"В глубинах океана" - читать интересную книгу автора (Клемент Хол)

Глава 2

Конечно, я этому не поверил. Я крайне консервативный человек, который даже беллетристику предпочитает реалистичную, и для меня это было уже чересчур. Когда я был молодым, я бросил читать «Марракотову бездну» потому, что там описывалось светящееся океанское дно. Я понимаю, что Конан Дойл никогда не бывал на дне океана и свет ему понадобился для нужд повествования, да и требования насчет реалистичности изложения у него были не слишком высокие, но меня это все равно растревожило. Я знал, что он был не прав по причине, известной каждому,- дно просто не может светиться.

Но сейчас оно светилось.

Вращающийся обломок уносил меня наверх, в сторону от света, и у меня было время решить, верить своим глазам или нет. Я все еще мог читать датчики. Датчик давления показывал глубину четыре тысячи восемьсот восемьдесят футов; быстрая поправка по самописцу термографа увеличила отсчет еще сотни на две. Несомненно, я должен был находиться вблизи от дна, где-то на северных отрогах гор, вершинами которых являются острова Рапануи.

Капсула мягко перевалила через верхнюю точку и снова пошла вниз, так что в поле моего зрения опять оказалось дно. Хотел я верить своим глазам или нет, но они настаивали на том, что в этом направлении был свет. Подо мной разливалось мягкое желто-зеленое свечение - именно такое используется в световых эффектах для создания впечатления подводного мира. Поначалу оно казалось равномерным и однородным; затем, несколько раз перевернувшись через голову и оказавшись на две сотни футов ниже, я обнаружил в нем наличие определенной структуры. Его рисунок состоял из квадратов, углы которых были слегка светлее остальной площади. Система квадратов покрывала собой не все - видимое мне дно; край освещенной области находился почти прямо подо мной, и она простиралась в том направлении, которое я считал севером, хотя мой компас при переворотах показывал не очень хорошо. В противоположном направлении расстилалась обычная для больших глубин тьма, успокаивающая и пугающая,- что было уже вполне реально.

Две вещи я осознал практически одновременно. Во-первых, стало ясно, что я приземлюсь довольно близко к краю освещенной области, кроме того, я со всей очевидностью понял, что она собой представляет. Второе открытие меня крайне возмутило, и в течение трех-четырех секунд я ничего не соображал от ярости, так что чуть не потерял возможность рассказывать впоследствии эту историю.

Освещение было искусственным! Хотите верьте, хотите нет.

Я понимаю, что нормальному человеку это трудно себе уяснить. Расходовать киловатты электроэнергии на то, чтобы освещать наружное пространство - и то уже плохо, но иногда это является досадной необходимостью. Но безнравственно тратить колоссальное количество энергии на то, чтобы освещать морское дно… что же, как я и сказал, я был настолько разъярен, что в течение нескольких мгновений ничего не соображал. Моя работа приводила меня к контактам с людьми, которые бездумно транжирили энергию, воровали ее и даже злоупотребляли ею; но это было что-то совершенно немыслимое! Теперь я уже опустился ниже и видел гектары освещенной поверхности, простиравшиеся к северу, востоку и западу, постепенно исчезая из виду вдали. Гектары морского дна, освещаемые устройствами, подвешенными в нескольких футах над уровнем дна и видимыми только как черные точки в центре более освещенных областей. По крайней мере, кто бы ни отвечал за эту бесхозяйственность, у него все же было какое-то понятие об экономии - он пользовался рефлекторами.

Затем я подавил свою ярость, или, возможно, страх сделал это за меня. Внезапно до меня дошло, что я нахожусь всего в нескольких десятках ярдов над прожекторами. Я падал не на прямо них, а немного южнее. Я не могу сказать, что таким образом мое падение совершалось благополучно. В данной ситуации не было ничего благополучного, потому что наблюдение за медленным вращением обломка «Пагноуз» и моей спасательной капсулы позволило мне определить, что открытая часть корпуса окажется внизу.

Даже не говоря о том, что я не смогу ничего увидеть из-под обломка, лишаюсь возможности как-либо передвигаться - например, вернуться на поверхность. На этот раз я все же воспользовался приборами управления.

Поскольку вся конструкция устройства была связана с идеей охранения тайны моей миссии, сборщики системы отделения использовали пружины вместо электрозапалов. Я подождал, пока обломок не окажется между мной и огнями, и нажал кнопку. Толчок был таким легким, что на мгновение меня охватила тревога не попал ли я в еще худший переплет, чем предполагал? Потом свет огней проник сквозь иллюминаторы, прежде закрытые корпусом судна, и я успокоился. Пружины отбросили капсулу в сторону, и я увидел останки «Пагноуз» на фоне свечения. Разделение ненамного замедлило наше падение; обломок погружался теперь чуть быстрее меня. По крайней мере, хоть что-то получилось, как было запланировано; обломок упадет первым и не похоронит меня под собой.

