"Драконья справедливость" - читать интересную книгу автора (Худ Дэниел)

15

По сравнению с Уоринсфордом здешняя сессия проходила гораздо спокойней, но Лайам сделал большую ошибку, сев рядом с отцом Энге. Тот счел своим долгом комментировать каждую долетавшую до них фразу, тычась своим вислым носом в ухо соседа. Его замечания были всегда остроумны, хотя не всегда пристойны. А когда в зал вызвали пухленькую мещаночку, обвиняемую в том, что она с помощью колдовства лишила мужской силы супруга соседки, неугомонный искатель теней не преминул заметить, что такая аппетитная дамочка способна обессилить мужчину и без всякого колдовства. Лайам, не выдержав, расхохотался и заработал суровый взгляд вдовы Саффиан.

Когда заседание кончилось, он остался сидеть в своем кресле, ожидая нагоняя за смех, однако вдова тут же покинула зал.

Обрадовавшись, что выволочки не будет, Лайам принял приглашение отца Энге взглянуть на только что подъехавший караван. Караван принадлежал Лонсу Каллуму, и отец Энге побежал вдоль колонны, перекидываясь шуточками с погонщиками и громко интересуясь, начнутся ли танцы. Ему клятвенно обещали, что непременно начнутся, что музыканты настроены по-боевому и будут играть всю ночь. Возницы охотно отвечали и на другие вопросы. Лайама, например, интересовало, что они привезли и что надеются увезти. Он получил массу полезных сведений, надеясь по возвращении в Саузварк с толком распорядиться ими. Делая мысленные заметки и посмеиваясь над солеными шутками своего спутника, Лайам все больше погружался в атмосферу предстоящего праздника и почти забыл о делах. Когда Казотта пришла звать их с отцом Энге на ужин, он стал отнекиваться и согласился пойти, лишь взяв с молодой женщины клятвенное обещание, что трапеза не затянется.

На площади подле чаши высохшего фонтана полыхал высокий костер, вокруг него пили и танцевали. Лица танцующих были красными – то ли от выпитого, то ли от бликов огня. Возбужденные музыканты дули в рога и трубы, колотили в огромные барабаны и немилосердно дергали струны лютней. Они то и дело сбивались с ритма, но танцорам было на то наплевать – их вело собственное неистовое веселье. Здоровяк-пекарь, у которого Лайам купил поутру сдобу, чинно сидел во главе длинного ряда поставленных на козлы столов, поглощая в неимоверных количествах пиво. Красотка Казотта убежала на розыски какого-то мануфактурщика, которому обещала танец еще в прошлом году. Тарпея тут же направилась к ближайшей пивной бочке, отец Энге и Лайам потащились за ней.

«Опять тебе выпало являть собою ареопаг, – кисло подумал Лайам. – Берегись, это может войти в привычку!» Наместница после ужина пригласила на празднество всех. Однако вдова Саффиан вежливо отвела приглашение.

– Я всегда была неважной плясуньей, – сказала она.

Толстый квестор брезгливо поджал губы. Он даже не стал искать отговорок, а просто ушел.

Тарпея вручила мужчинам огромные кружки и повела их к костру. Примкнув к подгулявшей толпе, они какое-то время стояли, глазея по сторонам.

– А тут у вас многолюдно! – сказал Лайам, чтобы что-то сказать.

– Народ прослышал о прибытии Каллума, – отозвалась Тарпея. – Тут собрались селяне со всей округи.

Музыканты меж тем, домучив одну мелодию, принялись за другую. Энге весело завопил, сунул свою кружку Лайаму в руки и ринулся в толпу плясунов.

– Это его любимый танец, – пояснила Тарпея. Лайам на всякий случай кивнул, хотя никакой разницы между новой и отзвучавшей мелодиями не находил. Он вытянул шею, чтобы видеть Казотту – та вертелась в танце с подвыпившим коротышкой, то появляясь, то пропадая из виду. Оркестранты наяривали без устали, прерываясь лишь изредка, чтобы позволить танцорам сменить партнеров, а заодно и хлебнуть кружечку-другую хмельного. Тощий Энге, в развевающихся одеждах и с растрепанной бородой, скакал вокруг костра, как безумный. Его подбадривали хлопками и возгласами как местные жители, так и служащие ареопага. Встречаясь с Лайамом взглядом, саузваркские клерки улыбались и кланялись, но старались держаться в сторонке, очевидно, стесняясь к нему подойти.

