хозяина в назидание еще несколькими спазмами, успокоился. Но прошло еще некоторое время, прежде чем Крюгер смог собраться с мыслями и задать себе вопрос: почему мясо, совершенно безвредное в сыром виде, при поджаривании приобрело столь зловредные свойства? Может, причиной послужил дым от костра? Что-нибудь вроде креозота, которым дома предохраняют от порчи вяленое мясо… Но для доказательства его гипотез понадобилась бы хорошо оборудованная химическая лаборатория. Сейчас же ему достаточно было самого факта, и даже больше чем достаточно.

Дожди прекратились через положенное время после восхода Тиира над южным горизонтом, и температура вновь повысилась. Всякий раз, когда красное солнце завершало в небе свою очередную странную петлю, Крюгер думал, что в следующий раз он уже не выдержит. Много месяцев назад он понял, что выдержать не сможет, по крайней мере на средних широтах, где он тогда находился. В тех областях планеты петли описывались полностью над горизонтом — Тиир там никогда не заходил. Зато он удивительнейшим образом менял свои видимые размеры; Крюгеру просто не повезло, что Тиир имел максимальный видимый диаметр и, следовательно, поднимал температуру на этой планете-парилке до максимума именно в крайних северных точках своих петель. Дело же заключалось в том, что для той местности, где он тогда находился, петли целиком находились в южном полушарии небесной сферы, и, чтобы оставить их хотя бы частично за горизонтом, лучше всего было бы двигаться к северу. Но тогда возникал естественный вопрос: а сможет ли он уйти достаточно далеко на север? Его знания географии этой планеты сводились к воспоминаниям о том, что он видел с посадочной орбиты. Немного. Но ему ничего не оставалось, как только пойти на риск.

Они продвинулись еще недостаточно далеко на север, чтобы оказаться вне пределов досягаемости красного солнца, но уже можно было надеяться, что все обойдется благополучно. Если верить часам Крюгера, на этих широтах Тиир находился над горизонтом всего восемь суток из своего восемнадцатисуточного периода. И Крюгер совершенно бы успокоился, если бы не нараставшая с каждым днем угроза со стороны Альциона, который Дар Лан Ан именовал Арреном. Конечно, превосходно, что красный карлик досаждает теперь не постоянно, а с большими перерывами, но что в этом толку, когда в это же время голубой гигант превращается из второстепенного и временного противника в основную и смертельную угрозу? Одолеваемый этими мыслями, Крюгер всячески старался ввести в их лексикон понятие температуры, дабы иметь возможность выяснить у своего спутника, есть ли на этой планете место, которое было бы пригодным для человеческого существа.

Медленно, но верно речь Дара в восприятии Крюгера становилась все более осмысленной. И постепенно у Нильса начало складываться общее представление о цели, к которой они стремились.

Очевидно, Дар тоже искал прохладное место. Эту информацию Крюгер воспринял с нескрываемым восторгом. Правда, понятие Дара о “прохладном” могло оказаться и ловушкой, но в сложившейся обстановке он охотно принял прилагательные с противоположными значениями, и одно это казалось обнадеживающим. Другим не менее приметным признаком были постоянные попытки пилота описать нечто, весьма напоминающее лед.

Вначале Крюгер усомнился, правильно ли он понял Дара, и принялся настойчиво теребить своего спутника, требуя более точных описаний. Но Дар упорно держался своей терминологии, и в конце концов Крюгера осенило: видимо, конечной целью их путешествия является космический корабль, который доставил Дара на Абьёрмен. А уж там лед наверняка имеется, хотя бы и искусственный!

Где-то на их пути лежал океан, о существовании которого Нильс догадывался и раньше. Но он не был уверен, о чем идет речь, — действительно ли об океане или просто о большом озере, и поэтому он спросил, нельзя ли обойти это препятствие. Упорство, с которым Дар пытался выразить несостоятельность такого предположения, убедило его, что имеется в виду именно океан.

И только тут Крюгеру пришла в голову мысль о географических картах. Пусть у него нет никаких способностей к рисованию, но он все же сумеет начертить вполне приличную схему их маршрута от лавового поля до места, где они сейчас находятся. И тогда Дар поймет, что он старается показать, тогда появится понятие “карта”, а дальше все будет зависеть от способностей Дара к воспроизведению увиденного.

Им пришлось остановиться, пока он рисовал свою схему, но его усилия увенчались несомненным успехом. Дар не только сразу же усвоил необходимое слово и понял вопрос, который затем последовал; он оказался превосходным картографом — естественное следствие многолетних полетов, ибо карта была для него чем-то вроде вида на местность с высоты. Он делал чертеж за чертежом, поясняя предстоящий маршрут и обнаруживая великолепное знание географии планеты.

Им предстояло продолжить курс на северо-восток, пока они не дойдут до морского побережья. Это не был кратчайший путь к берегу, но он выводил их к точке, от которой цепь островов протягивалась к другому материку. Переправившись через океан, они двинутся по берегу налево. Как понял Крюгер, это будет поворот к западу, но в действительности это было направление на восток; они были гораздо ближе к северному полюсу Абьёрмена, чем он полагал, и должны были миновать его прежде, чем достигнут другого берега. Дар не отметил этого на своей карте. Они пройдут по берегу довольно значительное расстояние, после чего повернут в глубь материка. Затем очень скоро их путешествие закончится. Дар с удовлетворением очертил в этом месте обширное пространство, произнес: “Лед!” — и отодвинулся с видом человека, завершившего титанический труд. Крюгер, однако, был в недоумении. Он показал на очерченный район и спросил:

— Ты хочешь сказать… где-то здесь? Здесь? Или здесь?

— Точно здесь. — Дар ткнул в точку, которой обозначил конец маршрута.

— Но почему ты сказал, что здесь везде лед? Не может у вас быть столько кораблей, чтобы занять полпланеты.

— Я не понимаю “корабли”. Здесь всюду лед.

— Все-таки до меня это не доходит.

К тому времени у Дара было уже достаточно недоразумений из-за языка, и непонятливость Крюгера его не рассердила; он снова принялся вычерчивать карты. На сей раз карты были круглые, и очень скоро Крюгер понял, что это виды планеты в разных ракурсах. Способность Дара к картографии лишь подтверждала теорию Крюгера о его инопланетном происхождении и ничуть не удивила юношу. Но его поразили некоторые детали.

— Ты хочешь сказать, что здесь действительно имеется большая область, покрытая льдом?

— Две области. — Дар указал на свои карты.

Крюгер нахмурился. Полярные шапки обычно хорошо заметны из космоса, а он не видел ничего подобного перед посадкой. Правда, он не был опытным наблюдателем и во время посадки больше следил за действиями пилота. К тому же атмосфера Абьёрмена не была лишена облачного покрова. Возможно, в силу этого он проглядел полярные шапки. Не может же быть, чтобы обе полярные шапки находились тогда на ночной стороне планеты; во время посадки ее положение относительно красного и голубого солнц было таково, что ночной стороны вообще не было.

Как бы то ни было, наличие области, покрытой льдами, его воодушевило. Разумеется, джунгли в какой-то мере защищали путников от приближающегося Тиира, здесь было терпимее, чем в лавовой пустыне, но высокая влажность сводила это преимущество почти на нет. Крюгер не отваживался снять одежду только из-за ультрафиолетового излучения Аррена.

Оказалось, что им просто необходимо сделать остановку часов на пятьдесят, то есть на период максимального приближения Тиира, — время, для которого в языке Дара имелось специальное название, естественно переведенное Крюгером как “лето”. Они расположились лагерем на берегу ручья — оставалось только надеяться, что он не пересохнет за время их пребывания здесь, построили шалаш с тростниковой крышей, которая должна была давать тень и которую следовало непрерывно увлажнять для прохлады, и принялись ждать. Малиновый диск Тиира, просвечивающий сквозь листву деревьев, постепенно разбухал, передвигаясь к востоку и медленно поднимаясь; продолжая разбухать, он перевалил через высшую точку своего пути и снова направился к горизонту, который Крюгер все еще считал юго-восточным, хотя из-за близости полюса это был скорее северо-восток; достиг максимальных размеров и вновь стал уменьшаться на глазах, пока наконец не скрылся из виду. Всего за пятьдесят часов он проскочил треть своей видимой петли на небосводе, и Крюгер был искренне признателен ему за такую быстроту. Когда Тиир зашел, они снова двинулись в путь.

— А ты уверен, что мы идем к тому месту на берегу, которое ближе всего к цепи островов?

На сей раз Дар понял вопрос.

— Я не знаю точно, но, по-моему, мы идем правильно. Я много раз летал над этими местами.

— Но ты не можешь пользоваться ориентирами; в этих джунглях не видно ничего, что было бы меньше горы, а гор здесь не было. Вдруг мы уклоняемся в сторону?

— Это возможно, но не имеет большого значения. Вдоль берега тянутся низкие холмы — вулканические сопки. Ты можешь забраться на одну из них, если мы не увидим островов с берега.

Крюгер решил пока не уточнять, почему именно он должен будет взбираться на сопку.

— Но предположим, что даже с вершины мы не увидим ни одного острова. Куда мы тогда пойдем? Не лучше ли будет сейчас двинуться к берегу напрямик, так, чтобы потом у нас не было сомнений, в какую сторону идти?

— Но я не знаю пути, который ты предлагаешь.

— Этого пути ты тоже не знаешь; ты никогда раньше не ходил здесь пешком. Если твои карты правильны, мы не заблудимся и нам не придется попусту тратить время, когда мы выйдем к побережью.

Некоторое время Дар Лан Ан размышлял над этим образчиком мудрости, а затем безоговорочно согласился. Они изменили курс. Все шло как прежде. Впоследствии Дару пришло в голову, что Крюгер руководствовался стремлением как можно скорее вновь попасть в вулканические районы.

Оставалось пройти еще несколько сотен миль, хотя в этом Крюгер не был уверен — масштабы на картах Дара оставляли много места для сомнений. Для романиста XIX века их путь послужил бы превосходной темой; дорога через джунгли в период дождей неимоверно трудна. Перед ними вставали заросли и болота; им угрожали опасные хищники: время тянулось бесконечно и однообразно. Случайные выходы лавы, изъеденные эрозией, на какое-то время облегчали им продвижение, но затем их снова обступали джунгли.

Очень медленно сокращался путь Тиира над горизонтом — от восьми дней в районе грязевых гейзеров до семи и затем до шести. Одновременно менялся наклон суточного движения Аррена. На лавовом поле голубое солнце стояло над южным горизонтом выше, чем над северным; теперь его высота почти не менялась. Именно это обстоятельство навело Крюгера на мысль о том, что они должны быть сейчас совсем недалеко от северного полюса Абьёрмена. В известном смысле это было даже неплохо, но, с другой стороны, если они находились практически на полюсе, то где же полярная шапка? Или, раз уж Дар упорно твердит, что она находится за океаном в том направлении, куда они идут, почему она не на полюсе? Крюгер не сомневался, что подготовленному человеку разрешить эту проблему не составило бы никакого труда, но семнадцатилетний паренек, несостоявшийся пилот звездолета, не имел надлежащего образования.

Во всяком случае, он все еще не мог с уверенностью сказать, что полярная шапка интересует его сама по себе; по-видимому, соплеменники Дара просто посадили свой корабль на окраине вечных льдов, и Дар упоминает о полярной шапке только как об ориентире. Нильс еще не знал, что он будет делать, когда доберется до этого корабля, одно ему было ясно — добраться надо во что бы то ни стало.

На протяжении всего долгого пути их общение между собой становилось все более непринужденным. Они говорили на смеси двух языков с большим преобладанием слов из языка Дара. Крюгер шел на это умышленно; при встрече с другими представителями расы Дара он хотел обойтись без посредничества Дара. Они разговаривали совершенно свободно еще до того как достигли побережья, хотя им по-прежнему приходилось прибегать и к многократным повторениям, и к жестикуляции. Но несмотря на это их основное недоразумение все еще оставалось неразъясненным, и, казалось, разъяснить его теперь было бы еще труднее, чем раньше. Беда в том, что теперь это происходило все чаще; каждый считал, что выражает свои мысли ясно и понимает другого полностью, а между тем бывало и так, что воспринятая мысль весьма отличалась от мысли выраженной. Так получилось, например, когда однажды они обсуждали вопрос о помощи, которую им могли бы оказать соплеменники Дара.

— Ты говоришь, что многие твои товарищи совершают полеты на планерах тем же курсом, каким летел ты, когда разбился, — заметил Нильс. — В таком случае, может, имеет смысл, когда мы попадем на то место на берегу, над которым проходит ваш регулярный маршрут, разжечь костер, чтобы привлечь их внимание? Это избавило бы нас от долгого и тяжелого пути.

— Боюсь, я не понимаю, каким образом это могло бы нам помочь, в особенности если бы ты развел очень заметный костер.

— Разве тогда они не подобрали бы нас?

— Что ж… Да, я полагаю, что так. Хотя боюсь, что тогда мне не захочется достигнуть Крепости слишком быстро.

Возможно, все тут же и выяснилось бы, продолжи Крюгер хоть чуть-чуть этот разговор, но ему уже приходилось слышать, как Дар говорит о Крепости. У него сложилось впечатление, что когда Дар называет ледяную шапку Крепостью, это слово в его понимании приобретает какой-то религиозный смысл, значение которого маленький пилот явно не желал обсуждать. Короче говоря, Крюгер понял слова Дара так: существует расписание перелетов, и Дар может прибывать на место только в определенные моменты. По-видимому, даже крушения как-то учитываются этим расписанием. Вывод был достаточно произвольный, но он совпадал с другими высказываниями Дар Лан Ана, и Крюгер не хотел обижать своего маленького приятеля. Поэтому разговор перешел на другие темы, и Дар остался в полном убеждении, что он исчерпывающе объяснил Крюгеру, что произойдет, если по несчастливой случайности какой-нибудь пилот заметит костер и обнаружит рядом его, Дар Лан Ана.

— Что ты будешь делать, когда мы достигнем льдов? — снова спросил Крюгер. Если вопрос окажется скользким, подумал он, Дару ничего не стоит обойти молчанием любую тему, которую он не пожелает обсуждать.

— Осталось еще несколько лет, — ответил тот спокойно. — Двадцать два года, если я правильно помню дату. Если для меня найдется планер, я, наверное, вернусь к своей постоянной работе. Если нет, буду делать то, что укажут Учителя.

Крюгер уже знал, что под словом “год” следует понимать полный цикл красного солнца; значит, время, о котором говорил Дар, составляет примерно тринадцать месяцев. Прежде чем он успел задать новый вопрос, абориген его опередил:

— А что будешь делать ты? Ты действительно пойдешь со мной до ледяной области и предстанешь перед Учителями? Я ведь считал, что ты намерен остаться на побережье, когда мы туда дойдем.

— Я полагаю, мне будет удобнее пойти с тобой до тех пор пока ты мне позволишь. Конечно, это твой народ; если ты не хочешь, чтобы я встретился с ними, твое право.

— Я очень хочу, только я не знал, как ты на это посмотришь.

— А чего мне раздумывать? Мне помощь нужна больше, чем тебе, и может, твои Учителя захотят оказать мне поддержку, в которой я нуждаюсь. Я понимаю, вы там очень заняты, раз ты намерен сразу же вернуться к работе, но я могу и подождать. Может быть, когда пройдет то время, о котором ты говорил, они освободятся и примут во мне участие. А я со своей стороны буду охотно делать для твоих друзей все, что в моих силах.

На сей раз Дар ответил не сразу. К тому времени, когда Крюгер узнал его достаточно хорошо, чтобы понять, как ужасно должны были звучать для аборигена эти слова, он уже забыл подробности разговора. По всей вероятности, он так никогда и не осознал, что чувствовал Дар в тот момент. Ответ был самый уклончивый, какой только удалось придумать маленькому пилоту:

— Я уверен, что все как-нибудь устроится.

Таким образом, основное недоразумение не только не удалось разрешить, напротив, оно еще более усугубилось, по крайней мере для одной из сторон.

Несмотря на это дружба между ними крепла. Во всяком случае, Крюгер был готов поклясться в этом; он знал свое отношение к Дару и имел достаточно случаев убедиться, что и Дар относится к нему не хуже. Один из таких случаев произошел еще в пути, когда они вышли на побережье — через несколько “лет” они все-таки вышли на побережье.

Джунгли немного поредели, все чаще стали появляться проплешины лавы и вулканического пепла. Очевидно, местные вулканы были действующими еще сравнительно недавно. Карабкаться здесь пришлось чаще. Ни один из склонов не превышал и сотни ярдов, но они подчас были весьма крутыми, ведь угол естественного откоса для рыхлого вулканического пепла составляет около тридцати градусов. Памятуя, о чем в свое время говорил Дар, Крюгер ожидал, что океан может появиться с минуты на минуту, и все же он застиг его врасплох.

Они вскарабкались на гребень одного из холмов, по виду ничем не отличающегося от других, и вышли на ровное место, с которого перед ними впервые открылся широкий, на много миль, обзор. Их взору предстала удивительная картина.

Впереди, по обе стороны от них, располагались две большие вулканические сопки ярдов по триста высотой. Между ними сверкало и искрилось поле интенсивной синевы, которое могло быть только огромной массой воды. Это был океан, к которому они стремились столь долго и упорно. И все же не он приковал к себе внимание путешественников. Несколько минут они стояли молча, уставившись на то, что лежало между ними и океаном, — в долине между вулканами и частично на склонах. Затем оба почти одновременно повернулись друг к другу и задали один и тот же вопрос:

— Это твой народ?

Строго говоря, никакого народа они не увидели, но было явное свидетельство того, что он существует. Города не возводятся сами собой, а то, что лежало между сопками, было городом в понимании как человека, так и обитателя Абьёрмена. Очень высоких зданий не было. От силы три или четыре этажа, если судить по расположению окон. Окна, по-видимому, были довольно большими, иначе их было бы трудно разглядеть на таком расстоянии, но они не были застеклены, так как не отражали света. Это, конечно, могло объясняться и случайностью, но уж слишком мала была вероятность, что из тысяч стекол, озаренных светом двух солнц, ни одно не отражало лучи в сторону путешественников.

Крюгер почти мгновенно сообразил, что если его представления о Даре правильны, такой город вряд ли может быть делом рук соплеменников пилота. И все же он ждал ответа. Молчание продолжалось несколько секунд; Дар также ждал ответа на свой вопрос. Крюгер ответил первым:

— Нет, этот город строил не мой народ. Я никогда раньше не видел его или что-либо на него похожее.

Дар воспринял это заявление с некоторым недоверием, но в свою очередь заявил, что ничего не знает об этом месте.

— Укрытия на полярной шапке находятся внизу, — сказал он. — Эти же построены на поверхности. Мой город, Кварр, тоже находится на поверхности, но форма и цвет зданий у нас совсем другие. Я тоже никогда не видел чего-либо, похожего на этот город.

Дар надеялся, что слово “тоже” не прозвучало слишком подчеркнуто.

— По-моему, город покинут. Пойдем осмотрим его.

И тут Дар в полной мере продемонстрировал дружеские чувства, которые он питал к человеческому существу. Ведь будь он один, он бы постарался обогнуть этот город так далеко, как только возможно. Слова Крюгера о том, что город покинут, не доставили ему желанного удовлетворения; Учителя хранили в тайне сведения о некоторых фазах существования этого огненного мира. Но несмотря на сомнения, граничившие со страхом, Дар Лан Ан не стал возражать против предложения Крюгера, и они двинулись к городу вниз по склону холма.

Однако прежде им пришлось пройти еще несколько миль через джунгли. Дар с интересом отметил про себя, что даже обычных шорохов лесного зверья не было слышно в зарослях. Крюгер, если и обратил на это внимание, не проронил ни слова. А может, он и не заметил, подумал Дар: он уже давно понял, что у него слух гораздо острее, чем у его приятеля-великана. Отсутствие диких животных могло, между прочим, означать, что город вовсе не покинут, как полагает Крюгер, и Дар взял арбалет на изготовку.

Впрочем, случая применить оружие так и не представилось. Они вышли из джунглей и остановились на краю пустыря шириной в несколько сотен ярдов, за которым возвышались первые здания. Остановившись, они внимательно оглядели их.

Они не заметили никакого движения, и даже чуткие уши Дара не уловили ничего подозрительного. Выждав несколько минут, Крюгер снова двинулся вперед. Он не оглянулся, не посмотрел, следует ли за ним Дар, но пилот не отставал; мысли, совершенно чуждые человеческому существу, теснились в его мозгу. Он все еще держал арбалет наготове. Если что-нибудь должно случиться, если его необъяснимое доверие к Нильсу Крюгеру будет обмануто, то пусть это случится сейчас, сию минуту. Но к его чести следует сказать, что оружие было направлено не на Крюгера.

Грунт под ногами неожиданно сменился твердой мостовой, и когти Дара слабо царапнули по ней. Как и здания, мостовая была сложена из квадратных, хорошо подогнанных лавовых блоков. Здания были не такие высокие, какими казались Крюгеру на расстоянии, то есть не высокие в абсолютном смысле; они имели по три-четыре этажа, как можно было судить по расположению окон, но высота каждого этажа не превышала полутора ярдов.

Здания эти трудно было назвать домами, по крайней мере с точки зрения Крюгера. Для этого они были слишком открыты. Более половины площади стен занимали незастекленные окна, а нижний этаж вообще, казалось, состоял из сплошных дверей. Да, они имели прочные крыши и могли, очевидно, служить известным укрытием от дождей, но этим их удобства в качестве жилья и ограничивались.

Сами двери, если их так можно было называть, производили весьма странное впечатление. Обследовав снаружи несколько зданий, Крюгер обнаружил, что уже не в состоянии определить, то ли двери, по очертаниям похожие на колокол, прорезаны в нижних этажах через каждые два-три фута, то ли наружные стены нижних этажей состоят из колонн необычной формы. Последнее предположение казалось более вероятным, ибо слово “дверь” мало подходило к проходу, ширина которого у основания чуть превышала ярд, высота едва доходила до четырех футов, а форма напоминала гауссову кривую.

Одно путешественники поняли очень скоро: оба говорили чистую правду, когда отрицали какую-либо связь с этим городом. Для Крюгера потолки были слишком низкими, что же касается Дара, то он хоть и мог без труда передвигаться в любом из помещений, однако двери предназначались явно не для таких, как он. Осознав это, Дар уже готов был разрядить арбалет, и все-таки окончательно не успокоился.

Крюгеру хотелось бы обследовать внутренние помещения какого-нибудь здания, но Дар предложил вначале осмотреть город. И они двинулись дальше по улице.

Улица вела к океану, но, по-видимому, не доходила до него. Планировка города отличалась замысловатостью; казалось, будто ни одна из улиц не пересекает его из конца в конец. Крюгер держал путь к морю, полагая, что самые большие и интересные здания должны располагаться вдоль набережной.

В какой-то степени он оказался прав. Город действительно простирался до самого океана, и чем дальше, тем внушительнее становились здания. Но самые большие здания находились не на берегу, а… на дне залива.

Крюгер не сразу осознал увиденное. Дар был поражен еще более; он уже склонялся к тому, чтобы поверить, что Крюгер не имеет никакого отношения к строителям города, но был совершенно уверен, что строители, как и Нильс, были огнепоклонниками — об этом свидетельствовало не только расположение самого города, но и строительный материал. Подобная гипотеза не очень-то согласовывалась со зданиями, возведенными, казалось, прямо под водой в полном пренебрежении к различиям между водой и воздухом. Дар знал об огне мало, но даже он понимал, что огонь и вода несовместимы. Он придвинулся ближе к своему приятелю-великану.

— Этот город древнее, чем я думал, — медленно произнес Крюгер. — Чтобы берег опустился или же уровень воды поднялся настолько, чтобы затопить эти здания, должно было пройти немало времени. Вряд ли можно говорить о внезапном толчке, в этом случае город был бы разрушен.

— Что же мы теперь намерены делать?

— Я бы все-таки хотел осмотреть один из домов изнутри. Вдруг удастся отыскать что-нибудь полезное, да и вообще мне любопытно.

Дар обнаружил, что, несмотря на груз восьмивековых традиций, ему тоже любопытно, и без возражений последовал за Крюгером, когда тот подошел к ближайшему зданию, опустился на четвереньки и прополз внутрь через один из проходов в стене. Внутри Дар смог выпрямиться, и над его макушкой еще оставался значительный просвет; он свободно прошелся по помещению, тогда как Крюгер некоторое время оставался на коленях.

Открытая структура внешней стены имела то преимущество, что пропускала много света, и тем не менее здесь было мало такого, чего бы они уже не видели, заглядывая с улицы. Да и смотреть было почти не на что. Комната — или зал футов пятнадцати шириной — тянулась во всю длину здания параллельно улице; обстановки не было. Во внутренней стене прохода имелись двери, по форме и размерам точно такие же, как и те, что вели с улицы; правда, их здесь было не так много. Крюгер выбрал наудачу одну и прополз в нее. Дар последовал за ним.

Помещение, в которое они попали, также узкое и длинное, тянулось наискосок к улице. Дверь находилась в одном его конце, а в другом, примерно на фут от пола, возвышался какой-то помост. На полу в четырех местах весьма хаотично были расставлены куполообразные предметы с гофрированной поверхностью, что делало их похожими на перевернутые формочки для желе высотой примерно пол-ярда и таким же диаметром. Они были выполнены из какого-то светлого камня. Крюгер, упершись ногами в стену, едва мог сдвинуть с места один из них. Каково было их назначение — непонятно. С другими предметами обстановки дело обстояло проще: там было какое-то прямоугольное изделие из металла с выдвижными ящиками и еще зеркально гладкая поверхность из превосходно отполированного обсидиана, вделанная в одну из стен. Зеркало, если только это было зеркало, по размерам и форме не отличалось от дверей.

Выдвижные ящики бюро или шкафа — или как его там назвать — запирались простыми щеколдами. Верхний ящик был пуст, зато следующий был чуть ли не доверху набит металлическими предметами, из которых половина предназначалась для неизвестных целей, а другая половина вполне могла сойти за чертежные принадлежности. Там были циркуль, пластина с насечками, полукруглый транспортир, размеченный глубоко врезанными в металл штрихами на восемнадцать делений, и несколько инструментов явно для резания и гравирования. Один из них, похожий на обоюдоострый скальпель с довольно длинной рукоятью, Крюгер показал Дару и предложил взять с собой. Дар все время пользовался ножом Крюгера для разрезания мяса, с тех пор как оценил преимущества стального лезвия. Рукоять по форме не совсем подходила для руки Дара, но и у ножа Крюгера она была не лучше, а тут его по крайней мере устраивал размер.

Продолжая осмотр, они наткнулись на торчащую из стены трубку с подобием газовой горелки на конце. Крюгер решил, что это приспособление для газового освещения.

На площадке в глубине комнаты имелось два неглубоких тазообразных углубления около четырех футов в диаметре. Крюгер в первый момент принял их за вазы для цветов либо ванны. Однако, подойдя ближе, он почувствовал жар. Он и так все время с головы до ног был мокрым от пота, поэтому он поначалу решил, что ему показалось, но, коснувшись стены, с испуганным криком отдернул руку: поверхность была обжигающе горяча.

Только огромным усилием воли Дар не впал в панику. Он не желал иметь никакого дела с источниками тепла, искусственными или природными, и он отступил к дверям, так что Крюгеру пришлось закончить осмотр одному. Это потребовало некоторого времени, ибо едва он решил, что смотреть больше нечего, как взгляд его упал на небольшую металлическую пластину, вделанную в пол. Она казалась совершенно гладкой, но при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что по краям ее имеются два крошечных углубления.

Крюгер вернулся к выдвижному ящику с инструментами, извлек циркуль и, вставив его острия в углубления, ухитрился подцепить и приподнять пластину. Он не слишком осторожничал, но на металлической поверхности не осталось ни царапины. Впрочем, Нильс не сразу обратил на это внимание.

Несколько секунд он молча разглядывал тусклую пластинку с двумя маленькими дырочками, а затем снова принялся за работу, орудуя импровизированным рычагом. Через несколько минут пластинка отскочила. Под ней оказалось именно то, что ожидал увидеть Нильс: две серебристые проволочки, изолированные черным гибким покрытием и подсоединенные к металлическим трубочкам. Конечно, инопланетная техника могла сильно отличаться от земной, но, по мнению Крюгера, перед ним была обычная штепсельная розетка, предназначенная для подачи электрического тока в любую точку по желанию обитателей комнаты.

Немелодично насвистывая, он глядел то на серебряные проволочки, то на трубку с насадкой, торчащую из стены, то вновь на проволочки. Затем вставил пластинку на место и, к огромному облегчению Дара, покинул комнату.

Все увиденное не испугало, но глубоко поразило Крюгера. Отлично сохранившийся город, правда, в настоящее время без единого жителя (он был покинут, очевидно, совсем недавно), и тем не менее большей своей частью погруженный в океан (а это требовало многовекового опускания суши), с домами, оборудованными одновременно и газовым освещением, и электричеством.

Дар тоже был не в состоянии разрешить эту проблему. Он безоговорочно принял аргументацию Нильса по всем пунктам, кроме вопроса о газе и электричестве, — здесь он пожелал получить квалифицированную консультацию. Крюгер как мог объяснил ему, пока они отдыхали в затемненном зале у выхода из здания. Тиир в это время находился в максимальной близости, и продолжать поход все равно было невозможно. Дар с завидной легкостью усвоил, что газовый свет — одна из форм огня, и поспешно перевел разговор на электричество. Крюгер не ожидал, что ему удастся дать сколько-нибудь доступное толкование, и был приятно удивлен, обнаружив, что Дар, по-видимому, вполне его понимает. Разумеется, объяснение длилось долго, но к тому времени, когда Тиир снова опустился на холмы, Нильс был почти убежден, что объяснения его нашли благодатную почву.

Затем, естественно, возник вопрос: что им со всем этим делать? По мнению Крюгера, самое правильное — обследовать по крайней мере еще одно или два здания, чтобы убедиться, насколько они типичны; тогда в их распоряжении будет вполне достоверная информация, которую Дар сможет передать соплеменникам. Надежды Крюгера на то, что ему в свою очередь удастся поделиться ею с землянами, были куда скромнее, но это вовсе не значило, что он от них отказывался.

Перед Даром стояла более серьезная проблема. Конечно, он тоже был заинтересован; ему бы очень хотелось привести в этот город отряд соплеменников, и, быть может, кого-нибудь из Учителей, чтобы они узнали об электричестве, о котором рассказывал Крюгер. Но в то же время факт оставался фактом: он нарушил жесткие древние инструкции — не просто приказы Учителей, но и заветы, запечатленные в книгах еще в те времена, когда его народа не было на свете, — запрещающие иметь дело с огнем. Несомненно, строители этого города, кем бы они ни были, никогда не слыхали об этих законах. Что будет, когда он представит в Ледяную Крепость полный отчет обо всем виденном? Пошлют ли сюда экспедицию или накажут его? Разумеется, все это касалось лично его; спросить совета у Крюгера он не мог. Человеческое существо тоже, очевидно, не слыхало об этих законах, но его вряд ли за это можно осуждать; оно воспитано совершенно по-другому.

Впрочем, вопрос о том, что делать с полученной информацией, стоял особо, а пока они, по-видимому, имели возможность узнать еще кое-что. Поэтому Дар последовал за Крюгером и еще несколько часов потратил на доскональный осмотр зданий.

Здешние здания отличались друг от друга примерно так же, как дома в любом земном городе, но различия эти не были особенно заметными. Диковинное сочетание газовых трубок с электропроводкой встречалось везде. Дар отметил, что трубки имелись только во внутренних помещениях, тогда как выходы электросети чаще попадались во внешних залах и даже на внешних стенах. Можно было подумать, что у жителей города было какое-то предубеждение против использования электричества в целях освещения. Крюгер отверг предположение Дара, что они могли просто не додуматься до электрического света. По его мнению, всякий, кто сумел создать надежные источники электрического тока, питающие целый город, давно бы столкнулся хотя бы с идеей электрической дуги. Возможно, он был прав.

Хотя Тиир зашел не так давно, над городом, пока они занимались осмотром, пролилось несколько грозовых ливней. В тот момент, когда они решили, что насмотрелись достаточно и пора снова отправляться в путь, разразился новый ливень. Конечно, можно было идти и под дождем — Крюгер все равно был вечно мокрым от пота, — но ливень ухудшал видимость, и они решили переждать.

И на этот раз дождь продолжался не слишком долго; вскоре небо стало светлеть. Дар взвалил узел на плечи, и они двинулись в дорогу, хотя дождь еще продолжал хлестать. Струи бились о мостовую с таким шумом, что разговаривать было трудно, и ручьи с клокотанием катились под уклон, к океану, по лишенным сточных канав улицам. Может быть, именно поэтому чуткие уши Дара не предупредили их об опасности. Во всяком случае, впоследствии Дар ссылался именно на это.

Какова бы ни была причина, оба они до последнего момента не подозревали, что в городе есть еще кто-то. Их остановили сразу и словом и делом; им крикнули “Стой!”, и арбалетная стрела раскололась о мостовую прямо перед ними. Сообразив, что стрелу, должно быть, пустили откуда-то сверху, Дар и Крюгер торопливо зашарили глазами по крышам вокруг себя, но ничего не заметили.

Команда была дана на языке Дара, и отвечать взялся пилот. Подавляя желание взять на изготовку свой арбалет, он осведомился:

— Что вам надо?

— Вы пойдете с нами.

— Почему? — Крюгер понял достаточно, чтобы задать свой вопрос.

— Вы……… город.

Нильс уловил смысл только начала и конца фразы.

— Что им не нравится? — спросил он у Дара.

— Мы им не нравимся. Мы… Нам… Приходить в город было нехорошо.

— Почему?

— Они не говорят. — Дар не стал объяснять, что он, кажется, знает, в чем дело; времени для пространных объяснений не было.

— Ты хоть представляешь, кто это может быть?

— Представляю, но точно не знаю.

— Что, по-твоему, мы должны делать?

— Что они скажут. — Дар стоял посреди пустынной мостовой и не имел никакого желания вступать в арбалетную дуэль с хорошо укрывшимся противником, о численности которого он не имел представления. Но его мучил один вопрос:

— Что нам будет за то, что мы проникли в ваш город?

— Что скажут Учителя. Решаем не мы.

— А что делалось раньше?

— Уже много лет никто не оказывал Учителям неповиновения. Вначале, когда народ был молод, такое случалось; нарушители подвергались наказанию и больше никогда не осмеливались ослушаться.

— Ну, а если мы не знали, что оказываем неповиновение?

— Ты должен был знать; ты являешься личностью. Того, кто с тобой, возможно, простят. Это решат Учителя.

— Но я никогда не слыхал об этом городе; мои Учителя никогда не говорили мне о нем, и о нем нет упоминаний в книгах. Откуда же я мог знать?

— У тебя, должно быть, очень глупые Учителя. Может быть, тебя и нельзя за это винить.

Дар был так возмущен, что решился на ответное оскорбление, которое Крюгер непременно бы пресек, если бы успевал следить за разговором.

— Разве я из вашего города?

— Нет.

— Ваши Учителя говорили вам о моем городе?

— Нет.

— Значит, на Абьёрмене две компании глупых Учителей.

Если бы Крюгер понял, о чем идет речь, он бы нисколько не удивился, получив в ответ град стрел, но ничего подобного не произошло. Невидимый собеседник просто вернулся к начальной теме разговора.

