Шмерлинг Семён Горячий осколок

1

Немцы отступали.

Изуродованная колёсами и гусеницами дорога была усеяна разным фашистским шмутьем. На её полотне и обочинах валялись патронные цинки, ящики от снарядов, канистры, сношенные автомобильные покрышки и погнутые диски. На крайней мазанке одной из деревень Алексей прочёл жирную надпись углём: «Шульц, темпо!» А на другой хате: «Темпо, темпо!» Бои вспыхивали редко, и до автовзвода — «хозяйства Бутузова», тащившегося в тылу, доносились отдалённым гулом.

Алексей Якушин весь день провёл в пути. С рассвета до заката он горбился над согретой ладонями баранкой старенького потрёпанного «газика». Ревматически поскрипывая, грузовик трясся в короткой взводной колонне.

Вечером остановились на отдых в большом, вытянутом вдоль просёлка украинском селе. Водители, выйдя из машин, разминали затёкшие ноги, осматривались. Было сыро и холодно, дул пронзительный ветер. На дне балки медленно таяли клочья серого снега.

В густую грязь дороги вросли брошенные гитлеровцами зенитное орудие, полевая кухня и пяток повозок, а в узком проулке, зарывшись траками в чернозём, стоял новенький артиллерийский тягач. Был он странно, не ко времени, закамуфлирован — выкрашен в жёлто-зелёный, с чёрными пятнами, цвет.

Первым его увидел расторопный Василий Сляднев. Обойдя машину, шофёр заглянул в остеклённую кабину, в просторный и пустой, накрытый брезентом кузов, потрогал фары и крикнул взводному:

— Товарищ лейтенант, идите скорее сюда!

— Чего-нибудь узрел, поди? — откликнулся Бутузов.

— Так точно. Техника тут — на большой. Хоть паши, хоть борони, хоть пушку тащи. А размалёвана, как чудо-юдо, небось прямо из Африки прикатила, сущий крокодил.

Прозвище так и припечаталось к трофейному тягачу.

Бутузов не сводил с него глаз. Автовзвод был не укомплектован. С тех пор, как ещё под Киевом потеряли «ЗИС» и два «газика», машин не поступало. Их давали танкистам, батарейцам, пехоте, связистам, кому угодно, но не Бутузову. Обходили Бутузова. Дескать, как-нибудь извернётся. В прошлом эмтээсовский работник, изрядно помотавшийся на своём веку по сельским дорогам за бензином, соляркой и запчастями, отломавший три года войны, он знавал всякое. Конечно, считали, извернётся Бутузов.

Лейтенант влез в кабину «крокодила», включил зажигание. Стартер урчал, но мотор не срабатывал. Василий Сляднев открыл капот и сунул под него свой толстый нос. Павел Курочкин, высокий, узкоплечий, с розовым лицом, тоненькими усиками, держался от «крокодила» подальше и давал советы: — Все дело, это точно, в зажигании, а электропроводка незнакомая, без пол-литры не разберёшься. Алексей вспомнил, как Курочкин недавно толковал о минах, которые фашисты коварно оставляют в своих автомобилях. Конечно, дрейфит Курочкин…

Несмотря на все старания шофёров, «крокодил» не Заводился. Они долго гоняли стартер, пока не посадили аккумулятор.

Бутузов вытер вспотевший лоб, свернул самокрутку из дымного, но пустого, руганного всем фронтом филичевого табака и задумчиво произнёс:

— Вот что, Якушин, тут, говорят, за оврагом, в сарае, пленные фрицы собраны. Сходи-ка ты к пехоте, попроси, может, уступят одного. Шофёр нужен, толковый…

— Есть! — встрепенулся Алексей и одёрнул сбившийся под ремнём ватник.

— Постой, карабин забыл!

— И так доведу, подумаешь… Немцы сейчас дохлые.

— Возьми хоть мой «вальтер».

От воронёного пистолета в красивой кожаной кобуре Алексей отказаться не мог, нацепил его на ремень и побежал на окраину села.

Пехотинцы охотно согласились «уступить» немца.

— Выбирай, какой понравится, — проговорил, стуча от холода! зубами, озябший сержант, — хучь всех бери, они у нас пока не считанные.

Якушин вошёл в сарай. В сероватом вечернем свете Виднелись согнутые, сумрачные фигуры. Пленные молчали. Это были враги. Совсем недавно они злобно дрались под Корсунь-Шевченковским, Лысянкой и Звенигородкой и уложили немало наших. И всё же Алексей испытывал жалость к этим продрогшим людям. Стыдился своего чувства, но не мог от него отделаться.