Тарпея какое-то время стояла рядом, словно ожидая чего-то, затем ее внимание привлекли двое готовых кинуться друг на друга погонщиков. Девушка, из-за которой вспыхнула ссора, нетерпеливо переминаясь, ожидала развязки – ей не терпелось пойти танцевать. Тарпея утихомирила петухов, да там и застряла. Лайам, всеми покинутый, потягивал пиво и собирался с духом. Ему хотелось пригласить на танец Казотту, но он все стоял и стоял.

«Ну, хватит, – сказал он себе наконец. – Сейчас я ее разыщу!»

Словно в награду за такую решимость, Казотта сама вынырнула перед ним из толпы. Лицо молодой женщины пылало румянцем. Едва не касаясь Лайама грудью, она откинула с виска непослушную прядь.

– Квестор Ренфорд! Вот радость! Где вас носило?

Не дав ему времени сообразить, что на это ответить, она потащила его к костру. Музыканты уже терзали очередную мелодию. Он попытался было сказать, что плоховато танцует, но Казотта схватила его за руки и заставила сделать первые па.

И все вокруг завертелось. Битый час Лайам выписывал ногами немыслимые кренделя. Если его партнерша и поняла, что имеет дело с неважным танцором, то виду не подавала. Впрочем, вокруг костра топталось столько подвыпивших и неуклюжих мужчин, что Лайам на их фоне мог за себя особенно не стыдиться. По крайней мере, он ни разу Казотту не уронил – даже когда его самого уронили. Четверо стражников налетели на них со свистом и гиканьем, но он успел оттолкнуть Казотту, и она потом с хохотом вытаскивала своего кавалера из кучи-малы.

Тут Лайам запросил передышки. У него закололо в боку и заныла отдавленная кем-то нога. Казотта отвела его от костра. Он, задыхаясь, осел на каменный подиум. Она, улыбаясь, осталась стоять.

– Видать, нечасто приходится вам плясать. А наши до света пропляшут. А потом еще целый день проработают и опять навострятся сюда! – У нее только волосы чуть растрепались, а в остальном она выглядела на удивление свежей, и румянец на полных щечках очень ей шел. Казотта переступала с ноги на ногу, словно молоденькая кобылка.

– Да, опыта у меня маловато.

– Разве в Саузварке никто не танцует?

– Танцуют, но танцовщиц у нас не хватает, – сказал он и, собрав всю свою галантность, добавил: – Таких прелестных, как вы.

Она замерла, затем наклонилась и быстро поцеловала его. Это вышло неловко – поцелуй скользнул по носу прежде, чем нашел его губы. Казотта нахмурилась, потом рывком подняла Лайама на ноги и снова поцеловала – уже основательно и от души.

«Вот вам и деревенские погулянки», – подумал он и обнял ее за талию, но она ловко вывернулась из его рук и рассмеялась.

– Нет уж, танец за поцелуй, квестор Ренфорд! Только так – и не иначе!

Лайам застонал.

– Полагаю, я уже заслужил пяток поцелуев?

– Нет, счет открывается только сейчас, – Казотта вновь рассмеялась и побежала к костру. Он помчался за ней, ощущая себя удивительно легким, и, догнав, принялся зарабатывать очередной поцелуй. Дело ладилось – и дыхание не подводило, и танец уже завершался, но тут из толпы зрителей кто-то вылетел в круг, и Лайам упал.

Он тут же вскочил, опасаясь опять оказаться под грудой копошащихся тел, и понял, в чем дело – двое погонщиков сцепились опять. Только на сей раз они были совершенно пьяны и самозабвенно тузили друг друга, а танцующие, посмеиваясь, ловко их огибали. Что с дурней возьмешь? Лайам повернулся к Казотте, однако та уже кинулась разнимать выпивох.