— Вы пойдете с нами без боя?

— Пойдем. — Дар ответил, более не советуясь с Крюгером. В конце концов, Нильс уже спрашивал у Дара, что они должны делать, следовательно, у него не было своего мнения.

Не успел Дар кончить, как из близлежащих зданий высыпало около пятидесяти двуногих существ. Крюгер воспринял их появление без особого удивления, но Дар был безмерно поражен тем обстоятельством, что физически противник ничем не отличался от него самого. Дару пришлось немало путешествовать; во время деловых полетов к Ледяной Крепости и в другие места он встречался с представителями своей расы из десятков городов, разбросанных по всему Абьёрмену, но никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь из них жил вне сферы влияния городов, управляемых Учителями (если не считать каких-то непойманных дикарей). Впрочем, против фактов не пойдешь; существа, обступившие его, были точными копиями обитателей любого из городов, где ему пришлось побывать. Даже кожаные ремни у них были такие же, как у него, а что касается арбалетов, которыми было вооружено большинство их них, то они словно бы вышли из мастерской Мерр Кра Лара в родном городе Кварре.

Тот, кто, по-видимому, был начальником, заговорил сразу же, как только подошел:

— Ты только что употребил слово, которое я никогда не слышал прежде. Что такое “книга”?

Крюгер не понял этого вопроса; Дар ни разу не заикнулся о том, что находится в узле, о котором он так заботится. Невежеству своего спутника-человека Дар, возможно, и не удивился бы, но чтобы о книгах никогда не слыхал представитель его собственной расы, — это было просто невероятно! Жизнь не может идти своим чередом без записей о прошлой жизни!

Оправившись от изумления, он попробовал объяснить, что такое письменность, но слушатель, как видно, был не способен усвоить и переварить полученные сведения. Силясь внести ясность, Дар извлек из узла одну из книг, раскрыл ее и сделал попытку объяснить значение отдельных букв, но это привело к совершенно неожиданному результату.

— Я не совсем понимаю, — сказал начальник, — зачем вам это, раз вы можете спросить у Учителя обо всем, что вам нужно знать. Возможно, наши Учителя знают, зачем это вам. Мы покажем им твои книги; дай их сюда.

Делать было нечего; один арбалет ничего не стоил против двух десятков. На мгновение у Дара мелькнула мысль попытаться совершить прорыв сквозь окружавший их отряд и засесть в укрытии в ближайшем здании, но он от нее отказался. Пока он жив, еще есть надежда вернуть книги.

— Я предпочел бы нести книги сам и самому показать их вашим Учителям, — произнес он.

— Нет никакой нужды вести тебя к ним, если только они не прикажут, — отозвался начальник. — А вот книги они непременно захотят посмотреть. Я пойду к ним, покажу книги и спрошу, что делать с вами.

— Но я хочу их видеть, мне надо объяснить, почему я не знал, что нарушаю ваш закон.

— Я сам передам им это. Закон ты нарушил, и твое желание не имеет никакого значения.

— А разве они не захотят увидеть моего спутника? Ты ведь сам сказал, что он не такой, как все.

— Да, его я возьму с собой.

— Тогда я тоже тебе понадоблюсь. Он плохо знает настоящую речь, а я выучил некоторые слова из его языка.

— Если Учителя захотят не только видеть его, но и говорить с ним и им понадобится твоя помощь, за тобой пошлют. — Начальник протянул руку, и Дар неохотно передал ему свой бесценный узел.

Прозвучала команда, и отряд двинулся в ту сторону, откуда шли Дар и Крюгер. Однако, выйдя на улицу, по которой путники направлялись к океану, отряд пересек ее и зашагал по направлению к склонам вулкана, обращенным к побережью, — того вулкана, что находился по левую руку, когда путники подходили к городу.

Вот когда Дар пожалел, что в свое время не выучил как следует язык Крюгера. Перед ним стояла задача вернуть книги и вырваться из плена, и чем скорее, тем лучше; если не удастся, то бежать без книг и сообщить в Ледяную Крепость, где они находятся. Сделать это следовало непременно в ближайшие двадцать лет; иного выхода не было. В случае удачи ему помог бы Нильс Крюгер. Однако в данный момент обсуждать с ним это ни в коем случае нельзя — пришлось бы употреблять слишком много слов, понятных противнику. Возможно, позже их оставят одних, если же нет, Дару придется обойтись тем жалким запасом английских слов, которым он владеет. Тут его осенило, и он обратился к Крюгеру по-английски:

— Нильс, говори, пока идем. На твоем языке. Все равно что.

Он не мог выразиться яснее; ему хотелось, чтобы Крюгер говорил обо всем, что им встречается по дороге, он надеялся, что смысл того или иного слова в ряду со словами, уже известными ему, окажется достаточно ясным и он ухватит его. Крюгер не понимал этого, но он видел, что у Дара что-то на уме, и постарался пойти ему навстречу. А как только он заговорил и именно о том, что больше всего интересовало Дара, дело сразу пошло на лад.

Такой метод вряд ли оказался бы плодотворным для человеческих существ, но при необыкновенной памяти Дара он мог кое-что дать. И все же запас слов маленького пилота пополнялся чрезвычайно медленно, и далеко не все слова были поняты им правильно.

А тем временем группа миновала вулкан, следуя по узкой полосе берега, покрытой слежавшимся пеплом. По другую сторону были джунгли, они спускались почти к самому океану отдельными скоплениями растительности, между которыми громоздились груды изверженных камней и блестели лавовые проплешины. Около двух часов отряд пробирался через эти участки, постепенно удаляясь от берега. Местность более не повышалась; они находились примерно на уровне моря, и Крюгер ожидал, что вот-вот перед ними окажется какое-нибудь болото. Вместо этого они вдруг вступили в полосу тумана.

Впервые на Абьёрмене Крюгер столкнулся с этим явлением, и оно его страшно удивило. Туман при такой жаре? И тем не менее вот они, ползущие клочья водяного пара, и чем дальше уходил отряд, тем их становилось больше и встречались они чаще. Юноша достаточно разбирался в физике, чтобы сообразить: либо что-то охлаждает почти насыщенный воздух, либо где-то поблизости имеется масса воды с температурой более высокой, нежели температура воздуха. И он не очень удивился, когда оправдалось второе предположение. По обеим сторонам тропы появились лужи, а затем отряд вступил на ровную площадку длиной в двести-триста ярдов, испещренную водоемами, над которыми поднимались плотные облака испарений. Некоторые водоемы яростно бурлили, гладкую поверхность других заливал яркий солнечный свет, но вода была горячая, по-видимому, во всех. Дар заметно нервничал — заметно для аборигенов; Крюгер все еще не разбирался во внешних проявлениях его чувств. Абориген, несший узел с книгами, полюбопытствовал:

— Твой спутник сказал тебе что-то неприятное?

— Нет, — отозвался Дар. — Но если здесь кто-то и нарушает законы, так это ваш отряд.

— Почему? Эти места для нас не запретны; нам указали здесь жить.

— Ваши Учителя?

— Разумеется.

— В этом пару?

— Это водяной пар; он никому не мешает. Гляди, твой приятель его не боится.

Крюгер шагнул к одному из водоемов — охрана насторожилась, но не помешала ему — и теперь внимательно всматривался в воду и в камни вокруг. До этой минуты ему ни разу не приходилось встречать на планете известняк, а здесь лужа была окружена бордюром из известнякового туфа, возвышавшимся фута на два над грунтом.

Закончив осмотр, Крюгер удовлетворенно кивнул. Затем он вернулся к отряду — охрана с поразительным терпением ждала, пока он завершит обследование, — и спросил того, кто нес узел:

— Как часто эти?…

У него не было слова для обозначения нужного глагола, и он просто вскинул вверх и развел в стороны руки, так что его поняли все, кроме Дара. Начальник без малейших колебаний ответил:

— По-разному. Иногда раз в два-три года, иногда двадцать или тридцать раз в год.

— Как высоко?

— Иногда просто выплескивается через край, иногда на высоту дерева. Много шума, много пара.

В том, что в вулканическом районе имеются гейзеры, не было, разумеется, ничего удивительного. Но Крюгер ранее полагал, что дикие и полуцивилизованные народы обычно избегают таких мест. Некоторое время он размышлял, к каким выводам об этих существах он может прийти на основании полученных ответов, пока с сожалением не признал, что никаких практических выводов сделать невозможно.

Путь их близился к концу. Они пересекли полосу гейзеров и по ту сторону джунглей увидели скопление построек, которое и было “городом” этого племени. Строения рассказали о племени гораздо больше, чем любые слова.

Это были примитивные хижины, крытые тростником, посолиднее шалашей, которые некогда сооружал Крюгер в летнее время, но куда более жалкие, чем африканские краали. На подходе к деревне начальник что-то крикнул, и все население высыпало из хижин встречать отряд.

В свое время Крюгер прочитал немало приключенческих романов и именно из них почерпнул большую долю сведений о жизни примитивных народов. Поэтому вид собравшейся толпы несколько смутил его. Все они были совершенно одинакового роста. В первый момент Нильс решил, что это все воины, а женщинам и детям строго приказано оставаться дома. У него немного отлегло от сердца, когда он заметил, что вооружены только его пленители и Дар. Прошло какое-то время, и его стало угнетать молчание толпы. По логике вещей им следовало забросать отряд вопросами о пленниках; вместо этого они просто таращили на Крюгера глаза.

Первым нарушил молчание Дар, и не потому, что он завидовал вниманию, которое привлек к себе Крюгер, а потому, что его беспокоила судьба книг.

— Так когда же мы увидим этих ваших Учителей? — спросил он.

Глаза того, что нес узел, вывернулись на него.

— Когда они скажут. Прежде всего мы намерены поесть, но пока готовят пишу, я доложу им о вашем возвращении.

Кто-то из толпы вмешался:

— Уже доложили; мы слышали, как вы подходили, и по голосу чужака поняли, что вы сделали свое дело.

Крюгер уловил смысл этой фразы; теперь он понял, почему жители деревни удивлены их появлением меньше, чем можно было ожидать. Отряд, видимо, послали, чтобы захватить чужаков; его и Дара, верно, заметили, когда они шли к городу через поляну. По времени все совпадало.

— Учитель, который отвечал, сказал, что отряду и пленникам можно поесть, а потом велел обоих пленников привезти к нему.

Ни Крюгер, ни Дар не возразили, хотя Нильса, как всегда, смутил вопрос о пище.

Часть пищи, та, что подали вначале, оказалась растениями; их внесли в огромных корзинах, которые поставили прямо на землю. Все расселись вокруг корзин и занялись едой, так что Крюгеру было нетрудно выбирать то, что он уже знал и что, по его мнению, было безопасно. Тем временем многие жители деревни отправились к гейзерам с другими корзинами, наполненными кусками мяса. Затем они вернулись и заменили этими корзинами опустевшие вместилища. К своему величайшему изумлению, Крюгер обнаружил, что мясо — горячее, такое горячее, что в руки не возьмешь. По-видимому, оно было сварено в одном из гейзеров.

Оба путника все еще были голодны, но, памятуя о неудачном эксперименте Крюгера, ни один из них не осмелился попробовать мясо. Они угрюмо наблюдали, как жители деревни уплетают его за обе щеки, как вдруг Нильса осенило.

— Дар, этот народ — такой же, как ты. Ты видишь, вареное мясо им не вредит; так поешь хотя бы ты. Одному из нас следует поддерживать свои силы.

И хотя Дар испытывал некоторое сомнение по поводу своего сродства с жителями деревни, последнее соображение затронуло его чувство долга. После непродолжительной борьбы с собственной совестью он признал, что Крюгер прав. Смущение, с которым он приступил к трапезе, было сразу же замечено окружающими и вызвало, казалось, не меньшее удивление, нежели внешний вид человека.

В конце концов Дара спросили, в чем дело, и когда он поведал о несчастливом опыте Крюгера с жареным мясом, все с удивлением уставились на юношу.

— Не понимаю, как такое могло случиться, — заявил один из жителей деревни. — Мы всегда готовим мясо; таков обычай. Возможно, твой друг воспользовался водой из отравленного источника.

— Он вообще не пользовался водой. Там была только река с холодной водой, а воду нам было держать не в чем, — во всяком случае, у нас не было вместительных сосудов.

— Как же в таком случае он готовил мясо?

— Держал мясо на огне.

Едва он произнес слово “огонь”, как все разом заговорили; Дар уже решил, что ему наконец-то удалось вызвать у этого народа разумную реакцию, но тут же обнаружил, что его просто не поняли.

— Этот огонь был недалеко отсюда? — спросили его. — Учителя приказывают нам сообщать, как только начинают действовать какие-нибудь другие вулканы, помимо тех, что находятся неподалеку от Великого Города.

— Это не вулкан. Он сделал огонь сам.

Все вновь уставились на Крюгера, и воцарилась тишина. Никто не переспросил Дара; средний абьёрменец слишком уверен в собственном слухе и памяти, чтобы вообразить, будто он мог превратно понять столь простую фразу. Но Дар очень ясно почувствовал недоверие собравшихся и готов был биться об заклад на свои драгоценные книги, что знает, каков будет следующий вопрос. И он оказался бы в выигрыше.

— Как он это сделал? На вид он странный, но не могучий.

Последнее слово не обязательно означало физическую мощь; этим обобщающим термином они пользовались, говоря о любых дарованиях.

— У него есть такое приспособление, что, если его потрогать по-особому, появляется маленький огонек. Этим огоньком он зажигает кусочки дерева, а когда они загораются, он использует их для того, чтобы зажечь большие куски.

Спрашивающий усомнился, большинство остальных — тоже. Под одобрительный ропот он произнес:

— Я должен это видеть.

Дар с трудом удержался от того, что люди называют улыбкой.

— А ваши Учителя согласны подождать, пока он вам показывает, или лучше им тоже показать эту штуку?

Этот вопрос вызвал оживленную дискуссию среди жителей деревни. В результате один из них поспешил к маленькой хижине, расположенной на окраине поселка. Дар с интересом следил за тем, как он исчез в хижине, и попытался прислушаться к доносившимся оттуда неясным голосам. Но он ничего не разобрал, и ему оставалось только ждать, пока вернется посыльный.

— Учитель велел принести дерево, сколько потребуется чужаку. Он хочет видеть, как разводят огонь.

Аборигены мигом рассыпались по хижинам, а Дар тем временем растолковал Крюгеру, о чем шла речь. К тому моменту, когда он кончил, дерево уже несли отовсюду.

Ни единого сучка не принесли прямо из джунглей; очевидно, оно был нарублено раньше и сохло в хижинах. Судя по форме (а кроме того, учитывая образ мышления аборигенов), собирали это дерево не на дрова, а для каких-то других целей. Впрочем, дерево есть дерево. Крюгер выбрал несколько сучьев, настрогал своим ножом лучины, затем поднял охапку побольше и встал, всем своим видом показывая, что он готов. Дар двинулся было к маленькой хижине, куда бегал посыльный, но его тотчас же остановили:

— Не туда, незнакомец!

— А разве ваши Учителя не там?

— В этом шалашике? Разумеется, нет. Они там говорят, это верно, но они пожелали видеть тебя и твоего огнедельца. Ступай за мной.

Говоривший зашагал по тропе, которой они вступили в деревню, и пленники последовали за ним. Все остальные потянулись гуськом.

Утоптанная тропа вилась среди горячих ключей. Она привела их к огромному водоему, расположенному по другую сторону открытого участка. Видимо, этот водоем переполнялся чаще, чем остальные, а может, подземные источники, питавшие его, были богаче минеральными солями, только барьер известняка вокруг него достигал в высоту трех футов. Вода в нем яростно кипела.

Пространство вокруг было ровным, только на краю барьера одиноко возвышалась глыба известняка. Глыба эта, диаметром ярда в полтора, имела форму купола с уплощенной верхушкой и была примерно такой же высоты, что и барьер. Поверхность, весьма гладкую, испещряли глубокие отверстия.

Крюгер не обратил бы никакого внимания на странное сооружение, если бы не то обстоятельство, что именно здесь они остановились, а все население деревни собралось вокруг. Это заставило его приглядеться внимательнее, и он пришел к выводу, что перед ним образец довольно искусной каменной кладки. По-видимому, внутри находились Учителя; отверстия служили для наблюдения и вентиляции. Входа не было видно. Возможно, он находился с внутренней стороны барьера и потому его нельзя было увидеть снаружи, а возможно, вообще был где-то в отдалении и к нему вел туннель. Крюгер не удивился, когда из этого каменного холмика послышался голос.

— Кто ты такой?

Вопрос был задан не в пространство; грамматические особенности языка не оставляли сомнений, что адресован он именно Крюгеру. Мгновение юноша колебался, не очень уверенный, как ему следует отвечать; затем решил говорить правду.

— Я — Нильс Крюгер, ученик пилота с звездолета “Альфард”.

Ему пришлось переводить существительные, облекая их смысл в наиболее подходящие известные ему слова абьёрменского языка, но он остался весьма доволен собственным переводом. Однако следующий вопрос заставил его усомниться в правильности принятого решения.

— Когда ты умрешь?

Крюгер смешался. По всей видимости, этот простой и естественный вопрос имел своей единственной целью выяснить, как долго ему осталось жить, но он вдруг оказался не в состоянии на него ответить.

— Не знаю, — только и смог он произнести.

Последовало молчание, не менее длительное, чем пауза, вызванная его собственной растерянностью. Затем скрытый за камнем голос заговорил вновь; у Крюгера создалось впечатление, будто Учитель чем-то озадачен, но решил пока отложить разговор на эту тему.

— Говорят, ты умеешь делать огонь. Докажи свое умение.

Крюгер, понятия не имевший, что думает о нем невидимый собеседник, и чрезвычайно этим смущенный, повиновался. Дело оказалось несложным: дрова были сухие, к тому же Аррен давал достаточно света для солнечной батарейки. Сноп искр заставил ближайших к нему аборигенов испуганно попятиться, но Крюгер этого не заметил, как не замечал в свое время арбалета Дара. Стружки занялись мгновенно, и через минуту на скалистом грунте в нескольких ярдах от каменного укрытия Учителей уже пылал вполне приличный костер. Все это время вопросы следовали один за другим, и Крюгер с трудом успевал на них отвечать. Почему куски дерева сначала должны быть маленькими? Почему он отобрал дерево посуше? Откуда берутся искры? Отвечать было необычайно трудно. Крюгер оказался в положении студента, вынужденного читать институтский курс лекций по физике или химии на французском языке, который он изучал менее года. Костер уже догорал, а он все еще пытался изъясняться — как словами, так и жестами.

Существо в каменном укрытии удовлетворило наконец свой интерес к огню — вернее, к тому, что знал об огне Крюгер, — и перешло к проблеме, которая, по-видимому, интересовала его гораздо больше.

— Ты явился к нам из того мира, который движется вокруг Тиира, или из того, что кружит вокруг Аррена?

Дар просто не понял, о чем идет речь, но Крюгер понял отлично. Он был словно громом поражен, как, впрочем, любой другой человек на его месте, чья излюбленная теория в один прекрасный момент оказывается совершенно несостоятельной.

— Провалиться мне на месте, — пробормотал он, не в силах тут же придумать связный ответ.

— Что ты сказал?

Крюгер совершенно упустил из виду, что имеет дело с существами, обладающими отличным слухом.

— Это просто выражение удивления на моем языке, — торопливо ответил он. — Мне кажется, я не понял вашего вопроса.

— А мне кажется, ты понял.

И хотя в голосе вопрошающего не было ничего человеческого, мысленному взору Крюгера вдруг предстал строгий учитель по ту сторону барьера, и он решил по-прежнему быть с ним полностью откровенным.

— Нет, я не с Аррена; я даже не знаю, есть ли у него планеты, а у Тиира нет других планет, кроме этой. — Его собеседник воспринял новое слово без объяснений; видимо, смысл был понятен ему из контекста. — Мой мир кружится вокруг солнца, гораздо менее яркого, нежели Аррен, но куда более горячего, чем Тиир, а расстояние от него до этой системы я не могу выразить на вашем языке.

— Значит, есть другие солнца?

— Да.

— Зачем ты явился сюда?

— Мы исследовали… узнавали, каковы другие планеты и их солнца.

— Почему ты один?

Крюгер подробно рассказал, как он случайно свалился в скафандре в грязевое озеро, как его друзья пришли к естественному заключению, что он погиб, и как он спасся, зацепившись за случайно подвернувшийся древесный ствол.

— Когда вернется твой народ?

— Я вовсе не жду их назад. У них нет никаких оснований полагать, что этот мир обитаем; городов соплеменников Дара, о которых он мне рассказывал, мы не заметили, а деревню вашего народа вообще не разглядеть. Как бы то ни было, наш корабль находился в разведывательном рейсе, который продолжался довольно долго по вашему летосчислению, и может пройти еще столько же времени, прежде чем он вернется домой и будут изучены данные об этой системе. Но даже при этом условии я не вижу, к чему бы им сюда возвращаться; найдутся дела и поближе к дому.

— Значит, для твоего народа ты уже умер.

— Да, боюсь, что так.

— Ты знаешь, как действуют ваши летающие корабли?

Крюгер заколебался, но вовремя вспомнил, что уже назвал себя учеником пилота.

— Да, я знаю, какие силы их движут, и знаю их технику.

— Почему же в таком случае ты не построил корабль и не вернулся домой?

— Знание и умение — разные вещи. Я, например, знаю, как возник этот мир, но я бы не смог создать его своими руками.

— Почему тебя сопровождает тот, кого ты зовешь Даром?

— Я встретился с ним. Двоим легче, чем одному. И потом, я искал на этой планете место, где было бы достаточно прохладно для человеческого существа, а он рассказал мне о полярной шапке, к которой направлялся. Для меня этого было достаточно.

— А что ты собирался делать среди его соплеменников, если бы встретился с ними на этой самой полярной шапке?

— Наверное, попытался бы ужиться с ними. В каком-то смысле они были бы для меня единственным народом; если бы они позволили, я бы относился к ним, как к своему народу.

Последовала пауза, словно скрытые под камнем Учителя совещались или раздумывали. Затем вопросы возобновились, но на сей раз они были обращены к Дар Лан Ану.

Он ответил, что является пилотом и обычно совершает рейсы между Кварром и Ледяной Крепостью. Его спросили о местоположении города, и ему пришлось рассказать весьма подробно. Кто знает, то ли Учителя действительно пребывали в неведении, то ли испытывали правдивость Дара.

Ни слова не было сказано о принадлежности Дара к этой планете, и по мере того, как продолжался допрос, недоумение Крюгера все возрастало. Ему и раньше приходила в голову мысль, что, поскольку Дар совершенно очевидно принадлежит к той же расе, что и пленивший их народец, они тоже, видимо, пришельцы из иного мира. Правда, в таком случае непонятно, почему они живут чуть ли не дикарями, но, возможно, они оказались здесь в результате крушения своего корабля. Эта версия объясняла, почему Учителя интересовались способностью Крюгера построить космический аппарат. По правде говоря, эта версия объясняла вообще все, кроме разве того, почему Учителя сидели в укрытии.

— Что такое “книги”, которые ты нес и о которых ты так беспокоишься?

Этот вопрос мгновенно вернул задумавшегося Крюгера к действительности. Он и сам давно хотел спросить об этом.

— Это записи о том, что узнали и сделали за свою жизнь мои соплеменники. Записи, которые оставили нам те, кто жил до нас, давно уже нами изучены и возвращены в хранилища Крепости, однако существует закон, по которому каждый народ должен создавать свои книги, и книги эти тоже должны быть сохранены, как и те, что созданы раньше.

— Понимаю. Интересная мысль; в положенное время мы ее рассмотрим. Теперь о другом: у некоторых наших соплеменников создалось впечатление, будто ты считаешь, что иметь дело с огнем — преступление. Это правда?

— Да.

— Почему?

— Так говорят наши Учителя, да и древние книги свидетельствуют о том же.

— Они говорят, что огонь убьет вас?

— Да, но это еще не все. Быть убитым — это одно, все мы умрем в надлежащее время. Но тут, видимо, что-то похуже. Я понимаю это так: когда умираешь от огня, становишься еще более мертвым. Или что-то в этом роде. Ни Учителя, ни книги не дают ясных указаний.

— И все же ты водишься с этим существом, которое делает огонь, когда только захочет.

— Вначале мне это было неприятно, но я решил, что, поскольку это не настоящая личность, у него должна быть и совсем иная система законов. Я не сомневался, что информация, которую я принесу о нем моему народу в Ледяную Крепость, перевесит любые совершенные мною проступки. А кроме того, я всегда держался от огня как можно дальше.

Вновь наступила продолжительная пауза, а когда Учитель заговорил опять, тон его и слова были исполнены благорасположения.

— Вы оба дали много сведений, говорили охотно и были нам полезны. Мы ценим это и благодарим вас. На некоторое время вы останетесь здесь. За вами присмотрят, напоят, накормят. Боюсь, что сейчас мы еще не имеем возможности предоставить пришельцу прохладу, к которой он так стремится, но со временем можно будет устроить и это. Положите книги и зажигательное устройство на камень, и пусть все уйдут.

Миновал период, когда частые дожди сменялись солнечным светом, ненадолго вернулся и вновь скрылся Тиир. К этому времени у обоих путников сложилось мнение, что Учителя захватившего их племени доброжелательны, но весьма упрямы. Их слова не расходились с делом. К несчастью, они сказали, чтобы Нильс Крюгер и Дар Лан Ан всегда находились под рукой для бесед, и жители деревни, слепо им повиновавшиеся, в точности выполняли это указание.

Их трудно было назвать пленниками в полном смысле слова. Они могли бродить где хотели, по деревне и в ее ближайших окрестностях; им запрещалось только заходить в хижину, куда жители ходили разговаривать с Учителями. Более того, когда эти невидимые существа узнали о часах Крюгера (а это случилось во время второй беседы), они весьма любезно согласились, что Дару и Крюгеру незачем оставаться все время поблизости при условии, если они будут возвращаться через определенные интервалы, которые тут же на месте и были определены по взаимному соглашению. Здесь, как понял Крюгер, действовал тонкий психологический расчет. В той же беседе Дару дали понять, что книги вскоре будут ему возвращены, хотя когда именно — оставалось неясным. “В настоящее время мы изучаем их с большим интересом”. Любопытно, отметил Крюгер, что при этом от Дара не потребовали уроков азбуки. Но — и это было самым важным — теперь Дар был прикован к деревне своим обещанием надежнее, чем стальными цепями. Он даже решительно отказался обсуждать проекты, которые предусматривали бы уход из деревни без драгоценных книг.

Скорее с точки зрения заимствования опыта, а не почему-либо еще, Крюгер однажды спросил, распространяется ли на пленников закон деревни, запрещающий посещение города. Он ожидал резкой отповеди и был приятно удивлен, когда им разрешили ходить в город при условии, что они оттуда ничего не возьмут и не сломают. Он умолчал о ноже, в свое время присвоенном Даром, и с легким сердцем дал требуемое обещание.

Дара удивило подобное решение Учителей; ему казалось несколько странным, что пленникам разрешают то, в чем отказывают пленителям. Однако никто из жителей не проявил к ним неприязни, и в конце концов они пришли к заключению, что для этого народа слово Учителей является абсолютным и непререкаемым.

Несколько раз они пользовались полученным разрешением, но не нашли в городе ничего, что бы заинтересовало их, как при первом осмотре. Крюгер предпринял тщательные поиски силовой установки, питающей городскую электросеть, но так и не нашел. Это его огорчило; ему очень хотелось узнать, какими источниками энергии пользовались строители города.

Учителя никогда не проверяли, точно ли они выполняют поставленное им условие, но однажды, во время очередной беседы, пленникам пришлось пережить несколько неприятных минут.

— Дар, — произнес Учитель, — из какого материала сделаны пряжки твоих ремней?

Пилота этот вопрос, по-видимому, ничуть не обеспокоил, но Крюгер насторожился и торопливо сказал:

— Они были на нем еще до того, как мы сюда пришли; они не из города.

— Это мы понимаем, — сказал Учитель. — Но мы хотели узнать не об этом. Так как же, Дар?

— Они из железа, — честно ответил тот.

— Так мы и думали. А не можешь ли ты объяснить, откуда могли появиться подобные предметы у личности, которой запрещено иметь дело с огнем и чей народ живет по тому же закону?

— Я могу сказать, но не могу объяснить, — поправил его педантичный Дар. — Множество вещей из такого же материала мы обнаружили неподалеку от города и в самом городе, когда мы только начали жить. Мы взяли, что нам хотелось, никто не запрещал нам этого. Я и не подозревал, что железо имеет какое-нибудь отношению к огню. — Он смущенно взглянул на пряжки.

На этом разговор закончился, вернее, он был прерван самым неожиданным образом. Один из гейзеров неподалеку от того места, где сидели пленники, избрал именно этот момент, чтобы освободиться от излишков своей энергии, и принялся выбрасывать огромные массы кипящей воды. Дар и Крюгер не стали тратить времени на прощальные приветствия; они кинулись прочь со всей быстротой, какую допускали затянувшие все вокруг облака пара.

Дважды Крюгер падал, споткнувшись о неровности грунта; оба раза он вскакивал на ноги, когда вода уже настигала его. Целую вечность, как им показалось, а на самом деле — менее минуты, они не думали ни о чем, кроме спасения.

Очутившись в безопасности, вне пределов извержения, они остановились. Им обоим пришла в голову одна и та же мысль, но на сей раз уже не о собственной безопасности. И еще долго после того, как рассеялись облака пара, они оставались на месте и выжидали в надежде хоть разок увидеть Учителей, которые, по логике вещей, должны были удирать во все лопатки, как и они. Однако, несмотря на все старания, они не заметили никакого движения и, когда воздух очистился совершенно, увидели, что каменный купол по-прежнему стоит на месте и поблизости от него никого и ничего нет. Тогда они вернулись назад и обошли водоем, возле которого он находился, стремясь осмотреть купол со всех сторон, ибо сейчас было самое время обнаружить вход, но ничего не нашли.

Когда после этого происшествия они снова явились к куполу, то были несколько удивлены: беседа возобновилась, словно ничего и не произошло. Крюгеру очень хотелось спросить, как Учителям удалось спастись, но он так и не смог заставить себя заговорить на эту тему.

К этому времени он уже немало рассказал о своем народе; Дар — тоже. Крюгер успешно осваивал язык, гораздо успешнее, чем во время своих прежних бесед с Даром.

Что же касается Дара, то, хотя его познания в астрономии были весьма ограниченны, он все же понял, что Крюгер не принадлежит к числу жителей вулканических районов. А Нильс так и не разобрался, кто такие Дар и жители деревни — аборигены этой планеты или пришельцы. Учителя всегда ловко уклонялись от прямых ответов на этот вопрос, ничто, казалось бы, не опровергало первоначального предположения юноши о том, что они такие же пришельцы, как и он сам.

Их времяпрепровождение не ограничивалось только исследованиями и беседами. Несколько раз ровное течение жизни нарушалось. Как-то Крюгер провалился в замаскированную яму, видимо, ловушку для диких зверей; и только то обстоятельство, что она, судя по всему, предназначалась для очень крупной добычи, спасло его от заостренного кола. В другой раз, выходя из здания, расположенного на окраине города довольно высоко на склоне одного из вулканов, Крюгер и Дар едва не стали жертвами лавины вулканического пепла, подмытого, вероятно, недавними дождями. В последний момент они успели юркнуть обратно в здание, а потом целую вечность — как показалось Крюгеру — блуждали по этому строению в поисках запасного выхода, ибо двери, выходившие на склон, были полностью завалены.

Несколько раз Дар возобновлял свои просьбы о возврате книг; его время истекало — и во многих отношениях. Но Учителя продолжали изучать конфискованные тома и потому никак не могли дать вразумительный ответ, когда смогут вернуть книги.

Не однажды, когда они оставались одни, Крюгер предлагал не возвращаться в деревню, а двинуться к Ледяной Крепости и затем вернуться с достаточным подкреплением, чтобы вынудить Учителей вернуть собственность Дара. Но пилот решительно отказывался. И только под давлением обстоятельств он был вынужден отступить от своего решения.

Они обследовали большую часть города, обращенную к деревне, но почти ничего не знали о дальних его районах. И когда они уже отчаялись найти что-нибудь новенькое, когда даже Крюгеру надоело блуждать среди пустынных зданий, Дар неожиданно заметил, что одна из улиц на дальней окраине тянется вокруг второго вулкана, куда они еще ни разу не доходили. С берега эта улица была не заметна; Дар увидел ее, находясь на склоне первой сопки, неподалеку от того места, где их едва не засыпало. Они решили, не откладывая, обследовать эту улицу.

Потребовалось немало времени, чтобы спуститься с одного вулкана, пересечь равнинную часть города и взобраться на склон другого, к той точке, откуда, как подсказывала память Дара, начиналась заинтересовавшая их улица. Когда они наконец добрались до нее, стало ясно: на очередную беседу с Учителями они наверняка опоздают. Они всегда были очень пунктуальны, ибо сознавали, что от этого в известной степени зависит их свобода, но на сей раз решили рискнуть.

Вначале улица отлого поднималась по склону, обращенному к океану. Снизу невозможно было определить, поднимается ли она к вершине зигзагообразно или вьется вокруг сопки спиралью. Вскоре они убедились в справедливости второго предположения.

Они устремились к вершине в надежде получить более полное представление о рельефе местности. Дар никак не мог понять, какой смысл строить дороги, ведущие к горным вершинам, но решил воздержаться и до поры до времени не высказывать своего мнения.

— Все равно, — заявил он, — если ты действительно хочешь добраться туда, совершенно незачем идти по дороге. Нам не впервые карабкаться по склонам.

— Да, но кто знает, с чем мы можем столкнуться на этом склоне. Вспомни, что произошло на той стороне города. Нам не поздоровится, если начнется новый оползень, а спрятаться будет негде.

— По-моему, бояться нечего. Грунт на этой сопке гораздо прочнее, чем там, и я не заметил здесь никаких признаков недавних обвалов.

— Ну, на той сопке я их тоже не замечал… И потом здесь, наверное, никто еще не пытался лазить. Может, она только и ждет, когда мы ее потревожим.

Они могли бы и не спорить попусту: им так или иначе не удалось бы добраться до вершины. Когда исчезли из виду последние здания города, дорога выровнялась и оба путника двинулись по мощеному пути. Видимость отсюда была превосходная. Обернувшись, они увидели, что рисунок затопленных улиц отчетливо проглядывает сквозь прозрачную воду залива; можно было даже различить границы города, который некогда целиком находился на суше. Впереди на много миль тянулась почти прямая линия побережья.

В глубине материка, насколько хватало глаз, простирались джунгли. Даже с этой высоты невозможно было увидеть лавовое поле, где они встретились впервые. Пока им еще оставалось непонятным, для чего построена эта дорога; казалось, она не ведет никуда. С возрастающим любопытством они поспешили дальше.

Скрылся за склоном сопки залив; они прошли еще с полмили и вдруг оказались на краю кратера. Это было совершенной неожиданностью: только что по обе стороны от дороги под одним и тем же углом поднимался и уходил вниз склон сопки, и вдруг склон внизу исчез, а дорога побежала над жутким обрывом глубиной в добрую сотню ярдов. Ее ограждали тяжелые металлические перила. Путники приблизились к ним и заглянули вниз.

