"Темный рай" - читать интересную книгу автора (Хоуг Тэми)

Глава 5

Джей Ди работал в загоне с лошадью. Он зашел спереди, чтобы заставить кобылу повернуться, и чуть ослабил повод, дав ей тем самым возможность перейти на рысь. Ритм этот был для Джея Ди таким же привычным, как простая ходьба. Он умел понимать тончайшие нюансы языка телодвижений лошади и точно знал, когда она попытается вырваться и убежать, а когда следует дать ей необходимую передышку.

Кобыла тоже понимала язык жестов Рафферти. Джей Ди знал, что девяносто процентов общения с животным составляют визуальные контакты. В этом заключалась одна из величайших тайн искусства управления лошадью.

Лошадь принадлежала аптекарю из Нового Эдема, попросившего Рафферти объездить ее для своей двенадцатилетней дочери, отчаянно желавшей научиться ездить верхом. В настоящий момент это была одна из четырех чужих лошадей, которых «воспитывал» Джей Ди. Рафферти нравилась эта работа, приносившая к тому же дополнительный доход — то, чего постоянно не хватало, если заниматься исключительно фермерством.

— Славная кобылка, хорошая кобылка, — пробормотал Джей Ди, снова давая лошади передышку и поглаживая ее по крутому боку.

Перед его мысленным взором возникла Люси, вальяжно прислонившаяся к косяку открытой двери своего небольшого причудливого бревенчатого домика. Ее единственным одеянием были черные колготки да прозрачная белая блузка. Глаза сияли озорством, латунно-желтые волосы шелковой волной упали на одно плечо.

Рафферти не нравилась Люси, он не уважал ее, считая эгоистичной, подлой сукой. Люси испытывала к Джею Ди подобные чувства и имела, должно быть, аналогичный набор определений, но оба они, руководствуясь собственными интересами, никогда не давали воли эмоциям. Для Люси все это было не более чем игрой. Она понимала, что Джею Ди нужна ее земля, и дразнила его этим, весело и беззаботно давая обещание, которое вовсе не собиралась исполнять. Сука! Теперь она ушла навсегда. А земля все еще не дает Рафферти покоя.

Солнце, скользившее вниз, за горную гряду, подсказало Джею Ди, что на сегодня, пожалуй, достаточно. Пора принимать душ, бриться и отправляться в город.

Собрание горожан — дурацкая, бессмысленная трата времени. Собираются, пронзительно орут и бранятся — хуже, чем стая гогочущих гусей. В результате — ничего путного. Могут шуметь, сколько им заблагорассудится, но, в конце концов, заговорят денежки — этим все и кончится. И что бы при этом ни говорил нормальный, здравомыслящий человек, не будет иметь никакого значения.

«Старз-энд-Барз» не сдадутся! Джей Ди этого не допустит. Наследство досталось ему от трех предыдущих поколений мужчин Рафферти, оставивших ему завет: защищать землю, хранить ее для семьи. Он всем сердцем принял на себя эту обязанность. Самым сильным чувством в душе Джея Ди было чувство личной ответственности за оказанное ему доверие.

Забыв о лошади, Рафферти прошел, к ограде в дальнем конце загона и оперся на нее. Отсюда открывался вид на мили вниз по склону горы — до самой просторной равнины, покрытой зеленым, поразительно ярким травяным ковром. Сосны стояли плечом к плечу, их стройные ряды маршировали вниз по склону холма. При малейшем дуновении ветра бледно-зеленые листья осин блестели, точно блестки на вечернем платье. Джей Ди не знал, можно ли сравнить эти оттенки зелени с теми, что видели его предки на своей родине, в Ирландии, Сам он никогда не бывал дальше Далласа. Здесь же он сердцем знал все оттенки цветов, каждое дерево, каждую травинку. Мысль о том, что какой-то там чужак считает, что он имеет большее право на все это, чем Джей Ди, — в который уже раз! — поразила его точно удар кулака в солнечное сплетение.

Подошедшая кобыла встала за спиной у Рафферти, ткнулась мордой в его лопатки и потерлась о плечо, потом попыталась зайти спереди и задергала тяжелой верхней губой, стараясь дотянуться до кармана рубашки. Джей Ди напустил на себя грозный вид.

— Иди отсюда! — предостерегающе проворчал он. Лошадь отступила на шаг и вскинула голову. Глаза ее сияли, в них не было и тени испуга — показное раздражение Рафферти нисколько ее не напугало. Усмехнувшись, он снял с руки перчатку и достал из кармана кусочек мятной лепешки.

— Тебя не проведешь, а, кобылка? — протягивая лошади заслуженное вознаграждение, пробормотал Джей Ди.

— Рассчитываешь, что сможешь заставить комиссию горожан вот так же есть у тебя с ладошки?

Взглянув на другой конец загона, Рафферти увидел там Такера Кахилла, водрузившего одну ногу на жердь ограды; к его нижней губе прилипла табачная жвачка. Лицо Такера было покрыто морщинами, как старый скукожившийся кусок кожи, маленькие глазки лучились мудростью и добротой. Шляпа его, казалось, знавала времена и получше.

Такер был одним из двух оставшихся на «Старз-энд-Барз» работников, продолжавших трудиться там не столько из необходимости, сколько из преданности. Второй работник — Часки Сейдж утверждал, что является прямым потомком шаманов племени сиу. Так ли это было на самом деле — неизвестно.

— Нет, — откликнулся Джей Ди. — У всех у них, вместе взятых, не наберется здравого смысла, который Господь Бог дал лошади. — Он похлопал кобылку по шее и направился к воротам. Лошадь, как собачка, потянулась за ним.