Она почти достигла успеха, ловко поднырнув под рукой одного драчуна и оттолкнув его в сторону, когда второй размахнулся кружкой. Удар пришелся женщине по затылку. Казотта рухнула, словно подкошенная, а погонщики, мгновенно о ней позабыв, с радостным ревом вцепились друг в друга.

Лайам расшвырял здоровенных парней, как котят, и, даже не глядя, что с ними сталось, упал на колени возле Казотты. Та, стоя на четвереньках, изумленно трясла головой.

Кто-то рванул Лайама за волосы, он увидел какой-то блеск и, решив, что это нож, попытался уйти от удара, но, уходя, налетел глазом на чей-то кулак. Его еще раз ударили, и еще раз. Тогда он принялся отбиваться, поначалу вслепую, потом, присмотревшись, стал попадать. Пара ударов оказалась удачной, потому что его отпустили.

«Мастер?»

– Что? – Лайам вскочил на ноги, готовый атаковать. Но атаковать уже было некого. Четверо стражников увесистыми тумаками успокаивали расходившихся драчунов, отец Энге помогал Казотте подняться. Левая половина лица Лайама онемела, он наклонился, чтобы помочь старику.

«Мастер? С тобой все в порядке?»

«Похоже», – подумал он. С правой щекой, во всяком случае, да.

Утром Лайам ощупал лицо и обнаружил, что его левая щека болит и распухла, хотя и не так сильно, как он ожидал. «Вижу хотя бы, – подумал Лайам. – Глаз мог и заплыть».

Спасибо отцу Энге, это он смазал его ушибы какой-то вонючей мазью, да и Казотте сумел оказать скорую помощь. Удар оглушил бедняжку и рассек на затылке кожу. Пришлось наложить ей несколько швов, прежде чем отправить в постель.

Медленно, очень медленно Лайам поднялся на ноги и приступил к умыванию.

«Зря ты не взял меня на гулянку. Я бы тем дуракам показал». Дракончик остро переживал случившееся и всю ночь просидел у господина в ногах.

– Не беспокойся, – сказал Лайам вслух, ибо сильная головная боль не располагала к мысленному общению. – Нет такой болезни, какую не исцелил бы день, проведенный в седле.

Когда он оделся и упаковался, головная боль стала стихать, и, спускаясь вниз, Лайам уже чувствовал себя сносно. Слуги и клерки сновали туда-сюда по гигантскому полю двора, седлали коней, вьючили груз. Лайам знаком подозвал к себе рыженького мальчишку, тот, разинув рот, уставился на господина. Покачав головой, Лайам велел дурачку сходить за вещами и отправился на поиски отца Энге. Усмехаясь и комкая в кулаке бороду, искатель теней стоял возле груды сумок и сундуков и наблюдал, как четверо слуг пытаются усмирить жилистую и очень норовистую лошадку.

– Спокойно, малышка, – приговаривал вполголоса Энге. – Разве не великая для тебя честь возить наряды квестора Проуна? Или ты полагаешь, что недостойна этакой чести?

Лошадка, как в танце, то отступала, то подавалась вперед, а слуги волочились за ней, вторя ее движениям.

– Чувство ритма отменное, ты – талантливая лошадка, прямо актриса! – Кобылка попятилась и резко взбрыкнула, расшвыряв и сундуки, и слуг. – Браво! – воскликнул старик.

– Доброго вам утра, отец Энге.

– И вам, квестор Ренфорд. Какое у вас сегодня мужественное лицо! А глаз выглядит очень пристойно! Я опасался, что вам придется спрятать его под повязкой.

– Зря опасались, – ответил Лайам и дернул старика за плечо, чтобы его не задело копыто еще раз взбрыкнувшей лошадки.

– Ах, какая отвага! Вы знаете эту кобылку, квестор? Очень необычная животинка и чрезвычайно умна! Она отказывается от чести везти багаж квестора Проуна. Разве это не свидетельствует о большой проницательности, дарованной ей небесами? Лошадка прозревает природу вещей.

– Не сомневаюсь, что прозревает. Однако нет ли у вас в запасе лишней баночки мази? Той самой, какой вы пользовали меня?

– Так вы ее все-таки оценили? Понимаю, вам нравится аромат. Небось хотите использовать мою мазь вместо духов?