Кратер (если это был кратер) располагался не на вершине сопки, а на ее склоне; дорога проходила по верхнему его краю, и до вершины оставалось несколько сотен ярдов. Это не был кратер в обычном понимании этого слова; внутренние стены его были совершенно отвесные, и Крюгеру вначале показалось, что они очень тонкие. Внимательно приглядевшись, он заметил, что внутренняя стена провала сложена вовсе не из той породы, что склон вулкана, и только тогда до него дошло, что это — искусственное сооружение.

Стены, выполненные из бетона или из какого-то похожего на бетон материала, были обработаны инструментами. Дно в отличие от небольших кратеров не сходилось на конус, но в то же время и не было совершенно плоским. На дне поблескивало озерцо, и почти все пространство вокруг него было покрыто растительностью. Вдоль подножия бетонной стены тянулась неширокая площадка, лишенная растительности. Можно было разглядеть, что в стене на площадку открываются какие-то входы: то ли в пещеры, то ли в туннели. Оба исследователя, осененные единой мыслью, принялись искать спуск.

Однако на внутренних стенах не было ничего, что хотя бы отдаленно напоминало лестницу, поэтому единственно логичным им представлялось идти дальше по дороге: должна же она быть как-то связана с “ямой”. И действительно, дорога вскоре пошла под уклон. На самом крутом участке спуска длиной ярдов двести на гладкой до этого мостовой появилось подобие ступенек, очень узких и низеньких; возможно, это вообще была гофрировка, чтобы предотвращать скольжение.

Вскоре они достигли места, где вплотную у дороги, нависая над нею и над ямой, росли деревья. Они-то и помешали путникам разглядеть сверху, куда ведет дорога; как оказалось, из-за них не удалось также разглядеть множество построек, расположенных через равные промежутки внизу, на склоне. По стилю строения не отличались от зданий, которые они уже видели в городе, если не считать того, что все они были одноэтажными. Дар и Крюгер посовещались, стоит ли, не откладывая, обследовать здания или целесообразнее прежде выяснить, куда ведет дорога, а уж затем вернуться к зданиям (если будет время). Решили остановиться на втором варианте.

Впрочем, выяснить, куда ведет дорога, оказалось несложно. Еще ярдов двести внизу по склону, и она вывела на мощеную площадку, которую Крюгер сходу мысленно окрестил “автомобильной стоянкой”. После более детального осмотра он убедился, что ничего интересного здесь нет, и исследователи вернулись к зданиям. Стоило им войти в первое же здание, как Крюгер сразу же забыл о том, что они опоздали на обязательное свидание с Учителями.

Так вот где она, городская силовая установка, подумал он. Все электрические генераторы мало чем отличаются друг от друга, независимо от того, кто их строил и что приводит их в движение. Машины в первом здании были электрическими генераторами, в этом не приходилось сомневаться. Они были колоссальны, хотя Крюгер и не мог с уверенностью определить, достаточно ли они велики, чтобы питать целый город. Их огромные якоря были установлены на вертикальных осях, а источник механической энергии располагался, видимо, под грунтом. Сообразив это, Крюгер торопливо принялся искать, и вскоре его поиски увенчались успехом: он нашел наклонный ход, который, как он и ожидал, вел куда-то вниз.

Но ход этот был слишком узкий и низкий. Крюгеру пришлось бы ползти на четвереньках, а уклон был крутой. Даже если бы ему и удалось благополучно спуститься, обратный путь оказался бы очень трудным, а то и вовсе невозможным, ибо скат был покрыт гладким металлом, не дающим почти никакого трения. Дар находился в еще худшем положении; размеры хода мешали ему меньше, зато впервые его когти оказались менее пригодными для передвижения, чем башмаки Крюгера. В конце концов Крюгер решил, что осторожность — основа доблести, и отложил осмотр подземного этажа напоследок.

Время шло, осмотр прочих зданий оказался захватывающе интересным. В них размещалось самое разнообразное техническое оборудование; к разочарованию Крюгера, вся эта техника была слишком громоздкой, чтобы что-нибудь можно было взять с собой, но сомнений больше не оставалось: строители города принадлежали к необычайно высокоразвитой цивилизации. Генераторы и моторы, краны и механические станки рассказали все самое важное, что нужно было знать об этом народе, за одним, впрочем, исключением: что вынудило его уйти, покинуть свой город и свои машины? Будь это война, здесь все было бы разрушено; после эпидемии должны были остаться хоть какие-то скелеты, если только жители не были существами, подобными моллюскам. Крюгер вырос на Земле в первое десятилетие межзвездных перелетов, он готов был предположить все что угодно, но и ему не по душе была мысль о разумных моллюсках.

А кроме того, все здесь противоречило одно другому: наполовину затонувший город, покинутый, верно, столетия назад, — и в то же время лишь тонкий слой пыли на машинах, мостовые без единой травинки, прямые, без трещин стены с полностью сохранившейся облицовкой, прочная каменная кладка, за которой, видимо, тщательно следили до самого недавнего времени… Да и машины выглядели так, словно стоит их только вычистить и подвести к ним энергию, как они тут же заработают!

Возможно, когда-нибудь эти здания послужат настоящей школой, в которой любой компетентный археолог сможет узнать об их создателях практически все что угодно; кстати, один из домов почти наверняка был настоящей школой. В нем находился великолепный рельефный макет двух вулканов, города между ними, залива — хоть уровень воды не был обозначен совершенно — и гигантской ямы, возле которой стояло само это здание. Вдобавок имелись и модели многих машин, установленных в других зданиях. Наши исследователи провели бы в этом здании, вероятно, многие часы, если бы не одно обстоятельство.

Здесь тоже оказался ход, ведущий вниз с первого и единственного этажа; на сей раз он был достаточно велик и позволял Дару пройти, не сгибаясь. Уклон здесь тоже был не такой крутой, как в предыдущем случае, и пол оказался шероховатым, так что когти аборигена без труда могли отыскать в нем опору. Наконец, ход этот вел к яме. Сообразив все это, исследователи, не тратя времени попусту, двинулись вперед по отлогому спуску.

Специального освещения не было, но и рассеянного света вполне хватало. Некоторое время туннель тянулся без ответвлений; затем стали попадаться боковые проходы. Судя по эху, они вели в пустые помещения, но там было слишком темно и разглядеть что-нибудь не представлялось возможным. Неожиданно далеко впереди забрезжил слабый свет.

Впрочем, они не успели по-настоящему осознать это явление. В тот самый момент, когда Дар уловил свечение, позади раздался свистящий рев и их настигла внезапная волна жара. Они ринулись вперед — и тотчас рев смолк и жар исчез. Слабый ток воздуха, который они все время ощущали своими спинами, вынес на них облако пара и повлек его дальше по туннелю.

— Что за чертовщина?! — вырвалось у Крюгера.

— Опять гейзер? — Дар скорее спрашивал, чем отвечал.

— Очень уж кратковременный…

И Крюгер осторожно двинулся назад, к источнику рева и жара, готовый в случае необходимости тут же повернуться и бежать по направлению к яме.

Так и случилось. Все повторилось снова. После нескольких попыток им стало ясно, что бьющие поперек туннеля струи раскаленного пара включаются всякий раз в тот момент, когда кто-нибудь давит своим весом на участок пола ярдах в десяти от сопел, извергающих пар.

— Весьма интересно, — заключил Крюгер. — Скажи спасибо, что они установили эту штуку в целях предупреждения. Им ничего бы не стоило поставить реле прямо под этими распроклятыми трубами.

— Мне кажется, они стремились к тому, чтобы никто не мог выйти отсюда наружу, — добавил Дар. — Им было безразлично, попадет ли кто-нибудь или что-нибудь снаружи сюда. Мне чрезвычайно интересно, что может оказаться на выходе из туннеля. Твой нож при тебе, Нильс?

— Разумеется. И я готов следовать за тобою, о Робин Гуд!

Зарядив арбалет и выставил его перед собой, маленький абьёрменец зашагал под уклон, навстречу свету. Крюгер двинулся следом. И хотя оба они понимали, что весь этот шум помешал им проникнуть в кратер незамеченными, никто из них не высказывал этого соображения вслух.

Им не стоило беспокоиться. Они были даже разочарованы, когда после часа поисков на дне кратера им пришлось сделать вывод, что на этом ограниченном участке нет ни одного живого существа крупнее белки. Справедливости ради следует отметить, что при этом они ощутили облегчение, но, с другой стороны, назначение ловушки в туннеле представлялось теперь еще более непонятным. Они обсудили этот вопрос, пока отдыхали у водоема и ели дичину, которую добыл Дар.

— То, что мы не нашли здесь ничего живого, по-моему, вполне естественно, — заметил Крюгер. — Ведь город-то покинут. Но можно было ожидать, что здесь найдется хотя бы какой-нибудь скелет.

Дар поковырял когтем глинистую почву.

— Не уверен. Долго не держатся даже те кости, с которых начисто объедено все мясо, а уж кости, на которых осталось много мяса, исчезают совсем быстро. И все же можно рассчитывать, что в этих берлогах в стене, которые мы видели сверху, сохранились какие-нибудь следы обитания.

Эти “берлоги” они уже обследовали — в пустых бетонных пещерах не оказалось ни обитателей, ни другого выхода из кратера.

Крюгер был склонен посидеть и порассуждать о том, какое назначение мог иметь кратер в те дни, когда город был обитаем, но Дар подходил к вопросу с сугубо практической стороны.

— Сейчас нам неважно, кого они здесь держали: плохих соплеменников или плохих животных, — произнес он. — Беда в том, что здесь застряли мы. С голоду мы не погибнем: есть и пища и вода. Но мне осталось жить не так уж много лет, и я не желаю провести их в этом месте, да и книги мои далеко. Не лучше ли подумать, как нам отсюда выбраться?

— Пожалуй, — признался Крюгер. — Но все же, если бы мы знали, кого здесь держали, мы бы лучше представляли себе, с чего начать… Если бы знать, что это клетка для льва, нам бы по крайней мере было известно, что ее запоры предназначены для львов. А так…

— А так нам известно все про эти запоры, как ты их называешь. Стоит нам подняться по этому туннелю, как становится жарко. Я не очень ясно представляю себе, что случится, если я попаду под этот кипяток, но я склонен полагать, что Учителя не зря предостерегали меня от подобной опасности. И, как я заметил, даже тебе, хотя ты и не боишься огня, не очень-то хочется подставлять себя под эти трубы с паром.

— Ты прав. Я не боюсь огня, которым могу управлять, но тут совсем другое дело. Впрочем, погоди-ка… ты только что сказал… Когда мы шагаем по этому туннелю, мы наступаем на пусковую панель пола… Но ведь она расположена не прямо перед соплами? И она не подходит к ним слишком близко, иначе мы с тобой были бы сейчас в волдырях с головы до ног. Может, стоит попытаться перебежать через участок пола, который включает клапаны?

Дар усомнился.

— Что-то уж слишком просто, — сказал он. — Получается, будто здесь держали кого-то, кто просто боялся шума? Ведь если ты прав, больше бояться ему было нечего.

— А быть может, так оно и было, — возразил Крюгер. — Во всяком случае, рискнем.

На сей раз, когда они ступили на роковую панель пола, рев пара их не испугал. Крюгер, пока мог, двигался вперед, навстречу вихрям горячего газа, но затем вынужден был остановиться. Струи пара извергались из сопел на одной стороне коридора и, как правило, исчезали в более широких отдушинах на противоположной стороне. Клочья дымящегося тумана обволакивали Дара и Крюгера, но воздуха для дыхания хватало, и они стояли окутанные горячими облаками, и минуту за минутой выжидали на краю этого фонтана смерти.

В конце концов Крюгер был вынужден признать, что Дар оказался прав. Они стояли гораздо ближе к месту извержения, чем в тот момент, когда пар забил впервые, но теперь струи пара фонтанами устремлялись ввысь. Видимо, устройство было сложнее, чем полагал Крюгер.

Не исключено было и другое объяснение, но Крюгер не хотел на нем останавливаться. Он не знал, пришло ли оно в голову Дару, и не стал его об этом спрашивать, когда они вернулись на берег водоема.

— Как ты думаешь, годится эта ловушка для небольших животных, которых мы ели? — после долгого молчания спросил Дар.

— Понятия не имею, — сказал Крюгер. — И не вижу, чем это нам поможет, если это и так.

— Я тоже сначала так думал, но потом ты сказал одну вещь, и я стал вычислять, какой нужен вес, чтобы включить этот клапан. Мы уже убедились, что наш общий вес включает клапан; я думаю, твой вес отдельно тоже включает, но мы не знаем, включается ли клапан только от моего веса, и если да, то какой минимальный вес заставляет устройство срабатывать?

— Если его включает и твой вес, что нам толку знать все остальное?

— Но ведь нет никакой необходимости наваливаться всем весом на одно место. Можно уложить на пол ветки и бревна, так что мы…

Крюгер вскочил; заканчивать эту фразу не было нужды. На сей раз Дар двинулся вверх по туннелю первым, Крюгер следовал за ним на расстоянии нескольких шагов.

Рев пара оповестил их, что реле сработало. Крюгер замер на месте, и Дар, пятясь, вернулся к нему. Рев прекратился. Не оставалось сомнений: клапан включил именно Дар. Определить точное положение спусковой панели в темноте прохода было трудно. Дар долго переступал вперед и назад, пока наконец не нащупал край чувствительного участка с точностью до дюйма. После этого он обратился к своему спутнику:

— Нильс, если ты сходишь обратно на открытое место и отыщешь несколько обломков камня различного веса, мы сможем узнать чувствительность этого реле. Я останусь здесь и отмечу место.

— Ладно. — Крюгер понимал, что на уме у малыша, и повиновался без лишних слов.

Через пять минут он вернулся, держа в руках обломки лавы весом килограммов на двадцать — приблизительно столько же, сколько весил Дар. Они принялись накладывать камень за камнем на чувствительный участок пола и через несколько минут рева и тишины, сменявших друг друга, установили, что механизм действительно приводится в движение тяжестью и что требуется около пяти килограммов, чтобы открыть клапаны. Далее они выяснили, что эти пять килограммов действуют по всей ширине коридора на участке длиной по крайней мере футов в тридцать. Оказалось также, что простое разбрасывание камней по поверхности участка ни к чему не приводит, но, как только общий вес достигал пяти килограммов, пар начинал бить.

— Можно еще попробовать перебросить мост, — заметил Дар.

— Слишком много возни, — отозвался Крюгер с некоторой безнадежностью. — Ведь у нас всего два ножа, когда мы с этим управимся?

— Если ты сможешь придумать что-нибудь другое, я буду рад. А если нет, давай работать.

Как это нередко случалось, возразить Дару было трудно, и исследователи вернулись под открытое небо искать подходящий материал.

К сожалению, доводы Крюгера тоже были весьма резонны. У них было всего два ножа, и оба не слишком тяжелые. Как и на любой другой планете, деревья на Абьёрмене самые различные, но среди них нет ни одного с древесиной достаточно мягкой, чтобы его можно было повалить при помощи кинжальчика за полчаса и даже за полдня. Путешественники надеялись найти дерево достаточно толстое, чтобы оно не прогибалось под их тяжестью, и в то же время достаточно тонкое, чтобы его можно было срезать и перетащить. Роща на дне кратера была не очень велика, и они могли бы удовлетвориться меньшим, чем им хотелось: ни один из них не запомнил подходящего ствола во время осмотра местности накануне — тогда они думали совсем о другом.

Крюгер был по-прежнему настроен скептически. И не то, чтобы он был так уж ленив, но мысль атаковать с ножиком даже не слишком толстый ствол ему не улыбалась. Вероятно, именно подобные ситуации служили толчком к большей части открытий и изобретений за последние полмиллиона лет. Неудивительно, что во время поисков голова юноши была занята совсем другим. И неудивительно также, что некоторые факты, давно уже разложенные по полочкам в кладовой его памяти, вдруг слились воедино. Видимо, так рождаются идеи.

— Послушай, Дар, — сказал он неожиданно. — Раз город покинут и силовые установки, несомненно, выключены, откуда же берется пар? Я могу себе представить, что сохранилось и все еще действует простое устройство из рычага и клапана, но как насчет энергии?

— Пара вокруг много, — отозвался Дар. — Верно, им не пришлось копать слишком глубоко, чтобы добраться до огня, который питает эти вулканы или дает горячую воду жителям деревни.

Лицо Крюгера вытянулось, когда он понял, что до этого он мог бы додуматься и сам.

— Все равно, — сказал он, — по-моему, запас пара там ограничен. Давай наложим на спусковую панель камней и попробуем подождать, пока эта штука не истощится.

— Пару вышло уже довольно много, — сказал Дар с сомнением, — но что-то не видно признаков истощения. А впрочем, можно попытаться. Пусть груз лежит там, это нам не помешает. Пошли.

— Вдвоем идти незачем. Я скоро вернусь.

Крюгер возвратился в туннель и принялся катить один из обломков, которые они оставили на полу, по направлению к ловушке до тех пор, пока рев не оповестил его, что дело сделано; менее чем через две минуты он вновь присоединился к Дару.

По иронии судьбы, единственное дерево, которое подходило для их целей, оказалось от туннеля дальше всего. Но жаловаться было бесполезно, и они, вооружась своими маленькими ножами, приступили к работе. Древесина была помягче, чем у сосны, но все равно понадобилось немало времени, чтобы перепилить десятидюймовый ствол такими “инструментами”. Прежде чем дерево рухнуло, они несколько раз отдыхали и сделали перерыв, чтобы поохотиться и поесть.

Крона дерева напоминала многослойный зонтик, причем между слоями было расстояние до четырех-пяти футов. По замыслу друзей, на стволе следовало оставить несколько сучьев из самого нижнего слоя и из слоя, ближайшего к вершине, — они должны были служить “ножками”, которые будут удерживать ствол на весу над грунтом. Поначалу Крюгеру казалось, что работа займет целую вечность, но решимость и приобретенные навыки дали свои плоды, и через каких-нибудь двое-трое земных суток мост был готов. Оставалось только перетащить его к туннелю. Все это время рев пара не затихал ни на секунду; чтобы убедиться в том, что устройство действует исправно, не было даже нужды подниматься в туннель. Если звук и ослабевал, то это происходило так постепенно, что они за работой этого не замечали. И вдруг рев прекратился.

Это случилось как раз в тот момент, когда они начали тащить бревно к туннелю. Секунду эхо шипящего рева еще металось между стенами кратера, а затем наступила тишина. Крюгер и Дар поглядели друг на друга, а потом, ни слова не говоря, помчались к входу.

Дар добежал первым, хотя ноги у него были короче; подлесок на пути почти не мешал ему, тогда как Крюгеру с трудом приходилось продираться. По полу туннеля струилась горячая вода, видимо от пара, который на протяжении последних часов конденсировался на стенах и потолке. Дышать удавалось только благодаря сквозняку в кратере, видимость была слабая — в облаках тумана можно было видеть всего на расстоянии нескольких шагов. С трудом продвигались они вперед, по мере того как ветер разгонял пелену тумана, и наконец дошли до груды камней, оставленных неподалеку от спусковой панели. Дар намеревался двигаться дальше, но Крюгер удержал его.

— Постой минутку, давай-ка посмотрим, на месте ли камень, который я положил на панель. Может, его смыло потоком, он ведь был не очень тяжелый.

Как казалось Дару, чтобы сдвинуть с места шестикилограммовый булыжник, потребовалось бы что-нибудь посильнее этих струек, но он все же послушался Нильса. Через несколько секунд они убедились, что камень по-прежнему лежит на месте; очевидно, реле все еще находилось под давлением и извержение прекратилось по какой-то другой причине. Несколько неуверенно Крюгер двинулся вперед и остановился рядом с камнем. Ничего не произошло. Какое-то время Нильс и Дар задумчиво глядели друг на друга, думая об одном и том же.

Никто из них не знал тонкостей устройства, управляющего подачей пара. Оно могло быть оборудовано различными предохранителями, которые выключают его незадолго до полного истощения источника, и эти предохранители, возможно, перекрывались другими реле — на всякий случай. Беда в том, что его создатели не были ни людьми, ни, насколько можно судить, соплеменниками Дара; просто невозможно было догадаться, какое устройство они могли счесть целесообразным.

— Мне кажется, есть только один способ все выяснить, Дар. Лучше, если я пойду первым; я, вероятно, смогу выдержать небольшую порцию пара, если эта штука заработает, а вот что она сделает с тобой, неизвестно, если судить по тому, что говорили твои Учителя.

— Все это так, но мой вес меньше. Может, лучше, если вперед пойду я?

— А что толку? Если она не сработает от тебя, мы все равно не будем знать, сработает ли она от меня. Нет, ты оставайся и будь готов лететь ко мне со всех ног, если мне удастся пройти.

Дар не стал спорить и только помог своему великану-спутнику убедиться, что немногие вещи, которые тот нес на себе, пригнаны и привязаны достаточно надежно — никому из них не хотелось возвращаться, случись что-нибудь уронить. Когда с этим было покончено, Крюгер не стал терять времени; он бросился бежать вверх по туннелю со всей скоростью, на которую был способен.

Дар смотрел ему вслед, пока не уверился, что Нильс пробежал далеко за линию сопел; тогда побежал и он. Он нагнал Крюгера у выхода из туннеля, но они не остановились до тех пор, пока не выскочили из здания, в котором начинался проход. Ни звука не слышалось позади, как ни прислушивался Крюгер. Постепенно он отдышался и наконец произнес:

— Кажется, все в порядке. Что будем делать дальше? На беседу с этим Учителем там, в деревне, мы опоздали чуть ли не на полгода. Как ты полагаешь, сумеем мы убедить его, что наше опоздание было случайным, чтобы он не сердился на нас и отдал твои книги?

Дар подумал. Даже ему начали надоедать все эти отговорки на его просьбы вернуть книги. Поэтому слова Крюгера показались ему вполне справедливыми. Дар был достаточно честен, чтобы признаться самому себе: их опоздание не было таким уж случайным, им следовало вернуться в деревню задолго до того, как они попали в западню в кратере.

— Интересно, почему жители деревни не пришли за нами? — спросил он неожиданно. — Они ведь знали, где мы находимся, и, уж конечно, давно могли бы нас отыскать.

— Справедливое замечание, но я пока не знаю, как на него ответить. Вряд ли их испугал пар; они привыкли к гейзерам.

— А вдруг они знали, что мы попались в ловушку, и решили нас там оставить? Поисковый отряд мог услышать шум пара издалека, а чтобы проверить, там ли мы, им стоило только заглянуть через край кратера.

— Вполне возможно… Правда, ловушка настолько проста, из нее так легко выбраться, что вряд ли они могли предположить, будто мы останемся в ней навсегда. А если так, здесь кругом должны были бы установить стражу, они бы нас наверняка встретили прямо на выходе.

— Возможно, и был страж, да только один, который не знал, что этот шум может что-то обозначать… Они ведь могут предполагать, что источник пара неистощим; я бы на их месте именно так и думал. И он, видимо, только сейчас кинулся за подкреплением. Как-никак я вооружен, и он, верно, решил, что не стоит пытаться задержать нас в одиночку.

— Все это проверить очень трудно… разве что остаться и посмотреть, не появится ли здесь кто. Так как, будем ждать?

— Я думаю — нет. — Дар отвечал, все еще преодолевая внутреннее сопротивление. — Вероятно, ты во всем прав. Мы и так потеряли много времени, а у меня осталось всего шестнадцать лет. Давай-ка снова двинемся к Ледяной Крепости и будем надеяться, что еще успеем вернуться сюда с подкреплением и отобрать книги.

— Такое решение меня устраивает… и всегда устраивало. Мне надоела эта парилка; готов поклясться, что здесь с каждым годом становится все жарче. Пошли, и побыстрее.

Так они и сделали, и вскоре вулкан и город остались позади.

Идти берегом по плотному, слежавшемуся песку оказалось довольно легко, хотя полоса пляжа была очень узкой: у Абьёрмена не было достаточно массивной луны, которая вызывала бы заметные приливы, а те, что вызывались Тииром, здесь, по соседству с полюсом, можно было не принимать во внимание. Крюгер выразил опасение, не оставляют ли они на песке слишком отчетливые следы, но Дар напомнил ему, что, находясь в плену, они столько о себе порассказали, что их возможным преследователям и без следов известно, куда они направляются. Быстрота, только быстрота могла выручить беглецов.

В лесах, подступавших к побережью, было множество зверья, но ни одно животное, казалось, не выказывало перед путешественниками особого страха. Время от времени арбалет Дара сшибал очередную жертву, которую они тут же разделывали и поедали либо на ходу, либо на привалах перед сном.

Раз-другой в глубине материка мелькали верхушки вулканических сопок, но лишь однажды вулкан преградил им дорогу; пришлось затратить несколько часов, чтобы перебраться через небольшое поле лавы, некогда извергнутой в океан.

Побережье позади просматривалось на несколько миль, и время от времени Дар выворачивал назад один глаз, но видел только диких животных, совершенно равнодушных к путникам.

Так они шли и шли. Жара, как в парной, чередовалась с теплыми дождями, которые их ничуть не освежали. Изредка Крюгер останавливался, чтобы искупаться; и хотя вода в океане тоже была теплой, ему становилось легче, и он чувствовал, что игра стоила свеч. Впрочем, купался он лишь тогда, когда Дар собирался отдохнуть — сам абьёрменец в купаниях не нуждался и вообще, кажется, не думал ни о чем, кроме как о времени, которое они тратят в пути.

У них не было возможности точно измерять пройденное расстояние, и даже Дар не мог с уверенностью сказать, когда же появятся желанные острова, но в конце концов они их увидели. Дар с облегчением вздохнул, когда вдали на горизонте показался первый маленький горбик.

— Идти пятнадцать лет. Мы еще успеем.

Возможно, его уверенность и была излишне преувеличенной, но Крюгер представления не имел о масштабах карт, которые видел, и потому не знал, что цепь островов, по которой Дар собирался перебраться через океан, тянулась миль на восемьсот, и еще столько же миль отделяли последний из них от точки назначения на краю ледяной шапки. Он принял на веру заявление аборигена и только спросил:

— Как мы будем перебираться по воде?

— Поплывем, — ответил Дар Лан Ан, и он имел в виду именно то, что сказал.

Крюгер встревожился, и последующие часы отнюдь не уменьшили его тревоги. Он уже не сомневался, что Дар намерен совершить путешествие на плоту, ибо плот был единственным средством передвижения, которое они могли соорудить с помощью своих инструментов. Признаться, эта перспектива его не воодушевляла, а ведь он еще не знал, какое расстояние им предстоит покрыть. Материала для парусов не было; впрочем, когда Нильс упомянул о парусах и когда ему наконец удалось объяснить, что это такое, Дар сказал, что ветер все равно будет встречный. Им придется грести.

— А что, ветер никогда не меняется? — в смятении спросил Крюгер. От мысли, что это громоздкое сооружение, которое они возводили собственными руками на берегу, им же и придется двигать, ему стало не по себе.

— Очень редко.

— Откуда ты знаешь?

— Я летал этим маршрутом всю свою жизнь, а тот кто не знает воздушных течений, не может водить планер.

— Но ты же говорил, что через эту цепь островов ваши планеры обычно держат путь к Ледяной Крепости, — неожиданно заметил Крюгер.

— Да, те, что летят из Кварра.

— Почему же в таком случае мы не видели ни одного планера?

— Просто ты не смотришь вверх. Я уже видел три планера с тех пор, как мы остановились здесь. Вот если бы твои глаза были устроены, как у меня…

— Оставь в покое мои глаза! Почему ты не подал им сигнала?

— Каким образом?

— Собирался же ты пускать зайчика своими пряжками, когда я тебя нашел; а кроме того, можно было развести костер.

— Твое зажигательное устройство осталось у наших друзей, но если бы мы даже разожгли костер, то теперь-то ты знаешь, что мой народ старается избегать огня. Если бы пилот заметил дым, он бы обогнул его стороной и скорее всего принял бы его за вулкан.

— А как же насчет зайчиков? Твои пряжки сияют по-прежнему!

— Разве можно направить в цель луч отраженного света? Я прибегнул к этому методу просто потому, что в то время он был для меня единственно доступным; если бы не ты, я бы сейчас был таким же мертвым, каким буду через пятнадцать лет.

— Ты смог бы заметить луч света, отраженный пряжкой?

— Нет. Однажды мне пришлось видеть столь безупречно плоское зеркало, что отраженный им луч солнечного света был заметен даже при небольшом тумане, но у пряжек поверхность гораздо грубее.

— Но раз они рассеивают луч, тем легче будет попасть им во что-нибудь. Почему бы тебе не попробовать?

— Я думаю, это пустая трата времени, но; если ты можешь придумать, как нацелить луч, попробуй в следующий раз, когда появится планер.

— Дай мне, пожалуйста взглянуть на твои пряжки.

Дар повиновался с видом человека, уступающего надоедливому ребенку. Крюгер внимательно осмотрел металлические пластинки. Они оказались более плоскими, чем можно было судить по словам Дара, прямоугольными, размером два на четыре дюйма. В каждой пряжке имелось по два отверстия величиной примерно с квадратный дюйм, а между ними — круглая дырочка, служившая для крепления крючка, которым прижимался ремень, продетый в крупные отверстия. Закончив осмотр, Крюгер улыбнулся, но, возвращая пряжки владельцу, сказал:

— Ловлю тебя на слове; я воспользуюсь твоим предложением. Дай только мне знать, когда появится планер, если я не замечу его сам.

Дар снова принялся за работу; идея Крюгера, чтобы он там ни задумал, его не заинтересовала, тем не менее он время от времени послушно обшаривал горизонт одним глазом. Его несколько раздражало, что и Крюгер теперь то и дело задирает голову с той же целью, но он был достаточно великодушен и признавал, что этому несчастному существу при его физических недостатках не остается ничего другого. Однако, когда Крюгер первым заметил приближающийся планер, это его огорчило. Впрочем, он стал с интересом наблюдать, как Нильс собирается сигнализировать пряжками.

Но он увидел только, что Крюгер держит пряжку перед одним из своих маленьких глаз, причем глаз этот, по-видимому, смотрит на приближающийся планер через дырку в центре. Дар решительно не понимал, каким образом это может помочь целиться отраженным лучом. Он видел на лице Крюгера пятнышко света, прошедшего сквозь отверстие, но ему, разумеется, было невдомек, что юноша видит собственное отражение на задней поверхности пряжки и ставит ее так, чтобы отраженный луч света точно совпал с отверстием, в которое он наблюдает за планером. Стараясь не шевелиться, Нильс спросил:

— Пользуетесь ли вы какими-нибудь сигналами, составленными из вспышек света… чем-нибудь таким, что было бы сразу понятно пилоту?

— Нет.

— Ну, в таком случае будем надеяться, что пилота заинтересует мелькание луча.

С этими словами Крюгер принялся покачивать пряжку.

Дар Лан Ан был поражен — дальнейшие действия пилота недвусмысленно свидетельствовали о том, что он заметил странные вспышки. Дар не в силах был скрыть своего изумления, но Нильс только небрежно отмахнулся. В конце концов, он был еще так молод.

Планер не стал садиться; для этого пилот был слишком осторожен. Что бы там внизу, на берегу, ни вызывало эти вспышки, ясно было одно: это не стартовая катапульта, и если бы он сел, то не смог бы больше взлететь. А у него на борту были книги, и он не собирался ими рисковать. Тем не менее он снизился настолько, что разглядел фигуры Дара и Крюгера. Внешний вид человека поразил его не менее, чем в свое время Дара.

Одно из достоинств планера заключается в том, что он летит бесшумно. Именно это его преимущество в сочетании со сверхострым слухом абьёрменцев позволило Дару перекинуться с пилотом несколькими словами. Разумеется, разговор шел урывками, пока планер проносился над головами путников; он прерывался, когда планер улетал, входил в вертикальный поток над лесом, набирал утраченную высоту и вновь возвращался. В конце концов Дару удалось сообщить пилоту сведения, которые для него оставались важнейшими: где сейчас находятся его книги.

— Понял! — выкрикнул наконец пилот. — Лечу дальше, разгружусь и передам твое сообщение. Оставайся на месте. Что-нибудь еще передать Учителям?

— Да. Расскажи о моем спутнике. Сам видишь, он — не личность. Но он знает многое из того, чего нет в книгах; он должен сам предстать перед Учителями.

— Он может говорить?

— Да, хотя и не очень хорошо. У него есть свои слова, совсем не такие, как у нас, а наши он знает еще не все.

— А ты знаешь его слова?

— Да, некоторые.

— Тогда лучше всего взять вместе с ним и тебя. Это сбережет время, а времени остается не так уж много.

— Не знаю точно, но у меня такое впечатление, что он не умрет в положенное время; он полагает жить дольше. Может, нужды в спешке и нет.

Разговор прервался, так как в этот момент планер взмыл ввысь, и этот вынужденный перерыв позволил пилоту осмыслить полученные сведения. Вновь пролетая над ними, он крикнул:

— Во всяком случае, оставайся с ним. Я сообщу все, что ты мне сказал, и кто-нибудь вернется сюда, чтобы передать решение Учителей. Если тебе удастся соорудить катапульту для запуска четырехместного планера, это ускорит дело; переносные катапульты, по-видимому, уже разобраны.

Он стал решительно набирать высоту, скользя кругами, а Дар повернулся к Крюгеру, чтобы пояснить ему те места из разговора, которые Нильс либо не расслышал, либо не понял.

— Я об этом догадывался, но никак не мог поверить, — сказал наконец Крюгер.

— О чем именно?

— Что это “время”, о котором ты так часто упоминаешь, означает время твоей жизни. Каким образом тебе известно, когда ты умрешь?

— Мне это известно всю мою жизнь; это часть знания, занесенного в книги. Жизнь начинается, продолжается отмеренное время, а затем кончается. Потому-то книги и должны перейти в Ледяную Крепость, чтобы Учителя с их помощью могли обучить тех, кто будет жить после нас.

— Ты хочешь сказать, что все вы умрете в одно время?

— Разумеется. Практически все мы начинаем жить в одно и то же время, за исключением тех немногих, кто по несчастливой случайности начинает с опозданием.

— Как вы умираете?

— Этого мы не знаем, быть может, знают Учителя. Они сказали нам, когда мы умрем, но ни разу не упоминали, каким образом.

— Что это за народ — ваши Учителя?

— Они вовсе не народ. Они… Они — Учителя… То есть они выглядят, как все мы, но они гораздо больше… даже больше, чем ты.

— Значит, они больше похожи на твоих соплеменников, чем на меня? Или они так же отличаются от них, как я от тебя?

— Они совершенно такие же, как я, если не считать размеров… и конечно, они очень много знают.

— И продолжают жить от одного поколения до другого… то есть на протяжении времени жизни одной группы народа и до времени жизни следующей группы… А все обычные твои соплеменники умирают, когда приходит срок?

— Так говорят Учителя, и так говорится в книгах.

— Сколько же времени вы обыкновенно живете?

— Восемьсот тридцать лет. Сейчас нам восемьсот шестнадцать.

