Ольга Ларионова КЛЕТЧАТЫЙ ТАПИР

* * *

Это была осень, а осени Варвара не любила и кое-как мирилась с ней только потому, что следом шла еще более ненавистная пора — зима — время бессильной апатии всего живого. Время ледяной воды.

Варвара немного постояла на крыльце, поеживаясь и вглядываясь в утреннюю предрассветную дымку. Туман сегодня был какой-то странный, липкий, он жался к деревьям и домикам, повисая на них зябкими клочьями, а в промежутках редел, словно ставил западню: выйди на улицу, доверься этому призрачному неосязаемому ущелью — и где-то на середине пути на тебя рухнет влажное облако, спеленает серой липучкой, сырым комом проскользнет внутрь. Бр-р-р. И ощущение будет такое, словно улитку глотаешь.

Она спрыгнула с крыльца, успев заметить, что гирлянды сушеных луковок теперь придется на ночь убирать в дом, и побежала по улочке, отделявшей трапезную от жилых коттеджей, срезая углы и при этом неизбежно влипая в сырость. Легкие сандалии чмокали по влажным плитам, и тем не менее где-то справа, в стороне Майской поляны, она различила еще какие-то звуки, приведшие ее в недоумение. Легкий топоток переходил в упругие удары — топ-топ-топ-топ-бум-бум-бум. Варвара представила себе эту картину: несуществующий здесь, на Степухе, страусенок материализуется из тумана, разбегается и после четвертого-пятого шага вдруг превращается в столь же нереального тут слоненка — и исчезает, снова становясь комком тумана. Киплинг по-тамерлански. Стоит посмотреть.

Она двинулась крадучись вдоль зеленой полосы, отделявшей поселок от пляжа и пышно именуемой Парком, и скоро подобралась к поляне. Остановилась. Было тихо… Нет. Дыхание, частое, сильное — кто из здешнего зверья способен так дышать? А люди еще спят. Впрочем, что это она — совсем забыла, что за стены Пресептории не может ступить по своей воле ни один зверь.

А между тем на другой стороне Майской поляны прямо из сумрачной туманной пелены выпорхнуло что-то огненно-стремительное, словно проклюнулся язычок пламени, совсем близко зазвучало ускоряющееся «топ-топ-топ», и Варвара увидела, что прямо на нее по серебрящейся траве мчится ладная фигурка в черных плавках и алой рубахе, концы которой завязаны узлом чуть выше пупа; шагах в десяти раздалось упругое «бум!» — оттолкнувшись двумя ногами, бегун взмыл в воздух, перекувырнулся пару раз, снова оттолкнулся, изгибаясь летучей рыбкой, и еще кувырок, и еще курбет, и еще черт-те что — и вдруг ударился пятками и замер, как вкопанный, вскинув руки кверху, туда, где к полудню быть золотому солнцу.

— Сивка-бурка, вещая каурка, — прошептала Варвара, — стань передо мной, как лист перед травой…

— Стою, — удивленно отозвался тот, только тут замечая перед собой девушку, которую туман прикрывал вместе с низкорослой тутошней акацией.

Варвара вслушивалась в его дыхание, способное разогнать туман над всем побережьем, а сама мучительно размышляла, как к нему обратиться, — это был Петере Ригведас, один из двоих младших научных, присланных с Большой Земли; летели они вместе с Голубым отрядом, и те повадились величать его Петрушкой, что сразу же и бесповоротно за ним закрепилось.

Он угадал ее смущение, опустил руки и совсем по-мальчишечьи предложил:

— Хотите, я и вас так научу?

— Ножик вывалится, — фыркнула Варвара, представив себя вниз головой. — И вообще, каждому — свое, как говорили древние!

Она повернулась и побежала к своему морю, прыгая по ступенькам, залитым густым молочным киселем, и ожидая привычного шума, которым встречали ее вода и галька. Было тихо. Так тихо, что страшно было крикнуть — позвать аполин. Стеклянно-бурая поверхность воды, над рыжими островами — купы стоячего тумана, подсвеченного снизу рыжинкой. Девушка вошла в море, дивясь его теплоте. Вода была почти непрозрачной и горькой — не на вкус, нет. Это было ощущение какой-то потери, словно в море чего-то убавилось. А, вот оно что: в море тоже пришла осень.

Девушка проплыла километра полтора, повернула обратно — аполин все не было. Вот сони! Может, пошуметь все-таки? Но уж очень обстановка не располагала. Варвара шла размеренным, экономным брассом, и до берега оставалось метров сто, когда сзади вдруг пахнуло холодом, накатила пелена тумана, словно одеялом прикрыло, — берег впереди исчез. «Ну, такими шуточками нас не напугаешь, — усмехнулась она, — к таким спектаклям я уже привычная. И аполин нечего было от меня прятать!..»

И словно в ответ на ее мысли справа, в каких-нибудь десяти метрах, плюхнуло — точно расшалившийся дельфин. Аполины и сдержаннее, и массивнее.

— Эй, есть там кто живой? — крикнула Варвара, оборачиваясь на шум.

Плюхнуло слева, даже брызги долетели. И сзади. И еще где-то. Но живых там не было, — это Варвара уже точно чуяла. Какая-то безликая, тупая сила лупила по воде, перемешивая брызги с туманом. А ведь если попадет… Девушка нырнула и резко пошла в сторону, мгновенно зазябшей спиной ожидая нового оглушающего удара. Вода тоже была насыщена туманом, только не белым, а золотым. Ну да — традиционные янтарные пылинки. Это мы видали, и не раз. Сейчас начнут завораживать, показывать подводное кино — башенки, виадуки, воротца. Потянет посмотреть поближе, нырнуть поглубже. Надо просто не обращать внимания — лучшее средство.

Но золотистые искорки на сей раз не стали складываться в причудливые видения затонувшего подводного града Китежа или как там его, а тихонько заклубились и собрались в шары — не то апельсины, не то минные заграждения. Ничего, пройдем поверху.

Она всплыла и, прислушавшись, попыталась угадать нужное направление. Поплыла на этот почудившийся шорох прибоя, но метров через двести поняла, что ошиблась. Прислушалась еще раз — нет, сегодня слуху доверять было нельзя. Лучше нырнуть и промерить глубину — тут уж не ошибешься.

Глубина оказалась небольшой, метров восемь; дно знакомое, и чей-то старый красный моноласт валяется, на нем уже каракуртица присосалась и прижилась. А нептуновы апельсины собрались в одной стороне, ну прямо стенку построили. Теперь не надо и глубину промерять — и так понятно: берег загораживают. Туда и поплывем.

Варвара ринулась вперед, стараясь зацепить протянутой рукой хоть один золотой комок, но, как и сотни раз до этого, наваждение таяло, так и оставшись неприкасаемым. Не вышло, ваше величество Водяной. Даже не напугал. Ноги коснулись дна, она встала и побрела из воды, отжимая на ходу волосы. Подумаешь, приключение — даже Сусанину не стоит рассказывать. А уж Гюргу и тем более.

Она быстро оделась и пошла прочь, мимо капониров, выросших прямо на пляже всего за каких-то три дня, и на крыше ангароподобного телятника увидела надстроенную башенку с нацеленными на ближайший остров незнакомыми приборами. Берег выглядел холодным и настороженным, его словно подготовили к нападению на неведомого противника, затаившегося в море.

«А я ведь не иду, — вдруг сказала она себе, — я бегу. С чего бы это?»

Она заставила себя перейти на привычный стремительный шаг. Миновала первые дома, со стен которых, словно мыльная пена, сползали вниз ошметки тумана. До трапезной оставалось метров сто, когда раздался привычный серебряный удар гонга, — это значило, что первый посетитель уже переступил порог и жаждет увидеть рядом с собой товарищей по завтраку. Не иначе как Келликер, так мечтавший когда-то стать кухонным поставщиком и внедрить на Степухе средневековое меню… Варвара снова замедлила шаг. Только не прийти первой, до них. Вернее — до НЕГО.

Она огляделась, напрасно ожидая хоть кого-нибудь. Ведь когда не нужно, на каждом шагу кто-нибудь непрошеный заводил традиционное: «А что вы делаете сегодня вечером?..» Но сейчас поселок словно вымер: на космодромной площадке спешно заканчивали погрузку корабля. Хоть сворачивай в переулок…

— Варюша! Как кстати!

Кони. Вот уж, действительно, кстати.

— Доброе утро!

— Господи, Варюша, как вам к лицу, когда вы улыбаетесь! Делайте это почаще.

— По заказу не умею.

— Ну вот, опять стали букой… Впрочем, это ваш стиль, вы ведь всех покоряете именно этой взъерошенностью!

Варвара почувствовала, что краснеет. И что это сегодня нашло на Кони? Девушка вскинула голову и пристально всмотрелась в усталое, словно затуманенное лицо, показавшееся ей в утреннем свете почти некрасивым. «Да она совсем не думает о том, что говорит, — догадалась Варвара. — Что-то ее гложет, и даже сильнее, чем тогда, когда случилась эта беда с Лероем. Голубой отряд? Не похоже. Тогда остается…»

— Варюша, загляните ко мне!

Девушка одним прыжком взлетела на крыльцо, и Кони посторонилась, пропуская ее в дверь. В этом коттедже девушка ни разу не была, и представления о жилище самой очаровательной женщины Пресептории были у нее самые противоречивые. Но то, что она увидела, поразило ее абсолютной непредсказуемостью: вся маленькая прихожая была увешана сетями. Разумеется, это были не подлинные рыбацкие, а декоративные, даже игрушечные сети, и морской запах, идущий от них, был не естественным, а чуточку парфюмерным, но по этим серым ячеистым драпировкам были разбросаны самые настоящие морские звезды, крыльями бабочек распахивались перламутровые створки, цеплялись тупыми рожками разноцветные веточки кораллов, и было еще что-то, не земное, но явно изъятое из моря какой-то планеты, и не сама Кони собрала все эти сокровища — это очевидно, — а кто-то, кто знал ее причуды и лелеял их…

— Я лечу с первым кораблем, — грустно проговорила Кони, — страшно отпускать сосунков одних, но при первой же оказии примчусь сюда снова. Перетащить все это на новую площадку я не успеваю — да и надо ли? А вот одну вещь мне все-таки хочется оставить вам… По-моему, пригодится.

Она отвела в сторону складки драпировки, и под нею засветилось дивной чистоты зеркало.

«Странно, — подумалось Варваре, — а мы, оказывается, одного роста… Впервые вижу Кони без каблуков. И она к тому же улетает — вот уж когда в Пресептории начнется форменная зима!»

Она невольно задержала взгляд на собственном отражении: на фоне сетей, да еще и в полумраке крошечного холла она казалась самой себе какой-то новой, с трудом узнаваемой. Словно стала выше, стройнее. Вскинуть руки — и всплыть куда-то вверх. И глаза огромные, чернущие — в полумраке не видно их колодезной зелени; щеки ввалились, сколько дней уже совсем не до еды, а волосы от здешней воды распушились — ну прямо как у тигры с «черной стороны», зверюги сказочной, чуть не ставшей приемной мамашей для Степки Пидопличко.

— Забирайте, забирайте, — торопливо проговорила Кони, словно боялась передумать. — Вашу лабораторию еще не перевозили на новую площадку, вот и упакуйте вместе с приборами… Хотя оно ведь не бьется. А все остальное…

Она повернулась и быстро вышла. Вышла бесшумно, без такого привычного цоканья высоченных каблучков. Варвара потрогала зеркало — оно неожиданно легко отделилось от стены и словно прилипло к ее ладоням. Было оно ледяным, но почти невесомым. Отнести к себе? Она огляделась — как-то неловко выносить вещь из чужой комнаты. Лучше зайти погодя. И заодно разглядеть получше все эти музейные редкости, развешанные по стенкам. Неужели Кони бросит их здесь?

Она прислонила зеркало обратно к стене и тихо провела пальцем по поверхности диковинной светло-сиреневой раковины; раздался певучий звук, и внутри родилось эхо — раковина запела. Тише… тише… едва слышно… все. Нежный, тоскливый звук — на Земле такого не бывает.

Она опустила руку. Почему такой непреодолимой притягательностью обладают именно звуки? Но снова тронуть эту розовато-лиловую завитушку, рождающую нездешнюю песню, нельзя, это — чужое. Это было только для тех двоих.

Она вышла из домика на улицу, уже совершенно очистившуюся от накипи тумана. Теперь можно было и поторопиться. Последний десяток метров она пролетела, едва касаясь земли, не забывая по своей давнишней привычке комментировать про себя собственные действия: «В трапезную она влетела на бреющем полете…»

Половина столов была сиротливо сдвинута в угол, остальные составлены в три ряда. Первый из них был занят бритоголовыми разведчиками, меж коими как-то нечаянно затесался добрый молодец Кирюша Оленицын; второй, самый многолюдный, приютил еще оставшихся в Пресептории метеорологов, телятников и экипажи обоих кораблей. А вот за третьим столом сидели только двое — Теймураз и его краса ненаглядная. Перед ними стояло невообразимое множество всяких мисочек, тарелочек, соусников и прочих сервировочных излишеств, никак не подходящих к общей атмосфере эвакуационной спешки. К тому же они усиленно делали вид, что им обоим очень весело.

Но действительно весело было только за средним столом, где уже успела воцариться бесподобная Кони. Как это она могла показаться кому-то некрасивой? Она была божественна, ослепительна, лучезарна. Два экипажа общей численностью в четырнадцать человек, потеряв аппетит, глядели ей в рот. Голубой отряд сдержанно, но приветливо косился в ее сторону.

Варвара тоже направилась к ней, но в тот же миг все одиннадцать разведчиков, не прерывая своего негромкого разговора, поднялись со своих мест, а тот, что сидел рядом с Гюргом, отодвинул свободный стул, так что Варваре не оставалось ничего другого, как сесть на предложенное место.

Остальные так же синхронно опустились, словно всю жизнь только тем и занимались, что репетировали подобные церемонии. Ничего себе, нашли царицу морскую! Она скосила глаза — ага, Теймураз таки наблюдал за всей этой процедурой. Прекрасно!

— Салат или кокос?

— Как всем… спасибо. Нет, нет, Джанг, достаточно.

— Киб, живо лимончик! Капнуть на креветку? Или майонез?..

— А это креветка? Да она с курицу! Спасибо, Шэд.

— Томаты с Матадора, на заправочном буйке обменялись деликатесами с одним сухогрузом…

— Лех, вы меня закормите. Помилосердствуйте!

А Гюрг молчит, сыпанул ей на тарелку какого-то розового горошка, не спросясь, и ресниц не подымает. У всех рукава рубашки закатаны выше локтя, а у него — запонки. С черным камнем. Завтра непременно надеть белую рубашку и те запонки, что Кони подарила…

— Вы купались? Как вода?

— Трудно сказать, Ага, потому что воды не было видно — туман. Впрочем, ничего особенного.

Похоже, что сегодня Гюрга отнюдь не занимает ее судьба, — следовательно, незачем рассказывать об утренних приключениях.

— А аполин этот туман не распугал?

— Вы как в воду глядели, Норд, — аполин не было. Ни одной.

Ну, посмотри, посмотри и спроси хоть что-нибудь — сколько можно думать о чем-то своем?

И — словно угадал — властное сухощавое лицо (таким она представляла себе римских цезарей) легко и надменно обращается к ней — сверху вниз, и вдруг в пушистых зарослях ресниц ослепительно вспыхивают голубые глаза — точечные васильковые молнии, изредка возникающие над здешним морем в предутренние часы, когда их так легко спутать со звездами…

— Я все время слушаю вас, Варвара, и поражаюсь: вы — единственная, кто ни разу не спутал ни одного имени…

Значит, все это время он слушал только ее, а вовсе не был углублен в собственные мысли!

— А как же иначе? У вас и характеры разные, и лица — совсем как у аполин, они хоть и лысые, но ведь не спутаешь…

И грянул хохот. Да такой, что разом обернулся весь соседний стол. Варвара вспыхнула и разом похорошела так, что все невольно заулыбались, — не неведомому поводу для гомерического веселья, а просто потому, что иначе смотреть на нее было невозможно. Один Сусанин не дрогнул, — положив .кулаки на стол, он оперся на них подбородком и не мигая уставился на девушку. Страх и ужас в одном лице. Фобос и Деймос.

Вместо того чтобы опустить голову. Варвара запрокинула ее так, что заострившийся подбородок выставился вперед:

— Благодарю вас. Я уже сыта.

Она хотела встать, но Гюрг протянул руку, словно хотел положить ее На смуглое Варварино запястье, но, не закончив движения, остановился — Варвара даже чувствовала тепло его ладони над своей кожей. «А ведь если бы я была в рубашке с длинным рукавом, он положил бы свою руку на мою… — пронеслось у нее в голове. — Дали небесные, да кто же научил его быть таким бесконечно чутким — и смогу ли я сама хоть когда-нибудь стать такой же?»

— Мы действительно очень похожи, — мягко проговорил Гюрг. — И у всех нас короткие, незапоминающиеся имена — новичку не позавидуешь! А вам хоть бы что, словно вы находитесь среди нас уже не один год. И этого никто другой, кроме вас, достичь не сумел.

Он говорил совсем негромко, но Варвара была уверена, что его слышат и за третьим столом. Прекрасно. Пусть послушают.

— Одно маленькое замечание, Гюрг, если позволишь, — это подал голос Шэд, чьи отливающие синевой щеки и ворчливый голос, напоминающий гул созревающего для извержения гейзера, мало сочетались с изысканностью манер, общей для всех разведчиков. — Дело в том, что ни «Варвара», ни «Норега» в систему наших имен не вписываются.

— Согласен. Предложения?..

— Нора, — сказал Шэд.

— Не пойдет, похоже на меня, что не допускается, — возразил Норд. — Нова — не лучше. Вано — мужиковато…

— Да, созвучные имена в экстремальной ситуации могут привести к нежелательным результатам. Варвара… Барбара…

— Барб!-подсказали сразу несколько голосов.

— Согласен, Барб. Варвара, с этого часа вам присваивается боевое имя, употребление коего в рабочее время обязательно. В свободное от работы — на ваше усмотрение.

В Варваре взыграла неистребимая ее строптивость:

— Хм, и даже без этого: «С вашего позволения, мэм!»

— У мэм странные представления о субординации, — заметил молчавший до сих пор Хай. — Приказы не обсуждаются. А имена… и что это вся дичь рыбой припахивает… имена должны быть максимально короткими, звучными и непохожими друг на друга, чтобы ни один киб или робот не спутали. Люди-то разберутся.

— В таком случае, ваши мамы обладали удивительным даром предвиденья! — не унималась Варвара.

— Не столько мамы, сколько начальство в лице командора Гюрга. Меня, например, зовут Ефим Хайкин, но производное от имени исключается, потому что при обращении «Эфа!», как сначала предполагалось, все кибы и роботы подпрыгивают на месте, а затем бросаются в кусты отлавливать воображаемого гада. Пришлось стать Хаем.

— Ну, тогда Ага — это от Агафона?

— Как можно! — Рыжие брови над хитрыми зелеными глазками сложились уголком, выражая притворное негодование. — Я есмь Агенобарб, что значит — Краснобородый. А также Яша Новиков по совместительству, но Яш — слишком близко к Яну, а Нов — опять же к Норду. Пришлось усекать прозвище.

— Бедняги, и всем-то вам приходится… Ну, откуда появился Эрбо, я не рискую предполагать…

— Попросту Роман Борисович.

Варвара покосилась в сторону командора, который неторопливо допивал свой сине-зеленый чай. А вот что касается его «боевого имени», то он сам ей расскажет, что и откуда. И в более подходящей обстановке. Командор сложил салфетку, и все разом поднялись.

— Шэд, запроси космодром — как там у них с отлетом? Шэд запросил. Автоответчик писклявым голосом (ох, уж эти освоенцы, батарейки не поменяют!) проинформировал, что людей поблизости нет, все на площадке, а отлет намечается примерно через семьдесят часов.

— Жалко, — вздохнул Хай, — немного подзадержались бы — и мы с ними, прямехонько на Матадор. Там сейчас разгар сезона!

— Разговорчики! — строго прикрикнул на него командор. — Не успели засучить рукава, а уже на курорт собрались. Ох, и гвардия мне досталась…

Временами он становился чуточку похожим на Сусанина, и это почему-то смешило Варвару. Она невольно глянула на соседний стол — бывший начальник (дали небесные, да что это она — «бывший»! Она ведь еще не давала согласия на переход в Голубой отряд, и еще надо подумать…) смотрел на нее по-прежнему, водрузив подбородок на кулаки и сузив глаза до двух горизонтальных черточек.

— В такой пакостный туман — только и мечтать, что о курорте, — пытался оправдываться Хай, — да и дело-то всего нескольких дней, Тамерлана — планетка средней сложности…

— Тьфу! — Суеверный Шэд по-настоящему плюнул через левое плечо. Гюрг нахмурился и поднялся:

— Встали! Альбатросы…

— …глубокого космоса, — отчетливо закончил Сусанин. Варвара, поднявшаяся вместе со всеми, почувствовала, что напряжение, нараставшее день ото дня, может сейчас вылиться в открытую стычку.

Это с раннего-то утречка!

— Пошли работать, — неожиданно для себя естественно проговорила она и первая покинула трапезную. Кто-то вышел следом и остановился рядышком на верхней ступеньке.

Оглянулась — Сусанин.

— Ты вот что… — протянул он. — Здание для твоей таксидермички на новой площадке готово. Как только соскучишься с этими… альбатросами, приезжай.

Варвара глядела на него во все глаза, не понимая. Она не ослышалась — соскучиться? Здесь? Сейчас?

— Ты что? — встревоженно проговорил Сусанин, наклоняясь к ней. — Ты что, оглохла?

Она удивленно тряхнула головой н перескочила на ступеньку ниже. За спиной Сусанина распахнулась дверь, и утреннему свету предстали все сто девяносто сантиметров непринужденности, достоинства и элегантности, кои совмещал в себе начальник Голубого отряда. Интересно, сколько времени он настраивал своего киба, чтобы тот так безупречно заглаживал ему стрелки на брюках? Рядом с Гюргом измочаленный Сусанин в беспросветно засаленном комбинезоне казался выходцем из другой эпохи.

— Послушай, Женя, — удивительно ровным голосом проговорил Гюрг, — ты здешнюю морскую воду брал на пробу Оффенбаха?

— Нужды не было.

— А. Значит, с этого и начнем. Теперь с вами, Барб: отправку вашей аппаратуры возьмет на себя Ригведас. Часа вам хватит, чтобы обговорить детали? Да? Значит, через час жду вас на метеовышке.

Варвара кивнула. Ригведас, конечно, выйдет из трапезной последним — набьет карманы всякой всячиной для своего Тогенбурга. Воистину все повторяется — сначала трагедия, затем комедия. Петрушке приспичило обласкать козла, и теперь пришлось выстроить бедной животине шалаш возле самых ворот Пресептории, в которые ни одно четвероногое не в силах было войти по так и не установленной причине. Раза два в день младший научный сотрудник бегал за ворота — покормить козла, который с преданностью рыцаря, воспетого Жуковским, не спускал своих золотых глаз с того места, где должна была появиться алая рубаха его господина и повелителя. Все посмеивались над Ригведасом, один Сусанин был откровенно взбешен. Ведь предупреждали же каждого еще на космодроме, ведь предупреждали!..

Варвара не стала дожидаться коллегу — как-никак пять минут из отпущенного ей часа уже прошли, — спрыгнула со ступенек и побежала по дорожке к своему корпусу. «Опять я бегу!» — одернула она себя и перешла на шаг, оставляя за спиной уплотняющийся сгусток конфликта.

— Сегодня начнем работать с форафилами, — донесся до нее хозяйский голос Гюрга. — Поэтому с тринадцати ноль-ноль и до отбоя всех, включая персонал новой площадки, прошу укрыться в помещения, оборудованные силовой защитой.

— Я твою защиту… — было последнее, что она услышала перед тем, как завернуть за угол.

А далее последовало:

— И вообще, прекрати строить из себя хозяина планеты и главное — перестань морочить девчонке голову!

— Между прочим, она уже не девчонка. Ты еще не заметил?

— Ничего, улетите-я ее вышколю! Из телятника не вылезет.

— Для этого надо как минимум, чтобы мы улетели. А сейчас позволю себе напомнить, что она — единственная пока на Земле Тамерлана Степанищева, кому предложено выбирать место работы. Остальных я попросил бы форсировать погрузочную процедуру, не обременяя их напоминанием о том, что они подчинены непосредственно мне, — во всяком случае, до завершения рекогносцировочных работ.

Он ошибался в одном: на Земле Тамерлана Степанищева находился еще один человек, который отнюдь не чувствовал себя подчиненным командору разведчиков. Со всеми вытекающими последствиями.

Звали этого человека Мара Миностра.

Ригведаса Варвара так и не дождалась; пришлось взять мелок и на стене изложить все, что относилось к последовательности погрузки таксидермической аппаратуры, а заодно и к личности младшего научного. В заключение она даже позволила себе предположить, что теперь в группе таксидермистов она — лишняя, так что не перейти ли ей…

Полупегас, замерший за ее спиной (несомненно, левый, потому что правый имел привычку как-то неприкаянно покачиваться на нижних щупальцах, снабженных копытообразными башмаками), поднял кусочек мелка и приписал Варвариным почерком: «И — на Матадор!»

— Ты откуда знаешь про Матадор? — строго спросила Варвара. Левого Полупегаса она недолюбливала за педантичность; после того как ее покалеченного робота не сумели починить даже прославленные механики из Голубого отряда, единственным выходом было разделить сложную кибернетическую систему надвое, раз уж каждая половина была снабжена как компьютерным квазимозгом, так и речевой приставкой. Получились два вполне сносных робота с небольшими лотками для выполнения мелких механических работ; Шэд почему-то прозвал их слесарями-сантехниками. И только когда они начали действовать порознь, до Варвары дошло, что тонкая настройка каждого мозга была специфической, так что каждый вычислительный бурдюк являлся как бы аналогом одной половины человеческого мозга.

До сих пор она никогда не задумывалась над тем, какой головой вперед двигается ее Пегас, а какой — разговаривает (обычно говорила задняя голова, чтобы не мешать передней принимать звуковую и зрительную информацию). Ей казалось — это безразлично, все равно ее механическая скотинка симметрична, как Тяни-Толкай. А теперь выходило, что — нет, и стало понятно, почему все наличные кибер-механики спасовали перед полным ремонтом, — ведь и человеческий мозг разделить вдесятеро легче, чем объединить в одно целое.

Вот и получилось два достаточно своеобразных существа, их которых одно было карикатурой на физика, а другое — на лирика. Ничего не оставалось, как прозвать их «левым» и «правым». Само собой напрашивающееся «Полупегас» сильно смахивало на «полудурка», но Варвара не возражала — останки ее любимого робота после разделения отнюдь не повысили своего интеллекта, скорее, к бесконечному сожалению, — обратное…

— Я тебя спросила, где ты подслушал про Матадор, — раздраженно повторила девушка. — Ты что, забыл, что робот обязан отвечать на вопросы человека?