Лайам усмехнулся и прикоснулся к щеке.

– Да, а еще и для этой вот штуки.

Старик окинул Лайама критическим взглядом.

– Замечательнейший синяк, можно сказать, бесподобный. Вы с ним походите на завсегдатая кабаков. Увы, моя мазь больше ничем вам не поможет. Остальное сделает время. – Лошадка фыркнула и дернулась, сбросив на землю сундук с кружевами. – Ох и умная животинка! Ах, квестор Ренфорд, как вам повезло! Вы с этой лошадью – идеальная пара! Она, как и вы, не создана для житейской рутины. Скажите, у вас нет возможности выучить ее ходить под седлом, чтобы освободить от унизительной ноши? Нет? Тогда навещайте ее по ночам, выпускайте на волю. Такой отважной скотинке просто необходимо привольно пастись.

– Боюсь, они все-таки сломили ее дух, – сказал Лайам, завидев, что последний тючок из багажа толстого квестора приторочен. Остальные вьючные лошади уже были готовы, и вдова Саффиан вышла с Тарпеей и Проуном из казарм. Женщины обменялись несколькими словами, затем председательница ареопага села в седло и, нахмурившись, огляделась по сторонам.

– Вас, кажется, ищут, – сказал Энге. Лайам торопливо попрощался со стариком, попросив его передать нижайший поклон Казотте, и побежал к своему чалому.

– Доброе утро, госпожа председательница, – сказал он, устраиваясь в седле. – Доброе утро, квестор Проун.

Глаза у вдовы сделались, как чайные блюдца, но она справилась с собой замечательно быстро и ничем больше не показала, что во внешнем виде ее чиновника что-то не так.

– И вам доброго утра, квестор Ренфорд.

Проун не произнес ни слова. Вдова вскинула руку и пришпорила лошадь. Ареопаг двинулся в путь. Отец Энге дернул себя за бороду и, поклонившись всем разом, прокричал, что кобылку следует освободить, а ее груз – разметать по чистому полю.

Трое уоринсфордских стражников убыли восвояси еще вчера, и теперь караван возглавляла стража, отряженная Тарпеей. Поскольку Кроссрод-Фэ своего знамени не имел, серое знамя герцога в одиночестве развевалось над лентой дороги, успевшей подсохнуть после дождей. Госпожа Саффиан и Проун молчали, Лайам помалкивал тоже. Ему надоело выступать в роли просителя, он ожидал, когда вдова сама соизволит обратиться к нему. День был прекрасен, солнышко пригревало, свежий ветерок доносил до путников запах хвойных чащоб.

Через час, впрочем, молчание стало гнетущим, и Лайам подумал – не сам ли он в том виноват? Председательница по-прежнему хмурилась, упорно не собираясь его замечать. Может, вдова злится на то, что он рассмеялся во время вчерашнего заседания? Лайам задумался, но потом отмел эту мысль.

«Нелепо третировать человека из-за такой ерунды!» Он прокашлялся.

– Госпожа Саффиан, удалось ли вам просмотреть отчет по дипенмурскому делу? Помните, у нас с вами был о том разговор?

Она несколько мгновений холодно на него смотрела, затем снова перевела взгляд на холку коня.

– И что же?

– Там кое-что меня озадачивает.

– Я еще не прочла этот отчет, но квестор Проун снимал с него копию. Квестор, вы не заметили в тексте каких-либо странностей?

– Нет, госпожа председательница, – пренебрежительно отмахнулся толстяк. – Мне показалось, что все там предельно ясно.

«Ну, если это предельно ясно, то ты совершенный болван», – подумал Лайам, но постарался взять себя в руки.

– Что ж, у меня, как видно, мало опыта в подобных вещах. И все же, квестор, вас разве не удивило, что ключи от пещеры оказались у столь далеких друг от друга людей?

– Кое-какие сложности, конечно, имеются, – ответил Проун, явно подчеркивая, что эти сложности кому-то не по зубам.

– Значит, все не так уж и ясно? – Лайам не удержался и добавил в свой тон каплю сарказма, но Проун проигнорировал попытку его зацепить. Он просто пожал плечами и обратился к вдове.