Крюгер посчитал в уме и попытался представить себе, что бы он чувствовал, если бы знал, что жить ему осталось всего девять месяцев. Он ни минуты не сомневался, что ему бы это не было безразлично, но Дар Лан Ан, видимо, считал это в порядке вещей. Крюгера, естественно, волновал вопрос, нет ли у его маленького друга тайного желания пожить подольше? Он не осмелился спросить об этом вслух, предмет мог оказаться в высшей степени деликатным. Инициативу беседы перехватил Дар, и Крюгер вдруг понял, что маленький абьёрменец по-настоящему жалеет его именно за то, что он, Нильс, не знает, когда умрет. И хотя Дар не обладал запасом необходимых слов, чтобы выразить это чувство, и хотя оно, это чувство, не совсем поддавалось четким определениям, все же у юноши создалось впечатление, что сам Дар ни за какие блага не решился бы жить под гнетом этой неизвестности.

— Однако хватит об этом. — Дар, верно, тоже понял, что находится на грани, перейдя которую может ранить чувства своего собеседника. — Пилот предложил мне попытаться построить катапульту, чтобы они смогли забрать тебя отсюда. Нам следует хотя бы начать, прежде чем они возвратятся. Собственно, от нас требуется только установить столбы, тросы они наверняка привезут с собой.

— Как работает эта катапульта?

Дар объяснил. По-видимому, речь шла об очень большой рогатке. Сложность работы состояла в том, чтобы прежде всего правильно расположить устройство (ибо ему надлежало забросить планер в пределы достаточно надежного вертикального потока); кроме того, опорная конструкция, к которой крепятся тросы, должна быть достаточно прочной, чтобы выдержать предстоящую нагрузку, — им вовсе не улыбалась перспектива увидеть, как сбитые наскоро бревна выскакивают из грунта. Что касается первого требования, то выполнить его на морском берегу было нетрудно, осуществление второго зависело от опыта. Эта работа оказалась значительно легче сооружения плота, здесь не нужны были слишком толстые бревна. Большую их часть Крюгер срезал и обработал ножом по указаниям Дара; маленький абориген сам устанавливал и закреплял бревна быстро и умело.

Аррен, лениво ползущий над горизонтом, отмечал течение времени, но они его почти не замечали. Они прерывались, только чтобы поохотиться, поесть, отдохнуть, но Крюгер так никогда и не узнал, сколько времени потребовалось планеру, который они видели, чтобы завершить полет к ледяной шапке, и сколько времени отняла организация спасательной экспедиции. Наверняка меньше года — ведь они ни разу не видели Тиир за это время, — но когда со стороны океана показался первый планер, катапульта была готова.

Аппарат сел рядом с катапультой. На протяжении получаса снизилось еще два планера, из каждого вылез пилот. Все трое были приятели Дара, и он представил их Крюгеру. Ни тогда, ни позже Крюгер так и не научился их различать, и он пришел в большое замешательство, когда обнаружил, что даже Дара он отличает от других только по знакомым пятнам, царапинам и трещинам на его кожаных ремнях да по железным пряжкам, которые он применял для сигнализации. У других пряжки на ремнях были не то из рога, не то из кости.

Пилотов звали Дар Эн Вэй, Ри Сан Со и Дар Ту Кен. Крюгера огорчило такое обилие “Даров”, он сообразил, что отныне уже не сможет удобства ради называть своего друга сокращенным именем. Он спрашивал себя, не связаны ли эти имена какой-то степенью родства, хотя, судя по тому, что рассказывал ему в свое время Дар Лан Ан, это представлялось маловероятным.

Один из планеров был значительно больше остальных; Крюгер решил, что это и есть четырехместный аппарат, о котором упоминал давешний пилот. Дар Лан Ан подозвал его к этому планеру, после чего все принялись совещаться, каким образом разместить в нем громадного землянина. Сиденье пилота, разумеется, должно быть неприкосновенным, убрать же остальные и поместить Крюгера прямо на непрочном полу кабины было рискованно. Что же касается самих сидений, то ни одно из них его не вмещало, хотя по форме они казались ему весьма удобными. В конце концов решили соорудить импровизированную подстилку из тонких веток, скорее матрас, нежели сиденье, достаточно прочный, чтобы Крюгер не провалился сквозь обшивку, но в то же время и легкий; последнее требование имело весьма важное значение для равновесия планера, и без того в какой-то степени нарушаемого весом юноши. Из всего, что ему довелось услышать, Крюгер понимал, что между вымиранием одной расы и появлением следующей проходит какой-то период времени. Но когда он спросил об этом пилотов, ему никто не ответил. Вновь прибывших попросту испугал вопрос, и впредь они, по-видимому, были склонны считать Нильса еще большим уродом, чем считали раньше, когда судили только по его внешнему виду. Поэтому пилот большого планера не стал возражать против того, чтобы его аппарат с Крюгером на борту повел Дар Лан Ан.

Когда с этим было улажено, Дар спросил: где же остальной флот? Или они полагают, что на деревню, захватившую его книги, можно напасть такой крошечной группой?

Ри Сан Со ответил ему:

— Мы пока не собираемся в ту деревню. Учителя хотят сначала получить от тебя подробный отчет, а кроме того, они хотят поглядеть на твоего спутника. Ты ведь сказал, что он знает больше, чем говорится в книгах, поэтому, по их мнению, важнее доставить в Ледяную Крепость его, тем более что он страдает от жары.

Дар Лан Ан вынужден был согласиться с разумностью приведенных доводов, хотя потеря книг и угнетала его. Крюгер же просто захлопал в ладоши от радости: каждый раз, когда он слышал слово, которое, по-видимому, означало “лед”, у него начинался приступ ностальгии. Конечно, неплохо разок-другой сходить в парилку, но он-то торчит в ней без малого целый земной год!

Запуск планеров не составил особого труда. Планеры по очереди закрепляли якорем на определенном расстоянии от опорных столбов, к носу при помощи крючка прицепляли трос, а легкий, нерастягивающийся шнур протягивали вверх к скобе, через блок и назад к кабестану. Кабестан проворачивали до тех пор, пока трос следом за шнуром не достигал скобы, после чего шнур отделяли и убирали, и планер спускался с якоря. В тот момент, когда он проносился над скобой, крюк срывался с его носа и падал, и все устройство подготавливалось вновь для следующего запуска.

Планер, на борту которого находился Дар Лан Ан и Крюгер, был запущен несколько иначе. На этот раз съемный крюк крепили на скобе, а кабестан установили на подставке в кабине; планер удерживался скользящим узлом, распустить который пилот мог, не двигаясь с места. В результате трос вознесся вместе с планером, и Крюгер смотал его, когда они были уже высоко в воздухе. Только после этого Дар поделился с ним, что могло бы произойти, если бы крюк застрял в пусковой скобе.

— Но разве у тебя на такой случай нет какого-нибудь способа освободить свой конец троса? — спросил Крюгер.

— Мы пробовали такое устройство, но пилот обычно не обладает достаточно быстрой реакцией, чтобы им воспользоваться. Узнаешь, что крюк застрял, только когда трос заденет нос твоего планера и вырвет тебя из привязных ремней.

Крюгер проглотил слюну и промолчал.

Полет был интересный, но почти без происшествий. Разумеется, по понятиям Крюгера, летели они медленно; Дар беспрестанно лавировал. Ему приходилось нырять с одного восходящего потока на другой, и Крюгер только удивлялся, каким образом он находит эти потоки. Со своей стороны Дар не всегда мог объяснить это; ему потребовалась целая жизнь, сорок земных лет, чтобы набраться этой мудрости. Неудивительно, что он не в силах был передать ее человеку за один полет.

Одно было ясно: на Земле Дар Лан Ан преспокойно брал бы любые призы на любых состязаниях планеристов, даже если бы он понятия не имел, что участвует в состязаниях. И дело даже не в том, что лететь сейчас пришлось свыше полутора тысяч миль; просто сам Дар относился к перелету как к чему-то совершенно обыденному, и думал о возможности аварии не более чем пассажир, совершающий рейс из Гонолулу в Нью-Йорк. И по мере того как тянулись часы, а берега не было и в помине, Крюгер начинал понимать, какое для этого требуется искусство.

Когда же берег наконец появился, то оказалось, что он совершенно не похож на тот сравнительно плоский берег (если не считать нескольких вулканических сопок), что они покинули, — он был весь взрыт. Там громоздились горы, образовавшиеся явно в результате сбросов и разломов, — молодые горы, как определил бы геолог. Все свидетельствовало об этом: и крутые обрывы, и бесчисленные горные реки, изобилующие водопадами и порогами, и острые голые пики. Воздушные течения здесь были невероятно сложными, и Дар пользовался ими с почти сверхъестественным искусством. Остальные планеры давно исчезли из виду: меньшая нагрузка на крылья позволяла им “прыгать” с одного вертикального потока на другой. Дар не хотел рисковать.

Как только показался берег, он начал забирать влево и пересек береговую линию в длинном пологом скольжении. Чаще всего они летели слишком высоко, и им не удавалось различить животных или отдельные деревья в лесах, одевавших нижние склоны гор. Но время от времени, чтобы воспользоваться воздушными потоками, вытесняемыми вверх по очередному горному кряжу, планер нырял вдоль подветренной стороны какой-нибудь долины, и тогда Крюгер мог убедиться, что растительность здесь иная, чем за океаном. Одна из причин этого была очевидна: температура здесь гораздо ниже. В начале полета Крюгер чувствовал себя лучше всего в наивысших точках движения планера, теперь же воздух был прохладен даже у самой земли.

Шли часы, становилось все холоднее. Крюгер не знал, сколько они пролетели, но понимал, что расстояние это измеряется сотнями миль. Он устал, был голоден и хотел пить. Дар, казалось, относился ко всему этому с полным безразличием, как и к холоду, который все чаще заставлял Нильса вспоминать о покинутых джунглях с некоторой грустью. Они мало говорили на протяжении всего пути; всякий раз, когда Крюгеру хотелось спросить, долго ли им еще осталось лететь, он сдерживался из нежелания показаться нытиком. В конце концов первым заговорил Дар.

— Мы можем не успеть до темноты, — произнес он вдруг. — Скоро мне придется сесть, и мы полетим дальше, когда снова взойдет солнце.

Крюгер с удивлением взглянул на голубое солнце, на которое уже давно не обращал внимания. По-видимому, Дар прав. Аррен был над самым горизонтом, позади и чуть правее планера; он медленно опускался. Крюгер попытался воспользоваться этим фактом, чтобы выяснить, где же, в каком месте планеты они сейчас находятся; должен же заход Аррена что-то означать, ведь до этого он видел в небе голубое солнце непрерывно в течение шести земных месяцев. Одно было ясно: Тиир в этом году не взойдет. Они перелетели на “темную сторону” Абьёрмена. Ледяная шапка была бы здесь как нельзя более уместной.

Тем не менее, прикинув угол, под которым голубая звезда опускалась за горизонт, Крюгер решил, что она опустится не слишком глубоко. Он поделился своими соображениями с Даром.

— Ведь такой темноты, чтобы ничего не стало видно, не будет, верно? — спросил он.

— Верно, но мы обычно не летаем, если в небе нет ни Тиира, ни Аррена, — отозвался Дар. — Вертикальных потоков воздуха становится гораздо меньше, и их труднее различить даже с близкого расстояния. Конечно, я сделаю все, чтобы успеть в Крепость до того, как зайдет солнце; мне вовсе не хочется просидеть на верхушке горы пятнадцать-двадцать часов.

Крюгер от души пожелал ему удачи.

С уверенностью определить движение солнца было трудно, ибо планер часто и резко менял высоту, однако не приходилось сомневаться в том, что оно садилось. Внимание Крюгера было настолько поглощено заходящей звездой, что он совсем упустил из виду ландшафт внизу, чего бы никогда не сделал при других обстоятельствах, и ледяная шапка появилась на горизонте задолго до того, как он ее заметил. Но, заметив, он уже не мог от нее оторваться.

Первое, что бросилось ему в глаза, была огромная река; она тянулась параллельно их курсу и уходила в сторону далекого теперь океана. Следуя взглядом вверх по ее течению, Нильс обнаружил, что река берет начало у подножия гигантской стены, розовато мерцающей в почти горизонтальных лучах Альциона. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что стена эта — основание ледника. Река тянулась в глубь континента, но это была река, забитая льдами. В направлении к центру материка горы становились все выше, но Крюгеру казалось, что они становятся все ниже, ибо подножия их скрывались под вековыми напластованиями снегов. Впереди, насколько хватало глаз, простиралось ледяное поле. Большую часть льдов удерживали в неподвижности громадные скалы, пронизывающие ледяную толщу насквозь, но по краям льды откалывались и сползали, словно стремились проложить себе путь к океану. Здесь, на краю полярной шапки, толщина льда достигала не менее тысячи футов. “Какова же она дальше, в глубине континента?” — подумал Крюгер.

Но появление ледовой шапки означало, что они уже близки к цели, иначе Дар не стал бы приближаться к местам, изобилующим нисходящими потоками. На вопрос Крюгера, так ли это, пилот ответил утвердительно.

— Да, мы успеем добраться. Еще два подъема, если мне удастся найти восходящие потоки, и тогда остальной путь мы пройдем на снижении.

От дальнейших вопросов Нильс воздержался и, как зачарованный, следил за тем, как леса внизу уступили место снежным полям, а плодородные почвы — черным и серым скалам.

Но вот наконец пилот указал вперед, и юноша увидел высоко на склоне одной из гор террасу, скорее всего естественную, которая могла означать не что иное, как только посадочную площадку. Долина внизу была заполнена льдом, продолжением ледника, так и не растаявшего на протяжении доброго десятка миль, после того как он дополз до этого места. На террасу открывались входы каких-то громадных туннелей, уходивших, вероятно, в самую глубину горы. Несколько крылатых силуэтов перед туннелями не оставляли никаких сомнений относительно назначения этого места.

Крюгеру казалось, что они могут немедленно начинать спуск к террасе, однако Дар Лан Ан слишком хорошо знал, какие яростные нисходящие течения возникают вдоль края террасы, когда солнце не освещает этот склон горы, и потому воспользовался последней возможностью набрать высоту. Несколько минут, пока он, поднимаясь, описывал круги, планер был озарен последними лучами Альциона, и его, должно быть, видели наблюдатели внизу.

Затем солнце исчезло за скалистым пиком, и под планером распахнулась терраса. Дар провел аппарат поперек ровной площадки, имея под собой в запасе ярдов двести, сделал два крутых скользящих поворота, чтобы сбросить высоту, и словно перышко посадил планер перед входом в один из туннелей. Крюгер, окоченевший от холода во время последнего подъема, с радостью выкарабкался из аппарата и с благодарностью принял кувшин воды, который ему незамедлительно подал один из аборигенов.

Очевидно, их ждали, и это было вполне естественно: остальные планеры прибыли уже давно.

— Вы нуждаетесь в отдыхе перед разговором с Учителями? — спросил их кто-то из встречавших.

Дар Лан Ан взглянул на Крюгера, не спавшего, как ему было известно, гораздо дольше обыкновенного, однако, к его удивлению, Нильс ответил:

— Нет, пойдемте. Я отдохну потом; мне хочется повидать ваших Учителей, и я знаю, что Дар Лан Ан спешит вернуться в деревню. Их резиденция далеко отсюда?

— Совсем недалеко.

Тот, кто задал вопрос, повел их в туннель, который вскоре превратился в спиральный спуск, уходивший в недра горы. Они шли по спуску добрых полчаса — по крайней мере так показалось Нильсу, уже начавшему раздумывать, что же тогда их провожатый понимает под словом “далеко”, но тут подземный ход вывел их наконец на ровный пол большой пещеры. Сама пещера была почти пуста, однако в нее открывалось несколько дверей, и провожатый направил их к одному из этих входов.

Помещение за порогом оказалось чем-то вроде кабинета; в нем пребывали два существа, которые, судя по описанию Дар Лан Ана, и были Учителями. Их внешний облик действительно полностью совпадал с обликом Дара, если не считать роста. А роста в них было чистых восемь футов.

Оба они шагнули навстречу вошедшим и остановились, ожидая представлений. Движения их были медлительны и весьма неуклюжи, и едва Крюгер подметил это, как подозрения, которые он питал уже некоторое время, превратились в уверенность.

Земля отстоит от Альциона и звездного скопления, к которому он принадлежит, на пятьсот световых лет. Это не очень далеко по галактическим масштабам, так что данные, собранные исследовательским кораблем “Альфард”, были доставлены на Землю до того, как Нильс Крюгер впервые повстречался с Дар Лан Аном. Поскольку “Альфард” получил спектральные, фотометрические и стереометрические данные и пробы с пяти сотен различных пунктов в области, занимаемой Плеядами, а также биологические и метеорологические сведения относительно десятка планет в этом звездном скоплении, исследователям предстояло обработать колоссальную информацию.

И все же их внимание очень быстро привлекла к себе именно та планета, на которой, как полагали, погиб Нильс Крюгер. Они не имели возможности точно вычислить ее орбиту относительно красного карликового солнца, к системе которого ее причисляли, или установить взаимосвязь между этим карликом и соседним Альционом, но было ясно, что планета, красный карлик и голубой гигант, сгрудившиеся внутри облака газовой туманности, представляли собой нечто из ряда вон выходящее с точки зрения большинства космологических теорий. Астрофизика, который первым наткнулся на этот материал, заинтересовали полученные сведения, он вновь просмотрел их и затем обратился за консультацией к коллеге. Материал о странной системе был опубликован, и многими астрономами овладело желание узнать о ней побольше. Таким образом, дела Нильса Крюгера были гораздо лучше, чем он полагал.

Но сам Крюгер не был астрономом, и, хотя теперь он имел довольно верное представление об орбите Абьёрмена, ему все же в голову не приходило, что необычная система может заинтересовать еще кого-нибудь кроме него самого. Мысли о Земле он отбросил или почти отбросил, ибо ему было о чем думать и без того. Он считал, что ему предстоит прожить всю жизнь на Абьёрмене; здесь он нашел единственное живое существо, которое мог считать своим другом. А потом этот друг сообщает, что их совместная жизнь продлится всего несколько земных месяцев, что в конце этого срока он, друг, умрет естественной смертью.

Крюгер не поверил этому, во всяком случае не поверил, что это неизбежно. Когда Дар Лан Ан описал ему Учителей, у Крюгера возникло смутное подозрение. Вид этих исполинов только подтвердил его подозрение, и он приступил к первому разговору с ними, исполненный решимости сделать все, что в его силах, чтобы отсрочить конец, который сам Дар считал неизбежным. Ему и в голову не пришло спросить, будет ли Дар от этого счастливее.

Трудно сказать, чувствовали ли Учителя, допрашивавшие Нильса Крюгера, его подспудную враждебность к ним; никто их об этом не спросил за то время, что им осталось жить, а сами они не сочли нужным занести в книги свои ощущения. Во всяком случае, они не выказывали никаких чувств; согласно своим обычаям, проявили вежливость и ответили примерно на столько же вопросов, сколько задали сами. Они спокойно выслушали те сведения по астрономии, которые им сообщил Крюгер, рассказывая о своем прошлом. Во многом их вопросы повторяли Учителя деревни. Нильс подчеркнул, когда об этом зашел разговор, что Учитель деревни отобрал у него зажигалку; он приготовился защищать Дар Лан Ана от возможного обвинения в свободном обращении с огнем, но этот вопрос Учителей, по-видимому, совершенно не волновал. Облегчение, которое при этом испытал Дар, заметил даже Крюгер.

Учителя показали Крюгеру Ледяную Крепость, сопровождая осмотр такими подробными объяснениями, которые были неизвестны и самому Дар Лан Ану. Пещеры в горе были только преддверием, главное поселение располагалось глубоко внизу и на многие мили тянулось к центру материка. Несколько туннелей связывали его с посадочными площадками вроде той, на которую сели Дар и Крюгер. Именно там находились книгохранилища. Крюгер своими глазами увидел, как груды книг, доставленных со всех концов Абьермена, регистрируются и расставляются для хранения до будущих времен. На вопрос, когда наступит это будущее, Учитель-гид без колебаний ответил:

— После конца этой жизни и перед началом следующей пройдет примерно четыреста лет. Затем в течение десяти лет города будут заселены снова, и тогда начнется процесс обучения.

— Значит, вы уже начали покидать города. Сюда сойдется умирать весь ваш народ?

— Нет. Мы не покидаем наши города; народ живет в них до конца.

— Но ведь город, который мы нашли с Дар Лан Аном, был покинут!

— Это не наш город. Народ, который живет рядом с этим городом, — не наш народ, и их Учителя не принадлежат нашему роду.

— Вы знали об этом городе?

— Очень мало, хотя тамошние Учителя немного нам знакомы. Мы все еще не решили, как с ними поступить.

— Надо просто вернуться туда с большим отрядом и отобрать книги силой, — вмешался Дар. — И кроме того, вам понадобится зажигательное устройство Нильса, хотя мы и не пользуемся огнем. Это знание, и ему место в хранилище.

Учитель сделал одобрительный жест.

— В каком-то отношении ты совершенно прав. Однако сомнительно, что нам удастся принудить их вернуть эти вещи. Разве не ты говорил, что они держат книги в укрытии среди водоемов с горячей водой?

— Да, но их же нельзя там держать!

— Не разделяю твоей уверенности. Во всяком случае, если мы и совершим нападение, как ты предлагаешь, у них будет время и, вероятно, желание спрятать все в другом месте.

— А почему бы вам не заставить их сказать, куда они спрятали? — спросил Крюгер. — Если мы захватим деревню, можно поставить их перед выбором: либо наша собственность, либо смерть.

Учитель пристально поглядел на юношу.

— Вряд ли я смогу одобрить убийство, — сказал он наконец. Под его взглядом Крюгер ощутил некоторую неловкость.

— Ну… — промямлил он, — они могут и не знать, что на самом деле мы вовсе не станем их убивать.

— Но предположим, что наши вещи все еще у их Учителей. В таком случае что толку угрожать жителям деревни?

— Но разве их Учителя не будут также в наших руках?

— Сомневаюсь. — Односложность ответа полностью ускользнула от внимания Крюгера.

— Пусть так, пусть даже мы не захватим их, но неужели они не отдадут наши вещи, чтобы спасти свой народ?

— Это возможно. — Учитель помолчал. — Это… вполне… возможно. Некоторые твои высказывания мне не совсем по душе, но должен признаться, что в этом последнем есть здравая мысль. Конечно, нам нет нужды угрожать смертью; достаточно угнать этот народец с собой… или даже просто пригрозить, что мы это сделаем. Я должен посоветоваться с другими Учителями. Ты можешь, если тебе хочется, остаться здесь и осмотреть библиотеку, но, как мне кажется, к тому моменту, когда решение будет принято, ты пожелаешь быть наверху.

Крюгер уже видел все, что его интересовало, — процесс раскладывания книг и библиотекарей, по росту приближавшихся скорее к Дару, чем к Учителям, — и выразил намерение вернуться на поверхность. Дар Лан Ан вызвался его сопровождать, и начался долгий подъем. Крюгеру было довольно тепло, хотя температура не превышала сорока пяти градусов по Фаренгейту. Он шел и раздумывал, для чего нужно такое убежище — полмили камня и свыше трех миль льда над головой (если верить словам Учителя). Еще более загадочным представлялось создание такого подземного города силами народа, владеющего лишь весьма примитивными орудиями труда. Впрочем, не приходилось сомневаться, что вначале, когда они впервые явились сюда, у них были подходящие орудия. По мнению Крюгера, крушение, забросившее народ Дара на Абьёрмен, должно было произойти несколько поколений назад. Начать хотя бы с того, что их здесь было явно больше, чем могло уместиться на одном космическом корабле.

Учителя обсуждали проекты Крюгера и вносили в них поправки довольно долгое время, и юноша воспользовался этим, чтобы осмотреть все, что возможно, как внизу, так и наверху.

Температура снаружи была близка к нулевой, как и следовало ожидать вблизи такой массы льдов. Крюгер был не в состоянии долго оставаться на холоде, потому что с одеждой он в свое время распорядился таким образом, чтобы она не обременяла его на жаре. К счастью, синтетическая ткань не пропускала ветра, и Крюгеру удавалось кое-как сохранить тепло, затянув шнурки на запястьях, лодыжках и вокруг шеи. Что же до Дар Лан Ана, почти всегда сопровождавшего его в вылазках на поверхность, то он, по-видимому, был так же равнодушен к холоду, как и к жаре.

Впрочем, однажды Крюгеру довелось пробыть снаружи продолжительное время, но не по своей воле. Он вышел один и, побродив меж сугробами и по предательскому насту около получаса, вернулся назад. Дверь оказалась заперта. Выходя, он как-то не обратил внимание на то, чем она запирается; видимо, она была оборудована пружинным замком. Сколько он ни стучал, никто его не услышал, так как дверь находилась ярдах в четырехстах от главного туннеля на этом уровне, и Крюгеру пришлось пробираться вокруг всей горы к посадочной площадке. Он добрался до нее в полумертвом состоянии и с тех пор был очень осторожен с дверьми.

Не раз совершал он ошибки и в подземельях. Однажды он едва не задохнулся при осмотре продуктового склада, а в другой раз чуть не свалился в какой-то люк, который, как выяснилось позже, открывался в желоб мусоропровода. Он узнал, что желоб ведет в узкое ущелье, заполненное талой водой, которая уносила все отбросы. После этого он уже никуда не отлучался один и очень обрадовался, когда Учителя кончили совещаться и приняли решение напасть на деревню.

Следовало признать, что план нападения был весьма остроумен. Они с Даром должны были вернуться в покинутый город на планере, предварительно покружив над деревней с таким расчетом, чтобы их заметили. Тем временем большой отряд арбалетчиков высадится по другую сторону от города, достаточно далеко и совершенно незаметно. Затем отряд вступит в город, и они встретятся в точке, выбранной и отмеченной Даром на карте, которую он начертил, пользуясь своей фотографической памятью.

План был основан на предположении, что жители деревни вновь пошлют группу стрелков, чтобы схватить пришельцев. Дар и Крюгер поведут отряд на площадь, окруженную зданиями, в которых и собирались укрыться арбалетчики с ледяной шапки. Правда, не исключалась возможность, что Дара и Крюгера успеют захватить в качестве заложников или даже убить на месте, но по этому поводу Дар не проявил никаких признаков беспокойства, и Крюгер тоже предпочел скрыть свои чувства.

На сей раз он сам проследил за тем, чтобы в планер погрузили еду и воду, хотя Дар, видимо, считал эти припасы излишками для такого перелета.

Как и следовало ожидать, возвращение в тропики радовало Крюгера очень недолго. Вскоре же он обнаружил, что с грустью вспоминает о вьюгах на ледяной шапке, забыв, как это свойственно человеку, что вьюги эти однажды чуть не погубили его. Трудно представить себе, что бы сказал Дар Лан Ан, если бы ему стали известны мысли спутника. Но Крюгер вслух их не высказывал, и потому пилота ничто не отвлекало от планера.

Вулканические сопки они нашли без труда. Большинство других планеров уже приземлилось на побережье в нескольких милях от них; и на сей раз легкие аппараты показали лучшее время. Дар и Крюгер видели, как экипажи собираются для выступления к городу; они решили побыть в воздухе подольше, чтобы дать арбалетчикам время выйти на исходные рубежи.

Они пролетели в глубь побережья, за вулканы, и принялись кружить там, пытаясь сверху обнаружить знакомую деревню.

Оказалось, что хижины превосходно замаскированы деревьями, но район гейзеров им удалось найти сразу. Нагретый грунт здесь создавал великолепный восходящий поток, и Дар кружил в нем несколько минут, пока они внимательно разглядывали местность. Но внизу не было заметно никаких признаков жизни. Наконец Дар повел планер обратно к вулканам и сел на берегу как только мог ближе к городу.

Они вступили в город пешком, прекрасно сознавая, что оставляют на песчаной полосе отчетливые следы и нимало об этом не беспокоясь. По крайней мере, Дар Лан Ан не беспокоился. Что же касается Крюгера, то он все-таки начал сомневаться, не слишком ли открыто они действуют. Он поделился своими сомнениями с Даром, но тот был крайне этим удивлен.

— Не думаю, чтобы нам следовало особенно беспокоиться, — сказал он. — Они же поймут, что мы могли сесть только на берегу — не можем же мы посадить планер прямо в джунглях. А по песку невозможно пройти, не оставляя следов. Вот в городе мы будем уже не так заметны.

— Будь по-твоему.

По-видимому, подумал Крюгер, народ Дар Лан Ана не слишком богат военным опытом. Впрочем, если повезет, то жители деревни, которых они замыслили поймать в ловушку, окажутся столь же простодушными; уповать остается только на это.

В городе, как и прежде, царила тишина. Недавно прошел ливень, и на ровных участках мостовой блестели лужи. Обойти их удавалось не всегда, и по дороге к площади, где должны были ждать арбалетчики, Крюгер и его спутник оставили за собой мокрые следы. Нильса немного беспокоило, долго ли будут видны эти следы, но Дару подобные мысли, видимо, просто не приходили в голову.

Они явились на условленное место раньше остальных, хотя пробыли в воздухе дольше, чем предполагали. Когда отряд наконец прибыл, они, не теряя времени, устроили засаду. После этого делать, собственно, было нечего, разве что вновь заняться осмотром зданий.

— Не знаю, что здесь еще может найтись нового и интересного, — заметил Крюгер. — Эти места мы в тот раз обошли вдоль и поперек. Надо было нам выбрать такой участок, где мы еще не все облазили.

— Вряд ли это пошло бы нам на пользу, — возразил Дар. — Я ведь мог полагаться только на свою память, ты знаешь.

— Да, по-видимому, ты прав. Ну что ж, зайдем вон туда и посмотрим, что там можно найти.

Крюгер направился к ближайшему строению, и повторилась процедура осмотра, выработанная ими в прошлый раз. Как они и предполагали, ничего нового в наземных помещениях не обнаружилось, а мысль спуститься вниз вызывала у них чувство физического отвращения.

Шли часы. Дар Лан Ан то и дело заходил в здание, где укрывался командир арбалетчиков, чтобы обсудить, как идут дела, но дел попросту не было и нечего было обсуждать. Крюгер наконец вынужден был заявить, что либо жители деревни, либо их Учителя, очевидно, разгадали их замысел, а потому необходимо немедленно собрать отряд и двинуться прямо в деревню. Однако его предложение, по-видимому, пришлось остальным не по вкусу: оно противоречило полученным приказам.

— Следует по крайней мере подождать еще некоторое время, — упорно твердил Тен Ли Бар, командир отряда.

— Времени у вас не так уж много! — возразил Крюгер. — Я-то могу и обождать, хотя мне хотелось бы очутиться по ту стороны океана до того, как ваш последний планер останется без пилота. Но если вы не поторопитесь, вам никогда не получить захваченные книги, да и электрический аппарат, который нужен вашим Учителям, тоже очень нескоро попадет к ним в руки.

Абориген смутился.

— В чем-то ты, несомненно, прав. И все же, если нас постигнет неудача из-за того, что мы нарушили приказ… — Он замолчал и вдруг оживился: — Помнишь, ты рассказывал об электрических приборах здесь, в городе. Может, ты не пожалеешь потратить часть времени и раздобудешь для нас несколько приборов? Я с радостью тебе помогу.

Крюгер понял, что Тен Ли Бара не переупрямить. Он пожал плечами.

— Дело ваше. Пойдем, я посмотрю, что можно сделать.

Он направился к ближайшему зданию, пересек открытое помещение и вошел внутрь. Дар Лан Ан и Тен Ли Бар следовали за ним. Как и во всех других зданиях, здесь имелся электрический штепсель. Под взглядом аборигенов Крюгер подцепил за края верхнюю пластину и обнажил проволочки.

Дар Лан Ан уже слышал его объяснения и потому вначале следил за ними не очень внимательно, однако к концу заинтересовался и он. Это случилось в ту минуту, когда Крюгер объяснял, зачем нужны два проводника и что происходит, когда между ними оказывается третий. Объяснения в силу необходимости были исключительно словесными, ибо предполагалось, что демонстрационного материала под руками нет. Но тут Тен Ли Бар, стремясь наглядно представить себе, о чем говорит Нильс, взялся за проволочки и соединил их. Серебряные полоски вдруг раскалились докрасна, и абориген с воплем отдернул руку.

Нильс Крюгер был потрясен не менее, чем Тен. Несколько секунд юноша таращил глаза на раскаленные провода, затем расцепил их пластиковой рукояткой своего ножа.

— Тебя только обожгло или ты почувствовал еще что-нибудь? — отрывисто спросил он Тен Ли Бара.

— Не знаю. Если это был ожог, то я понимаю, почему книги предупреждали нас против огня. — Арбалетчик потешно, совсем по-человечески сунул пальцы в рот.

Поняв, что ему не получить информации от существа, которое понятия не имеет, что такое ожог, Крюгер решил действовать самостоятельно. Сначала он замкнул провода лезвием ножа и по виду искр пришел к выводу, что напряжение должно быть не очень высоко. Затем, уверившись, что стоит на сухом каменном полу (насколько сухим может быть камень в этой насыщенной влагой атмосфере), соединил провода двумя пальцами. Он не ощутил ни малейшего удара током, хотя дополнительная проверка ножом показала, что проводка по-прежнему находится под напряжением.

И тогда он задумался: всегда ли город питается током низкого напряжения и продолжают ли работать питающие его генераторы или это последняя вспышка энергии какой-то аварийной аккумуляторной системы? Знают ли об этом Учителя в близлежащей деревне, а если знают, то не потому ли они наложили на город запрет? Крюгер уже привык не отделять себя от народа Дар Лан Ана, несмотря на враждебность, которую питал к его Учителям. Если они не желают пальцем пошевелить по собственной воле, чтобы получить необходимые сведения, то он, Нильс Крюгер, заставит их! Он резко повернулся к Тен Ли Бару.

— Положение изменилось. Дар Лан Ан и я — мы идем в деревню; нужно кое-что выяснить. Ты с отрядом можешь пойти с нами, если хочешь. А не хочешь — оставайся.

— Но что нам толку ждать здесь, если вы уйдете?

— Понятия не имею. У тебя своя голова на плечах, решай сам. А мы идем.

И Крюгер двинулся из здания, даже не спрашивая Дара, пойдет ли тот с ним. Тен мгновение смотрел им вслед, затем тоже вышел и принялся созывать отряд из укрытий. Крюгер оглянулся только один раз. Увидев, что отряд следует за ним, он улыбнулся про себя, но ничего не сказал.

Идти было нетрудно; они уже не раз ходили этим путем. Никто им не препятствовал, ни животных, ни жителей деревни не было видно. Даже на поляне гейзеров, когда они подошли к ней, царила тишина. Там, где тропка раздваивалась и поворачивала к месту, где они когда-то беседовали с Учителями, Крюгер свернул к водоему, который однажды едва не накрыл их кипящей водой. Несколько секунд спустя отряд уже стоял перед каменным убежищем, торчавшим над известковым барьером.

Тишину по-прежнему нарушало лишь царапанье когтей по камням. Выждав какое-то время, Крюгер решительно подошел к убежищу и принялся искать вход. Он начал со стороны, обращенной к воде, ибо давно убедил себя, что дверь должна быть именно там, и перегнулся через барьер. Но в каменной кладке не оказалось ни единой трещины. Осмотр боковых стен и передней стороны тоже ничего не дал.

