"Луд-Туманный" - читать интересную книгу автора (Миррлиз Хоуп)

Глава 18
Госпожа Плющ Перчинка

Задания, которые давали служащим в конторе у мастера Натаниэля, не всегда касались грузов и корабельных сборов. Однажды, например, они целых два дня не открывали своих гроссбухов, но, тем не менее, были очень заняты; они вырезали и скалывали булавками под бдительным оком своего работодателя причудливые бумажные костюмы ко дню рождения Ранульфа. Они привыкли к тому, что, отдав суровое распоряжение не беспокоить его ни под каким видом, мастер Натаниэль закрывался у себя в кабинете, а сам тем временем писал, скажем, шутливые стихи ко дню святого Валентина для старой госпожи Полли Пайпаудер и часто выглядывал из-за двери, прося помощи в подборе рифмы. Поэтому в то утро они совершенно не удивились, когда им велели закрыть книги и посвятить свои таланты выяснению в какой угодно форме, жили ли в Луде какие-нибудь родственники фермера с Запада по имени Бормоти, умершего почти сорок лет назад.

Велика была радость мастера Натаниэля, когда один из клерков после долгих поисков сообщил, что овдовевшая дочь покойного фермера, госпожа Плющ Перчинка, недавно купила небольшую бакалейную лавку в Зеленом Мотыльке, деревне, находящейся в двух милях от северных ворот города.

Не теряя времени, мастер Натаниэль приказал оседлать коня, надел костюм, в котором обычно ходил на рыбалку, надвинул шляпу низко на глаза и отправился в Зеленый Мотылек.

Приехав туда, он без труда отыскал лавку госпожи Перчинки, где она сидела за прилавком собственной персоной.

Это была миловидная женщина средних лет со щеками, похожими на румяные яблоки. По ее виду можно было догадаться, что она чувствовала бы себя более естественно среди коров и лугов, чем в душной маленькой лавке.

Она любила поболтать, поэтому мастер Натаниэль перемежал свои мелкие покупки остротами, шутками и дружелюбными расспросами.

К тому моменту, когда хозяйка лавки отвесила ему две унции нюхательного табаку и насыпала его в аккуратный маленький бумажный пакетик, она успела рассказать ему, что в детстве ее фамилия была Бормоти, что муж ее был капитаном корабля и до его смерти она жила в морском порту. К тому моменту, когда она снабдила его пакетиком леденцов, он уже знал, что госпожа Плющ Перчинка предпочитала сельскую жизнь торговле. Когда же был продан и упакован вызвавший его восхищение красный шерстяной шарф, она сообщила, что хотела бы поселиться неподалеку от дома своего детства, но, увы, некоторые причины мешают этому.

Чтобы выяснить, каковы же были эти причины, понадобились время, такт и терпение. Но никогда еще задумчивая любознательность мастера Натаниэля, принимавшая форму участливого сочувствия, не была ему так полезна. Наконец лавочница призналась, что у нее была мачеха, которую она не любила и, более того, имела серьезные основания ей не доверять.

В этом месте разговора мастер Натаниэль решил, что пора приблизиться к цели своих расспросов. Он многозначительно посмотрел на нее и спросил, хотелось бы ей, чтобы справедливость восторжествовала и мерзавцы получили по заслугам, а затем прибавил:

– Нет глупее поговорки, чем та, которая утверждает, что мертвые молчат. Помочь мертвым обрести способность говорить является одной из главных задач Закона.

Госпожа Перчинка немного испугалась.

– Простите, сэр, кто вы? - робко спросила она.

– Я - племянник фермера, который однажды нанимал работника по имени Копайри Карп, - быстро ответил он.

Женщина облегченно вздохнула.

– Кто бы мог подумать! - пробормотала она - А как же звали вашего дядюшку? Я знавала всех фермеров и их семейства у нас по соседству.

В искренних светло-карих глазах мастера Натаниэля сверкнул лукавый огонек:

– Кажется, я перестарался, - засмеялся он. - Видите ли, я работал в магистрате, поэтому у меня вошло в привычку дурачить людей… Закон - он, как коварная женщина. Нет у меня дядюшки на Западе, и я никогда не знал Копайри Карпа. Но я всегда интересовался проблемой преступности и очень люблю читать старые протоколы судебных процессов. Поэтому, когда вы сказали, что ваша девичья фамилия была Бормоти, я сразу вспомнил об одном судебном деле, которое всегда казалось мне очень странным, и подумал, что, может быть, имя Копайри Карп развяжет вам язык. Я всегда чувствовал, что здесь скрыто намного больше, чем кажется на первый взгляд.