Я, конечно, не предполагал увидеть, как он ударится о дно. И, разумеется, я никак не ожидал наблюдать то, что при этом произошло.

Ровные пространства морского дна обычно илистые. Можно называть эту субстанцию по-разному, но обычно это ил. Коралл, песок или другой твердый материал вы можете встретить на мелководье, скальный монолит - иногда на склонах, но на ровных местах вы обычно встречаете нечто среднее между обычной грязью и верхней парой дюймов придонного осадка стоячего пруда. Когда туда падает что-нибудь тяжелое и твердое - даже если падает мягко,- вы не можете ожидать, что дно обеспечит этому предмету значительную поддержку. Вас это, может быть, удивит, но вы ни за что не станете ожидать, что на морском дне что-то может подпрыгивать.

Должен признать, что обломок «Пагноуз» не подскочил, но все же повел себя весьма странно. Я все прекрасно видел. Он ударился об освещенную поверхность в тридцати-сорока ярдах от края и вдвое дальше от меня; коснулся ее, как и ожидалось, а затем погрузился. Однако не возникло никакого взбаламучивания мелких частиц - того медлительного всплеска, который вы наблюдаете, когда что-либо погружается в ил. Вместо этого нос судна погрузился в эту ровную поверхность почти полностью, и округ него возникла круговая волна, распространившаяся во все стороны от точки падения. Затем обломок мягко поднялся, открывшись взгляду почти наполовину, и погрузился снова; и все словно в замедленной съемке. Три или четыре раза он так поднимался и опускался, пока окончательно не успокоился, и каждый раз вокруг него возникали концентрические волны, распространявшиеся ярдов на десять.

К тому времени, когда обломок наконец утвердился на дне, остановилась и моя капсула. Я почувствовал, как она ударилась обо что-то твердое - я мог бы поспорить, что о скалу, и выиграл бы. Затем капсула покатилась - очень, очень медленно - по направлению к свету. Я не мог четко видеть поверхность, на которой находился, но было ясно, что это твердый склон, по которому в течение двух-трех минут я прикачусь к обломку, если срочно не предприму какие-либо меры. К счастью, кое-что я в силах был сделать.

Капсула была снабжена опорами - мы называли их ногами,- шестифутовыми телескопическими стержнями из металла, которые выбрасывались при помощи пружин и втягивались обратно соленоидами. Я выбросил четыре ноги в направлениях, которые считал подходящими для данной ситуации. Качение прекратилось, и впервые у меня появилась неподвижная наблюдательная платформа. Естественно, я сосредоточился на области, доступной для обозрения.

Теперь я находился ниже уровня таинственных светильников. Казалось, они были подвешены к линиям передач на расстоянии ярдов двадцати друг от друга, с такими же промежутками между линиями. С моей стороны это было только предположение, потому что никаких подпорок или поддержек я не разглядел. Эта догадка возникла из-за регулярности расположения ламп. Хотя то обстоятельство, что обломок упал как раз на линию между двумя лампами и не потревожил их, скорее свидетельствовал против моей гипотезы. Я не слишком удивился тому, что на освещенной поверхности ничего не росло и не перемещалось, хотя, конечно, для меня не явилось бы неожиданностью, если бы я, напротив, заметил вокруг какие-либо следы или норы.

По меньшей мере, я не удивился бы им, если бы не видел приземления обломка «Пагноуз». Это зрелище совершенно ясно показало, что поверхность, которую я видел перед собой, морским дном не является. Она была скорее похожа на резиновую пленку, натянутую наподобие палаточной крыши над всем, что находилось футов на десять ниже меня по склону. Обломок прогнул ее, но не проткнул, а крыша оказалась достаточно прочной для того, чтобы удерживать сравнительно небольшой вес металла и пластика.