Правда, наверху Нильс обнаружил ряд тонких, почти невидимых щелей, очерчивавших подобие квадратного люка, однако через вход таких размеров не мог бы войти даже Дар Лан Ан. А уж об Учителях и говорить нечего — их крупный торс ни за что на свете не протиснулся бы через этот вход. И хотя книги и зажигалка, несомненно, ушли именно этим путем, куда девались Учителя, по-прежнему оставалось тайной.

Крюгер расширил зону поисков на много ярдов вокруг водоема. Остальные, поняв, что он ищет, и преодолев страх перед зрелищем кипящей воды, принялись ему помогать. Они обнаружили множество трещин, но все трещины оказались естественного происхождения. Попытка заглянуть в крошечные дыры, сквозь которые, как считалось, вели наблюдение Учителя, тоже ни к чему не привели — все они были неглубокими. Крюгер начал подозревать, что его умышленно направили на ложный след. По-видимому, во время собеседований Учителя наблюдали за ним с какого-нибудь удобного пункта на опушке леса. Но в таком случае, где же они сейчас? Нигде нет и признаков жителей деревни, не слышно голоса Учителей… Крюгеру вдруг стало не по себе.

Пока он стоял в раздумье, отряд прекратил поиски и собрался вокруг него, ожидая приказаний. Он испытал мимолетное удовлетворение от мысли, что командование экспедицией перешло к нему, но тут же забыл об этом. “Пошли в деревню”, — коротко сказал он и зашагал впереди.

Они осторожно вышли на край расчищенного участка и при виде хижин остановились. В предвидении возможной засады отряд по приказу Крюгера рассыпался в цепь, но затем они снова двинулись вперед, пока не вступили в деревню.

Все еще ни звука, ни шороха. Они с опаской заглядывали в одну хижину за другой. Да, деревня была покинута.

— И мои книги, наверное, они унесли с собой! — горестно проговорил Дар Лан Ан.

— Боюсь, что так, хотя надо бы вернуться к водоему и попробовать открыть люк. Правда, мы еще не были в той маленькой хижине, куда они бегали к своим Учителям. Но ума не приложу, каким образом там мог поместиться хоть один Учитель? Я же видел, какие они.

— Не в этом дело! — Дар стрелой помчался к хижине Учителей и скрылся внутри. Уже через секунду Нильс услышал свое имя.

— Что там такое? — откликнулся он на бегу. — Они оставили твои книги как знак доброй воли?

— Не книги. Я не могу описать это.

Крюгер влетел в хижину одновременно с последними словами Дара. На мгновение он остановился, пока глаза привыкли к полутьме, затем увидел то, о чем говорил маленький пилот.

Хижина была почти пуста, только посередине стоял грубо сколоченный стол. На столе лежал какой-то аппарат. Он был без кожуха и состоял из проводов, конденсаторов и чего-то, похожего на радиолампы, и все это было сшито на живую нитку. Крюгер сразу понял, что это, но не успел вымолвить ни слова. Устройство на столе заговорило первым:

— Подойди, Нильс Крюгер. Я давно жду тебя. Нам надобно о многом поговорить.

Голос принадлежал Учителю, в этом не было никаких сомнений. Равным образом не приходилось сомневаться и в том, что Нильсу предстояло пересмотреть многие свои представления. Ведь насколько ему было известно, радио не имело даже племя, обосновавшееся у полярной шапки и разбросавшее свои города по всей планете. Возможно ли, чтобы эти существа знали об электричестве больше, нежели позволял предположить покинутый город?

— Почему ты меня ждешь? — спросил юноша. — Я сам не был уверен, вернусь ли когда-нибудь сюда… или ты считаешь, что я не проживу без зажигалки?

— Я был уверен, что Дар Лан Ан вернется за своими книгами; я слишком хорошо знаю его народ, чтобы сомневаться в этом. Позже я узнал, что и ты придешь вместе с ним.

— Как же ты узнал?

— Мне сказали. Потом объясню. Конечно, ты можешь мне не верить, но не такой уж я тебе враг, хотя кое-какие мои действия и могут вызвать твое негодование. Я охотно предоставлю тебе право жить столько, сколько позволяет твое естество… если ты согласишься на некоторые мои условия.

— А если не соглашусь? — Как и следовало ожидать, Крюгеру не понравились слова невидимого собеседника.

— Тогда с тобой опять начнут случаться всякие неприятные происшествия. И рано или поздно счастье тебе изменит.

Медленно, очень медленно Нильс осознал сказанное.

— Ты имеешь в виду, что тот обвал на окраине города и кратер — все было подстроено?

— Вот именно. А кроме того, некая дверь оказалась запертой не случайно, и некий люк был оставлен открытым и без охраны тоже с определенной целью, и некий гейзер был пущен в воздух, а не в теплообменник. Будь же благоразумен, Крюгер; ты знаешь об этой планете слишком мало, а я — слишком много.

— Но ты же не мог… — Крюгер остановился; сам факт, что это существо знало о происшествиях в Ледяной Крепости, делал его возражение смешным. Он изменил фразу: — Как ты об этом узнал? Ты что, один из тамошних Учителей?

— Я часто говорю с ними.

— Значит, они подстраивали все это по твоему наущению? Или сами хотели избавиться от меня? Или же ты делал это помимо них?

— Они действовали по моему приказанию. Они не желали твоей гибели; с точки зрения чисто личной не хочу этого и я. К сожалению, ты слишком общителен.

— Что ты имеешь в виду? И почему это, собственно говоря, так уж плохо?

— Я задал тебе много вопросов, пока ты был нашим пленником, и не только о тебе самом, но и о технических знаниях, которыми ты располагаешь. Ты ответил на все вопросы честно и, насколько я могу судить, правильно. Сам я не специалист в электротехнике, но знаю достаточно, и понимал почти все, о чем ты говорил.

— Чем же в таком случае я тебе не понравился?

— Если ты рассказал все мне, а полагаться на меня ты никак не можешь, то ты, несомненно, расскажешь все и народу Дар Лан Ана. У меня нет возражений против уровня цивилизации, которого они достигли, но зато есть веские причины не давать им возможности достигнуть уровня технологии твоего народа.

— Откуда ты знаешь о нашем уровне технологии?

— Об этом говорит само твое присутствие на этой планете.

— Почему ты возражаешь против того, чтобы они узнали нашу технологию? Ведь ты тоже ее узнаешь.

— Мы не хотим, чтобы они покинули эту планету. Они нужны нам здесь.

У Крюгера мелькнуло смутное подозрение, и, чтобы проверить его, он спросил:

— А как насчет вашего народа там, в деревне? Ты бы тоже возражал?

— В высшей степени. Ими легче управлять, когда они такие, какие есть.

— Как же ты смеешь говорить мне все это, когда рядом стоит Дар Лан Ан и слушает наш разговор?

— Его Учителя все знают. Они не хотели помочь мне избавиться от тебя, но мне удалось их принудить. Когда их попытки не удались, я приказал им прислать тебя сюда, чтобы убедить тебя, если возможно, или убить, если это окажется невозможно.

Крюгер, убедившись, что подозрения его оправдались, наклонился к самому аппарату и заговорил с такой злостью, какой еще никогда не испытывал:

— Теперь мне все понятно. Ты не принадлежишь ни к расе Дара, ни к расе народа, который жил в этой деревушке. Ты и тебе подобные вертите жителями деревни в делах повседневных и указываете остальному населению планеты, как поступать в делах более сложных. Я не знаю, кто из вас — вы или они — был аборигеном этого мира, но мне совершенно ясно, почему вам не хочется, чтобы они покинули теперь эту планету. Вам бы тогда пришлось самим работать на себя! Что, неправда?

К концу тирады Крюгер настолько разъярился, что было просто чудом, как невидимому собеседнику удавалось его понимать. Но он, видимо, понял.

— Отчасти ты прав, — спокойно ответил он.

— Отчасти! Я прав во всем! Ну-ка, выйди, покажись!

— Боюсь, что именно сейчас это совершенно невозможно.

— Чего же ты боишься? Что я нечаянно наступлю на тебя и раздавлю?

— Не совсем так. Хотя, вообще-то говоря, наша встреча, произойди она в условиях, пригодных для жизни одного из нас, и в самом деле окончилась бы смертью другого. Я бы не смог выжить в твоем окружении, и я почти уверен, что ты не выжил бы в моем… Во всяком случае, Дар Лан Ан не выжил бы наверняка.

— Значит, он, а не ты абориген этой планеты. А вы явились сюда и поработили их!

— Я недостаточно хорошо знаю прошлое, чтобы опровергнуть твое утверждение, но полагаю, что ты неправ.

— Здесь же все ясно.

— Ты делаешь слишком уверенные заявления, основываясь на крайне малочисленных данных. Согласен ли ты пообещать мне не передавать народу Дар Лан Ана никаких знаний, за исключением тех, что мы одобрим?…

— Нет!

— Подожди, дай мне закончить… пока ты узнаешь о нас достаточно, чтобы судить объективно.

— А как я об этом узнаю?

— Я согласен освободить тебя от твоего обещания, как только ты об этом попросишь, но при условии, что я оставляю за собой право прикончить тебя, если найду это необходимым или целесообразным.

— И ты думаешь, что я буду чувствовать себя связанным обещанием, которое дам при таких условиях?

— Да я просто не советовал бы тебе делать и говорить что-нибудь такое, что дало бы мне основания усомниться в тебе. И я уверен, ты знаешь, что я имею в виду.

— А как насчет Дара?

— Как я уже сказал, он волен говорить все, что ему угодно, пока он жив. У него нет знаний, которые, по нашему мнению, не должны быть переданы его народу.

— Он слышал, когда мы говорили об электричестве.

— Я помню.

— Ладно, будь по-твоему, я не стану рассказывать ничего без твоего ведома. Но предупреждаю, что убедить меня будет трудновато.

Из приемника донесся вздох облегчения.

— Вот это уже лучше, — последовал ответ. — Признаться, я был бы рад подружиться с тобой, как ты, по-видимому, дружишь с Дар Лан Аном.

— После всех твоих “случайностей” на это потребуется время… да и доверие.

— Твои слова наводят меня на мысль, уж не принадлежишь ли ты к расе, которая не ведает ошибок. Моя раса не такова. Впрочем, пожалуй, лучше перейти к объяснениям. Прежде всего твое предположение о том, что мы используем расу Дар Лан Ана просто в качестве рабочей силы, в корне неверно. Это невозможно чисто практически — мы не способны жить в тех же условиях, что и они. Но через несколько лет они умрут, и с их смертью начнется время, когда мы сможем жить на этой планете свободно.

— Ты хочешь сказать, что вы живете, когда они мертвы, и что…

— …и что большинство из нас умирает, когда они начинают жить? Совершенно верно.

— Значит, город между вулканами построен вашим народом!

— Да. И когда мы умираем, за ним присматривают всего несколько представителей нашего рода. В том числе и я.

— Так вот почему электричество включено…

— Когда? Сейчас?

— Да, когда мы были в городе перед тем, как явиться сюда.

Из приемника донеслись странные, совершенно невоспроизводимые человеческим голосом звуки, затем последовала короткая пауза. И вот уже невидимый собеседник заговорил снова:

— Благодарю тебя. Некоторое время назад мне пришлось включить энергию, чтобы отрегулировать паровой клапан — подозреваю, это ты его испортил, — и я забыл отключить ее. Да, боюсь, что лучшие годы моей жизни миновали.

— Ты хочешь сказать, что эта штука в кратере, за городом… что это ты управлял ею?

— Не непосредственно; она управляется автоматически. Пар поступает из того же подземного источника, что и гейзеры. Резервы тепла там практически неистощимы, чего нельзя сказать о запасах воды. Мне пришлось отключить клапан вручную, так как непредвиденный расход пара угрожал другим нашим установкам. Скажи, ведь авария произошла по твоей вине?

— Боюсь, что так. — И Крюгер рассказал, как было дело.

— Понятно. Я надеюсь, ты уберешь оттуда камни, прежде чем вернешься к полярной шапке. Я мог бы послать жителей деревни, но мне бы пока не хотелось, чтобы они туда ходили.

— С удовольствием, — ответил Крюгер, — если только никто не будет дотрагиваться до ручного управления клапаном.

— Кажется, мы начинаем доверять друг другу. Однако вернемся к нашей теме. Как я сказал, мы совсем не такие, как твои друзья; мы находимся в других условиях, пользуемся другими орудиями, живем в других зданиях, едим другую пишу. Короче, мы им не соперники — с таким же успехом наши народы могли бы жить и на разных планетах.

— Почему же тогда вы возражаете против того, чтобы они жили на другой планете… или, по крайней мере, были бы способны переселиться на другую планету?

— Любой из их Учителей скажет тебе, что это столь же в их интересах, сколько и в наших. Скажи, если они покинут эту планету, велика ли вероятность, что они найдут другую точно такую же?

— Ну, этого я не знаю; таких планет, должно быть, много. Планетам в Галактике несть числа.

— Но наверняка очень мало таких, которые убивали бы их в положенный срок. Я понял так, что ты не знаешь срока своей смерти, и это тебя устраивает. А ты не пробовал выяснить, как чувствовал бы себя при таких обстоятельствах твой друг Дар?

Крюгер молчал; он уже знал, что Дар испытывает сострадание к нему, существу, не ведающему своего смертного часа. Затем он припомнил одну из своих излюбленных теорий.

— Я признаю, что Дара всю жизнь воспитывали в убеждении, будто смерть в некое строго установленное время является естественной и неизбежной, но ведь это всего лишь вопрос воспитания… Некоторые представители его расы прекрасно мирятся с перспективой более долгой жизни.

— Тебе не могли этого сказать в Ледяной Крепости.

Крюгер воспринял эту реплику как признание своей правоты.

— А мне и не нужно было это говорить; я не слепой. Весь народ Дар Лан Ана, даже его ветвь здесь, у вас в деревне, все они одного роста… и одного возраста. Их Учителя тоже одинакового роста, но они намного крупнее Дара. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, в чем тут дело: этот народ растет на протяжении всей своей жизни, но время смерти, о котором все вы здесь толкуете, наступает прежде, чем они успевают вырасти. Те же, кого миновала всеобщая гибель, продолжают расти. Это и есть Учителя.

— Ты совершенно прав в истолковании главных фактов, но твое замечание о том, как сами Учителя относятся к своей продленной жизни, продиктовано исключительно твоим воображением. Говорил ли ты в Ледяной Крепости с кем-нибудь из тех, кто станет Учителями на следующий период жизни?

— Что ты имеешь в виду? Я говорил с многими Учителями.

— Но неужели ты всерьез полагаешь, что нынешняя группа Учителей переживет очередной период смерти? Уже одно то, что они, как ты выражаешься, намного крупнее, должно было бы подсказать тебе истину. Следующая группа будет состоять из тех, кто начал жить одновременно с Дар Лан Аном.

— А кто их выбирал? Почему в нее не может войти Дар Лан Ан?

— Он мог бы, но вряд ли захочет. Ледяная Крепость — единственное место на Абьёрмене, где существа его расы могут пережить период, когда планетой владеет мой народ. Убежища под стенами просто не способны вместить всех; поэтому приходится производить некоторый отбор. А поскольку требуется длительное обучение, их отбирают в самые первые годы жизни.

— Ты намекал на то, что эти избранные не очень-то довольны своей участью. Мне в это трудно поверить.

— Избранный в Учителя подчиняется из чувства долга. Жизнь сверх отведенного, естественного срока — тяжкое бремя; ты видел, с каким трудом передвигаются Учителя в Ледяной Крепости, если они вообще способны передвигаться. Ты ведь не видел их всех; из каждых четверых трое уже сейчас превратились в беспомощных калек. Они растут, а силы остаются прежними. Суставы перестают гнуться, пищеварение портится. Они становятся жертвами заболеваний, которые делают их жизнь мукой. Но они идут на все это, потому что иначе каждая новая группа их народа вынуждена была бы начинать с самого начала и в периоды жизни их расы планету населяли бы одни дикие звери.

— Учителя вашей расы тоже проходят через все это?

— Да. Но до моего конца еще далеко; я должен прожить весь следующий период жизни моего народа или почти весь. И я пока еще не так одряхлел, как Учителя в Ледяной Крепости.

— Но в чем же различия между вашими расами? И какие условия убивают одну расу и способствуют росту другой? Влияют ли они на другие формы жизни на этой планете?

— На первый вопрос ответить трудно, если только мы не изыщем каких-либо средств, которые позволили бы тебе увидеть меня. Пока я не знаю, как это можно устроить. Чтобы мы оба остались живы, ты должен быть наглухо изолирован от меня, а я не знаю, из чего можно построить сплошной барьер, сквозь который мы могли бы видеть друг друга.

Крюгер собрался было предложить стекло или кварц, но обнаружил, что не в состоянии их описать. Прежде чем он составил фразу, в которой попытался рассказать об этих веществах, Учитель заговорил вновь:

— Условия жизни изменяются очень сильно, особенно температура. Становится гораздо жарче. (Крюгер тихонько присвистнул.) Изменяется состав воздуха.

— Вы дышите воздухом, водой или тем и другим? — спросил юноша. — Ведь ваш город тянется прямо в океан.

— Это только сейчас. Во время нашей жизни океан исчезает почти полностью. Видимо, вода океанов испаряется, и в тех районах Абьёрмена, где не светит ни одно из солнц, она выпадает в виде дождя или снега. Мы, как ты понимаешь, не имели возможности исследовать эти районы, однако все то, что нам известно об условиях у Ледяной Крепости, подтверждает нашу теорию.

— Но Аррен светит над Крепостью большую часть времени.

— Сейчас — да; районы, о которых я говорил, расположены на расстоянии в четверть окружности планеты от Крепости.

— Ага, теперь мне становится понятно, — сказал Крюгер. — Я еще раньше сообразил, что Абьёрмен кружит вокруг Тиира по сильно вытянутой орбите; а если верить твоим словам, то и орбита самого Тиира, вращающегося вокруг Аррена, весьма сильно вытянута.

— К такому же выводу пришли и мы, хотя точные его размеры и характер орбиты нам неизвестны. Нам не удалось создать нужных измерительных приборов. Впрочем, мы знаем, что оба солнца гораздо больше Абьёрмена и находятся на большом от него расстоянии, поэтому разумно предполагать, что движется Абьёрмен, а не солнца.

— Тогда я понимаю, чтeq \o (о;?) должно происходить с вашей планетой; очевидно, мой последний вопрос не имеет смысла — если температура меняется в таких широких пределах, она, разумеется, должна влиять на всю жизнь этой планеты. То-то я поражался, почему здесь большинство деревьев и животных каждого вида почти не отличаются по размерам. Теперь мне ясно: они начали расти примерно в одно и то же время.

— По-видимому, в твоем мире это не так…

Эти слова прозвучали как вопрос. Поэтому Крюгер вынужден был остановиться на описании сезонных изменений на Земле и рассказать, как к ним приспосабливаются различные формы жизни.

— Значит, — заключил Учитель, — большинство ваших животных либо пребывает в активном состоянии весь год, либо погружается в бездействие, когда условия становятся для них неподходящими. Первое на нашей планете невозможно, по крайней мере для нас; я вообще не могу себе представить существо, способное выдержать все крайности абьёрменского климата. Второе же представляется мне невероятной расточительностью: если уж вид не способен пережить условия какого-то времени года, почему бы другому виду не заменить его на этот период?

— Резонно, — признал Крюгер.

— Тогда почему тебе не нравится, что моя раса владеет Абьёрменом совместно с расой Дар Лан Ана?

— Дело не в этом. Меня отвращает ваше отношение к ним, то, что вы запрещаете мне сообщить им сведения, которые позволили бы им освободиться от вашей власти. Вряд ли ты станешь возражать, если я передам всю эту информацию тебе?

— Лично мне — нет. Но против передачи сведений моему народу я бы возражал столь же решительно, как и против передачи их народу Дар Лан Ана.

— То есть ты против того, чтобы я научил твой народ строить космические корабли?

— Вот именно.

— Но это же бессмыслица! Что ты можешь иметь против того, чтобы кто-нибудь из вас улетел отсюда и оставил соплеменников Дара в покое?

— Я уже говорил, что мы нуждаемся в расе Дара, хотя тебе заблагорассудилось понять меня совершенно превратно. Более того, его народ не менее нуждается в нас, хотя сам Дар Лан Ан и не знает об этом… Но это знают его Учителя.

— Тогда почему же вы обращаетесь с ними не как с друзьями, а как с подчиненными?

— Они — друзья. И я испытываю особое чувство привязанности к Дар Лан Ану, именно по этой причине с вами так хорошо обращались здесь, в деревне, и именно поэтому я пошел на то, чтобы услать отсюда жителей и не допустить смертоубийства, когда вы явились снова.

— Если ты так уж любишь Дара, которого, между прочим, насколько мне известно, не видел ни разу в жизни, почему же ты отобрал у него книги? Ведь это причинило ему столько горя!

— Это было сделано в чисто экспериментальных целях. Я хотел узнать о тебе как можно больше. Мне жаль, что при этом пострадал Дар Лан Ан, но я был рад узнать, что ты способен на проявление сочувствия и на дружбу. Эти книги будут лежать на камне возле того места, где мы обычно беседовали. Я велю доставить их туда после окончания нашей беседы.

— А как насчет моей “зажигалки”?

— Она тебе действительно нужна? Видишь ли, я ее разобрал и, боюсь, не сумею собрать снова. Конденсатор, — тут он запнулся в поисках нужного слова, — конденсатор был, конечно, хорошо нам знаком, но ту часть, которая превращает солнечный свет в электричество, мы не поняли. Если ты расскажешь о ней, наши ученые выслушают тебя с большим интересом — когда у нас будут ученые.

— Мне казалось, ты возражал против того, чтобы твои соплеменники знали слишком много.

— Да, мне бы этого не хотелось, но твой прибор вряд ли поможет им покинуть нашу планету. Насколько я могу судить, он менее пригоден для наших целей, нежели генераторы, использующие вулканическое тепло Абьёрмена.

— Значит, вы живете в подземельях, по соседству с вулканами, где достаточно жарко? Из того, что мне пришлось видеть на этом материке, я предполагал, что многие из вас переживают время холодов.

— Да, ты прав, я действительно нахожусь под землей, но нас очень мало. В этом районе нас всего четверо, и столько же живут вблизи каждого из наших городов.

— Но у вас должно быть гораздо больше места, где можно жить в черные периоды, чем у той расы. Те вынуждены тесниться под ледяной шапкой…

— …которая в самом узком своем месте имеет ширину во много сотен миль. Там вполне можно рыть пещеры и запасти пищу чуть ли не для всего народа.

— Зато по всему полуострову от того места, где меня оставили, на многие сотни миль тянутся вулканы. Короче говоря, я не вижу причин, почему бы обеим расам не сосуществовать одновременно. Такая идея не приходила тебе в голову?

— Я все время даю тебе понять, почему такая идея никуда не годится. Я уже говорил, что обе расы необходимы друг другу; ты отнес это на счет нашей лени. Я упомянул, что другие планеты нам непригодны, потому что они не будут убивать нас в положенные сроки; ты, по-видимому, приписал это каким-то предрассудкам. Я сказал, что с большим интересом отношусь к Дар Лан Ану, а ты просто этому не поверил. Ты сам заметил, что технически вполне возможно и даже слишком не трудно устроиться так, чтобы мы могли сосуществовать. Но вместо того чтобы сопоставить все сведения, ты рассматриваешь каждое из них отдельно и полагаешь его нелепым. Признаться, с самого начала нашей беседы я старался установить уровень человеческого интеллекта и должен сказать, что, судя по тебе, он не очень высок. Подумай хорошенько, неужели ты и в самом деле не можешь дать объяснение, которое связало бы все эти факты?

Крюгер нахмурился, и оба некоторое время молчали; затем заговорил Дар Лан Ан.

— Если уж ты занялся проверкой интеллекта, Учитель, попробуй лучше сравнить его интеллект с моим. Я прожил на Абьёрмене всю жизнь и все-таки не понимаю, к чему ты клонишь.

— Тебе мешает твое воспитание.

— Тогда я готов признать, что мне мешает мое воспитание, — рассерженно заявил Крюгер. — Почему ты считаешь, что я смогу разгадать загадку, которую не может разгадать Дар?

— Хорошо, не надо сердиться. Видимо, мне будет легче объяснить, чего я хочу, если ты растолкуешь мне некоторые слова твоего языка. Насколько я понял, отдельные особи твоей расы непосредственно участвуют в воспроизводстве других особей. Как на вашем языке называется только что воспроизведенная особь?

— Ребенок… Сын или дочка, в зависимости от…

— Достаточно общего термина. Существует ли слово, обозначающее отношения между двумя детьми, воспроизведенными одной особью?

— Брат или сестра, в зависимости от…

— Хорошо, хорошо, сойдет любое из этих слов. Так вот, у меня нет ребенка, поскольку я все еще жив, но Дар Лан Ан — ребенок моего брата.

На сей раз пауза затянулась надолго, пока Крюгер пытался осмыслить все сказанное. Вначале он просто не поверил, затем постепенно начал признавать, что в этом что-то есть, и наконец поверил окончательно.

— Твоя взяла… дядюшка! — проговорил он слабым голосом.

— Но я все же…

Крюгеру не пришлось договорить, и прервал его не Учитель.

— Теперь еще и “дядюшка”, — медленно произнес по-английски голос, которого Нильс никогда прежде не слышал. — Я не удивлюсь, — продолжал голос, — если в любом наборе беспорядочных шумов случайно появится звукосочетание, напоминающее какое-нибудь доброе старое английское словечко. Но когда на протяжении тридцати секунд выскакивают подряд “ребенок”, “сын”, “дочь”, “брат”, “сестра” и “дядюшка”, тут уж говорить о совпадениях не приходится. Мистер Нильс Крюгер, если вы принимали деятельное участие в разговорах, которые мы записывали уже две недели, можно рассчитывать, что у вас выработалось хорошее произношение. В противном случае кое-кто из знакомых мне филологов будет весьма и весьма раздосадован.

Большинство людей продолжает надеяться еще много времени спустя после того, как исчезают все логические основания для надежды. Человек, идущий в бой на верную смерть, летчик, который остается в пылающем самолете, чтобы увести его прочь от города, приговоренный к смертной казни — мало кто из них оставляет надежду, пока дышит. И Нильс Крюгер не полностью отказался от надежды снова увидеть Землю. Нет, он не ожидал, что его спасут. Сначала он питал смутные надежды, в которые и сам по-настоящему не верил, что, объединив технологию абьёрменцев и собственные знания, он сумеет построить корабль, способный покрыть расстояние в пятьсот световых лет. Эти надежды не испарились окончательно даже после того, как он получил полное представление о технической отсталости расы Дар Лан Ана. Но при всем оптимизме ему ни разу не приходило в голову, что на протяжении его жизни к Плеядам подойдет еще один корабль землян. У землян было слишком много других дел.

Вот почему человеческий голос, ворвавшийся в его беседу с существом, невероятно чуждым человеку, буквально ошеломил Крюгера. Некоторое время он не мог произнести ни слова. Когда же на нетерпеливые вопросы, последовавшие из приемника, отозвался Дар Лан Ан на своем весьма неуклюжем английском языке, в рубке далекого космического корабля возникло не меньшее смятение, чем в хижине.

— Это не может быть Крюгер! Не станет он так говорить, и вообще он же погиб!

— А откуда же они знают английский?

— Мой годовалый сынишка говорит по-английски лучше, чем он!

— Крюгер, это ты? Или наши филологи свихнулись?

— Да… Да, это я, но нельзя же так все-таки… Какой это корабль? Каким образом вы включились в разговор? Что вы делаете в Плеядах?

— Это твой корабль, “Альфард”; с тобой говорит Донабед. У тебя там очень скверное радио; я тоже не узнаю твоего голоса. Мы здесь уже две недели, ловим и записываем все радиошумы, какие только удается обнаружить, надеемся перед высадкой хоть немного отработать местный язык. Ты правильно полагал, что мы не вернемся; но в этой системе творится что-то такое, отчего астрономы потеряли голову, и они прилетели сюда посмотреть на все собственными глазами. Твое радио сделано аборигенами или ты сам его смастерил?

— Целиком местного производства. — Крюгер уже оправился, хотя по-прежнему ощущал слабость в коленях. — Погодите минутку, у нас здесь есть слушатели, которые не говорят по-английски. — Крюгер снова перешел на абьёрменский и объяснил Дару и Учителю, что произошло. — А теперь, пока вы идете на посадку, расскажите мне, пожалуйста, чем же эта система привлекла внимание астрономов?

— Я не астрофизик, но, насколько я понимаю, дело вот в чем, — начал Донабед. — Тебе известны элементарные сведения об источниках звездной энергии, и ты знаешь, что звезды главной последовательности вроде нашего Солнца или этого красного карлика в течение миллиардов лет сохраняют свою излучательную способность постоянной. Однако в космосе существует множество звезд гораздо более ярких нежели Солнце, иногда в десятки тысяч раз более ярких. Звезды такого типа расходуют свой водород столь быстро, что могут протянуть всего несколько миллионов, от силы несколько десятков миллионов лет. Альцион, как и некоторые другие звезды в Плеядах, именно такая звезда.

Это все известно и понятно. Скопление Плеяды полно диффузного материала, и можно предполагать, что материал этот все еще продолжает конденсироваться и порождает новые звезды в добавление к сотням уже существующих в этой группе. И вот тут-то перед нами возникает трудность. С изрядной степенью точности ученые разработали схему процессов, происходящих в этих конденсирующихся облаках. В одних случаях, когда наличествует большой угловой момент, можно ожидать появления нескольких звезд, обращающихся одна вокруг другой, — это обычные двойные и кратные звезды. В других случаях, когда угловой момент меньше, почти весь материал уходит в одну звезду, а из остатков образуются планеты. Несколько странно видеть планеты у двойных и кратных звезд, хотя и в этом нет ничего невероятного. Но чтобы планеты оказались у звезды, подобной Альциону, это уж ни в какие ворота не лезет! Такие солнца излучают в десятки тысяч раз мощнее, нежели наше Солнце; излучение в свою очередь оказывает давление, и давление это достаточно велико, чтобы вымести из окрестностей звезды все твердые частицы, которые могли бы собраться воедино и образовать планету. Все это поддается вычислению и экспериментальной проверке.

Так вот. Звездочеты и бровью не повели, когда узнали из наших материалов, что спутником Альциона является красный карлик, но когда они узнали, что этот красный карлик в свою очередь имеет планету, они взвыли. Нам пришлось долго убеждать кое-кого из них, что это вовсе не глупая ошибка; пришлось напомнить, что мы даже высаживались на эту планету.

— Уж что-что, а это было, — пробормотал Крюгер.

— Вот именно. Кстати, если хочешь знать, официально эта планета получила название Крюгер.

— Боюсь, что по всем правилам название ее все-таки Абьёрмен, — отозвался Нильс. — Но продолжайте.

— Да больше, пожалуй, и рассказывать нечего. Астрономам ужасно не хотелось расставаться со своими излюбленными теориями, они всю дорогу сюда рассуждали о том, что красное солнце, возможно, было захвачено Альционом уже после того, как возле него сформировалась планета или планеты. Нам предстоит уйма работы, и здесь ты можешь нам очень помочь. Судя по всему, ты вполне прилично освоил местный язык. Будешь переводчиком.

— Переводчиком-то я буду, только учтите, что кое с кем из здешней публики я не очень лажу. Всякий раз, когда мне приходится с ним беседовать, мы рано или поздно ссоримся. И я даже не всегда узнаю об этом сразу, потому что никогда не видел этого типа, с которым говорил по радио.

— То есть как это — не видел?

— Никогда, и не имею ни малейшего представления, как он выглядит. Послушайте, майор, если вы спуститесь и заберете меня из этой парилки, я смогу все объяснить гораздо лучше, причем объяснять придется много, вы уж мне поверьте.

— Мы уже на пути к тебе. Ты поднимешься на корабль один? Крюгер коротко объяснил Дару, как обстоит дело, и спросил, согласен ли тот последовать за ним. Секунду абориген колебался, потом сообразил, что тут, несомненно, найдется новый материал для книг, и ответил утвердительно.

— Со мной будет Дар Лан Ан, — доложил Крюгер Донабеду.

— Для него нужны какие-нибудь специальные приспособления?

— Насколько я могу судить, на ледяных полях он чувствует себя прекрасно, и он проделывал двухсуточные перелеты на планере, не выпив в пути ни капли воды, так что температура и влажность вряд ли являются для него проблемой. Вот не знаю только, как насчет давления; вам же известно, что здесь оно выше.

— На какую высоту он поднимался на своем планере?

— Не знаю. У них нет никаких авиационных приборов в нашем понимании.

— Поднимался он когда-нибудь выше кучевых облаков?

— Да. И я вместе с ним. Во время полетов на дальние дистанции он всегда забирается как можно выше.

— Прекрасно. В таком случае полагаю, что наше атмосферное давление ему не повредит. Впрочем, на всякий случай предупреди его, если сможешь, пусть решает сам.

Крюгер так никогда и не мог с уверенностью сказать, понял ли Дар его полностью, но, когда посадочный бот с “Альфарда” сел на поляну гейзеров, Дар стоял рядом с Крюгером. Учителю уже рассказали, что происходит, и Нильс обещал возобновить с ним связь по бортовому радио, как только представится возможность. Учитель не возражал, хотя превосходно отдавал себе отчет в том, что теперь Крюгер практически становится для него недосягаемым.

Обратный полет к “Альфарду”, спокойно кружившему по орбите вне атмосферы Абьёрмена, был делом обычным для всех, кроме Дар Лан Ана. Он не задал ни одного вопроса, но глаза его впитывали все, что можно было увидеть. Большинство членов экипажа отметили одну особенность в его поведении. Как правило, когда представителя более или менее примитивной цивилизации берут на борт космического корабля, он почти все время занят тем, что смотрит, как выглядит сверху его планета. Внимание же Дара было почти целиком поглощено устройством бота и процессом управления. Только однажды он поглядел вниз дольше обычного; это случилось, когда бот достиг первой космической скорости и наступила невесомость. Он глядел тогда на поверхность планеты почти целую минуту, а затем, к полнейшему удивлению следивших за ним людей, принял это явление как должное. Видимо, он убедил себя, что ощущение падения не вызвано действительным падением, а если даже это и так, то пилоты справятся с неприятной ситуацией до того, как наступит подлинная опасность. С этой минуты майор Донабед стал испытывать к Дар Лан Ану искреннее уважение: слишком часто при подобных обстоятельствах цивилизованные человеческие существа у него на глазах впадали в истерику.

Ну разумеется, сообразил Крюгер, Дар ведь пилот и не раз испытывал кратковременную невесомость, когда попадал в нисходящие потоки или достигал вершин восходящих; правда, тогда такое состояние обычно длится секунду-другую. Ничего не скажешь, парень что надо; сам Нильс после почти годичного пребывания на твердом грунте ощущал легкое головокружение.

В положенное время в поле зрения космонавтов возникла чудовищная туша “Альфарда”; бот приблизился и через специальный люк проскользнул в трюм. После того как все вышли, командир открыл конференцию.