— Никчемный вопрос, занимая определенный интервал времени, достойный лучшего применения, наносит спрашивающему минимальный вред. Ответ на такой вопрос также занимает время и таким образом вред удваивается. Оставление вопроса, не ведущего к получению ценной информации, без ответа является оптимальным вариантом по сравнению со слепым следованием правилу подчиненности. — Робот вещал голосом эталонного зануды.

— А то, что твои скрипучие сентенции меня раздражают, — такой вред ты не учитываешь?

— Человек способен волевым усилием преодолеть легкое раздражение, вызванное незначительным фактором. Если же он не в силах этого сделать, он сам или находящийся в его распоряжении робот должны воспользоваться фармакологическим препаратом средней степени воздействия. Рекомендую десять капель седуксенции на ромашковом настое. — Он развернулся и двинулся к не снятой еще со стены походной аптечке.

— Можешь вылить их себе за шиворот, — фыркнула Варвара.

— И — на Матадор… — едва слышно пробормотал Полупегас. Девушка заложила руки за спину и почти минуту глядела на робота, покачиваясь с носков на пятки. Разобрать и запаковать, как Пегги? Бросить здесь? Отправить на Большую Землю для капитального ремонта? Подарить Голубому отряду?

Она не знала, что с ним делать, потому что перестала понимать, что это за существо и как она к нему относится.

— Ну вот скажи мне, зачем ты промямлил эту несуразицу, насчет Матадора? Она что, несет в себе ценную информацию? Или ты думаешь, что тебе можно то, что нельзя мне? Ну, отвечай, когда спрашивают!

Полупегас вдруг подогнул опорные щупальца, бесшумно опустился на пол и уткнулся мордой в лоток.

— Не знаю… — еще тише проговорил он. — Не могу в себе разобраться. Мне словно чего-то не хватает… Тоскливо.

Элитные роботы снабжены эмоциональными модуляторами — голос его как будто проходил сквозь бархатную тряпочку, намоченную слезами. И Варваре стало ясно, что никуда она его не отдаст и уж ни в каком случае не бросит. И в том, что произошло с ее верным Пегасом, было что-то осеннее, словно палые листья не выбросили на помойку, а поставили в кувшин с водой — пусть еще несколько дней поживут…

Она вздохнула и поглядела на часы — до истечения отведенного ей срока оставалось восемь минут. Как раз чтобы явиться на метеовышку с достоинством и не запыхавшись. Она каждый раз об этом мечтала, но все не получалось…

— Ты полежи здесь, соберись с мыслями, — велела она Полупегасу. — Придет Ригведас — помоги ему, но с ним не уезжай. Меня дождись.

Она поправила волосы, пожалев, что не забрала у Кони подаренного зеркала, но тут же рассердилась на себя, тряхнула гривой, так что волосы стали дыбом, и вылетела из лаборатории, бормоча себе под нос: «Полюбите нас черненькими, а уж беленькими нас всяк полюбит…»

И столкнулась на пороге с Теймуразовой красой ненаглядной.

Сначала она врезалась в плотную волну запахов — как там у Шекспира: «…все ароматы Аравии…» Затем — краски: опытный глаз таксидермиста искал хотя бы квадратный сантиметр незагримированной кожи, но такового не находилось. И только потом воркующий голос, произносящий самые обыкновенные слова с таким вкусом, словно перечислялись сорта самых немыслимых пирожных:

— Я давно стремилась познакомиться с вами. Варвара… Норега? Я правильно произнесла? — с такой участливостью, как будто осведомлялась: «Я не перебила вам посуду и не сломала ключицу, что сделало бы меня до конца дней моих безутешной?»

Варвара отступила на шаг, губы ее дрогнули — она поняла, почему, передавая ей вчера мертвого горностая, Кирюша Оленицын сказал не без сарказма: «Держите кысочку — вновь прибывшая Эсмеральда загубила, протащила в сумочке на территорию…»

Это была еще та Эсмеральда — черная бархатная юбка, оранжевая блузка с декольте на двенадцать персон, и на всем этом невероятное количество драгоценных и полудрагоценных камней, в оправах от дерева и слоновой кости до алюминия и платины. На розовых туфельках красовались пряжки с яблочно-зелеными хризопразами, а на тончайшей золотой цепочке болтался аметистовый колокольчик, побрякивая где-то между пупом и коленками. Не хватало только козочки с золочеными копытцами, но на худой конец можно было бы одолжить у Петрушки его Тогенбурга. Надо будет ей посоветовать.

— Я вам еще не представилась, — продолжала Эсмеральда, — но вы меня, я думаю, знаете — я Мара Миностра, специальный корреспондент видеоальманаха «Амазонка». Веду раздел «На космических перекрестках». Мне бы хотелось представить вас как единственную женщину…

Варвара презрительно Оттопырила верхнюю губу — пусть полюбуется на мои усы. Спецкор…

— Дело в том, что я не испытываю склонности ко всеобщему обозрению, — довольно невежливо прервала она гостью, — тем более на перекрестках. Предпочитаю укромные тупички и закоулки.

— Да-а, мне говорили про ваш характер… Ну, кто говорил — это было ясно.

— Тогда мой отказ не был для вас неожиданностью. А что касается моего характера, то тут уж больше подошел бы спецкор журнала «Ксенопсихология и космос». Вы не находите?

Она вдруг поймала себя на ощущении, что получает от этого разговора какое-то мстительное удовольствие. Нехорошо. Надо это кончать, тем более что она уже катастрофически опаздывает.

— Прошу меня извинить…

— Ну что вы, что вы, я была готова к чему-то подобному, поэтому основная цель моего визита несколько иная… — Было видно, что Эсмеральда умеет отступать. — Не могли бы вы дать мне несколько голографических снимков — с возвратом, разумеется? Наверняка у вас есть какие-нибудь здешние зверюшки…

— Да хоть сотню!

— Дело в том, что на пути сюда я случайно получила новую аппаратуру, экспериментальный образец, и я хотела бы начать ее осваивать до возвращения на Большую Землю.

— Дождитесь Ригведаса… А впрочем, можете спросить у моего робота — он валяется на полу в полной прострации, но найти снимки способен.

— А… что с ним?

— Ничего страшного. Пообщался со мной, — не удержалась Варвара, откровенно поглядывая на часы, — в ее распоряжении оставалось ровно тридцать секунд. — Весьма сожалею…

Не дожидаясь ответа, она помчалась по направлению к метеовышке.

— Было очень приятно… — донеслось до нее.

Ей тоже было приятно — она словно сбросила с себя какую-то тяжесть. Поделом Темрику. Вот пусть и носит на руках такую… А какую — такую? Ведь красавица — лилейные кудри, фиалковые глаза, стебельковый стан.

И умница — «Перекрестки» ее вполне деловые, и как это говорится, «интеллектуально насыщенные». И тем не менее легко понять Кони…

Подъемник на вышку был отключен, пришлось карабкаться по ступенькам, и она таки опоздала.

К счастью, Гюрга здесь не было; возле экранов, настраиваясь на прием сразу с нескольких точек, суетились Шэд, Ян и Эрбо, которого Варвара недолюбливала за какую-то барскую снисходительность. Со вчерашнего дня здесь распоряжался синебородый Шэд, но занимались все отнюдь не метеонаблюдениями.

— Станьте на монитор, как вчера, — коротко бросил Шэд, и Варвара с удивлением увидела, что передатчик находится где-то над ними, километрах в десяти, если судить по экрану.

— Зонд? Да его же сейчас собьют!

— Ничего, ничего, — процедил Эрбо. — Высота с запасом, так что оснований для паники нет. Вчера же была репетиция — обошлось. А сегодня запустим форафилы.

Девушка беспомощно развела руками — слово было какое-то знакомое, или казалось таким, но значения его не припоминалось.

— Я серая, — призналась она, — объяснили бы, а?

— Не огорчайтесь, этого еще в школах не проходят, — мягко проговорил Ян. — Форафилы — искусственно скомпонованные простейшие, движение которых можно задавать каким-либо внешним сигналом.

— Звуковым, что ли? Левое плечо вперед, ать-два?

— Нет, конечно. На зонде — лазер, мы вчера его туда всадили; емкость с форафилами уже на пирсе. Жаль, не догадались, надо было их вам показать, хотя бы в пробирке.

— Жаль…

Она не договорила — центральный экран ближней связи вспыхнул оранжевым и голубым — сигнал внимания, и сразу же на нем появилось озабоченное лицо Гюрга:

— Все готовы? — Его глаза придирчиво обежали все тесное помещение метеорубки, задержались на Варваре, пристроившейся в уголку на складном стуле. — Даю общую тревогу: всем, не занятым в эксперименте, — в укрытие. Движение прекратить.

Варвара знала, что в таких случаях включаются все приемные фоны — в жилых помещениях, лабораториях, на всех видах транспорта. Похоже, что негромкий голос командора звучит даже на новой площадке, и все-таки у нее было ощущение, что все, что говорит сейчас Гюрг, предназначается только ей. Словно они работали вдвоем и никого больше.

— Барб, где аполины?

А вот теперь, когда он обратился непосредственно к ней, она вдруг запнулась, как первоклашка:

— Н-не знаю… Их нет ни на одном экране. Утром в море их тоже не было.

Но командор уже отвернулся и что-то переключал у себя на центральном пульте. Варвара догадывалась, что сейчас он находится в башенке-скворечнике, прилепившейся на крыше среднего корпуса пляжной биолаборатории. Обычная работа, они будут что-то делать, брать пробы и все такое, а ее забота — все подробнейшим образом снимать, камеры расположены в шести точках, есть и резервные; тут и здешние, стационарные, и привезенная «альбатросами» аппаратура с фантастической разрешающей способностью — к счастью, знакомая в обращении; так что же волноваться?

Все пока нормально.

«Не все», — подсказывало ей какое-то шестое чувство. Она поерзала на своем стульчике, усилила четкость. Действительно, где же аполины? Ни на одном секторе монитора они не просматриваются. Но ведь было же так, и не один раз: уходили себе погулять, свободные души, и загуливались, по суткам носа не высовывали из вод морских… Но тогда она знала, что они где-то неподалеку и ничего с ними не случилось. А сегодня она словно отключилась. И не только сегодня — все последние дни. Она вдруг вспомнила Сусанина, его голос — не грубый, насмешливый, а встревоженный, тихий: «Ты что, оглохла?..» Он первый догадался, а она еще этого не замечала. Он спрашивал о ее внутреннем голосе, который она перестала слышать, о потере той чуткости, которая и делала ее морской ведьмой, — наверное, со стороны заметнее, когда человек что-то теряет. Только с чего Сусанин-то стал в последнее время так пристально к ней приглядываться?

— Внимание на мониторах, — спокойно проговорил Гюрг с экрана, — всем ждать появления пузырькового феномена.

Это они так называли янтарные брызги, складывающиеся в морских змей и в подводные чертоги. А если сегодня их вовсе не будет?..

— Шэд, — еле слышно прошептала она, — а если они сегодня исчезнут, как и аполины?

— Почему вы так думаете? — со своей традиционной доброжелательной внимательностью проговорил услышавший-таки ее Гюрг.

Словно они находились в кулуарах какого-нибудь академического конференц-зала.

— Может быть, я и ошибаюсь, -девушка всеми силами старалась заставить себя говорить так же спокойно, даже чуточку небрежно, — но мне кажется, что этот феномен имеет место только в том случае, если на берегу находится кто-то из людей.

— Допускаю, — был молниеносный ответ, и Гюрг исчез с экрана. Девушка беззвучно ахнула: если сейчас командор напросится на какой-нибудь сюрприз, она себе этого в жизни не простит. Она торопливо включила резервную камеру ближнего обзора — так и есть, глава «альбатросов космоса», нарушая собственный запрет, уже стоял на краю крыши ангароподобного здания, словно раздумывая, а не спланировать ли вниз. Кремовый комбинезон с васильковыми эмблемами стратегической разведки прекрасно гармонировал с золотистыми низкими облаками — ну только спецкора здесь не хватало, прекрасный получился бы кадр — «на осенних перекрестках»…

Командор поднес к губам коробочку передатчика:

— Чья это камера заинтересовалась моей персоной? Я просил все внимание на море.

— Янтарная пена может появиться и не в море, а прямо у ваших ног! — отчаянно крикнула Варвара, заливаясь густой краской, к счастью оставшейся всеми незамеченной.

— Спасибо, это я замечу, — с прежней мягкостью отозвался Гюрг. — И все-таки камеры — на море. Привыкайте, Барб, выполнять приказания молниеносно.

Дали небесные, да это же и есть счастье! Но как назло, потекли минуты. Десять, пятнадцать, двадцать…

— Есть, — удовлетворенно крякнул Эрбо, — и сразу две штуки, квадрат шестнадцать. Выползли.

Гюрга как сдуло с крыши — уже был в своей рубке. Да что он, действительно двигается с быстротой молнии?

— Начинаем, — деловито произнес он, — спускаю.

Словно спускал свору собак. Варвара во все глаза вглядывалась в экраны, где не было ничего любопытного, кроме двух параллельных золотистых прямых, неподвижно перечеркнувших условный квадрат номер шестнадцать. Потом глянула в круглое, напоминающее иллюминатор окошко — вот там было интереснее. Овальная серебристая канистра, лежавшая на пирсе, вытянула хоботок, свесившийся до самой воды, и возле этого хоботка на мутновато-кофейной поверхности начала набухать пурпурная лужа с четко очерченными, не размывающимися краями. Внезапно лужа изменила очертания — из нее выметнулся протуберанец, словно от пирса помчалось наперерез «змеям» огненное копье. Красное пятно вытянулось в узкую, заостренную впереди полосу, плавно скользящую по тихим волнам, и теперь Варвара разглядела, что эта полоса состоит из отдельных гранул удивительно яркого, насыщенного цвета.

— Они что, живые? — не удержалась она. Шэд и Эрбо как-то странно переглянулись.

— Э-э-э… я бы сказал, что вопрос поставлен некорректно, — протянул Эрбо.

Алая лента с завидной целеустремленностью продолжала мчаться по поверхности моря. «Только бы не появились аполины!» — с внезапной тревогой подумала Варвара. Эта огненно-светящаяся нежить вдруг породила в ней ощущение смертельного холода. Ко всему прочему и смотрелось все это безобразно — ярко-красная полоса на блекло-коричневом.

— Это всего-навсего краска, — угадывая состояние девушки, негромко проговорил Шэд. — Вы ведь знаете, что для того, чтобы войти в контакт с животным, лучше всего заговорить с ним на его языке. С неживыми системами это делать легче. Для начала попробуем просто скопировать те знаки, которые рисует на поверхности моря здешний Водяной.

— Думаете, это — язык? Попытка общения с нами?

— На девяносто девять процентов — нет, но попробовать можно. Смотрите на экран…

Красная полоса улеглась рядышком с золотистыми. Сначала никаких изменений заметно не было, потом стало очевидно, что янтарные полоски раздвигаются — расстояние между ними все увеличивается.

Красная полоса тоже отодвинулась.

Средний «змей» тихонечко изогнулся и образовал почти замкнутое кольцо — и тотчас же закруглилась красная полоска, зеркально повторив его движение. Желтая змейка свернулась спиралью — красная полоска завернулась улиткой. Желтая сжалась в яйцеобразное пятно — и красная от нее не отстала. У желтого пятна во все стороны проклюнулись лучики — и красное ощетинилось ложноножками. И завертелись. И заскользили. И туда. И обратно, И прямо все как по писаному…

— Вот это и называется найти общий язык, — не без высокомерия обронил Эрбо,

— Я бы подождала радоваться, — невольно вырвалось у Варвары, — пока это не общий язык, а передразнивание, А вдруг наш Водяной при помощи своих золотых иероглифов просто-напросто нецензурно выражается? А мы повторяем…

Грянул дружный хохот.

— Вот, — подняв командорский перст, возгласил Гюрг, — вот за что я вас и люблю, Барб, — за нестереотипное мышление…

А Варваре показалось, что вся метеовышка дрогнула и поплыла под ногами, — и это его она сегодня утром мысленно превозносила за чуткость и тактичность! Чтобы вот так, во всеуслышание получить подарок: «За что я вас и люблю…»

Хватит с нее! То красней, то бледней, хорошо хоть, экраны едва-едва светятся — не видно. Нашли себе девочку для развлечений! Сегодня же надо отправить на новую площадку все оставшееся оборудование и…

Она сжала губы и в упор уставилась на диспетчерский экран, куда подавалось изображение из командорской рубки. Улыбка еще не сошла с его лица, но по правой щеке, словно сгоняя ее, пробежала легкая дрожь. Дали небесные, неужели ей никогда не суждено приложить ладонь к этой щеке?..

Она встряхнулась, как собака, выходящая из воды, — все пыталась отогнать от себя это новое, непрошеное; все загоняла себя в старую шкурку мохнатой кобры. «Вот сейчас закончим, запакую обоих Полупегасов и… Что — и?»

— Гюрг, как там с модуляциями яркости у желтопузиков? — послышался голос Хая.

— Да никак. Хаотичны. Пора свертывать картинку.

— И — на Матадор, — тихонечко прошептала Варвара.

На этот раз ее никто не услышал.

Картинка действительно была далеко не интригующей: гигантский желтый червяк устало выписывал незамысловатые крендели, красный вяло его копировал. Черно-бурая туча копилась чуть подалее рыжих островов, только росла не в стороны, а вверх.

— Действительно, командор, — подал голос кто-то из дальнего капонира, — нам бы до дождя в ресторацию…

— Отбой.

Он чем-то щелкал, наклонясь над пультом, и Варвара продолжала сидеть на своем складном стульчике, попеременно переводя взгляд с диспетчерского экрана на обзорный, а с него — на окошко. Красная полоска приняла вид клина и заскользила по направлению к пляжу. Желтая хлестко развернулась, даже плеснула по воде, как рыба хвостом, и — вдогонку.

— Как это у вас называется — синдром Лероя? — спросил Эрбо. Варвара поморщилась. Вот об этом не стоило бы.

— Посмотрим, — буркнула она. — Посмотрим, а потом назовем. Вода вскипела, и на пути алого клина разом поднялось несколько янтарных валов. Становилось интересно.

— Скорость-то у форафилов весьма ограниченна… — пробормотал Шэд.

— Постараемся сберечь экспедиционное добро, — прокомментировал Гюрг, и алая беглянка пропала.

Она не затонула, не улетучилась — просто исчезла, словно это был световой эффект и кто-то выключил проектор.

— Ну вот, форафилы рассредоточились, теперь собираться в материнскую канистру они будут часа три, не меньше, — объяснил Шэд, добровольно взявший на себя обязанности Варвариного наставника.

Впрочем, об этом можно было догадаться — вода на том месте, где исчез красный треугольник, приобрела чуточку розоватый оттенок. Если бы змеи были живыми, они, несомненно, заметались бы, отыскивая исчезнувшую добычу, но сейчас море притихло, янтарные гребни осели и растворились, все замерло.

По берегу разливалась ледяная тишина.

На первый взгляд ничего не происходило, но Варвара, до рези в глазах всматривавшаяся в морскую даль, вдруг почувствовала неладное: море приобрело странный блеск, точно покрылось корочкой льда. Вода, еще полчаса назад напоминавшая вчерашний кофе, с каждым мигом становилась все прозрачнее. Затрепетала, забилась возле пирса крупная рыба, выпрыгивая наружу и ловя воздух ртом. Желтый цветок, как тюльпан, проклюнулся рядом с ней из воды, стремительно вырос до человеческого роста, хищно изогнулся и, щелкнув лепестками, заглотнул рыбу. Но тут же, словно поняв ошибку, вывернулся наизнанку, и плоский розовато-серебряный блин — все, что осталось от рыбины, — шлепнулся обратно в воду. Тюльпан снова сложил лепестки, поводил клювом туда-сюда, словно прицеливаясь, и с той же хищной безошибочностью бросился на канистру. Пустая емкость хрумкнула, сминаясь, и вместе со своим губителем канула в глубину. Уникальная прожорливость, после этого купаться не захочешь.

На диспетчерском экране возле командора возник Джанг:

— Ну что, выходить будем так или наведем коридор? — Он походил на нежного маленького гиббона, с такими же длинными руками и пронзительным голосом, захлебывающимся на высоких нотах.

К Варваре он до сих пор как-то настороженно приглядывался.

— А мы воспользуемся экспертной оценкой, — предложил Гюрг. — Как, Барб, вы бы вышли?..

— Я бы выкупалась.

А откуда такая уверенность? Да от бесстрашия командора, вылезшего давеча на крышу. Что она, хуже?

— Прошу воздержаться.

Она вскинула на него глаза — бешеная рысь да и только. Сейчас она работает здесь, на то их власть — стратегическая разведка распоряжается на правах неограниченной монархии. Но как только появляется монарх, так сразу назревает бунт. Это закон. Сейчас — ладно, в воду она не полезет, но что касается утренних заплывов — это ее личное дело, она ведь еще в Голубой отряд не вступала.

— А что касается выхода на берег — попробуем.

И все высыпали на пляж. Одиннадцать стройных, поигрывающих мускулами «альбатросов», одиннадцать ослепительных кремовых комбинезонов и один черный, самый маленький. Точно вороненок. А ведь, пожалуй, если бы они всерьез считали ее членом своего отряда, они наверняка предложили бы ей форменную одежду — не может быть, чтобы хоть у кого-нибудь не нашлось запасного. А уж перешить по фигуре — это любой из Полупегасов, весь век имевших дело со шкурками, справился бы.

Но этого ей никто не предлагал, а она уж и подавно не спрашивала.

Тесной группой они подошли к воде — под опорами пирса, возле утлой пластиковой лодочки, никогда не вызывавшей раздражения Водяного, на дне валялась тусклая канистра. Варвара скинула башмаки, завернула брючины и полезла доставать. Рукава замочила, но хуже ничего не произошло, только стремительно холодало, а туча выросла уже в полнеба.

Вокруг канистры роились крошечные красные головастики, забирались внутрь. Девушка зачерпнула полные горсти, всмотрелась: форафилы сразу замерли во взвешенном состоянии, точно выключились. И вдруг в ладонях блеснуло — янтарный шарик означился золотистой округлой спинкой, точно крупная бусина, и тут же утонул, сделавшись невидимым.

— Кто-нибудь, достаньте у меня из кармана мешок, быстрее! — крикнула она, и тотчас же кто-то с шумом, оскальзываясь и поднимая брызги, полез к ней на помощь. — В левом, в левом!

Это бы Шэд, он тянул у нее из левого кармана пластиковый мешок, одновременно заглядывая в ладошки, а она мучительно пыталась не пролить ни капли, и ей это удалось — вода с десятком головастиков перелилась куда надо, но Варвара уже чувствовала, что ничегошеньки, кроме алой мелюзги, там нет, и она была готова заплакать от отчаяния, ведь прямо на глазах всего Голубого отряда ей удалось то, о чем мечтала вся Пресептория, да и стратегическая разведка в полном составе: подержать в руках неуловимый янтарный шарик. И вот — упустила!

— В чем дело, Барб? Вылезайте-ка быстрее! — встревоженно проговорил Гюрг.

Шэд недоуменно рассматривал мешочек на свет, тоже ничего не обнаруживая.

— Он же был у меня в руках, я четко видела, вот здесь, — с отчаянием повторяла она, протягивая Гюргу ладошки, которые чуть пощипывало от ледяной воды.

— Кто — он? Точнее, Барб!

— Янтарный пузырек…

— Шэд, дай-ка пробу воды. Так. В вашей таксидермичке есть хоть какая-нибудь аналитическая установка?

— Если Ригведас не успел ее демонтировать.

— Если не успел, то можете потренироваться — завтра утром покажете мне результаты. Попробуйте поэкспериментировать с форафилами, погонять их — они реагируют даже на статическое электричество, коим вы богаты.

Варвара закусила губу — не поверили… Ведь у них самих тончайший анализатор, так нет же — берегут для своих опытов. Значит, по-настоящему они ее своей все-таки не считают… Она вздохнула, безнадежно встряхнула смуглыми ладошками, словно пытаясь освободиться от какой-то тончайшей медовой пленки, сводившей кожу, — ив тот же миг эта невидимая доселе пленочка отделилась, съежилась в два упругих комочка, и вот уже с ладоней катились две золотые жемчужины, и их было не поймать — сверкнули и булькнули, сливаясь с поверхностью моря.

— Ловите!..

А что ловить, когда раньше надо было верить?

И все одиннадцать были в воде, по колено и глубже, и кто-то там ее от излишнего усердия схватил и поднял на руки — Норд, наверное, даром что самый здоровый; и уж тут-то они втащили ее к себе в штаб-квартиру, набитую всяческой аппаратурой, которая ей и не снилась, и до самого ужина брали смывы с ладошек, чуть кожу не содрали, и биопотенциалы замеряли, и Кирлиан-эффект фиксировали, и главное — без устали гоняли своих скочей, спецкибов то бишь, к пирсу, да и сами летали туда как на крыльях — брали воду, проба за пробой, натаскали тонны полторы, не меньше. У рубашки ее любимой, клетчатой — бирюзовое с шоколадным, тона тамерланского побережья, — безжалостно оторвали рукава, чтобы не мешали, и чуть было не отправили в утилизатор, но вовремя спохватились, тоже запустили в масс-спектрографический анализатор; чем черт водяной не шутит: а вдруг за обшлагом притаилась мизерная янтарная крупица?

И естественно, все труды — псу под хвост. Злые и голодные — как-никак об обеде никто и не заикнулся — расселись на ящиках из-под аппаратуры, только Варваре Шэд быстренько надул диванчик, коим она из солидарности пренебрегла. Она тоже первое время суетилась, подбрасывала идеи — правда, не результативные; потом притихла и принялась беззвучно молиться неведомому Водяному — что, мол, тебе стоит? Все равно рано или поздно придется раскрывать карты, так уступи мне, именно мне, ведь не просто же так очутились на моих ладонях эти золотистые невесомые бусинки! Ну что тебе стоит, Водяной, твое пропахшее тиной величество?..

— Стоп, — сказал командор. — Хватит с нас морской соли. У кого-нибудь имеются конструктивные предложения?

— А что мы зациклились на этом пузырьковом феномене? — резонно вопросил Хай. — Похоже, что нас попросту отвлекают от главного. Предлагаю спустить батискаф и идти по дну к гипотетическому центру.

— Рано или поздно мы там все равно будем, — возразил Ага. — Дотошность всегда была в числе достоинств нашего брата, скромно говоря. Повторим завтра все, от альфы до омеги.

— Тютелька в тютельку? — уточнил Эрбо.

— Естественно, — протянул Шэд. — Закрутим все один к одному, а дальше альтернативные варианты всплывут сами собой.

— Принято, — подытожил командор. — Ужинать, галопом. Галопом не очень-то разойдешься — штаб-квартира стратегов, расположившаяся в корпусе уже отбывших на новую площадку геофизиков, находилась как раз напротив трапезной. «Вам галопом, а мне переодеваться — ишь как чисто рукава ободрали, — с грустью подумала девушка. — Хотя — кто на меня смотрит?..»

— Что вы задумались? — голос у Гюрга уже совсем другой, мягкий, совсем не командирский, а дыхание какое сильное — до плеча достает…

— Вы бы здесь, на крыльце, установили трамплин с подкидной доской; разбежались в коридоре — оп! — и уже на пороге трапезной, — попыталась отшутиться Варвара.

Те, кто еще не спустился с крыльца, весело заржали. Как будто за спиной счастливый день.

— Учтем, — согласился Гюрг. — А все-таки? Оплакиваете утерю золотых жемчужин? Наловим. У вас будет единственное во Вселенной ожерелье тамерланского Нептуна.

У-у, как они привыкли быть единственными во Вселенной! Она царственно повела подбородком вправо и вверх — на голос, что за плечом.

— Здесь уже имеется одна ходячая коллекция драгоценностей, так что ваше обещание — не по адресу. Простите, мне надо переодеться.

— Постойте, Барб!

Шаги за спиной, треск и грохот — так ищут что-то в спешке — и снова шаги, и вот на голые плечи опускается что-то прохладное и шуршащее — кремовая форменная куртка стратегического разведчика.

— Благодарю вас, — как будто это нечто само собой разумеющееся. Она влезла в рукава, старательно подвернула обшлага — оставлять внакидку значило бы придать этому какой-то временный, случайный оттенок. А так — пусть полюбуются. И Сусанин, и Темрик, и его краса ненаглядная, шкатулка малахитовая. Можно представить, какие у них будут физиономии!

Воображение Варвару не обмануло — физиономии были соответствующие. И только за столом «альбатросов космоса» — хохот, элегантные шуточки, словно день как нельзя лучше удался.

— Да что они веселятся? — тихонечко шепнула Варвара Шэду. — С форафилами бессмыслица, янтарь я упустила…

— А это наша работа, лапушка, — отступать. Вы что думаете, мы громим, крушим, покоряем? Мы тыркаемся — и отступаем. Снова тыркаемся — и снова отступаем. Если отступили без потерь, — значит, день прошел удачно. Вот и веселимся.

— А насчет трамплина — это здоровая идея, — подал голос с левого угла стола Лех — единственный, у кого чуть заметно намечалось брюшко. — Только, естественно, не пружинный, а левитационный — получаешь импульс и мягко планируешь прямо за стол.

— Ну да, а если я в весе пера? — возразил Джанг. — Куда я приземлюсь, с вашего разрешения?

— А мы Петрушку зачислим в тренеры, он скоординирует.

— Кстати, кто видел Петрушку?

— Да, за обедом Ригведаса видели? — всполошились «альбатросы». Насчет обеда никто ничего определенного припомнить не мог, а вот сейчас младшего научного снова не было за столом.

— Не иначе, как он присоединился к своему Тогенбургу, — предположил Хай. — «Не украшенный надеждой, он оставил свет», если я не перевираю Жуковского.

— Шиллера, — тихонечко поправил Гюрг.

— Один черт, надо только припасов им подбросить. Сухарики где-нибудь остались?

— Еще в обед все уволокли, — недовольно отозвался со среднего стола Кирюша Оленицын. — Одни галеты на камбузе.

— Давай галеты. Командор, мы свободны?

— В двадцать один ноль-ноль просмотр дневных материалов, для желающих.

Варвара поднялась:

— А кто желает видеть сны?

— Тех проводят до дому.

— С вашего разрешения, мэм?

— Барб, кто из здешних мудрецов так точно и полно назвал вас… э-э-э… мохнатой коброй?

— Все!!!

Так, слово за слово, проводил до коттеджа. Без разрешения.

— А туча как стояла, так и стоит. Вероятно, ночью будет сильная гроза. Вы не боитесь, Барб?

Здесь-то мог бы назвать и Варварой…

— Под дождик лучше спится. Но, как ни странно, я здесь еще не наблюдала ни одного настоящего дождя. Туман бывает, и такой, что все пропитывается влагой, — но не больше.

— Ну, тогда — до завтрашнего утреннего тумана. Счастливых вам снов.

— Угу.

Она кивнула и потянула на себя дверь. Из-за крыльца, как сторожевая собака, поднялся Полупегас-правый. Юркнул следом. Варвара не удержалась, затаила дыхание и прислушалась — что там, на крыльце? Может, не ушел, ждет?..

Упругие шаги мерно и скоро удалялись. «И — на Матадор!» — фыркнула ему вслед Варвара. Она провела кончиками пальцев по нежно поскрипывающей куртке, засмеялась, скинула ее с плеч и бросила Полупегасу:

— Не разучился еще шкурки по каркасу подгонять? Вот тебе аналогичная задача: найдешь голубую курточку — застежка на биоприсосках, я в ней прилетела — помнишь? Так вот, эту ушьешь точно по той. Цель ясна?

Полупегас принял одежку сразу шестью щупальцами, с молниеносной быстротой завертел, разглядывая и примериваясь — ну совсем как паук муху. Соскучившись за несколько недель вынужденной немоты, он теперь был рад любому поводу поговорить, и когда его ни о чем не спрашивали, просто бормотал себе под нос.

— Та-а-к… брюшко заужено… хвостик поперек спинки на двух чешуйках… передние лапки вшивные…

— К утру сделаешь? — с надеждой спросила девушка.

— Пара пустяков… К утру. Послезавтра.

— Я тебе покажу — послезавтра! Отключу речевую приставку и… — она с трудом удержалась от навязчивой поговорки.

Не хватало еще объясняться с Полупегасом — он-то наверняка привяжется, начнет требовать объяснений, что да как.

— Р-размонтирую! — грозно пообещала она.

— Так голубая куртка запакована… — жалобно проблеял робот.

— Р-распакуешь!

Она была полна каким-то упоительным всемогуществом, какой-то сказочной уверенностью в себе, какой-то новорожденной легкостью… Гюрг ушел — ничего, вернется; Водяной объявил войну не на шутку — ничего, обломаем рога; потеряла жемчужинки — не беда, подарят целое ожерелье; вот будет лихо вышвырнуть его в воду на глазах красы ненаглядной…

Неужели все это сделала одна легкая курточка — символ присоединения к Голубому отряду?

Она повернулась на пятках и увидела зеркало, прислоненное к стенке.

— Кто принес?

— Нея.

После разделения каждый из Полупегасов стал называть свою бывшую половину одним и тем же «Не я». Очень быстро это слилось в одно условное обозначение и стало как бы единым словом.

— Нею… то есть Нетебе было ведено все в таксидермичке демонтировать и запаковать, а не мебель перетаскивать! Тем более чужую.

— Нея сказал — твое.

— Что-то ты стал разговаривать, как папуас из записок Миклухи-Маклая.

— Могу помолчать…

Правая половинка эмоциональная, а на поверхности — самые примитивные эмоции. Из них обида — простейшая. Так сказать, троглодит эмоционального мира.

В полумраке прихожей она придирчиво оглядела свое отражение. Загорела сверх меры, голубушка, кожа да кости, вон скулы как торчат, и нос — не нос, один хрящик вздернутый. Губы, правда, что тутошняя малина — зело витаминная пища на Степухе! А в целом — ничего. Она показала себе язык, тихонечко пропела: «Калмычка ты, татарка ты, монголка, о как блестит твоя прямая челка!»

— Это еще кто? — спросил Полупегас, в последнее время ставший весьма чувствительным к поэзии.

— Кто-то из древних на букву Кы. Должно быть, Катулл. В дверь тихонечко постучались. Варвара беззвучно ахнула, догадываясь, кто это переминается с ноги на ногу, поскрипывая душистыми досочками крыльца. Строго (как могла) спросила:

— Кто там?

— Джамалунгма Фаттах, с вашего разрешения, мэм. Штанишки принес форменные, с командорского плеча. Чтоб уж если перешивать, так вместе со смокингом.

Ее почему-то насторожило это «если».

— А если передумаю?

— А таких, которые передумывают, мы в отряд не приглашаем. Категорично. Она приоткрыла дверь — ровно настолько, чтобы просунуть руку. Ткань снова поразила ее прохладной скрипучестью. Никогда такой не встречала.

— Перчатки и капюшон в кармане, полная экранизация от всех видов излучения, — словно угадав ее мысли, скороговоркой пояснил Джанг. — Так что пожалуйте за труды, мэм!

— О, разумеется!

Она сдвинула в сторонку зеркало, открыла стенной холодильник и осторожно за мохнатый хвостик вытащила самую крупную ягоду здешней малины.

— От щедрот тамерланской Флоры!

Дверь закрылась. Ну вот, шуточка насчет командорского плеча вознаграждена сторицей. А то если вся великолепная десятка начнет упражняться в своих юмористических способностях…

— Тебе работы прибавилось, — обрадовала она Полупегаса. — Впрочем… Штаны-то не командорские! Не иначе, как Джанг свои отдал, они на мне еле сойдутся. Напрасно мы с тобой доброго человека обидели!

— Да уж кто обиды считает! — горестно вздохнул робот. — Помню, раньше-то мы с Пегги по вечерам…

Недаром говорят, что правая половина мозга устремлена в прошлое.

— Послушай, я тебе не Пегги, у меня и так голова звенит от этих стратегов. Мелькают, командуют, прыгают, галдят, ну прямо птичий базар. Тяжко мне будет при моей любви к одиночеству! Так что ни о чем я сейчас не мечтаю, как поспать в тишине…

Она забралась в комнату и, не зажигая света, рухнула на кровать. Блаженно зажмурилась.

Из прихожей донеслось приглушенное бормотание: «Катулл, Гай Валерий. Зря удивляешься, Руф… Не то. Я прошу, моя радость, Ипсифила… Не то. Самый Ромула внук…»

— В ти-ши-не!!! — крикнула Варвара, догадываясь, что Полупегас подключился к тамерланскому информаторию, и надолго.

Наступила наконец тишина, и сразу же пришел сон. Чуткий. Поэтому, когда в дверь снова застучали, она одним прыжком перелетела комнатку и, перепрыгнув через робота, расположившегося со своим шитьем посреди прихожей, распахнула дверь в ночную темноту.

— Что? Что еще?

— Тоги помирает…

По голосу она узнала Ригведаса. Нетрудно было догадаться, что Тоги — это козел,

— А к биологам стучались?

— Евгений Иланович… как бы сказать… послал подальше.

— Да ну? Ведь добрый человек!

— Ему завтра вставать рано, он уезжает. Велел не валять дурака и поставить козлу клизму.

— Юморист! Ну пошли, коли так. Кирюше только стукнем. Кирюшу Оленицына подняли по дороге, он вылез в окно. Световой кружочек от фонаря метался под ногами, словно напуганный необычной темнотой, — звезды, такие крупные здесь, на Степухе, нынче попрятались до единой. Темнота была ломкой и прозрачной, как чернота мориона; нигде не таилось ни клочка тумана, но сверху что-то давило невообразимой громадой, так что хотелось втянуть голову в плечи или еще лучше — убрать ее под крыло. Было тихо. Варвара уже давно заметила, какая большая разница в безмолвии южной и северной ночи. На севере все кругом засыпает, и ожидание звука в такой тишине не заставляет внутренне напрягаться, потому что прежде звука что-то мягко, лениво всколыхнется, а потом поползет и сам звук, вяло, словно отогреваясь на ходу, и к нему уже будешь готов; тишина же южной ночи наступает только перед бедой, и эта беда непредсказуема и всегда неожиданна, как зарница, и успеваешь только вздрогнуть и обернуться к ней лицом, а она уже пронеслась, опалив щеки, и канула в безвестность, чтобы породить другую беду. Здесь, на Степухе, тишина была южной.

Они добежали до ворот Пресептории и, миновав их, свернули влево, и навстречу им под едва угадываемой сенью шалаша двумя затухающими золотыми угольками затеплились, чуть помаргивая, страдальческие глаза козла.

Тогенбург лежал на боку, и туго натянутый живот ритмично подергивался дрожью, как у сытого мурлыкающего кота.

— Сусанин прав насчет клизмы, — тяжело вздохнув, констатировала Варвара. — Печенье, сухарики, галеты. Полными карманами. Кроме вас и еще сердобольные души нашлись — сама вчера сушками потчевала. И кроме меня…

— Что делать-то? — простонал Ригведас.

— Начнем с массажа. Кирюша, держите его за рога, а вы, Петере, раздобудьте побольше теплой воды… и яблок, желательно с гнильцой!

А далее последовало то, что в летописях Земли Тамерлана Степанищева значилось как «лечебная физкультура для обожравшегося козла в темную сентябрьскую ночь». Только часа через два вконец обессиленные Петере, Кирюша и Варвара повалились на траву, изукрашенные синяками от рогов и копыт неблагодарного пациента, а сам рыцарь Тогенбург, трепеща вздернутым хвостиком в диапазоне ультразвуковых частот, ринулся прочь от пригревшей его твердыни цивилизации, усыпая свой путь мелким горошком.

— Уф-ф, — едва ворочая языком, проговорила Варвара, — и кто мог догадаться, что единственное средство от синдрома Лероя — это уровень современной медицины!

— Ветеринарии, — поправил ее Кирюша, — впрочем, они друг друга стоят.

— Вам-то смешно, — подал голос Ригведас. — Я ведь тоже к нему привязался! Жил в Пресептории беленький козлик…

Жалостливый фальцет горе-дрессировщика вызвал только взрыв хохота — обычная нервная разрядка.

Впрочем, Ригведас и сам смеялся.

— За чем же дело стало, — веселился Кирюша, — скушай гнилое яблочко…

И в этот миг что-то случилось. Тишина напряглась, натянулась, готовая порваться; так бывает, когда с вершины срывается снежная лавина и летит, пока беззвучная, но уже несущая в себе весь неминуемый гул и грохот. Из чащи кустарника по-заячьи выметнулся Тоги и прижался к ногам людей, вздрагивая опавшими боками.

С моря донесся приглушенный, отдающий горечью и погибелью звон, как будто не ударили в колокол, а он треснул сам собой.

— Слышали? — чуть шевеля губами, спросила Варвара.

— Не-ет, — немного помолчав, протянул Кирюша.

— Нет, — подтвердил Ригведас.

Вот потому-то она и проспала. Дважды ее словно что-то подталкивало, она нажимала кнопочку, ставни раздвигались — за окном была непроглядная темень. На третий раз решила взглянуть на часы — дали небесные, да все уже за завтраком! О купании было нечего и думать. Она поспешно натянула на себя новую форму, заботливо разложенную Полупегасом прямо на столе, и, даже не полюбовавшись в зеркало на все это великолепие, помчалась в трапезную. Ригведаса, естественно, не было, но вот Кирюша Оленицын прочно находился в центре внимания, рассказывая о ночной эпопее с самыми цветистыми и далеко не всегда имевшими место подробностями, не слишком уместными за столом.

— У вас ничего не случилось? — вместо приветствия торопливо спросила Варвара. — Ночью вроде что-то лопнуло, котел или стекло…

— Не слышали, -встревоженно отозвался Гюрг.-Сейчас прогоню скочей осмотреть всю территорию. Салат или кокос?

— Как всем.

Завтрак прошел в высшей степени традиционно. Просто удивительно, как быстро складываются на дальних планетах поведенческие стереотипы. Только вместо стычки с командором Сусанин до неправдоподобия корректно пожелал всем успешного завершения начатых работ. Последняя большая колонна грузовиков отбывала на космодром, уезжали практически все, включая космолетчиков большого корабля.

Пресептория окончательно пустела.

— И все-таки на время эксперимента, по сигналу тревоги, прикройтесь защитным полем, как бы далеко вы уже ни отъехали, — предупредил Гюрг. — Счастливо, Женька!

— Счастливо, альбатрос.

Варваре, стоявшей за спиной командора, от прощания не досталось ничего, даже кивка. Не такой человек был Сусанин, чтобы повторять свои слова дважды. А вчера было сказано все.

— Работать, — жестко приказал командор, не дожидаясь, пока негустая толпа уезжающих скроется за поворотом. — Как было намечено, повторяем вчерашнюю программу, стараясь не отклоняться. Но упрямый Водяной к повторениям был не склонен. Канистра с форафилами лежала на пирсе строго на том же месте, Гюрг вылез на крышу ангара и, поглядывая на низкую тучу, время от времени осведомлялся, как там в шестнадцатом квадрате — но ни в нем, ни в одном другом никаких феноменов не появлялось.

Прошло минут сорок.

— Что-то я замерз, — подал голос командор, присаживаясь на край крыши и свешивая ноги. — Братцы, давайте припоминать, все ли мы сегодня сделали так, как вчера?

— Начнем с того, что вчера я выкупалась, а сегодня — нет, — отозвалась первой Варвара, обосновавшаяся, как накануне, на вышке.

— Спасибо, братец!

Все беззлобно рассмеялись. Ей очень нравилась эта манера стратегов в критические минуты не напрягаться и не метаться, колко и злобно понося все, что под руку попадет, как это обычно было у Сусанина, а настраиваться на доброжелательный, даже неторопливый лад.

— Туман представлял собой более клейкую субстанцию — помните, как он налипал на стены и деревья? — поежился Норд.

— Ригведас минут тридцать пять занимался акробатикой.

Надо же, заметили! Это Джанг-гиббончик.

— После завтрака растащили все печенье и сухари, а сегодня оставили на столе. Кстати, сегодняшний шум за завтраком в децибелах раз в шесть мощнее вчерашнего — за счет хохота.

— Во-первых, еще до завтрака начали прогреваться моторы, а минут тридцать тому назад к перевалу ушла колонна… — Это Шэд.

— Хватит, — сказал Гюрг. — Существенными считаю только первое и последнее замечания.

— А в-четвертых — туча, — подал голос из капонира кто-то, кого Варвара еще не научилась отличать, так молчалив он обычно был. — Вчера она появилась только к вечеру.

По-видимому, Кит. Девушка высунулась в окошко, поглядела вверх: действительно, туча, нисколько не изменив своих очертаний, висела над пляжем, как невероятных размеров бурдюк. Похоже только, что за ночь она стала еще массивнее и темнее, словно состояла не из воды, а из самого низкопробного мазута.

— Ну и вымя, — сказал Хай. — Командор, тебе там не страшно одному?

— Спасибо за идею! Норд, Ага, вылезайте-ка сюда, моей скромной и, по-видимому, неаппетитной персоны сегодня нашему Водяному мало.

— А может, я?.. — слабо пискнула Варвара.

— Давайте, -легко согласился Гюрг.

Она скатилась с метеовышки, бегом пересекла пляж, краем глаза отметив, что аполин нет как нет, забежала в телятник и начала карабкаться по винтовой лесенке вверх, под потолок, с которого свисали ненужные теперь светильники, тали, кормораздаточные шланги и прочее добро. Вода, в которой совсем недавно неуклюже плюхались потешные «зелененькие», была чиста и безжизненна той ужасающей безликостью условного математического бассейна, из которого в одну вытекает, а в две втекает. Девушка добралась до недавно прорубленного в потолке люка, подтянулась и вылезла на крышу.

Норд и Ага уже устроились возле командора, один в позе лотоса, другой — крокодила. Варвара помялась — жаль было присаживаться, наверняка сзади пятно останется, стирай потом штаны.

— Устраивайтесь, — подвинулся Ага, — и не бойтесь: к нашему грязь не пристает. Мы тут надолго, Гюрг?

— Выжидаем тридцать минут. Затем попробуем форсированные методы.

Варвара невольно подняла на него расширившиеся от ужаса глаза.

— А что вас удивляет, Барб? Перед нами тупая, агрессивная ржавая машина. Во многом уже виноватая. Мы не позволили бы себе неделикатности даже по отношению к крошечной землеройке, но здесь… — он кивнул в сторону рыжих островов, и незавершенная фраза, повисшая в воздухе, была красноречивей всяких слов.

— Мы вообще очень деликатные люди, — проговорил Ага, явно настраиваясь на эпический лад, — вы разве этого не заметили, Барб?

Он перекатился с живота на спину, чтобы освободить руки для жестикуляции:

— И мы всегда были деликатны. С пеленок. И вот с такими землеройками. И вот с этакими колибрями. И во-от с такусенькими головастиками… светло-зелеными, если мне не изменяет память, а, Георгий Юрьевич?

Варвара даже зажмурилась, ожидая взрыва командорского гнева, но Гюрг в ответ только засмеялся, тихо и счастливо, как бывает в тех случаях, когда припоминается милое безоблачное детство:

— Память твоя, Яшка, тебя погубит… Это было разрешение на текущие тридцать минут чувствовать себя как бы в отпуске. Ага все понял правильно.

— Так вот, Варенька, прилетаем мы на Камшилку, никакой тогда стратегической разведки не было и в помине, а порскали по Галактике такие трехместные прыгуны-подпространственники, сейчас уж их списали. Всех забот — куда можно сесть, там всевозможные пробы снимать.

— Информационные сливки, — вставил Гюрг.

— Это точно. Так вот, на одном таком прыгуне командором был достославный Реджинальд Бруст…

— Жутко звучит, — поежилась Варвара, — почти Реджинальд фрон де Беф.

— Не знаком, — развел руками Ага. — Ну, а команда — ваши покорные… Камшилка, надо сказать, к себе располагала с первого взгляда, потому как атмосфера у нее прямо пузырилась от кислорода, да и вся она состояла из сплошных берегов, как кружева — из дырок. Флора была налицо, фауна подразумевалась. Но хотелось сапиенсов.

— Ну, постройки-то мы углядели еще с орбиты, — заметил Гюрг. — Четко распланированные поселки, все сплошь на побережье, каждая улица соединена каналом с лагуной. Домики глиняные; как потом выяснилось, совершенно пустые…

— Вы его не слушайте, Варенька, наш командор вне служебных обязанностей — совершеннейшая зануда… Так вот. Ничего разумного на суше мы не обнаружили, и я решил для очистки совести глянуть на дно. Теплынь там необыкновенная, плывешь сто метров, двести, триста — а под тобой все песочек и по горлышко, ну прямо лягушатник, — расписывал Ага, забыв про все форафилы.

— Там сейчас детский курорт, — вставил Норд.

— А кто детишек пасет, знаешь? А, то-то же. Но тогда меня страшно раздражали головастики — никакой живности в воде, только они, толкутся вокруг, мельтешат. У меня были пакеты для проб, вот я и набрал в него на всякий случай немного воды вместе с одним экземпляром. Вылез на берег, благо кораблик наш тут же, на песчаной косе, и чтобы не очень задерживать работы…

— Слушайте его больше, Барб, так он и заботился о темпах работ. Лентяем был, лентяем и остался. Ласты не снимал, так и трюхал по берегу, а до корабля добирался — и головой нырял прямо в аварийный люк, потому как до кают-компании, где у нас была развернута лаборатория, от него рукой подать.

— Для вас же старался, бока обдирал! — не стерпел Агенобарб.

— И когда из люка вылезал, обязательно воду проливал, — командор был педантичен и безжалостен. — Такое болото в кают-компании развел!

— Положим, я в тот раз еще из аварийного люка не выполз, а мешок тебе передал, забыл? Ты головастика достал, на стеклышко положил да как заорешь!

— Да уж, какой только нечисти мы не насмотрелись на дальних планетах, и в микроскоп, и так, один к одному…

— Вот-вот, в микроскоп глядючи, ты и вылил всю воду на пол, собственноручно! — уел-таки командора Ага.

— Ну, а… — не выдержала Варвара.

— Под микроскопом? — отозвался Гюрг. — Ах да, под микроскопом… Дело в том, что на предметном стеклышке сидела прелестная светло-зеленая сирена ростом много меньше Дюймовочки. Уклеечный хвостик под себя подвернула и, как положено микро-Лорелее, занимается своей прической.

— Знаешь, — перебил его Ага, — все-таки справедливее было бы назвать ее моим именем — «сирена Новикова…».

— Яша, не гонись за славой, в моем отряде она тебя сама найдет. Тогда, если ты помнишь, нас больше занимало, как бы это диво не отдало концы у нас на суше.

— Неужели на камбузе не нашлось ничего похожего на аквариум? — Варвара даже ладошками всплеснула от негодования.

— До камбуза надо было еще добраться, мы для скорости опять ввинтились в аварийный люк, и туда это сошло гладко, а вот когда обратно лезли с какой-то пластмассовой супницей — вы понимаете, Барб, что на корабле стеклянная посуда не приживается, она вообще противопоказана космическим маневрам, — то Яшка, естественно, застрял, половину воды пролил, и пока я его пропихивал — прошло не меньше четверти часа.

— Удрала? — с неожиданной надеждой спросила девушка.

— Ну, куда же ей деться, когда мы своими бренными телами люк перекрывали… Все было хуже. Потому что на краю стола лежала вторая сирена, гораздо крупнее — от изумрудных ресниц до кончика хвоста было чуть меньше метра. Тут Яша как заверещит восторженно: «Ах, молодчина, вот это мамаша — к нам на корабль приползла за своим маленьким!»

— Чтобы быть точным, — отпарировал Ага, — то ты сам первый крикнул: «Не раздави маленького!» Да и как не напугаться: сидит наша русалочка на столе, кудри свесила, микроскоп валяется на полу, а она так скорбно рассматривает лужицу на столе, словно ищет кого-то.

— Тут и мы — на четвереньки, лбами сшибаемся, по лужам шлепаем, а у самих — ледяные мурашки по всей спине, потому как маленького нет нигде… Все обыскали!

— И тогда у будущего командора, -подхватил Ага, -зародилось страшное подозрение…

— А ваш-то командор где был? Реджинальд Вурст?

— Бруст. В машинном отсеке. Мы его кликнули сразу же, но пока активную робу снимешь, пока отмоешься… Надо было справляться своими силами. А тут еще Гюрг аж побелел — не иначе, говорит, как эта зеленая дура свою малышку жабьим пузом придавила. Давай, говорит, ее в койку…

— Точно, а ты стоишь и трясешься — укусит.

— Что, такой хищный вид был?

— Какое там! Валялась, как сфинкс, в иллюминатор глазела. Я, естественно, говорю — пардон, мадам, вынужден переместить вас в связи с необходимостью осмотра занимаемой вами площади… А мадам и не поднять. Под сотню килограммов, да и в размерах мы, как я вижу, ошиблись — добрый человеческий рост.

— Не преувеличивай, — сказал Гюрг. — Когда ты ее на койку свалил, в ней метра полтора было, не больше. А потом мы стояли и смотрели на нее, как ошалелые, уже оба догадались, а вслух сказать боимся…

— А потом хвост у нее так покачался, покачался — и шлеп об пол! Я как проснулся: можешь не верить, говорю, но это — одна и та же особь, и она растет! — Ага явно тяготел к монологу.

— Это я тебе сказал, а ты отвечаешь — быть того не может, это ж сапиенс, а не поганка! — командор предпочитал дуэт.

— Ну, кто там насчет сапиенса, а кто насчет поганки — это не важно, а главное то, что ты вдруг как заорешь: «Яшка, она ж теперь обратно в люк не пролезет!!!»

— И ты бы заорал, если бы первый до этого додумался. Сапиенс не сапиенс, а не резать же это добро автогеном!

— Да-а-а… — задумчиво протянул Ага, словно перед его глазами снова встала камшилская русалка. — Какой уж там люк. Бедра — что у вашей стеллеровой коровы, бюст — радиатор грузовика, глаза — что космодромный прожектор…

— Э-э, Андерсен, полегче! Оставайся в рамках правдоподобия. Потому что нам действительно стало страшно — не закачивать же кают-компанию водой, — да и где гарантия, что это даст обратный результат? Словом, мы так и стояли бы в полной прострации, если бы в этот миг не появился Реджинальд. Ситуацию он оценил мгновенно — а скорее всего следил за нами еще из дезактивационной, по каналу внутренней связи…

— А потому, не теряя ни минуты, -перебил его Ага, прилагая все усилия, чтобы последнее слово осталось за ним, — уперся он руками в бока да как гаркнет своим командирским басом: «А ну, горе-десантники, совсем голову потеряли! Слушай мою команду…»

— Время! — совершенно другим, официальным голосом скомандовал Гюрг, одним упругим движением поднимаясь на ноги. — Все по местам. Барб, останетесь здесь. Сигнал общей тревоги, всем укрыться, движение прекратить.

Конурка была много меньше, чем у метеорологов, вдобавок вся заставлена совершенно незнакомой аппаратурой. Варвара присела перед вертикальным экраном, разрезанным пополам зыбкой чертой, — работал подводный датчик. И над, и под водой было пусто. Почему нет аполин? Сами ушли или…

— Пускаем форафилы!

Варвара привстала и вытянула шею — на консольном экране вытянулась знакомая красная полоска, нешибко побежала от берега. Гюрг, оттопырив локти, колдовал над пультом — полоска принялась выписывать вчерашние кренделя, но никаких янтарных феноменов это не вызвало.

— Давай-ка их в шестнадцатый квадрат, — предложил Норд.

— Теряем время. Помнишь направление желтых змей — точно на пирс? Ложные атаки?

Он сделал резкое движение — вероятно, что-то перестроил в программе, только красная полоска вытянулась в стремительное копье и полетела по поверхности моря, нацеливаясь точно в ржавое основание ближайшего островка. Когда до берега оставалось каких-нибудь пять метров, она изогнулась, не снижая скорости обошла островок и устремилась к следующему.

Там картина повторилась, и атакующее острие нацелилось на третий остров. И тут…

До ржавых торчков, покрывающих крошечный пятачок суши, оставалось еще добрых сто метров, когда раздался рев. Он шел сверху, словно какое-то чудище с храпом, разевая необъятную пасть, устремилось прямо к пирсу. Надвинулась темнота — непроницаемый купол силовой защиты прикрыл все три здания биолаборатории, впрочем, как и все остальные здания поселка. Теперь за происходящим можно было наблюдать только на немногочисленных экранах, большей частью — инфракрасных, поэтому Варвара не сразу поняла, что происходит.

Издалека это напоминало смерч, готовый вот-вот обрушиться на третий островок; он рождался на нижней оконечности тягостно провисшей тучи, далее упирался в море монолитной колонной, и только в самом низу его окружал какой-то темный вал.

— Рассредотачивай!.. — крикнул Ага, но Гюрг и без него что-то переключал, заслонив собой пультовую доску, и Варвара вдруг почувствовала какую-то яростную вспышку досады оттого, что она ничегошеньки не понимала и не могла помочь.

— Рассредоточенье максимальное… — пробормотал Гюрг. — Да ведь не унимается… Бьет в центр… Фиксировать до мельчайших подробностей!

Замечание было излишним: фиксаторы работали автоматически, снимая изображение каждого из сорока квадратов, условно разграничивших все побережье.

— Двинулась, — с восторженным изумлением прошептал Норд, — силища-то какая!

И только тут девушка поняла, что это — она, которая двинулась. Это была колонна воды. Стремительно рушащийся столб. Вертикально падающая струя — вероятно, не менее двадцати метров в диаметре. И нигде ничего похожего никогда не наблюдалось.

Впрочем, как и многое, происходившее на Степаниде.

Кто-то включил звуковой датчик, и тесное помещение заполнилось немолчным грохотом воды, набирающей невероятную мощь за добрых полторы тысячи метров своего падения. Удар, несомненно, был нацелен на красную стрелу, в действительности отнюдь не угрожавшую островку и всему тому, что под ним, вероятно, скрывалось, но вот послушные приказу форафилы разбежались кто куда на несколько сотен метров, а яростный водопад продолжал сверлить морскую поверхность, словно пытаясь достигнуть дна. Тугой водяной вал кипел вокруг основания этого водопада, и концентрические волны, разбегаясь во все стороны, уже достигали побережья и захлестывали пирс, выбивая из-под него лодки, садки для скатов и прочее лабораторное имущество.

— И прямехонько… — констатировал Ага. — Да, точненько на нас.

Водяной столб двигался. Это было непредставимо, это тем более было необъяснимо, но ревущий водопад надвигался по безукоризненной, неумолимой прямой точно на корпус биолаборатории. И похоже, набирал скорость.

— Мощностей на защите хватит? — подал голос с метеовышки невозмутимый Эрбо.

— Проверим, — коротко ответил командор.

— А все-таки глянем-ка на поселок, — буркнул Ага, начавший проявлять нервозность. На его экране поплыли улочки, очерченные рядами полукруглых белых шатров, — можно было подумать, что это громадные грибы дождевики. Каждое здание имело индивидуальную защиту, но вот деревья и кусты, ничем не прикрытые, выглядели как-то особенно беззащитно и обреченно.

— Надо ж было по стенам протянуть кабель, уникальное сооружение… — поморщился Гюрг. — Археологи потом заедят…

Монолитная громада стен не выглядела уязвимо, но ведь возраст… Созданные для защиты, они сами теперь в ней нуждались.

— Приготовиться! — негромко предупредил Гюрг и впервые оглянулся на Варвару. Было какое-то мгновение — и она поняла это, — когда он хотел, как вчера в трапезной, положить свою руку ей на запястье, но удержался, и она была благодарна ему за его сдержанность и еще за то, что каждый его поступок она понимала, словно он предупреждал ее на каком-то им одним ведомом языке. Грязно-бурый водопад, в котором уже отчетливо можно было различить стремительное движение струй, свивавшихся в тугой жгут, неумолимо надвигался; но она совершенно не думала об опасности, в конце концов, риск был одинаков для всех, а главное — у нее продолжали звучать несказанные слова, родившиеся у них одновременно: если все-таки это конец, то будет еще доля секунды, чтобы прижаться плечом к плечу. И — вместе…

А потом разом полетели экраны дальних обзоров — полыхнули черным пламенем; круговая панорама поселка погорела во вторую очередь, и только прямой экран, на котором росла бешено мчащаяся сверху вниз вода, был неуязвим. Уже в кольцевом вале закрутились поднятые со дна камни, полетели над водой вышвырнутые ошметки водорослей, а тут и пирс подвернулся, брызнули во все стороны куски бетона и арматуры; впереди всего понесся на гребне вала перевернутый катер и со скрежетом взмыл вверх по стенке ангара, и это был последний звук, а затем наступила жаркая тишина, и нечем стало дышать в неестественно уплотнившемся воздухе, запахло паленым — вроде бы от экрана, а на нем уже ничего не было видно, одна лиловая текучая мразь, и казалось, что льется она прямо здесь, стекая на пол и наполняя рубку удушливой вонью; и выключилось абсолютно все — темнота, и Варвара стояла спокойно и ждала, когда же это кончится, потому что до самого страшного не дошло — иначе Гюрг был бы рядом с нею.

И все кончилось.

Не то чтобы посветлело или что-нибудь включилось, а просто стало возможно дышать.

— Ну что, Барб? — спросил Гюрг откуда-то издалека.

— Над нами вроде чисто. — Она сама порадовалась, что голос ее звучит так обыденно, по-деловому.

Так, была маленькая заварушка, но сейчас можно работать дальше.

— Панораму, Ага! Заснули, альбатросы?

Кажется, прозвище привилось. В темноте засуетились, защелкали, заскрипели, и вот уже на вогнутом экране поплыло изображение изуродованных улиц. Купола-дождевики стояли неповрежденные, но между ними был прорублен овраг, края которого продолжали змеиться трещинами и осыпаться; Варвара едва не ахнула вслух, когда увидела вывороченный Майский Дуб и разбросанный на довольно большое расстояние кустарник — кое-где он лежал даже на белых шаровых подушках силовой защиты. Когда ее выключат — это все обрушится на крыши.

Амбарная площадь пострадала меньше; собственно говоря, там и громить было нечего, кибы успели затащить все валявшееся добро в колодцы и закрыть шапочками защитного поля; только плиты, уложенные десятки тысяч лет назад, не выдержали и теперь торчали углами; в промоине между ними стремительно неслась назад, к морю, чудовищно грязная вода. Из стены было выворочено несколько камней, и девушка с облегчением прикинула, что шалаш Тогенбурга должен находиться правее на добрых сотню метров, недалеко от ворот, и, следовательно, когда наружу, на обступивший Пресепторию кустарник летели выбитые из стены глыбы, несчастный козел должен был уцелеть.

Командор облегченно вздохнул и выключил защитное поле.

— Начнем считать раны, — сказал он.. — Ага, сколько человек, кроме нас, в поселке?

— Одиннадцать, включая экипаж нашего корабля.

— Чтоб завтра ни единого не было. А сейчас предупреди их, чтобы не лазали в канаву, даже если увидят там какое-нибудь добро…

— Тут на пляже такого понакидало! — подал голос Кит. — Кликнуть кибов, что ли?

— Кликни, кликни. Это как раз их дело. Люди пусть пока метров на пятьдесят к воде не приближаются. Оповести всех, Ага, и построже.

Он распахнул дверцу и, задохнувшись густым воздухом, в котором висели еще не осевшие брызги, фыркнул. Потом вскинул руки и уперся в дверную раму, блаженно поводя плечами, словно скинув с них всю тяжесть обрушившейся воды. Варвара, осмелев, присела и пролезла под его рукой, выбираясь на крышу.

— Самовольство на полубаке? — удивленно и насмешливо констатировал командор. — Я с мониторов никого не снимал. .

Варвара мгновенно вспыхнула, словно ее, как котенка, поймали за шиворот. Она повернулась, чтобы занять свое место у экрана, и над дальним Ящеричным хребтом увидела удаляющуюся тучу. Смутная тревога поднялась и не давала успокоиться.

— Сейчас самое время Водяному повторить свой трюк, — говорил Гюрг встревоженно, — так что следить за морем, но до появления новых феноменов съемки прекратить. Форафилами пожертвуем, пусть эта партия разбежится до минимальной плотности — скажем, единица на кубокилометр. Зонд поднять до… Барб, что случилось?

Он шагнул на крышу и стал рядом, оборачиваясь и отыскивая причину Варвариного внимания.

— Километров шестьдесят, — сказал он, оценивая расстояние до тучи. — Запас влаги не бесконечен, над горами он иссякнет.

— Там Сусанин, — хрипло проговорила девушка.

— Ну так что же? По сигналу тревоги они должны были задрейфовать и прикрыться, а отбой был предназначен только для поселка. Так что они там пересидят дождичек под крышей…

— Что-то не так, — она упрямо замотала головой. — Что-то…

Гюрг мгновенно оценил ситуацию.

— Сусанин, Сусанин! Колонна, кто-нибудь, ответьте! — Он кричал в маленькую плошку персонального фона, а там, внутри рубки, уже слышался характерный свист — кто-то настраивал мощную стационарную рацию, которая при желании могла бы выйти даже на Большую Землю.

— Связи нет, — встревоженно проговорил Ага. Варвара с какой-то благодарностью почувствовала, что ее ощущение тревоги разом было воспринято всеми, без сомнения или недоверия. Гюрг нырнул обратно в рубку.

— Космодром, космодром! — вызывал он. — Когда была связь с колонной?

— В одиннадцать ноль-три, — послышалось сквозь треск и шакалий вой помех, — сразу после начала движения.

— Пробивайте связь, мы вылетаем. Эрбо, Кит, остаетесь на контроле побережья, если что — включить защиту и не снимать до моего возвращения. Остальные — за мной!

Они мчались к вертолетной площадке, и Варвара беззвучно молила все небесные и подземные силы, чтобы ей не споткнуться, не отстать, чтобы примчаться к машине вместе со всеми, — и ноги отталкивались от земли легко и упруго, и она слышала этот звук — «топ-топ-топ», совсем как вчера, в тумане, когда Петрушка разбегался перед своими немыслимыми прыжками; и вот сейчас она чувствовала себя такой же легкой, сильной, что только подпрыгни — и у нее получится все не хуже, чем у Ригведаса. Вот те на, всего несколько дней рядом со стратегами, и все по плечу. Всемогуществом, оказывается, можно заразиться. Ну, это кстати, сейчас оно понадобится в полной мере.

Маленький нелепый вертолет с двухэтажной кабинкой умудрился вместить всех. Когда он, закладывая крутой вираж, лег на левый борт, Варвара снова увидала тучу. На таком расстоянии водяного столба видно не было, но след его тянулся понизу, прочерченный по заросшим кустарником предгорьям Ящеричного хребта, словно процарапанный огромным когтем. Вертолет шел точно по следу, не рыская и не меняя высоты. Туча была теперь прямо по курсу, и видеть ее можно было только в лобовом колпаке, а его прочно заняли Хай и Ага.

Все молчали, и в этом напряженном ожидании уследить за временем было совершенно невозможно. Вертолет шел гораздо быстрее обычной полевой машины, и пробитую плазменными путеукладчиками дорогу они не пересекли ни разу, так что девушке оставалось только гадать, насколько они удалились от побережья. Она тихонечко вытянула руку и глянула на часы: всего-навсего четверть второго. Сколько же могли пройти за это время тяжелые, неповоротливые грузовики? Ящеричный хребет они перевалили — это ясно: вон он, позади; дальше дорогу она помнила смутно, но что оставалось не меньше трех перевалов — это точно.

За стеклом иллюминатора заклубился желтоватый туман. Похоже, что вошли в шлейф быстро мчащейся тучи.

Внезапно над головой со скрипом съехала в сторону створка люка, тревожные глаза Норда под горестными — вразлет — бровями осмотрели всех, кто находился в нижней кабине. Так ничего и не сообщив, Норд исчез, но спустя полминуты в люк просунулась рука с двумя санитарными сумками. Первая сумка полетела в Шэда, вторая шлепнулась на колени Варваре. Вот так, без лишних слов ясно, что от тебя требуется.

Шэд вдел руки в прорези, так что сумка по-кенгуриному пристроилась к его животу; Хай застегнул ему пряжку на спине. Варвара, поглядев, сделала то же, только пряжку застегнула сама. Снова стала ждать. Туман пошел клочьями, стало вдруг ясно, что это не туман, а дым, и багряно-лиловые заросли горного кустарника стали казаться языками пламени — наверное, от запаха гари. «Без паники, — сказала себе Варвара, — паниковать будем только по команде». Из верхнего люка снова высунулась рука и веером высыпала твердые карточки — снимок дороги, на которой четко просматривалась колонна машин. Теперь Варвара узнала место: этот перевал назывался Слюдяным, и грузовики взбирались по серпантину, когда грохочущий водяной тесак вспорол слоистый склон и в двух местах перерезал дорогу.

Вертолет лег на правый борт, чуть не царапая осыпь, вильнул над серпантином, пересчитывая машины, и завис над провалом, куда, оскальзываясь на размытом склоне, пытались спуститься кое-как связавшиеся тройки и пятерки людей.

Из провала валил тяжелый дым: горело мокрое.

Тугие струи, разгоняемые вертолетным винтом, смахнули со склона остатки срезанного кустарника вместе с жидкой грязью, дым пугливо шарахнулся в сторону, и тогда стало видно, что метрах в пятнадцати ниже дороги между двумя глыбами застряла тупая кабина, отчаянно разбросав в стороны крепежные лапы, так что стала похожа на полосатого черно-оранжевого паука, пытающегося влезть по отвесному склону. Еще ниже горел коробчатый кузов — видно, при ударе об уступ грузовик переломился пополам, а может быть, в последний момент водитель успел нажать рычаг отцепления, чтобы облегчить кабину. Но тогда, выходит, он — внизу…

Что-то разноцветное усеивало круто уходящие вниз осыпи, особенно много этого поблескивающего конфетти задержалось в разлапистых редких кустах, каким-то чудом прижившихся на каждом карнизике, в каждой выбоинке. Эта игрушечная пестрота показалась Варваре знакомой — ну точно, это же сотовые контейнеры, в которых последовательность емкостей задавалась цветом. Они весьма живописно смотрелись на стеллажах биолаборатории и, увы, содержали весьма горючие препараты.

Горели труды полутора лет…

Из верхнего люка почти бесшумно выскользнул Гюрг, и Варвара успела заметить, что от его пояса тянется наверх полупрозрачный канатик.

— Лех держит связь и машину, — отрывисто проговорил он, — здесь — Барб и Ага, будете принимать… Внизу предположительно трое.

Он продел левую руку в страховочную петлю и, отщелкнув ногой нижний люк, как-то очень обыденно, словно в дверь вышел, ухнул в пустоту. Канатик заскользил за ним. Варвара поежилась — по правде сказать, пустоты и высоты она боялась, не то что глубины в воде. «Прекратить самостоятельные спуски! — донесся снизу командорский голос. — Расчистить площадку для вертолета между третьей и четвертой машинами!»

Еще пятеро разведчиков, торопливо застегивая массивные пояса, последовали за командором. Что ж они без масок и спецкостюмов, дым же внизу? Плохо им будет… Девушка встала на колени и, упершись в комингс, выглянула наружу: двое в кремовых костюмах уже стояли на крыше кабины, еще двое копошились где-то под нею. Плотный дым снова закрыл кузов грузовика, и еще двоих, ушедших на самое дно провала, совсем не было видно.

— Приготовимся, — так же лаконично, как и командор, распорядился Ага.

Он уже откинул узенькую коечку и теперь выдирал из стенных гнезд какие-то баллончики, сноровисто насаживая на них скошенные раструбы распылителей. Из верхнего люка свесилась голова Леха — носом книзу, и Варвара невольно подумала, что вот так, «вверх ногами», выражение лица очень трудно определяется.

— Гюрг сказал, что шести хватит! — крикнул он и швырнул в Агу толстенькую розовую бомбочку с красным клювом.

Ага перехватил ее и, почти не глядя, отправил в люк, чуть не задев отшатнувшуюся девушку. И еще одну, и еще — все заказанные шесть.

— А что, если мимо?.. — робко заметила Варвара.

— Самонаводящиеся.

У бомбочек развернулись небольшие стабилизаторы, что-то закрутилось, тоненько запело, они стали похожи на поросят, висящих пятачками вниз и отчаянно крутящих хвостиками. Несколько секунд они держались стайкой, а потом, наращивая скорость, пошли прямо в центр дымового облака. Но не дошли — оттуда проклюнулись голубовато-лиловые язычки лопающихся прямо в воздухе контейнеров. Горел спирт, а точнее, заспиртованные препараты, а потом уже рвануло по-настоящему, так что кабина, застрявшая выше, подпрыгнула и начала тихонько соскальзывать с уступа, намереваясь кануть в сгустившийся дым. Это ей удалось только наполовину, видно, спасатели успели закрепить ее с помощью канатов, уже протянутых сверху, с дороги; она закачалась, как опутанное паутиной насекомое, вместе с фигурками в блестящих, не тронутых гарью и копотью костюмах, прилепившихся к ней.

— Можно было бы поднять ее нашим вертолетом… — заикнулась было Варвара, но Ага только фыркнул и пробормотал что-то очень древнее о микроскопе и забивании гвоздей — девушка ткнулась носом в свою сумку и твердо решила больше голоса не подавать.

Как и все биологи, она прошла фельдшерскую подготовку и содержимое сумки знала наизусть, чтобы любую нужную вещь можно было достать в темноте на ощупь. Но применять свое умение ей предстояло впервые, и странное дело — это ее нисколько не волновало. Снизу раздалось многоголосое шипение, видимо, начали действовать противопожарные баллоны, и что-то почти беззвучно лопалось, отчего теплые волны упруго подбрасывали вертолет, и Варвара не заметила, что один из канатиков быстро скользит вверх. Из нижнего люка вдруг высунулась рука в перчатке, похлопала по комингсу и резкий голос произнес:

— Первый!

Ага бросился ничком на пол, свесился наружу и рывком поднял в кабину неподвижное тело. Это был один из космолетчиков, и Варваре стало нестерпимо стыдно за мгновенное чувство облегчения — не свой… Все свои. А кому больнее, тот… своее, что ли. Ага кивнул Варваре, она поняла и взялась за ноги, вдвоем они уложили своего первого пациента на коечку, и Ага привычным движением прежде всего пристегнул крепежные ремни, на всякий случай. Всмотрелся в неподвижное, словно спящее, лицо и уже намеревался приступить к какой-то процедуре, но из нижнего люка, легко подтянувшись, явился Норд, останавливающим жестом поднял руку в перчатке:

— Гюрг велел оставить как есть, похоже на переломы ребер с обеих сторон, так что командор всадил ему целую канистру анабиотика. До новой площадки продержится, а здесь, в полевых условиях, можно что-нибудь и напороть…

— Как остальные два? — быстро спросил Ага, и Варваре почудилось, что вместо «как» прозвучало «кто».

— Одного уже подымают, а другой… другой на дне. Гюрг сам полез.

Сумка с медикаментами у Шэда, а анабиотик лошадиными порциями вкатывает Гюрг. Диагноз устанавливает тоже Гюрг. И в провал, грохочущий непрекращающимися взрывами, лезет он же. А она должна стоять над этим совсем незнакомым ей человеком и ничего не делать, потому что так велел тоже Гюрг.

Она присела на корточки возле койки и попыталась прислушаться к тому, что происходило с этим человеком. Но ничего для нее не прояснилось, человек был туго спеленут искусственным оцепенением, когда ради того, чтобы задавить боль, гасят все остальное в организме, где только сердце едва уловимо мерцает. Она взяла руку, попыталась нащупать пульс — с непривычки ей это не удалось, и вдруг накатил панический страх: сердце не бьется!

Варвара заставила себя прикрыть глаза, сжаться в комочек и придушить эту панику. В отряде стратегической разведки только и не хватало истерички! Все хорошо, пульс сейчас отыщется…

И он отыскался, слабый, естественно, но не внушающий опасения. Как ее учили в таких случаях, она достала из сумки три ампулы кардостимина разной степени, на всякий случай считая бугорки на донышке, — необходимая мера для тех, кто применял препараты скорой помощи в темноте или вслепую, — и приклеила их на правое плечо своего пациента. Теперь если что, не надо будет тратить даже секунды на розыски лекарства. Она уже приготовилась сидеть так на полу и ждать этого «если что», как в днище ударили и кто-то крикнул:

— Второй!

Из люка стали вырастать руки. Вернее, то, что было когда-то руками, а сейчас напоминало две обугленные ветки, с которых свисали ошметки чего-то красного и пузырящегося. Затем медленно показалось лицо, совсем знакомое лицо, которое Варваре не хотелось узнавать, потому что оно было не изжелта-смуглым, как всегда, а белым и тоже каким-то остановившимся. Глаза Сусанина были прищурены больше чем обычно — сейчас за все время подрагивающими ресницами видны были только донельзя расширенные болью замершие зрачки. Варвару он как будто и не узнал. Высунулся из люка наполовину — кто-то подталкивал снизу — и рухнул лицом в пол, продолжая поднимать над головой руки, чтобы их ничего не коснулось. Варвара метнулась к нему, вцепилась в воротник, рывком приподняла, крикнула спешащему на помощь Аге:

— Руки, руки держите!

Ага сообразил, плюхнулся на пол и обхватил Сусанина сзади, поддерживая руки, обожженные до локтя. Голова Сусанина запрокинулась и легла ему на плечо.

— Хорошо, — шептала Варвара, — все будет хорошо…

Она никогда не говорила таких слов — ни людям, ни зверью; это были не ее слова и не ее тон. Но сейчас нужно было так, и она не смогла бы сказать, откуда она знает, а как именно нужно. Она выхватила из-за пояса свой неразлучный нож, откромсала обгоревшие рукава и, безошибочно найдя баллончик с регенопластиком, принялась осторожно напылять на изуродованные, кровоточащие руки спасительную пенистую пленочку. Мимо нее кто-то проскакивал снизу вверх, качался и уходил из-под ног вибрирующий пол, потом явился Гюрг, неизвестно откуда, присел рядышком на корточки, осторожно похлопал Сусанина по щеке; тот резко открыл глаза, словно только и ждал этого пробуждения.

— Точно — трое?.. — спросил командор, пытливо и цепко приглядываясь не к губам, а к глазам, точно оценивая, а можно ли будет верить ответу.

— Трое.

Гюрг исчез наверху.

Мотор взвыл, пол наклонился. Варвара, продолжая методично обрабатывать сантиметр за сантиметром то, что недавно было человеческой кожей, на миг замерла и вопросительно глянула на Агу. Тот, кося глазом на Сусанина, снова прикорнувшего у него на плече, тихонечко покачал головой. Вертолет шел полукругом над опадающей шапкой дыма, нацеливаясь на расчищенный между машинами участок шоссе. Краем глаза Варвара заметила две светло поблескивающие фигурки, зависшие на переплетении тросов, спущенных вниз от грузовиков. Движения их были неторопливы и экономны, как всегда бывает у мастеров своего дела.

Она закончила с одной рукой и принялась за другую, так же уверенно и безукоризненно, словно делала это не впервые в жизни. Правда, и регенопластик был не совсем такой, как на тренировочных занятиях, а эластичнее, послушнее. Он не распылялся попусту, а, казалось, притягивался обожженной кожей и ложился на нее ровно и бережно. Впрочем, это Варвару не удивляло: здесь, в Голубом отряде, все было лучшее — и вертолеты, и медикаменты, и сами люди. И она тоже стала другой, даже без особых усилий со своей стороны. Зарядилась от окружающих. Индуцированное всемогущество, так сказать. Раньше она все время мучилась какими-то сомнениями, собственной неуместностью, неприспособленностью. Теперь она была на своем месте, вернее, на одной двенадцатой части того места, которое занимала под всеми солнцами Вселенной стратегическая разведка. И отдать ей должное, это место было достаточно высоким. К такому, выходит, привыкаешь очень быстро.

О том, что машина села, можно было догадаться только по затихнувшему гулу мотора. Это, собственно, Варвару тоже не касалось — она делала свое дело, сосредоточившись на нем целиком. В регенопластик входила целая гамма легких анабиотиков, так что Сусанин уже просто спал и, вероятно, видел вполне счастливый сон. Аге вряд ли было удобно так долго поддерживать сзади его руки, держа их за локти, но пока был нанесен только тоненький слой, которому предстояло превратиться в кожу, а теперь еще надо было покрыть все это толстой пенной защитой, упругой и неуязвимой для всего на свете, кроме одного специального растворителя. Варвара взялась за новые баллончики, приноравливаясь работать сразу двумя руками, но тут же почувствовала, что за спиной стоит Гюрг. Не прекращая работы, она полуобернулась к нему и тихонечко подала знак — одними ресницами: «У меня все в порядке».

У них это очень здорово получалось — разговаривать ресницами.

— Нет, — негромко возразил Гюрг, — так неудобно. Сейчас… Он достал из верхней кабины узенькие носилки и закрепил их, уперев концами в стенки. Потом они с Агой бережно водрузили на них Сусанина лицом вниз, так что голые руки его свешивались с обеих сторон. Варвара присела под носилками — да, так было много удобнее. Распылители посвистывали дуэтом, наращивая толстый слой упругой пенозащиты. Все было правильно.

— Через неделю заживет, — облегченно вздохнул Ага, поднимаясь и растирая затекшие ноги.

— Если чесаться не будет, — Гюрг был хмур. — Ты останешься, а вы, Барб, вместе с Шэдом переправите раненых на новую площадку. Встречный вертолет оттуда уже вылетел.

— А туча? — вспомнила Варвара.

— Ушла на северо-восток. На карте материка этот район значится как «Амбы».

Варвара смутно припомнила снимки, сделанные с воздуха, — словно расчерченные по линейке столпообразные плато, разделенные глубочайшими каньонами. А геологи-то ломали головы, каким образом Степанида оказалась разрисованной в клеточку, — феномен, доселе нигде не встретившийся. Достаточно было поэкспериментировать с такими вот тучами, а потом за несколько тысячелетий выветривание и сезонные дожди окончательно обособят каждый участок, превратив его в конан-дойлевский «затерянный мир». Вот куда бы добраться, там, наверное, зверье уникальное…

— Я пошел, — Ага выпрыгнул из люка, освобождая место Шэду. Шэд, значит, здесь. Никому внизу он больше не нужен…

— А… третий? — не удержалась она.

— Мы его поднимем. Потом.

— Кто?..

— Штурман-механик.

И правда, ведь с Сусаниным обычно ездили летчики!

— Разбился?

Впервые на лице Гюрга проступило что-то вроде растерянности:

— Возможно, нет… Но внизу оказалась одна тварь. В общем, его задушили. Да, чуть не забыл!

Он полез за пазуху и вытащил несколько длинных перьев нежного апельсинового цвета. Издалека их можно было бы принять за убор райской птицы, но Варвара сразу заметила, что золотящаяся волнистая бахрома свисает только с одной стороны от основания — на Большой Земле такого не встречалось.

И в то же время смутное воспоминание заставляло ее торопливо перебирать в памяти недавнее прошлое. Утренний туман над непроходимыми зарослями «черной стороны» и сказочные радужные создания, взмывающие над кустарником с легкостью птиц.

— Перистый удав! — воскликнула она. — Но до сих пор его встречали только там, за Барьерным хребтом.

— Я его вам достану, — торопливо пообещал Гюрг. — То есть то, что от него осталось. А сейчас — пора.

Он наклонил голову и поглядел на ее руки — словно дотронулся. «Сейчас он скажет: и возвращайтесь быстрее!» — внезапно пронеслось у нее в голове. Сусанин всхрапнул, попытался перевернуться на бок — Варвара ойкнула, выронила баллончик и, крепко обхватив его плечи, прижала к поручням. Вернуться скорее — это ведь значит оставить их всех там, на новой. Их всех, которые до самого недавнего времени были «МЫ все». И оставить именно тогда, когда они в беде.

Она беспомощно оглянулась на Гюрга.

— Вы можете задержаться там столько, сколько вам будет нужно, — мягко проговорил он.

Створка люка захлопнулась за ним, Варвара наклонилась и принялась шарить под скамейкой, отыскивая закатившийся баллончик. Вертолет свечой взмыл вверх, и левая рука Сусанина качнулась, оставив на щеке девушки липкую пенистую кляксу.

— Ух, как заложил, др-раконий потрох, — сорвалось у Шэда. — Простите. А растворителя у меня нет, так что прилетите на Новую чумазой,

— Перебьюсь.

— Вы-то что дергаетесь? Эксперимент на нашей совести.

— А я — не с вами?

Шэд смутился. Варвара машинально терла щеку, и внутри нее что-то опускалось. «Можете задержаться там…»

— Скажите, Шэд, а на кой лях я вам вообще нужна?

— Ну, Варенька…

— Без «ну» и без «Варенька». Не терплю. Отвечайте, как есть.

— Ну, а уж коли «как есть», то сами видели — ситуации у нас, как говаривали в старину, сплошь и рядом «не штатные». Тут нужна одновременная оценка с самых различных позиций. А у нас разброса почти нет, сами видите, какие мы одинаковые. Посему не раз уже приходили к выводу, что не худо бы заполучить в отряд женщину и ребенка. Для полноты спектра, так сказать, экспертных оценок. И тут — вы… То и другое в одном лице. Только…

— Что — только? — спросила Варвара, чтобы уничтожить даже следы сомнения.

— Только одно и другое — не в равных степенях… Смотрите, встречный!

Базовый вертолет, захлебываясь оборотами винта, проходил метрах в ста. «Борт стратегов, борт стратегов, медицинская помощь не требуется?» — тихонечко заверещала пуговка среднедистанционного фона, пришпиленная к лацкану Шэда.

— Спасибо, справились. Новая к нашему приему готова?

Пуговка несколько секунд оскорбленно молчала, потом, уже затихая, донесся голос, в котором Варвара наконец-то узнала Параскива: «Новая-то готова…»

Шэд безнадежно махнул рукой. Всегда так: издалека кажется, что можно было действовать и оперативнее, и результативнее.

— Минут через семь-восемь сядем, — предупредил он. Варвара машинально подняла руку, чтобы стряхнуть с себя копоть, и остановилась: комбинезон был испещрен бурыми прочерками, словно она попала под ржавый дождь. Вот как. «Грязь к нашему не пристает…» А это была не грязь — кровь.

— Возьмите-ка, — проговорил Шэд, отцепляя пуговку фона и пришлепывая ее на лацкан Варваре. — Работает от теплоты дыхания.

От его движения бурые шелушинки вместе с чешуйками сажи посыпались на пол. Кремовая похрустывающая поверхность куртки засияла девственной чистотой.

— Дайте-ка… — Он по-хозяйски взял девушку за плечо, повернул к себе и бесцеремонно принялся счищать все остальное.

Сусанин спал беспокойно, подпрыгивая, точно его жалили, и продавливая гамак поджарым задом. Киб, качавший его, все время сбивался с ритма. Варвара вылезала из шезлонга, подбегала, бесшумно переступая босыми ногами, поправляла свешивающиеся руки, окутанные облаком пены. Увязая каблуками в мелколистной горной травке, подбиралась Кони, заглядывала осторожненько, чтобы не разбудить, и, конечно, будила — у Сусанина на нее был особый нюх. Тогда начинались препирательства, начальник биосектора жаждал вступить в свои права на новой территории, а Кони увещевала его совсем по-старушечьи, со всеми немыслимыми для нее «ладушками» и «сон — лучшее лекарство».

Сон ему действительно был необходим: кроме ожогов, Сусанин основательно отравился, наглотавшись дыма со всем букетом испарений из горящего кузова. С химическими воздействиями справиться было легко, но среди горевшего были и биоактивные препараты, так что Сусанина скрутил целый клубок разномастных аллергий.

Пилоту-механику, отлеживающемуся в палате со множественными переломами и не склонному к гамакам, досталось от пожара меньше, но тоже хватило. За больными неусыпно следили не меньше дюжины врачей — к счастью, дистанционно, — два киба и медбрат Дориан. Каким образом среди участников экспедиции обнаружилось столько людей с медицинскими дипломами, оставалось только гадать. И уже совсем непонятно, на каких правах тут существовала Варвара. Она просто осталась и все. Кормила, помогала при перевязках. Она знала, что, когда смывают защитное покрытие, начинается боль — словно прорывается все, накопившееся за целые сутки. А снимать надо, потому что сквозь тончайшую пленочку регенопластика проникнуть внутрь не может ничто, но вот наружу постоянно выбрасываются частицы отмершей клетчатки, прикрытая напылением грязь и вообще все постороннее. Все это надо было ежедневно удалять, и проще простого было бы на это время давать общий наркоз, но к любому виду искусственного сна у Сусанина возникла непоколебимая ненависть. Он предпочитал мучиться, но не спать. Когда грузная, но легкая на руку Манук Серазиан (как только теперь выяснилось — старший ординатор базового госпиталя) начинала неприятную процедуру, Сусанин покрывался гнедым крапом — аллергия на нервной почве — и замолкал. Едва Манук удалялась, он отыскивал глазами Варвару и принимался ругаться.

Варвара, скинувшая свое форменное кремовое великолепие и облачившаяся в белый халатик, сидела с ногами в шезлонге и плела травяной поясок. Каждый залп брани обычно начинался в сослагательно-безличной форме:

— Силы небесные, ну чтоб отсюда унесло всех этих милосердных и сочувствующих!

Он устремлял свои рысьи глазки в просвет между деревьями, к которым был привешен гамак, отыскивая по-осеннему бледное, но еще теплое небо. Здесь, в долине, вообще было теплее, чем на побережье. «Совсем другие у него глаза, когда он не щурится, — меланхолично думала Варвара. — А ведь пожалуй, совершенно такие же, как у меня. Никогда не замечала».

Сусанинские экзерсисы уплывали стороной, не задевая ее.

— Медиков развели, доброхотов больничных — до Луны цепочкой не перевешаешь… На космодроме кто? Кто с телятами?

— Половина наших людей там, да еще стратеги. Они не то что с телятами, они… они с сиренами морскими управятся.

Но это невинное воспоминание привело Сусанина в бешенство:

— Купили тебя на дежурную байку! Как дурочку… «Кончайте лазать в аварийный люк, выносите даму через центральный шлюз!»

Варвара вспыхнула впервые за все эти дни. Но Сусанин уже переключился на другое:

— Осел я, осел! Засадить всех летяг в первую машину — это ж надо было соображать!

— Надо было по тревоге остановиться и прикрыться защитным полем, — наставительно заметила Варвара, только чтобы хоть что-нибудь ответить, и это окончательно взбесило Сусанина.

— А вы ее объявили, эту тревогу? У меня рация на приеме без передыха, и от вас — ни черта всю дорогу!

— Как — ничего?.. — осторожно переспросила девушка. — Тревогу приняли и здесь, и на космодроме.

— Ни одна машина ни черта не слышала. Что мы, оглохли? Ну, тучу заметили, поздно, правда, но на кой ляд нам в тучи всматриваться? Полем прикрылись, но поле-то машину бережет, а не дорогу! У нас под носом как резануло — грунт из-под колес вон, машина как белое облачко парит, вся в защите, как в пене, я кричу: «Выбрасывайся!» — а куда выбросишься, если защита и дверцы заблокированы? Консервная банка…

Он перевел дыхание и некоторое время бормотал себе под нос что-то уж совсем непроизносимое.

— Но ведь кто-то выпрыгнул? — осторожно спросила Варвара.

— Снял поле, вот и выпрыгнули. Двое. Трое остались. Штурман в рычаги вцепился, все пытался крепежными лапами кабину удержать, когда я кузов отстегнул… А Конрой…

Опять последовало полутораминутное бормотание под нос.

— С Конроем вы не виноваты, — тихонько заметила девушка.

— А вот об этом только мне судить! — снова взорвался Сусанин. — И катилась бы ты со своими утешениями… Нечего тут мне сопли утирать! Начальник колонны за все в ответе, даже если бы это было и не с моей машиной. А уж то, что я его снизу вытянуть не сумел…

— Да не мучайтесь этим, Евгений, если бы вы его и вытащили, все равно было бы поздно… На дне провала обитал перистый удав. Затаился, как будто ждал…

— Врешь!..

— Да спросите хоть у Кони. Просто вереница жутких совпадений, предугадать которые было невозможно…

— Слушай, Варька, я тебя не узнаю! Мать-примирительница. И всех по головке — утеньки мои, невиноватенькие! Тьфу! Кто это видел в дыму перистого удава? Это ж только в страшном сне может присниться! В темную сентябрьскую ночь!

— Я видела перистого удава, — кротко заметила Варвара. — На той стороне, за Оловянными воротами. И все видели…

— Вот именно, за воротами. Какая нечистая сила могла перенести его сюда?

Варвара пожала плечами и не ответила. Она понимала, что Сусанин отчаянно борется с зудом, неминучим при форсированной регенерации кожи, и эта несмолкаемая брань позволяет ему отвлечься от своих ощущений. Но ведь и она смертельно устала — все последнее время ее жизнь протекала в катастрофическом многолюдье и неумолчных разговорах. Подумать некогда, не говоря уж о том, чтобы дать волю своему ведьмовскому чутью.

— Мне командор перья со дна провала достал. Гада тоже обещался выудить. Останки.

— Хм, командор…

Опять нечленораздельное бормотание. А что — командор! Ее командор. Вот так, пусть примирится. Тем более что сейчас он не меньше Сусанина грызет себя за все случившееся. Хотя где гнездилась причина бешеного гнева Водяного, представить просто невозможно. И потом — вся эта цепочка, на конце которой — золотое перистое чудовище, притаившееся в осенней листве… в осенней…

Осенняя, отмирающая, угасающая… Цепочка ассоциаций заплясала, как змейка на экране осциллографа, свилась в клубочек, старательно пряча смысл.

Угасание защитного барьера, вот что.

— Евгений Иланович, я на минутку…

— Давай, давай!

Она бросилась в тренажный зал, где ночевала на жесткой массажной лежанке, схватила свою куртку, поднесла к губам шоколадную кнопочку фона.

— Командора, — выдохнула она.

Кнопочка дохнула сложным шумовым переплетением свиста, шороха, неразличимых голосов. Потом все разом смолкло: десять из одиннадцати датчиков отключились.

— Вы, Барб?-спросил незнакомый голос.

Будь он ближе, теплее, она, наверное, смешалась бы — в первый раз говорила по СВОЕМУ фону со СВОИМ командором. Но голос был искажен, и за ним она не увидела нечаянно подрагивающей щеки, к которой так хочется приложить ладонь.

— Появились некоторые соображения, — доложила она с излишней сухостью. — Есть основания полагать, что пси-барьер, проходящий по меридиональному хребту между Золотыми и Оловянными воротами, понизил свой порог. Перистые удавы на этой стороне не водились, Сусанин это подтверждает.

Она сделала паузу, как бы проверяя собственные слова. Так бывает: скажешь вслух и произнесенное выявляет ошибки того, что в уме казалось безукоризненно логичным.

— Что же из этого следует? — так же сухо заполнил паузу голос Гюрга.

— А то, что туча с этим водяным тараном может не иметь ни малейшего отношения к вашему эксперименту. Пси-барьер перестал удерживать тех, кто наиболее приспособлен к миграциям, и была сделана попытка поставить перед ними дополнительную преграду. Это случилось ПОСЛЕ форафил, но не ВСЛЕДСТВИЕ.

— Следовательно, это может повториться?

— Не исключено, так что за тучами теперь придется приглядывать.

— У вас все?

— Все. Отбой связи.

— Минутку, Барб! Когда вас ждать?..

— Не знаю.

Она опустила пуговку и прижала ее к холодному пластику лежанки. В комнате воцарилась ломкая тишина. Подними опять этот крошечный диск — и снова возникнет голос. Ну?..

Она взяла пуговку и прицепила ее к поясу — чтобы нечаянно не дыхнуть в ее сторону. И вдруг вспомнила, что не спросила о том, что торчало занозой в памяти вот уже третий день. Разумеется, тут не до серых козликов, когда люди себе кости ломают и руки жгут, но все-таки… Но и тревожить командора еще раз по пустякам было неудобно. Варвара вздохнула и пошла в ординаторскую, благо там был установлен достаточно мощный фон, по которому можно было связаться с Пресепторией. К счастью, и Манук была на месте.

— Манук Илириевна, можно мне вызвать свою старую лабораторию? Вдруг там кто-нибудь из роботов застрял.

— Да ради бога, девочка! Чувствуй себя как дома. Может, пойдешь на крышу, позагораешь? Лица на тебе нет с твоим грубияном.

— Ой, что вы, Манук Илириевна, он же такой хороший, вы его просто не знаете!

Манук вздохнула: и кто в Пресептории не знал, что за сокровище этот Сусанин, от него уже не одна лаборантка ревмя ревела — и, тяжело ступая, выплыла за дверь.

Варвара нашла на самодельной табличке код бывшей таксидермички и, почти не надеясь на успех, набрала его. К ее удивлению, ответ раздался немедленно:

— Робот Пегас одна вторая.

Хм, кто это его так обучил? Или самолюбие не позволяло именоваться Полупегасом?

— Говорит Норега. Привет, Полупегас. Ты все время в помещении? Разве тебя не взяли вместе с оборудованием?

— Взяли. Не меня. Нахожусь в помещении, исключая четыре часа двенадцать минут, затраченные на осмотр наружных стен базы.

Все понятно. Ригведас отправлял все оборудование по описи и поэтому ограничился одним роботом, забыв о втором, то есть о второй половинке. А это, конечно, левый.

— Вот что, милый: придется тебе еще раз осмотреть стены, но не изнутри, а снаружи. И все кусты, пещерки и ручейки, которые попадутся тебе за пределами стен. Максимальное удаление — пятьдесят метров.

— Распоряжение считаю бессмысленным, так как мною произведен осмотр стен с наружной стороны с максимальным удалением в сто метров от основания кладки.

— Стоп, стоп! А что тебе было поручено искать?

— Одиночное млекопитающее, подкласс — настоящие звери, инфракласс — высшие звери, отряд — парнокопытные, семейство — полорогие, подсемейство — козлы, вид — настоящий козел, род…

— Ну и зануда ты, братец! Не проще было сказать, что послали тебя на поиски Тогенбурга, только не рыцаря, а козлика, и не серенького, а беленького. И кто послал? Ригведас?

— Отнюдь нет. Начальник отряда стратегической разведки. Его полномочия по отношению ко мне были подтверждены информаторием базы.

— Бедный Гюрг, — пробормотала Варвара. — И ты, естественно, козла не обнаружил, — проговорила она без особой надежды. — Парнокопытного.

— Козла я не обнаружил. Парнокопытные в указанной зоне не наблюдались.

— Ну, а непарно?

— Наблюден тапир.

— Какой тапир?

— Клетчатый.

Варвара тихонечко застонала и жгуче пожалела, что не догадалась включить фоновую запись, — все-таки чувство юмора у Сусанина еще не атрофировалось. На полчаса он бы развлекся.

— Тапиров на Степухе пока никто еще не видел. Живой был?

— Отнюдь нет. Нарисованный.

— Могу себе представить — кто-нибудь из здешних Пиросмани, украшавших ворота трапезной. И еще что-нибудь насчет тапиров, которые самые во Вселенной.

— Отнюдь нет. Техника изображения мне неизвестна.

Варвара задумалась. Полупегас, будучи роботом, органически не мог врать, и казус заключался в том, что ему были известны ВСЕ способы изображения животных — чем угодно и на чем попало. Ведь он был не каким-нибудь разнорабочим кибом, а специализированным роботом, сконструированным для нужд таксидермической лаборатории. Внезапная догадка не была невероятной, — напротив, чего-то такого и следовало искать если и не в самой Пресептории, то в ее окрестностях; и тем не менее дыхание перехватило, как при нырке в ледяную воду.

— Ты… доложил?

— Отнюдь нет. Распоряжений о непарнокопытных получено не было.

— Слушай, Полупегасина, мне нужен снимок этого рисунка. Слетай туда…

— Летательными способностями не обладаю.

— …вернись туда и сделай хороший, грамотный снимок. Ты ведь умеешь, ты умница! Как только вернешься, я вызову тебя по видеофону. Двадцати минут тебе хватит?

— Умница — определение неадекватное. Задание получил. Связь через двадцать минут.

Фон щелкнул и отключился; с точки зрения робопсихологии — это было хамство. В первую секунду у Варвары было желание со всех ног ринуться к Сусанину, но затем она представила себе, что же можно услышать в ответ.

Ответ прогнозировался однозначно: «Если увидишь кошку в клетку, не верь глазам своим». Ничего иного он не скажет, и формально будет прав. Надо дождаться возвращения Полупегаса. Она влезла на подоконник — отсюда был виден крошечный больничный садик с сусанинским гамаком. Под гамаком чесалась ехидна Жучка, прикормленная медбратом Дорианом. Вообще новая территория, не защищенная, как Пресептория, пси-барьером, сразу же переполнилась различным зверьем. На машины пришлось установить инфракрасные тормозные датчики, и механические травмы прекратились, но не проходило дня, чтобы кто-нибудь из мелкого зверья не тряс лапой, отдавленной хомо сапиенсом. Поэтому ехидна Жучка забиралась чесаться под гамак. Была она, как ей и полагалось, невероятно блошива, и, увидав в первый раз ее упражнения, грозная Манук так на нее гаркнула, что за территорию госпитального садика вылетели все, включая медбрата Дориана. Жучка вцепилась когтями в дно гамака и удержалась. Манук, рассмотрев поближе прелестного зверька и удостоверившись в инопланетном происхождении Жучкиных блох, которые к человеку относились предельно брезгливо, сменила гнев на милость, тем более что за ехидну просил сам Сусанин. Для него, изводимого постоянным зудом в обрастающих кожей руках, было как-то легче, когда рядом хоть кто-нибудь чесался.

Жучка, в отличие от своих земных сородичей, была покрыта эластичными десятисантиметровыми иголками, темно-лиловыми у основания и нежно-сиреневыми на концах. Уникальная рептильная гибкость зверька позволяла принимать самые курьезные позы — вот и сейчас Жучка, просунув мордочку между задними лапками, умудрялась чесаться обеими лапами одновременно. Смотреть на нее можно было часами.

Вспомнив о времени, Варвара соскочила с подоконника и вернулась к фону. Включила экран. Бурдюк Полупегаса с выставленным вперед лотком уже закрывал собою весь обзор. На лотке стоял снимок.

У Варвары руки дернулись — схватить его и поднести к глазам. На ослепительно золотом фоне неведомым черным крапом был нарисован тапир. Мощный круп, повернутый к зрителю, чем-то напоминал леонардовских коней, а гордо вскинутая голова в ореоле короткой гривы глядела в глубину поверхности, словно животное готово было пройти, сквозь стену; более того — возникало ощущение, что оно зовет зрителя за собой. Четкий рисунок шкуры, расчерченной на квадраты, вызывал уже не столь глубокое изумление — крап жирафа тоже ведь мог бы довести до исступления пришельца с другой планеты, посетившего земной зоопарк.

— Ты что, снимал со светофильтром? — спросила Варвара.

— Отнюдь нет.

— Тогда на чем же выполнено изображение?

— На золоте.

Последние надежды на то, что это порезвились сусанинские мастера фресковой живописи, как-то поблекли.

— Вот что, сиди на месте, держи этот снимок в лапочках и никуда до моего прибытия не вылезай. Все.

Она отключилась от базовой сети и снова взялась за кнопочку персонального фона, который связывал только членов Голубого отряда.

— Командора, — попросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно обычнее.

— Да, Барб? — тут же послышалось в ответ.

— Я хочу вернуться. Вы можете прислать за мной машину? Сейчас же?

— Высылаю. Отбой.

Ну и молодец, что ничего не спросил. Только что он пришлет — вездеход, вертолет? А, увидим. Она запрыгала на одной ноге, надевая форменные штаны. Жаль только, что в таком великолепии нельзя гулять босиком, — привыкла уже… Она застегнула куртку и побежала в садик.

— Евгений Иланович!.. — она прикусила язык, потому что вдруг сообразила: Гюргу-то она ничего не сказала!

Значит, сейчас Сусанин узнает обо всем первый? Но тот, увидав ее переодетой, не дал ей и слова сказать:

— Вырядилась в униформу? Сманили, значит? И давно пора было, нечего тут торчать! Сидишь тут и пялишься, при тебе ни охнуть, ни вздохнуть…

— Но я, как только…

— И чтоб ноги твоей тут больше не было! Жучкой обойдусь! Дали небесные, ну до чего же больные мужчины напоминают обиженных детей! Через неделю он обрастет кожей, забудет все больничные неурядицы, но за этот тон ему наверняка будет стыдно. А может, он попросту хочет, чтобы она осталась?..

Но думать об этом дальше Варвара не могла — ноги сами несли ее на вертолетную площадку. Там наткнулась на Кирюшу:

— Дорогу не починили?

— Путеукладчик на сплошном перегреве, но еще часов сорок. Вам в Пресепторию?

— Угу.

— Случилось что-нибудь?

— Как ведьма, могу вам пообещать: обязательно случится.

— Да уж, пока вас не было, на Степухе все было тихо и мирно. Тысячу лет назад с вами бы знаете что сделали?

— И-и-и пепел по ветру!

Он вдруг тревожно оглядел ее с ног до головы:

— Моя бы воля, я вас никуда сегодня не пустил бы.

— Так не ваша воля, Кирюша. И не моя. Все мы в руках начальства, а оно что-то не шлет за мной вертолета.

— Да вон летит, он же почти бесшумный.

Вертолет завис над вечерней долиной, явившись из ее горлышка, как джинн из бутылки.

Снизившись, он выкинул лесенку, и Варвара юркнула в люк, даже забыв помахать на прощанье Кирюше.

— Что за спешка? — спросил Шэд, выглядывая из верхней кабинки. — С вами ничего?..

Она отчаянно замотала головой:

— Скорее, Шэд, скорее! Я потом объясню. Так надо! Шэд исчез, и машина круто пошла вверх. Даже уши заложило. Варвара некоторое время посидела на полу, оглядываясь, — все в кабинке было прибрано, коечка принайтована к стене, никаких следов спасательной операции, словно и не висела машина три дня назад над горящим ущельем. Может быть, в другое время и при других обстоятельствах она почувствовала бы — не носом, а сердцем — дух крови и гари. Но сейчас она была уже там, под древней стеной.

Девушка встала, приподняла верхний люк — потолок как раз касался ее волос.

— Шэд, к вам можно?

— Ну разумеется! — Широченная лапа спустилась из люка, Варвара вцепилась в нее и мгновенно была подтянута в верхнюю кабину. Шэд, развалившийся на двух водительских креслах разом, немного потеснился, и Варвара пристроилась на кожаном сиденье, с удивлением отмечая, что кожа-то натуральная. Полукруглая прозрачная морда кабины позволяла хорошо видеть все под ногами. Там змеилась дорога, перечеркнутая вечерними тенями.

— Ох, копуши! — проворчал Шэд, и Варвара увидела две спаренные туши путеукладчиков, похожие на гигантских кротов нос к носу, и фигурки людей в зеркальных комбинезонах, и малиновый, только еще начавший остывать участок свежепроплавленного шоссе. Дальше виднелись брошенные грузовики, похожие на спящих бронтозавров, подобравших под себя хвост и голову. Страшная рана, нанесенная здешней земле водяным тесаком, не только не заживала, но из-за осыпей стала еще заметнее. Казалось, кто-то хотел отхватить кусок планеты, как ломоть арбуза, да силенки не хватило, вот и остался порез на корке.

— Третий день не можем доставить с космодрома батискаф, — ворчливо проговорил Шэд, встревоженный упорным молчанием девушки. — Командор уже весь отчет составил, остались только глубинные замеры.

