"Драконья справедливость" - читать интересную книгу автора (Худ Дэниел)17Во сне Лайам летел над Колиффом вдоль полосы штормовых туч, мечущих стрелы молний в белопенные гребни волн. Рядом, медленно взмахивая кожистыми крылами, возник Фануил. «Проснись!» Проснулся он скорее от запаха, чем от мысленного посыла уродца. Пахло тухлыми яйцами. Каждый раз, когда молния била в Колифф, со дна его поднимался пузырь вонючего газа. «Проснись! Мастер, проснись!» Вонь усилилась, смешавшись с каким-то смрадом, и Лайам, кашляя, сел. Смрад заполнял всю комнату, едкий, раздражающий горло. Лайам слепо пошарил во тьме руками, нащупал ставни и распахнул окно. Там была ночь, но слабое свечение звезд помогло ему отыскать и зажечь свечу. Смрад стал улетучиваться, изгоняемый ночным ветерком. – Что тут творится? «Не знаю». Где-то в замке послышался вопль, он перешел в визг, потом упал до невероятного низкого воя. Лайам вскочил, мгновенно покрывшись мурашками, и опрокинул свечу. Горящий фитиль тут же погас в лужице воска. Он выругался, нашарил огарок и зажег его вновь, потом затеплил от огонька другую свечу – потолще. Мечи нашлись за кроватью в углу. Сунув их под мышку, Лайам выскочил в коридор, прикрывая свечу рукой. Рев на мгновение прекратился, затем послышался снова. Лайам прикинул, с какой стороны он исходит, и побежал в том направлении. Фануил потрусил следом за ним. «Мастер, может быть, нам не стоит так торопиться?» Они уже спускались по винтовой лестнице. «Ты что-нибудь чувствуешь? Какую-нибудь магию? А?» «Нет». – Это демон?! «Не знаю. Вызов демона я почувствовать не могу». Лестница кончилась, вой сделался громче. Похоже, ревущей твари не требовалось передышки. «Вот магию я бы сразу узнал». Лайам зарычал, ему захотелось чем-нибудь треснуть уродца, но он решил оставить разборки с рептилией на потом. Вой продолжался, являясь единственным ориентиром во мраке, Лайам шел на него по лабиринтам ночных коридоров, шел медленно, опасаясь, что погаснет свеча. Наконец они с Фануилом добрались до анфилады узеньких комнат, освещенных светильниками. Лайам узнал это место. Где-то здесь должна находиться лестница, ведущая к покоям госпожи Саффиан. Сквозь вой стали пробиваться какие-то крики. Лайам бросил свечу и обнажил мечи. Затем, шлепая босыми ногами по каменным плитам, он побежал к лестнице и, стараясь не задевать ступеньки клинками, поднялся наверх. Двери по всей длине коридора были распахнуты, возле самой дальней из них стояли вдова Саффиан и Тассо, залитые странным переливчатым светом. Лайам бросился к ним, отшвырнув обычный клинок. В дверных проемах, мимо которых он пробегал, виднелись бледные, искаженные ужасом лица обитателей гостевого крыла. Рев продолжался. Лайам оттер вдову в сторону и застыл, оглушенный волной несущегося из комнаты рева. «О, боги…» Посреди комнаты стоял демон. Его бугристые плечи касались потолка, бычья голова с кривыми сверкающими рогами клонилась на грудь. Торс жуткой твари, покрытый белым вытертым мехом, поддерживали вывернутые назад коленями ноги. Он широко их расставил, одним копытом упершись в пол, другим – в обломки кровати. Купаясь в перламутровом свете, идущем неизвестно откуда, демон победно ревел, а в ногах у него валялось обезображенное тело мужчины, показавшееся Лайаму знакомым, но кто это – он не мог разобрать. Демон усилил рев, воздевая над жертвой трехпалую лапу, и вдруг замер. Он перестал реветь и вскинул голову, высекая рогами искры из потолка. Черный язык облизнул молочно-белую морду – лорд ночи увидел противника. Демон выдохнул, исторгнув из глотки одуряющий смрад, и шагнул к Лайаму, протягивая кошмарную лапу. Лайам сглотнул, мысленно моля небеса об удаче, и поднял меч. Перламутровое сияние отразилось в теле клинка. Громадная лапа мотнулась к переливающейся полоске, что Лайама и спасло. Меч отвлек лорда, а он успел увернуться, краем глаза заметив, как в комнату влетел Фануил. Дракончик завис перед чудовищной мордой, и лорд