Такер сплюнул обильной коричневой слюной в пыль под ногами и улыбнулся смущенной улыбкой, лишь мельком продемонстрировав почерневшие зубы.

— Это точно, сынок. Никогда еще не видел такой массы породистых кобылок. — Такер открыл ворота и, шагнув мимо Джея Ди, стремительным движением схватил поводья лошади. — Я ее остужу. А тебе лучше поторопиться, если хочешь успеть на собрание. Уилл уже отправился домой.

— Да еще бы: он проведет у зеркала не меньше часа. Если бы он столько же времени тратил на свою жену, сколько возится со своими нарядами…

— Мы уже доделали ту часть ограды, к востоку от Голубой скалы.

Такер сменил тему разговора так же ровно, гладко и быстро, как старый ковбой меняет уздечки. От Джея Ди этот переход не ускользнул. Такер прожил на ранчо долгие годы. Он был старым товарищем Тома Рафферти, которому служил верой и правдой. Такер заменил Джею Ди отца, когда того в результате инсульта разбил паралич, и стал наставником Джея Ди после смерти Тома, оставившего ранчо сыновьям. Джею Ди тогда было всего двадцать. В то время Такеру не так часто приходилось выступать в роли дипломата. Он терпеть не мог различий в чинах и званиях и делал все от него зависящее, чтобы сгладить разногласия между братьями.

— Ты нашел Старушку Дину? — спросил Джей Ди.

— Ага! — ухмыльнулся Такер. — У черта на куличках, в парочке с огромным, симпатичным бугаем. Она себе на уме, наша старенькая мамаша-корова. Как и все бабы, которых я когда-либо знал.

— Так вот почему ты холост, — поворачивая к дому, пошутил Джей Ди.

— Да. Ну а у тебя какие оправдания, лихой ты парень?

— Я слишком умный.

— На свою голову.

Задумавшись о справедливости сказанного, Джей Ди поднялся по широким ступеням на просторную гостеприимную веранду старого, обшитого досками дома. Он намеренно избегал женитьбы, сколько это было возможно. У Рафферти не было времени на ритуал ухаживания и всю связанную с этим бессмыслицу. Когда же отсрочка брака истечет, Джей Ди предполагал найти благоразумную женщину с фермерскими навыками, понимающую, что земля и скот всегда будут у него на первом месте. Они поженятся по взаимному желанию создать семью, и следующее поколение Рафферти вырастет на ранчо, научившись обязанностям и радостям, связанным с фермерской жизнью.

В плане Рафферти не было ничего романтического. Сам выросший на ферме, он раньше всего прочего усвоил мысль о глупости романтизма. Отец Джея Ди дважды терял свое сердце: первый раз — ради его матери, Энн, умершей от рака, когда мальчику было всего три года. Джей Ди не помнил женщину, давшую ему жизнь, — только ощущения: уют, безопасность и нежность. Но он очень живо помнил смерть матери и то, как это событие опустошило его отца. Спустя какое-то время появилась Сондра Ремик. Надо сказать, слишком скоро. Слишком хорошенькая. Слишком испорченная. И Том Рафферти снова потерял сердце ради женщины. Полностью. Безвозвратно. Напрочь лишившись гордости и здравого смысла.

В конце же концов он потерял почти все. Сондра неожиданно бросила Тома ради более смазливого мужика. У Тома имелся сильный аргумент против Сондры, как негодной матери, и дело могло бы закончиться полной опекой отца над ее обожаемым Уиллом. Именно в этом заключалась единственная причина, по которой Сондра не решалась требовать развода и прикарманить половину всего имущества Рафферти, включая «Старз-энд-Барз». Супругам пришлось выдержать немало горьких сражений за то, чтобы Том освободил Сондру от ее брачных обязательств, но Том был непоколебим. Он не позволил ей уйти. Одержимость Тома Сондрой зашла слишком далеко. Джей Ди даже полагал, что отец, возможно, не смог бы отпустить мачеху, даже если бы сам этого захотел. — Никогда не люби женщину, сынок, — как-то сказал ему Том незадолго до смерти. — Никогда не люби женщину. Люби землю.

Жители Эдемской долины обычно проводили свои собрания в «общественном центре», а точнее — в комнате за гаражом пожарной станции, уставленной шаткими складными стульями и потертыми карточными столами, принесенными сюда в качестве безвозмездных взносов. На сей раз собрание проводилось в большом зале гостиницы «Загадочный лось», что, по убежденному мнению Джея Ди, уже само по себе было дурным знаком. Враги пригласили их в свой лагерь. Кто-то находил в этом увертюру к началу дружеских отношений, приглашение работать в сотрудничестве с новыми обитателями здешних мест. Джей Ди подобного оптимизма не разделял.

Зал, где проводилось собрание, был хорошо освещен, ослепительно сверкал чистотой красного ковра под ногами и глянцем деревянных балок под потолком. Здесь приятно пахло свежим кофе. На столах красовались белые в зеленую полоску скатерти. Стулья все были новенькие, прямо с иголочки. Джей Ди предпочел остаться у дальней стены зала.

В помещении собралось, возможно, около сотни людей, беспорядочно бродивших по всему залу. Большинство присутствующих составляли коренные жители Нового Эдема: бизнесмены и женщины из общины, фермеры, которые, подобно Джею Ди, закончили свой трудовой день пораньше, чтобы помыться и надеть свежевыглаженные ковбойки, воскресные штаны и новые ботинки. То тут, то там среди массы обычного народа виднелись новые лица — голливудские типы, художники, активисты экологического движения, Эван Брайс.

