"Наследник волшебника" - читать интересную книгу автора (Худ Дэниел)

3

Лайам перебросился парой слов со стражницей, все так же топчущейся у входа в казарму, и попросил ее присмотреть за Даймондом.

Для такого маленького города, как Саузварк, массивное трехэтажное здание герцогского суда, опоясанное рядами редко разбросанных окон, было непомерно огромным. Его фасад полностью ограничивал площадь с западной стороны. Примыкавшее к нему одним боком приземистое строение, в котором помещалась тюрьма, казалось бедным родственником, притулившимся к важному господину. Над центральной частью герцогского дворца (так еще именовали здание суда горожане) вздымалась стройная квадратная башня; именно там располагались колокола, сообщающие всему Саузварку, который теперь час. Ночами башня выглядела особенно величественно – в пляшущих языках света, отбрасываемого факелами.

Сейчас факелы были погашены, да и само здание суда казалось пустым. Лайам поднялся по широкой лестнице к высоким дверям и постучал в них тяжелым дверным молотком. Потирая озябшие руки, он стал рассматривать висящий над дверьми герцогский герб: три рыжие лисы на сером поле. Очень простой герб. Никаких делений, никаких символов, свидетельствующих о брачных союзах с другими властительным родами. Герцоги Южного Тира не смешивались с дворянством Таралона; они предпочитали жениться на дочерях здешних помещиков или богатых торговцев. Это не добавляло им любви со стороны таралонской знати, но зато интересы рода были соблюдены. Герцогство оставалось неделимым, а герб сохранял свою простоту.

Через какое-то время одна из дверей приоткрылась, и морщинистый старый привратник брюзгливо спросил, чего тут кому надо.

– Я хочу повидаться с матушкой Джеф, – сказал Лайам.

Привратник пробурчал нечто неразборчивое и приоткрыл дверь чуть пошире. Лайам проскользнул в образовавшуюся щель и невольно прищурился. Несмотря на внешнее великолепие, внутри здание суда освещалось довольно плохо. Брюзгливый привратник с ворчанием поднял с пола фонарь, искоса взглянул на Лайама и сказал:

– Тогда пошли. Она у себя.

Они двинулись по широкому коридору в глубь здания; от фонарного света на холодных каменных стенах плясали длинные тени. Двери, мимо которых они проходили, имели пояснительные таблички, но Лайам с трудом мог разобрать надписи, начертанные на них: “Завещания”, “Акты”, “Досмотр кораблей”, “Сбор пошлин”, “Регистрация рождений”, “Регистрация смертей”. Лайам слегка поежился и прибавил шагу, чтобы нагнать привратника, успевшего скрыться за очередным поворотом гигантского коридора. Он разыскал старика по чудовищной игре света и тени; тот уже спускался по узкой винтовой лестнице. С каждым оборотом ее нескончаемого марша вокруг делалось все холоднее. В конце концов с губ Лайама стали срываться облачка пара.

Длинный коридор с низким потолком и рядами дверей, тянущимися по обеим его сторонам, выглядел мрачно. Привратник подвел посетителя к последней из этих дверей и удалился, не промолвив больше ни слова. Свет фонаря его понемногу стал меркнуть, а потом и вовсе исчез.

Озадаченный Лайам, оставшийся в темноте, нащупал косяк и постучал по нему согнутым пальцем – раз, потом другой.

– Кто там? – донеслось из-за двери.

– Матушка Джеф, это Лайам Ренфорд! Меня прислал эдил Кессиас.

Лайам услышал веселый смешок, и дверь со скрипом отворилась. На пороге стояла старуха с лицом, похожим на печеное яблоко. В руке она держала какой-то коврик.

– Входите-входите, Ренфорд, не напускайте мне холода!

Лайам проворно вошел, и старуха захлопнула дверь, а ковриком заткнула нижнюю щель. В маленькой комнатке было так жарко, что окна ее запотели.

– Да у вас тут тепло! – заметил Лайам, снимая плащ и перебрасывая его через руку.

– Ну да, как и положено, – хихикнула старуха, указав на огромный – во всю стену – камин, такой огромный, что в его зев свободно могли войти несколько человек. Подобное сооружение, подумал Лайам, было бы скорее уместно в литейной мастерской или промышленной кузне. Пылающие дрова занимали лишь часть площади гигантского очага, но и этого огня, как видно, хватало, чтобы согревать обиталище матушки Джеф.

– Он потому такой большой, – пояснила с улыбкой хозяйка, – что его складывали для… эх, как же эта штуковина называется?.. Вы точно должны знать это слово… ну, в общем, этот камин должен был отапливать весь этот дворец через трубы в полу и в стенах.

– Здесь что, пытались соорудить гипокауст? – Лайам с новым интересом взглянул на огромный камин, отметив ширину дымохода.

– Да-да, вы угодили в точку, молодой сэр. Только он не работает. Каменщики запутались в чертежах и сделали все по своему разумению. Так что, – подмигнув, сообщила старуха, – он греет меня одну, а все прочие обходятся жаровнями или совсем маленькими очажками.

Лайам улыбнулся в ответ. Строительство гипокауста было весьма незаурядной архитектурной задачей. И неважно, что эта система не заработала, уважение вызывало уже то, что ее вообще попытались соорудить.

– А как же так получилось, – поинтересовался он, отводя взгляд от камина, – что у вас имеются окна? Здесь же подвал!

Матушка Джеф рассмеялась и, ухватив Лайама за руку, подтащила его к одному из окошек. Она проворно протерла стекла и пригласила гостя полюбоваться открывшимся видом.

– Там улица. Она называется Щелка, – сообщила старуха, тыкая пальцем в окно. Заснеженная улочка и впрямь оправдывала свое название. Она была никак не шире десяти футов. – Фасад у них выходит на площадь, а тут, сзади, со стороны Щелки, идет склон. Так что я велела им сделать мне окна. Ох, как эти ослы упирались! Но я настояла, и все-таки вышло по-моему! И под конец дня, на закате, моя комнатка очень даже неплохо освещена.

Лайам снова не удержался от улыбки. Старуха вела себя с ним как с давним приятелем. На деле же он познакомился с матушкой Джеф не так уж давно. В то грустное утро, когда ему пришлось заявить эдилу, что мастер Танаквиль мертв. Тогда старуха отнеслась к нему с подозрением, но стоило лишь ей убедиться, что мага убил не он, как она превратилась в само дружелюбие. С тех пор они, сталкиваясь на улице, изредка перебрасывались парочкой слов, но дальше этого дело не заходило.

Лайам оглядел комнату. В глаза ему бросились многочисленные горшки, выстроившиеся над маточной частью несостоявшегося гипокауста, потом какие-то банки, корзины, столы с исцарапанными и обожженными крышками. Он знал, что матушка Джеф – ведьма, и не просто ведьма, а искательница теней, но он понятия не имел, с чем это едят. В ведьмах он разбирался куда меньше, чем в чародеях, – а о чародеях он не знал почти ничего.

– Так вы тут живете? – поинтересовался Лайам, стараясь говорить в рассеянно-ленивой манере. В комнатке не имелось ничего похожего на кровать, но в одной из ее стенок имелась дверь, которая вполне могла вести в спальню.

– Честно говоря – нет! – рассмеялась матушка Джеф. Это был радостный и беззаботный смех, и ее личико сморщилось еще больше. – Только работаю, да еще перебираюсь сюда в холода. Тут дров и угля сколько угодно – за все платит герцог.

Старуха опять рассмеялась.

– И то сказать – жить в мертвецкой!

– А что такое мертвецкая? Кессиас что-то мне говорил, но…

– Ну, тут мы держим трупы людей, которые никому не известны или до которых никому дела нет. Тела разных бродяг, матросов, воров, попрошаек. Когда стражники их находят, куда они их несут, как вы думаете? А прямо сюда!

Матушка Джеф заметила взгляд, которым Лайам окинул комнату, и это вызвало у нее новый приступ смеха.

– Гляньте только – он ищет их тут! Ну что ты на это скажешь! Нет, Ренфорд, они не здесь, они там, старуха указала на дверь, которую Лайам принял за вход в спальню. – И сейчас их там совсем мало, так что можете не беспокоиться.

– Я и не беспокоюсь, – пробормотал Лайам и мысленно выбранил Кессиаса за длинный язык.

– Ну и ладно. Вы ведь пришли сюда не для того, чтобы любоваться на мертвецов, и не для того, чтобы чинить этот камин – верно? У вас, наверно, имеется ко мне какой-то вопрос? Или, может быть, даже парочка?

На самом деле вопросов у Лайама было куда больше, но он решил изрядную часть их отложить до лучших времен.

– Вопросы есть, матушка Джеф, и я очень надеюсь, что вы сможете на них мне ответить.

– Отвечу – если только смогу, – усмехнулась старуха. – Только имейте в виду – я ведь не из ученых.

Лайам рассказал ей о ночной краже, упирая на то, что вор сумел пройти через магическую защиту. Ведьма сочувственно хмыкнула.