– В самом деле? - уклончиво сказала госпожа Перчинка. - Вы, кажется, очень интересуетесь делами других людей, - и она посмотрела на него с большим подозрением.

Мастеру Натаниэлю это придало мужества.

– Послушайте, сударыня, я уверен, что вашему отцу доставляло удовольствие смотреть на хороший урожай, даже если он рос на чужом поле, а вашему мужу нравились хорошие корабли…

Тут ему пришлось прервать свою речь и, проявив терпение, выслушать целый ряд воспоминаний о вкусах и привычках ее покойного мужа.

– Так вот, как я уже говорил, - продолжал он, когда лавочница на минуту замолчала, чтобы вздохнуть, улыбнуться и краешком передника утереть слезу, - тем, чем для вашего отца являлось зрелище тучного поля с золотой, колосящейся пшеницей, а для вашего мужа - вид корабля, входящего в гавань, для меня является созерцание Правосудия, подстерегающего свою жертву и бросающегося на нее. Я - холостяк, мне удалось отложить на черный день кругленькую сумму, и ни на что я не трачу деньги с таким удовольствием, как на то, чтобы не дать Правосудию упустить свою законную добычу. Но прежде всего мне хочется отомстить за такого славного человека, каким был ваш отец. У нас, старых холостяков, есть свои радости… От них, конечно, спокойнее в доме, чем от толпы пострелят, но иногда они стоят довольно дорого! - И, потирая руки, он засмеялся.

Мастер Натаниэль наслаждался спектаклем и, кажется, в самом деле стал хитрым, честным и немного нудным стариканом, которого изображал. Когда он говорил о правосудии, его глаза горели фанатическим блеском. Он видел, как на картинке, свой уютный домик в Луде, с садом, радовавшим сердце цветами, крохотной лужайкой и шпалерами фруктовых деревьев, которым он посвящал часы досуга. А еще у него была собака, и канарейка, и старая служанка. Вероятно, вернувшись домой сегодня вечером, он будет ужинать сосисками с картофельным пюре, а после них последуют горячие бутерброды с сыром. Потом, отужинав, он достанет свою коллекцию "виселичных" сокровищ и за стаканом негуса* [Род глинтвейна.] станет любовно перебирать куски веревки с виселицы, окровавленную перчатку убитой проститутки, обломок янтаря, который носил в качестве амулета известный главарь шайки бандитов. Да, его уединенная, ничем не выдающаяся жизнь была заполнена увлечениями, как его сад - цветами. Какое утешение чувствовать себя на месте других!

– Ну что ж, - сказала госпожа Перчинка, - если вы говорите, что вам хочется помочь наказать нечестивых людей, то я и сама не возражаю приложить к этому руку. Но все-таки почему вы думаете, что мой отец умер не своей смертью?

– Чутье, милая моя, чутье! - и Натаниэль Шантиклер многозначительно приложил палец к носу. - Я чую кровь. Не говорилось ли на суде, что у трупа шла кровь?

Она возмутилась:

– И вы, образованный человек, тоже верите в эти предрассудки! Разве вы не знаете, что сельские жители все подстраивают под мелодии старых песен? Когда эту историю рассказывали в таверне Лебеди, выдумки было две капли, а к тому времени, когда она дошла до Лунотравья - целый галлон. Я проходила мимо тела отца вместе с другими и не могу сказать, чтобы заметила какую-то кровь, правда, у меня тогда все глаза от слез опухли. Но все равно, именно поэтому Следопыт вынужден был покинуть страну.

– В самом деле? - воскликнул мастер Натаниэль, и голос его задрожал от волнения.

– Да. Моя мачеха была не из тех, кому можно дерзить. И хотя у меня нет никаких причин любить ее, должна сказать, что она держала себя, как королева. Но он ведь был иностранцем и не очень сильным малым, а деревенские ребята и все вокруг покоя ему не давали; выскакивали на него из-за каждого куста, гнали по улицам и кричали: "Из-за кого у фермера Бормоти шла кровь?" и тому подобное. Он не смог этого выдержать и удрал однажды ночью, и я никогда не думала, что увижу его еще когда-нибудь. Но я встретила его как-то случайно в Луде, и не очень давно, а он меня не заметил.