— Шофёры есть? — спросил Якушин по-немецки.

Серая, тёмная масса, казалось, примёрзшая к земле, шевельнулась. «Ишь ты, живые», — подумал Алексей, улавливая отдельные немецкие слова.

Встало трое. Сержант посветил фонариком. Все трое с похожими от страха и ожидания лицами, сизоватыми, усохшими, вытянулись по стойке «смирно». Якушин почему-то выбрал самого высокого и крупного, может быть, решил, что он и есть самый подходящий — знающий и умелый.

Чуть позже, выходя из дверей сарая, пожалел об этом. Широченная спина немца заслонила дорогу. «Здоров, — с опаской подумал Якушин, — прямо борец из цирка. Такой двинет раз — костей не соберёшь». Вспомнил про пистолет и в душе поблагодарил лейтенанта. Потянулся к кобуре, пытаясь её расстегнуть. Сразу не получилось: медный шпенёк туго сидел в кожаной петле. Алексей рванул крышку кобуры, и в этот момент ему показалось, что спина немца двинулась в сторону. Алексей инстинктивно отпрянул и, выхватив пистолет, вытянул руку с ним вперёд.

Но пленный шагал все так же валко, неспешно. Алексей облегчённо вздохнул, однако оружия не убрал. Чтобы лучше видеть дорогу, он решил идти немного сбоку.

Смеркалось. Разбросанные среди оголившихся садов хатки потеряли определённость очертаний. Вокруг было темно, только вдалеке за ручьём светился костерок. Там лейтенант с водителями копаются возле «крокодила» и ждут его, Алексея, с шофёром-немцем.

Быстрый ручей наверное, и зимой не замерзал, а теперь, сточив с берегов лёд, свободно шевелился, пыхтел на дне неглубокой балки, разрезавшей село на две части. Через ручей было перекинуто бревно. «Место самое подходящее для побега», — подумал Алексей.

Себя он увидел как бы со стороны. Ему явственно представилось, как внезапно поворачивается этот здоровенный фриц и бьёт конвоира мощным ударом сбоку — как он называется у боксёров? Кажется, хук… крюк? — бьёт в лицо. Алексей падает без сознания. Немец выхватывает лейтенантский пистолет. Вряд ли станет стрелять, шуму побоится. Просто придушит ручищами и махнёт садами за околицу — поминай как звали. Якушин видел себя бездыханным на весеннем подтаявшем снегу.

— Форвертс! — крикнул громко фальцетом, подбадривая себя. — Форвертс! Вперёд!

Пленный пригнул голову и зашагал быстрее. Рук его не было видно, они всё время находились где-то перед туловищем, и, наверное, поэтому так неестественно горбилась спина.

Алексей испытывал необходимость действовать, что-то немедленно предпринять. Почему это он выставил руку с пистолетом так далеко? Глупо ведь и неграмотно. Известно даже по фильмам и романам, что преступники всегда неожиданно и ловко бьют конвоира по вытянутой руке.

Плотно прижав пистолет к боку, Алексей тут же вспомнил, что даже не спустил предохранитель и не дослал патрон…

Немец, меж тем, покачиваясь, стал сходить к бревну. У самого бревна остановился. Повернулся широченной грудью, и Алексей не увидел у немца рук. Они были под шинелью. Из-под полураспахнутых пол её выглядывали пропитанные кровью грязные бинты.

Показалось, а может, это было и на самом деле: немец укоризненно качает головой.

— Вперёд, — произнёс Алексей негромко.

Пленный неуверенно, боясь потерять равновесие, ступил на шаткое и скользкое бревно.

Никакого толка, конечно, от этого фрица быть не могло. Его отправили назад даже без охраны: куда такой денется!

Шофёры потешались над Якушиным. Поминали маменькино воспитание, неумелость и несообразительность и даже то, что он москвич и окончил десятилетку, Особенно ядовито хихикал Курочкин. У Якушина кровь прилила к лицу, когда подумал, что Пашка догадывался, как он, Алексей, дрожа от страха, вёл беспомощного пленного по пустынному селу.

— Цыц! — сказал лейтенант. — Разгалделись. Все равно чего-нибудь придумаем, и «крокодил» в дело пойдёт. Позарез он нам нужен, понятно? Возьмём его на буксир пока. Сляднев, цепляй!

У взводного на каждый день была своя идея. То на «ЗИСе» радиатор требовалось сменить, то приварить крюк к газику, то добыть авиационный бензин. Теперь помыслами Бутузова завладел трофейный тягач. Его надо наладить во что бы то ни стало.