Увидев кружившего по залу Брайса, Джей Ди насторожился. Брайс ходил кругами, воркуя то с мэром, то с председателем городской комиссии, то с женой банкира, очаровывая их своей улыбкой, пытаясь выведать все опасения, которые они могли бы высказать на этом фальшивом представлении.

Брайс добивается власти. Для Джея Ди это стало ясно как Божий день в первую же их встречу начиная с того, как Брайс разбрасывался направо и налево деньгами, и заканчивая тем, что Брайс окружил себя людьми, свято верившими в его значимость. Джей Ди не поддался на чары Брайса, проявив грубость, после чего с первого знакомства между ними установился определенный тон отношений. Брайс желал стать «царем горы», южного склона Абсарокской гряды, но Джей Ди в такие игры играть не намеревался. Рафферти никогда не поклонялись королям — ни реальным, ни дутым. И никогда не поклонятся.

Почувствовав на себе взгляд Джея Ди, Брайс оглянулся. Взгляды их встретились и какой-то момент вели напряженный поединок. Наконец губы Брайса медленно вытянулись в фальшиво-приветливую улыбку. Взгляд его ясно говорил: ключи от королевства в моих руках, Рафферти, и ты ничего не в силах сделать, чтобы остановить меня.

— Эй, Джей Ди! — Ред Гразин хлопнул Рафферти по плечу. — Что-то давненько я тебя не видел.

— Уилл проводит у тебя времени столько, что с лихвой хватает на нас обоих, — усмехнувшись, ответил Рафферти.

Гразин хохотнул. Это был грузный мужчина с худыми ногами, широкой грудью и большим животом. Цвет волос и веснушки на лице вполне соответствовали его имени [3]. Щеки и кончик носа-луковицы неизменно отливали ярко-розовым оттенком.

— Это точно. Прошлой ночью он взял джекпот на мышиных бегах. Конечно, выигрыш не так уж велик. Потом в покер он спустил гораздо больше, — заговорщически понизив голос, сообщил Ред. — Ох уж этот азартный Уилл, с его страстью к риску! Но как всегда говорила моя любезная матушка, рано или поздно все всегда становится на свое место.

— Сколько он проиграл? — спросил Джей Ди голосом, спокойным, как бывает спокоен воздух в затишье перед бурей.

Скуластое лицо Гразина слегка осунулось, как только до него дошло, какую промашку он допустил. Взгляд его беспомощно забегал по залу, точно он испугался, что их беседу может подслушать шериф и вдруг решит прикрыть незаконный игорный бизнес.

— Можешь не беспокоиться на этот счет, Джей Ди. Он их отыграет. Уилл пережил черную полосу в своей жизни и сейчас находится в большой дыре, но…

— Сколько? — грозно прошептал Джей Ди, приблизившись к Реду и буравя его тяжелым взглядом.

— Шесть с половиной тысяч, — пробубнил Ред. — Но ты на этот счет не волнуйся. — Взгляд его неистово забегал по залу и наконец выловил в толпе Гарри Рекса Монро, владельца ранчо «Питайся и читай». Ред облегченно вздохнул, лицо его просияло — он чувствовал, что спасся от возможной непредсказуемой реакции Джея Ди. — Эй там, Гарри Рекс!

Джей Ди стоял неподвижно, уперев руки в бедра, уставившись в пол и медленно дыша ртом. Шесть с половиной тысяч долларов! У Уилла не было шести с половиной тысяч. Все их имущество, практически до нижнего белья, было заложено в банке, а Уилл проводил ночи в «Маленьком чистилище», спуская деньги в покер.

— Я слышал разговор о лыжном курорте на Ирландском пике… — Некоторые вкладчики хотят возвести на севере города кондоминиум…

— Они превратят наше место в чертов новый Аспен [4], со всеми этими капуччиновыми барами, чопорными коттеджами в швейцарском стиле и такой высокой рентой, что всем здесь сейчас работающим придется собирать вещички и подыскивать себе другое местечко для жизни…

Беспорядочная линия разговора, пробив туман, застилавший сознание Джея Ди, заставила его собраться и прислушаться к речам. Он пришел сюда по делу. С Уиллом можно будет разобраться позже.

Лайл Уоткинс, южный сосед ранчо «Старз-энд-Барз», стоял, тупо уставившись в чашку кофе. Выглядел он поникшим и несчастным.

— Что ж, ладно, — внезапно заявил он. — Гордостью и общими фразами детей не накормишь.

— Ты их вообще ничем не накормишь, если эти чертовы артисты завезут сюда быков и лосей, инфицированных бруцеллезом и туберкулезом, — спокойно заметил Джей Ди.

— Никто еще не доказал, что скот Брайса инфицирован.

— Мне и не нужны будут доказательства, когда моя скотина передохнет. А тебе, Лайл?

Уоткинс поджал губы и ничего не ответил. Его молчание дурным предчувствием сжало сердце Джея Ди. Задыхаясь, он выдавил из себя:

— Ты продаешься!

— Сделка еще не заключена, — промямлил Уоткинс, уткнувшись взглядом в носки ботинок. Голова его поникла под грузом стыда. Лайл был одним из первых, кто во весь голос предал анафеме распродажу ранчо людям, которым земля нужна была лишь для личных игровых полей, а вот теперь он открещивался, отказывался от своего соседа, предавая его.

Джей Ди почувствовал себя человеком, стоящим на самом краю пропасти, из-под ног у него только что обвалился очередной кусок земли.

— Сколько же твой род сидел на этом месте? Лет семьдесят — восемьдесят?

Уоткинс покачал головой и медленно побрел вместе с толпой к рядам стульев, поскольку стоявший на подиуме Джим Эд Уилкокс уже принялся постукивать в микрофон. Игнорируя устремившиеся на него со всех сторон взгляды, Джей Ди грубо схватил Лайла за руку.

— Черт побери, Лайл, кто тебя к этому принудил? — настойчиво процедил сквозь зубы Рафферти.

Уже то, что Уоткинс не хотел отвечать, само по себе являлось ответом на вопрос. Джей Ди задохнулся от ярости, чувствуя себя так, словно от него отрекся член его собственной семьи.

Лайл взглянул на Рафферти: в его усталых глазах светилась трогательная просьба о прощении.

— Прости, Джей Ди, — прошептал он. — У Брайса денег больше, чем у самого Господа Бога. А я… у меня нет и двух монет в пять центов, чтобы сложить их вместе. — Он еще больше понизил голос и оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что никто не услышит его признания. — Либо я продаю ранчо ему, либо оно отходит банку. Такие вот дела.

Уоткинс повернулся и, не оглядываясь, направился к ряду стульев. Джей Ди смотрел ему вслед — взбешенный, пораженный, совершенно расстроенный. Если Лайл Уоткинс продаст свое «Летающее К», Брайс станет владельцем всех земель к югу от Ирландского пика у самого края горного хребта Йеллоуотон — всех, за исключением. «Старз-энд-Барз» и маленького куска собственности, принадлежавшей Люси Макадам.

Брайс сидел за столом президиума в линялой ковбой-е с закатанными рукавами, демонстрируя загоревшие руки. Господи, да этот человек, возможно, за всю свою жизнь не провел честного трудового дня! Никто понятия не имел, откуда у него взялись такие деньги. Да и откуда он сам вялся, если уж говорить до конца.

У Брайса денег больше, нем у самого Господа Бога. Да, Господь Бог — та самая роль, в которой намеревался выступить Брайс, с горечью подумал Джей Ди.

Брайс отвечал на вопросы аудитории с невероятным штамбом и покровительственной благосклонностью высшeгo существа, уверяя присутствующих, что все будет великолепно, что деньги рекой потекут в кубышки и все в Эдеме будут только блаженствовать.

К чести граждан Нового Эдема, следует сказать, что не все купились на эту болтовню. Как только кто-то заметил, то программа развития принесет в долину рабочие места, ругой человек возразил, что работа эта будет состоять из низкооплачиваемых мест в сфере обслуживания. Как только кто-то заявил, что наплыв туристов разрушит десятилетиями складывавшийся стиль жизни, ему тут же объяснили, что без туристских долларов город попросту погибнет.

Председатель комитета Джим Эд Уилкокс вмешивался в фения всякий раз, как только дебаты грозили перейти в потасовку. После того как порядок был восстановлен, он представил еще одну даму, сидевшую за столом в президиуме.

Коллин Бентсен оказалась ладно сбитой бабенкой с цапкой мягких, вьющихся каштановых волос и в огромных очках в черепаховой роговой оправе, На ней были голубая шелковая туника и широкие брюки, плечи покрывал узорчатый шарф, прикрепленный к тунике брошью, на взгляд Джея Ди, очень смахивающей на кусок паяльного олова. Мисс Бентсен выступила вперед, когда двое мужчин внесли из боковой двери нечто покрытое куском ткани и водрузили загадочный предмет на стол, рядом с означенной дамой.

— Добрый вечер всем, — приветствовала собравшихся мисс Бентсен голосом таким тихим, что Джим Эд вынужден был подняться и наклонить стойку микрофона, вызвав тем самым возгласы недовольства. На щеках дамы выступили пунцовые пятна. Она прокашлялась с нарочитой застенчивостью и продолжила: — Как многим из вас известно, я — скульптор. Приехала в Новый Эдем два года назад, и ваш город стал для меня родным домом. Меня очень беспокоит то, что появление в нашем городе все новых и новых людей вызывает так много разногласий. Я чувствую, что все мы нуждаемся в обретении духа сотрудничества. И в качестве его символа я решила преподнести в дар городу скульптуру, олицетворяющую единение простых и грубых элементов фермерской общины с прибывающими извне утонченными и артистическими натурами.

Резким движением мисс Бентсен сорвала с модели белый покров. Ползала охнуло от благоговейного страха и изумления. Другая половина, пораженная, замерла, уставившись на открывшееся произведение искусства. Джей Ди, несомненно, присоединился к последним. Скульптура напоминала ему большую груду отшлифованного металла, слившуюся с большой грудой металла искореженного — нечто вроде той железной мешанины, которую можно обнаружить в кювете после серьезной автокатастрофы.

Часть зала разразилась восторженными бурными аплодисментами, на что мисс Бентсен заявила, что ее произведение будет установлено в качестве фокусирующей точки перед зданием местного суда.

— Мисс Бентсен, я уверен, что с вашей стороны это прекрасный жест доброй воли, — спокойно заговорил Джей Ди, на которого тут же обратились взгляды всех присутствующих в зале. — Но я не вижу, каким образом большая куча железа поможет мне в уплате налогов, взлетевших до небес из-за вздувшихся цен на землю. Широкие жесты не уберегут моих соседей от продажи первоклассных фермерских земель людям, считающим, что булки растут на деревьях. Суть же заключается в том, что мы должны зарыться в землю и стойко держаться за то, что по праву нам принадлежит, или же через пять лет нас растопчут и сотрут в порошок богатеи. А это вовсе не то, за чем сто с лишним лет назад пришли на Запад мои предки.

Потрясенная скульпторша покраснела, а Брайс, грациозно поднявшись со стула, прижал к груди костлявые пальцы и застыл в позе ученого. Взгляд его блеклых глаз уперся в Джея Ди.