Сердце у мастера Натаниэля запрыгало от возбуждения.

– Как он выглядит? - спросил он, затаив дыхание.

– О! Он почти не изменился. А еще говорят, что ничто так не сохраняет молодость, как чистая совесть! - И она засмеялась. - Красавцем он никогда не был - такой маленький, толстенький, как бочонок, с веснушками и очень живыми и любопытными глазами.

Мастер Натаниэль не мог больше сдерживаться и охрипшим от возбуждения голосом воскликнул:

– Это был… вы имеете в виду доктора из Луда, Эндимиона Хитровэна?

Госпожа Перчинка поджала губы и многозначительно кивнула.

– Да, теперь он так себя называет… и многие люди очень носятся с ним как с доктором. Послушать их, так можно подумать, что и ребенок не может как следует родиться без его помощи, и взрослый человек не может как следует умереть, пока он ему глаза не закроет.

– Да, да. Но вы уверены, что он и Кристофер Следопыт - одно и то же лицо? Сможете вы testimonium in aliguem dicere* [Давать свидетельские показания против кого-то (лат.).] в суде? - с волнением спросил мастер Натаниэль.

Госпожа Перчинка растерялась.

– Что вы, - сказала она смущенно - Я никогда ничего подобного не делала. Должна сказать, что мне всегда не нравилось, когда женщина сквернословит, и моему бедному Перчинке - тоже, хотя он и был моряком.

– Да нет же! - раздраженно воскликнул мастер Натаниэль и объяснил ей значение выражения.

Она улыбнулась своему промаху, а потом сдержанно спросила:

– А с чего бы мне оказаться в суде, хотела бы я знать? Прошлое давно миновало, его не воротишь, а что сделано, того не переделаешь.

Мастер Натаниэль устремил на нее испытующий взгляд и, забыв о выдуманном персонаже, заговорил от себя.

– Госпожа Перчинка, - сказал он торжественно, - разве у вас нет сочувствия к мертвым? Вы ведь любили своего отца, я в этом уверен. И если одно ваше слово может помочь отомстить за него, неужели вы не произнесете его? Кто может утверждать, что мертвые не испытывают благодарности за любовь живых и что им не спится спокойнее в могиле, если они отомщены? Неужели у вас не осталось сострадания к вашему покойному отцу?

Во время этой тирады лицо госпожи Перчинки начало кривиться и она разрыдалась.

– Не думайте так, сэр, - всхлипывала она, - не думайте так! Я хорошо помню, как мой бедный отец сиживал с ней вечерами, как он смотрел на нее, не произнося ни слова, но его глаза говори ли красноречивее, чем можно было сказать языком: "Нет, Клем (мою мачеху звали Клементина), я не верю тебе ни на йоту, но, невзирая на это, ты легко можешь обвести меня вокруг своего пальчика, потому что я глупый старый дурак, и мы оба это знаем". О! Я всегда говорила, что мой отец все видел, хотя и был рабом ее хорошенького личика. Дело не в том, что он не видел, он не мог не видеть. Ему просто не хватало мужества сказать ей об этом.

– Бедняга! А теперь, сударыня, я попрошу вас рассказать мне все, что вы знаете, особенно то, почему вы думаете, вопреки медицинскому заключению, что вашего отца убили? - и, упершись локтями о прилавок, он посмотрел ей прямо в глаза.

Но госпожа Перчинка была настороже:

– Я не сказала, что моего бедного отца отравили ивой. Он умер спокойно и мирно, да, это так.

– Но все-таки вы подозреваете, что дело там было нечисто. Скажу откровенно, у меня особый интерес, если в этом замешан Эндимион Хитровэн. У нас с ним кое-какие счеты.