Из этого можно извлечь пользу, подумал я. Я не имел ни малейшего понятия, зачем нужно было тому, кто находится под этой удивительной крышей, освещать наружное пространство, но если только ткань не была совершенно непрозрачной, они не могли не заметить тень от обломка и образовавшийся прогиб. Значит, люди выйдут, чтобы выяснить причину, и я смогу их видеть, не зажигая света и не выдавая своего местоположения. Мне нужно было только увидеть человеческие существа, нелегально находящиеся на дне Тихого океана, и приблизительно оценить энергетические растраты, которые я уже начал подсчитывать в уме. Большего для моего доклада не требовалось; а уж после него сюда будет направлена крупная контрольная экспедиция которая и довершит все остальное. Никто не ждет от меня, что я арестую группу людей, достаточно большую для того, чтобы построить такое сооружение, да и мои амбиции не простирались так далеко. Мягко выражаясь, капсула недостаточно маневренна для того, чтобы послужить полицейской машиной; я не мог арестовать даже проплывающую мимо креветку. Все, что мне было нужно,- это хорошенько рассмотреть рабочую субмарину, или глубоководный костюм, или хотя бы робота с дистанционным управлением - любое оборудование, говорящее о том, что в данном месте производятся какие-то работы - один трезвый детальный осмотр, и я готов был сбрасывать балласт.

Разумеется, я не стал бы делать это слишком поспешно по двум немаловажным причинам. Оператор сонара вполне мог не обратить внимания на тонущий предмет, приняв его за обломок кораблекрушения или даже за мертвого кита, но он не может относиться с таким же пренебрежением к объекту всплывающему. Мне придется потратить некоторое время на то, чтобы оценить степень опасности. То, что до сих пор я не заметил никаких признаков сонирования, было, конечно, прекрасно, но это ни о чем не говорило.

Была и другая причина воздержаться от чрезмерной спешки, но в то время я о ней не знал и узнал лишь спустя несколько часов.

У меня нет привычки все время поглядывать на часы. Я знал, что у меня еще большой запас времени для работы в капсуле, и не очень беспокоился о том, сколько его уже прошло. Когда, наконец, дала о себе знать вторая причина, я не удосужился посмотреть на часы, а потом в течение многих часов мне было вообще недосуг вспоминать о таких вещах, как время. Я говорю это потому, что не могу точно сказать, как долго я проторчал в капсуле, ожидая, пока что-нибудь произойдет. Могу только гарантировать, что я просидел там несколько часов - время, достаточное для того, чтобы успеть заскучать, отсидеть ногу, испытать раздражение и почти увериться в мысли, что под крышей поблизости никого нет. Предположение о том, что может найтись субъект, которому просто наплевать, когда обломки валятся ему на голову, не стоило даже и рассматривать; если хоть один человек заметил обломок, то он наверняка что-либо предпримет по этому поводу.

И все же пока никто ничего не предпринимал, и поэтому вокруг никого не было видно. И если никого не было под тканью, я вполне мог бы посмотреть на нее поближе. А может быть, даже заглянуть внутрь.

Опасные мысли, приятель. Не позволяй всем этим растранжиренным киловаттам ударять тебе в голову. Ты только глаз - отвлеченный наблюдатель; если ты не вернешься обратно с информацией, то какие бы геройские подвиги ты ни совершил, все будет проделано впустую, а «пустые траты» - термин в Совете такой же ругательный, как и «профанация».

Хотя все же это было бы соблазнительно. Никакого движения - никаких признаков присутствия человека, если не считать огней и самой палаточной крыши, а также почти никаких следов любого другого вида жизни. Никаких звуков. Никакого сигнала от датчика облучения на сонарных частотах. Почему бы мне осторожно не подкатиться к краю ткани и не изучить ее поближе?

Лучший ответ на этот вопрос, разумеется, состоял в том, что так стал бы действовать только полоумный идиот. Однако по мере того, как шло время, мне пару раз приходило в голову, что мое бесполезное сидение здесь тоже не является актом проявления человеческого разумения. Если уж я собираюсь действовать как дурак, то почему бы мне действительно не сделаться дураком? Не знаю, откуда берутся такие мысли; может, мне действительно стоит проконсультироваться с психиатром.

Не знаю, насколько я был близок к тому, чтобы поддаться этому порыву. Я знаю только, что раза три я чуть-чуть не втянул опоры, но все три раза так и не решился это сделать.

Первый раз меня остановило какое-то движение - оказалось, что это акула приличных размеров. Это было первое крупное живое существо, которое я видел с тех пор, как достиг дна; на некоторое время мои мысли отвлеклись. Следующие два раза, когда я собирался было начать движение, меня останавливало воспоминание об акуле; она исчезла - так не слышала ли она что-нибудь, чего не мог слышать я, и вдруг это ее отпугнуло? Из внешних датчиков у меня был только детектор сонарных частот, но не было детекторов низких и звуковых частот.

