"Свет в заброшенном доме" - читать интересную книгу автора (Тухтабаев Худайберды)

Всегда живите с улыбкой

Из вагона мы вышли последними. Кругом было столько народу, что мы долго стояли, растерянно глядя по сторонам. Кто бежит с мешком, кто – с чемоданами, кто тащит детишек за руку; там стоят группками красноармейцы, а там какие-то старухи плачут, аж голова кругом пошла.

– Ариф, чего рот разинул! – раздался сердитый окрик. Я поспешно встал в строй, мы сомкнулись поплотнее, чтоб не потерять друг друга, и тронулись в путь. Мария Павловна вышагивала впереди. Она, то и дело оглядываясь назад, пересчитывала нас:

– Никто не отстал?

Кое-как пробившись через людской водоворот, мы пересекли площадь и подошли к красному поезду с небольшими вагончиками. Я спустил с плеч Амана.

– Самовар, а где у этого поезда топка?

– Откуда я знаю?! – пожал плечами Самар.

– Это не поезд, а трамвай, – с видом знатока выступил Вечноголодный. – Топка у него в заднем вагоне.

– А вот и нет! – заспорил Карабай. – Трамвай бывает без топки. Во всяком случае, их не углем топят.

– А чем же?

– Может, щепками…

Никому не хотелось первым влезать в эту штуку, но нас поторопила молодая женщина, обутая в валенки, хотя на дворе стояло лето.

– Давайте быстрее, а то уеду! – закричала она. Мы все разом облепили вагон. Шум поднялся, визг. Наконец все сели. Женщина в валенках обходила вагон, продавая билеты. С нас она денег не спросила, но и билетов не дала. Она объяснила, где нам выходить и в какую сторону потом идти.

– Сначала прямо, а потом налево, налево! – всё кричала она, высунувшись из окна, когда мы сошли с трамвая.

Не знаю я, какое учреждение мы разыскивали, но расположено оно было в доме с множеством этажей (сосчитать не догадался), в таком высоком, что, если захочешь увидеть крышу, тюбетейка слетит с головы. Таких домов я ещё не видывал, думал, в него надо забираться по лесенке, но оказалось, что внутри есть ступеньки, ведущие вверх. Мария Павловна оставила нас на улице, сама поднялась наверх. Мы прождали полчаса, час, почитай, целую вечность, а директора нашего всё не было.

– А вдруг она нас здесь бросила? – с ужасом спросил Вечноголодный, чуть не плача. У меня сжалось сердце: я вспомнил, как совсем недавно какая-то женщина бросила своих детей возле нашего детдома.

– Пойдём поищем её там, – предложил я. Вечноголодный согласился. Мы бегом помчались по ступенькам наверх и вскоре увидели нашу Марию Павловну. Она спорила с каким-то маленьким, тщедушным человечком. У него был громкий, грубый голос.

– Да что они там, в области, совсем голову потеряли?! – кричал он. – Своих сирот не знаем куда девать, а они!.. Ну, я с ними ещё поговорю! Где ваши дети?

– Внизу ждут.

Мы бросились вниз, чтобы не столкнуться с этим крикуном. Следом за нами выскочил тщедушный человечек. Он некоторое время пристально разглядывал нас.

– Добро пожаловать, дорогие гости! – произнёс потом вроде как бы с ехидством.

«Дорогие гости» не ответили, стояли хмурые, печальные.

– Устали, видать, с дороги, а? – спросил человечек.

Он исчез за высоким домом. Немного погодя из-за дома выехала полуторка. «Садитесь», – сделал знак наш знакомый, восседая на мягком сиденье и не открывая дверцу, видно, боялся, как бы кто-нибудь не занял его место.

После встречи с весёлым дядей-солдатом мы позабыли было о своих горестях и печалях, готовы были даже запеть. А теперь, увидев, как неприветливо встретили нас здесь, мы опять почувствовали себя очень худо. Будто на свете хороших людей нету, неужто Мария Павловна оставит нас у такого противного человека?

– Карабай, это не ты говорил, что нас будут встречать с музыкой? – толкнул я тихонько друга в бок.

– Инструменты у них, видно, на ремонте, – нехотя отозвался Карабай.

Машина долго петляла по кривым улочкам, наконец остановилась у ворот, возле которых рос громадный тутовник. Человечек и Мария Павловна вошли в ворота, из-за которых доносились звонкие девчачьи голоса. Немного спустя одна створка медленно отошла, и её место целиком заняла женщина. Живот её был как бочка, голова не меньше ведра, ноги и руки точно колодки. Ходила она переваливаясь, как гусыня. Следом появилась расстроенная Мария Павловна.

– Девочки, сходите, – сказала она дрожащим голосом.

Рабия спала у меня на коленях, проснувшись, она громко заплакала. К ней присоединились другие девочки. Мы все уже поняли, что нам придётся расстаться, хотя об этом никто ничего нам не говорил. Мальчишки-то держались, крепко стиснув зубы, но вот девчонки… Мы, лишившиеся своих родителей и близких, настолько свыклись друг с другом, служили опорой друг другу, что уже много дней наши сердца грыз ужас разлуки, и вот теперь вся эта боль пробилась наружу горькими слезами, окрестности потрясали рыдания, каких ещё не слыхивали человеческие уши.

– Акаджан! – рвала на себе волосы Зулейха.

– Не бросайте нас, брат! – кричала Дильбар.

– Самарджан!

– Прощай, Карабай!

– