"Драконья справедливость" - читать интересную книгу автора (Худ Дэниел)

4

Служанку вдовы Саффиан искать не пришлось – она сама наскочила на Лайама в общем зале таверны, чуть не задев его огромной плетеной корзиной. Задыхаясь, девчонка спросила, тут ли ее госпожа, и, не дожидаясь ответа, понеслась к трапезной.

Сопровождаемый Фануилом, он вышел на улицу и стал прогуливаться, дожидаясь, пока прочие члены ареопага покончат с завтраком. Дракончик сунулся было в уже знакомый ему переулок, но ничего интересного там не нашел и быстро вернулся. Время тянулось медленно. Чтобы его скоротать, Лайам прислонился к стене и, прикрыв глаза, подставил лицо солнцу. Ему не терпелось покончить с формальностями и заняться работой. Несмотря на размолвку с Проуном, настроение его было приподнятым. День начинался более чем удачно, и залогом этой удачи являлась книга, прихваченная в библиотеке Тарквина. Она обещала многое, но прежде всего давала возможность выяснить, была смерть Элдина Хандуита несчастным случаем или нет.

«Ареопаг только раскачивается, а кое-кто уже сделал половину работы. О, мы еще утрем господину Проуну нос!»

Нахмурившись, он признал суетность последней мыслишки, но все же не мог отказать себе в удовольствии повертеть ее в голове. Толстый квестор был полным засранцем, и его следовало поставить на место. Кроме того, Лайаму очень хотелось продемонстрировать свою компетентность вдове. Судя по всему, та с большой неохотой ввела в состав суда новичка и, вероятно, уже сожалела об этом решении.

«Ладно, постараемся, чтобы у нее не было причин сожалеть», – сказал Лайам себе, и тут дверь гостиницы отворилась. На улицу высыпали остальные члены суда. Словно прочитав мысли нового квестора, госпожа председательница остановилась.

– Проводите меня, господин Ренфорд, – сказала она. – Я уделяла вам мало внимания и теперь хочу исправить свою ошибку.

Она была в черном, но траур придавал ей скорее зловещий, чем скорбный вид.

– Сударыня, ваша занятость не позволяет вам все охватить, – сказал Лайам учтиво и наклонился, чтобы взять Фануила. Их сотоварищи уже успели уйти вперед. Куспиниан и Проун возглавляли маленькую процессию, за ними следовали Эласко и служанка с корзиной. Лайам посадил дракончика на плечо и замер, натолкнувшись на испытующий взгляд госпожи Саффиан. – Что-то не так? Если пожелаете, я могу оставить его в гостинице.

– Нет-нет, – трогаясь с места, сказала вдова. – Пусть будет при вас, это может сослужить хорошую службу. Магу, да еще с таким фамильяром, вряд ли кто решится солгать. – Они свернули на большую улицу, вдоль которой тянулись торговые лавки. Было еще рано, и по мостовой тяжело катились нагруженные повозки, их влекли к уоринсфордскому рынку быки.

– Я, вообще-то, не маг, – ответил, поморщившись, Лайам. Шагающий рядом бык обнюхал его, чихнул и громко замычал, словно бы возражая.

– Мы с вами знаем об этом, квестор, но другим откуда бы знать? Тем же самым, например, Хандуитам? Правда, мой покойный супруг неясностей не любил, но подчас он бывал… слишком уж щепетилен. Ареопаг ищет истину, а вовсе не отвечает за то, что творится в чужих головах. Что за беда, если кто-то вас примет за мага? Ведь вы сами никого не пытаетесь в том уверить? Значит, и вины вашей тут нет.

Никого и никогда, но жители Саузварка все равно считали его чародеем, и Лайам устал с этим бороться. Он даже иногда пользовался таким положением дел, не испытывая особенных угрызений совести по этому поводу. Однако некоторое замешательство в голосе председательницы подсказало ему, что разговор на эту тему следует прекратить.

– Людям свойственно ошибаться, – уклончиво произнес он. – А вам ни в коей мере не стоит корить себя за невнимание к моей скромной персоне. У вас и без того хватает забот. Но все же я счастлив, сударыня, что вы нашли возможность уделить мне какое-то время, ибо есть вещи, о которых мне хотелось бы вас расспросить.

На главной городской магистрали народу между тем ощутимо прибавилось, сюда с боковых улочек стекались телеги и верховые, а также пешие грузчики с тюками, бочонками и мешками – и вся эта публика поторапливалась к центру Уоринсфорда. Но то ли клиновидная мордочка Фануила, возвышавшегося над плечом Лайама, то ли внушительная фигура шагающего впереди великана-эдила, то ли зловещий вид самой госпожи Саффиан заставляли толпу безропотно расступаться, и на пути собеседников не возникало особых заминок. Однако вдова вдруг решительно свернула в один из переулков, потянув спутника за собой.

– Люди меня не очень-то любят, – пояснила она, – будет лучше, если мы пройдем этим путем. Он покороче да, кстати, и поспокойнее – мы сможем поговорить без помех. Как я догадываюсь, вам хочется знать, каков круг ваших обязанностей.

– В той мере, в какой вы сочтете нужным его мне обрисовать, – Лайам вежливо и в то же время искательно улыбнулся. – Я до сих пор барахтаюсь, как брошенный в воду щенок.

Вдова кивнула, потерла кончик носа и поджала губы, словно прикидывая, с чего лучше начать.

– Действуйте так же, как если бы вы по-прежнему работали с саузваркским эдилом. Просто теперь ваши усилия должны быть несколько более ориентированы на нужды суда. Например, я могу поручиться, что дело Хандуитов кажется вам не стоящим большого внимания. А между тем, если правильно расставить акценты…

– Да, эдил Куспиниан уже сообщил мне, – поспешил выказать осведомленность Лайам, – что главный вопрос заключается в том, собирались они напустить демона на своего родича или нет. Он объяснил, что от этого впрямую зависит, какое ареопаг им вынесет наказание.

– Именно так, – согласилась вдова. – За гадание и неумышленное убийство их только высекут и заклеймят. Но если торговец убит предумышленно, то наказание будет очень суровым.

– Мне кажется, я уже знаю, как выяснить, что происходило на деле, – заявил Лайам, довольный, что ему представился случай ненавязчиво намекнуть госпоже председательнице, что ее новый помощник – малый не промах.

– Вот и прекрасно, – отмахнулась вдова, – но это еще не все. Вам предстоит выяснить, откуда взялось само заклинание.

– Само заклинание?

– Да, с помощью которого они вызвали демона. Ареопаг должен знать, как Хандуиты добыли листок с необходимыми наставлениями и куда он подевался потом, ибо хождение текстов по демонологии в Южном Тире строго-настрого запрещено. Нарушителей строго наказывают, подвергая публичной порке плетьми. Такие вещи позволительно иметь только истинным магам, да и то – с особого разрешения гильдии чародеев. Теперь вы понимаете, что ваши задачи совсем не просты?

– Да, – ошарашенно пробормотал Лайам, но думал он сейчас о другом. Ему вспомнилось, как изумился Проун, углядев на столе пентаграмму, и томик «Демонологии» в его кармане вдруг ощутимо потяжелел.

«Почему он не сказал мне, что это противозаконно?»

Между тем вдова, видимо, неплохо знавшая Уоринсфорд, уверенно вела его по лабиринту улочек и переулков, продолжая свой монолог. Она говорила тихо, почти шепотом, но очень быстро, всерьез вознамерившись за время короткой прогулки основательно просветить новичка. Руки госпожи председательницы находились в непрестанном движении, отчего широкие рукава ее черного платья трепыхались, подобно крыльям обеспокоенной чем-то вороны. После жертвоприношения члены ареопага отправятся в городскую тюрьму. Там чиновники разделятся, и новый квестор сможет допросить арестованных, а также кого только захочет. На дознание отпускается весь сегодняшний день и первая половина завтрашнего, Эласко будет ему помогать. Перед началом заседания, назначенного на следующий полдень, оба судебных квестора обязаны предоставить председательнице ареопага свои заключения по вверенным им делам, чтобы та, на их основании, смогла подготовиться к разбирательству.

Лайам добросовестно пытался запомнить все, что ему говорят, но вскользь, не вникая в суть сказанного по-настоящему. Карман, в котором лежала «Демонология», бил его по ноге.

«Ты знал, что это запрещенная книга?» – мысленно обратился он к Фануилу.

«Я не сведущ в законах, отозвался дракончик. Мастер Танаквиль был не законоведом, а магом. Но ты ведь его наследник, и книга по праву твоя. Да и потом вряд ли кто-нибудь станет осуждать действия члена ареопага».

Ответ его несколько успокоил Лайама. В конце концов, эта книжица действительно досталась ему по наследству – от чародея, состоявшего в гильдии, и собирался он ею воспользоваться не как-нибудь, а для раскрытия преступления. «А это вам не демонов вызывать!»

– Конечно, мы с вами заблаговременно побеседуем и многое уточним, чтобы ареопаг не сделал ошибки. Как видите, все не так уж и сложно, а?

– Да, сударыня, – Лайам поспешно кивнул.

– Но если у вас возникнут какие-то затруднения в процессе дознания, помните – рядом квестор Проун и я. Мы оба всегда готовы вас поддержать и выслушаем в любую минуту. Теперь перейдем к убитому чародею…

И вновь сознание Лайама раздвоилось. Он внимательно вслушивался в слова госпожи Саффиан, одновременно раздумывая о странном поведении Проуна. «Он очень заволновался, но потом повел себя так, словно ничего не случилось. Почему? Ведь первый квестор ареопага не может не знать законов». Напрашивался вывод, что толстяк просто-напросто решил проучить выскочку, подставив ему при случае ножку. Однако подобная подозрительность весьма смахивала на психическое расстройство, ибо никакими фактами пока что не подкреплялась. Возможно, запрет иметь при себе наставления по вызову демонов не распространялся на членов ареопага, или Проун, как и многие окружающие, всерьез полагал, что его новый коллега – маг, имеющий право на ношение подобных вещей. Любое из этих предположений выглядело более правдоподобно, чем безосновательные опасения, и Лайам решил выбросить эту проблему из головы. «Если Проун больше не станет затрагивать этот вопрос, то и тебе не о чем беспокоиться. Надо только спрятать учебник поглубже и без крайней надобности о нем не болтать».

Вот и сама вдова Саффиан говорит, что у него нет никаких оснований для беспокойства. Правда, имея в виду нечто иное, но…

– Эдил Куспиниан предполагает, что это убийство совершено с помощью магии, но прямых доказательств тому нет. Честно сказать, я не думаю, что вам удастся что-нибудь раскопать. Маг этот был в Уоринсфорде чужим, о нем никто никогда прежде не слышал. Его убийца, скорее всего, уже давным-давно убрался из Южного Тира. Так что не слишком утруждайте себя…

Улочка, по которой они шли, внезапно расширилась и вывела их к пантеону, располагавшемуся на небольшом подобии площади, ограниченной стенами обступавших ее домов. Сам храм был выстроен по образцу, обычному для зданий подобного рода. Из центральной и доминирующей его части выступали четыре крыла – каждое посвящалось трем из двенадцати основных божеств Таралона. Уоринсфордский пантеон отличался от массы своих, раскиданных по всему королевству собратьев лишь тем, что не имел купола, вместо него над зданием возносился высокий шпиль, вслед за которым к небу тянулись узкие заостренные витражи оконных проемов, их устремлениям вторила крутизна черепичного покрытия крыши. К дверям, покрытым искусными барельефами, вели аккуратные лесенки, над ними посверкивали позолоченные фигурки богов или ярко раскрашенные знаковые предметы, дающие понять, какому божеству принадлежит то или иное святилище.

К святилищу бога Раздора – с оскаленными мордами боевых скакунов на дверях – вдова Саффиан не пошла, миновала она и обиталище богини Фортуны, даже не удостоив взглядом водруженное над ним гигантское колесо. Лайаму вдруг отчаянно захотелось провернуть на счастье одно из колес поменьше, приделанных к дверным косякам, но шагу сбавлять было нельзя, и он лишь с сожалением на них покосился. Ему сделалось любопытно, куда же его ведут? Какому богу ареопаг собирается принести жертву? Может быть, Миротворцу? Лайам никогда в точности не мог разобраться, какой таралонский бог за что отвечает. Отчасти это объяснялось тем обстоятельством, что в разных краях королевства имелись весьма различные представления об одних и тех же богах. Например, земледельцы Мидланда молились Урис в надежде, что та пошлет их полям урожай, купцы побережья просили у нее удачи в торговле, а студенты Торквея считали эту богиню покровительницей наук. Впрочем, мало кто сомневался, что богу Раздора подвластна одна лишь сфера человеческих отношений – война. Однако небожителей со столь четко определенным кругом забот насчитывалось совсем немного.

Госпожа председательница остановилась у следующего крыла пантеона, нетерпеливо озираясь по сторонам, и Лайам довольно кивнул. Он угадал – они пришли к Миротворцу. Этого бога легко было узнать по кроткому лику и воздетым в увещевающем жесте рукам. Фриз над дверью, ведущей в святилище, заключал в себе трогательную до приторности картину внезапного примирения двух враждующих армий. Монархи, стоящие на коленях, павшие ниц солдаты, дети, бросающие мечи и копья в костры. О чем говорят витражи узких, как бойницы, окон святилища, Лайам не понял. Снаружи их стекла были покрыты пылью, а изнутри —основательно закопчены.

– Вот мы и на месте, – пробормотала госпожа Саффиан и повернулась к приближающимся к ней членам ареопага. – Поторопитесь, господа, сказала она, возвышая голос. – Время не ждет! Тала, копуша, передай мне дары.

– Да, госпожа, – сказала девушка, задыхаясь от скорого шага. – Я все сделала, как вы велели.

Вдова Саффиан приняла у нее корзинку и сурово кивнула.

– Жди меня здесь, милая, – она холодно глянула на мужчин. – Итак, господа, мы входим.

Лайам снял Фануила с плеча и посадил его на ступеньки.

«Постарайся не довести девчонку до обморока!»

Дракончик дернул обиженно крыльями, но смолчал.

Внутри святилища – справа и слева от двери – обнаружились две чаши с водой. В одной вошедшие вымыли руки, в другую лишь опускали кончики пальцев, чтобы затем прикоснуться ими к губам. Лайам прилежно скопировал всю процедуру, поглядывая при этом на витражи. Теперь наружная солнечная подсветка вполне позволяла их рассмотреть. Оба окна, что у двери и одно дальнее – за алтарем, были сверху донизу застеклены изображениями Миротворца в парных его ипостасях. Супруг и супруга, отец и ребенок, мать и дитя, слуга и хозяин, вельможа и побирушка и даже – где-то за чашей, почти на уровне пола – судья и кошмарного вида разбойник.

Госпожа Саффиан прошла к каменному алтарю и замерла возле него в благоговейном молчании. Мужчины за ее спиной преклонили колени, Лайам с небольшим опозданием последовал их примеру.

– У человека два облика, – нараспев заговорила вдова, – а ветер удачи часто меняет свое направление. Дураки возвышаются, князья падают в грязь. Тот, кто просыпался богатым, к вечеру становится нищим, строгий судья сам предстает перед грозным судом. Готов ли ты к таким переменам? Примешь ли безропотно то, что некогда возлагал на других? Пойдешь ли за тем, кого некогда вел? Найдешь ли правосудие там, где сам недавно вершил его? Если станешь судить других так, как судил бы себя, то в сердце твоем – Миротворец. Смиряй гордыню свою милосердием, помни, что можешь пасть, и возвысишься. Если таковы твои помыслы, то Миротворец с тобой, и ты под его рукою.

Она явно произносила эти слова от всего сердца, и, когда Лайам бросил украдкой взгляд на коленопреклоненных мужчин, он увидел, что они повторяют молитву следом за ней с той же самозабвенной сосредоточенностью. Эласко и Проун склонили головы и закрыли глаза, а эдил устремил взгляд на дальний витраж. Лицо его было на удивление простодушным. Лайам виновато потупился и попытался сыскать в душе хотя бы искорку благочестия.

Вдова Саффиан возложила на алтарь каравай хлеба, затем поочередно присовокупила к нему два небольших горшочка.

– Пожалевши поделиться с кем-либо коркой хлеба и каплей вина, сам вскоре будешь снедаем гладом и жаждой. Но если тебе по душе тень, а не суетный блеск, то ты в глазах Миротворца всегда будешь осиян благостным светом. – Она вынула из корзинки бутылочку лампадного масла и поставила ее рядом с остальными дарами.

– Служи так, как хотел бы, чтобы служили тебе, правь так, как хотел бы, чтобы управляли тобой, люби так, как хотел бы, чтобы любили тебя, суди так, как хотел бы, чтобы судили тебя. У всех историй два конца – ищи оба. Попросим же Миротворца ниспослать нам благословение для достойного исполнения его воли.

Председательница ареопага преклонила колена перед алтарем, а остальные молящиеся распростерлись на каменных плитах. Лайам, поколебавшись, тоже прилег, положив щеку на сцепленные руки. Воцарилось молчание, весьма для него томительное, ибо прилива надлежащего благочестия он так и не сумел ощутить.

Лайам вообще крайне редко обращался с просьбами к небесам, а уж участие в организованных действах религиозного толка и вовсе ему претило. Впрочем, факта существования богов он никоим образом не отрицал, хотя повидал немало людей, которые в том сомневались. Но эти люди никогда не сталкивались лицом к лицу с небожителями, а Лайам имел счастье кое-кого из них лицезреть. Правда, будь его воля, он как-нибудь обошелся бы и без этого счастья. И уж точно бы – без недавней своей встречи с Беллоной. Боги богами, но чем они дальше, тем спокойнее живет человек. У них свои слабости, свои непостижимые цели, и кто подсчитывал, сколько дают они людям и сколько берут?

Однако он все же сумел выдавить из себя что-то вроде молитвы.

«Прошу, дай мне силы справиться с тем, чем я занят», – несколько раз повторил мысленно он, потом стал сердиться. Интересно, как долго еще будет молиться вдова? Камни храма высасывали тепло из костей, суставы начинали скулить, а утреннее воодушевление напрочь исчезло.

Наконец вдова Саффиан пошевелилась, встала с колен и одернула юбки. И все вслед за ней, к облегчению Лайама, тоже зашевелились и встали.

– Идемте же, господа, – сказала женщина, очень буднично и деловито. – Утро уходит.

Несмотря на столь явно выказываемое стремление поскорее заняться делами, в тюрьму вместе со всеми вдова не пошла.

– Встретимся позже, – бросила она Куспиниану и, не выпуская корзинки из рук, торопливо зашагала к следующему крылу пантеона. Служанка побежала за ней. Эдил только кивнул и через лабиринт узких улочек повел квесторов прочь от храма. После непродолжительного молчания Эласко решился задать вопрос, который уже вертелся у Лайама на кончике языка.

– Прошу прощения, господа, – смущенно заговорил юноша, – но не объяснит ли мне кто-нибудь, куда направилась госпожа Саффиан?

Похоже, молитва подействовала на уоринсфордского квестора благотворно. Глаза его обрели прежнюю живость, на щеки вернулся румянец.

Проун презрительно фыркнул.

– В другое святилище, юноша, куда же еще?

– К Лаомедону, – счел нужным добавить Куспиниан. – Почтить память мужа.

Упоминание о покойном председателе ареопага заставило всех примолкнуть. Лайам, никогда не встречавшийся со столь безвременно почившим саузваркским ученым, вновь задумался о стойкости характера женщины, понесшей такую утрату, и о том, с какой бездной отчаяния приходится ей справляться.

«Ведь все, что она делает, напоминает о нем и добавляет боли!»

«Мастер, у тебя книга торчит из кармана», – невозмутимо сообщил Фануил, восседавший на плече своего господина.

Лайам с ужасом посмотрел на карман. Краешек «Демонологии» действительно был виден. Он торопливо прикрыл его клапаном и повернулся к дракону.

«Придется сыскать для нее местечко получше».

«Да уж, придется».

Проун увивался вокруг эдила, и Лайам одарил его спину рассерженным взглядом.

«Представляешь, этот говнюк так ничего мне и не сказал!»

«Может быть, он ничего не слышал об этом запрете?»

– Ха! – возмутился вслух Лайам и тут же покраснел, испугавшись, что его спутники обратят на это внимание, но те были слишком погружены в свой разговор.

«Нет, тут дело в другом. Скорее всего, он надеется, что я вдруг вытащу ее принародно, чем дам ему повод взять меня под арест».

«А зачем ему это?»

«Да затем, что он задница и засранец!» – подумал Лайам, но доводить эту мысль до Фануила не стал.

Они уже выбрались из мешанины улочек на широкую набережную и теперь шли по дощатому тротуару вдоль мутной реки, кишевшей судами всех размеров и видов – тут были баржи и галеоны, баркасы и лихтеры, плоты и даже древние коракли, сплетенные из ивовых прутьев. Путь их пересекали длинные молы. На многих из них кипела работа: суда загружались и разгружались, по крепким – в фут толщиной – балкам настила грохотали колеса несчетных запряженных волами телег. Чайки, отчаянно сражаясь за груды зловонных объедков, немолчно вопили, их вопли смешивались с криками погонщиков и руганью грузчиков, одуревших от беготни.

Вдоль набережной – в отдалении от реки – тянулись дощатые склады, перемежаемые лавчонками и винными погребками, в двух кварталах южнее виднелись два больших каменных здания. Фасады обоих украшали штандарты – красный и серый, они трепыхались и хлопали на свежем ветру.

Люди узнавали Куспиниана, предупредительно перед ним расступаясь, склоняя головы и торопливо отводя взгляды, некоторые с заискивающими улыбками бормотали что-то вроде приветствий. Эдил царственно им кивал, но ответом не удостаивал, трое квесторов также помалкивали и, как привязанные, тащились за великаном. Лайаму поначалу нравилось находиться в центре внимания, но постепенно он стал мрачнеть. Будучи всего лишь начальником городской стражи, Куспиниан шествовал по Уоринсфорду, как герцог, и раболепие окружающих нисколько его не смущало.

Краем глаза Лайам поймал пристальный взгляд Эласко и поспешил согнать с лица хмурое выражение. Он показал на строение, к которому они уже подходили.

– Это здание герцогского суда?

Вдоль всего фасада строения, сложенного из серого камня, шла длинная галерея, под сводами которой сновали озабоченные торговцы, вымазанные чернилами клерки и не в меру серьезные мальчишки-курьеры.

– Нет, квестор, – ответил Эласко. – Это Фискальный замок, где взимают пошлины и налоги. Его выстроили недавно, в последние три года. – Он улыбнулся и кивком пригласил собеседника перевести взор. – А там тюрьма. Мы зовем ее Водяными Вратами, поскольку она размещается в бывшей крепости, охранявшей город с речной стороны. – Деревянный настил набережной возле тюрьмы сменился брусчаткой, переходящей в ступени, спускавшиеся прямо к мутной воде. – Раньше умели строить крепости, а?

Лайам согласно кивнул, разглядывая черную каменную громаду с бойницами вместо окон, перечеркнутыми жирными линиями решеток. Куспиниан первым подошел к узенькому проходу под внушительной аркой, в теле которой также темнели щели бойниц. Стража отсалютовала ему, и эдил с довольным видом шагнул в угрюмый проем. Туннель вывел во дворик, такой маленький, что четверым мужчинам тут же сделалось в нем тесновато. Гостиничный номер, где ночевали Проун и Лайам, по площади его едва ли не превосходил. Черные стены, в каждую из которых была вмонтирована окованная железом дверь, убегали ввысь – к квадратику синего неба.

– Отлично, – сказал эдил. – Здесь наши пути разойдутся. Мы с квестором Проуном отправимся к его жуликам, а Уокен проводит вас, квестор Ренфорд, к убийцам. Не робейте и помните, вам всегда готовы помочь. – Он повернулся на каблуках, махнул рукой Проуну и толкнулся в правую дверь. Та отворилась, потом захлопнулась, и Лайам с Эласко остались одни.

– Нам сюда, – сказал юноша, шагнув к двери, что находилась напротив. Он постучал по железу костяшками пальцев – чуть, видимо, резче, чем следовало, ибо недовольно скривился и подул на ушиб.

Дверь неохотно приотворили, хмурый стражник долго изучал посетителей, пока, наконец, не решил, что их можно впустить. Войдя, оба квестора очутились на небольшой площадке, от которой и вверх и вниз уходили ступени. Эласко, возмущенный заминкой, бесцеремонно отобрал у стражника связку ключей, потом велел тому вздуть огонь в фонаре и принести в нижнюю камеру кресла, после чего чиновники двинулись вниз.

Когда на каменных стенах заблестели бусинки влаги, а длинный нос Лайама повело от запаха гнили и плесени, он понял, что находится под рекой. Его передернуло от этой мысли, но лестница все не кончалась, а воздух вокруг становился все более сырым и промозглым. Он провел по стене рукой и быстро ее отдернул – та сплошь обросла какой-то слизистой дрянью. Лайам почувствовал, что изрядно продрог, ему сделалось жутковато.

От лестницы расходились два коридора. Один был совершенно темным и походил на разверстую пасть гигантской змеи, в конце другого мерцал огонек. Лайам побрел за Эласко на свет вдоль вереницы пустых незапертых камер, в одной из которых сидел закованный в цепи скелет.

– Очаровательное местечко, – пробормотал Лайам. В выбоинах пола маслянисто поблескивала какая-то жижа. Он оступился, под ногами отвратительно хлюпнуло.

– Прошу прощения, квестор!

– Ничего страшного.

Действительно ничего, если бы не ужасающее зловоние.

«Напоминай мне почаще, что в Уоринсфорде законов лучше не нарушать!» – велел онФануилу.

Свет исходил из камер в конце коридора. В первой лежал и раскатисто храпел какой-то босяк, во второй шла игра в кости. Игроки даже не покосились на проходящих мимо людей. Эласко направился к третьей – последней – решетке.

– Просыпайтесь, господин Хандуит, – негромко сказал он и звякнул ключами. – Суд приступает к дознанию!