— А вертолетом нельзя? — равнодушно сказала Варвара, только чтобы не молчать.

— Расстояние великовато. Впрочем, если бы командор торопился… — в интонации прослушивался какой-то намек.

— Как же вы обходитесь на тех планетах, где не проложено дорог? — поспешно перебила его Варвара, чтобы не пускаться в обсуждение поступков командора.

— А там, где нет дорог, мы садимся прямо на берегу. Это уж тут нас заверили, что регион вполне обжит. Вот нас и потянуло на курортные условия, благо полтора года не отдыхали. Ну, ничего, вот составим отчет…

— И — на Матадор!

— Это точно. Впрочем, вы-то не радуйтесь, вам Матадора с его прелестями не видать: Гюрг собирается запихнуть вас в спецшколу дальнепланетников под Фритауном и сейчас ежевечерне сражается с бюрократическим руководством по аларм-связи, благо стратегической разведке разрешено ею пользоваться и в личных целях.

— А что, там большой конкурс?

— Конкурса там вообще нет — в последнее время наша профессия популярностью не пользуется… Просто до сих пор туда девиц не принимали.

— Люблю быть первой, — безразлично отозвалась Варвара.

Ее сейчас не волновала ни собственная судьба, ни тот факт, что ею, то есть судьбой, распоряжается кто-то посторонний. В ней затеплился старинный детский страх, который она испытывала, когда удавалось добыть билет в любимый театр. Раз десять она проверяла дату, время начала представления, и все же, просовывая картонный квадратик в прорезь кибер-контролера, она каждый раз обреченно замирала, ожидая укоризненного: «Прошу прощения, билет не действителен!» И откуда это пошло — невозможно представить: она в действительности ни разу не ошибалась. А страх появлялся все равно.

Вот и сейчас возникло то же сосущее под ложечкой ощущение: а вдруг на самом деле ничего нет? Разыграли Полупегаса, а может, и не его, а кого-то другого? Анодированная фольга, и все такое? А может, и рисунка нет, и весь разговор с роботом ей приснился — могла же она прикорнуть на подоконнике под закатным солнышком?

Внизу показалась наконец темно-зеленая прибрежная полоса и рассеченный надвое пятиугольник Пресептории.

— Шэд, миленький, — почему-то шепотом проговорила Варвара, — вы можете посадить машину перед воротами? Так надо.

Шэд посмотрел на нее как на чудо морское, пожал плечами и резко бросил машину вниз.

— Подождать? — только и спросил он, когда вертолет упруго коснулся дороги.

— Нет!

— Тогда держите,

Тяжелая рукоять портативного десинтора легла в ее ладонь. Хорошо еще, не спросил: «Стрелять умеете?» Варвара засунула оружие за пояс, рядом с неразлучным ножиком, и прыгнула вниз. Вряд ли Пресептории угрожает массированное нашествие перистых удавов, а против асфальтовых обезьян все равно любой десинтор бессилен. Но Шэду так спокойнее.

Прорезанная водопадом траншея должна была пролегать где-то справа от ворот, метрах в ста. Девушка раздвинула кусты и полезла под ними по каменистой осыпи, кое-где поросшей мхом. Миновала пустой шалаш — заброшенное пристанище «рыцаря Тогенбурга». Заросли были пусты и беззвучны, а сложенная из циклопических монолитов стена уходила вверх на добрых пять метров, холодная и непроницаемая, словно отгородившая сейчас девушку от всего мира. Темнело на глазах, и Варвара пожалела, что не взяла у Шэда фонарик. Может, связаться с ним по фону и попросить посветить сверху — наверняка на вертолете есть прожектор…

И в эту минуту она увидела все — и громадные глыбы, отколовшиеся от старой кладки, и рваную рану расщелины, края которой были завалены раскиданным и скрученным в жгуты буреломом, и за всем этим, в неглубокой нише, открывшейся после обвала, теплое мерцание золота.

Варвара, затаив дыхание, на четвереньках переползла через нагромождение вырванных с корнем кустов и замерла на краю свежего оврага. Он начинался не от самой стены, а примерно в полутора метрах от нее, и Варвара, пробираясь между расколотыми глыбами, все медленнее и медленнее, как завороженная, приближалась к червонной плите, на которой с удивительной достоверностью и, вероятно, в натуральную величину был изображен некто копытный и, действительно, клетчатый. Он был похож на тапира, но только легче, стройнее, без тапирьей кургузости; скорее можно было предположить, что это — фантастический гибрид между американским тапиром и чистокровным ахалтекинцем. Гордо вскинутая шея была увенчана легкой головой с характерным аристократическим профилем, который скрадывался неудачным поворотом, — животное действительно уходило как бы внутрь рисунка. Что-то было в нем от кентавра, и Варвара поймала себя на мысли, что она с первой же секунды рассматривала его не как условное изображение, не исключающее разгула фантазии неведомого художника, — нет, ей было ясно, что перед нею непонятным образом сделанный снимок. Здесь не присутствовало искусство — одна безукоризненная фотографическая точность. Уж в этом-то она разбиралась.

Варвара невольно протянула руку и как-то по-детски, одним пальцем, потрогала гладкую поверхность. Действительно, никакой шероховатости, следов краски или процарапанных узоров. Черные контуры проработаны вглубь совсем как на фотографии — металл стал черным и все тут. Черное золото.

Надо собраться с мыслями и хорошенько представить себе, какими словами все это описать Гюргу, чтобы он не подумал, что она рехнулась. Про черное золото, конечно, придется промолчать, пусть своими глазами увидит. Просто сказать, что металлическая плита, примерно полтора на два с половиной, толщину установить трудно. И щель… Силы небесные, да ведь это…

— Гюрг! — закричала она, хватаясь за кнопочку фона обеими руками. — Гюрг, скорее, это дверь!..

Все одиннадцать разведчиков как замерли, свалившись со стены на крошечную площадку, так и не шевелились. Световые круги от их фонарей, накладываясь друг на друга, растекались по золоту, высвечивая сияющий прямоугольник с темно-бурой поверхностью, уже слившейся с потемневшим небом.

Варвару как-то оттеснили назад, и она стояла сиротливо, ощущая спиной враждебную чужеродность ночных зарослей. Внезапно вверху послышался скрежет — два луча метнулись к гребню стены и обнаружили пару скочей, обремененных сверх меры какой-то аппаратурой. Как ни спешили стратеги на Варварин зов, а кто-то успел распорядиться. Скочи поелозили по краю и осторожненько, задом-задом, принялись спускаться.

Словно разбуженный этими звуками, Гюрг встряхнулся, освобождаясь от оцепенения, и, естественно, принялся распоряжаться.

Скочи — а сверху сползла еще тройка — проворно расчистили полукруглую площадку, установили излучатели силового поля. Варвара спохватилась и тоже включилась в общую деятельность — связалась с Полупегасом и велела ему со всех ног мчаться сюда, прихватив съемочную аппаратуру.

Плиту уже оглаживали, простукивали, а один из скочей, уперев в нее рыльце, торопливо фыркал, точно принюхивался, — производил масс-спектрометрический экспресс-анализ. Ага присел рядышком и пытался помочь.

— Ну? — нетерпеливо спросил Гюрг.

— Ау, сиречь аурум. И ничего, кроме аурума.

— А чернение?

— Скотина утверждает, что и тут аурум. Надо подождать до утра. Черное золото — нас же собственное Управление обсмеет. И насчет темной сентябрьской ночи.

— Этих юмористов бы сюда, — зло проговорил Гюрг, и Варвара вдруг подумала, что замечание риторическое, — до полной ясности никого из посторонних командор и не подумал бы извещать.

А ведь и правда, даже начальнику базы не сообщили. Ай да альбатросы космоса, повелители дальних планет.

— Послушай, Гюрг, — негромко проговорил Эрбо, которому в голову, вероятно, пришли аналогичные мысли, — а не разумнее оставить все до утра? Если Водяной спохватится, что мы докопались до его клада, то в темноте нам будет неуютно.

— Прикроемся, под колпаком так и так темно. А Водяной после аттракциона с тучей, похоже, выдохся.

— Хм, — сказал Норд и плюнул через левое плечо.

— Не плюй на генератор силовой защиты, может срикошетить, — предостерег Шэд. — Утром придется хозяевам докладывать, они, естественно, рванутся сюда, а мы не пустим; начнутся ябеды на Большую Землю…

— Ерунда, -оборвал его Гюрг.-Плита открыта уже трое суток. Если за ней находится тайник, содержащий какие-то предметы, то они могли начать разрушаться сразу же, как туда поступил свежий воздух. Теперь каждый час дорог. Щель-то порядочная, миллиметра три. Хай, Джанг, консерванты готовы?

— На первую пору… У скочей всегда запас. Раздался треск подсохших веток — это лез Полупегас, напролом и, как было ведено, со всех своих покалеченных ног.

— Я не вызывал?.. — надменно проговорил Гюрг.

— Это я, — сказала Варвара, поднимаясь на цыпочки из-за чьего-то плеча.-Прежде, чем открывать, нужно все подробнейшим образом зафиксировать.

Разумеется, у них была своя аппаратура, не стоило ей соваться с этим недотепой, да еще при стратеговых суперроботах.

— Простите, Барб, если вам удобнее со своим роботом, — пожалуйста. Джанг, снимаем с двух точек, и побыстрее!

После трех дней, проведенных с Сусаниным, она и позабыла, что от начальства можно, услышать нормальную человеческую речь. Теперь только бы не ударить в грязь лицом.

Но как только началась работа, она сразу забыла и про свои страхи, и про то, что остальные десять разведчиков, исключая Джанга, придирчиво следят за ее руками. Микроснимки отдельных участков, и общий вид, и детали, и в отраженном свете, и в поляризованном, и с фильтрами, и так, и сяк…

Где-то неподалеку бубнили: «Сто пятьдесят три на двести сорок восемь, ориентировочно примем толщину за пять, тогда это две тонны… с хвостом… а если не пять, а десять, то все равно пустяки, не было бы пятидесяти…».

— Если щель сквозная, я вам сейчас дам толщину, — сказала Варвара. — А если не сквозная — то ориентировочно, до десятой.

— Чего? — недоверчиво спросил кто-то, кажется, Хай.

— Сантиметра. — Она уже перестраивала Полупегаса на щелевые замеры — любопытно было посмотреть, что за пыль там, в трехмиллиметровом зазоре.

Полупегас подполз к щели, попутно отпихнув попавшегося под ноги скоча, — принял его за киба новой конструкции. Скоч на такую бесцеремонность никак не отреагировал, поскольку был классом выше, скромно отодвинулся в сторонку и стал ожидать, когда рабочее пространство освободится от чужеродных грубиянов. Полупегас принюхался к щели и осторожно запустил в нее выдвинувшийся из щупальца пятидесятимикронный хоботок.

— Шестьдесят две целых, тридцать пять сотых миллиметра, — доложил он небрежно. — Грязь. Сложная органика. .

— Перчатки надеть, — негромко приказал Гюрг.

— Рекомендую подключить меня к экрану — запускаю видеодатчик, — продолжал робот своим великолепным бархатным баритоном. — Пока нет подключения, фиксирую информацию…

— Кончай выпендриваться, говори по-человечески! — не выдержала Варвара.

Никто не засмеялся — на Полупегаса смотрели с уважением.

— В камере ящик. — Полупегас и не подумал оставить свой высокомерный тон.

— Большой?-спросила девушка.

— Поместишься.

— Пустой?

— Отнюдь нет. Уже занят.

Варвара рассвирепела, но вмешался командор:

— Доложить размеры и химический состав!

— Внешний размер: сто восемьдесят три на сто два на шестьдесят девять. Состав — аурум. Наполнение — сложная кремний-органика.

— Скочи, трое наверх, остальные внизу, приготовиться к подъему плиты. Первые три миллиметра — все на присосках, затем подводим рычаги. Предельная осторожность, подъем не быстрее миллиметра в секунду. Барб, делать снимки через каждый сантиметр подъема!

Варвара подумала, что, с точки зрения классической археологии, такие действия, наверное, называются примитивным варварством, но ведь каждую секунду бешеная злоба истинного хозяина этого побережья могла смести с лица земли и саму Пресепторию, и чересчур любознательных пришельцев. До сих пор мощности защитного поля хватало, чтобы противостоять его ярости, но сюрпризы последнего времени говорили о том, что еще не вечер.

— Начали! — крикнул Гюрг, хотя вполне хватило бы и шепота, — все затаили дыхание.

И пока несколько бесконечно растянувшихся минут плита с натужным гулом ползла вверх, похоже, что никто и не вздохнул. Тайник открывался, как огромная подарочная коробка, выложенная драгоценной фольгой; она сияла так ярко, что, казалось, излучала собственный свет, такой же густо-желтый, как солнечные лучи Степаниды. И поэтому ящик, открывшийся в глубине камеры, не сразу привлек общее внимание — он сливался с общей звенящей желтизной.

— Стоп! — скомандовал Гюрг, когда плита поднялась на высоту человеческого роста.

И только тогда кто-то завороженно протянул:

— Саркофа-аг…

Варвара захлебнулась ночным воздухом, виновато глянула налево и направо и поняла, что ничем не отличается от остальных, — у всех подрагивали колени, как перед стартом. Еще миг, и они сорвутся с мест, как мальчишки, и никакая сила их не удержит.

— Всем стоять, — тише обычного проговорил командор.

Подрагивание прекратилось.

Гюрг достал какую-то пленку, бросил ее на пол камеры и сделал шаг вперед. Скочи, как атланты, замерли по бокам, поддерживая монолитный карниз.

Минуты две командор стоял неподвижно, и только фонарик, укрепленный на обруче, медленно наклонялся, высвечивая каждый сантиметр. Помимо естественного любопытства, обуревающего всех, над ночной поляной как бы беззвучно затрепетала торжественная нота неповторимости момента — еще бы, впервые люди очутились лицом к лицу с неведомыми звездными скитальцами, творцами совершеннейшей техники, носителями высочайшего разума и неземной логики. И первым среди первых был Гюрг.

Он сделал шаг назад, обернулся, и по его лицу прочитать что-либо было абсолютно невозможно.

— По одному, тридцать секунд, — со свойственным ему лаконизмом распорядился командор.

А сам присел на обломок скалы и стал чесать себе за ухом.

Ошеломление было столь всеобщим, что Варвару даже забыли пропустить вперед. Она ждала, пока поредеет кучка претендентов на смотровую площадку, и все старалась угадать, что же так потрясало каждого, кто склонялся над золотым ящиком? Какими же чудовищами должны были выглядеть пришельцы, если уже десятый… одиннадцатый разведчик не находит слов, чтобы выразить свое впечатление?

Наконец широченная спина Эрбо сдвинулась в сторону, и Варвара шагнула вперед и замерла так же, как и все до нее.

В ящике лежали два тельца. Залитые какой-то прозрачной окаменевшей массой, они не могли уменьшиться в размерах — каким-то образом набальзамированные, они не походили на только что уснувших существ, как бывает с чучелами после лиофильной сушки; если бы это были экспонаты из обычного земного музея, то Варвара рискнула бы предположить, что они предназначались не для выставочного фонда, а сохранялись как образцы генетического материала — может быть, для последующего клонирования…

Она вдруг поймала себя на том, что так нельзя думать о людях. Значит, подсознание уже сделало выбор — в глубине души она не признала их за людей. Буроватая плотная кожа, покрытая редким волосяным покровом, прекрасно развитые конечности, которым позавидовал бы гиббон; нос совершенно уникальный — не две ноздри, а прямо-таки мембрана из десятка-другого крупных пор, но никаких вибрисс и другой растительности на лице (все-таки на лице!); профиль должен быть катастрофически вогнутым, надо подумать, как сделать профильный снимок; все это еще терпимо, но вот надбровные дуги — малышки мои, где же у вас мозг? Если толщину черепных костей прикидывать по земным меркам, то граммов семьсот, может быть, и наберется… И это при росте сто двадцать пять — сто тридцать сантиметров…

Она вдруг спохватилась, что стоит уже гораздо дольше отпущенных каждому тридцати секунд. Она вышла из золотой ниши такая же молчаливая и задумчивая, как и все остальные.

— Роботам зафиксировать абсолютно все, что поддается фиксации, — упавшим голосом проговорил Гюрг.

«Не хотела бы я сейчас быть на его месте», — подумала Варвара. Пожалуй, охватившее ее чувство скорее всего было просто разочарованием: ожидала первопроходцев Вселенной, суперсапиенсов — и вот вам…

— Ну-с? — проговорил командор, обращаясь к присутствующим. — Ваше мнение, коллеги?

Некоторое время стояла тишина.

— А какое тут мнение? — отозвался наконец за всех Ага. — Троглодиты.

— А может, старички-долгожители? — предположил Хай. — За сто пятьдесят, по нашим земным меркам, перевалишь — немногим будешь отличаться от мартышки.

— Это ты брось, — вмешались штатные биологи — Шэд и Ага. — Мускулатура развита будь здоров, особенно плечевой пояс.

— То-то они мне бледных гиббончиков напомнили! Гиббоны — любовь моя. А эти тоже, поди, на руках болтаются, типичные брахиаторы… — Это уже Эрбо.

— А если не старейшины, почему их захоронили с такой пышностью?

— Золото — не роскошь, а средство консервации.

— Братцы, неужели кому-нибудь не ясно? Да это же были последние!..

— Эх, ни у одного ладонь не раскрыта…

Типичное вече.

Полупегас закончил свою работу, подполз и прижался к ногам, пугливо вздрагивая, — он всегда нервничал, когда говорили одновременно больше трех человек. Боялся пропустить приказ.

Варвара почесала ему темечко.

— Отдыхай спокойно, все это не тебе, — проговорила она шепотом. — Тут все такие умные собрались, в гоминидах здорово разбираются…

И вдруг, совершенно неожиданно для себя, она сладко зевнула — не столько от усталости, сколько из избытка переживаний.

Гюрг хлопнул себя по колену и поднялся с камня:

— И то верно, детям спать пора. Эй, Туфель, ты еще не закончил? Последнее относилось к скочу, который в этот момент как раз последний раз щелкнул затвором и теперь выбирался из ниши. От него, казалось, шел золотистый пар. Все, улыбаясь, невольно поглядели на девушку, и она подумала, что еще неделю назад после такого замечания была бы готова провалиться сквозь землю. Ей очень часто хотелось провалиться, и если бы ее желание исполнялось, Земля Тамерлана Степанищева была бы к настоящему моменту вся пронизана отверстиями, как губка.

— Ну что тут спорить без связи с информаторием? — примирительно сказала она.

— Золотые слова. Но все-таки на вашей памяти были хоть какие-нибудь намеки на обитание здесь… э-э-э… человекообразных?

— Это было бы сенсацией. Впрочем, можно спросить у Полупегаса, в его памяти — полный каталог всех животных Степаниды.

— Семейство гоминид на Земле Тамерлана Степанищева не представлено. Кроме того, вынужден заметить, что брахиация для гоминид не характерна.

Варвара подумала, что не стоило снабжать речевую приставку робота эмоциональными модуляторами. Теперь еще заподозрят увечную скотину в мании величия…

— А ваши роботы такую информацию не хранят? — спросила она только для того, чтобы отвлечь общее внимание от Полупегаса.

— Нет смысла — мы же порхаем с планеты на планету. Впрочем, память у них могучая по вместимости, а перед посадкой мы сделали сверху шаровую панораму. Туфель, поди-ка сюда… — Робот, смахивающий на гигантского муравья с терьеристой мордой, с которой свешивались всевозможные нитеобразные датчики, встрепенулся, и золотые отсветы забегали по его вороненой спинке. — Скажи, в каких районах данной планеты могли бы обитать представленные здесь особи?

Варвара успела удивиться постановке вопроса: она ведь ни разу не слышала, чтобы скочи разговаривали, — как же этот шестиногий с забавной обувной кличкой сможет ответить?

Но скоч плюхнулся на тяжелый задний бурдюк, задрал морду, отчего стал похож на толстозадую сидящую собаку, и командорским голосом отчеканил:

— Представленные здесь мумифицированные особи не могут принадлежать к животному миру Земли Тамерлана Степанищева, так как они сформировались в условиях силы тяжести, приблизительно на двадцать процентов меньшей, чем здесь.

Потом он медленно повернул голову в сторону Полупегаса и с невыразимым презрением добавил, уже голосом Шэда:

— Тупица.

И на это никто не прореагировал, потому что стояла мертвая тишина, изредка нарушаемая треском сучка в таком же остолбенелом лесу.

— Ну все, кончим на сегодня, командор! — поматывая головой, проговорил Хай. — У меня положительно инфаркт нижней челюсти — сколько же за день ей можно отваливаться?!

Варвара наклонила голову набок и задумчиво принялась припоминать, а сколько раз она сама теряла дар речи.

Первый — это при сообщении о клетчатом, тапире. Второй — при виде. По фону, разумеется. Поэтому взгляд на оригинал можно не считать. Третий — когда догадалась, что перед нею дверь. Человек любит цифру «три» и эту свою любовь, вместе с внешним видом, спроецировал на бога. Стало быть, бог троицу любит, а насчет четверки — темно, и на этом поводы для изумления на сегодня должны бы исчерпаться. Так нет, за дверью оказался золотой тайник — это четыре. Пять — осознание того, что перед ними усыпальница пришельцев. Шесть — вместо пришельцев нашли каких-то австралопитеков с губчатым носом. И теперь семь — они, оказывается, с другой планеты!

Прав Хай — надо спать. Ночь давно. Тишина-то какая… Снова хрустнул сучок, она невольно обернулась на звук и замерла.

— Восемь, — сказала она таким странным тоном, что все тоже повернулись и впервые за эти часы поглядели на то, что было за спиной.

На кромке оврага стояли асфальтовые гориллы — три, четыре, шесть, еще три поодаль, и новый треск в кустах…

И в тот же миг она почувствовала, что ее ноги отделились от земли, последовал краткий, но вынужденный перелет по воздуху — и вот она уже не видела впереди себя ничего, кроме широкой спины Гюрга.

— Они же не трогают живых! — закричала она, отчаянно молотя кулачком в командорскую спину. — Они пришли за этими…

Гюрг, не оборачиваясь, выкрикнул слова приказа — кибы услыхали, и монолитный золотой прямоугольник пополз вниз. Несколько десятков секунд, и на месте, загадочного саркофага снова демонстрировал ночным зрителям свой клетчатый зад бесподобный тапир.

Еще некоторое время темно-серые, как сгустки вечернего мрака, чудовища стоячими взорами упирались в закрытую дверь, являя редкостное сходство с баранами домашними обыкновенными, затем нехотя развернулись и, не обращая друг на друга ни малейшего внимания, исчезли в зарослях.

— На стену! — скомандовал Гюрг.

Двенадцать человек взлетели на гребень стены с легкостью киплинговских бандерлогов. Роботы хлюпали присосками, подтягиваясь.

— Береженого киб бережет, — пробормотал Хай и включил дистанционную защиту.

Алая полоса прочеркнула подножие стены, словно желая подрезать ее под корень, потом стремительно бледнеющим полотнищем взметнулась вверх, укрывая произведение неземной графики, вспухло и, окончательно побелев, превратилось в привычную облачную полусферу. Теперь тайник был укрыт с той степенью надежности, на какую была способна на сей момент техника человечества.

— В шебу! — крикнул кто-то, и Варвара почувствовала, что мчится вместе со всеми, не осознав, куда, а по-птичьи мгновенно включившись в полет стаи.

Что-то от нечеловеческого естества было в этом беге-полете, когда был слышен свист сырого ночного воздуха, но не слышно топота; Варвара безмолвно подчинялась, дивясь собственной легкости и послушанию. Она успела заметить, что улицы поселка за три дня ее отсутствия никто не расчистил, и им пришлось не раз перемахивать через нагромождения сучьев и щебня — следы водяного погрома. Они пронеслись мимо ее коттеджа, и слабая мысль — отстать, свернуть — была смята и отброшена назад. Варвара пыталась припомнить, что же это такое «шеба», но ничего похожего в Пресептории пока не значилось, и угадать цель их безлунного и беззвездного скольжения в темноте было и невозможно, и не нужно, и она мчалась со всеми… Куда?

Да в трапезную, разумеется.

Двенадцать ночных стрижей взлетели по ступеням, не складывая крыльев промчались по неосвещенному залу и, к изумлению девушки, вырвались через заднюю дверь… нет, не в ночь.

В тепло и уют весьма странного гнезда.

Сюда она когда-то заглядывала просто из любопытства, привлеченная экстравагантностью названия этого нестандартного павильона, примыкавшего к их столовой, но популярностью не пользовавшегося: он назывался «сьестаринг». Произносили это скороговоркой, и Варвара не сразу сообразила, что в действительности это зал для послеобеденного отдыха, «круг отдохновения» — «сьеста-ринг». Кому в Пресептории могло прийти в голову удаляться на покой после полудня — бред! Но кибы, послушные проекту, возвели этот маленький изящный домик с крышей-солярием и под нею — мавританский шестигранник с журчащим фонтанчиком посередине и упоительными надувными диванами, полудюжиной кондиционеров и земными вьюнками на стенах — Варвара даже не сразу разгадала, что это шпалеры-голограммы.

Сейчас фонтан был огорожен кольцевым столом, заваленным приборами, таблицами, перчатками и прочей экспедиционной рухлядью, а диваны ограждены стойками, и над каждым — подвесная койка со шторкой. Соты для стратегов.

— Прошу, — Шэд заметил, что Варвара запнулась на пороге, и сделал широкий жест. — Это и есть Ша-Бэ, то есть шторм-будуар. Вообще-то у нас тут рядышком персональные коттеджи, из освободившихся, но когда так вот заавралимся или на улице опасно до неприличия — ночуем тут.

— У меня на шее, — ворчливо добавил Гюрг.

— Что вы хотите от командорского гостеприимства? Привыкайте, коллега.

— Выхода нет, -смиренно отозвалась девушка.

Она опустилась на краешек дивана и только сейчас поняла, как же она устала. Лечь бы и ноги задрать выше головы. Она осторожно осмотрелась: коллеги быстренько разобрались по гнездышкам, кто-то запрыгнул и на ту койку, что была над нею, и теперь поскрипывал, уютно устраиваясь. Варвара скинула ботинки и уселась по-турецки. Никто не засыпал — чего-то ждали. Пришлось тоже ждать.

Наконец дверь в трапезную распахнулась, и один за другим вкатились два киба с громадными тазами, наполненными зеленью и кусками дымящегося мяса. «Дали небесные, они еще способны ужинать!» — ужаснулась Варвара, видя, как сверху и снизу протягиваются руки. Ах, Келликер, поклонник средневековой кухни — вот кого здесь не хватало!

Обычно сдержанная по вечерам, Варвара вдруг почувствовала острый коготок в желудке, который призывно щекотал под нижним ребрышком, — то ли из солидарности, то ли от чрезмерного волнения. Она протянула руку и вытащила громадный зеленый лист морской капусты, в сыром виде не очень-то съедобной… К счастью, она вовремя заметила, что этот коровий деликатес присутствующие употребляют вместо тарелок и полотенец. Веселый гул заполнил мавританские покои, в воздухе уже летали обглоданные кости, и кибы с ловкостью хоккейных вратарей ловили их, и Варвара, замирая от тихого восторга, не могла поверить, что эти бесшабашные обжоры совсем недавно наводили тоску на всю трапезную своей надменной элегантностью.

