"Свет в заброшенном доме" - читать интересную книгу автора (Тухтабаев Худайберды)

Судьба тёти Русской

Поверите ли, сейчас мне очень-очень хорошо. Я готов пуститься в пляс, прыгать и орать. Эх, была бы мама жива, она расцеловала бы меня в щёки: «Мой умненький!» Я радуюсь потому, что в жизни ещё не получал пятёрку по родному языку. В кишлаке совсем некогда было заниматься уроками: всё время отнимало хозяйство. А здесь тебе ни голодной, требовательно мычащей коровы, ни двора, который надо подмести, ни джугары, ни кукурузы, которую следует вылущить и выставить сушиться, – только учись, брат, и учись – вот тебе весь сказ!

Скажу вам, любитель змей Самовар оказался неплохим парнем. Он был похож на моего кишлачного друга Махмудхана: добрый, отзывчивый. К тому же отличник. Уроки мы готовим вместе. Самовар знает, если хотите, больше самих учителей. Карабай, мой сосед по койке, такой же умница. Голова его полна знаний. Мы с ним тоже сдружились. И в школе сидим рядышком, и ночью, если вдруг понадобится, во двор вместе выходим.

– Послушай, Многодетный, – говорит он, отрываясь от книжки.

– Чего тебе?

– Подтянешься по всем предметам – я тебя научу играть на горне. Рот у тебя большой, шея толстая – отличный будешь горнист!..

– Что за горн ещё?

– Это та штука, на чём я играю.

– В нашем кишлаке её карнаем называют.

– Нет, это не карнай, а горн. Понял? – Понял.

– Научить тебя играть?

– Научить, – говорю я.

Проходит минут пять, в бок меня толкает Самовар, что сидит справа и, наморщив лоб, решает задачку.

– Многодетный!

– Чего тебе?

– Куда поедешь на каникулы?

– Не знаю.

– Если хочешь, можем махнуть ко мне.

– Что мы там будем делать?

– У нас есть огромное озеро, будем змей ловить.

– Я их боюсь.

– Не бойся. Змея никогда первой не нападает.

– Ладно, там посмотрим.

Короче говоря, с помощью этих двух друзей я сегодня получил пятёрку по родному языку. Эх, была бы сейчас здесь мамочка моя родная или отец!.. Ну ничего, как-никак у меня есть тётя Русская, можно с ней поделиться радостью. Получить суюнчи. Она сама обещала мне премию, если получу пятёрку. Я лечу бегом, оставив далеко позади себя Карабая с Самоваром. На улице уже темно, но на душе у меня так светло, будто в ней зажгли сорокалинейную лампу! Я так грохнул калиткой, что одноглазый вахтёр вскочил от испуга и заорал на меня. Но я уже подбегал к домику Марии Павловны! Увы, на двери висел замок. Подоспели Карабай с Самоваром.

– Нету?

– Может, она в столовой, – с надеждой сказал Карабай. – Твоих малышей тоже не видать.

За суюнчи я решил зайти к Марии Павловне после ужина.

– Послушай, Многодетный, – положил руку мне на плечо Самовар, – можно у тебя спросить?

– Спрашивай.

– Честно ответишь?

– Честно.

– Кем вам приходится Мария Павловна?

– Никем.

– А ребята говорят, что она приходится вам родной тётей.

– Неправда!

– Тогда ты мне вот что скажи, Многодетный: почему Мария Павловна так любит вас? Всем новеньким новую одежду дают через три месяца, а вы получили в тот же день, как поступили. И подушки у вас новенькие, и одеяла, и матрацы… Можно ещё один вопрос?

– Можно.

– Разве не правда, что Мария Павловна записала на свою фамилию твою сестрёнку Рабию и братца-стихотворца Амана?

– Неправда!

– Но ведь все так говорят.

– Ну и что, что говорят? Всё равно неправда. Просто тётя Русская любит моих младшеньких. Когда она была у нас, взяла их на колени и заплакала. Ещё пообещала дедушке Парпи, что будет нам как родная мать, пока отец не вернётся с войны… Вместо этих пустых вопросов, Самоварджан, ты вот что объясни. Ты хорошо знаешь Марию Павловну?

– А то нет?

– Скажи мне напрямик, кто она по национальности: русская, татарка или узбечка?

– А ты не знаешь? – удивился Самовар.

– В том-то и дело, что не знаю.

По словам Самоварджана, тётя Русская и сама воспитывалась в детдоме. То ли в двадцатом, то ли в двадцать пятом – Самовар и сам не помнил точно – басмачи вырезали её родителей.

– Было тогда Марии Павловне четыре годика, – продолжал Самоварджан. – Один командир-узбек удочерил её, привёз к себе. Но однажды на кишлак налетели басмачи, сунули жену красного командира в мешок, перекинули через седло и ускакали. Командир со своим отрядом кинулся в погоню, но сам попал в засаду и погиб. Добрые люди пожалели малолеток, отвезли родного сына командира и Марию Павловну в сиротский дом в Коканде. Здесь были узбекские мальчики и девочки. Постепенно Мария Павловна превратилась в узбечку. Потом, понимаешь, когда они с сыном того красного командира выросли, они поженились и приехали в этот район учителями.

– А где её муж?

– Погиб на фронте.

– Можно я задам ещё один вопрос?

– Конечно, можно.

– Скажи, а почему тётю Русскую вы прозвали Марайимом-богатырём?

– Что делать, ничего лучшего не могли придумать.

– А она не обижается?

– А чего ей обижаться, ведь у нас все с прозвищами. Учительницу родного языка зовут Значит так, воспитательницу нашу – Ойумереть, главную повариху – Касатик, тебя – Многодетным, меня – Самоваром… Ты видал, как Мария Павловна дрова колет?

– Нет.

– А как мешками зерно таскает?

– Нет.

– А как несла с рынка барашка на плечах?

– Нет.

– Значит, ты ничего в жизни не видал, Многодетный. Однажды мы сказали Марии Павловне, как её прозвали – она так хохотала, что из глаз полились слёзы. Потом говорит: «Ладно, если вам нравится так меня называть, пожалуйста, называйте, я не обижаюсь, но если вы будете плохо учиться и плохо вести себя, тогда пеняйте на себя».

Короче говоря, в этот памятный день, когда я получил свою первую пятёрку по родному языку, мы с Самоваром и Карабаем говорили только о Марии Павловне: и во время ужина, и после ужина, когда девочки устроили танцы, а мы наблюдали за ними со стороны. Обычно молчаливый, Карабай тоже не закрывал рта. Он, например, рассказал, что, получив на мужа «чёрное письмо», Мария Павловна чуть не умерла. Полдня лежала без сознания. Детдомовцы испугались, начали так выть, словно Марию Павловну уже выносили хоронить. От криков этих и привала в себя, видать, тётя Русская. Она обняла всех, кого могла, выдавила из себя улыбку: «Не плачьте, дети мои, успокойтесь, ничего не случилось. У меня всё прошло».