— Мистер Рафферти, вы хотите сказать, что только аборигенам позволено жить в Монтане? Что эта земля и свобода, которую вы так лелеете, не могут стать достоянием людей, родившихся в другом штате?

Джей Ди грозно прищурился. Он не повысил голос, но все же каждое его слово раздавалось в воздухе замершего зала, точно удар бича:

— Я говорю о том, что не продам свое наследство какому-нибудь смазливому богатенькому умнику. Я не могу запретить людям приезжать сюда, но они, черт возьми, должны уважать мой образ жизни и оставить меня в покое. Я не продамся. И не уйду с этой земли! И, будьте уверены, не буду сидеть и с улыбочкой дожидаться, пока спекулянты превратят это место в нечто вроде игровой площадки для сопливой элиты.

Он водрузил на голову свой стетсон, демонстрируя всем и каждому, что Джей Ди Рафферти свои аргументы исчерпал.

— Если мне захочется жить в парке развлечений, — тихо и твердо произнес он, — я отправлюсь в Диснейленд.

Уилл сидел в баре, опершись на полированную стойку и рассеянно покручивая пальцами запотевший бокал пива. Он повернулся на стуле, чтобы обозреть заведение. На вкус Уилла, оно было слишком изысканно. В камине, потрескивая, пылали дрова, изгоняя прохладу весеннего вечера. Из скрытых динамиков лилась спокойная гитарная музыка, способная вогнать любого человека в сонливость.

Уилл предпочитал забегаловку «Проклятые и забытые», располагавшуюся вниз по улице, с ее шумом, суматохой и ежевечерними мышиными бегами.

Почти половину столиков в салоне «Загадочного лося» занимали горожане-новички и отпускники — красивые люди в богатой одежде. Сидевшая в одиночестве за столиком неподалеку экзотического вида блондинка поймала взгляд Уилла и послала ему в ответ откровенно бесстыдный взгляд, но Уилл проигнорировал ее. Он пришел сюда вовсе не за тем, чтобы подцепить какую-нибудь богатую сучку, ищущую ковбоя, с которым она могла бы завалиться в постель. Уилл пришел в «Лось» потому, что здесь была его жена, ходившая сейчас с подносом от посетителя к посетителю с улыбкой, которая была мягче, ласковее и теплее солнечного света.

Черт побери, да она просто красавица! Непонятно почему, но Уилл не смог понять, до чего же красива его жена, до тех пор, пока они не расстались. Он всегда, если только ему приходилось вообще думать о ней, считал Саманту милашкой. Хорошенький ребенок, девчонка-сорванец, захомутавшая Уилла. Теперь же, глядя, как Саманта наклонилась, ставя перед посетителем бокал вина, и как узкие джинсы плотно обтянули ее ягодицы, Уилл ничего так не желал, как того, чтобы их с Самантой брака не существовало вовсе. Ничто сейчас не занимало его так, как жгучее желание забраться сегодня ночью к ней в постель, но Уилл прекрасно понимал, что упущенного не воротишь.

Он покачал головой и отхлебнул пива. Ему нравится собственная жизнь, как она есть, без всяких осложнений.

Саманта почувствовала на себе взгляд Уилла, как только поставила поднос на стойку бара, и сердце ее мгновенно затрепетало.

Воспоминание о блондинке из «Проклятых и забытых» боролось с чувством немого обожания при виде сидящего рядом Уилла: он выглядел очень красивым и благополучным, глаза — слишком голубые, улыбка — слишком соблазнительная. Сердце Саманты сладко сжалось, и она почувствовала, что ей не хватает воздуха.

— Ты не собираешься даже поздороваться, Сэм? — мягко позвал Уилл.

Саманта повернула голову, стараясь смотреть на Уилла сердито, демонстрируя холодное безразличие, но понимая, что вместо этого он прочтет в ее глазах боль.

— Что ты здесь делаешь?

Хороший вопрос. Уилл прикусил губу и попытался придумать какой-нибудь умный ответ, что-нибудь, что никоим образом не выдало бы его истинных чувств. Ведь это именно он захотел расторгнуть их брак и потому ни за что не мог сказать Саманте, как он по ней соскучился.

— Мы живем в свободной стране, — в конце концов заявил он, но тут же сам понял, до чего неубедительно прозвучал его ответ. Саманта изобразила на лице ярость, надеясь, что за ней не проявится терзавшая ее боль. В глубине души она хотела услышать от Уилла слова о том, что он тоскует по ней, что она нужна ему, что он хочет еще раз попытаться наладить их семейную жизнь. И она ненавидела себя за эти глупые мысли. Она уже не мечтательная молоденькая девчонка, она —женщина, муж которой без зазрения совести обманул ее.

— Что ж, в таком случае ты волен отправиться в «Проклятые и забытые», — резко ответила Саманта. — Не сомневаюсь, что там тебя уже ждет не дождется какая-нибудь проститутка, а то и две!

Протест застрял в горле Уилла, поскольку Саманта повернулась и быстро пошла прочь с подносом, который успел наполнить бармен. Вздохнув, Уилл облокотился обеими руками на стойку, понурив голову.

— Эй, Тони, — пробормотал он бармену, — не нальешь ли мне хорошую порцию «Черного Джека»?

Джей Ди перехватил стаканчик с виски. Быстрым и решительным жестом опрокинув его в рот, он поставил пустой стакан на стойку и стальным взглядом пригвоздил брата к месту:

— Мы уходим!

Уилл покачал головой, лишь слегка удивившись излишнему своеволию брата:

— Что бы там тебе ни приходило в голову, старший братец, но ты мне не нянька. Знаешь, у меня ведь есть собственный грузовик.