Она была проведена в самом большом помещении корабля — каждому хотелось своими ушами услышать рассказ Крюгера. С общего согласия он выступил первым и коротко поведал о том, как ему удалось избежать смерти, когда его оставили одного на планете. О растительном, животном и минеральном мире и населении Абьёрмена он рассказал подробнее. И хотя в общем отчет получился довольно сжатым, Нильс не преминул упомянуть о том, что в лесах не нашлось ничего похожего на плоды, что стебли многих растений оказались съедобными, хотя и не питательными, что ему пришлось рисковать, прежде чем он сумел определить, какие из этих растений не ядовиты, что он решился покинуть жаркий вулканический край, где был оставлен, и двинулся к полюсу в надежде найти там более терпимые условия. И все же, едва он закончил, как его засыпали вопросами, и командиру “Альфарда” пришлось взять на себя председательские функции.

— Когда ты начал свое путешествие, — спросил один из астрономов, — тебе, должно быть, стоило немалого труда определять направление?

— Да, я немного путался, — улыбнулся Крюгер. — Если бы красное солнце просто меняло видимые размеры, это бы еще полбеды, но в тех местах, где меня оставили, оно раскачивалось по небу из стороны в сторону, с юго-востока на юго-запад и обратно, так что я не сразу приспособился. С голубым солнцем дело обстояло проще — Альцион, как и положено нормальному светилу, восходит на востоке и садится на западе. По крайней мере так было вдали от полюса; когда же я продвинулся дальше к северу, мне было нетрудно сообразить, почему и он ведет себя ненормально.

— Правильно. Видимое движение красного карлика вполне естественно, если вспомнить, какая вытянутая орбита у этой планеты. А ты не мог бы прикинуть величину либрации? Я, к сожалению, наблюдал планету только в течение одного оборота.

— Мне кажется, около шестидесяти градусов в обе стороны от среднего положения.

Астроном кивнул и уступил место геологу.

— Правда ли, что почти вся местность, которую ты видел, является вулканической?

— Да, во всяком случае на материке, где вы меня нашли. Ведь часть планеты, с которой я познакомился, не так уж велика. Этот длинный полуостров, по которому я шел на север…

— Около трех тысяч миль, — вставил астрофотограф.

— Спасибо. Так вот, на всем протяжении он изобилует действующими вулканами, а материковая область, из которой он выступает, по большей части покрыта лавовыми потоками. Возле полярной шапки местность гористая, но я не берусь утверждать, что это тоже вулканический район.

— Хорошо. Мы хотим получить какое-то представление о возрасте планеты, и нам придется как можно скорее составить схемы стратиграфической последовательности. Ты не заметил каких-нибудь окаменелостей возле льдов?

— Я ведь бывал на поверхности только в районе поселения; над остальными районами я пролетал. Впрочем, возможно, в этом вам поможет Дар Лан Ан.

— А он захочет?

— Вероятно. Он очень любознателен. Я могу сказать, для чего ему нужны знания: он записывает их в книги для будущего поколения, потому что его собственному поколению жить осталось уже недолго. — Крюгер помрачнел; мысль о том, что вскоре ему предстоит потерять Дара, с каждым днем тяготила его все больше.

— Может, твой приятель подробнее расскажет нам об этих сменах поколений? — спросил биолог. — На Земле существуют организмы, которые ведут сходный образ жизни, хотя, как правило, они не приспособлены к столь резко различным условиям существования. Впрочем, меня сейчас больше всего интересует вопрос об Учителях. Когда они в конце концов умирают, что из них получается? Существа новой формации? Или вообще ничего не получается? Или получается что-нибудь иное?

— Не знаю, и Дар Лан Ан этого не знает. Об этом лучше всего поговорить с Учителем “горячей” расы, с которым я беседовал, когда вы меня засекли. Я даже не знаю, сколько потомков остается после них при нормальных условиях — один или несколько.

— Ну, это вполне очевидно: если бы оставался всего один, то при отсутствии иных способов размножения вся раса давно бы вымерла. Должна же быть случайная гибель…

— Короче говоря, с такими вопросами придется обращаться к Учителю. Когда я буду с ним говорить, я спрошу его об этом.

— А почему, собственно, Учителя держат своих соплеменников в неизвестности? — спросил кто-то.

— Это уж спросите у них самих. На их месте я бы поступил так же, чтобы сохранить порядок и спокойствие, но этот Учитель утверждает, что всем им нравится точно знать срок своей смерти.

— Я бы хотел поговорить об этом с твоим другом.

— Ладно. Только мне кажется, что пора бы кому-нибудь составить список вопросов.

Вопросы и ответы следовали бесконечной чередой, пока Крюгер не начал открыто зевать. Тогда командир наконец распустил всех; но и после этого Нильсу не удалось сразу же отправиться на покой. Сначала ему пришлось водить Дар Лан Ана по “Альфарду” и в меру умения отвечать на вопросы своего маленького приятеля.

Затем он улегся спать, впервые за много месяцев наслаждаясь состоянием невесомости. Он не заметил, удалось ли в этих условиях выспаться Дару, но утром абориген выглядел бодрым и деятельным, и Крюгер пришел к заключению, что спал он отлично. Дар отказался от человеческой пищи, заявив, что он совсем не голоден, зато Крюгер умял такой завтрак, что друзья сочли своим долгом предостеречь его. За время пребывания на Абьёрмене он привык есть много из-за сравнительно низких питательных качеств местных растений.

Утолив голод, он доложился командиру, и тот немедленно созвал новую конференцию, на сей раз только для ученых. Было решено, что преимущественное право на Дара получают филологи, — нужно было как можно скорее обучить еще нескольких переводчиков. Биологам посоветовали взять посадочный бот и отловить нескольких животных; им предстояло овладевать знаниями в тяжких трудах. Крюгер утешил их, пообещав свою помощь во время бесед с Учителем, пока Дар будет давать уроки языка.

В непосредственной помощи Дара нуждались и геологи. Конечно, они могли просто нанести на карты все материки Абьёрмена и затем лично проверить подходящие места на выходы осадочных пород, но это отняло бы у них много времени. Поэтому Дару показали цветные снимки образцов различных пород, которые специалисты надеялись найти, и попросили его вспомнить, не знает ли он мест на планете, где имеются такие породы.

К огорчению собравшихся, Дар не отождествил ни единого снимка. Возможно, геологи так и отступились бы и вернулись к составлению карт, но тут Крюгер заметил, что на одном из снимков изображен образец известкового туфа, совершенно такого же, как вокруг памятного им водоема с гейзером. Он указал на это Дару.

— Ваши картины не очень хороши, — последовал ответ.

Не прошло и четверти часа, как космонавты установили, что Дар Лан Ан видит в диапазоне длин волн от четырех тысяч восьмисот до восемнадцати тысяч ангстрем, то есть не так далеко в фиолетовой области спектра, как человек, но более чем на октаву дальше в инфракрасной. На снимках же были представлены комбинации трех основных цветов, воспроизводящие цвет объекта, каким его видит человеческий глаз, но они не воспроизводили и половины цветового диапазона, доступного Дар Лан Ану. Цветные снимки действительно для него не годились.

— Так вот почему я не мог вытянуть из него ни одного слова, обозначающего цвет, — сокрушенно пробормотал Крюгер.

Проблему решили по-иному. Были изготовлены черно-белые оттиски, и Дара попросили сконцентрировать внимание на текстуре образцов. Тогда он опознал свыше половины снимков и указал, где можно найти большинство минералов. После небольшой лекции по геологии он даже сумел показать районы разломов, надвигов и ущелий, которые обнажали пласты на глубины в сотни и тысячи футов; карты, которые он набросал, позволяли без труда определить местоположение этих районов. Геологи остались довольны. Доволен был и Дар Лан Ан, а также Крюгер — у него были на то свои причины.

Пока продолжалось обучение Дара, Нильс возобновил по радио связь с Учителем и рассказал ему обо всем, что происходит. Он объяснил, какую информацию хотят получить пришельцы, и предложил в обмен ту информацию, которую захочет получить это существо. Однако Учитель по-прежнему полагал, что его народу не нужны научные знания. Он упорно цеплялся за свою идею о том, что знания в конечном итоге приведут к космическим перелетам, а космические перелеты в свою очередь неизбежно приведут к разрыву жизненного цикла абьёрменцев, ибо смешно полагать, будто найдется другая планета с такими же характеристиками, как у Абьёрмена.

— Но ведь твоим соплеменникам вовсе не обязательно оставаться на других планетах; почему бы им просто не полетать, не поторговать или поучиться или, на худой конец, — просто посмотреть?

— Нильс Крюгер, твое невежество относительно моего народа уже однажды завело тебя в тупик. Пожалуйста, поверь мне, что ты снова ошибаешься, полагая, будто полеты в космос чем-либо могут ему помочь.

Он упрямо стоял на своем, и Нильсу пришлось отступиться. Он доложил о своей неудаче командиру Бёрку и был немало удивлен, когда тот спросил:

— А ты не считаешь, что тебе еще повезло, что он не принял твое предложение?

— Почему же, сэр?

— Насколько я понял, ты обещал ему любые сведения из нашей технологии, которые его заинтересуют. Я готов признать, что мы сейчас не так заботимся о вопросах безопасности, как несколько поколений назад, когда на Земле еще велись войны, но вообще-то при общении с новыми расами нежелательно слишком вольно обращаться с технологическими сведениями, которые могут быть использованы для разрушительных целей, пока мы не узнаем эти расы достаточно хорошо.

— Но я же их знаю!

— Не спорю, ты знаешь Дар Лан Ана. Ты встречался с некоторыми его соплеменниками, с его Учителями, и ты говорил по радио с Учителем “горячей” расы, назовем ее так. Я не считаю, что ты знаешь этот народ в целом, и я утверждаю, что, если бы Учитель принял твое предложение, ты мог оказаться в весьма двусмысленном положении.

— Но вы же не возражали, когда мы рассказывали Дару обо всем, что бы он ни спрашивал?

— По той же причине, по которой Учитель не возражал, когда ему рассказывал ты.

— Вы хотите сказать, потому что Дар скоро умрет? Значит, вы не отпустите его назад, в Ледяную Крепость? Он же собирается туда.

— Видимо, все же отпущу. Вряд ли это нам повредит: у него не будет с собой никаких записей, а без них он не причинит никаких неприятностей.

Крюгер чуть было не ляпнул о необычайной памяти аборигена, но вовремя прикусил язык. Он хотел, чтобы Дар Лан Ан узнал как можно больше. Он знал, что этот малыш запоминает все сказанное и увиденное, а то, что он запомнил, он расскажет Учителям в Ледяной Крепости. Учитель деревни может возражать против этого, но сделать он, вероятно, ничего не сможет: Крюгер не нарушил поставленных ему условий.

А что если Учитель все-таки помешает? По его словам, он имеет влияние на Учителя Ледяной Крепости — этого влияния оказалось достаточно, чтобы принудить их покуситься на жизнь Крюгера даже против их собственной воли. А может, он заставит их игнорировать знания, которые принесет Дар, или даже прикажет уничтожить Дара; в планы Крюгера это никак не входило. Чем же все-таки объяснить влияние, которым пользуется это существо? Нельзя ли как-нибудь ограничить или нейтрализовать его? Надо снова поговорить с Учителем и подготовиться к этой беседе самым тщательным образом. Долгое время Нильс, задумавшись, неподвижно парил в воздухе, затем выражение его лица чуть прояснилось. Он оттолкнулся от стены и поплыл к радиорубке.

Учитель откликнулся на вызов сразу.

— Надо полагать, ты придумал новые аргументы в пользу распространения вашей технологии?

— Не совсем так, — сказал Крюгер. — Я хотел бы задать несколько вопросов. Ты говорил, что вас, Учителей, четверо в этом городе. Так вот, скажи, разделяют ли остальные твое отношение к происходящему?

— Разделяют. — Ответ последовал немедленно и несколько обескуражил Крюгера.

— Пусть будет так. А Учителя в других городах? Я полагаю, ты сообщаешь им обо всем, что здесь происходит.

На сей раз Учитель ответил не сразу.

— Признаться, мы им не сообщаем. Дело в том, что мы не имеем с ними постоянной связи — просто обмениваемся контрольными вызовами раз в год. Если бы мне пришлось вызвать их сейчас, их бы просто не оказалось у аппарата. Впрочем, это не имеет значения; в их мнении сомневаться не приходится. В конце концов это мы на протяжении многих лет проводим политику ограничения технологического развития и утверждаем себя в качестве единственного источника знаний на этой планете. Между прочим, радиоаппаратура в Ледяной Крепости была изготовлена нами; там не знают, как это делается.

— Понятно. — Крюгер был изрядно смущен, но сдаваться не собирался. — Одним словом, ты не станешь возражать, если мы посетим другие города и непосредственно свяжемся с другими группами Учителей, чтобы сделать им наше предложение. — Он от всего сердца надеялся, что его собеседнику не придет на ум спросить, единодушны ли в этом вопросе сами люди.

— Разумеется. Только ты, конечно, объяснишь им положение так же, как объяснил мне; и они дадут тебе тот же ответ.

Крюгер злорадно усмехнулся.

— Может быть. Ну а что, если мы расскажем им иную историю? Например, что твой разум поврежден, и ты хитростью выманил у нас кое-какие сведения, и ты устал от мук, связанных с твоим положением Учителя, и решил начать сооружение устройств, которые раскалят большую часть этой планеты, так что с периодом смерти твоей расы будет покончено навсегда…

— Подобной чепухи я не слыхал за весь долгий год своей жизни!

— Еще бы! Твои друзья в других городах тоже не слыхали. Но откуда они узнают, что это чепуха? Осмелятся ли они не поверить? — Он помолчал, но ответа не последовало. — Я-то по-прежнему не думаю, что твой народ сможет улететь в космос только из-за того, что познакомится с основами физики. А вот разделят ли они с тобой все твои опасения?

— Подожди. Я должен подумать. — Потянулись долгие минуты молчания, прерываемые лишь треском помех. Крюгер напряженно ждал.

— Ты научил меня кое-чему, человек, — зазвучал наконец голос Учителя. — Я не скажу тебе — чему. Но я даю разрешение Учителям Дар Лан Ана получать любую информацию.

Крюгер облегченно вздохнул, лицо его расплылось в широкой улыбке. План сработает; он просто не может провалиться. Дар Лан Ан впитает в себя колоссальную информацию; этого будет достаточно для того, чтобы заполнить множество книг — столько книг просто невозможно написать до наступления срока смерти. Обогащенный знаниями, Дар Лан Ан вернется в Ледяную Крепость, и, когда температура там начнет подниматься, начнутся изменения в атмосфере и наступит пора наглухо закрывать пещеры поселения, он все еще будет диктовать полученные сведения или записывать их сам. Он все еще будет под землей, когда это произойдет, а не в городах “холодной” расы, и он не умрет вместе со своими соплеменниками. Дар Лан Ан по необходимости станет Учителем, и Нильс Крюгер не потеряет своего маленького друга.

Абьёрмен больше Земли, и морей на нем меньше даже в холодное время, поэтому геологам предстояло работать на огромных территориях. Разумеется, они и не пытались охватить их целиком; в основе их плана лежало стремление получить стратиграфические данные, позволяющие составить верное представление о геологической истории планеты и, если возможно, отыскать радиоактивные вещества, которые дали бы возможность установить хотя бы нижний предел ее возраста. Собственно, возраст планеты — вот что по-настоящему интересовало астрономов, но у биологов были другие задачи. И они приступили к делу, готовые подвергнуть анализу всеми техническими средствами, имевшимися в их распоряжении, любые найденные окаменелости.

Они исследовали осадочные породы слой за слоем. Иногда слои эти тянулись на много миль, а иногда выступали участками всего в несколько ярдов — либо потому, что землетрясения перемешали их в мозаику и требовался большой опыт, чтобы разобраться в ней, либо потому, что породивший их фактор действовал на ограниченном участке и короткие слои были короткими с самого начала. Известковое напластование на миллионах квадратных миль океанского дна — это одно; чечевицеобразная залежь песчаника, бывшая некогда дельтой ручья, впадавшего в небольшое озеро, — совсем другое, причем, это “совсем другое” представляло немалые неудобства, когда речь шла о приблизительном датировании.

Крюгер благодарил судьбу за то, что командира Бёрка не было с ними в этой исследовательской группе, и думал только о том, как бы тот ненароком не подслушал замечания, которыми обменивались геологи, ибо Дар Лан Ан с каждым днем говорил по-английски все лучше, а фотографическая память мало где еще выдает себя с такой очевидностью, как при решении стратиграфических проблем. Все геологи без исключения относились к аборигену с большим уважением и питали к нему дружеские чувства, вполне сравнимые с чувствами самого Крюгера. Конечно, рано или поздно Бёрк разгадает его маневр, но Нильс надеялся, что к тому времени популярность его маленького друга возрастет до такой степени, что испытанному космолетчику придется отказаться от своих подозрений.

Нигде на Абьёрмене, по-видимому, не было формаций, соответствующих так называемым “щитам”, характерным для некоторых областей на Земле. Вся нынешняя поверхность суши в самом недалеком прошлом явно находилась под водой; можно было с уверенностью утверждать, что Абьёрмен подвергался более мощным сейсмическим и орогеническим процессам, нежели Земля. Один из специалистов высказал предположение, что причиной тому могли служить сезонные изменения “долгого года”, когда большая часть океанской воды собирается в полярных шапках. Сейсмическое исследование полярной шапки в южном полушарии (не на южном полюсе) показало, что толщина ее составляет примерно шесть миль. Когда проводилось это исследование, валил снег. Тиир никогда не появлялся над этой областью планеты, а Аррену оставалось до восхода несколько земных лет.

Прежде чем оказалось возможным приступить к истинному датированию формаций, прошло несколько коротких абьёрменских лет, но опасения астрономов оправдались еще раньше. Дотошные геологи обнаружили в нескольких местах на материке, который они обследовали, пегматиты и другие изверженные породы, содержавшие радиоактивные вещества, которые облегчали процесс датирования. Невозможно было сразу же скоррелировать эти породы с осадочными, но одна из них содержала уран и свинец в пропорции, позволяющей определить ее возраст примерно в полтора миллиарда лет. Это был крупный образец; на нем было проведено с десяток независимых экспериментов, и результаты их различались в среднем не более чем на двадцать миллионов лет. А поскольку астрономы не могли себе представить, чтобы возраст Альциона был в сто раз меньше возраста этой породы, они восприняли сообщение геологов довольно мрачно.

Но даже независимо от возраста осадочные породы представляли большой интерес. Дар Лан Ан, если и видел когда-либо окаменелости, то в свое время не обращал на них никакого внимания. Это упущение было нетрудно восполнить, ибо в осадочных породах оказались органические останки. Известковая линза около двухсот миль в поперечнике, неподалеку от центра материка, состояла главным образом из коралловых отложений, причем в разных ее местах геологи обнаружили несколько сотен различных видов кораллов. Были найдены также тысячи ракушек, совершенно таких же, как на Земле, — по крайней мере так показалось Крюгеру; один из биологов не пожалел времени, чтобы указать ему на существенные отличия.

— Я полагаю, — закончил он, обращаясь уже к Дару, — что на берегах ваших нынешних океанов вы найдете множество раковин, похожих на эти. Вообще у моллюсков и у родственных им организмов существует, видимо, изрядная способность сопротивляться геологическим изменениям. На Земле они живут около полумиллиарда лет; теперь они, конечно, несколько изменились, но в основном их структура осталась прежней.

— Я понимаю вас во всем, кроме одного, — отозвался Дар на своем медленном английском языке, тщательно подбирая слова.

— Я был здесь с вами все время и видел подобные окаменелости во многих различных слоях породы, и вы говорите, что это естественно; но я никогда не видел ни одного живого существа, похожего на эти окаменелости.

— Тебе приходилось когда-нибудь бывать на побережье?

— Много раз. Недавно мы с Нильсом прошли по побережью около трехсот миль, не говоря уже о множестве случаев за мои предшествующие восемьсот лет.

— Правильно! — воскликнул Крюгер. — Я же чувствовал, что там, на берегу, чего-то не хватает, но никак не мог догадаться, чего именно. Там не было ни единой ракушки, ни одной выброшенной волнами медузы, ничего в этом роде. Не мудрено, что берег казался мне странным!

— Гм. Признаюсь, это выходит за пределы моего разумения. А какая-нибудь другая морская живность?

— Не знаю. Видимо, в воде живут какие-то животные, и я знаю, что там есть растения. Впрочем, кажется, всего одного-двух видов.

Биолог сообщил все это своим коллегам, занятым полевыми работами; сам он был слишком поглощен корреляцией окаменелостей, чтобы отвлекаться на другие дела.

Постепенно ему удалось как-то упорядочить этот хаос. Он разделил прошлое Абьёрмена на периоды, границы которых во времени определялись, по-видимому, общим затоплением материка, в результате чего возникли известковые напластования. Геологам не удалось найти признаков, которые могли бы свидетельствовать об определенной периодичности в процессах горообразования, — такие признаки обычно более пригодны для геологической периодизации; как они подозревали, орогенная активность на Абьёрмене протекала весьма равномерно.

Причин, по которым этот мир был сейсмически активнее, нежели Земля, могло быть много. Прежде всего он был больше — девять с лишним тысяч миль в диаметре — и к тому же на сорок процентов плотнее, так что человек, весящий на Земле шестьдесят восемь килограммов, здесь весил семьдесят два. Процентная разница была невелика, но в общем гравитационные силы, участвующие в орогенном процессе, значили на Абьёрмене гораздо больше, чем на планете человечества. Об этом, по крайней мере, свидетельствовали периоды горообразования; они были короткими, частыми и локализованными.

Казалось бы, планета поставила в тупик только астрономов; с биологами она была вроде бы в ладах. Если бы не ископаемые позвоночные.

Без особого труда удалось установить примерный путь эволюции на этой планете продолжительностью в несколько сотен миллионов земных лет. Эволюция начиналась с тварей, почти не имеющих органов, способных сохраниться до наших дней, тянулась через позвоночных животных, сравнимых с рыбами, и в конце концов приводила к существам, обладавшим конечностями, дышавшим, очевидно, воздухом и проводившим свою жизнь или часть жизни на суше. Как было бы чудесно, если бы биологи имели возможность изобразить примитивное начало жизни в самом низу страницы, поставить Дар Лан Ана на самый верх, а в промежутке разместить логически мыслимые переходы формы! Но беда заключалась в том, что каждое ископаемое позвоночное, обнаруженное исследователями и обладавшее конечностями, имело шесть конечностей. У Дара же, как и у человека, имелось только две руки и две ноги!

Уступив настойчивым просьбам биологов, абориген согласился на рентгеновский анализ. С не меньшим интересом, чем остальные, он разглядывал полученные рентгенограммы и, как и биологи, имел возможность убедиться в том, что на его скелете нет никаких признаков третьей пары конечностей.

К тому времени Дар уже был знаком с общими принципами эволюции не хуже любого образованного человека, и ему было понятно, чем озабочены биологи. Прежде чем кто-либо из ученых успел задать вопрос, он сказал:

— По-видимому, ни одна из окаменелостей, которые вы нашли в породах, не была прямым предком моей расы. Вполне возможно, что мы пришли сюда из какого-нибудь другого мира, как считал в свое время Нильс, но ни книги, которые я читал, ни Учителя не упоминали о чем-либо подобном.

— Значит, эта версия отпадает, — разочарованно проговорил один из биологов.

— Не обязательно; очень может быть, что это случилось слишком давно, когда мы еще не вели записей или же они затерялись. Но, боюсь, доказать это будет нелегко.

— Вероятно, ты прав. По-моему, сейчас самое время искать наиболее поздние формации.

Геологи внимательно прислушивались к этой беседе; она происходила во время очередного перерыва на обед. Один из них возразил:

— Это не так-то легко — просто взглянуть на какой-нибудь ярус и определить: ему-де меньше миллиона лет. Разумеется, мы делаем все, что в наших силах, но вам отлично известно, что к датированию приступают в последнюю очередь — после того, как проведены раскопки, найдены окаменелости, после того, как их сравнили с находками в других ярусах.

— А что можно сказать относительно неокаменевшего материала на склонах осыпей или в пещерах?

— Это уже выходит за пределы нашей компетенции, но мы, конечно, заглянем в каждую пещеру, которая нам попадется. Правда, я не припоминаю, чтобы нам попалась здесь местность с хорошо развитой системой пещерных образований, но при подходящих климатических условиях они свободно могли возникнуть в некоторых из этих известняковых пластов.

— Говорят, на одном из материков есть пещеры, на стенах которых можно видеть странные рисунки, — произнес Дар Лан Ан. Все разом повернулись к нему.

— Ты можешь показать нам, где именно?

— Возможно. Лучше всего, если мы отправимся в какой-нибудь город на этом материке и возьмем проводником одного из местных жителей.

После совещания с командиром Бёрком на далеком “Альфарде” этот план был одобрен. Чтобы не лишать геологов средства передвижения, для маленькой экспедиции прислали еще один летательный аппарат, и с ним прибыло несколько специалистов.

Материк, о котором шла речь, лежал от места работ далеко к юго-западу, но все еще оставался под лучами красного Тиира. Дар Лан Ан без труда нашел город, и после объяснений, которые потребовались в связи с необычным обликом человеческих существ, ему удалось заручиться согласием проводника. Впрочем, за экспедицией увязались многие горожане, желавшие поглядеть, что будут делать пришельцы. В городе делать было нечего, все книги давно уже были переправлены в Ледяную Крепость, и народ просто ожидал смерти.

Пещеры оказались совершенно такими, как их описал Дар; ни у кого из людей не возникло сомнений, что здесь некогда обитали существа, обладающие зачатками цивилизации. Внимание большинства членов экспедиции было привлечено рисунками на стенах, о которых упоминал Дар, но те, кто знал свое дело, принялись тщательно исследовать полы.

Полы были образованы окаменевшим грунтом: этот грунт осторожно снимали слой за слоем и просеивали, выбирая из него все, что там сохранилось. Аборигены многословно обсуждали каждую находку; самим им и в голову не приходило заниматься раскопками, и они, по-видимому, не могли опознать ни одного из найденных предметов. А предметы эти ничуть не отличались от находок в подобных же пещерах на Земле: каменные орудия, подобия украшений.

Раскопки продолжались день за днем. Вначале ученые надеялись найти скелеты обитателей, но их ждало разочарование. Один из ученых спросил Дара, что он об этом думает.

— В этом нет ничего удивительного, — ответил абориген. — Этот народ явно жил иначе, чем мы, но не думаю, чтобы он был совершенно другим. Либо они умирали, когда приходил их срок, и от них ничего не оставалось, либо погибали насильственной смертью, и тогда это не могло случаться в пещерах.

— Вряд ли здесь жил такой народ, как твой, — сухо ответил ученый. — По-видимому, где-то в истории вашей планеты имел место большой разрыв. Можно было бы заподозрить, что твой народ явился сюда с другой планеты, а “горячая” раса жила на Абьёрмене с самого начала. Но мы-то знаем, что между вами существует связь, как между родителями и детьми.

— А может, мы и они явились вместе, — предположил Дар. Биолог расцвел.

— Что ж, это вполне возможно! Хотел бы я, чтобы обитатели этих пещер хоть разок-другой нарисовали самих себя.

— А откуда тебе известно, что они этого не сделали?

Ученый обвел глазами жутких тварей, изображения которых расползались по известняковым стенам и потолкам.

— Не знаю, — сказал он виновато. — С чего это ты взял? Ведь здесь нет ни одного существа с шестью конечностями, а это свидетельствует по крайней мере о том, что во времена, когда пещеры были обитаемы, животные стояли ближе к вам, нежели те, чьи останки мы находили под грунтом.

С этими словами биолог занялся своей работой, а Дар Лан Ан впервые с тех пор, как Крюгер познакомился с ним, повернулся и пошел один. Он заметил, что Нильс глядит ему вслед, и негромко произнес:

— Не беспокойся, просто я хочу побыть один. Мне нужно подумать. Позови меня, если случится что-нибудь необычное.

Крюгер почувствовал облегчение, но он не совсем представлял себе, что его маленький друг понимает теперь под словом “необычное”. Вначале, сразу после прибытия “Альфарда”, под это слово подпадало решительно все; аборигену было трудно сосредоточиться на каком-то одном предмете, потому что все в поле его зрения требовало исследования. Но время шло, и это стремление угасло. Крюгер опасался, что Дар, возможно, утратил интерес к наукам, который он, Нильс, так стремился разжечь в нем. Он пришел к выводу, что рисковать нельзя; эта работа становилась скучной даже для него самого. Давно миновало время, когда какая-нибудь окаменелость, какой-нибудь кремневый нож или кусок известняка давали им ощущение нового знания.

Он подумал, что, может быть, стоит вернуться на “Альфард”, чтобы Дар посмотрел, как работают астрономы, — все-таки какая-то перемена. И если любознательность Дара действительно начинает идти на убыль, хотя в это трудно поверить, новая обстановка может поправить дело. Да, он поговорит об этом с Даром, когда тот вернется.

Оказалось, однако, что маленькому аборигену вовсе не прискучила геология. Только природная вежливость вынудила его одобрить возвращение на корабль, но он предложил перед этим “совсем ненадолго” отправиться на место работ первой группы. Ему бы и в голову не пришло возвращаться, если бы он не понял, что Крюгер заскучал.

К тому времени, когда они явились на старое место, геологи достигли значительных успехов — более значительных, чем смели ожидать они сами или кто-либо еще, настолько значительных, что равнодушие Крюгера улетучилось в первые же секунды. Короче говоря, геологи обнаружили “разрыв” в геологической последовательности.

После многих бесплодных поисков одного из ученых осенило, что жесткие климатические изменения каждый “долгий год” должны были вызывать эффекты, схожие с теми, что производят сезонные изменения на Земле, но более резко выраженные. Озера, например, здесь должны были высыхать начисто, и дно их должно было демонстрировать более отчетливое чередование пластов, нанесенных ветрами, с пластами, отложившимися под водой, чем это когда-либо наблюдалось на родной планете человека. Чтобы проверить эту гипотезу, выбрали обширное мелкое озеро. Сопоставление проб грунта по краям с пробами, взятыми со дна в самых глубоких участках водоема, дало результаты, которые наверняка должны были привести в восторг астрономов.

Сезонные изменения, описанные в свое время Учителем в далекой деревушке близ гейзеров, продолжались всего около шести миллионов лет (по оценке специалиста) или немногим более десяти миллионов лет (по оценке другого). Мнения разделились, причем сторонники первой теории основывались на предположении, что “долгий год” всегда имел ту же продолжительность, что и теперь, то есть длился примерно шестьдесят пять земных лет, а их противники утверждали, что продолжительность сезонного периода должна была более или менее равномерно сокращаться. Правда, они не в состоянии были сколько-нибудь убедительно подтвердить свою теорию, но упорно держались именно такой интерпретации данных. Дар Лан Ан был потрясен; он впервые осознал, что позитивное знание не всегда является непосредственным результатом научного исследования.

Вскоре после прибытия Крюгера и Дара руководитель группы рассказал о результатах исследований.

— История этой планеты представляется нам сейчас так, — начал он. — Планета возникла примерно в то же время, что и Земля, плюс-минус миллиард лет, и, насколько мы в состоянии судить, таким же образом. Она прошла обычную стадию охлаждения, пока наконец на ней не появилась вода. Ее первичная атмосфера удерживалась, вероятно, несколько лучше, чем на Земле, поскольку скорость убегания здесь на двадцать процентов выше. Возникла жизнь, по-видимому, самопроизвольно и в результате обычных процессов, а может, и из залетевших из космоса спор, и развивалась она теми же путями, что и на других известных нам планетах, то есть коренным образом изменяя атмосферу, пока атмосфера эта не стала в той или иной мере похожей на земную.

В течение этого периода, который охватывает большую часть времени существования планеты, те чудовищные климатические изменения, которые связаны ныне с периодическими сближениями ее солнца с Альционом, видимо, не имели места; во всяком случае, нет никаких свидетельств того, что они происходили, тогда как многие весьма знаменитые факты показывают, что их не было вовсе. Так, например, в некоторых пластах мы обнаружили огромные количества раковин и останков других существ одних и тех же видов, но самых разнообразных размеров, причем в их распределении не наблюдается слоистости, которая позволила бы предположить, что меньшие по размерам погибали раньше. Это позволяет нам заключить, что в те времена жизнь на Абьёрмене воспроизводилась нормальным путем, то есть существа рождались, росли и умирали совершенно случайным образом, не одновременно.

В этих условиях жизнь проэволюционировала до позвоночных, дышащих воздухом, характерным отличием которых явились шесть конечностей. Свидетельств появления разумных существ не имеется. Затем, где-то пять-десять миллионов лет назад, начались чудовищные температурные скачки, вызываемые Альционом, и вся жизнь на планете была уничтожена. И тогда случилось одно из трех: либо некоторые примитивные формы сохранились и дали начало нынешним видам, которые сумели преодолеть климат известным нам теперь способом, либо на планету занесло новые споры, либо зародилась совершенно новая жизнь. Нам пока почти ничего не известно об этих последних миллионах лет; кажется, все мы пришли к единодушному мнению: осушить это озеро и провести раскопки на его дне, чтобы найти останки живых организмов этого периода. Но нам уже теперь известно, что ныне жизнь на планете существует в форме двух сменяющихся модификаций; это позволяет ей сохраниться в двух резко различных рядах условий существования. Все. У кого есть замечания или уточнения?

— Необходима помощь астрономов, — сказал кто-то.

— Согласен. Я записал свое выступление на пленку, и мы при первой же возможности отошлем ее на “Альфард”.

Больше за обедом наукой не занимались.

— Что ты об этом думаешь, Дар? — спросил позже Крюгер. — Это расходится с тем, что говорили твои Учителя?

— Нисколько. Они вообще не говорили нам о таких вещах. Но теперь, когда я знаю, кто такие Учителя, мне представляется, что они и сами никогда об этом не думали.

— А не может случиться так, что твои Учителя запретят тебе рассказывать все это? Или не они, а какой-нибудь Учитель “горячей” расы?

— Я уже думал об этом. Мне кажется, наши Учителя будут так же заинтересованы, как и я. И еще мне кажется, что Учителя “горячей” расы знают о моем народе только то, что наши Учителя передают им по радио. Они же не могут жить вблизи Ледяной Крепости.

— Даже под землей?

— Разве что очень глубоко, но все равно они не могут наблюдать нас вплотную. Ты же помнишь, как возле деревни гейзеров один из них говорил, будто ему невозможно увидеть тебя, а тебе его, потому что нет такого барьера, который обеспечил бы безопасность и тебе, и ему и в то же время позволил бы вам видеть друг друга.

— Верно, я об этом не подумал. Но если он вынужден полагаться только на сообщения твоих Учителей, почему же они просто не сказали ему, что убили меня, вместо того чтобы действительно покушаться на мою жизнь?

— Ну, если это и приходило им в голову, то они, вероятно, подумали, что скрыть невыполнение такого приказа будет попросту невозможно. Например, если бы впоследствии мой народ узнал от тебя различные научные сведения, все бы сразу раскрылось.

— Пожалуй. Но я бы все-таки скорее рискнул, чем убил бы друга.

— Возможно, они не были уверены, что ты — настоящий друг. Вспомни, ведь они не знали тебя так хорошо, как я, и потом… в тебе все-таки много странного. И я понимаю отношение к тебе “горячего” Учителя.

— Пожалуй. Уж на что мы с тобой теперь знаем друг друга, и то иной раз нет-нет да что-нибудь нас смущает. Впрочем, меня лично это уже не волнует.

— И меня тоже.

Они взглянули друг на друга и никогда больше, ни до этого момента, ни после, не были столь близки к полному взаимопониманию.