Сначала госпожа Перчинка закрыла входную дверь и только потом, облокотившись о прилавок и почти вплотную приблизившись к собеседнику, тихо сказала:

– Вы правы, я всегда думала, что дело было нечисто, и я расскажу вам, почему. Незадолго до того, как умер отец, мы варили варенье. У моего бедного отца была одна трогательная слабость: он очень любил пенки с варенья и джема - поэтому мы всегда оставляли ему немного на блюдечке. Так вот, мой маленький братик Робин и ее девочка - трехлетняя малышка Полли суетились вокруг фруктов и сахара, словно пара маленьких ос, клянча одно, трогая пальчиком другое и думая, что помогают варить варенье. И вдруг моя мачеха, обернувшись, увидела, что у маленькой Полли ротик весь черный от шелковицы. Что тут с ней сделалось! Она схватила девочку, стала трясти ее и требовать, чтобы та выплюнула все, что у нее было во рту; но, поняв, что это шелковица, так же внезапно успокоилась и только сказала Полли, что она должна быть хорошей девочкой и никогда не брать ничего в рот, не спросив сначала разрешения.

Так вот варенье варилось тогда в больших медных тазах, но я заметила, что на очаге дымился еще какой-то глиняный горшочек, и спросила у мачехи, что это такое. Она беззаботно ответила: "О, здесь немного шелковичного варенья с медом вместо сахара для моего дедушки". Тогда я не обратила внимания на это. Но в тот вечер, когда умер мой отец… Я никогда еще не говорила об этом ни одной живой душе, кроме моего мужа… После ужина отец вышел на крыльцо, чтобы выкурить трубку, оставив Клементину в кухне наедине с тем парнем. Она была бесстыжей, а мой отец - слишком слабым, потому что позволил ему жить в доме. Мой отец был своеобразным человеком - слишком гордым, чтобы сидеть там, где чувствовал себя лишним, даже если речь шла о собственной кухне. Я тоже вышла, но из-за угла дома он не видел меня, а я ждала, пока сядет солнце, чтобы насобирать цветов и отнести их на следующий день больной соседке. И я слышала, как он раз говаривал со своим спаниелем Огоньком, который, словно тень, ходил за ним повсюду. Я помню его слова так ясно, будто слышала их вчера:

– Бедняга Огонек! - сказал он - А я-то думал, что сам вырою себе могилу. Но, кажется, этого не произойдет, Огонек, похоже, что нет. Старичок мой милый, завтра к этому времени я буду так же нем, как ты… А тебе, наверное, будет не хватать наших бесед, бедный мой Огонек.

А Огонек так завыл, что у меня кровь в жилах застыла. Я выбежала из-за угла и спросила отца, что с ним и не могу ли я чем-то помочь. Он засмеялся, но этот смех отличался от его обычного смеха, как карп от краба. Потому что мой бедный отец был искренним и открытым человеком и не из тех, кто копит свои огорчения, он и денег-то никогда не копил. Но этот смех был горек, как полынь.

– Да, Плющи, да, моя девочка, нарви пионов, ноготков и тимьяна на той горе, где танцевали Молчальники, и сделай мне из них салат, ладно? - И, увидя мое удивление, он снова засмеялся и сказал: - Нет, нет. Сомневаюсь, чтобы какие-нибудь цветы, растущие по эту сторону гор, смогли помочь твоему отцу. Иди поцелуй меня, ты хорошая девочка.

Так вот, эти цветы старухи использовали для изготовления приворотного зелья, как я узнала от бабушки, а она очень разбиралась во всяких травах и заклинаниях. Но отец всегда смеялся над ней, поэтому я и решила, что он страдает из-за мачехи и Следопыта и ему хотелось вернуть себе ее сердце.

Но в ту ночь он умер, и после этого я задумалась о том горшочке. Поскольку он очень любил пенки, и ему всегда оставляли их на отдельном блюдечке, то было совсем несложно сварить ему какого-нибудь яду без всякого риска, что его попробуют другие. А Следопыт знал толк в травах и всяких таких вещах и мог научить Клементину, что приготовить. Ведь было ясно как день - мой бедный отец знал, что умрет. А пионы - это хорошее очищающее средство. Я все время думала: может, он хотел выпить отвара этих цветов в качестве противоядия? Вот и все, что я знаю. Может быть, это и немного, но оказалось достаточно, чтобы мне не спать много ночей и думать, как бы я поступила, если бы была постарше. Ведь мне было тогда всего десять лет и совсем не с кем было посоветоваться, да и мачеху свою я боялась, как птичка - змею. Если бы я могла выступить свидетелем, дело можно было бы подать в суд, но я была слишком мала для этого.