– Сложности политического характера.

– Я знаю, – ответила та, словно и впрямь знала что-то такое, чего Лайаму вовек не постичь. – Я знаю об этих сложностях, квестор Проун. Дело весьма щекотливое, задевающее интересы его высочества, и потому, квестор Ренфорд, мне кажется, что вы рановато нацелились на него. Я решила дознание по Дипенмуру поручить квестору Проуну. У него больше опыта в судейских делах, да и с герцогом ему доводилось общаться. – Заявление было столь неожиданным, что лишило Лайама дара речи, он вскинул брови и заморгал. – А мы с вами займемся рядовыми делами, – как ни в чем не бывало продолжала вдова. – Вам ведь надо на чем-то накапливать опыт, не так ли?

Лайам тряхнул головой, стараясь прийти в себя.

– Но я все же не понимаю…

– Герцогский двор – не арена для потасовок! – вмешался Проун, выглядывая из-за плеча госпожи Саффиан. – Не хватает еще, чтобы вы затеяли драку в самом Дипенмуре. Вам следует научиться себя вести!

– Драку? На что вы намекаете, квестор? Я ни с кем никакой драки не затевал.

Вдова усмехнулась – снисходительно и немного устало. – Ваше лицо, сударь, вас выдает.

Проун язвительно усмехнулся.

– Это видела масса народу. Вы дрались на гулянке, возле костра!

– Я не дрался, – ответил, поморщившись, Лайам. – Дрались двое пьяниц, а я их пытался разнять.

– А что, на это нет специальных людей? – ехидно спросил толстяк. – Квестор – не стражник, чтобы разнимать дебоширов. Он выше по рангу, хотя вам вряд ли понятно, о чем я сейчас говорю!

Лайам решил оставить без внимания оскорбительный тон толстяка, опасаясь сказать что-нибудь лишнее. Он в немногих словах стал объяснять, как было дело, но обращался при этом только к вдове. Та выслушала его внешне спокойно, однако по ее лицу было видно, что корм идет не в коня. Когда рассказ завершился, женщина, покачав головой, заявила:

– Квестор Проун прав. Вам следовало всего лишь приказать стражникам остановить драку, и ничего бы не произошло. Нет, квестор Ренфорд, вы, в своем роде, замечательный дознаватель, однако ведете себя опрометчиво и постоянно пытаетесь бежать впереди лошадей. Чего-чего, но трезвости и здравомыслия вам явно недостает. Вы прежде действуете, а думаете потом – и постоянно встреваете в сторонние свары. – Она помолчала, словно предоставляя ему возможность что-то сказать, но он не нашелся с ответом. Вдова, выждав какое-то время, заговорила опять: – Вы еще молоды, а потому не считаете нужным блюсти ни собственное достоинство, ни достоинство ареопага. Я не сомневаюсь, что со временем вы изживете свои недостатки, но сейчас в Дипенмуре мне не нужна горячая голова, мне нужен человек рассудительный и деликатный.

«Рассудительный и деликатный». Лайам вздохнул.

– Как прикажете, госпожа председательница, – процедил он сквозь крепко сжатые зубы. – Если квестор Проун проявит любезность и выдаст мне вечером необходимые документы, я буду ему очень признателен. А свою копию изымаемого у меня дела я могу вернуть вам сейчас.

– Незачем, – торопливо ответил Проун. – Раз уж вы говорите, что там что-то напутано, оставьте ее себе. Я сниму еще одну копию с оригинала.

– Отлично, – улыбнулся Лайам. Улыбнулся по-волчьи, шевельнув лишь уголками губ. «Только на этот раз постарайся писать поопрятнее, жаба!» Он был уверен, что всю эту кашу заварил именно Проун. Это он что-то наплел председательнице ареопага. А та пошла у него на поводу. «Горе все-таки помутило ее разум. Не стоило ей становиться во главе выездного суда!» – Если вы не против, я немного проедусь.

Не дожидаясь ответа, он пустил Даймонда рысью, затем перевел в галоп и стрелой понесся вперед, обгоняя стражу и удаляясь от каравана.