– Так вот, я хотел спросить: не знаете ли вы, кто в Саузварке способен такое проделать? Кто мог бы преодолеть заклятие мастера Танаквиля?

– А вы сами не знаете?

– Я? Нет. Потому и спрашиваю у вас.

– Но я всего лишь ведьма – а вы чародей. – Лайам ошеломленно уставился на матушку Джеф.

– Я вовсе не чародей!

– Да будет вам! – сказала ведьма, махнув рукой. – Конечно, вы чародей. Вы ведь живете в Доме старого мага, верно?

– Да, – вынужден был согласиться Лайам.

– И приручили его крылатую тварь – так?

– Да, но…

– А теперь вы хотите отыскать пропавшую книгу заклятий, магический жезл и волшебный ковер. И после всего этого вы еще говорите, что вы не чародей! Ха!

– Но я действительно не чародей, – повторил Лайам. – Я ничего не смыслю в магии.

– Правда? Совсем-таки ничего?

– Ничего.

Старуха восприняла это заявление с кислой миной, как будто оно ей было не очень-то по душе.

– Весь город считает вас чародеем. Об этом судачат повсюду.

Подавив вспышку гнева, Лайам признал, что для того есть основания. Особенно если горожане рассуждают столь же логично, что и матушка Джеф.

– Не очень умелым, конечно, – поправилась старуха, – но все-таки чародеем.

– Ну так я вас заверяю, что я – не колдун, не чародей и не маг, – устало сказал Лайам. – И именно поэтому я и пришел к вам. Я знаю, что ведьмы и маги не очень-то ладят между собой…

– Это еще мягко сказано! – перебила его матушка Джеф.

– Но я надеюсь, что вы сможете мне сказать, не живут ли в окрестностях Саузварка еще какие-нибудь чародеи.

– Так уж все складывается, что могу, – объявила старуха. – Могу сказать, что никаких чародеев тут нет. Не считая, конечно, вас. А поскольку вы говорите, что вы – не маг, значит, и толковать больше не о чем.

– Вы точно в этом уверены?

– Точней не бывает, – нимало не обидевшись, подтвердила ведьма. – Видите ли, эти люди не очень стремятся сюда. Единственным чародеем, который все же решил здесь обосноваться, был Тарквин Танаквиль – и поглядите, чем это кончилось для него! Нет, никакому чародею такого и даром не надо. Саузварк слишком мал, мой молодой сэр, а еще считается, что герцог относится к магам недружелюбно.

– Недружелюбно?

– Ну, на самом деле, может, все и не так, но со стороны очень на то похоже. Герцог хочет жить по старинке, а в старину всяких там кудесников и колдунов не больно-то жаловали. И придумывали всяческие запреты, не дававшие им развернуться.

Все это было похоже на правду. Саузваркский герцог действительно слыл большим почитателем традиций минувших лет. Лайаму смутно припомнилось, что некогда и впрямь существовал свод законов, ограничивающий действия тех, “кто овладевает таинственными умениями или ищет знаний и применения им”.

– Если не считать старика Танаквиля, за всю мою жизнь в Саузварке не объявлялся ни один чародей, – хотя я слыхала, что на севере, в Торквее или Харкоуте, они роятся, точно мухи над мусорной кучей. Я вам истинно говорю: если бы тут появился хоть один маг, пусть даже замаскированный, об этом непременно бы стало известно.

– Но… почему?

– От них по-особому пахнет. Как, к примеру, от высокородных леди, но, конечно, иначе. Чародей, он и есть чародей, и тут уж ничего не поделать.

– А от меня тоже попахивает чародеем? – поинтересовался Лайам.

Ведьма с минуту молча разглядывала его, потом произнесла:

– Пахнет – или, по крайней мере, пахнет чем-то странным.

– Чего только о себе не узнаешь! – воскликнул Лайам. От матушки Джеф не укрылась ирония, прозвучавшая в словах посетителя.

– Не смейтесь, Ренфорд. Это всего лишь значит, что вы не похожи на обычного человека, – и потому я вам кое-что покажу.

Ведьма быстро засеменила ко второй двери, коснувшись по дороге руки гостя. Лайам последовал за ней. Замечание матушки Джеф заставило его призадуматься. В день их знакомства старуха едко заметила, что у него слишком невинное лицо для добропорядочного человека. Теперь же она утверждает, что от него пахнет как от чародея и что весь Саузварк его таковым и считает. Лайаму очень не нравился образ, угадывавшийся за словами старухи.

Комната, в которой они оказались, была просторнее первой. Дальнюю ее часть скрывал полумрак, но Лайаму хватило и того, что он увидел в свете, идущем из дверного проема и бокового окна.