Я понимаю, что все вышесказанное не дает мне права называться гением или хотя бы более или менее компетентным оператором. Мне бы даже хотелось располагать необходимым временем чтобы немного подредактировать свои воспоминания перед тем, как рассказывать эту историю. Если уж я вынужден оправдываться в этом своем решении, то сначала вам надо дать мне шанс выглядеть нормальным взрослым человеком. Но в данный момент я могу только выдать один из стандартных ответов типа «посмотрим, что бы вы сделали на моем месте». Как бы текли ваши собственные мысли, если бы вы находились в практически беспомощном состоянии внутри шестифутового пластикового пузыря на глубине мили от поверхности океана,- вы уверены, что вы это знаете? Если нет, сделайте милость - оставьте вашу критику на потом, пока я не закончу.

Наконец подошло время рассказать о второй причине того, почему я не стал сбрасывать балласт слишком поспешно. Мое внимание все еще было приковано к обломку, так что я не заметил, откуда появился новый объект. Поначалу я увидел его краем глаза и подумал было, что это нарисовалась еще одна акула; но потом до меня дошло, что это человек, так что я добыл все нужные мне доказательства. Прекрасно. Как только фигура исчезнет из виду, я смогу отправляться на поверхность.

Нет, никоим образом не смогу. Мне нужно убедительное свидетельство, а если мои глаза не могут меня убедить, то как же мои слова смогут убедить кого-то другого? Я видел просто человека, и с ним было все в порядке.

Четырехдюймовый полифазный гидрокостюм с соответственно укрепленными конечностями способен выдержать давление воды на глубине мили, равное тонне с четвертью. Человек в таких доспехах будет только отдаленно напоминать человеческое существо и сможет передвигаться лишь весьма неуклюжей походкой.

Однако плавать он не сможет, если только он не погружен в океан ртути; эта же вполне человеческая фигура плавала.

Фигура появилась в некотором отдалении слева, причем она появилась в освещенном пространстве весьма неожиданно, будто бы спустилась из темноты наверху. Она плыла по направлению ко мне и обломку и, очевидно, никуда не спешила. По мере того как она приближалась, детали становились яснее; и яснее всего было то - даже яснее того факта, что это была женщина,- что на ней не было тяжелого гидрокостюма. Она была облачена в обычный легкий гидрокостюм для холодной воды того типа, который носят аквалангисты, а балластом служили кольца, надетые то там, то здесь на талию и конечности, хотя обычно балласт прикрепляется к поясу. Я повторяю - по сути дела, мне и самому себе пришлось это повторить неоднократно - то, что на ней было надето, не было глубоководными доспехами. Легкость движений пловчихи явно указывала на то, что ее одеяние практически не стесняло движений - а именно таким и должен быть костюм аквалангиста.

Она, похоже, не заметила мою капсулу, что было уже некоторым облегчением. Даже обломок она заметила только тогда, когда оказалась в двадцати ярдах от него. Она очень медленно плыла вдоль края крыши с видом человека, совершающего послеобеденную прогулку, не более того. Затем она резко изменила направление и направилась прямо к носу «Пагноуз».

Здесь что-то не сходилось. Все местные обитатели должны были бы броситься на поиски этого обломка, а не натыкаться на него случайно. Я ожидал, что люди снизу хотя бы вышлют рабочую группу.

Что же, в этом странном месте происходило много такого, чего трудно было ожидать. Хватит разрабатывать рабочие гипотезы, приятель, у тебя для этого еще мало данных. Просто наблюдай (я даже не обращаюсь к себе по имени).

Поэтому я наблюдал. Я смотрел, как эта особа описала круг около разбитого носа, нырнула внутрь, выбралась назад, проплыла над обломком. Затем она сняла с пояса предмет, оказавшийся фонарем, и снова полезла внутрь. Это меня слегка встревожило - прикрытие для моей капсулы не было рассчитано на подобное инспектирование. Там ведь есть и зажимы, и пружины расцепления…

Она снова появилась, без заметных признаков возбуждения, и в этот момент до меня дошло еще кое-что. Это была мелочь по сравнению с тем, что я уже видел,- вернее, поначалу казалось мелочью, но по мере того как я размышлял, становилось все более грандиозной загадкой.

Костюм глубоководной жительницы, как я уже сказал, был совершенно обычным костюмом аквалангиста, если не считать круглого шлема и балласта. За спиной у нее был небольшой резервуар, верхним краем касавшийся шлема и, по-видимому, соединенный с ним, хотя я не видел никаких трубок. Все это казалось вполне резонным. Но поражало то, что от него не поднималось никаких пузырьков.