тьмы потянулся к нему. Лайам чуть отступил и прыгнул вперед, намереваясь всадить в бок чудовища заговоренный клинок. Клинок не встретил сопротивления, и Лайам упал. В комнате внезапно стало темно. Он тут же вскочил на ноги, уверенный, что через секунду его уничтожат. Заговоренный меч описал в воздухе сияющую восьмерку – но демон исчез. – Квестор Ренфорд? – послышался дрожащий голос Тассо. – Я цел. Принесите свечу! «Где он?» «Не знаю, мастер. Но здесь его нет». У Лайама затряслись руки, он постарался покрепче стиснуть рукоять зачарованного меча. «Проклятье!» Принесли свечи, комнату заполнили полуодетые обитатели замка. Лайам боковым зрением заметил среди них Проуна в ночной атласной сорочке, вдову в черном льняном пеньюаре, затем их оттеснили два перепуганных стражника в накинутых на голое тело кольчугах, потом его обступила толпа молчаливых слуг. Вскоре появился и сам герцог. Плечом раздвигая толпу, он подошел к Лайаму, стоящему на коленях, и наклонился, чтобы рассмотреть мертвеца. Торс Веспасиана были обнажен, в руке он сжимал широченный палаш. – Грациан? Лайам кивнул, его вновь передернуло. На труп несчастного было страшно смотреть. Демон лапой перебил длинную шею эдила и переломал ему руки и ноги, о чем недвусмысленно говорили торчащие в разные стороны обломки костей. Веспасиан, полуприкрыв глаза, долго смотрел на тело, затем повернулся к собравшимся. – Кто это сделал? Двое малых в кольчугах потупились. – Кто? – угрожающе повторил он. – Я знаю! – внезапно воскликнул Проун. – И могу это доказать! – Толстяк бросился прочь из комнаты. Герцог даже не обернулся на шум. Стиснув зубы, он надвигался на стражников. – Это был демон, милорд, – тихо сказал Лайам, вставая. – Демон? – Веспасиан на мгновение замер, затем принялся отдавать приказания. – Ты! ткнул он пальцем в кольца кольчуги, свисавшей с плеч пожирающего его глазами вояки. – Ступай вниз, в тюрьму, приведи ко мне ведьму Аснатрию и жреца Котенара. Квестор Тассо! – Ему пришлось повторить свой оклик. Молодой квестор все смотрел на искалеченный труп Грациана. Крупные слезы стояли в его глазах. – Квестор Тассо, поднимайте стражу! Обыщите весь замок и найдите мне эту нечисть. Вы слышите? Эту тварь надо найти! «Полетай-ка снаружи, может быть, нападешь на какой-нибудь след», – мысленно велел Фануилу Лайам. «Думаю, мастер, его уже нет. Он ушел. Вернулся на свой план бытия». «И все же не ленись, посмотри». Окно комнаты было открыто. Дракончик вскочил на подоконник и упорхнул во тьму. Герцог повернулся к Лайаму. – Вы его видели? – Да, милорд. Но, думаю, он уже убрался из нашего мира. Стоявшая рядом вдова Саффиан внезапно подала голос. – С чего это вы так решили? Он пожал плечами, сбитый с толку резкостью и холодным тоном вопроса. – Он ушел. Вы же сами видели – он исчез. – Да, я видела, как он исчез, но это мало что значит. «О небо! О чем это она?» – Простите, сударыня, но мне не очень понятно… – Мы в любом случае все обыщем, – перебил его герцог – хлестко, словно щелкнул кнутом. Он бросил гневный взгляд на толпу слуг. – Ну, что вы стоите? Несите сюда воду, пелены, травы. Надо подготовить тело к достойному погребению. Найдите Торквато и пришлите сюда. Ну! – Герцог шагнул вперед, и слуг словно ветром сдуло. На пороге, озадаченно потирая лицо, появился граф Райс. – Что тут за шум? – спросил он и осекся, увидев труп Грациана. – Ты, однако, одет, – заметил Веспасиан. Граф был в том же камзоле, что и за ужином. – А ведь твои покои совсем рядом, Гальба. – В голосе властителя Южного Тира неприкрыто звучал упрек. – Простите, милорд, – прошептал Райс, бледнея. – Я еще не ложился. И когда поднялась суматоха, находился не у себя, а внизу. Герцог сузил глаза. – Внизу? – Да, милорд, поддерживая несчастную узницу. – Узницу? – Да, милорд. Матушка Аспатрия нуждается в помощи. Я иногда засиживаюсь у нее до утра. В дверях появился запыхавшийся Проун – с побагровевшим от непривычных усилий лицом. – Стойте! Подождите! Я