Его взору предстал десяток столов с мраморными столешницами, опорой которым служили каменные тумбы. На трех из них недвижно лежали тела каких-то людей.

– Это и есть ваша мертвецкая? – спросил, скривившись, Лайам. Его покоробил не вид мертвых тел – он их повидал предостаточно, – а мысль о том, что матушка Джеф вынуждена проводить в таком соседстве чуть ли не все свое время.

“Это же все равно что жить на кладбище”, – подумал он, но старуха весело рассмеялась.

– Все не так плохо, Ренфорд! Их не всегда бывает тут много, да и обычно их вскоре уносят. Редко какой пролежит здесь больше недели. А я должна находиться поблизости, чтобы поддерживать действие заклинаний.

– Заклинаний?

Лайам подошел к ближайшему трупу. Голый мужчина с распухшим лицом лежал на спине, покрытая татуировкой кожа его уже стала синеть. В мертвецкой было прохладно, но не настолько, чтобы предотвратить разложение безжизненной плоти; тепло камина все-таки просачивалось сквозь стену.

– Чтобы поддерживать их свеженькими – понимаете? Если позволить им гнить, они станут смердеть на всю городскую площадь.

Собственное замечание вызвало у матушки Джеф новый приступ веселья. Лайам заметил лежащий между ног покойника маленький узелок и указал на него. Ведьма кивнула.

– Да, это моя работа. Если постараться, я могу месяц удерживать покойника от разложения. Не каждая ведьма может такое. Но я привела вас сюда не за этим. Видите вон того шельмеца?

Старуха указала на самое дальнее тело – его отделяли от двух других мертвецов четыре пустых стола. Лайам подошел к покойнику. Это был мужчина, невысокий, худой и, если судить по тонким рукам и плохо развитым мышцам, не отличавшийся физической силой. На лице его застыло безмерное изумление, рот был распахнут в безмолвном вопле; щель в груди указывала, куда вошел нож.

– Как по-вашему, кто он?

Лайам вгляделся в лицо покойника, потом осмотрел руки. Затем, чтобы доказать себе, что атмосфера мертвецкой нисколько его не волнует, он потянулся и поскреб пальцем ладонь мертвеца.

– Мелкий чиновник.

Ведьма просияла.

– Почему вы так решили?

– Мозолей нет – только на подушечках пальцев, мускулатура не развита, шрамов нет. Ничего общего с тем моряком, – он указал на татуированный труп.

Матушка Джеф радостно закивала:

– Верно! Вы даже проницательнее, чем говорит Кессиас.

Лайам опустил голову. Похвала и обрадовала, и огорчила его.

– Но я хотела показать вам не это. Тут есть кое-что еще. Смотрите внимательно.

Ведьма закрыла дверь. Теперь единственным источником освещения осталось лишь окно с давно не мытыми стеклами, едва пропускавшими тусклый дневной свет. Прошелестев подолом широкой юбки, матушка Джеф вышла на середину комнаты и вскинула руку. На ее ладони, повернутой к потолку, вспыхнул синий светящийся круг, затем этот круг стал разрастаться в плоскости, параллельной плоскости потолка, отбрасывая свечение только вниз и постепенно заполняя им нижний объем помещения. Лайам был намного выше старухи, ему стало казаться, что он стоит по горло в синей прозрачной морской воде, заполненной фосфоресцирующими рачками. Матушка Джеф медленно опустила руку. Уровень свечения стал понижаться, пока не замер примерно в футе над мрамором прямоугольных столешниц.

– Смотрите на лица, – велела ведьма. Лайам зачарованно повернулся.

– Что вы хотите… – начал было он и тут увидел, что из уст мертвецов вырываются крохотные язычки пламени. Они то завивались колечками, то вытягивались в ровные струйки. Так дышат драконы, ошеломленно подумал Лайам. И вдруг сообразил, что не знает, умеет ли дышать огнем Фануил. И тут же загнал неуместную мысль в глубины сознания.

– Это души усопших, – сказала ведьма. Голос ее звучал приглушенно, почти что благоговейно. – До тех пор, пока эти тела не похоронят, не сожгут или еще каким-нибудь способом не переправят в серые земли, их души будут гореть в ожидании своей участи. А теперь смотрите сюда. Лайам повиновался и тут же заметил, что изо рта обособленно лежащего мертвеца никакого пламени не исходит.

– Видите?

– Пламени нет.

– Нет пламени – нет души. А это значит, что дух этого малого сейчас бродит по Саузварку.