— Да. И как-нибудь вечером ты, возможно, будешь достаточно трезв, чтобы приехать на нем домой.

— Я приеду домой сегодня вечером, — твердо пообещал Уилл.

— До или после того, как проиграешь пару партий большого шлема в «Проклятых и забытых»? — Джей Ди оглянулся, чтобы убедиться, что никто их не слышит, и знаком показал бармену, чтобы тот налил ему еще порцию виски. — Господи, Уилл, — прошептал он, — как ты мог? Шесть с половиной тысяч!

Уилл зло посмотрел на брата:

— Спасибо, Джей Ди! Ты можешь заставить меня чувствовать себя еще хуже, чем я уже себя чувствую. Я пытался выиграть.

— Но не выиграл. — Джей Ди прикусил язык, поскольку в этот момент к ним подошел бармен и наполнил стакан. Рафферти снова одним глотком осушил его и с громким стуком поставил на стойку. — И никогда не выиграешь!

Уилл потянулся к своему бокалу пива, но брат перехватил его руку. Он весь просто кипел. Джей Ди чувствовал, что все в его мире ускользает из-под контроля, точно его руки пытаются удержать скользкий канат.

— Утром мы должны перегнать скот. Помни об этом. Если тебя не будет дома к половине пятого, я вытащу твою жалкую задницу из любой постели, в которой тебя найду, и привяжу ее к лошади. Ты меня слышишь?

— Прекрасно слышу.

Джей Ди наклонился ближе:

— Ты должен постараться запомнить раз и навсегда: «Старз-энд-Барз» — и твоя ответственность.

Стащив со стойки несколько мятых счетов, Уилл соскользнул со стула:

— Меня уже нет. Я не нуждаюсь в твоих дерьмовых наставлениях.

Уилл направился к выходу. Мысли его уже были заняты «Проклятыми и забытыми», заботами о предстоящей игре и чарами ковбойской девчонки с крепкой задницей и отсутствием моральных принципов.

Джей Ди прошел через зал к боковой двери, ведущей на стоянку; по пути он, прикоснувшись к полям шляпы, попрощался с Самантой.

Ни один из братьев совершенно не обратил внимание на пару глаз, внимательно следивших за ними на протяжении всего спора.

Шерон Рассел отхлебнула виски и улыбнулась себе. Разлад в стане Рафферти. Брайс останется доволен.

Выйдя во двор, Джей Ди вздохнул немного свободнее. «Джек Дэниэлс» теплой волной разлился по крови и слегка успокоил его. Он отвернулся от обновленного салуна и сосредоточился на картине, которую любил с самого детства. Над головой темно-синей бархатной, усыпанной бриллиантами простыней раскинулось ночное небо. Тяжелый диск полной луны, заливая белым сиянием лесистые склоны гор, поднимался на востоке из-за вершин Абсарокской гряды.

ДжеЙ Ди стоял замерев, смотрел на развернувшееся перед ним великолепие, и гнев, который в последние дни, казалось, полностью овладел всем его существом, постепенно стал отступать, напряжение спадало.

Джею Ди не хотелось думать об Уилле. Он не хотел вспоминать о грубом промахе, который допустил, назвав брата «студентом».

Уилл не был виноват в том, что Джей Ди не смог окончить Монтанский университет. Виной тому была смерть Тома, в чем, в свою очередь, была повинна бросившая Тома Сондра. И не следовало упрекать Уилла за то, что он окончил Мизульский университет. Это тоже было делом рук Сондры, настаивавшей на том, чтобы ее сыночек получил высшее образование, для чего она и использовала деньги своего любовника. Не беда, что, учась в университете, Уилл более всего преуспел, участвуя в вечеринках и иногда в родео, после чего спустил свой диплом в нужник.

При этом воспоминании у Джея Ди свело челюсти. Бесполезная трата времени и денег. Боже Всемогущий, более всего на свете Джей Ди ненавидел бесполезные траты!

Звуки музыки коснулись слуха Рафферти, и он слегка насторожился. Громкая музыка разносилась из «Проклятых и забытых». Но мелодия, услышанная Джеем Ди, была мягче, теплее и звучала откуда-то ближе. Рафферти медленно двинулся на звук, напряженно вглядываясь в темноту.

Задний двор гостиницы и парковка были обнесены забором из потрескавшихся жердей. За ним начинались беспорядочные холмы, образовывающие подножие гор, усеянное деревьями и обнаженными глыбами валунов. Джей Ди проскользнул между жердями ограды и пошел в сторону луга, вдыхая дурманящий запах травы и диких цветов, прислушиваясь к звукам теплого, неясного голоса и сладким, нежным аккордам гитары. Женский голос звучал низко и сильно. Песня, которую он пел, была исполнена горечи и задумчивости, слова ее очень гармонировали с довольно сложным ритмом.

Пораженный красотой и искренностью пения, Джей Ди не стал подходить к женщине. Он остановился и просто слушал, как она поет луне и святому Кристоферу. Когда же песня кончилась и пальцы взяли последний аккорд, Рафферти, испытывая чувство уважения, почти благоговения, едва было не бросился прочь, но застыл на месте, узнав певицу. Мэри Ли Дженнингс.

Она сидела, прижав к груди гитару, на небольшом валуне, рядом с которым стояла высокая бутылка. Мэри была не одна. Зип, пес Рафферти, помогавший ему управляться со стадом, сидел у подножия камня и, навострив уши, внимательно и неотрывно смотрел на Мэри. Зип первым заметил Джея Ди и бросился к нему с веселым, ликующим лаем.