Вообще-то я знаком с системами регенерации и знаю, что для них требуются химикаты - смеси перекисей щелочных металлов, которые реагируют с водой, выделяя кислород, и поглощают двуокись углерода. Я знаю их достаточно хорошо, чтобы понимать, что в такие устройства кроме контейнера с химикатами и смесителей входит еще что-то вроде «легкого» - воздушный мешок или баллон переменного объема, с давлением, равным давлению окружающей среды, причем химикаты располагаются между ним и собственными легкими пользователя. Выдыхаемый воздух должен куда-то деваться перед тем, как его снова можно будет вдыхать. Это «легкое» должно иметь объем, достаточный для того, чтобы вобрать весь воздух, который пловец может выдохнуть на одном дыхании,- другими словами, его объем должен быть равным или почти равным объему полностью заполненных легких пловца. В данном случае я не видел никакого мешка, а резервуар на спине был далеко не таким большим, чтобы вместить такой мешок. Поэтому было похоже, что данное устройство не снабжено химическим регенератором кислорода; и если только здесь не было микроскопического насоса, отбиравшего воздух со скоростью выдоха пловчихи и под огромным давлением загонявшего его в другую часть этого небольшого резервуара, при выдохе непременно должны были бы появляться пузырьки. Я не видел никакой причины, зачем нужно было создавать такую систему регенерации воздуха, но и пузырьков я тоже не видел. Меня давно уже волновал вопрос, какую смесь газов она использовала для дыхания - при таком давлении смесь с половиной процента кислорода уже выжгла бы ей легкие; также я не мог себе представить, чем можно было его разбавить. Даже гелий на такой глубине становится достаточно растворимым, чтобы затянуть декомпрессию на многие часы.

На мгновение мне пришло в голову, что люди, может быть, живут под таким давлением постоянно и дышат почти чистым гелием с малой долей процента кислорода; но даже если это было так, то я все равно не понимал, почему снаряжение девицы не выделяло пузырьков. Если предположить, что в целях экономии гелий нужно было сберегать, то здесь возникают такие технические проблемы, которые, по моему мнению, просто невозможно разрешить полностью.

Нет. Ни одна из этих гипотез не годится. Продолжай наблюдать. Факты пока состоят только в том, что она, похоже, живет и совершенно нормально перемещается в закрытой системе при Давлении окружающей среды, достаточном - если отбросить старые суеверия о том, что человеческое тело превратится в лепешку, - для того, чтобы спутать все биофизические и биохимические процессы, включая газодинамику.

Однако наблюдать было больше практически нечего. Девица пристегнула фонарь к поясу, в последний раз оглядела обломок и поплыла своей дорогой. Она не стала возвращаться путем, которым приплыла, а двинулась дальше, вправо от меня, слегка удаляясь от освещенной области. Через несколько секунд она исчезла, хотя я понимал, что пока она не могла уплыть далеко.

Похоже, она решила отправиться за помощью, чтобы снять обломок с крыши. Когда она вернется - об этом можно было только гадать. Вход мог находиться как в нескольких сотнях ярдов отсюда, так и в нескольких милях. Первое казалось более вероятным, но я не стал бы рисковать своими деньгами, если бы мне предложили пари.

Я рисковал только своим будущим.

Она вполне могла разглядеть оборудование, к которому крепилась моя капсула, и ей не нужно было быть большой актрисой, чтобы не показать вида, что у нее возникли какие-то подозрения. Если она заметила, что перед ней не простой обломок, и доложила об этом, то те, кто придет вместе с ней, будут интересоваться всей окружающей местностью. Наружному чехлу капсулы специально была придана слегка неправильная форма, чтобы она не казалась объектом явно искусственного происхождения, но этим нельзя одурачить того, кто действительно будет искать. Может быть, мне стоило бы перебраться подальше отсюда. Меня не слишком волновала личная безопасность. Я думал, что смогу смотаться отсюда, когда мне будет угодно, но хотел увидеть как можно больше до того, как это станет необходимым.

Я убеждал себя следующим образом.

Передвижение представляет собой крайне медлительный процесс; капсула конструировалась не для путешествий. Ног у капсулы было две дюжины, а запасов энергии у меня хватит, чтобы несколько тысяч раз втянуть их, противодействуя выпускающим пружинам (хотя это был спорный аргумент), но все же я не родился морской каракатицей. У меня была некоторая практика по перемещению капсулы под водой, но ее оборудование было предназначено для того, чтобы выбрать наилучшую позицию для наблюдений, а не скрываться от преследователей. Если меня найдут, единственным моим реальным выходом будет сбросить балласт и всплывать. Но такая операция была необратимой, поэтому я не хотел прибегать к ней, пока ситуация не станет критической. Все еще оставалась надежда, решил я, более точно определить, что же происходит здесь, внизу.

Может быть, во мне взыграла храбрость или просто проявился мой врожденный оптимизм.