Ведьма резким движением сжала кулак, и синее свечение мгновенно рассеялось. Лайам потер глаза. Перед глазами у него плавали синие искры.

– Дух, потерявший свое тело, не знает покоя, пока не отыщет пропажу. Труп этого бедолаги был найден в Щелке, – продолжала матушка Джеф, указав на окно, – буквально в нескольких ярдах отсюда, и я надеялась, что все утрясется, но…

Ведьма тяжело вздохнула.

– А часто такое происходит? – спросил Лайам, всматриваясь в лицо мертвеца.

– Довольно редко, но все же бывает. Наверняка его убили, чтобы ограбить. В Щелке и днем-то темно и опасно, а уж ночью… Там случается всякое, несмотря на все старания Кессиаса. Когда смерть внезапна, дух далеко отлетает от тела. Тут потеряться немудрено.

Лайам вздохнул, отошел от покойника и прислонился к пустому столу.

– Похоже, эта зима в Саузварке начинается с не очень веселых вещей. Тут тебе и две кражи, правда, одна неудачная, и комета, перепугавшая Кессиаса, и этот труп, лишенный души…

Ведьма покачала седой головой.

– Прибавьте сюда еще новоявленную богиню… – Ведьма хмыкнула и придвинулась ближе к Лайаму. – Я вам вот что скажу. Назревает что-то серьезное. Посерьезнее всех ваших краж, и этого всеми покинутого покойника, и хвостатой звезды.

Старуха прихватила свечу и набросила на плечи шаль. Она была столь любезна, что проводила гостя до выхода из здания, но, уже отворив дверь, внезапно преградила ему путь.

– Спасибо вам, матушка Джеф, – сказал Лайам. – После столь содержательной беседы я уже не могу с уверенностью сказать, что чародеи мне больше по нраву, чем ведьмы.

Он ожидал услышать ответную шутку, но старуха явно была не склонна шутить.

– Будьте осторожны, когда приметесь разыскивать вашего вора, Лайам Ренфорд, – сурово сказала она. – Это дело куда серьезнее, чем оно вам кажется. Чаще поглядывайте по сторонам и не считайте ворон.

Порыв ледяного ветра забрался под тонкое одеяние матушки Джеф, и старуха, выпустив гостя на улицу, резко захлопнула дверь.

Последние слова матушки Джеф сильно Лайама обеспокоили. Кроме того, он вспомнил, как скривился Кессиас, услышав, что вор беспрепятственно бродил по всему дому, пока его хозяин спал безмятежным сном. Лайам навел у закоченевшей на студеном ветру стражницы кое-какие справки и направил Даймонда в северную часть города – к Аурик-парку, где проживал ремесленный люд.

Он отыскал в узком переулке, темном от дыма и золы, кузню и за сходную цену приобрел там меч и кинжал. На улицах Саузварка вооруженные люди встречались не часто. Портовому городку, занятому торговлей, не было дела до грызни политических партий в Торквее, Харкоуте или Фрипорте, порой выливавшейся в уличные бои. Лайам не питал особой любви к оружию, но при необходимости умел пускать его в ход. Вот и сейчас прикосновение к рукояти меча вселило в него радостное чувство уверенности в себе. Приторочив покупки к седлу, Лайам двинулся к городским воротам.

Тянущиеся вдоль дороги поля были покрыты снегом, и хотя небо по-прежнему оставалось серым, окрестный пейзаж Лайама нисколько не угнетал. Он даже как-то приободрился, покинув городскую черту, и с удовольствием подставлял лицо порывам встречного ветра. По всем его мышцам порой пробегал легкий трепет. Лайам знал и ценил это ощущение. Оно означало, что у него появилась цель. Лайам сознавал, что розыски ночного воришки не обещают сногсшибательных приключений, зато ему теперь есть чем заняться, а он, хвала небу, сумел наконец-то сообразить, что не очень-то любит, когда никаких занятий у него нет.