Мэри проследила взглядом за псом, и сердце замерло у нее в груди, как только она увидела человека, стоявшего в какой-то дюжине футов от нее. Поля светло-серой шляпы скрывали лицо мужчины, но, как ни странно, Мэри почти мгновенно узнала его по широким плечам и могучему торсу, а также по знакомой позе — руки прижаты к бедрам, обтянутым поношенными джинсами.

— Вы упустили свое призвание, Рафферти, — язвительно заметила Мэри. — При вашем таланте змеей подкрадываться к людям из вас бы вышел великолепный шпион.

Джей Ди пропустил колкость мимо ушей. Бесшумно ступая по мягкой траве, он подошел чуть ближе.

— Вы всегда сидите и поете песни луне?

— А что, я одна такая?

— Да, мэм. В этих местах — уж точно.

Мэри почувствовала напряженность, овладевшую Рафферти. Она передалась ей на волнах инстинкта, который Мэри не понимала, да и не собиралась понимать в настоящий момент. Не сейчас и, разумеется, не с этим мужчиной. Притворившись простушкой, Мэри подняла бутылку и протянула ее Рафферти:

— Шампанского? Подарок от «Загадочного лося».

— Вы остановились здесь?

Мэри стрельнула в Джея Ди взглядом:

— Поскольку место, в которое вы меня направили, обладает неоспоримо уникальной атмосферой, я предпочла избежать удовольствия выслушивать, как дальнобойщик в соседней комнате всю ночь напролет шумно выполняет свою нелегкую работу.

Мэри, держа в вытянутых в стороны руках бутылку и гитару, соскользнула с камня. Гитару она заботливо поставила на траву, прислонив ее к валуну, и направилась к Рафферти, протягивая ему бутылку как знак примирения:

— Послушайте, начало у нас было не очень-то удачным. Так, может быть, нам просто опять начать с нуля, а?

Рафферти, прищурившись, окинул взглядом Мэри с ног до головы: старые черные леггинсы, футболка, голубая джинсовая рубашка, пятью размерами больше. Менее всего Мэри выглядела как нечто угрожающее, но внутреннее чутье Джея Ди подсказывало ему оставаться настороже.

— Зачем? Что вам от меня нужно?

— Может быть, учтивости? — рискнула на дерзость Мэри, проглотив вопрос, вертевшийся у нее на языке почти весь день и вечер. Когда же Рафферти ответил ей лишь тяжелым взглядом, Мэри заставила себя рассмеяться и покачать головой. — Господи, да вы и впрямь всех подозревающий сукин сын!

— У меня есть на то веские причины. Не забывайте, что я знал вашу подружку Люси. Она никогда ничего не делала без задней мысли. Почему я должен думать, что вы чем-то от нее отличаетесь?

Мэри склонила голову набок и демонстративно хмыкнула — добрая порция шампанского ослабила тревожно натянутые нервы.

— Во-первых, я никогда прежде ни для кого не представляла угрозы. Если, конечно, исключить вечные опасения моего семейства, что где-нибудь на званом ужине я вдруг стану есть не той вилкой или, упаси Господи, руками, к чему я в принципе подсознательно стремилась всю свою жизнь. Моя мамочка считала отсутствие у меня светских манер родовым дефектом.

Какое-то время Рафферти только пристально смотрел на Мэри. Ей даже показалось, что она неожиданно заговорила на каком-то непонятном языке. Вспышка смущения и легкое, шипящее шампанское окрасили щеки Мэри в розовый цвет, и она беспокойно переступила с ноги на ногу.

— Ты всегда говоришь так много? — переходя на ты, наконец спросил Рафферти.

— Нет. Я способна хранить глубокое и долгое молчание. Только не после половины бутылки шампанского, — призналась Мэри. — В этом случае я имею склонность к сентиментальной поэзии и вытью на луну.

Джей Ди насмешливо фыркнул, что, должно быть, выражало отвращение или же смену настроения, и, позвав собаку, повернулся, собираясь уйти.

— Подождите! — Мэри рванулась было догнать его, но трава и коварное действие алкоголя связали ей ноги. — Мне нужно кое о чем вас спросить.

Рафферти остановился, но не обернулся, вынудив Мэри подойти к нему. На лице Джея Ди застыло непроницаемое выражение, и Мэри почувствовала исходящее от него напряжение. Ей стало интересно, чем могло быть вызвано это беспокойство, не стала ли Люси одной из тех, кто окончательно «достал» Рафферти. Мэри подумала, не следует ли ей ретироваться, но, прежде чем окончательно струсить, заставила себя произнести застрявшие было в горле слова:

— Кто такой Дел Рафферти?

— А что?

— Он нашел тело Люси. Вы не родственники?

— И ты думала подхлестнуть меня к этому разговору с помощью своего пойла? — сверкнул глазами Джей Ди, давая волю раздражению и чувствуя, как кровь закипает у него в жилах. Он обрадовался этому ощущению. Вот оно — истинное лицо женщины, которое Рафферти знал лучше всего: ох уж эта лисья натура! — Проклятые городские суки! — прорычал он. — Ты не знаешь, как задавать прямой вопрос, да? Все обязательно нужно завернуть в какую-нибудь мишуру? Почему ты просто не спросишь?

— Да я просто и спрашиваю! — оторопела Мэри, испытывая одновременно обиду на несправедливое обвинение и смущение от верного, в сущности, упрека.

Рафферти вырвал из руки Мэри бутылку и отшвырнул ее в сторону, получив садистское удовольствие от того, как испуганно отскочила Мэри, вытаращив глаза. Джею Ди хотелось напугать ее.