– Может быть, нам удастся отыскать Копайри Карпа?

– Копайри Карпа? - удивленно повторила она - Да разве вы не слышали, что с ним случилось? О! Это печальная история! Видите ли, после того, как его отправили в тюрьму, было три или четыре ужасных голодных года, один за другим. И еда стала такой дорогой, что ни у кого, конечно же, не было денег на такой неходовой товар, как корзины, которые плела и продавала его жена. Поэтому, вернувшись из тюрьмы, Копайри узнал, что его жена и дети умерли от голода. Он, кажется, из-за этого повредился в уме. Однажды пришел к нам на ферму и стал кричать на мачеху, клялся, что когда-нибудь отомстит ей. И той же ночью повесился в саду на дереве, где его и нашли на следующее утро.

– Печальная история, - вздохнул мастер Натаниэль. - Ну что ж, значит, на него рассчитывать не приходится. Видимо, пока мы доберемся до той ниточки, которую я ищу, нужно еще многое распутать. Кстати, не знаете ли вы, что за историю Копайри Карп придумал с ивой? Не является ли это вымыслом?

– Бедный Копайри! Он, конечно же, не был человеком, слова которого нужно безоговорочно принимать всерьез, и свои десять лет он заслужил, потому что был нечист на руку. Но не думаю, что у него хватило бы ума выдумать все это. Мне кажется, что история, которую он рассказал, достаточно правдива в том смысле, что его дочь действительно продала Клементине лозу, но та намеревалась использовать ее только для плетения корзин. Виновность - забавная штука, она как запах, человек не всегда понимает, откуда он исходит. Думаю, что чутье не подвело Копайри, и он что-то учуял, но его повело не в ту сторону. Мой отец не был отравлен ивой.

– А чем же? Есть у вас какие-нибудь предположения?

Она покачала головой:

– Я рассказала вам все, что знала.

– Мне бы хотелось, чтобы это было что-то более конкретное, - сказал мастер Натаниэль серьезно. - Закон очень любит вещи, которые можно потрогать: отравленный нож и тому подобное. И еще одно меня озадачивает. Ваш отец, судя по всему, был очень терпеливым мужем и не показывал свою ревность. Каков же был мотив убийства?

– О! Это, думаю, я смогу вам объяснить, - воскликнула госпожа Перчинка - Видите ли, наша ферма была очень удобно расположена для… ну, для контрабанды определенного товара, о котором не принято говорить. Она находится в ложбине между Эльфскими Пределами и Западной дорогой, а контрабандисты любят такие спокойные места, где они могут хранить свой товар. А мой бедный отец, хотя и вел себя, как бессловесное, страдающее от боли животное, когда его молодая жена флиртовала со своим любовником, - но если бы он узнал, что хранится у него в амбаре, то вышвырнул бы Следопыта из дома! Мой отец проявлял изрядное терпение в некоторых вопросах, но было в нем что-то твердое как сталь, а женщина, если она не совсем дура (справедливости ради надо сказать, что моя мачеха совсем не была дурой), живя с мужчиной, всегда чувствует, когда может проявиться эта черта характера.

– Хо-хо! Так, значит, то, что Копайри Карп говорил о содержимом мешков, было правдой? - И мысленно мастер Натаниэль возблагодарил небеса за то, что с Ранульфом не случилось ничего худого, хотя он находился в таком опасном месте.