Прежде Лайам не имел возможности прийти к этому нехитрому заключению. Он был единственным сыном мелкопоместного мидландского дворянина и, рано лишившись матери, рос под присмотром отца. Уклад деревенского быта бездельников не терпел, и потому посильный груз забот и обязанностей ложился и на плечи ребенка. Лайам взрослел и мужал, а тем временем край, где он проживал, раздирали междоусобицы. Отправившись на учебу в столичный город Торквей, подросток вздохнул посвободнее, но вскоре его отозвали домой. И он вернулся в родные места, но лишь затем, чтобы обнаружить, что в ходе очередной бессмысленной стычки его отца убили, а родовое поместье сожгли. С той поры жизнь юноши превратилась в сплошные скитания. Он объехал полсвета, нигде не задерживаясь долее нескольких месяцев. Да, можно с полным на то основанием сказать, что Лайам повидал мир, он успел побывать и солдатом, и врачом, и матросом, и штурманом, и дважды даже возглавлял дальние экспедиции торговых судов в качестве капитана. В Саузварк же неутомимый скиталец попал совершенно случайно. Корабль, снявший его с одного островка, не обозначенного ни на каких картах, шел в эти края. А уж почему он в этих краях так засиделся, Лайам не мог разобраться и сам. Он просто жил здесь в свое удовольствие, пока это удовольствие не стало ему поперек горла. Что ж, по крайней мере ему сделалось ясно, что безделье – не его ремесло.

Подъехав к тропе, сбегающей к берегу, Лайам осадил коня и посмотрел на море. В его бурных волнах едва виднелся парус небольшого суденышка. Суденышко, черпая воду бортами, упрямо боролось со штормом.

“Слишком крепкий ветер для такой утлой посудины, – отметил Лайам про себя. – Надеюсь, они все-таки доберутся до порта”.

Потом, вспомнив о Фануиле, Лайам сформировал новую мысль и вытолкнул ее за пределы сознания.

“Я на вершине утеса”. Дракончик отозвался почти мгновенно.

“Я слышу. У тебя наконец получилось”. Лайам расплылся в довольной улыбке. “К тебе пришел какой-то человек. Он ждет возле дома”.

Лайам перевел взгляд на берег бухты, но никого не увидел. Пляж был пуст, а внутренний дворик особнячка не просматривался с позиции, которую занимал всадник. Он осторожно пустил Даймонда вниз по тропе. “Как он выглядит?”

“На нем длинный плащ с капюшоном, – сообщил дракончик, – и у него есть меч. Но человек не прячется”.

Меч теперь имелся и у Лайама, но все еще находился не там, где ему надлежало бы располагаться. Лайам, придержав Даймонда, отвязал меч от седла и положил на колени. Тропинка была извилистой, и лишь спустившись на берег, ему удалось увидеть нежданного посетителя. Высокий мужчина в длинном черном дорожном плаще глядел в сторону моря. Лайам пришпорил своего чалого и осадил его в нескольких ярдах от гостя.

Незнакомец стремительно развернулся и принял боевую стойку, на треть вытащив из ножен клинок. Лайам также нащупал рукоять своего меча, но извлекать его из ножен не стал. В любом случае, ему было бы затруднительно это проделать. Впрочем, незнакомец тут же вернул клинок на прежнее место, и Лайам мысленно перевел дух. Стремительность движений гостя невольно заставила его содрогнуться.

– Умоляю вас, сэр, скажите, не вы ли – Лайам Ренфорд?

Низкий голос звучал вежливо, но в нем проскальзывали высокие нотки, словно у гостя болело горло. Темный капюшон был низко надвинут, однако Лайам сумел заметить, что шея и лицо незнакомца обмотаны чем-то вроде шарфа.

– Да, это я, – отозвался Лайам, стараясь держаться невозмутимо. Ему не нравилось, что незнакомец время от времени нервно и быстро стискивает свои кулаки.

– Чародей?

В голосе гостя вновь проскользнула высокая нотка, заставившая Лайама напрячься.

– Нет, – осторожно произнес он. – Я – Лайам Ренфорд, но я – не чародей.

– Но у вас есть фамильяр, – сказал незнакомец, и Лайам понял, почему гость так взволнован, он ожидал встречи с магом. – А фамильяры бывают только у чародеев. И в городе все говорят, что вы чародей.

Сильный порыв ветра рванул плащ незнакомца так, что ткань облепила его подтянутую фигуру. Тело гостя легонько подрагивало, словно туго натянутая струна, он все продолжал стискивать кулаки. Лайаму показалось, будто кисти рук посетителя покрывают чешуйки, но он отвел от них взгляд и сказал, стараясь придать своему голосу твердость:

– Зачем вам понадобился чародей?

Незнакомец опустил голову, и Лайам понял, что гость принимает важное для себя решение. Затем чешуйчатая рука вскинулась и сдернула капюшон с головы своего владельца.

Лайам моргнул. Даймонд рванулся в сторону, но он успокоил его негромкой командой и движением коленей.