Да что говорить — это был настоящий пиратский притон, не хватало только бочонка с ямайским ромом! И, точно прочитав ее мысли, сверху свесилась рыжебровая физиономия Аги:

— Золотко, горсточку водицы из фонтанчика!.. Она послушно соскочила на пол, нашарила какую-то кружку и, поднявшись на цыпочки, подала воду Аге.

— А мне? — жалобно возопил Джанг, помещавшийся правее..

— Стоп! — Ага поймал за плечо Варвару и усадил ее на место. — Что за барские замашки? В списочном составе Голубого отряда маркитанток не значится!

— Узурпатор! — взревел Джанг и, по-обезьяньи высунувшись из своего гнезда, обхватил Агу за шею, норовя вытащить его из койки.

Варвара с сомнением поглядела на пол: ни бухарских ковров, ни фламандских перин там не наблюдалось. Брякнутся вниз головой — и как минимум один перелом основания черепа. Но реакция зрителей свидетельствовала о том, что стягивание друг друга со спального насеста ни для кого не новость, а может быть, и фирменная, так сказать, спортивная игра стратегической разведки. Ужин был заброшен, со всех сторон неслись азартные клики: «Поварешка против киба, что рыжий не вытянет!» — «Ставлю годовое жалованье на усатого!» — «Рефери на мыло!» — «Аве, командор, идущие в пике приветствуют тебя!»

И точно, четыре ноги мелькнули в воздухе. Несусветный грохот, словно обрушился скелет мастодонта, но на поверку — никакого членовредительства: сидят на полу и выжидающе смотрят на Варвару.

— И — на Матадор, — сказала она.

Все одобрительно взревели.

«Интересно, — думала девушка, — кого они проверяли — меня, буду ли я адекватно реагировать на их интернатские и далеко не взрослые шутки, или себя — а смогут ли они в моем присутствии чувствовать себя так же непринужденно, как и прежде? В том и другом случае первый раунд, кажется, за мной».

— Тысяча извинений, мэм, — проговорил Ага, глядя на нее снизу вверх, — мы вас не очень потревожили? Значит, проверяли все-таки ее!

— Ничего особенного. Я подобные сцены чуть ли не ежедневно наблюдаю, когда морская звезда моллюска из ракушки тащит. Только там это имеет смысл, потому что преследует гастрономические цели.

— Получили? — с противоположной стороны донесся голос Гюрга. — Вот таких оболтусов мне приходится пасти. Брошу я вас всех на Матадоре, наберу одних роботов…

— А почему вы их так презрительно называете — Туфлей? Дружный хохот.

— Не Туфлей, а Туфелем. Надо же их как-то различать, вот и проставили на заднице номера. Отсюда и клички — первого назвали Уафелем, второго — Туфелем, третьего — Трюфелем, четвертого — Фофелем, ну и так далее. Туфель у нас — специалист по антропологии, так что все возможные ксенантропы тоже по его части.

— А как вы их различаете, если они к вам… э-э-э… лицом?

— Да так же, как и вы нас — по… э-э-э… лицам.

И снова все засмеялись — дружно, как один.

— Командор, — сказал Ян, — а не пора ли? Светает.

— Отбой!

Шторки начали задергиваться, но спустя некоторое время каждая слегка приподнималась, и из щелки вылетали штаны и куртки. Кибы, уже приученные в этом доме все ловить на лету, подхватывали их и куда-то уносили — должно быть, для приведения в элегантный вид.

Варвара медленно потянула за кольцо плотную занавеску, раздумывая, как ей быть. С одной стороны, она твердо решила абсолютно все делать, как все. Но с другой стороны… А где ее костюм очутится поутру? Вдруг кибам придет в голову соорудить в центре комнаты одну коллективную вешалку — то-то будет сцена у фонтана, когда придется бежать за комбинезоном в одних трусах! Нет уж. И сколько еще ей запинаться на всяких мелочах, каждый раз выбирая между правилом и исключением…

Тихонечко постанывал кондиционер, нагнетая запах моря, наверху бубнил Ага — гнездышки-то были звукопроницаемыми: «Туфель корифей, вовремя угадал, что эти гоминиды — не аборигены. Мы, конечно, через день-другой и сами это поняли бы, но ведь утро началось бы с того, что мы стали бы выставлять отсюда вон всех эксплуатационников, а в первую очередь — Сусанина с его скотопромышленниками. Закон есть закон, и если на планете хотя бы подозревается существование разумных обитателей на более низком уровне, чем мы (из-за стенки послышалось ответное бурчание, но слов Варвара не разобрала)… ну, разумеется, мы и сами недалеко ушли… Ну да, всем работам тогда крышка. Разрешаются только разведка с воздуха да самые примитивные пробы. Ну, и если эта разведка вляпалась в какую-нибудь неприятность — а ты знаешь, что с тактической разведкой это случается сплошь и рядом, — то тогда в число разрешенных входят и спасательные хлопоты… Ну, а ты забыл, сколько мы нахлебались на Репетенке, где тоже пришлось выставлять освоенцев? Жалобами можно было устлать дорогу от Земли до Матадора. Здесь Жан-Филипп, конечно, благородного воспитания мужик, но если бы дошло до свертывания всех работ… Да, брат, это для меня тоже загадка: почему этих ушастиков захоронили во внешней стороне стены? Пресептория была заперта, что ли? Не просто это, какой-то тут фокус…»

Послышался свистящий звук, как будто воздух прорезало пушечное ядро, потом гулкий удар в верхнюю шторку и тяжелый шлепок об пол. Ботинок. И, судя по направлению полета, ботинок командорский. «Не могут без намеков…» — прошептал Ага, и все затихло. Варвара лежала, не в силах отделаться от странного ощущения, что ей задан вопрос и где-то здесь, совсем рядом, в темноте спрятался ответ. Еще не зная его, она чувствовала, что сможет его найти. Внешняя сторона стены. Почему не где-нибудь, а во внешней стороне? Темнота завибрировала, зазвенела…

— Это очень важно — почему их захоронили во внешней стороне стены? — спросил Гюрг, и она посмотрела наверх.

Они стояли на стене, все одиннадцать, освещенные лучами прожекторов. До них было не так далеко, и тем не менее она никак не могла различить, который же из них — Гюрг. Они были совершенно одинаковы, как в первый раз тогда, на экране. Она судорожно стиснула отвороты белого халатика, досадуя на себя, что отдала кибам свою форму, а те так и не вернули. А раз не было формы, она не могла стоять рядом со всеми там, наверху, на фоне ночного беззвездного неба. Но сейчас она объяснит им то, что они просят, она очень многое может им объяснить, и не такие пустяки, как этот, и может быть, они все-таки примут ее, независимо от того, что на ней надето… Она переступила с ноги на ногу, и копыта настороженно цокнули. «Не надо было мне садиться на коня, я ведь неважно езжу верхом», — подумала она и вдруг поняла, что никакого коня нет, а есть она, кентавр, женщина-тапир, и в замешательстве обернулась и увидела собственную спину, плоскую, расчерченную продольными и поперечными полосками на крупные клетки, и она обеими руками принялась натягивать свой халатик, на клетчатую шкуру, чтобы они все сверху не заметили ее странной, фантастической раскраски; кентавр — ладно, кентавр-тапир — это тоже еще терпимо; но — клетчатый…

— Закройте глаза и слушайте меня! — крикнула она им в отчаяньи. — Эти стены и ворота открыты только для разумных! То, что они похоронены вне Пресептории, — предупреждающий знак!..

— И все-таки, почему их спрятали во внешней стене? — спросили наверху неразличимым голосом, и она поняла, что ее просто не слышат.

— Это знак, понимаете, знак того, что они еще не разумны, что им туда нельзя!

— И все-таки, почему… — механическими, магнитофонными голосами твердили в недосягаемой для ее голоса вышине, и она вдруг увидела, что между гребнем стены и неподвижной группой людей просвечивает полоска пепельного рассветного неба…

Она вскочила, еще до конца не проснувшись, и ударилась головой о что-то кожаное в упругое. Вспомнила — шторм-будуар. Неужели проспала?

Она приоткрыла щелочку — так и есть, все гнезда пусты, а из соседнего помещения доносится сдержанный гул. Кушают, нехорошие люди!

Натянуть форму и сполоснуть лицо под родниковой струйкой фонтана было делом трех секунд. Приглаживая влажные волосы и намереваясь высказать все, что она думала по поводу подобных проявлений гуманизма, она вылетела в трапезную и…

«Если по вчерашнему счету, то — девять», — сказала она себе. Потому что в окружении всех одиннадцати стратегов за столом сидела Мара Миностра, краса ненаглядная. Златокудрая, ясноокая, в кремовой блузке и шортах, стилизованных под форму Голубого отряда, в сплошных клапанчиках, кантиках, строчечках со штучками и дрючками. И сшито, между прочим, не роботами. Варвара вдруг всей кожей почувствовала, что надетое на ней самой как-то мешковато и главное — всю ночь пролежало под подушкой. Подобные мелочи ни разу в жизни ее не удручали, но, видимо, все рано или поздно бывает в первый раз…

Варвара приблизилась к столу и королевским жестом пресекла джентльменский порыв альбатросов космоса, пытавшихся подняться при ее появлении. Села. Прислушалась. Интервью двигалось полным ходом — Мара работала, и работала на совесть:

— Без вашей искренности, на которую я так надеялась, мне не донести до моих слушателей всю глубину мироощущения нежной и сильной души и аналитического ума перед грандиозностью и проблематичностью роли верховного судии доселе чуждого вам мира, перестройка основ которого…

Гюрг, с ласковой улыбкой слушавший воркующий голосок обольстительной гостьи, без колебания положил свою узкую ладонь на ее запястье, прерывая журчащий поток:

— Но в нашу компетенцию не входит что-либо перестраивать. Достаточно поверхностного отчета, кстати, уже почти готового, и краткого руководства к действию — что взорвать, что закопать. Но — не сами. Мы белоручки.

— И вы не попытаетесь выключить этот… как его все называют… подводный управляющий центр?

Все называют — надо Же! Совсем недавно его называли «несуществующий управляющий центр».

— Дорогая Мара, мы пальцем его не тронем, уверяю вас! И зачем? Мы подсчитали всю энергетику, которая предположительно на его совести за эти полтора года, и нашли, что она падает почти по экспоненте. Так что подержим еще несколько лет эту базу на новой площадке, а потом можно будет понемножку и к морю возвращаться. Что же касается зверья, то на первых порах придется понаставить тут силовые барьеры различных уровней, чтобы не переели друг друга с голодухи… Я не слишком злоупотребляю специальной терминологией?

— Нет, что вы! Я давно заметила, что мужские коллективы обладают своеобразной особенностью — хранить в себе что-то неизбывно детское… Так продолжим? Ваша вчерашняя находка, о которой пока знает только начальник базы…

— И вы. Откуда только?..

— Я — пресса, и притом в женском роде… Так что вы простите мне эту маленькую слабость — быть по-мужски оперативной.

Это ж надо — сделать самой себе комплимент в таком изысканном стиле! Но на командора это подействовало мобилизующе:

— Как бы я хотел, чтобы мои лежебоки хотя бы отдаленно приблизились к вам! Но наш батискаф застрял на дороге с космодрома, и мы погрязли в самой рутинной отчетности, заменяя дела бумагой.

— Так объединим наши усилия! И начать я предлагаю со съемок ваших питекантропов.

— Видите ли, мы в какой-то степени уже… — промямлил Гюрг.

— Это не имеет значения! Ведь мы же с вами договорились работать на более высоком профессиональном уровне! Нет, нет, это не упрек — мне очень не хотелось бы, чтобы вы меня так поняли; напротив, я самого высокого мнения о вашей профессиональной подготовке, иначе я не была бы здесь! Но уровень определяется не только интеллектуальным потенциалом и квалификацией исполнителя, но в значительной степени — классом его инструментария — вы согласны? Так вот, я предлагаю свой «Соллер-люкс».

— У вас «Соллер»? Нам его обещали только через два сезона… Невероятно! Мы даже не видели опытного образца!

— Я так и думала. Поэтому начнем с конца; я хочу вам продемонстрировать изображения, которые сняты, правда, не с его помощью, — вы ведь знаете, что он воспроизводит даже самые обыкновенные голограммы; так вот, предвидя этот разговор, я перед эвакуацией нас отсюда привела всю аппаратуру в боевую готовность… Кстати, Варвара, вам она не помешала? Ваш робот с очень смешным именем согласился мне помогать!

Варвара от растерянности только пожала плечами. Речь шла, по-видимому, о помещении таксидермички, где она не была с того памятного разговора, первого и последнего, когда она отказалась заделаться интервьюируемым кроликом. С тех пор она ни разу не вспомнила о своем былом пристанище, полагая, что Ригведас все оттуда вывез и заботиться не о чем. Но, как говорится, свято место пусто не бывает…

— Так вот, для большей убедительности я хотела бы пригласить всех присутствующих ближе к берегу — проекция будет осуществляться на пляже, настройка жестко зафиксирована. Вы не возражаете? — Призывный жест, аннулирующий все возражения.

— Наоборот, наши желания совпадают — нам пора на работу, — командор обратил к окружающим замутненный взор. — Коллеги, прошу, в колонну по два…

Все обреченно поднялись, и Варвара вдруг поняла, что никто из них, кроме Гюрга, в течение завтрака не сказал ни единого слова. Она попыталась отстать, потому что органически не способна была шагать в колонне, но Шэд самым естественным образом задержал шаг, так что они оказались рядом, и Варвара очутилась-таки в строю и неощутимо для себя пошла в ногу. Спереди доносился артезианский смех и щебет: «Я оставляю за вами право на сомнения, поскольку внешнее впечатление… Но все мои интервью… Они остались моими лучшими друзьями — и Док Фанчелли, и Параванджава, и братья Каплан — они очень высокого мнения…»

Интересно, а если бы она предложила добираться до пляжа, по-пластунски, командор и на это согласился бы с той же обреченной покорностью?

Она вопросительно глянула на Шэда, и он если и не угадал ее мысли дословно, то хорошо представил себе ее настроение:

— Все нормально, Барб. Стратегический разведчик должен быть джентльменом. К тому же, если быть справедливым, то надо отдать ей должное — ведь дура дурой, а прилетела ни свет ни заря, и вертолет посадила в трех километрах, и добиралась по пустынной дороге пешком, без оружия, а ведь знает… Пусть она покажет нам пару фокусов, пока батискаф не прибыл, а там, как вы любите говорить, — и на Матадор.

Они вышли на прибрежную полосу, и море устало засветилось им навстречу. Оно было ясным и спокойным, чересчур ясным и неправдоподобно спокойным — как лицо человека, о котором нельзя сказать, спит он или без сознания. Солнце, скрытое золотистой дымкой, не грело, и над пляжем висел странный, едва уловимый запах, вызывающий во рту вкус металла. Варвара последней поднялась по винтовой лесенке на крышу бывшего телятника, но в наблюдательную рубку не вошла — там и без нее народу хватало. Она присела прямо на прохладный пластик, положив сплетенные руки на колени, а подбородок — на руки. Из распахнутой дверцы доносился гул голосов, и она, как в давешнем сне, не могла угадать, где же там голос Гюрга.

А вот и журчащее сопрано: «Семнадцатый, семнадцатый…» Это же шифр вызова таксидермички! Ах да, там ее знаменитая аппаратура, «Соллер» или как там еще. «Семнадцатый, вызываю робота Пегас-одна-вторая… Пегас? Включайте аппарат „Соллер“, кадр номер один… Командор, а ваше подводное чудовище не проявит каких-нибудь неожиданных эмоций при виде стеллереныша?» — «Во-первых, он уже три дня никак себя не проявляет; во-вторых, это не чудовище, а механизм, а в-третьих, эмоции свойственны только живым существам». — «А разве он… не живой?» — «Скажем так: разумный, но не живой». — «О, смотрите, смотрите, заработал…»

Варвара вытянула шею — ничего она не увидела, только у кромки воды на гальке лежал теленок. Знакомый теленок. Тот самый теленок, которого она передала Параскиву в день их знакомства… Но ведь они оба, и Параскив, и теленок, уже на космодроме, и к тому же, малыш должен был подрасти…

«Эффект усиливается еще и тем, что изображение двустороннее — с моря вы увидели бы ту же картину. Иллюзия полная, не правда ли? А теперь изменение масштаба… Пегас, снимок номер два!»

Теперь Варвара поняла, почему теленок показался ей таким знакомым, — это же были ее собственные снимки! Как это она забыла, что сама разрешила Маре пользоваться всем, что найдется в лаборатории. И нашлось… Следующим был овцеволк, вернее, целая семерка этих нелепых зверей, причем первый был величиной со слоненка, а последний — как морская свинка. Все они печально разглядывали агатовую гальку, которая не могла удовлетворить ни первую, ни вторую составляющую этих неудобосочетаемых существ.

«Третий кадр — разномасштабные проекции, разнесенные в пространстве сколь угодно далеко. Пегас!..»

Это был самый удачный ее снимок — Степка, которого, как любого нормального ребенка, кидали в воду, и она снизу поймала момент, когда малыш вскинул ручонки и счастливо засмеялся. Таким он и появился — в десяти, двадцати, пятидесяти проекциях, самых различных размеров и в абсолютно неожиданных точках; он как будто стоял на своих косолапых ножках и был готов ринуться куда-то вперед, в море, которое ему по колено…

Да, снимок был превосходный. Но эта орава разнокалиберных малышей производила почему-то совсем противоположное впечатление. Варвара медленно поднялась. Это даже не орава. Это стая. И если смотреть со стороны моря — стая, готовая к нападению.

Она почувствовала, что ей плохо, и поспешно отступила от края. Наткнулась на дверцу. Вниз. Скорее. Металл во рту. Стук в висках. Разве она на глубине? Нет. Это наваждение. Справиться. Не поддаваться. Это просто предельная степень омерзения, потому что из детей нельзя делать стаю, пусть даже призрачную. И море…

Море поднималось навстречу небу. Оно вспухало, как готовящееся закипеть молоко, и было таким же белым, ни одной крупицы привычного янтаря.

Море стало седым.

Варвара пыталась крикнуть, но только беззвучно шевелила губами, а они присыхали к зубам и при каждом движении трескались, и висящая в воздухе соль тут же въедалась в них, так что скулы сводило от боли. Но сильнее всего был ужас перед надвигающимся безумием — она вдруг перестала понимать, что же ей чудится, а что существует на самом деле. Ведь не могли все остальные не видеть этого страшного, беззвучного бунта белой воды, — значит, это ей только кажется, и надвигающийся вал, и кошмарные шеренги вздыбленных младенцев…

— Стоп! — крикнул Гюрг. — Прекратить подачу изображений! Нет, никакого наваждения не было. Все нормально. И надвигающийся вал — страшновато, но вполне реально. Никакого сумасшествия. А с остальным Гюрг справится.

Она медленно выдыхала судорожно набранный воздух и поглядывала вниз, на полупросвечивающие ребячьи изваяния — сейчас вы, милые мои, растаете, и больше ни-ког-да…

— Гюрг, связи нет! — пискнула Мара Миностра.

— Быть не может. Семнадцатый, семнадцатый, робот Пегас-одна-вторая, на связь! Прекратить использование аппаратуры «Соллер»! Обесточить помещение таксидермической лаборатории!

Младенцы стояли непоколебимо, словно были изваяны, из гранита, а не света и воздуха.

— Бесполезно, Гюрг! Связи нет ни с кем — робот нас не слышит… — это уже запаниковали стратеги.

Она скользнула вниз по винтовой лестнице, радуясь тому, что не надо подыматься вверх, — ноги дрожали. Выскочила на прибрежную гальку и невольно запнулась — изображения злосчастного Степки высились, как сфинксы. Стараясь не глядеть в сторону моря, она побежала влево, к тропинке, протоптанной сквозь заросли прямо к ее лабораторному корпусу. Она не оглядывалась и пока еще не слышала рева и грохота воды, но уже знала, что опаздывает; ко всему еще и эти циклопические пупсы, которых надо обегать, и ноги вязнут, как никогда, и так обидно, так глупо… Она споткнулась, и в тот же миг ее подхватили и резко дернули вбок, обратно к морю — она задохнулась от неожиданности и даже не сразу поняла, что это был командор, который, подхватив ее на руки, мчался к метеовышке. «Я его не узнала… Как я могла его не узнать?» — стучало у нее в голове.

Крутой утес, ограничивающий пляж с правой стороны, был обозначен стандартным ласточкиным гнездом — пристанищем метеорологов. Учитывая изобилие и разнообразие молний на этом побережьи, строители обеспечили здесь тройную защиту, но ведь до нее надо было еще добраться. Гюрг локтем вдавил клавишу подъемника — ни сигнальной лампы, ни гудения. Не работает. Варвара трепыхнулась, как большая рыба, схватилась за металлические поручни лестницы и потянула Гюрга за собой. Утес заслонял от них море, но шум уже надвигался, уже летели, цепляясь за каменные уступы, клочья пены, и нарастало ощущение холода и пустоты, словно кто-то откачивал воздух; до дверцы оставалось метра четыре, когда грохнуло, и скала шатнулась, но основной напор воды она приняла на себя, так что теперь нужно было только удержаться на ступенях и не сорваться. Справа и слева со свистом хлестали закручивающиеся бешеные струи, и Варвара подумала, что Гюргу придется хуже, чем ей, и тут уже ничего не стало видно, одна вода, бьющая со всех сторон, пытающаяся оторвать их от спасительного камня, и что-то уже рушилось, и промелькнул какой-то трос, и Варваре удалось уцепиться за него, а потом вода поднялась снизу и захлестнула их с головой.

Она почувствовала, как Гюрг дернулся вверх, — инстинктивное желание всплыть; она ничего не успела сказать ему, да и сейчас в этой мутной, пенистой круговерти невозможно было подать хоть какой-то знак, и она просто прижала его руки к перилам, чтобы он не отцепился от спасительной опоры, и зубами впилась в канат, пытаясь перекинуть его себе за плечи, — и тут вся масса воды резко ухнула вниз, и их рвануло так, что хрустнуло в плечах, и надо было не соскользнуть, не оторваться от лестницы, а Гюрг еще, похоже, не очень-то был в себе — наглотался; она прижимала его к ступеням вышки, не в силах даже повернуть голову и посмотреть назад, на беснующуюся воду, уже подмявшую под себя беззащитную зеленую полоску и вломившуюся в хрупкие коробочки человечьего жилья.

Наконец она оторвала щеку от ребра ступени, всей правой стороной лица ощущая вдавленный рубец и проверяя языком, целы ли зубы. Ничего. Гюрг шевельнулся — она быстрым движением обтерла лицо о рукав, чтобы он ее такой не увидел.

Но он даже не глянул, вероятно, пришел в себя и сразу же оценил обстановку, потому что снова схватил девушку в охапку и пополз по ступеням вверх. Было больно и неудобно, но Варвара не сопротивлялась. Он ее спасал! Дали небесные, как же это было прекрасно… Она, конечно, и сама сейчас кого угодно могла спасти, но он-то ведь этого не знал. И не должен был знать. И пусть их хоть смоет второй волной, лишь бы бесконечно долго прижиматься щекой к скользкой куртке и помалкивать.

Но Гюрг уже добрался до двери, вышиб ее плечом и, перевалившись через комингс, вместе со своей ношей рухнул на пол, залитый мутной водой. Идиллия кончилась. Надо было срочно проверить, работает ли защитное поле — а то ведь следующая волна может смыть это гнездышко как пушинку, — хорошо еще, сейчас до него достали только брызги, и то вон что творится, стекло выдавлено и все бумаги выдуло… Она вдруг поразилась, о каких пустяках можно думать, когда ситуация грозит стать безвыходной. Они отрезаны водой, и никакой вертолет сюда не посмеет сунуться. И если это надолго…

Гюрг по-звериному вскочил, оттолкнувшись руками и ногами, метнулся к двери, успел захлопнуть ее и заложить титановой рейкой, когда за окном послышался зудящий, тянущий скрежет, — схлынувшая вода утягивала за собой гальку, обломки деревьев, вынесенный с улиц строительный мусор — то, что несколько минут назад было уютными, обжитыми коттеджами… Хорошо еще, что их обитатели перебрались на новую площадку! А вообще, надо бы поле включить, пока командор возится с дверью; но он уже успел забаррикадироваться, и тут стремительно возник рев — новая волна громыхнула так, словно по основанию скалы ударили залпом десятка два крупнокалиберных десинторов; пол дрогнул и зазмеился трещинами, а в торцевое окно хлынула пенящаяся вода. «Если разнесет пульт управления и включить защиту станет невозможно, веселенькая будет ситуация, — отчаянно подумала она. — А что я все время о защите? Боюсь? Ни черта я не боюсь. И когда волной накрыло, не боялась — даже за него… Так что же?»

Гребень волны и на этот раз не достал до парапета смотровой площадки, окольцовывавшей метеостанцию, но пена и брызги, ворвавшиеся в незащищенное окно, окончательно превратили маленькую комнатку в болото. «Ну что он медлит? — с тоской повторяла про себя Варвара, глядя на осторожные движения Гюрга, колдовавшего над станционным пультом. — Боится короткого замыкания? Пожара? Так не будет ни пожара, ни аварии, потому что сегодня — день чудес и все, что необходимо было для свершения чуда, уже произошло. Мы вдвоем, и я его не звала, сам догнал и притащил. Осталось совсем немногое — отгородиться от всего мира, и не поэтической сенью ветвей и сребротканым пологом ночи, а пульсирующей защитой мощностью двести кротров на квадратный сантиметр. А снаружи — хоть потоп! Впрочем, последнее уже имеется и тоже под стать веку, не доисторический катаклизм, а порождение электронного разума и генераторов неизвестных нам полей…»

На самом-то деле она была не против соловьиной рощи и даже увитой вульгарными розами беседки. Но Гюрг был человеком другого мира, а выбирая человека, выбираешь и его мир.

Вспыхнули лампы аварийного освещения, кондиционер погнал по полу теплые волны воздуха, последние капли влаги скатывались в трещинки, и пульсирующее табло предупредило о том, что генератор защитного поля к запуску готов. Гюрг свое дело сделал. Что ж теперь?..

Он оглянулся и увидел ее, все еще сидевшую на полу, подогнув коленки и положив на них подбородок.

— Встань с пола, — сказал он устало, — простудишься. Она вздохнула — совсем не то хотела она услышать:

— Спасать, так до конца. И от простуды тоже.

— Логично, — усмехнулся он, поднимая ее на руки, — а что касается спасения, то до следующей волны было бы неплохо оценить наши шансы.

Шлепая по влажному полу, он отнес ее к окну и посадил на подоконник — боком — так когда-то изысканные амазонки восседали в своих дамских седлах. Не отнимая рук, положил подбородок ей на плечо, так что теперь каждый выдох, резкий и короткий, соскальзывал по шее прямо за шиворот, отчего становилось жарко и жутковато.