Бот, который доставил астрономам доклад геологов, перенес на борт “Альфарда” также Нильса Крюгера и Дар Лан Ана. Накануне Дар внимательно прослушал доклад, но ему было не понятно, каким образом астрономы могут проверить выводы специалистов по городам. Его любопытство ко всему, что связано с естественными науками, достигло такого уровня, на котором редко удерживается человеческое существо, вышедшее из детского возраста.

Вместе с астрономами он вновь прослушал запись доклада, но не услышал ничего нового, чего бы не запомнил в первый раз. Он внимательно следил за дискуссией между этими новыми для него учеными и под конец принялся задавать настойчивые вопросы. Ему и в голову не пришло, что эти вопросы могут счесть неуместными. И действительно, большинство астрономов так не считало.

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите, что Аррен, возможно, “захватил” Тиир и Абьёрмен? — недоуменно спрашивал он.

— Мне казалось, молодой Крюгер должен был рассказать тебе о законах Ньютона, — ответил один из астрономов. — Дело в том, что, согласно определенному закону, любые два тела притягивают друг друга, и это притяжение плюс простая инерция — а это такая штука, которая заставляет камень лететь после того, как он оторвался от швырнувшей его руки, — вынуждает эти тела двигаться по определенным и предсказуемым путям, как вот в настоящий момент “Альфард” движется вокруг твоей планеты. Под “захватом” мы подразумеваем просто тот факт, что вначале Тиир не кружился вокруг Аррена, а двигался в пространстве сам по себе; потом это движение привело его в окрестности Аррена, а уже силы притяжения этой звезды изменили путь Тиира таким образом, что сейчас Тиир и Аррен кружатся один вокруг другого.

— Теперь мне ясно. Но, насколько я понял, кое-кто из вас находит эту идею несостоятельной?

— Еще бы. “Захват” — явление очень редкое; для него требуется благоприятное стечение многих обстоятельств.

— Почему же? Если эта сила, как вы говорите, зависит от расстояния, то, по-моему, этим двум объектам остается только подойти друг к другу поближе. Признаться, если все, что ты сказал, правда, то я не понимаю, как это Тиир и Аррен давным-давно не упали друг на друга?

— В том-то и дело! Когда два объекта падают друг другу навстречу, их скорости возрастают. Надеюсь, тебе понятно? Так вот, если они с самого начала не нацелены точно друг на друга, они не столкнутся, а раз они не столкнулись, они начинают расходиться, причем их скорости замедляются в том же порядке, как до того нарастали. Пути, по которым они расходятся, имеют точно такую же форму, что и пути сближения, поэтому никакого спирального движения не происходит. Пойдем, я тебе покажу.

Поскольку “Альфард” пребывал в свободном падении, демонстрация не представляла трудностей. Астроном поместил два шарика из смолы, заряженных электричеством, в кессонный отсек, из которого откачали воздух, и их поведение окончательно разъяснило все любознательному абьёрменцу.

— Как же все-таки случаются захваты? — спросил он, едва его учитель вернулся во внутреннее помещение корабля и стянул с себя скафандр. — Они, наверное, все же возможны, иначе ты бы о них не говорил…

— Да, возможны, и только. Если рядом находится третий объект, который движется строго определенно по отношению к первым двум, то захват может и произойти, хотя вероятность подобного события не ахти какая. Например, если бы я минуту назад впустил в кессонный отсек воздух, трение заставило бы шарики закружиться по спирали.

— Значит, ты имеешь в виду, что какая-нибудь из звезд в этом скоплении могла послужить третьим телом?

— Я бы не сказал столь категорично, ведь расстояния между звездами слишком велики, но идея вполне соответствует существующему положению.

— Во всяком случае, не исключено, что именно это послужило началом горячих периодов на Абьёрмене…

— Возможно. Больше мне нечего добавить.

Этим и пришлось удовлетвориться абьёрменцу — разумеется, временно.

Неудивительно, что ответы, включающие слова “вероятно” и “возможно”, очень скоро привели Дара к вопросам типа “откуда вы знаете”. Даже, тогда астрономы еще пытались некоторое время терпеливо ему разъяснять непонятное, но в конце концов со всей возможной тактичностью предложили обратиться к Крюгеру и взять у него несколько уроков элементарной алгебры.

Дару и в голову не пришло обидеться. Он лишь подосадовал на себя за то, что не подумал об этом раньше, — ведь так много ответов на его вопросы включали в себя элементы математики! Он охотно отправился разыскивать Крюгера, который больше не сопровождал его повсюду с тех пор как Дар сделал такой скачок в английском языке.

Дар не заметил, в какое смятение повергла Нильса его просьба; он тут же уселся и пожелал учить алгебру незамедлительно. Крюгер старался изо всех сил, но, увы, он не был лучшим в мире учителем. Впрочем, возможно, он справился бы со своей задачей гораздо лучше, если бы не страх, что алгебра отобьет у Дара всякий интерес к науке.

Его опасения оказались напрасными. Большинство людей, страдающих из-за математики, мучаются потому, что при изучении ее вынуждены зазубривать правила, но для Дар Лан Ана заучивание не представляло каких-либо трудностей. Возможно, именно по этой причине он необычайно медленно усваивал основополагающую идею об алгебре, как об инструменте для решения проблем; он с легкостью заучивал правила, но, решая конкретную задачу, испытывал те же трудности, что и многие первокурсники.

И все же именно Крюгеру, а не Дару удалось в конце концов найти выход из положения.

Отыскать новый предмет, который бы заинтересовал Дара, было нетрудно, но по личным соображениям Крюгеру хотелось, чтобы на сей раз предмет не был связан с математикой. Он разделял общепринятое мнение, что таким предметом является биология, и решил, что теперь самое время выяснить, что же узнали об Абьёрмене специалисты.

Оказалось, что группа биологов уже некоторое время пытается разрешить проблему, как обследовать единственно доступных представителей “горячей” расы — Учителей — в их обогреваемых вулканами убежищах. Существо у деревни на поляне гейзеров все еще не склонялось к полному сотрудничеству, но они чувствовали, что знают его лучше, нежели остальных. Именно этому существу предназначали роль хозяина, который должен будет принять у себя оборудованного телевизором робота, сконструированного инженерами “Альфарда”. При виде робота Дар моментально заинтересовался, и Крюгеру пришлось давать объяснения по вопросам телевидения и дистанционного управления. Он все еще продолжал объяснять, когда члены экспедиции принялись грузить посадочный бот.

Дар уже понял, что достаточно полно представляет себе возможности этой машины; в то же время он начал понимать, сколь мало у него надежд выяснить принципы ее устройства. И пока бот шел на посадку, он слушал, как Крюгер разговаривает с Учителем по радио, но не произнес ни слова.

— Мы были бы очень рады, если бы ты позволил нашему роботу проникнуть в твое убежище, — сказал Нильс. — Мы уверены, что он выдержит твои условия.

— С какой стати я должен позволить? Что хорошего даст это тебе и мне?

— Ты видел нас и, должно быть, составил какое-то мнение. Не кажется ли тебе, что мы можем пересмотреть некоторые наши суждения, когда увидим тебя? В конце концов, ты неоднократно утверждал, будто мы вас не понимаем, так как не соглашаемся с твоими взглядами на распространение знаний. По-моему, ты должен был бы только радоваться всему, что способствует нашему взаимопониманию.

— Откуда ты взял, что я когда-либо тебя видел? Я же сказал тебе, что не знаю вещества, которое могло бы оградить мое окружение от твоего и в то же время позволяло бы нам видеть друг друга.

— Значит, ты чего-то не договариваешь — у тебя, очевидно, есть что-то вроде телевизора. Ты видел нас достаточно ясно, чтобы задать вопрос о железных пряжках Дар Лан Ана.

— Допустим. Но как я могу знать, что, если вы и увидите меня, это наставит вас, чужаков, на истинный путь?

— Понятия не имею. Как я могу обещать, что мы сделаем такие-то и такие-то выводы из фактов, о которых нам ничего не известно? Во всяком случае, ты узнаешь о нас больше.

— Я не особенно в этом заинтересован.

— Ты был заинтересован, когда несколько лет назад задавал мне вопросы.

— Вот тогда я и узнал все, что мне было нужно.

— Сейчас очень многие получают представление о наших науках, не один только Дар Лан Ан. Целые толпы смотрели, как мы исследуем пещеры далеко на юге.

— Тут я ничего не могу поделать.

— Но если ты тоже захочешь учиться у нас, ты мог бы по крайней мере получить какое-то представление о том, чему учатся остальные, и тогда ты смог бы осуществлять некоторый контроль над тем, что узнает твой народ, когда наступит время его жизни.

Последний аргумент несколько смутил Дара; он не совсем понимал, к чему стремится Нильс, и еще меньше были ему понятны намерения далекого Учителя. И он не знал, удивляться ли ему или нет, когда аргумент этот, вероятно, убедил невидимого собеседника, зато он ясно видел, что Крюгер доволен результатами.

Как ни мал был робот, он все же оказался слишком велик для люка в том месте, где Дар и Крюгер некогда беседовали с Учителем. По указаниям последнего бот опустился возле кратера, в котором так долго были заперты наши два путника, и робота перенесли к зданию с генераторами. Люди вернулись в бот и сгрудились вокруг экрана телевизора, настроенного на передатчик робота.

— Что дальше? — спросил Учителя оператор.

— Пустите вашу машину по наклонному ходу.

Оператор повиновался; маленький ящик на гусеницах покатился вниз по скользкой поверхности. Свет померк, когда он достиг нижней площадки хода, и на верхушке робота вспыхнула лампа.

— Вперед по этому коридору. Никуда не сворачивать; там будут другие проходы.

Машина шла вперед. Коридор был длинный и вел, по-видимому, глубоко в толщу горы; прошло немало времени, прежде чем путь преградила массивная дверь.

— Ждать, — прозвучала команда.

Они повиновались, и через несколько секунд дверь отворилась.

— Быстро вперед.

Робот перекатился через порог, и дверь позади него захлопнулась.

— Продолжать движение; ответвлений больше не будет. Я выйду навстречу вашей машине, но я буду идти медленно, потому что должен нести на себе рацию. Я все еще возле деревни.

— Вам незачем беспокоиться и выходить навстречу — разве что вы не хотите, чтобы робот увидел часть вашей станции, — заметил один из биологов. — Машина может прекрасно пройти все расстояние сама.

— Очень хорошо. Я буду ждать здесь, и тогда с вами смогут говорить и мои товарищи.

Должно быть, здание с генераторами и участок под деревней у поляны гейзеров соединял один длинный туннель. Робот двигался долго, но в конце концов коридор вывел его в большое помещение футов восемь высотой, куда выходило множество других туннелей. Биолог, знавший абьёрменский язык достаточно, чтобы почти не зависеть от Дара и Крюгера, объяснил Учителю местоположение робота и запросил дальнейших указаний.

— Вы уже совсем близко; теперь легче просто проводить вас. Ждите там, и я выйду к вам через секунду.

Люди возле телеэкрана напряженно ждали. Через несколько секунд в одном из туннелей что-то задвигалось и мгновенно приковало к себе всеобщее внимание. И вот уже это что-то движется по направлению к роботу.

Никто не был особенно удивлен. Все, кроме Дара, имели опыт работы на исследовательских кораблях Земли и в свое время повидали существ самого разнообразного обличья, оказавшихся на поверку и разумными, и цивилизованными.

Но абьёрменец за всю свою жизнь не видал ничего подобного. Дынеобразное тело держалось на шести конечностях, у основания толстых и сливавшихся одна с другой, а там, где они касались пола, сужавшихся до толщины иглы. Наблюдателям пришла на ум чудовищно растолстевшая морская звезда, которая разгуливает на кончиках своих лучей, вместо того чтобы лежать, распластавшись. В свете лампы, установленной на роботе, верхняя треть ее тела представлялась человеческому глазу ярко-алой, и такие же ярко-алые полосы тянулись вдоль каждой конечности; все остальное было черного цвета. Не было заметно ни глаз, ни ушей, ни других органов чувств, только на самой верхушке тела виднелось какое-то пятно, которое с равным успехом могло оказаться и сжатым ртом, и игрой красок. По телевизионному изображению Дар не мог судить о размерах существа, но оператор, манипулируя фокусировкой, определил расстояние до него и нашел, что оно ростом примерно с Дара и должно весить тридцать-тридцать пять килограммов.

— Я полагаю, вы меня видите…

Дар явственно ощутил иронию в тоне Учителя. Сомневаться, что это Учитель, не приходилось; голос, транслируемый аппаратурой робота, они много раз слышали прежде.

— Если вы пошлете вашу машину следом за мной, нам можно будет расположиться с удобствами, и тогда вы спросите обо всем, что желаете знать.

Не поворачиваясь, Учитель двинулся в обратный путь; робот последовал за ним. Короткий коридор заканчивался комнатой около пяти футов высотой, совершенно такой же, какие Дар и Крюгер видели в городе. Дар наблюдал с жадностью — ему хотелось узнать назначение поразивших его в свое время предметов.

Кое-что прояснилось сразу же. Три куполообразные тумбы с желобами были заняты существами, подобными Учителю. Их тела покоились на верхушках, а конечности свешивались вдоль желобков. Учитель же проследовал в дальний конец комнаты и расположился в одном из неглубоких “тазиков”, выложив свои конечности радиально по всем направлениям. По внешнему виду существ трудно было судить, на что устремлено их внимание, но вряд ли приходилось сомневаться в том, что они рассматривают робота.

Учитель на “ложе” возобновил беседу.

— Итак, ваше желание исполнено. А теперь вы, быть может, выскажетесь более конкретно, с какой целью вы добивались увидеть нас и почему это должно вынудить вас относиться к нашим идеям более положительно?

— Мы рассчитываем узнать, как вы живете, что едите, каковы ваши физические и умственные возможности и ограничения. Нам хотелось бы узнать как можно больше о ваших связях с “холодной” расой, с существами, которые являются вашими предками и потомками. Тогда мы наверняка лучше поймем, почему вы возражаете против распространения технических знаний на этой планете. Должен признаться, что сейчас ваше поведение напоминает нам кое-что из истории нашей собственной планеты. И на Земле в прошлом делались попытки запретить или взять под контроль распространение знаний. И если народ Абьёрмена настолько отличен от нас, что опасаться скверных результатов не приходится, мы хотели бы об этом знать.

— Как реагировал народ, наблюдавший вас за работой, на новую информацию?

— Почти все без исключения проявляли большой интерес. По крайней мере один из них узнал уже многое и его пример убедил нас, что ваш народ столь же разумен, как и наш.

— Очевидно, ты имеешь в виду Дар Лан Ана. И он, несомненно, собирается расширить убежище своих Учителей или сконструировать летающую машину, подобную вашей?

— Нам он ничего не говорил об этом, но ты можешь спросить его самого. Он здесь, вместе с нами.

Подобный поворот беседы ошеломил Дара, но он ответил не колеблясь:

— Ни о чем подобном я и не думал! Во всяком случае, у меня нет для этого достаточных знаний.

— Будем надеяться, что эти существа не дали тебе и кое-каких других знаний, которые дал мне твой друг Крюгер. Впрочем, очень скоро все твои знания не будут иметь ровно никакого значения.

— Я знаю, — произнес Дар и замолчал.

Разговор перешел на другую тему. Один из Учителей, восседавших на куполообразных “креслах”, заметил:

— Видимо, вы управляете вашей машиной при помощи какой-то модификации радио? (Биолог признал, что это так.) Какие же волны вы используете? Как могут они с такой легкостью проникать сквозь толщу грунта? Аппаратура, посредством которой мы разговаривали с вами, имеет на поверхности передающую антенну.

— Я затрудняюсь подробно рассказать об этом, — ответил биолог. — Это не моя область. Знаю только, что у робота есть антенна, но она почти незаметна; если вы присмотритесь к ней повнимательней, то увидите множество проволочных колец, намотанных на верхнюю часть сразу под башенкой, где расположен его глаз.

Учитель, задавший вопрос, сполз со своего “кресла” и, ступая всеми шестью конечностями, направился к роботу. Дар отметил, что в движениях его нет неуклюжести или затрудненности, которая все чаще проглядывала, особенно в последние годы, в движениях Учителей в Ледяной Крепости. Приблизившись к роботу, существо подняло пару конечностей и принялось ощупывать ими поверхность машины. При этом на кончиках щупальцев стали видны пучки маленьких усиков, служивших, по-видимому, чем-то вроде пальцев.

— Я ощущаю обмотку, — после минутного молчания сказал Учитель, — хотя она слишком узкая… во всяком случае, отдельные ее проволочки слишком тонкие и их не видно.

— Очень жаль, но кажется, источник света расположен не совсем удобно для этой цели — отозвался биолог. — Мы, собственно, устанавливали его исключительно в расчете на себя…

— Ты хочешь сказать, что эта машина тоже имеет источник света? Я думал, ты имеешь в виду наш. Если вы подведете робота поближе к нашему источнику света, я, возможно, буду видеть лучше, хотя это весьма сомнительно — слишком тонкие провода.

Биологи сразу поняли, в чем дело, и тот, что вел беседу, смиренно произнес:

— Да, на самой верхушке робота имеется источник света, маленький цилиндр, который можно пощупать, если он вам не виден. А где источник света, о котором ты говоришь?

— Там.

Еще одна конечность отделилась от пола и указала в сторону. Дар Лан Ан взглянул в этом направлении и увидел в стене трубку с насадкой, которую Крюгер в свое время назвал устройством для газового освещения.

— Ты имеешь в виду трубку? — осведомился биолог.

Крюгер, опередив Дара, торопливо изложил свои соображения.

— Но если это газовая горелка, почему она не зажжена?

— По-моему, это все-таки горелка. Может, они используют водород, и пламени его мы не видим из-за робота.

Оператор тотчас выключил лампочку на роботе, но в комнате воцарился полный мрак, и тогда он снова включил ее. Между тем Учитель подтвердил, что источником света является именно трубка.

— Вероятно, мы с вами воспринимаем различные части спектра, — сказал биолог. — Вы этого не знали? Ваша “холодная” раса слегка отличается от нас в этом отношении, но все же мы можем пользоваться одними и теми же устройствами для освещения, так что вы, очевидно, отличаетесь и от них.

— Нам известно, что они могут видеть более мелкие предметы, но каким образом — не знаем. Мы и не подозревали, что существуют различные части спектра.

— Разве вы не знаете, что волны, на которых работает радио, только длиной отличаются от волн видимого света?

— Какая чепуха! Радиоволны распространяются со скоростью, не поддающейся измерению, а быть может, и мгновенно, тогда как волны видимого света, если только это вообще волны, распространяются лишь немногим быстрее звука.

— Н-да-а… — Биолог на минуту задумался, а затем спросил: — Не мог бы ты объяснить, как действует ваш источник света?

— Это просто струя пара, извергаемая через насадку определенной формы. Описать форму насадки я затрудняюсь, во всяком случае словами, известными нам обоим.

— Не надо, ты сказал достаточно. Но вот что тогда мне в высшей степени непонятно: каким же образом вы смогли узнать о ваших солнцах? Ведь “видеть” их вы не в состоянии.

— Разумеется, их можно только чувствовать.

Дар Лан Ан не уловил, о чем шла речь, и Нильс торопливо зашептал:

— Дело в том, что “горячая” раса видит совсем не так, как мы; различие между нами и ими еще глубже, чем между тобой и мной. По крайней мере природа зрения и у нас и у вас основана на одном и том же: мы видим электромагнитные волны. А из слов этого Учителя можно заключить, что они используют какую-то форму звука — видимо, звук очень высокой частоты, поскольку он упомянул о том, будто “световые” волны и у них распространяются быстрее, чем “обычный” звук.

— Но разве можно видеть звуки?

— Мне кажется, в известном смысле можно видеть любые колебания, которые распространяются прямолинейно. Звук так и распространяется, если ему ничто не препятствует. Очень короткие звуковые волны — мы называем их ультразвуковыми — в этом отношении удобнее тех, что передают нашу речь. Но они не позволяют рассмотреть слишком мелкие предметы; ты же слышал, он сказал, что проволочки слишком тонкие, и он их не видит.

С этими словами Нильс вновь обратился в слух. Дар же, по своему обыкновению, задумался над услышанным.

— Вам, должно быть, пришлось немало поразмыслить, прежде чем вы сумели разгадать эту планетную систему, — продолжал биолог. — Ведь за пределами атмосферы Абьёрмена вы способны заметить лишь такие объекты, которые излучают большое количество тепла.

— То, о чем я говорил в свое время Нильсу Крюгеру — это лишь одна из развитых нами теорий, — невозмутимо отозвался Учитель.

— В основе своей она оказалась правильной. Но если вы обладаете столь блестящими способностями к научному мышлению, почему вы так предубеждены против него?

— Я бы хотел, чтобы ты перестал без конца повторять этот вопрос. Ну, хорошо. Что нам это дает? Разве нам стало лучше оттого, что мы узнали, как Абьёрмен движется вокруг Тиира, а Тиир — вокруг Аррена? Я готов признать, что знание это безвредно, оно не влечет за собой опасных поступков, но это же пустая трата времени.

— Иными словами, вы делите научные знания на бесполезные и вредные.

— В основном да. Но бывают и исключения: например, личность, которая изобрела эти источники света, разумеется, принесла известную пользу. Но каждое новое научное знание необходимо подвергнуть проверке, дабы увериться, что оно не принесет вреда.

— Понятно. Надеюсь, вы не станете возражать, если мы потратим наше время на то, чтобы узнать о вас побольше.

— Это ваше дело, меня оно не касается. Что вас интересует? Можете спрашивать.

Ученые задавали вопрос за вопросом, и постепенно Дар Лан Ан стал постигать, что представляют собой его предки и его потомки.

Их города были разбросаны по всему Абьёрмену, но все они непременно селились в вулканических районах, где небольшие группы обитателей могли отступить под землю и пережить холодный период; никто из поколения Дара ни разу не появлялся в их окрестностях — так обеспечивалось табу на огонь. Похоже (хотя Учитель ни разу не признал этого открыто), что само табу было одним из примеров проявления власти Учителей “горячей” расы над “холодной”. Для “горячей” расы не существовало подобных запретов, и они жили и умирали, где им заблагорассудится; вот откуда брались металлические предметы вроде пряжек Дара, которые часто встречались поблизости от городов “холодного” народа в начале холодных периодов. Подобно соплеменникам Дара “горячий” народ всячески старался обеспечить передачу знаний из поколения в поколение, хотя при этом полагался не столько на книги, сколько на память своих Учителей. На вопрос Дара, не лучше ли было, если бы знания передавались от расы к расе, чтобы обе они помогали друг другу в развитии, Учитель терпеливо разъяснил, что при подобном положении дел они были бы лишены возможности контролировать распространение информации.

Они были неплохими электриками и превосходными строителями. Химия у них была, по-видимому, на высоте, что казалось особенно удивительным для расы, чьи химики полагались главным образом на зрение. Астрономии, естественно, почти не существовало, и они пока еще не знали физики микромира. Разумеется, им приходилось иметь дело с радиоактивными элементами, но они и понятия не имели, в чем причина радиоактивности.

Большинство вопросов, которые задавали люди, повергало Дара в состояние растерянности, и это далеко не всегда объяснялось его невежеством. Насколько он мог судить, люди старались выяснить, как Учителя относятся к народу Дара — любят ли его, уважают ли, презирают ли как нечто низшее, без чего нельзя обойтись, или терпят как досадную, но необходимую для существования мелочь. Дар не забыл, что один из Учителей заявил о своих дружественных чувствах к нему, Дару, чувствах, ссылаясь на родственные отношения, но он и не догадывался, каков истинный характер этих отношений.

Об этом же подумал и один из биологов, тот, кто в свое время слушал перехваченную по радио беседу Крюгера с Учителем и затем попросил перевести ее. К немалому удивлению Дара, Учитель ответил и на этот вопрос.

— Мы подготавливаем смерть или, во всяком случае, место смерти большинства наших предков. Вскоре жители этой деревни получат приказ спуститься в кратер, где мы однажды держали Дара и Крюгера; там мы сможем вести наблюдение за их смертью и за появлением новых жизней и, таким образом, будем иметь возможность проследить, кто от кого произошел. Напротив, перед наступлением “холодного” периода мы заранее выбираем места, где будем умирать сами, и стараемся выяснить у Учителей “холодной” расы, где они намерены разместить новые группы для отлова своих соплеменников, как только те появятся на свет, — ведь в это время они представляют собой просто диких животных, не более.

— Но они, верно, многих упускают.

— Насколько нам известно, да. У нас то и дело объявляются соплеменники, иногда даже небольшие группы, чьи родители, должно быть, прожили весь “холодный” период в диком состоянии. По крайней мере, у нас они нигде не значатся.

— Сколько детей может иметь одна особь?

— Определить это решительно нет никакой возможности; это зависит от многого, в частности, от веса.

— Вряд ли весовые различия столь уж значительны.

— В период нормальной жизни они действительно незначительны, но перед смертью кто-то может длительное время голодать, а кто-то, напротив, регулярно наедаться, причем до последнего момента. Все зависит от обстоятельств. Кроме того, невозможно подсчитать, сколько детей было съедено дикими зверями, прежде чем их успели отловить, хотя это относится только к расе Дар Лан Ана; они в отличие от нас не обеспечивают должного надзора за детьми.

— Я понял.

Дар тоже понял. У него была превосходная память, но от того короткого периода перед тем, как он был “отловлен”, в ней сохранилось немногое; впрочем, и это немногое совпадало с объяснениями Учителя. Он стал раздумывать, почему же его собственные Учителя не принимали должных мер предосторожности, как эти, а затем понял, что для них это было просто невозможно: здесь либо требовалась помощь “горячей” расы (чего они явно делать не желали), либо же его раса на протяжении “горячего” периода должна была держать под своим контролем группу этих существ, подобно тому как сами они правили жителями деревень на протяжении “холодного” периода. А это, мягко выражаясь, было нелегко; народ “горячей” расы в своем техническом развитии ушел достаточно далеко. Дар начал подозревать, что этот Учитель не был с ним откровенен; помимо личной неприязни к науке, у него были и другие причины возражать против распространения человеческих знаний.

По мере того как продолжалась беседа, росли и его подозрения. Поэтому, когда робот двинулся в обратный путь к посадочному боту, Дар Лан Ан предложил людям побеседовать еще с какой-нибудь группой “горячих” Учителей, засевших в своих обогреваемых вулканами укрытиях. И даже Крюгер, знавший его лучше, чем кто-либо другой, не понял, к чему он клонит.

Снова и снова проносился Абьёрмен по своей почти кометной орбите, и все ближе придвигался Тиир к своему пылающему хозяину. Постепенно на Абьёрмене становилось жарче. Для аборигенов это обстоятельство почти не имело значения; температура еще не достигла того уровня, когда начинают активизироваться бактерии, наполняющие атмосферу окислами азота. А пока этого не случилось, народу Дара было безразлично, кипят или замерзают океаны на их планете.

Не мешала температура и земным ученым. Большинство из них с самого начала одели сложные защитные костюмы, которые практически обеспечивали им воздушное кондиционирование. Но они знали, что вскоре им понадобятся более серьезные средства защиты. Эксперименты, которые они проводили, причем не только на микроорганизмах, но и на представителях животного и растительного мира, подготовили их.

Крюгера вполне устраивал ход событий. Его друг был, очевидно, полностью поглощен добыванием знаний у пришельцев с Земли. Нильс не всегда мог держаться с ним наравне, но юношу это больше не беспокоило. Ясно одно: Дар Лан Ан уже накопил гораздо больше информации, чем сможет передать Учителям до конца своей жизни. И у него не будет иного выбора, ему придется остаться в убежище под ледяной шапкой, когда придет время закрыть его наглухо, а это означает, что по логике вещей он автоматически станет Учителем.

Иногда Крюгера мучили угрызения совести; он раздумывал, не честнее ли прямо сказать Дару, что повлечет за собой его пребывание у землян. Но всякий раз, когда он думал об этом, ему удавалось убедить себя, что Дар достаточно взрослый и сам должен отвечать за свои поступки.

Но все равно было бы, пожалуй, лучше, если бы Нильс сказал правду.

Конечно, ученые могли продолжать работу и в “горячий” период Абьёрмена, но работать им было значительно труднее. Поэтому они стремились собрать основные сведения о планете до наступления Перемены. Дар, как мог, внимательно наблюдал за всем, что происходит. Крюгер же, став свидетелем одного биологического эксперимента, растерял весь свой энтузиазм.

Эксперимент был поставлен после того, как ученым удалось обнаружить эффект цепной реакции на местных бактериях под воздействием тепла. Пол в герметической камере покрыли слоем почвы, взятой с планеты, и в камеру запустили несколько мелких животных. (Дар и Крюгер видели таких в кратере). Там же посадили и кое-какие местные растения — биологи стремились воспроизвести в миниатюре природу Абьёрмена. Затем температуру в камере стали повышать — постепенно, чтобы по возможности избежать теплового шока, который осложнил бы картину.

Камера была достаточно хорошо изолирована, так что пар не осаждался на стенках, и можно было беспрепятственно наблюдать за тем, что происходит внутри. Неожиданно стрелка одного из приборов поползла вверх.

Это был простой гальванометр, но он был последовательно соединен с омическим сопротивлением, состоящим из маленького пузырька с водой, помещенного в камере. Сопротивление воды падало, и все понимали — почему. Через несколько секунд воздух в камере стал красновато-коричневым — это принялись за работу микроорганизмы. Под воздействием окислов азота вся вода, сохранившаяся в жидком состоянии, окислилась, и глазам наблюдателей предстала поистине драматическая картина.

Животные в камере больше не двигались и только неловко ворочали головами. Они слегка отодвинулись друг от друга и перестали грызть растения. В течение нескольких секунд объекты эксперимента и сами экспериментаторы пребывали в неподвижности; напряжение нарастало.

Затем самый крупный из зверьков рухнул на бок; прошло мгновение — и попадали остальные. Крюгер украдкой взглянул на Дара, но тот этого не заметил. Он неотрывно глядел на камеру. Юноша вновь взглянул на животных и вдруг почувствовал, как к горлу подступила тошнота. Крошечные создания теряли форму, превращаясь в лужицы протоплазмы. Лужицы эти были строго обособлены даже там, где два зверька упали совсем рядом. Слабое дрожание почудилось ему внутри студенистых холмиков, и тут желудок Крюгера не выдержал. Не помня себя, Нильс рысью помчался к дверям.

На Дара эта картина, видимо, не произвела такого впечатления. Во всяком случае, он оставался у камеры в течение последующего получаса, и за это время каждая лужица превратилась в десятки маленьких червеобразных тварей, ничем не напоминавших животных, из тел которых они сформировались. Они ползали по камере, и было совершенно очевидно, что они не нуждались ни в чьих заботах.

Растения тоже изменились, хотя и по-другому. Листья самых крупных опали, а стволы съежились. Сначала наблюдатели решили, что из-за высокой температуры вся растительность погибла, но оказалось, что это не так. На иссохших стволах появились сотни крошечных шишечек. Они постепенно набухали и в конце концов опали дождем шариков. Все это заняло несколько минут.

Растения, похожие на травы, просто увяли, но на их месте тут же выросли новые. Менее часа потребовалось, чтобы превратить участок привычного мира в нечто совершенно чуждое и никому не известное, даже Дар Лан Ану.

— Так вот как это происходит! — выдохнул наконец кто-то из наблюдателей.

В отличие от Крюгера никто из биологов не испытывал неприятных ощущений при этом зрелище. Правда, никто из них не был так привязан к Дару.

— Если у них это единственный способ размножения, — проговорил один из биологов, — из каждой особи должна получаться целая куча новых. Представляю себе, как выглядит население планеты сразу же после смены периодов!

— Все это так, — возразил другой, — но тут есть маленькая загвоздка. Сейчас как раз канун смены, а живности вокруг полно — и хищников, и травоядных — да и растительность вполне свежая. Трудно поверить, чтобы у них не было другого способа воспроизводства.

— Может, численность особей уравновешивается продолжительностью каждого периода? Если нынешняя пропорция является нормой, то это просто означает, что к концу периода выживает примерно одна особь из пятидесяти.

— А период длится примерно сорок земных лет. Я не представляю себе, чтобы за это время могло уцелеть столько диких животных. Мы ведь знаем, что потребляют они примерно столько же, сколько равные им по весу животные на Земле. Что ты на это скажешь, Дар? Бывает так, чтобы в разгар вашего периода жизни появлялись новые животные?

— Конечно, — отозвался абориген. — Любая часть животного разрастается в целую особь, если эта часть достаточно велика. Во всяком случае, так обстоит дело с животными, которых мы употребляем в пищу; с этой целью мы всегда оставляем кусочки убитых зверей. Разве с вашими животными это не так?

— Гм. На Земле есть животные, способные к регенерации, но они весьма примитивные. Выходит, на вашей планете нет насильственной смерти?

— Почему же, некоторые хищники, например, не оставляют от добычи достаточно больших кусков, из которых могло бы вырасти новое существо. Кроме того, бывают случаи, когда животные гибнут от голода или тонут… Хотя голодная смерть наступает не сразу, — животное должно исхудать до такой степени, что жить дальше ему невозможно.

Один из ученых задумчиво поглядел на свою правую руку с обрубками вместо двух пальцев — память о несчастном случае в детстве.

— Позволь задать тебе глупый вопрос, Дар. А твой народ обладает подобной способностью к регенерации?

— Не понимаю, что здесь глупого. Да, мы обладаем такой способностью; впрочем, в цивилизованном обществе особой нужды в этом нет. Но время от времени жертве крушения планера или чего-либо в этом роде приходится отращивать себе новую руку или ногу.

— Или голову?

— Ну, это другое дело. Если характер повреждения таков, что нарушаются естественные жизненные процессы, ткани как бы возвращаются к самому “началу” и преобразуются в совершенно новый организм. А индивидуум, конечно, погибает. Но, как я уже сказал, это происходит редко.

Биологи и не чаяли найти объяснение этому удивительному явлению. Не мудрено, что оно их так обрадовало. Впрочем, чтобы получить исчерпывающие ответы на все вопросы, потребовалось несколько недель работы с применением всех средств, которые мог предоставить им “Альфард”. Рихтер, руководитель группы, не преминул воспользоваться первым же удобным случаем, чтобы доложить о результатах командиру Бёрку. Бёрк прибыл специально для того, чтобы обсудить эти результаты; он был встревожен.

— Этот народец меня немного беспокоит, Рихтер, — начал он. — Как вам известно, каждого командира корабля, покидающего Землю, подробно инструктируют относительно опасностей, связанных с привнесением новых видов животных в иную среду. Нам рассказывают о кроликах в Австралии и о японских жуках в Северной Америке, рассказывают долго и нудно, пока нас не начинает тошнить от всей этой экологии. Мне представляется, что здесь мы столкнулись с расой, которая может оказаться серьезным соперником человечества, если все, что мне рассказали о народе Дар Лан Ана, соответствует истине.

— Надеюсь, вы прочли наш отчет относительно регенерации? Я готов признать, что в некоторых отношениях этот народ действительно весьма примечателен, но я не разделяю вашего мнения о его опасности для человечества.

— А почему бы и нет? Разве они не укладываются в схему, о которой нам столько твердили: существо попадает в новую среду, где у него нет естественных врагов и где оно может бесконтрольно размножаться? Этот народ поглотил бы человечество в несколько лет.