В принципе, то, что предстало взору Лайама, могло быть и маской, пошитой из великолепно выделанной кожи змеи-альбиноса. Крохотные светленькие чешуйки окружали глаза, нос и рот незнакомца, чешуйки побольше располагались на щеках и на лбу. Глаза гостя, поразительно глубоко посаженные, казались пересыхающими озерами. Синие провалы посреди пустыни лица. Нет, это все-таки не было маской, и Лайам прошептал:

– Сквернавка. Так, кажется, называется ваша болезнь?

Маска слегка напряглась; взгляд незнакомца не дрогнул.

– Да.

– Вы ведь из Кэрнавона? – Насколько Лайам помнил (еще со студенческих лет), эта болезнь поражала лишь обитателей горной местности, центром которой являлся упомянутый городок. Самим названием болезнь была обязана местному растению, чьи корни напоминали кожу человека, страдающего столь редким недугом.

– Да.

– О боги, – медленно произнес Лайам. Его глаза расширились. – И вы проделали такой путь в поисках исцеления?

Незнакомец неуловимо передернул плечами.

– Я служу Беллоне. Когда мне представилась возможность приехать сюда, я ею воспользовался. Я слыхал, будто в этих краях проживает маг, способный помочь моему несчастью.

– Мне очень жаль, – искренне произнес Лайам, – но совсем недавно он умер. Этот дом прежде принадлежал ему.

Лайам перевел взгляд с обезображенного лица на дом Тарквина. Теперь ему были понятны и резкие движения незнакомца, и боевая выправка, и служба Беллоне. Те, кого поражала сквернавка, отличались невероятной подвижностью и такой стремительностью реакций, которой здоровые люди могли только завидовать. Но они платили за свое преимущество ранней смертью и чудовищной внешностью.

– Понятно, – натянуто произнес незнакомец и вновь передернул плечами. – Что ж, тогда я пойду.

– Пожалуйста, – воскликнул Лайам, соскальзывая с седла и делая шаг вперед, – пожалуйста, не уходите… Здесь так холодно… Давайте зайдем в дом и выпьем чего-нибудь согревающего.

Гость лишь покачал головой, губы его искривила усмешка, в которой читалась горечь.

– Я и так слишком долго ждал. А мы сегодня должны стоять в усиленном карауле.

– Слушайте, ну что за беда. Рюмочка согревающего еще никому не вредила. Вы ведь наверняка продрогли до самых костей.

– Я не замерз.

Лайам вдруг с леденящей отчетливостью осознал, что гость очень молод. Хотя по обезображенному лицу нельзя было ничего угадать, молодость проскальзывала в его голосе и манерах. Ему чуть больше восемнадцати, подумал Лайам. Медленно умирать в таком возрасте обидно, глупо, нелепо. Лайаму отчаянно захотелось что-нибудь сделать для незнакомца – ну хоть какую-то малость!

– Тогда, может быть, перекусим? Я страшно голоден и быстренько соберу на стол. Да и вы, наверное, пока дожидались меня, успели проголодаться. Время обеденное, я угощу вас отличнейшим пирогом. Я сам успел послужить и знаю, как скуден воинский рацион, а жизнь служителя храма похожа на военную, верно?

Лайам понимал, что его болтовня не много стоит, но он всем своим существом ощущал, как горько сейчас юноше, надежды которого в один миг развеялись в пыль, и чувствовал себя перед ним виноватым. Хотя бы в том, что не мог ничего ему предложить. Кроме своего общества и обеда.

– Что ж, я бы, пожалуй, чего-нибудь съел, – сказал неожиданно гость.

– Отлично! Позвольте только, я поставлю коня в денник. Это не займет много времени.

Лайам завел чалого в пристройку и чуть ли не бегом вернулся обратно. Он был почти уверен, что незнакомец успел уйти. Но тот ждал, с непроницаемым видом глядя на море. Когда Лайам подошел к нему, он сказал:

– Я и не думал, что море такое большое. – Лайам рассмеялся, чуть деланно, но все-таки вполне сносно изображая веселость.

– Большое? Ну нет, дорогой друг! Здесь не наберется и сотни миль по прямой до противоположного побережья. Вот Колифф – тот и вправду большой, а это так – лужа.

Гость промолчал. Он терпеливо стоял в прихожей, пока хозяин бегал на кухню и сочинял там знаменитый саузваркский пирог. Лайам вернулся минуту спустя с большим блюдом в руках и парой тарелок под мышкой. Он провел служителя Беллоны в гостиную, торжественно водрузил свою ношу на стол.

Чувствуя на себе пристальный взгляд гостя, Лайам разрезал пирог, нагрузил аппетитными кусками обе тарелки и, немного смущаясь, протянул одну из них юноше.

– Сквернавка не заразна, – пробормотал гость. Похоже, он тоже чувствовал себя не очень уверенно.