— А что еще ты хотела бы узнать, Мэри Ли? — настойчиво спросил он, прижимая девушку к тополю, росшему на краю паркинга.

Грубая кора дерева впечаталась в кожу сквозь тонкий хлопок рубашки, как только Мэри налетела на дерево, и Джей Ди с силой притиснул ее к стволу.

Впрочем, тело его было немногим мягче. Бедра Рафферти, подобно двум столбам, навалились на бедра Мэри. Пальцы стальными клещами намертво обхватили ее запястья. Джей Ди наклонился ниже, и Мэри увидела пылавший в его глазах гнев. Сердце в груди забилось, точно пойманная в силки птица.

— Ты хочешь выяснить, что значит дразнить ковбоя, Мэри Ли? — прошептал Рафферти, сверля взглядом ее глаза. — Или же Люси успела обо всем тебе рассказать?

Его горячее дыхание, пропитанное запахом виски, казалось, попадало прямо в рот Мэри. Она хотела влепить ему пощечину, но Рафферти держал ее за руки. Она могла бы ударить его коленом, но Джей Ди слишком тесно к ней прижался. Ко всему прочему стало ясно, что силы покинули ее.

Мэри попыталась беззвучно вымолвить «нет», но из груди вырвался лишь легкий вздох.

— Лгунья! — прорычал Рафферти.

Он не угрожал. Он не нападал. Он медленно склонился к ней, и Мэри ничем не могла остановить его. Она слегка застонала при первом соприкосновении их губ, а он воспользовался полученным преимуществом и медленно и глубоко протиснул язык ей в рот. Мэри вся содрогнулась от потрясающей чувственности этого движения, но ничего не предприняла, чтобы остановить Джея Ди. Она чувствовала себя так, словно попала в силовое поле мощного магнита, и была не в состоянии преодолеть его притяжение, заставить свое тело не реагировать на происходящее.

Изголодался. Господи, он изголодался по этому! Хищник. Дикое желание вкусить ее. Рафферти прижал Мэри к дереву, желая погрузиться в нее, потянуть за собой на землю и в забвение. Джей Ди просунул руку между их телами и нащупал маленькую, упругую грудь. Желание молнией пронзило его вместе с чувством гнева и ярости, вызванным соблазном нежности и запахом шампанского.

Он желал ее. Жадно! Проклятие, вопреки здравому смыслу! Еще одна женщина, которой он не верит и которую не уважает. Еще одна чужачка. Еще одна из стаи шакалов, пришедших разрушить его жизнь. Вкус желания горчил у него во рту.

Как только Рафферти резко оторвался от нее, чувства стремительно вернулись к Мэри. За время их короткого знакомства Джей Ди Рафферти успел напугать ее, оскорбить, запутать, а теперь еще и посягнул на нее, лишил здравого смысла, украл все благоразумие.

Высвободив руки, Мэри сжала их в кулаки и изо всех сил ударила Джея Ди в грудь. С тем же успехом она могла запустить теннисным мячиком в слона.

— Как ты посмел? — задыхаясь, вскричала она. Джей Ди с отвращением посмотрел на нее.

— Только не притворяйся, Мэри Ли, что ты сама этого не хотела. Ты даже не пыталась бороться со мной.

Рафферти был прав, но это нисколько не охладило пыл Мэри. Прежде всего он вообще не имел права к ней прикасаться.

— Так вот каковы твои правила хорошего тона при свидании? Скручивать каждого, кто не успел тебя опередить и огреть кирпичом по башке? В местах, откуда я приехала, это называется изнасилованием. На дворе девяностые, Рафферти. В цивилизованном обществе мужчины имеют привычку спрашивать разрешения.

— Вот и убирайся в свое «цивилизованное общество»! — сверкнул взглядом Джей Ди. — Будь уверена, ты мне здесь и даром не нужна! Возвращайся в Калифорнию. Убирайся, черт возьми, из моей жизни!

Мэри, разинув рот от изумления, смотрела на Рафферти, отошедшего от нее, чтобы поднять шляпу, упавшую в пылу разыгравшейся сцены.

— Я?.. Ты?.. О-о, это бесподобно! Значит, это я попросила тебя подойти и познакомиться поближе? Да знаешь, кто ты, черт побери, после этого, ты…

— Джей Ди Рафферти, — проворчал Джей Ди, натянув шляпу на голову и прикоснувшись пальцами к полям в насмешливом салюте. — Дел Рафферти — мой дядя. Он не любит чужаков, не любит блондинок и бьет белку в глаз с расстояния в двести ярдов. Держись подальше и от него.

— Да, похоже, он такой же очаровашка, как и ты, — саркастически крикнула Мэри вслед удалявшемуся Рафферти, за которым уже увязался и пес.

Джей Ди не удосужился доставить Мэри удовольствие и оглянуться. Вскочив в кабину пикапа, он завел двигатель и уехал. Зип стоял у заднего края кузова и смотрел на Мэри, пока машина не исчезла за углом, свернув на главную улицу. А Мэри так и осталась стоять на месте, в лунном свете, зажав руками рот.

Он притаился среди деревьев, ожидая. Лунный светлился на луг. Тихо и уныло выли невидимые койоты, их голодные крики уплывали вниз, в долины. Серебряный покров смерти плотным туманом стелился над землей. Он видел этот покров, прячась среди деревьев на склоне холма, и ждал. Из тумана материализуются тела: блондинка, собаки, тигры. Они обретут очертания и закружатся в своем отвратительном танце, полуосвещенные луной, мучая, соблазняя его.

Он устроился среди сосен и пихт; руки вспотели, сжимая приклад ружья… И он ждал.