— Наши успели прикрыться, и то хорошо, — облегченно проговорил он, и Варвара наконец увидела поле битвы.

На метеоплощадке за окном не осталось ни единого прибора, даже перильца балюстрады были вышиблены, словно от удара исполинского кулака, и в образовавшуюся брешь весь пляж был виден как на ладони. Трехгорбый ватный купол укрывал весь комплекс биолаборатории, но зато на всем остальном пространстве волны погуляли всласть. На месте пирса торчали, как останки свайной постройки, два частокола бетонных свай с обкусанными верхушками; мутная жижа стремительно отступала, обнажая дно, как это всегда бывает перед новой волной, а та уже надвигалась, пройдя половину пути от ближайшего острова, и на сей раз ее гребень был увенчан короной тусклых злобных молний. Вместе с галькой в глубь морскую волочилось что-то бесформенное, но, к счастью, не одушевленное — при большом старании можно было узнать расплющенный катер и сорванную с метеовышки арматуру подъемника.

Но главное — над всем этим разгулом стихии незыблемо и бесстрастно, как символ несокрушимого человеческого упорства, вздымались призраки голографических младенцев. Волны накрывали их с головой и отступали, исчерченные контурами неосязаемых изображений, и уничтожить их было так же невозможно, как солнечный свет.

— Велика мощь разума, — пробормотал Гюрг. — Неужели весь поселок разнесло?

Варвара, оценив скорость приближающегося вала, перекинула ноги через подоконник и скользнула влево вдоль наружной стены.

— Назад! — заорал не своим голосом командор.

Девушка добралась до края стены и, стараясь не наступать на осыпающиеся камни площадки, выглянула за угол. Два купола. Она метнулась обратно и ласточкой влетела в окно.

В тот же миг Гюрг включил защиту.

— Ты еще мне посвоевольничай! — рявкнул он, встряхивая ее за плечи. — Кто здесь командор?

— Никто не командор, — фыркнула она, — оба — потерпевшие. А защиты поставлено две: в западной части, естественно, моя таксидермичка, где Полупегас осаду держит, а в центре, наверное, трапезная с будуаром — кто, кроме ваших скочей, мог вовремя сориентироваться?

— Неужели в домах нельзя было оставить автоматические… И тут тряхнуло так, словно в пол ударили беззвучной кувалдой. Скала вместе с гнездышком метеостанции была защищена надежно, но сила удара волны о берег передалась основанию утеса.

— Самое время кофе варить, — сказала Варвара. — А то у меня за шиворот натекло. Неуютно.

— Не возражаю. Было бы из чего.

Она-то была уверена, что не из чего, просто ей не очень нравилось, что он держал ее за плечи и думал о какой-то автоматике. Хотя в глубине души. она понимала, что об автоматической защите домов он только говорил, а думал о другом, о том, что он здесь, а его ребята там, и есть вещи, против которых силовое поле бессильно.

Она наклонилась над пультом и вместо кофеварки включила зелененький экранчик аварийного обзора. Изображение было смазанным, хуже некуда, и все равно становилось не по себе, когда за только что прошедшей волной поднималась очередная, и тоже с лентами молний, стелющихся впереди вала, и за ней еще одна, и там уже смерчи…

— Резко наращивает мощность, — сухо проговорил Гюрг. — Но никакая энергосистема не может делать это до бесконечности. Так что или он сорвется, или…

О варианте «или…» Варваре почему-то не думалось — в этом случае надо было бы бояться, а она органически перестала испытывать страх, как иногда перестаешь слышать или чувствовать запах. «Может, я вообще стала бесчувственной? — с недоумением спросила она себя. — Нет. И еще как нет! Я хочу быть счастливой. Я уже сейчас почти до самого горлышка счастлива. А когда все это кончится и те, в центральной рубке, будут в безопасности, так что можно будет о них не волноваться, то… А вдруг — ничего? И вот то, что есть сейчас, останется самым-самым? И тогда только вспоминать, как тащил по ступеням, и носил на руках, и за плечи тряс, побелевший от страха, — за нее, разумеется, не за себя же… Ох, уж лучше пусть нас разгрохает ко всем чертям водяным, все-таки — вместе…»

И грохнуло. На экранчике полетело лиловое и липкое, закрашивая его наглухо, пол качнулся, так что они вцепились друг в друга, пытаясь удержаться на ногах, а скалу раскачивало — видно, здоровенный смерч трудился; и совсем близко были колючие, настороженные ресницы, и неожиданная улыбка, единственное светлое в этом аду, и шепот: «Ну, кто здесь ведьма — давай, колдуй, без этого не выберемся…»

И вдруг все как оборвалось. Не то чтоб стало тихо — под колпак защиты звуки не проникали; но наступило состояние покоя, даже безразличия; экран прояснился и еще что-то там замерцало на пульте, но было все равно — спаслись, ну и ладно. Как тогда от тучи спаслись, так теперь отсиделись…

— Связь, — проговорил он с каким-то удивлением, точно включилась прямая связь с Большой Землей.

— А?.. — отозвалась Варвара и вдруг поняла, что шевельнуться не может, так крепко прижимал он ее к себе.

Она присела, выскальзывая из его рук, дотянулась до пульта, включила фон:

— Семнадцатый, семнадцатый, прекратить передачу изображения; семнадцатый, ответь…

— Передачу прекращаю.

— Ура! Прорезался, милый! — не выдержала Варвара. — Отключи там всю аппаратуру и ни под каким видом больше не включай. Понял? Кто бы тебе ни приказал!

— Слушаюсь. — Точно консервная банка брякнула. На экранчике просматривался весьма загаженный, но не обремененный никакими изображениями пляж. Наваждение сгинуло.

— Пронесло, -устало проговорил Гюрг, и щека его задергалась сильнее обычного. — Да будет свет!

Дымчатую пленку слизнуло с окон, и пронизывающий ветер рванулся в помещение, точно выветривая из него накопившийся ужас. Варвара с Гюргом, не сговариваясь, бросились к окну — триединый купол над биолабораторией осел, уплотняясь, и разом сник, молниеносно тая. Из круглой надстройки на крышу вываливались взмокшие в тесноте стратеги — воздевали руки, разминаясь, и по-чаечному галдели, восторженно и победоносно. Командор тоже не удержался: поднял над головой сцепленные руки и испустил боевой клич. Воодушевление было общее: наша, мол, взяла.

«И что это они разорались, — подумала вдруг Варвара, — ну, победили бы они кого-то, преодолели, отразили, отстояли. А то ведь просто отсиделись…» Она с тревогой посмотрела в сторону моря.

Оно притихло как-то на удивление скоро и теперь рябило двумя унылыми оттенками серого, как чешуя давно уснувшей рыбы; зоркий глаз мог усмотреть над его поверхностью тоненькую пелену тумана, и эта пленочка вздымалась — не волнами, а вся разом, часто и легко, как дышит загнанное и уже ничего не ощущающее животное. Что-то неестественное, тревожное было в этой несогласованности движения морских волн и туманной пелены — так в горячечном бреду руки больного движутся каждая сама по себе…

— Я побежала, — сказала Варвара, спрыгивая с подоконника, — надо отобрать у Полупегаса все снимки, а то как бы чего снова…

Гюрг успел поймать ее за хлястик:

— Ты куда? Чтоб я тебя еще хоть раз одну отпустил!

— И аппаратуру эту уникальную надо отключить и запрятать…

— Я бы кувалдой ее, уникальную! С хозяйкой в придачу. И полуроботу твоему манипуляторов надо бы поубавить… Но мы с ним поступим по-другому. Мы с ним знаешь что сделаем?

— Что? — послушно отозвалась Варвара.

— Мы его… выставим за дверь. Чтобы не подглядывал.

— А зачем?

Он резко наклонился над ней, и ресницы, неправдоподобные его ресницы так и брызнули в разные стороны — казалось, они сейчас полетят, словно иглы у дикобраза, и веселые голубые черти беззвучно заплясали у него в глазах.

— Кофе варить!!! — простонал он, хватаясь за голову.

И вот тут-то ей и стало страшно, потому что больше не было между ними никакой беды.

Она поспешно отступила, краснея и, конечно, нелепо натыкаясь на ящик, которым была задвинута дверь. Ей вдруг показалось, что вместе с защитным полем растаяли и стенки метеобудки, и теперь все одиннадцать человек, галдевших на крыше биокорпуса, притихли и снисходительно, насмешливо наблюдают за ними.

Она отчаянно пихала ногой тяжеленный ящик, но он не поддавался, и она, чувствуя, что от этих усилий и окаянного смущения становится уже не красной, а коричневой, бормотала первое, что пришло — и, естественно, совсем некстати — в голову:

— Какой там кофе… На чем его варить — на генераторе защитного поля, что ли? Все ж демонтировано, голые стены…

— Да ты что, Барб?.. — с безмерным и все еще веселым удивлением проговорил он, — что ты, Барбик, Барабулька, Барбарелла, Барбиненок мой?..

— Да выпустите же меня! — в совершенном отчаянье крикнула она, и голос ее сорвался на писк, и все окончательно смешалось — и страх, сопутствующий исполнению самого невероятного желания, и стыд от того, что одиннадцать весьма скептических умов догадываются о происходящем, и шальная радость догадки — не сейчас он придумал эти смешные, нежные словечки-бормотушки и, значит, давно уже про себя называл ее так, и досада на себя, что не посмела назвать его на «ты»…

— Ну пожалуйста… — совсем тихо добавила она.

Он смотрел на нее во все глаза, и лицо его становилось каком-то мягким — пропал жесткий очерк губ, скулы округлились, и даже стрельчатые ресницы, кажется, легонько загнулись кверху.

— Господи, да ты, оказывается, еще и трусиха! — проговорил он так восторженно, словно во всей Вселенной смелых было пять миллиардов, а трусиха — она одна.

Он отступил на шаг и почтительно подал ей руку, одновременно точным пинком отшвыривая ящик. Дверь кракнула, сорвалась с петель и вывалилась наружу, громыхая по ступеням. Варвара вылетела вслед за нею и подставила горящее лицо влажному хлесткому ветру. Дали небесные, какая же она дура! Другая выплыла бы по-царски, вся в командорской нежности, как в горностаевой мантии, а потом, уже при всех — «Гюрик, поменяй мне батарейку в десинторе…»

Не умеет она так. Не уродилась. Да, не повезло бедной Степухе с обитателями: с одной стороны, зверюги клетчатые, с другой — растяпы усатые… Она вздохнула и, как приличествует вздыхающему, подняла глаза к небу.

На блекло-желтом фоне, как белые хризантемы, распускались ложные солнца. Они окружали настоящее светило, сегодня особенно тусклое, словно намеревающееся погаснуть, не дожидаясь заката; их призрачные лучи поочередно вспыхивали отраженным светом и тут же гасли, едва угадываемые. И в этом несоответствии желтизны тамерланского светила и ледяной мертвенности его надоблачных отражений Варваре снова почудилось что-то жуткое и неопределимое.

— Смотри-ка, — удивился Гюрг, вставая рядом с ней на пороге, — хватает пороху на световые эффекты! А я-то думал, у него все обмотки погорели и программы застопорились… М-да. Интуиция мне нашептывает, что по этой кастрюле истосковался хороший водородный заряд. Однако пора…

Варвара предостерегающе вскинула руку.

Полоска зелени, отделявшая прибрежную полосу от поселка, превратилась в сплошной заградительный вал из вырванных с корнем деревьев, всевозможных обломков и спутанных водорослей; сейчас через эту баррикаду кто-то с усилием продирался. Робот? А если нет — то кто же?

Гирлянда морской капусты, свисавшая с поваленного ствола, сорвалась, и на пляж, отчаянно встряхиваясь, выскочил олененок-бассет с длинными замшевыми ушами. Он пугливо озирался, переступая копытцами, словно прислушивался — что же его сюда позвало? И, учуяв источник этого неодолимого зова, он неуверенно двинулся к морю, обходя илистые воронки, высверленные смерчами. Следом за ним, пятясь и выдирая из клейкой зеленой массы притупленные рожки, показалась громадная пещерная лама — стряхнуть водоросли ей так и не удалось, и она понесла их на себе, точно развевающееся зеленое знамя. А завал уже трещал, сокрушаемый мерными ударами, пока наконец на пляж не вывалилась рыжая туша карликового мамонта — его можно было бы принять за детеныша, если бы не охристо-красные бивни; следом за ним в образовавшийся пролом хлынули звери. Голубые верблюжата, сурки-иноходцы, коробчатые игуаны, муравьед-полоскун… Впервые, вероятно, увидев море, они вздрагивали и цепенели, врываясь когтями и копытами в битую гальку; но неслышимый людям призыв упрямо тянул их к воде, и они, обреченно раскачавшись, сдвигались с места и брели, брели навстречу мелким зеленоватым волнам, уже подернувшимся золотистой пенкой, и бесцветные ненастоящие солнца ритмично возгорались и снова потухали, словно небо с трудом приоткрывало глаза и тут же снова жмурилось.

— Ты смотри-ка, — с безмерным удивлением протянул Гюрг, — и чего тут только нет… А клетчатого тапира не видно!

Варвара быстро глянула на него — неужели он до сих пор не почувствовал, что тут не удивляться нужно, а ужасаться?

Нет, не почувствовал.

— Командор, — раздался в метеорубке голос Шэда, — у нас тут впечатление, что они идут топиться на манер земных леммингов. Может, успеем протянуть между ними и морем линию защиты?

Командор вернулся к пульту, наклонился над микрофонной сеточкой, задумчиво потер подбородок. Оглянулся на Варвару.

— Пожалуй, подождем. Вы там фиксируйте…

— Само собой.

Варвара вздохнула, безотчетно радуясь тому, что в командорском ответе не содержалось приказа. Она выбралась на площадку, так и не подсохшую, забросанную обрывками водорослей и какой-то крупной чешуей. Отсюда вся прибрежная полоса была видна как на ладони, но сейчас этот привычный, совсем земной уголок казался огромной сценой, на которой диковинные сказочные персонажи нехотя разыгрывают недоступное человеческому пониманию действо. Звери все подходили и подходили, совались к воде и отступали, словно выискивая отведенное им место, а найдя его, замирали в томительном ожидании и как бы не замечая друг друга. Мелкие бесшумные волны время от времени добирались до них, но и вода не привлекала их внимания. Другое. Им нужно было что-то другое. И они ждали в тишине, немыслимой при такой массе животных.

И тут олененок, пугливо жавшийся к стене биокорпуса, наконец решился и несколькими неловкими прыжками достиг воды; ткнулся носом в зеленую муть и недоуменно фыркнул. И словно успокаивая его, с гребня волны протянулось янтарное щупальце, мягко коснулось крутого лобика — и растаяло.

Олененок попытался поймать губами золотистый дымок, но промахнулся и нетерпеливо забил копытцем, разбрызгивая воду.

Золотистая пеночка потянулась к нему, приобретая очертание ветки; еще что-то бесформенное, завивающееся, как струйка дыма, поднялось у него под брюшком и мягко огладило спину, пересчитывая светлые крапины. Олененок прикрыл глаза и мелко задрожал хвостиком. А золотые струйки, то переплетаясь, то ветвясь, омывали его закатным светом, грустным и уже не греющим. Такие же призрачные струйки протянулись и к другим животным, никого не пугая, а завораживая едва ощутимыми касаниями, — так слепец ощупывает черты дорогого ему лица.

Это было прощание, невыносимое в своей нечеловеческой нежности. Было ли существо, заточенное в морских глубинах, разумным, было ли оно живым — теперь эти вопросы потеряли смысл. Оно умело любить, оно, отдавало всю мощь своей энергетики и всю скудость своей логики для. защиты тех, кто был ей дорог, совершая, с точки зрения человеческого разума, поступки чудовищные. Оно, несчастное, умело любить и во имя этой любви растратило последние свои силы, сражаясь с призраками, созданными по прихоти вздорного и капризного человека. Оно умело любить и оставшиеся крохи могущества потратило на то, чтобы позвать, — и его услышали; и приласкать — и его ласка была принята.

Оно умело любить, без конца повторяла себе Варвара, вцепившаяся в воротник форменной куртки и замершая от ужаса перед всем, что открылось ей в эти секунды. Оно умело любить, — значит, люди могли с ним договориться, у них был общий язык и общая точка приложения своих забот; но вместо этого люди увидели сначала тупую ярость стихии, а потом — холодную логику механизма. И кому бы почувствовать истину, как не ей, ведьме морской; ведь приходил же Лерой на этот берег и часами смотрел вдаль — угадывал? Наверное. Сказать не успел. Или побоялся, что сочтут старческой придурью… Маленький шаг был, и она могла, ДОЛЖНА была его сделать, если бы…

Если бы оставалась самой собой. Но она изменила своему делу, своему нраву, своему имени. Последнее белое солнце выбросило два луча, словно перечеркивая желтое небо от востока до запада, и угасло. Варвара оттолкнулась от леденящего камня, одним прыжком перелетела через метеорубку и скатилась по выщербленной лестнице. Она бежала по гальке, отпихивая попадавшееся на дороге зверье, пока не достигла воды и не забрела по колено. Мышастый гепард стоял рядом и осторожно прогибал спину, когда янтарная струйка проскальзывала по его хребту. Струйка таяла, истончаясь и теряя цвет. Варвара протянула к ней руки ладонями вверх — символ открытости и беззащитности, словно предлагая частицу себя. «Пока еще есть время, — беззвучно заклинала она, — пока есть еще хотя бы секунды — прими меня, как их, уравняй меня с теми, кого ты позвал, коснись меня золотой ветвью твоей нежности — а там хоть смерч, хоть молния…»

Пугливая струйка изогнулась, отступая перед ее руками, потом резко отпрянула в сторону и исчезла. Янтарные блики, скользившие по шкурам животных, угасали, и день тускнел, хотя солнце, уже одинокое в дымчато-палевом небе, продолжало вершить свой полуденный труд. Звери стояли понуро и недоуменно, словно спрашивая себя, почему они не уходят, если стоять больше незачем. И все-таки не уходили. Ни одна золотая пылинка больше не светилась на морском берегу. И тогда раздался оглушительный скрип человеческих шагов. Они приближались, по-хозяйски вспарывая тишину, и замолкли только тогда, когда к ним примешался холодный всплеск воды.

— Варя, — послышался голос, какого она никогда не слышала у командора. — Варя, Варенька…

Она оглянулась, все еще стоя по колено в воде, — он был совсем рядом, не дальше протянутой руки, и кривил губы, не в силах остановить неуемную дрожь щеки.

— Все, — сказала она жестко. — Все. Все.

И стиснула за спиной руки, чтобы не коснуться его лица.

Они сидели на лавочке — Сусанин, откинувшись и время от времени почесывая спину о шершавую госпитальную стену, и Варвара в своей любимой позе, жестко обхватив колени, с ногами на сиденье. Сусанин сложил на животе бело-розовые, словно новорожденные, руки, но по мере того как солнце садилось, они принимали привычный медный оттенок. Напротив, на лужайке, выкусывал репей из ляжки рыцарь Тогенбург, которому уже здесь, на Новой, позолотили рога, дабы ненароком не угодил он на кухню. Беднягу, привыкшего к обильной зелени прибрежной полосы, раздражало сухотравье плоскогорья, но узы привязанности к Петрушке, обременившие его скудный козлиный интеллект раз и на всю жизнь, были сильнее гастрономических предпочтений.

Небо с утра было безоблачным, погода — летной, что, впрочем, не имело ни малейшего значения для космолета, вышедшего за пределы околопланетного пространства уже час назад, и настроение у Сусанина было без пяти минут идиллическим.

— Все равно уеду, — угрюмо пообещала Варвара. — На этот не взяли — уеду на следующем.

— На космолете не ездят, сердечко мое, — безмятежно ответствовал Сусанин. — На космолетах прыгают, от одной зоны дальности до другой, и так через все подпространство. И во всех сопредельных с нашей зонах ни одной движущейся посудины не наблюдается.

— Ничего, наблюдется, — буркнула девушка.

— А наблюдется, так уж я постараюсь, чтобы в поле твоего зрения он не попал. Загоню тебя, к примеру, на дикую сторону. И вообще, Варька, здесь сейчас будет столько работы…

— Хватит! — крикнула она, хлопая ладошкой по теплой скамье. — Никаких больше Варек. Варвара! И вообще, мы с вами никого не пасли…

— Ну, это ты изволила запамятовать, — добродушно скривился Сусанин, щуря и без того узкие глазки, словно в медовом небе можно было еще разглядеть огненную морковку удаляющегося звездолета. — Телят мы с тобой пасли, вот кого. Знаешь, за сколько тысяч километров они сейчас? Не знаешь. И я не знаю. А с телятами — половина моих людей. Так что с завтрашнего утра каждый оставшийся выкладывается за четверых, поскольку до сих пор мы работали за двоих. — Он оттолкнулся лопатками от стены и, по-птичьи вывернув шею, попытался заглянуть ей в лицо. — Аль обленилась, пока я тут себе новую шкуру, точно питончик королевский, наращивал?

Варвара оскорбление фыркнула — как будто не она возле него сутками дежурила, безропотно снося все сусанинские выходки!

— Главное, Кони улетела, — продолжал Сусанин горестно. — И Темрик. Со своей Марфуней, естественно. И красавцы наши, гордость вселенной, альбатросы глубокого космоса.

— На Матадор? — с какой-то мстительной радостью спросила Варвара, словно это было синонимом всего окаянства белого света с черной дырой в придачу.

— Ну а куда же? Наша Степуха была для них сущим отдохновением, жаловались еще, что форму теряют. А на Матадоре с них жирок-то спустят, это ведь планета-стадион, где шаг ступишь — в тренажер попадешь. Не знала? Спасибо хоть не занесли нашу землицу в Красную книгу, а то понаехало бы эмиссаров Галсовета, а они такие зануды… Так что будем тут управляться самостоятельно, благо теперь ни молний, ни смерчей, ни ворот этих с эпилептическим синдромом… Соскучимся.

— Тогда что не отпустили? — чуть ли не со слезами выдохнула Варвара. — Мне и без вашей скуки хоть с моста в реку…

Сусанина как ветром сдуло со скамьи — поддернул свои больничные, в голубую полосочку, брючки и присел на корточки перед девушкой, по-мальчишечьи заглядывая ей в глаза.

— Ну что ты, дуреха? Все живы — значит, все в порядке!

У Варвары потемнело в глазах. А он глядел прямо в лицо — и не почувствовал.

— Работой я тебя запугал? Зверь я, зверь и есть. Но ты ж у меня умница, даром что ведьма. Так что по шестнадцать часов ты у меня будешь колдовать ежеденно, а в остальном — проси, что хочешь.

— Космолет верните.

— Ну-у… С ним и связи-то не будет, аллюром идет, ни к одному промежуточному буйку не причаливая. Летяги обещали всех телят в сохранности доставить, это ж, наверное, самое дорогое, что когда-либо из космоса выуживали. А тот десантник, на котором стратеги прилетели, без экипажа стоит, на краешке космодрома проветривается. Штурмана с механиком на этот, улетевший, забрали, один первый пилот остался — вон сарай под виварий приспосабливает. Да Гришка Эболи в гипсе лежит. Так что работай себе потихонечку и жди, когда я тебе экспедицию за клетчатым тапиром организую. А пока… выходи-ка ты за меня замуж!

Варвара спустила ноги со скамейки:

— Да? И вместо Варвары Нореги будет Варечка Сусанина?

— А что? Меня это устраивает.

— Вы очень хороший человек, Евгений Иланович, — проговорила Варвара, подымаясь и одергивая свой старый лабораторный халатик. — Не дам я вам жизнь свою молодую погубить из-за меня — я ведь как коброй была, так коброй и останусь.

Она перешагнула через козла, дремавшего подогнув коленки, и пошла по тропинке, заменявшей пока улицу. Время от времени под ногами щелкало, выметывался здоровенный, с воробья, кузнечик и врезался в сухую траву со специфическим хрустом, точно кедровая шишка. Она шла прямо на солнце, жмурясь — то ли чтобы не ослепнуть, то ли чтобы не заплакать. Подумать только, первый раз руку и сердце предложили.

Первый раз в жизни!

И никакого восторга. Словно на каток пригласили. Нет, не получается у нее с обыкновенным человеческим счастьем. Где бы просто махнуть рукой и броситься ему навстречу, как в море с утеса; так вот нет, ей почему-то надо обязательно помедлить и призадуматься: не чрезмерна ли плата, когда за такое счастье надо обязательно поступиться частичкой себя?

Она шла мимо здешней унылой трапезной, и мимо строящегося вивария, и мимо штабелей безликих всепланетных блоков, и неприкаянно твердила: почему, почему, почему для того, чтобы стать счастливой, надо перестать быть самой собой?..

Это нечаянное и окаянное открытие мучило ее, как рыбья кость, и надо было остаться наедине с собой, повернувшись задом ко всей окопавшейся на Степухе цивилизации, чтобы в горестном одиночестве переболеть им, как свинкой или скарлатиной, а выздоровев, стать до последней клеточки прежней Варварой. За это возвращение она уже заплатила десятикратную цену — рассталась с человеком, который был из тех, что дважды на жизненной тропочке не встречаются. И ведь как чувствовала там, в метеостанции, выпотрошенной ураганом и захлестнутой злобной желтой пеной, что это преддверие счастья и останется для нее на всю жизнь самым-самым…

Она тряхнула головой, упрямо отбрасывая это воспоминание. Все осталось там, на берегу. Жаль только, что там осталось и море. Очень недоставало воды. Сейчас она поняла, что именно тянуло ее сюда, за черту уже обжитой земли, навстречу заходящему солнцу, уже коснувшемуся подбородком краешка поджаристо-золотой осенней горы: в густом закатном свете можно было выкупаться. Он был так плотен, так веществен, что тело, подставленное прохладным янтарным лучам, словно теряло вес. Стараясь не упустить солнце, она взбежала на пригорок — и досадливо фыркнула: на наспех сколоченной изгороди восседал кто-то длинный и нелепый, каким только может быть высокий мужик, взгромоздившийся на тоненькую жердочку. На фоне медного солнечного диска беспомощно топорщилась куцая курточка, а широкополая соломенная шляпа была, вероятно, заимствована у пугала. Петрушка? Нет, этот сегодня уже пытался ее развлечь. Келликер? Похоже, он. Все они сговорились опекать и утешать ее со всей неуклюжестью и искренностью. Сейчас он приподнимет шляпу и каркающим голосом пригласит на жареную печенку перистого удава. Поклонник средневековой кухни…

Она чуть было не свернула с тропинки, но вовремя вспомнила, что прежняя Варвара легко и насмешливо шла навстречу кому бы то ни было. Легко и насмешливо отшучивалась. Легко и насмешливо оставляла позади все — и случайное, и дорогое.

Она снова тряхнула головой и ускорила шаг. Сидевший на изгороди шляпу не приподнял и развлекать девушку явно не собирался. Она прищурилась, стараясь притушить ресницами бьющее прямо в глаза солнце, и только тут поняла, что это не Келликер.

Это был Гюрг.