знаю убийцу! Сейчас все выяснится! Прямо сейчас! – Одной рукой он прижимал что-то к груди, другой отчаянно замахал, пытаясь привлечь внимание окружающих. – Постойте! – Вдова Саффиан сунулась было к нему, но толстяк отмахнулся. – Убийца, – сказал он, переведя дух. – Ваше высочество! Позвольте мне высказаться, я знаю, кто это сделал! – Говори! – приказал герцог. – Кто? Проун глубоко вздохнул и ткнул пальцем в Лайама. – Ренфорд! Это Ренфорд, милорд! В воцарившейся тишине слышалось лишь хриплое дыхание толстяка. – Вы спятили! – Лайам почувствовал холод в районе желудка. Ужасная догадка поразила его. – Нет, – торжествующе ухмыльнулся Проун. – Нет. Если я спятил, то что же тогда вот это? – Толстый квестор вскинул над головой какой-то предмет. Лайам оцепенел. Это была «Демонология». Его экземпляр. Трое стражников пинками подгоняли задержанного. За ними следом вышагивал Райс. – Граф, выслушайте меня, – попробовал обратиться к нему Лайам, но, получив оплеуху, примолк. Он был так ошарашен заявлением Проуна, что поначалу воспринимал происходящее, словно во сне. Он молчал, когда герцог приказывал бросить его в подземелье, он молчал, когда стражники вели его по нескончаемым коридорам старинного замка, и лишь сейчас – на лестнице, уводящей в непроглядную темень, – попытался заговорить. Говорить не дали, он попытался думать, но тщетно. Мысли бегали по кругу, путаясь и сбиваясь. Он должен был сжечь запретную книгу, он проклинал свое легкомыслие, однако ведь книга не может служить уликой сама по себе. Наличия книги совсем не достаточно, чтобы обвинить человека в убийстве. Проун показал герцогу что-то еще. Что? Мелок – вспомнил Лайам! О, негодяй! Проун вытащил голубой мелок из кармана и заявил, что нашел его в спальне убийцы. Именно после этого герцог и выбил из рук онемевшего Лайама меч. – Граф, это не мой мел! Лайам обернулся, чтобы все объяснить, но получил сильнейший удар в лицо и, потеряв равновесие, покатился по лестнице. Перед глазами запрыгали искры. С трудом поднимаясь на ноги, он услышал тихое: – Отлично! Однако не перестарайтесь. Надо же, чтобы и виселице что-то досталось! Колени подламывались, кровь заливала глаза. Он упал, его подняли за волосы, он снова упал. «Мастер? Ты где?» – Фануил! – невольно воскликнул Лайам и заработал очередную затрещину. «Фануил, оставайся там, где находишься!» «Почему? Что случилось?» «Только не вздумай соваться сюда! Меня обвиняют в убийстве. Они считают, что демона вызвал я. Проун нашел „Демонологию“ и всем показал. Они обезумели, но я все улажу, ты только не попадайся им на глаза!» Все улажу! Как будто это так просто. Давай, улаживай, чего же ты тянешь? От резкой боли Лайам зажмурился и согнулся в дугу. Стражник заломил ему руку за спину и теперь забавлялся, то подталкивая конвоируемого, то резкими подергиваниями умеряя его прыть. Боль была нестерпимой, но, чтобы не доставлять мучителю удовольствия, Лайам молчал. Он слепо продвигался вперед, оскальзываясь на ступенях. Наконец, лестница кончилась, граф что-то повелительно буркнул, и стражник выпустил руку пленника. Лайам с трудом выпрямился и открыл глаза. Длинный коридор с обитыми железом дверьми терялся за поворотом. В каждой двери имелось маленькое зарешеченное оконце, к одному из них белым пятном приникло чье-то лицо, и женский голос спросил, что происходит. Конвойные потащили пленника дальше, но граф приостановился и торжественным тоном произнес: – Близится ваше освобождение, матушка, правда, оно оплачено кровью. Больше Лайам услышать ничего не успел, ибо коридор повернул. Стражник вновь принялся выкручивать ему руку, но тут появился Райс. – Милорд, куда его поместить? Камеры переполнены. – Суньте его к Котенару. Пусть посидят друг у друга на голове. Эта мысль определенно понравилась стражникам. Они, нетерпеливо гремя ключами, открыли какую-то дверь и грубо втолкнули пленника в камеру. Пол ее находился ниже уровня коридора, и Лайам упал. Он сильно ударился лбом, но в остальном ничего себе не повредил, ибо рухнул на что-то мягкое. Дверь с лязгом захлопнулась. – Повезло вам, квестор Ренфорд, – крикнул Райс сквозь решетку. – У вас теперь есть свой иерарх. Он подготовит вас к встрече с богами, если, конечно, успел к ней подготовиться сам. Лайам, приподнявшись на локтях, длинно и с наслаждением выругался. – Пожалуйста, двигайтесь поаккуратнее – прошептал лежащий под ним человек. – Вы меня совсем раздавили. Лайам сполз с иерарха и повалился на низкую койку, ощупывая свой лоб. Жрец смиренным тоном предложил свою помощь. Оторвав полосу ткани от и так уже сильно укороченной простыни, он начал осторожно стирать с лица нового узника кровь. – Значит, вы и есть квестор Ренфорд? – Вы слышали обо мне? Жрец, завернутый в грязное – некогда, видимо, белое – одеяние с откинутым капюшоном, нервно кивнул и встал. Он был сутулым и худым человеком с резко выдающимся кадыком, на макушке его, обрамленной редкими черными волосами, поблескивала то ли лысина, то ли тонзура. – Да. Эдил Грациан много о вас рассказывал, а ему, в свою очередь, говорил о вас саузваркский эдил. Он повел рукой, указывая на плачевное состояние собеседника. – Но в таком положении… я вас увидеть не ожидал. – Да уж. – Лайам, застонав, сел на койке. Голова его медленно прояснялась. – Эдил Грациан мертв. – Мертв? – Его растерзал демон. – О, нет! Умоляю вас, скажите, что это неправда! – Он мертв, – повторил Лайам и подумал: «А ему-то что за печаль?» В том, что Котенар потрясен, не было никаких сомнений. От лица его отхлынула кровь, челюсть отвисла, кадык заходил ходуном. – Мать Милосердная! – сумел наконец вымолвить он, затем рухнул на колени и, склонив голову, забормотал слова поминальной молитвы. Лайам какое-то время скептически смотрел на жреца. Логичней с его стороны было бы выказать радость, ибо кто же посадил под замок почтенного иерарха, как не эдил? Но священнослужитель вел себя так, словно эта смерть лишила его последней надежды. Почему? «А почему бросили в темницу тебя?» Лайам помотал головой и уставился в потолок, чтобы поразмыслить о собственном положении. И тут же перед его взором возник Проун с «Демонологией» в жирной руке. «Вот ублюдок! Выберусь отсюда – убью. Раздавлю его, как лягушку, сотру в порошок, смешаю с дорожной грязью!» Он с минуту перебирал в уме способы грядущей расправы, затем волевым усилием заставил себя успокоиться. Ненависть ослепляла, мутила разум, не давая взглянуть на ситуацию беспристрастно. Лайам прислонился к стене и закрыл глаза. «Думаешь, Проун подставил тебя просто для того, чтобы подставить?» Глупый вопрос. А для чего же еще? Но он не стал отмахиваться от вывода, который маячил за другим вариантом ответа, он заставил себя повертеть это в мозгу. Проун знал о «Демонологии» давно – с самого Уоринсфорда – и уже не раз имел возможность подвести Лайама под арест. Зачем ему было ждать – вызовет кто-нибудь демона или не вызовет, да еще держать при себе какой-то мелок? Стукнул Куспиниану, например, или Тарпее, что выскочка-новичок держит у себя запретную книгу, и дело с концом. «Значит, главной его целью было что-то другое. Избавиться от меня он мог бы гораздо проще». Лайам припомнил двух оборванцев на боевых, хорошо выезженных лошадках, но тут же выбросил это воспоминание из головы. Основной целью Проуна было устранение Грациана. Выдавая Лайама за убийцу, он отводил подозрение от кого-то еще. Его смятенные мысли неслись вскачь, опережая одна другую. У кого в этом замке имеется абсолютное алиби? Похоже, лишь у Аспатрии – граф Райс, когда демон вершил свое черное дело, сидел у нее. «Я иногда засиживаюсь у нее до утра», – вспомнил Лайам и подумал о Проуне. Тот тоже бродил позднее обычного но коридорам казарм Кроссрод-Фэ. Что он там делал? Получал указания? Мысли его снова ушли в сторону, их было очень уж много. Он открыл глаза и окликнул жреца. – Иерарх, кто-нибудь навещал вас вчера ближе к ночи? Котенар поднял пустой взгляд. Он все еще бормотал молитву. Лайам коротко повторил свой вопрос. – Нет, – отрешенно ответил жрец. – Мать Милосердная от меня отвернулась. – Свесив голову на грудь, он умолк. – От меня тоже, – пробормотал Лайам и вернулся к своим размышлениям. Раз уж они решились его обвинить, то и все хвосты за собой наверняка подчистили тоже. А что это за «они», собственно говоря? Они… это они. Лайам вдруг понял, что имеет в виду Проуна и Аспатрию. Хотя у него не было против них прямых доказательств, он был склонен считать, что мыслит в правильном направлении. Граф Райс пока что больших подозрений не вызывал. Но какова же степень весомости каждой фигуры? Лайам стал думать, но смысл от него ускользал. Он принялся складывать конкретные фактики по кирпичику, пока не желая смотреть на то, что получается в целом. Проуна подкупили, причем довольно давно. Еще до начала сессии, это же очевидно. «Сколько народу судачило, что он стал наряжаться богаче? Стражники, клерки, Энге, Казотта – а ты это даже и на заметку не взял!» После безвременной смерти Акрасия Саффиана жирный квестор наверняка ожидал, что к нему перейдут особо тяжкие случаи, и, когда председательница ареопага передоверила их Лайаму, он забеспокоился. Он тянул волынку с отчетами, а по дипенмурскому делу выдал и вовсе не годящийся ни на что документ. Он умело разжег в госпоже Саффиан недовольство поведением нового квестора, и пресловутое дело вернулось к нему. И наконец, Проун добил своего недруга, предъявив его высочеству «Демонологию», – выбрав подходящее место и подходящий момент. Это было ясно. Но тянутся ли от толстяка ниточки к ведьме – Лайам не мог столь же определенно сказать. Впрочем, чем дольше стенал Котенар, тем более он утверждался в своей догадке. За что убили эдила? В общем-то понятно, за что. Похоже, вислоусый охотник встал-таки на горячий след. Тот, который прямехонько вел к искательнице теней. Похоже, он обнаружил недвусмысленные улики. Какие именно – Лайам понятия не имел, но это его и не очень-то волновало. Главное – он уже вычислил, кто есть кто. «Ладно, – подумал он. – И распрекрасно. Вот – ты это знаешь. И что ты будешь с этим знанием делать?» Он окинул взглядом камеру, посмотрел на прочную кладку каменных стен, на толстую дубовую дверь, на решетку оконца и подавил вздох. Он ничего не может поделать. Даже сыскав способ доказать свою невиновность, он все равно не сможет никому ничего втолковать. Никто не станет его слушать. Он чужой в ареопаге, чужой в Дипенмуре, он даже не уроженец Южного Тира, он странствует с драконом на шее и запрещенной книгой в дорожной суме. А Проун уже лет с десяток служит в суде, он старый, проверенный и надежный работник. «Дураки возвышаются, князья падают в грязь, – подумал Лайам, припомнив молитву вдовы в уоринсфордском пантеоне. – Ты, конечно, не князь, но Проун-то явный дурак». «Можно попытаться сбежать». Он снова осмотрел потолок, покачал койку, испытывая ее прочность. Та зашаталась. Она была слабо сколочена, но ее ножки и перекладины были крепкими – из цельных брусков. «Фануил!» Ответ последовал тут же. «Да, мастер?» Лайам в свое время умудрился сбежать из двух тюрем – альекирской и фрипортской. А ведь тогда у него не было такого помощника, как Фануил. «Ты где?» «На крыше башни, под флагом. Демона нигде не видать. Как ты собираешься выбираться?» «Вот об этом я и хотел бы поговорить, – отозвался он, уже составляя в уме план. – Сумеешь найти конюшню?» «Да, мастер». «Молодец. А потом…» Он замолчал, соображая, что делать потом. Он хорошо представлял себе, как уносится на Даймонде в ночь, но то, что должно произойти с ним до этого, оставалось загадкой. Воображение отказывалось работать. Оно не желало подсказывать своему обладателю, как можно из этой вот камеры исчезнуть, сбежать, улететь. И вдруг до него дошло, что бежать ему вовсе не хочется. Первый побег был огромной удачей, ставящей точку на отношениях Лайама с Альекиром. Век бы этой дыры не видеть – и горя не знать. И если в одном из вольных портов он тоже не мог теперь появиться, то к его услугам оставались еще четыре порта. Впрочем, он не горел особым желанием их посетить. Иное дело – бегство из Дипенмура. Тогда ему придется покинуть и Южный Тир. А тут у него и связи, и перспективы. Тут у него друзья, дело, дом. Он отнюдь не хотел со всем этим расстаться. «Мастер?» Куда бежать, если Проун останется здесь? Правда, можно с ним разобраться потом. Вернуться тайком и разобраться. Так он однажды нанес визит убийце отца. «И что получил взамен? То, что по твоему следу пошли охотники за головами?» Нет, надо найти способ повергнуть Проуна в прах не ударом исподтишка, а открыто и доказательно. Способ, могущий открыть всем глаза, что тот – продажная сволочь. Надо вернуть себе доброе имя или хотя бы за него постоять, а бегство… О бегстве ты начнешь думать потом, когда станет ясно, что проигрыш неминуем. «Фануил, – послал он дракончику мысль, – забудь о конюшне. Возвращайся к комнате Грациана, к окну. Потом полетай вдоль стены и проверь остальные окна. Найди комнаты Проуна, если сумеешь». «Хорошо, мастер». Он будет вести дознание, сидя в тюрьме. Под самым потолком камеры болтался фонарь. Высоко, не дотянуться. Он вовсе не освещал помещение, а едва разгонял царившую в нем темноту. Лайам рассеянно смотрел на него, ожидая весточек от Фануила. После долгой молитвы иерарх Котенар встал с колен и сделал пару неловких шагов, чтобы размяться. Остановившись у койки, он кашлянул, привлекая внимание Лайама. Вид у жреца был совсем изможденный – молитва, похоже, отняла у него много сил. – Квестор Ренфорд, вы не знаете, сказал ли эдил Грациан что-нибудь перед смертью? – Нет, не знаю. – Лайам сел на край койки, его поразил не вопрос, а уныние, с каким он был задан. – А что? Он, по-вашему, должен был что-то сказать? – Ну… – Котенар осекся, запоздало оценив ситуацию. – Нет, ничего. Вас ведь подозревают в убийстве? Не отвечайте, я вижу, что прав! – Жрец воздел над головой кулаки. Лайам чуть подобрался, готовясь к отпору. – О, негодяи! Проклятые негодяи! – Кто? – Он все еще опасался, что Котенар набросится на него. – Кто эти негодяи? – Ведьма, – воскликнул священнослужитель. – Ведьма и ее пес! О, Мать Милосердная, воззри же на нас и восплачь, узрев, как терзают нас эти злодеи! – Кадык иерарха снова задергался, по щекам потекли крупные слезы. Лайам встал и тряхнул его за плечо. – О чем вы? Что вам известно? – О, это она, прислужница тьмы, это она его околдовала? И теперь он покорен воле ее, и не зрит добра, и клевещет на невиновных! – Вы говорите о Проуне? – Проун? – опешив, спросил иерарх. – Кто такой Проун? Еще один приспешник этой злодейки? – Неважно. Поясните, о ком вы сейчас говорили? Котенар понизил голос, опасливо глянул на зарешеченное оконце. – Будто вы сами не знаете? О графе Райсе, о ком же еще! Разве вы арестованы не по его навету? Лайаму не хотелось запутывать жреца объяснениями, а потому он просто кивнул. – Да, но я хочу понять – почему? Что послужило первопричиной ужасных событий? Почему эти люди объединились? Что вы можете доказать? На последнем вопросе священнослужитель поник и, как ребенок, стал тереть кулаками глаза. – Ничего. Ничего я не могу доказать. Все – лишь догадки. Я не так хитер, как они, и не могу вытаскивать кроликов из пустого мешка. – Ладно, – сказал Лайам. – Давайте так. Вы расскажете мне все, что знаете, а кроликов таскать буду я. Ему пришлось запастись терпением. Жрец перешел от ярости к меланхолии и порывался удариться в плач. Похоже, дни, проведенные в заточении, сломили его – впрочем, как Лайам догадывался, он и по природе своей не относился к стойким натурам. И все же спокойные слова ободрения сделали свое дело. Иерарх сел на койку, нахохлился и начал рассказ. – Я вырос в этих краях, но рано покинул их, отправившись в Торквей, чтобы служить Матери Милосердной. Столичный храм принял меня, я гордился своими успехами в постижении храмовых таинств, и, когда здесь понадобился иерарх, наша братия удостоила меня этой чести. Герцог ласково обошелся со мной, и, укрепившись душой, я стал помогать местным жителям обращать свои помыслы к небу… Как понял Лайам, забот у Котенара хватало. Он не только усердно служил своей генеральной богине, но, освоившись, стал восстанавливать заброшенные святилища иных таралонских богов, ухаживал за алтарями, возносил соответственные молитвы. Предшественник Котенара, жрец бога войны, был, по-видимому, не очень радив, и, упомянув о нем, иерарх покраснел от негодования. – Ленивый, вздорный, ограниченный человек! Вы и представить не можете, в каком состоянии я нашел эти храмовые постройки! Запустение, мерзость, позорище, оскорбление всех светлых чувств… Нет-нет, такое увидеть я никому не желаю!.. Лайам, уверенный, что все это не так уж и важно, попросил Котенара не отвлекаться. – Я отвлекаюсь? Простите! Но… оскверненные алтари! Ладно, друг мой, последуем дальше. Я поселился в Хоунесе, в своей родной деревушке, и принялся понемногу возвращать людей под крыло почитаемых в Таралоне богов. Они закоснели в неверии, мне приходилось подолгу беседовать с ними. Вера вливалась в их души помалу, встречая сопротивление, меня недолюбливали, пытались вредить. Но голос мой постепенно сделался слышен, и многие возвращались на праведный путь. Платили положенную десятину, приносили дары, посещали службы. И помогал мне во всем этом граф Райс. Будучи не только владетелем восточного побережья, но и человеком благонравным и добрым, он многое сделал для укрепления веры… Почуяв, что иерарх подбирается к главному, Лайам горячо закивал и спросил: – Что же произошло? Котенар вздохнул. – Полгода назад граф заболел. Его стали мучить колики. Его внутренности терзала жестокая боль, он жаловался, что их словно бы пронзают раскаленным железом, его била дрожь, он весь горел. Сейчас в это трудно поверить, но наш граф находился на грани жизни и смерти – и уже месяц как не вставал. К нему призывали лекарей, знахарей с травками, ему пускали кровь, для него ловили самых отборных пиявок. Посылали даже за колдунами – не помогало ничто. Я был все время при нем, я неустанно молился о его исцелении и побуждал самого графа обращаться к богам. До некоторого времени он охотно прислушивался ко мне. – Котенар судорожно вздохнул. Воспоминания были слишком болезненны. – И тут появилась она. Аспатрия, ведьма, искательница теней. Я никогда не встречался с ней до этого часа. Мы были напуганы, граф умирал, она вошла к нему и провела с ним всю ночь. Мы ожидали, глядя на закрытую дверь. Когда ведьма ушла, граф заперся изнутри и не впускал ни меня, ни слуг целые сутки. Мы боялись за него, мы стучались и даже хотели выломать дверь, но граф прикрикнул на нас, и голос его был удивительно бодрым. Наутро граф вышел к нам – здоровый, веселый. Мы и не надеялись на такое. Он послал ведьме дары и в тот же день отправился объезжать свои земли. Он снова стал прежним, наш господин, – он смеялся, шутил, он ласково обращался со всеми, но от меня отвернулся. Он объявил, что не желает больше видеть меня, и запретил мне появляться в его доме. Я… я вернулся в Хоунес и продолжил свой труд в одиночку. Иерарх закрыл руками лицо и сидел так какое-то время. – Я должен был… О, боги, что за слова?! За них, пытаясь себя оправдать, цепляются слабые люди. Что делать, таков я, видно, и есть, но это не утешает. Я должен был все понять, я должен был догадаться, – но я словно ослеп. Я думал, что граф всего лишь ожесточился. Что он повернул свое сердце против богов, перенесши столько страданий. Такое бывает, я надеялся, что со временем это пройдет, я молился, продолжая свой труд, и ждал удобного часа. – Жрец понурился, уронив руки между колен. – И все же я должен был это заметить! «Мастер, похоже, я отыскал комнату квестора Проуна». «Отлично, – откликнулся Лайам. – Следи за ним, подслушивай, если удастся. Сообщай