– Я знаю, – отозвался Лайам, вручая молодому человеку тарелку. Рука его при этом даже не дрогнула, и он мысленно себя похвалил. – Вы ведь родились с этим недугом, да?

Гость коротко кивнул и принялся за еду.

Он ел с поразительным аппетитом и умял больше половины огромного пирога, начиненного овощами и рыбой. Постепенно юноша разговорился, но Лайам не так уж много о нем узнал. Гостя звали Сцевола, и хотя он родился больным, его родители-бедняки не задушили его, как чаще всего делалось в таких случаях. Лайаму подумалось: а такое ли уж это благое деяние? Жизнь бедноты в Кэрнавоне была нелегкой даже для здоровых людей. Возвышение культа Беллоны оказалось для Сцеволы божьим даром – в прямом смысле этого слова. В школы при храмах по настоянию Ботмера Лоустофта (которому, собственно, и явилась впервые богиня) принимали всех. Сцевола выучился там фехтовать, и хотя теперь он был всего лишь служителем низкого ранга, с ним обращались хорошо.

Покончив с трапезой, юноша встал и поклонился, изящно и плавно – хотя во время еды движения его были несколько угловаты.

– Благодарю за угощение, господин Лайам. А теперь я должен идти.

Лайам неуклюже поинтересовался:

– Усиленный караул, а?

– Да – в связи с нападением на иерарха Клотена.

Лайам проводил гостя до двери, и когда Сцевола протянул ему покрытую чешуйками руку, он, нимало не колеблясь, ее пожал. Лайам чувствовал исходящий от молодого служителя болезненный жар, но все же не разрывал пожатия, дожидаясь, пока Сцевола не сделает это сам.

– Спасибо вам, – отнимая руку, сказал Сцевола.

– Знаете, – произнес вдруг Лайам и кашлянул, – в библиотеке Тарквина множество книг. Я попробую поискать – вдруг в них найдется что-нибудь вам полезное.

На лице Сцеволы проступила гримаса боли.

– Возможно, найдется. А возможно, и нет. Но лично я сомневаюсь.

– Я тоже, – покраснев, сознался Лайам. – Но ведь хуже все равно уж не будет, верно?

Сцевола на миг задумался, его чешуйчатый лоб рассекла морщина.

– Бывают вещи и хуже, – произнес он, и, прежде чем Лайам успел что-либо сказать, юноша скользнул за порог.

Он тенью пронесся по песчаному берегу и одним махом взлетел по тропе на вершину утеса.

Сцевола ушел, а Лайам весь остаток дня уныло слонялся по дому. Он внимательно просмотрел книги Тарквина – большая часть их уже была ему знакома, – но ничего обнадеживающего не обнаружил. Визит несчастного юноши произвел на Лайама угнетающее впечатление, и Фануил благоразумно решил не попадаться хозяину на глаза. Он объявился, когда солнце уже зашло.

“Мастер! – мысленно обратился к Лайаму дракончик. – Ты уже говорил с эдилом?”

– Ты же знаешь, что да, Фануил, – мрачно отозвался Лайам, – и знаешь, что из этого получилось. Я сейчас не имею ни малейшего желания притворяться, будто ты не способен в любой момент обшарить мой мозг.

“Я стараюсь не делать этого. Но мне было бы легче, если бы ты сам отключал меня”.

– Твоя правда! – сказал Лайам, привставая с диванчика, на котором лежал, – Конечно же нам обоим сразу стало бы легче. Давай тренироваться.

Занятие оказалось поразительно плодотворным. Лайам почти уловил туманные очертания серебряной нити, которая связывала его с Фануилом, и он потом битые полчаса пытался освоиться с новым для себя ощущением.

Затем дракончик удалился на кухню доедать оставшийся от хозяина ужин. Он прямо с лапами влез в глубокую чашу с рисом и красной фасолью – эта фасоль произрастала за двумя океанами-и, жадно чавкая, послал Лайаму вопрос:

“Ты придумал, как будешь искать вора?”

– Да, – буркнул недовольно Лайам. Он был занят: массировал виски. От непривычно долгих занятий у него теперь просто разламывалась голова. – Придумал.

“А ты уверен, что это – наилучший способ его отыскать?”

– Да, я уверен. Если только в Саузварке существует преступная гильдия.

Но, растянувшись вновь на диване, Лайам вдруг обнаружил, что идея, возникшая у него утром, перестала казаться ему перспективной. К тому же последняя фраза Сцеволы торчала в его мозгу, словно заноза. Лайам избавился от нее лишь после того, как уснул.