Обида жгла его долго, кошмарно долго. И может быть, потому, что Лайам находил в этом чувстве какое-то извращенное удовольствие. То отъезжая от медленно ползущего поезда, то вновь к нему возвращаясь, он измышлял разные способы мщения и составлял разгромные речи. Нет, вовсе не понижение в должности являлось причиной клокотавшей в нем ярости, а то, что они посмели щелкнуть его по носу. Придравшись к каким-то мелким проступкам и намеренно не замечая заслуг. Разве он тут упирается ради карьеры? Нет, у него есть достойное во всех смыслах занятие, но он на время решился оставить его. Он отправился с ареопагом, как доброволец, чтобы помочь бедной женщине, потерявшей супруга, справиться с делом, которое и не каждому-то из мужчин по плечу. И вот вместо слов благодарности он выслушивает какие-то поучения и краснеет, словно мальчишка, когда его принимаются школить!

Дважды Лайам крутился возле обоза, высматривая лошадку, которая так понравилась Энге, и всерьез собираясь последовать прощальному совету безумца. Всего-то и дел, что походя подрезать ремни! Слуги дремлют, никто ничего не заметит. Ох, как взовьется лишившийся тряпок индюк! К полудню его злость приутихла, и он понемногу начал входить в колею. «Ты причитаешь, словно герой дурной мелодрамы. Ренфорд Много-о-себе-понимающий уязвлен!»

Есть, в конце концов, в жизни кое-что поважнее уязвленного самолюбия. Дело ареопага – вершить правосудие, а не кого-то там ублажать. Раз уж ему выпало заниматься рутинной работой, значит, следует засучить рукава. Каждый ищущий справедливости ее да обрящет. Истинное правосудие не разбирает, где мелко, где глубоко. «Даже Эласко не выразился бы высокопарней!» – усмехнулся Лайам и обратился мыслями к госпоже Саффиан.

Зря он так ополчился на эту достойную даму. Положа руку на сердце, Лайам не мог бы опротестовать ни один ее приговор. Правда, какие-то наказания слишком суровы, а проповеди занудны, но в этом не видят ничего необычного остальные члены суда. Вдова хорошо справляется со своими обязанностями, а если она порой кое-кого по-матерински одергивает, то ее очень даже можно понять. Что же ей еще делать, когда новичок-квестор заносчив, вечно с ней спорит и всюду суется, и даже заработал под глазам синяк? Как втолковать герцогу, что малый с внешностью забулдыги – серьезный, приличный, тактичный молодой человек?

Вот и приходится убирать мальчика в тень, несмотря на всю его хватку и дознавательские таланты. Тем более что, передав дело Проуну, она никакой ошибки не совершит. Толстяк, с ее точки зрения, компетентен, имеет опыт, одет нарядно, да и покойный муж ему вроде бы доверял.

«И все-таки Проун – скотина, осел и засранец!»

Этого мнения Лайам менять не стал.

На закате они добрались до постоялого двора – полудеревянного-полукаменного строения, спрятанного в густом перелеске. Лайам возблагодарил небеса, услыхав, что свободных помещений полно и что номер ему делить с Проуном не придется. И вдова, и толстяк соблаговолили отужинать в своих комнатах, а Лайам пошел к писцам.

Клерки тепло приняли квестора, а когда выяснили, что тот никогда не встречался с Акрасием Саффианом, многое порассказали о нем. В конце ужина Лайам составил себе мнение о покойном судье, как о человеке умном и осторожном, с развитым чувством юмора и ошеломляющей проницательностью. Один из писцов даже уподобил Акрасия древнему королю Таралона Асцелину Эдару, прославившемуся своей мудростью на полсвета. Возможно, эти добрые люди и перехватывали в своих воспоминаниях через край, но то, что усопший был человеком незаурядным и дельным, сомнению нс подлежало.

Когда с ужином было покончено, Лайам пошел к себе, раздумывая об услышанном. Уже в комнате до него вдруг дошло, что в разговоре клерки ни разу не упомянули о госпоже Саффиан. Это показалось ему странным. «Ничего странного, – тут же поспешил он себя успокоить. – С какой стати было о ней поминать, когда помыслы всех собравшихся обратились к великому Асцелину? Знает женщина свое дело – и ладно, и хорошо».

В дверь постучали, потом она приоткрылась, и в щель просунулась голова в ночном колпаке.

– А, квестор Ренфорд, я очень рад, что застал вас. Скажите, вы не могли бы вернуть мне… э-э… тот отчет?

– А обещанные документы вы принесли?

Проун протянул ему ворох бумаг. Лайам взял их и повернулся к свече.

– А… а отчет?

Лайам глянул на Фануила, лежащего на груде сумок, и поддался соблазну.

– Боюсь, он глубоко запакован. Завтра без лишней спешки я его раскопаю. Доброй вам ночи, приятных снов. – Он попытался закрыть дверь, но Проун вцепился в косяк мертвой хваткой.

– Но… но нельзя ли это сделать сейчас?

– Помилуйте, квестор, сейчас уже поздно. Я устал, мне хочется спать. Не беспокойтесь, все к вам вернется в полной сохранности. Кроме того, у вас ведь имеется оригинал. Так зачем же вам копия?

Какое-то время Проун стоял недвижно, словно соображая, как поступить, затем голова его дернулась.

– Вы правы, да, вы, конечно же, правы. – Толстяк отступил в коридор. Лайам закрыл дверь и разочарованно хмыкнул. Поиграть с Проуном в кошки-мышки не удалось.

«Неужто в нем и вправду проснулись и рассудительность, и деликатность?» – думал он, укладываясь в постель.

Утром, устроившись поудобней в седле, Лайам издали поклонился вдове Саффиан и направил Даймонда к середине колонны. Долгое время он ехал с клерками, с ними же и перекусил на привале, а после полудня ускакал далеко вперед. Окружающие дорогу леса постепенно сменились лугами в кудряшках дубовых рощиц, и Лайам позволил чалому перейти на галоп.

Он первым добрался до места ночлега и битый час любовался закатом, посиживая в придорожной беседке с кружкой пива в руке. Завидев его, подъезжающий Проун сделал большие глаза и что-то шепнул госпоже Саффиан, но Лайам решил не обращать на это внимания. «Терпеть осталось недолго, – сказал он себе. – Затем нас с чалым ждут Саузварк и свобода. А пока пусть все идет, как идет».

И опять председательница с толстяком соизволили ужинать в одиночку. Впрочем, Лайам немало тем не смутился – в компании клерков он уже чувствовал себя почти что своим. Правда, на сей раз их высказывания сделались более осторожными (видно, и до них дошел слух о трениях между новым квестором и толстяком), но общая атмосфера застолья оставалась по-прежнему дружелюбной. Затем, после короткой прогулки на сон грядущий, Лайам пошел к себе. День удался, но еще не окончился – в дверь постучали.

– Да? – Лайам встал на пороге, не давая гостю войти.

– Вы… вы нашли тот отчет? – Проун явно заискивал. Лайам, поморщившись, пошел к своим сумкам и без труда отыскал в них нужный пакет.

– Вот, получите, – сказал он, швыряя бумаги Проуну, и почему-то счел нужным добавить: – Я уже снял себе с них копию, так что можете все это спокойно забрать.

– Копию? – глаза толстого квестора округлились. – У вас есть еще одна копия?

– Да. А в чем, собственно, дело?

– Ох, я… вы… видите ли, – сбивчиво забормотал Проун, – вы человек, конечно же, свой… но должна соблюдаться секретность… эти записи… не все в них бесспорно… вдруг обнаружится, что кто-нибудь невиновен…. чья-то честь будет задета… так что уж будьте добры…

Лайам устало вздохнул. Раболепие толстяка начинало вызывать в нем брезгливость.

– Я пошутил, квестор. Никакой копии у меня нет.

«С чего он так суетится?»

– Нет?

– Нет. Я пошутил.

– А. – Проун провел ладонью по лысине, смахнув капли пота, и затравленно хохотнул. – Понимаю. Хорошо. Посмеяться иной раз не грех. Доброй ночи, квестор, доброй вам ночи. – Сжав в кулаке драгоценный отчет, толстяк поспешил прочь.

«Вот идиот», – подумал Лайам и, покачав головой, постарался закрыть дверь поплотнее.