мне обо всех его действиях». – Заметить что? Котенар поднял голову. – Разве не ясно? Что он выговорил у тьмы свою жалкую жизнь и что сделку эту устроила ведьма! Теперь он идет за нею как раб, и душа его день ото дня становится все чернее. – Понятно, – медленно проговорил Лайам, присовокупляя к накопленным фактам и этот кирпичик, но все еще не решаясь прикинуть, как выглядит целое сооружение. – Однако при чем здесь пещера? И пропавшие дети? Жрец со стоном возвел глаза к потолку, кадык его заплясал. А ну как он вновь впадет в молитвенный транс? Лайам кашлянул, жрец передернул плечами и взял себя в руки. – Невинные жертвы! Бедняжки! Не сомневаюсь, их гибель также лежит на совести заключивших сделку сторон. Тьма жаждет крови невинных! Пещера в скалах близ Хоунеса служила одновременно и усыпальницей для рыбаков, и местом поклонения богу смерти Лаомедону. Котенар, по своему положению, имел ключ от этой гробницы. У Аспатрии, как у искательницы теней, такой ключ тоже имелся, ибо тела периодически выбрасываемых на берег утопленников нужно было где-то хранить. – Море – вечно голодный зверь, мастер квестор. И потому в пропаже детишек обвинили его. Рыбаки попросили меня совершить погребальный обряд – так делается, когда кто-нибудь гибнет в пучине. Мы пошли в пещеру и обнаружили там окровавленный нож, тела детей и этот круг, начертанный нечестивой рукой. Я тут же послал нарочного к эдилу. Я слышал о нем много хорошего, хотя и не был с ним лично знаком. Мне и в голову не приходило кого-либо подозревать, граф сам натолкнул меня на мысль об Аспатрии. Узнав о моем поступке, он впал в ярость и прокричал, что я вечно лезу куда не надо, что он не позволит мне возводить напраслину на достойных людей. Тут-то я и смекнул, что дело нечисто, но у меня не было фактов, чтобы что-нибудь доказать. Грациан приехал в Хоунес и провел короткое расследование. Котенар не стал говорить ему о своих подозрениях, но эдил и сам очень быстро разобрался во всем. Ведьму арестовали. В тот же день солдаты Райса ворвались в дом Котенара и нашли там пергамент с чертежом пентаграммы и голубой мелок. – Граф потребовал освободить ведьму, ибо найденное впрямую указывало на меня. Эдил Грациан – Мать Милосердная, упокой его душу! – думал иначе. Он ведь приехал в Хоунес по моему вызову, а разве добыча выводит охотника на собственный след? Разве не я обнаружил мертвых детишек? Убив бедняжек, повел ли бы я на место их гибели рыбаков? Эдил все это понимал, но не хотел оскорбить графа, и потому сказал, что увезет нас обоих. Граф взбеленился, но эдил ему не поддался, заявив, что решать, кто прав, кто виновен, будет ареопаг. Стражники привезли нас сюда и на долгие месяцы заточили вдали от света и жизни. Я молился, уповая на то, что справедливость восторжествует, и порукой тому был эдил Грациан. Но теперь он мертв, и надежда погибла. Рассчитывать уже не на что! Как мне, так и вам! – Нет, – сказал Лайам. – Дела наши не очень-то хороши, но в отчаяние впадать рановато. Что сказал Райс, когда Грациан упомянул об ареопаге? Он ведь что-нибудь да сказал? Котенар, повергнутый собственным монологом в бездну уныния, безразлично пожал плечами. – Меня там не было. Я ничего об этом не знаю. Лайам отвернулся от иерарха и заходил по камере. Вдова Саффиан, кажется, говорила, что граф имел длительные беседы с ее покойным супругом. Он несомненно хотел склонить судью на сторону ведьмы. А когда Райсу дали от ворот поворот, он обратился к Проуну. «Фануил! Что он делает?» «Одевается, хозяин. Мне кажется, тебя собираются навестить. Только что приходил слуга с известием, что председательница ареопага будет ждать его возле спуска в темницу». Лайам непроизвольно глянул на дверь, словно нежданные визитеры были уже на подходе. «Они что – собираются прийти прямо сейчас? Посреди ночи?» «Солнце уже взошло, мастер. Ночь позади». Лайам приник лицом к зарешеченному оконцу. В глубине черного коридора царила мертвая тишина. |
||
|