— Не могу с этим согласиться. У народа Дара те же естественные враги, что и у людей. Ему угрожают хищники и всякого рода заболевания. По словам Дара, они болеют, и часто.

— И все-таки самым смертоносным врагом этой расы является высокая температура. А что будет, если они утвердятся на Земле, или на Танно, или на Гекле, или в других мирах, которые мы с вами можем не задумываясь перечислить? Там они станут практически бессмертны!

— Это верно, что для “естественной” смерти им нужна высокая температура. Но вы забыли, что она нужна им и для воспроизводства.

— Да, либо высокая температура, либо расчленение на части. Вспомните, что произошло некогда в Чесапикском заливе. Ловцы устриц думали разделаться с морскими звездами тем, что рубили их на куски и бросали обратно в воду.

— Вы упускаете из виду самое главное, командир, и боюсь, что юный Крюгер повторяет вашу ошибку. По-настоящему важным фактором является то обстоятельство, что для воспроизводства народ Дар Лан Ана должен умирать. Вам такая мысль не приходила в голову?

Последовала длительная пауза, затем Бёрк ответил:

— Признаться об этом я не подумал. Это несколько меняет дело. — Он опять помолчал. — Вы можете объяснить, почему это так?… Вернее, с чего все началось? Что это следствие эволюции на планете такого типа, я не сомневаюсь.

— Пожалуй, кое о чем я догадываюсь. Разумеется, все это не более как гипотеза, ибо, по всем данным, чудовищные климатические изменения здесь начались примерно десять миллионов лет назад. Но мы вовремя вспомнили об одном организме, обитающем на Земле.

— Что?! Какой же это организм на Земле подвергается таким страшным перепадам температуры.

— Вы правы, насколько мне известно, таких организмов на Земле действительно нет; речь идет совсем о другом. Один из наших исследователей — кажется, Эллерби — работал с группой “горячих” животных, полученных обычным путем в самой крупной нашей кондиционной камере. Ему хотелось убедиться, в самом ли деле хищники оставляют достаточно большие куски своих жертв, чтобы те могли возродиться, и попутно своими глазами увидеть процесс регенерации, о котором нам рассказывал Дар; мы ведь не знали, происходит ли регенерация у “горячих” форм жизни. Естественно, Эллерби вел строгий учет видов и численности животных. Через некоторое время он с удивлением обнаружил в камере несколько существ, которых ранее там не видел. К счастью, он не отнес их появление за счет погрешности в наблюдениях; он тщательно проверил все обстоятельства и обнаружил, что в ходе температурных и атмосферных изменений можно получить животных непосредственно из образцов почвы, без всяких “родителей”.

— А это означает…

— …что некоторые, как мы их называем, “горячие” формы воспроизводятся из каких-то микроскопических спор, сохраняющихся в почве в течение всего неблагоприятного периода. Могут ли воспроизводиться подобным образом “холодные” формы, пока неизвестно; данных у нас нет.

— Что же отсюда следует?

— Эллерби поставил под сомнение всю теорию о том, что раса Дар Лан Ана и эти “морские звезды” с огненной кровью являются последовательными поколениями одного и того же вида. Мы обсудили его гипотезу, и тут оказалось, что Дан Лекло, в свою очередь, обнаружил в каком-то животном множество маленьких костистых шариков; эксперимент показал, что они являются зародышами “горячего” поколения того вида, к которому принадлежит это животное. Когда их удаляли, перед тем как подвергнуть животное воздействию высокой температуры и двуокиси азота, потомства не было, хотя плоть животного вела себя обычным образом. Напротив, когда температурным и атмосферным изменениям подвергались только эти шарики, из них возникали “горячие” животные в эмбриональной форме.

— Ну и что?

— А то, что “горячая” жизнь и “холодная” жизнь, по-видимому, совершенно чуждые друг другу типы жизни, которые первоначально развивались совершенно независимо друг от друга. Каждая производила споры или какой-то эквивалент, и эти споры были способны выживать в неблагоприятных условиях. В ходе эволюции некоторые формы приспособились вводить свои споры в организмы животных другого типа — возможно, устроились таким образом, чтобы споры поглощались вместе с пищей, как это до сих пор водится у некоторых паразитов на Земле.

— Но в таком случае вы должны были находить эти семена — или как вы их называете — в каждом животном, которое исследовали. Вы же сказали, что нашли их только в одном. Чем это объяснить?

— Вот тут-то и можно сослаться на пример с Земли. Вы, возможно, знаете, что существуют разновидности вирусов, обычной жертвой которых являются бактерии. Вирус как бы “прилипает” к микробу, проникает сквозь его оболочку и через некоторое время из останков бактерии высыпает до сотни новых вирусов.

— Я об этом не знал, но не вижу в этом ничего удивительного.

— Да, удивительного здесь ничего нет. Однако иногда вирус проникает в бактерию, а та продолжает жить как ни в чем не бывало.

— И это понятно. В любой популяции имеются особи более и менее иммунные.

— Позвольте мне закончить. Бактерия доживает свой срок и делится обычным образом; ее потомство продолжает делать то же до десятого или двадцатого, а иногда и до сотого поколения. И вот под воздействием радиации или какого-нибудь химического реагента или вообще по неизвестным причинам большая часть или даже целиком все потомство нашей бактерии гибнет, и из их останков появляются целые полчища вирусов!

— Вот как?

— Да. Вирус заразил свою первую жертву таким образом, что воспроизводящий материал его делится вместе с бактерией и передается всем ее потомкам. А затем как-то меняются условия, и вирусы вновь возвращаются к обычному для себя способу размножения.

— Понятно, — задумчиво произнес Бёрк. — Так вы полагаете, что это имеет отношение к данному случаю? Что каждая клетка существа типа Дар Лан Ана содержит в своем ядре некую частичку, которая при определенных условиях дает начало одной из этих “морских звезд”?

— Вот именно, и все же отцовского и сыновнего между ними не больше, чем между Джеком Кардиганом и его любимой канарейкой. Предполагают, что таким же образом соотносятся между собой земные растения и содержащиеся в них хлоропласты.

— По правде говоря, я плохо представляю себе, какие мы можем извлечь практические выводы из всего этого.

— Ну, это могло бы как-то оправдать несколько утилитарное отношение представителей “горячей” расы к народу Дар Лан Ана.

— Возможно. Но мне от этого не легче. Единственное утешение, что обе формы, если вам верить, для воспроизводства должны умирать. Однако ко всем моим тревогам вы добавили еще одну.

— Что вы имеете в виду?

— Ваше замечание относительно времени, которое им потребовалось, чтобы приспособиться к климатическим условиям этой планеты. Если ваши выводы справедливы, то по крайней мере одна из этих рас проэволюционировала от нулевой точки до разума нашего уровня всего за каких-то десять миллионов лет. На Земле человеку для этого потребовалось в сто, а может, и в двести раз больше времени. Видимо, эти существа — едва ли не наиболее адаптивная форма жизни во Вселенной, а ведь до сих пор пальма первенства принадлежала человеку.

— Значит, насколько я понимаю, вы опасаетесь, что они, получив доступ к нашей технологии, распространятся в глубь Галактики и начнут вытеснять человека?

— Откровенно говоря, да.

— И где же, по-вашему, они осядут?

— Да где угодно, дружище, где угодно! Земля… Марс… Меркурий… На любой из пятидесяти планет, где мы можем жить, и на сотнях планет где мы жить не можем! Даже если тамошние условия для них сейчас не подходящие, они быстро освоятся. Мне не дает покоя именно эта их способность приспосабливаться. И если дело у нас с ними дойдет до столкновений, каким образом мы будем сражаться? Как уничтожить существо, которое в состоянии отрастить себе новые конечности взамен утраченных и которое порождает целую кучу потомков, если его разорвать на куски бомбой?

— Не знаю. И не думаю, чтобы это имело какое-нибудь значение.

— Почему? — Голос у Бёрка был сдавленный от переполнявших его чувств.

— А вот почему. Дар Лан Ан мог бы жить на Земле и на многих сходных с ней планетах; народ с “огненной кровью” мог бы жить на мирах с более высокой температурой. Но ни одна из планет, которые нам известны, не располагает обоими температурными режимами одновременно. Предположим, группа соплеменников Дара решила переселиться на Землю. Как это понравится “горячей” расе, чьи родственники в виде спор отправятся вместе с ними? Дар, как и любой из нас, несомненно, хочет иметь потомство; но как он будет чувствовать себя при мысли о “морской звезде”, которая образуется из его организма и пожелает улететь на Вегу-Два или Меркурий? Что там станет с его детишками? Нет, командир. Я понимаю, конечно, большинство из нас без лишних споров пришло к выводу, будто этот Учитель, там, у горячих источников, — всего лишь упрямый, ограниченный, властолюбивый старикашка, чьи мнения не стоят энергии, затрачиваемой на их высказывание. Но если вы хорошенько подумаете, вам станет ясно, что он видит гораздо дальше, нежели многие из нас… не будем указывать пальцем, кто именно.

Бёрк, не спуская с биолога пристального взгляда, медленно покачал головой.

— Я уже давно продумал все это, доктор Рихтер, и полагаю, вы правы, утверждая, что Учитель в свою очередь также продумал все это. Но вы меня несколько разочаровали. Почему вы не пошли дальше?

— То есть?

— Ваши рассуждения вполне справедливы, но только для того случая, если на та ни другая раса не будут располагать техническими знаниями! Не станет Дар возражать против того, чтобы генные структуры, предназначенные для его потомства, находились какое-то время в тех местах, куда заблагорассудилось занести их “морской звезде”, если при этом он будет твердо знать, что в конце концов она либо переправится на планету, где смогут развиваться его потомки, либо поместит их в какой-нибудь “холодильник”, где они опять-таки смогут развиться. Не забывайте, эти существа испытывают к своему потомству совершенно те же чувства, что и мы, и ради удовлетворения этих чувств им придется сотрудничать с расой Дара. Если аборигены этой планеты покинут ее, используя средства, полученные от нас или разработанные ими самостоятельно, то по Вселенной начнут расселяться самые сплоченные в истории племена, и человеку придется уступить свое первенство… если ему вообще удастся уцелеть.

— По-моему, если это и произойдет, то сама эта сплоченность послужит всем нам отличным примером. Сейчас же обе расы слишком далеки друг от друга.

— Да, и в наших интересах сделать все, чтобы они не сблизились. Самое разумное, что мы можем сейчас предпринять, это лишить Дар Лан Ана возможности поделиться полученными от нас сведениями со своим народом. Признаться, мне это нравится не больше, чем вам или, скажем, юному Крюгеру, но в противном случае мы отдадим им Галактику.

— Да, мне это действительно не нравится. Как и чем можно оправдать такой поступок, когда мы сами всячески поощряли Дара учиться всему, чему только возможно?

— Оправданий у нас нет, — угрюмо произнес Бёрк, — но иначе поступить нельзя. Я знаю, что буду презирать себя всю свою жизнь, но я все продумал и пришел к выводу: для блага человечества Дар Лан Ан никогда больше не увидит своего народа.

— Боюсь, что вы правы, хотя мне от этого не легче.

— Мне тоже. В общем, по чести, лучше всего будет сказать ему об этом не откладывая. Я созову людей, и пусть любой, у кого есть какие-нибудь более обнадеживающие соображения, выложит их. Это, кажется, все, что в моих силах.

— У юного Крюгера, очевидно, соображений не будет, но он будет сопротивляться.

— Могу себе представить. Он ведь и не подозревает, какое я ему делаю одолжение.

Биолог быстро взглянул на командира, но Бёрк не проронил ни слова.

Дар Лан Ан прослушал отчет биологической группы без особого интереса — такие слова, как “фторированные углеводороды” и “кремнийорганические соединения”, все еще мало что говорили ему. Но на сообщение командира Бёрка он отреагировал, и весьма энергично.

Впрочем, его бурные эмоции так и не облеклись в словесную форму, ибо Крюгер заговорил первым. Дар выслушал те же доводы об игре в открытую, о честности и порядочности, которые в свое время обсуждались Бёрком и Рихтером, но он плохо понимал терминологию людей. Во всяком случае, слушал он вполслуха; он пытался определить линию своего поведения.

Спорить, видимо, было напрасно. Люди, должно быть, выработали свое мнение, основываясь на том, что им стало известно о нем и о его народе. Он не понимал, почему Абьёрмен представляет угрозу для всей Галактики, но он уже привык относиться к мнению ученых с величайшим уважением. И все же, несмотря на это, он обнаружил, что естественное чувство долга толкает его выступить против решения Бёрка — спорить, лгать, даже прибегнуть к насилию, лишь бы доставить своему народу то, что он считал важнейшей информацией. Конечно, если бы не это чувство долга, он, Дар, ничего бы так не желал, как улететь на Землю со своими друзьями (если он еще мог называть их друзьями) и своими глазами увидеть миры, о которых ему столько рассказывали Крюгер и астрономы. Возможно, он и заговорил бы и вынес свою дилемму на всеобщее обсуждение, но ему помешал Крюгер. Юноша забыл о дисциплине, которую вбивали в него за годы ученичества, и вплотную подошел к этой гибельной черте, за которой начинается оскорбление личности командира. Полный смысл всего происходящего, разумеется, не дошел до Дара, так как он весьма смутно представлял себе обстоятельства жизни Крюгера, но одно он понимал отчетливо: юноша требует его возвращения к соплеменникам.

Маловероятно, чтобы Крюгер в споре с командиром вышел победителем; Дару было кое-что известно о разнице в их служебных положениях. А что если, пока продолжается спор, потихоньку выйти и украсть один из посадочных ботов? Дар не раз внимательно наблюдал за действиями космонавтов во время посадок; сумеет ли он управиться самостоятельно? С его памятью нечего было опасаться, что он нажмет не ту кнопку, ведь он видел, какие нужно нажать. Но он сам летал всю свою жизнь, и это предотвратило поступок, который почти наверняка оказался бы для него роковым. Он сознавал, что для управления любым космическим кораблем требуется гораздо больше знаний, нежели те, что он получил, наблюдая за десятком другим перелетов.

А может, забраться в бот тайком? Вряд ли это ему удастся. Каковы бы ни были эти люди, дураками их не назовешь. Если командир отдаст приказ не допустить возвращения Дар Лан Ана на Абьермен, наверняка будут приняты соответствующие меры.

Не сможет ли Крюгер украсть бот и доставить Дара вниз? Несомненно, он умеет обращаться с машинами, но ведь этого мало. Дар понятия не имел, насколько авторитетен для Крюгера приказ командира. Кто знает, захочет ли юноша нарушить этот приказ. Так ничего и не придумав, Дар решил подождать до тех пор, когда он сможет остаться с Крюгером один на один.

А может…

В этот момент его мысли были прерваны, ибо командир Бёрк заговорил в повышенном тоне.

— Нильс Крюгер! Я созвал вас для разумного обсуждения, а не для препирательств или личных оскорблений. Если у вас есть какие-нибудь веские доводы, изложите их. Если нет, извольте замолчать. Я понимаю ваши чувства, я разделяю их, и я сознаю всю моральную ответственность за свое решение столь же ясно, как и вы. Сделайте одолжение и вспомните, что на мне лежат многочисленные обязанности и обязательства, которые вы пока еще не делите со мной и которые вы, совершенно очевидно, не принимаете во внимание. Я не ставил на голосование свое решение и не просил высказать о нем чье-либо мнение. Я объявил вам, что пришел к заключению: если раса Дар Лан Ана, точнее, расы, покинут свою планету, они превратятся в угрозу для человечества. Я убежден, что правительство разделит мое мнение. Однако, если у вас или у кого-нибудь еще имеются данные, которые заставят меня изменить это мнение, я готов выслушать.

Крюгер молчал; он вдруг осознал, что зашел слишком далеко, и был благодарен командиру за такую сравнительно мягкую отповедь. К сожалению, у него не было за душой ничего, что можно было бы даже с натяжкой назвать нужными данными.

Молчание нарушил другой приятель Дара, астроном по имени Мёрчисон.

— Боюсь, что нам придется считаться с совсем иными фактами, — начал он, — и я уверен, командир, что они заставят правительство прийти к совершенно иному заключению. Мало того, перед лицом этих фактов правительство вынуждено будет сделать все возможное, чтобы как можно скорее обучить обе расы Абьёрмена нашей технологии.

— Я вас слушаю, — тут же отозвался командир.

— Главное заключается в том, что если мы оставим этот народ на их планете, это будет равносильно геноциду. Для нас эта планета — очень скверный дом, она является сейчас благоустроенным домом для ее обитателей, но пройдет немного времени, и она уже не сможет быть пристанищем ни для кого.

— Почему?

— Потому что эта система нестабильна. Абьермен, видимо, образовался более или менее обычным путем в качестве планеты красного карликового солнца, которое аборигены называют Тииром, но в те времена Альциона поблизости не было. Ведь световое давление Альциона столь велико, что формирование планет в его окрестностях попросту невозможно.

— Ну, я слыхал об этом, только мне непонятно, почему вы все еще цепляетесь за эту теорию, раз планета все равно существует.

— Некоторое время я и сам не понимал. Однако геологические данные свидетельствуют о том, что сказанное мною соответствует истине; чудовищные сезонные изменения на этой планете не имели места на более ранних этапах ее истории, а начались лишь несколько миллионов лет назад. Случилось одно из двух: либо сравнительно недавно Тиир был захвачен Альционом, либо гигантская звезда действительно сформировалась по соседству с этим карликом. Я лично склонен признать вторую гипотезу; мы находимся в недрах звездного скопления, где пространство, если можно так выразиться, насыщено газом и пылью. Более чем вероятно, что, если ранее Тиир не принадлежал к этому скоплению, его вторжение произвело достаточно возмущений и по соседству с ним началась конденсация.

— Не спорю, эта гипотеза полностью совпадает с геологическими данными, но разве она не подтверждает мои предположения относительно способности абьёрменцев приспосабливаться к новым условиям?

— В каком-то смысле — да, но мне трудно представить себе органическую структуру, которая могла бы приспособиться к тому, что ожидает эту систему в ближайшем будущем. Повторяю, пространство здесь насыщено газом и пылью. Следовательно, это среда, в которой постоянно происходит трение. Именно поэтому возможно и другое предположение — что Тиир был захвачен Альционом. Из-за трения орбита Тиира непрерывно укорачивается. С каждым годом он все дольше задерживается в “горячей” зоне, и с каждым годом сокращается время его пребывания в отдалении от Альциона, то есть именно то время, когда может жить народ Дара. И если Альцион не вылетит из Плеяд, а этого, по-видимому, не случится, то через полмиллиона или через миллион лет красное солнце вместе с Абьёрменом упадет на него.

— Ну, времени достаточно.

— Точные сроки установить трудно, но ясно одно: задолго до того, как они истекут, на Абьёрмене не сможет жить даже “горячая” раса. Мы обязаны переселить обе расы с этой планеты или хотя бы помочь им убраться отсюда, иначе мы будем повинны в преступной халатности.

— Но ведь световое давление Альциона было достаточно мощным, чтобы разгонять вещество, из которого могли образоваться планеты; каким же образом это вещество создает трение?

— Воздействие светового давления на частицу по сравнению с воздействием на нее сил притяжения находится в функциональной зависимости от размеров и плотности самой частицы. Могу вас заверить, что мы произвели немало наблюдений в этой области пространства, и то, о чем я говорю, — не простые догадки. Единственное, что меня еще смущает, — не вберет ли сам Тиир в себя огромное количество вещества? Потому что в таком случае светимость его увеличится и излучение истребит все живое на этой планете задолго до того, как Тиир упадет на Альцион. Не могу сказать, чтeq \o (о;?) именно произойдет раньше, но то или другое произойдет непременно.

— Но куда же нам переселять этот народ? Найдется ли в Галактике еще одна планета, в точности воспроизводящая условия на Абьёрмене?

— Готов держать пари, что таких планет тысячи. Правда, мы их еще не открыли, но ведь многие области Галактики еще не обследованы. И даже если такие планеты не найдутся, народ Абьёрмена сможет научиться жить на кораблях, и даже лучше, чем сейчас, потому что обе расы смогут жить одновременно. Мне представляется, что это должен быть корабль, одна часть которого горячая, а другая — холодная, и в них живут эти существа и переходят из одной части в другую, когда наступает их время. Такое положение вещей, несомненно, устроит абьёрменцев больше, нежели жизнь на планете типа Земли, и я уверен, что правительство разделит мою точку зрения. Мы вернемся сюда еще до того, как вас произведут в адмиралы, сэр, и организуем здесь технические школы для обеих рас. И мне наплевать, как к этому отнесутся нынешние поколения Учителей “горячей” расы; несколько уроков астрономии заставят их изменить свое мнение.

— Если только вам удастся обучить астрономии расу, которая воспринимает свет как звуковые колебания, — сухо заметил Бёрк. — Но это к делу не относится. Я согласен с вами. — На лице Крюгера отобразилось облегчение; что при этих словах почувствовал Дар, понять по его “лицу” было невозможно. — Дар Лан Ан может продолжать учиться у наших ученых сколько ему будет угодно и может возвратиться к своему народу со всей полученной информацией, когда пожелает. Вы понимаете, что, разрешая это, я иду на известный риск, но я почти уверен в поддержке официальных кругов. Молодой человек! — Он неожиданно повернулся к Крюгеру. — Вот вам прекрасный пример того, как опасно принимать решения на основании недостаточных данных. Только пусть это не впечатляет вас слишком сильно. У вас никогда не будет всех данных для решения вопросов, и тем не менее, когда-нибудь от вас потребуется ответ — особенно, если вам придется командовать звездолетом. И вам придется взять на себя ответственность за незрелое решение. Если вы когда-нибудь сломаете на этом шею, не жалуйтесь.

— Не буду, сэр.

— Превосходно. Дар, я не стану перед тобой извиняться. Но я готов предоставить любую помощь, которая тебе потребуется, пока ты с нами, если, конечно, это окажется в моих силах.

— Благодарю вас, командир. Мои Учителя будут вам за это весьма признательны.

— Кажется, скоро наступит время, когда ваше убежище закроют?

— Через год. Я, впрочем, хотел бы вернуться туда, как только вы разрешите, потому что докладывать мне придется о многом.

— Мы переправим тебя в самое ближайшее время. Нильс Крюгер, я полагаю, вы захотите отправиться вместе с Даром. Бот поведу я сам; на борт приглашаются все, кому это позволяют их обязанности и кому хватит места. Мы останемся внизу до того момента, когда закроют убежище, так что все, кто желает видеть эту процедуру, пусть планируют трехнедельную отлучку с “Альфарда”. Бот стартует через двадцать часов; желающие взять с собой аппаратуру могут воспользоваться этим временем, чтобы погрузить ее. Дар Лан Ан, как по-твоему, смогут ли твои Учителя пользоваться радио, которое работает не на волне твоих “огненных” приятелей, так, чтобы они могли говорить с нами, если бы пожелали, без свидетелей?

Крюгер с трудом подавил улыбку: старик, несмотря на свою приверженность долгу, все-таки был неплохим человеком.

— Такое устройство весьма бы нам пригодилось, командир.

— Отлично. Мы позаботимся о том, чтобы несколько таких аппаратов были погружены на бот. Можете расходиться.

На сей раз выход на посадочную площадку у Ледяной Крепости происходил по-другому. Боту, который поддерживался и управлялся полями, сходными с теми, что пронесли “Альфард” сквозь межзвездное пространство с полным безразличием к законам скорости света, не пришлось маневрировать, как планерам. И это было очень кстати, ибо площадка была забита летательными аппаратами до такой степени, что сам Дар затруднился бы посадить здесь свой планер. Впервые Крюгер увидел Учителей на поверхности: одни из них командовали, другие просто смотрели.

Бот заметили, и группа аборигенов жестами показала на край площадки, откуда оттаскивали планеры, чтобы расчистить место.

Едва люк бота откинулся, как Дар и Крюгер, нагруженные радиооборудованием, которое предоставил Бёрк, выбрались наружу. Дар пошел впереди, и начался долгий-долгий спуск по туннелям к центральному убежищу, расположенному на большой глубине под ледяной шапкой. Крюгера более не удивляло подобное расположение, но он по-прежнему недоумевал, каким образом все это соорудили.

В туннелях было гораздо оживленнее, чем раньше, десятки и даже сотни аборигенов сновали взад-вперед по своим таинственным делам.

— В библиотеках, должно быть, очень много работы, — заметил Крюгер, указывая на одну из таких групп.

— Нет, книги доставлены уже давно, — отозвался Дар. — Сейчас главная проблема — пища. Обычно ее всегда много здесь до срока, но мало ли что может случиться? Мы носим сюда пищу до самого последнего момента.

— Что ты намерен делать?

— Собрать всех Учителей, которые свободны, и доложить обо всем. Их будет, наверно, много: они ведь знают, что я вернулся с информацией.

— Надо полагать, доклад займет теперь все твое время.

— Да, Нильс. Тебе, верно, хочется осмотреть все убежище, увидеть, как оно подготовлено к времени смерти, но я буду занят и не смогу служить тебе проводником. Впрочем, мы найдем кого-нибудь, кто тебе поможет.

Крюгер остановился и положил руку на плечо своего маленького друга.

— Ты ведь еще увидишься со мной, перед тем как закроют двери? — спросил он. — Я не хочу мешать работе, которая должна быть сделана, но мне не хотелось бы так скоро расстаться с тобой, — вероятно, на много моих лет.

Дар Лан Ан вывернул оба глаза и уставился на взволнованное лицо Нильса.

— Я увижусь с тобой, перед тем как закроется Крепость. Обещаю это, — сказал он.

Они двинулись дальше; юноша был удовлетворен.

Предположение Дара о том, что его ожидает целая комиссия, полностью оправдалось. Нильс обнаружил, что она состоит из существ одного с ним роста — из новых Учителей. Впрочем, один из гигантов, которых он встречал раньше, предложил ему услуги в качестве проводника, и с его помощью Крюгер увидел уже приведенные в порядок библиотеки, склады продовольствия на верхних уровнях, всего в нескольких футах от слоя льда, и огромные “огороды”, где произрастали растения, напоминающие земные грибы, на нижних более теплых уровнях.

Затем его вывели наверх, на посадочную площадку, где продолжалась кипучая деятельность. В воздух взмывали планеры, направлявшиеся к далеким городам, и тут же садились другие с грузом продовольствия. Наземные команды без устали оттаскивали их к границам посадочной площадки или в туннели, чтобы расчистить место для новых аппаратов.

— Я не отнимаю у тебя времени? — спросил Крюгер, когда они вышли на поверхность. — Сейчас, кажется, самое хлопотное время для твоего народа.

— Мне ведь больше нечего делать, — последовал ответ, — я уже передал свои обязанности преемнику.

— Разве ты не останешься в убежище?

— Нет. Моя жизнь окончена. Останутся лишь немногие из нас, чтобы проследить за тем, как будут закрываться двери, но это уже не моя задача. Как только ты перестанешь нуждаться в моих услугах, я покину это место.

— А мне показалось, что все планеры, которые могут носить вас, уже разобраны…

— Они действительно разобраны. Но я уйду пешком. Мы ведь не возвращаемся в города.

— Ты хочешь сказать… — Крюгер остановился; он знал, что Дар рассказал своему народу по радио очень немногое, и он понятия не имел, что может быть известно этому существу. Впрочем, Учитель либо знал, либо догадывался.

— Нет, мы не возвращаемся в города. Такого обычая у нас нет. Лучше умереть до того, как температура поднимается слишком высоко, во всяком случае прежде, чем наши тела будут разрушены каким-либо другим образом. И когда ты более не будешь нуждаться во мне, я отправлюсь на ледяную шапку.

Крюгер не нашелся, что сказать, и объявил только, что он все еще нуждается в обществе Учителя. По его предложению они вошли в посадочный бот, где Учителя с большим энтузиазмом встретили биологи. Один из биологов вполне свободно владел местным языком, поэтому присутствие юноши не было обязательным, и он вернулся на посадочную площадку дожидаться Дара. Однако его маленький друг все не появлялся, и Нильс наблюдал за неутомимой деятельностью аборигенов, пока ему не захотелось спать.

Время шло. Постепенно число планеров уменьшалось — их прибывало все меньше, а те, что находились на площадке, улетали в другое полушарие. Деловитость, с которой эти существа отправлялись в свой последний полет, действовала угнетающе не только на Крюгера, но и на всех остальных членов экипажа.

— Вероятно, все дело в воспитании, — заметил один из них, — но если бы я знал, что мне осталось жить всего неделю, я вел бы себя совсем по-другому.

— А по-моему, осталось еще три недели, — возразил Крюгер.

— На всякий случай они закрывают двери за год до того, как начинаются изменения в атмосфере.

— Не уклоняйся от сути дела.

— Я и не собираюсь уклоняться. Между прочим, из бесед с Даром у меня создалось впечатление, будто он жалеет нас за то, что мы живем, совершенно не имея понятия, когда придет наш срок. Видимо, ему так же трудно понять, что мы к этому привыкли, как и нам представить себе его отношение к этому вопросу.

— Справедливо замечено, — отозвался новый голос. Крюгер повернулся и увидел на пороге люка командира Бёрка. — Хотелось бы мне узнать вашего друга поближе, Крюгер, но мы, видимо, так никогда и не узнаем его по-настоящему — даже вы не узнаете.

— Возможно, вы правы, сэр, но у меня такое чувство, будто я — то его знаю.

— Ну что ж, желаю вам удачи. Однако, мне кажется, время закрывать двери наступает…

Еще несколько человек вышли из бота.

— Я не совсем в курсе дела, сэр, но думаю, что вы правы. Почти все планеры улетели, и… и я видел, как целая группа Учителей прошла по площадке и удалилась за гору. — Голос Нильса дрогнул, и командир печально склонил голову.

— Да. И тот, кто служил вам проводником, тоже ушел, пока вы спали.

— Правда? Я этого не знал, сэр.

— Я знаю. Он ушел по моему совету. Я решил, что так будет лучше. — Что-то в тоне командира заставило юношу промолчать.

На площадке появилось еще несколько Учителей, и разговор прекратился. Люди молча смотрели на них. Один из Учителей остановился возле люка и заговорил:

— Сейчас мы будем проверять, как закрываются двери. Они расположены в глубине туннеля, так как нам желательно, чтобы, когда наступит горячий сезон, лед заполнил пещеры верхнего уровня. Не хотите ли пойти с нами и посмотреть на эту процедуру?

— Погодите! Дар Лан Ан обещал, что увидится со мной перед тем, как закроются двери! Где он?

— Он уже идет. Иди с нами, и ты встретишь его в туннеле. Я вижу, его планер готов к отлету.

Учитель замолчал и повернулся, чтобы идти, и люди последовали за ним; Бёрк смотрел на ошеломленного Крюгера, лицо его выражало что-то похожее на жалость.

Двери находились примерно в трехстах ярдах от входа в туннель. Учитель не обманул. Дар Лан Ан действительно ждал там.

— Привет, Нильс! — крикнул он. — Прости, что я так задержался. Дел было много, поверь мне!

— Дар, не может быть, чтобы ты успел… Но Учитель сказал…

— Конечно, я успел. Так было надо. Пойдем наверх, я хочу осмотреть мой планер. Или ты предпочитаешь поглядеть, как будут закрывать двери?

— Но их еще нельзя закрывать! Не может быть, чтобы ты рассказал им все, что узнал от нас! Ты должен остаться и быть Учителем следующего поколения!

Маленький абориген помолчал, затем тихо сказал:

— Пойдем со мною, Нильс. Возможно, я поступил не так, как следовало, но дело сделано. Попробую объяснить тебе.

Он показал рукой на выход из туннеля, и юноша молча повиновался, не спуская глаз со своего друга. Дар начал говорить на ходу. Бёрк посмотрел им вслед и покачал головой.

— Нильс, я не смог. Я думал о том, что ты сказал, и, когда я впервые начал учиться у вас, я собирался сделать так, как ты предлагаешь. Правда, это не очень было мне по душе, но я считал, что таков мой долг. Затем я поселился с тобой и с твоим народом, и… и я продолжал учиться. Астрономии, геологии, биологии, археологии, математике — всему, всем наукам, которые были представлены специалистами в твоей группе. И всего этого было слишком много.

— Слишком много для тебя, чтобы запомнить? — Крюгер остановился, и на секунду удивление затмило его горе.

— Нет, не слишком много, чтобы запомнить, но слишком много, чтобы правильно усвоить. Я мог бы остаться внизу и диктовать книгу за книгой, рассказывая, что вы делали и что вы говорили, но что толку из того, что я понял большую часть этого? Мой народ все равно бы не понял. Есть нечто, в чем он нуждается гораздо больше, и постепенно я понял, что это. Метод, Нильс. Сам подход твоего народа к проблемам — воображение и эксперимент. Вот чему должен научиться мой народ, вот что я должен был ему показать. В конце концов, наши проблемы совершенно иные, чем ваши; и мы должны решить их сами. Конечно, факты тоже очень важны, но их я старался приводить не слишком много. Так, кое-какие сведения из различных областей, чтобы они иногда могли проверить правильность ответов.

— Значит, это я виноват, что так получилось! Я ведь нарочно заваливал тебя знаниями, чтобы ты не успел управиться с передачей их до срока твоей смерти!

— Нет. Ты не виноват, если это вообще можно называть виной. Ты показал мне, — правда, косвенным образом — именно то, в чем мы нуждаемся. Я искал предлога избежать жизни в Крепости; если тебе угодно считать, что ты дал мне этот предлог, пусть будет так… и спасибо тебе.

Он замолк. Они уже вышли на площадку, и Дар без лишних слов принялся проверять готовность планера к отлету.

— Но… может быть, ты тогда останешься с нами? Зачем тебе возвращаться в Кварр и… и… — Крюгер не мог заставить себя закончить фразу.

Дар оторвался от работы и пристально поглядел на него. Секунду-другую казалось, что он колеблется; затем он покачал головой — знак отрицания, которому он научился у Крюгера.

— Нет, из этого ничего не выйдет. Мне кажется, я понимаю твои чувства, друг Нильс, и мне тоже как-то жаль расставаться с тобой, но… разве ты пошел бы со мной?

Он почти улыбался, задавая этот вопрос. Крюгер молчал.

— Конечно, ты бы не пошел. Ты бы не смог пойти. Ты ведь считаешь, что жить тебе еще долго, хотя и не знаешь, сколько именно. — Он стиснул руку Крюгера своей маленькой когтистой рукой. — Нильс, через много лет здесь будет много народу, который является частичками меня. Меня уже не будет, но ты, возможно, вернешься сюда. Может быть, благодаря тому что сделали мы с тобой, некоторые мои потомки станут учеными и научатся, как заслужить уважение, а не презрение “горячей” расы, заложат основание цивилизации, которая со временем сравнится с вашей. Мне хочется думать, что ты им поможешь.

Он вскочил в планер и, не дав юноше сказать ни слова, нажал рычаг запуска.

Крюгер смотрел вслед маленькому самолетику, пока он не исчез из виду. А исчез он очень быстро, потому что глаза Нильса видели хуже, чем обычно. Но он еще долго стоял и смотрел в ту сторону, куда улетел Дар, и наконец пробормотал:

— Я помогу им.

И он повернулся, когда из туннеля донесся тяжкий стук закрывающихся дверей.