– О, это была правда, можете не сомневаться. Хоть я и была тогда ребенком, но полночи проплакала от ярости, узнав, что мачеха сказала на суде, будто мой отец использовал эту гадость в качестве удобрения, а она, видите ли, просила его не делать этого! Просила не делать этого, подумать только! Я бы могла рассказать им со всем другую историю. А заправлял этим делом - Следопыт, он и ключ от амбара у нее взял, что бы хранить там свой товар. А незадолго перед смертью мой отец что-то учуял - я знаю это по тому, что однажды подслушала. Наша с Робином комната примыкала к их комнате, и мы всегда держали дверь приоткрытой из-за Робина: ему казалось, что он не сможет уснуть, пока не услышит, как храпит отец. Так вот, где-то за неделю до смерти отца я слышала, как он разговаривал с мачехой таким тоном, каким никогда к ней не обращался. Он говорил, что предупреждал ее уже дважды, и это предупреждение - последнее. До сих пор он всегда высоко держал голову, потому что его руки были чисты, а поступки - честны и благородны, но теперь он предупреждает ее в последний раз. Если это не прекратится немедленно, то он измажет Следопыта дегтем, вываляет в перьях и устроит ему такую жизнь, что тот не сможет здесь больше оставаться. И я, помню, слышала, как он откашливался и плевался, словно хотел отделаться от чего-то мерзкого. Еще он говорил, что всех Бормоти всегда уважали, а ферма с тех пор, как они ею владеют, процветала. С фермы посылали свежее мясо и молоко на рынок, хорошую пшеницу на мельницу и сладкий виноград виноторговцу, так что он скорее согласится продать ферму, чем позволит, чтобы эта гадость и отрава распространялась из его амбара и превращала честных парней в идиотов, бормочущих при Луне. А она стала его уговаривать, но говорила слишком тихо, и я не разобрала слов. Наверное, она что-то пообещала отцу, потому что он ворчливо сказал: "Ладно, но смотри, чтобы это было сделано, я - человек слова".

Через неделю после этого мой бедный отец умер. И я считаю чудом то, что я вообще сижу здесь и рассказываю вам все это. А еще большим чудом - то, что маленький Робин вырос и стал мужчиной, потому что он унаследовал ферму. Но ее девочка умерла, а Робин вырос, женился, правда, он умер в расцвете лет, но это случилось из-за ангины. Он всегда ладил с нашей мачехой и не хотел слушать и слова против нее. И она вырастила дочку Робина, потому что ее мать умерла при родах. Но я никогда не видела эту девочку, так как между мачехой и мной никогда никакой любви не было, и я никогда не возвращалась в наш старый дом с тех пор, как вышла замуж.

Госпожа Перчинка замолчала, и в ее глазах было то отрешенное выражение, какое всегда появляется в минуты, когда человек всматривается в свое далекое прошлое.

– Понимаю, - задумчиво сказал мастер Натаниэль. - А Следопыт? До своей недавней встречи в Луде вы его видели?

Она покачала головой.

– Нет. Он исчез, как я вам сказала, незадолго до суда. Хотя я не сомневаюсь, что мачеха знала, где он находится, имела от него вести и даже виделась с ним, потому что с наступлением темноты всегда куда-то уходила одна. Да, я вам рассказала все, что знаю, хотя, может быть, мне бы лучше попридержать язык: мало хорошего выходит, если ворошить прошлое.

Мастер Натаниэль промолчал, обдумывая ее рассказ.

– Ну что ж, - сказал он наконец, - все, что вы мне рассказали, очень интересно, в самом деле, очень интересно. Но приведет ли это к чему-нибудь - другой вопрос. Все улики - только косвенные. Однако я очень благодарен вам, что вы говорили со мной так откровенно. А если я еще что-нибудь выясню, то дам вам знать. Я вскоре уеду из Луда, но буду держать с вами связь. Обстоятельства могут сложиться так, что будет не лишним осторожности ради договориться о каком-нибудь слове или знаке, дающем понять, что гонец прислан действительно мной. Этот тип, которого вы знаете под именем Следопыт, с годами не стал менее хитрым, он полон коварства, и стоит ему только учуять, что мы его подозреваем, как он пустится во все тяжкие, лишь бы разрушить наши планы. Так какой же будет знак?

Его глаза заискрились.

– Придумал! - воскликнул он - Чтобы преподать вам маленький урок ругани, которую вы так не любите, мы сделаем вот как. Вы узнаете, что гонец от меня, если он обратится к вам со словами: "Клянусь Солнцем, Луной, Звездами и Золотыми Яблоками Запада!"

И он громко засмеялся, потирая руки от восторга.

– Вы такой же невозможный, как мой Перчинка, - засмущалась госпожа Перчинка. - Он часто, бывало…

Но мастеру Натаниэлю было достаточно воспоминаний. Поэтому он оборвал ее на полуслове, сердечно попрощавшись и рассыпавшись в изъявлениях благодарности.

Но у самой двери он обернулся, поднял кверху указательный палец и с нарочитой торжественностью произнес:

– Не забудьте: Клянусь Солнцем, Луной, Звездами и Золотыми Яблоками Запада.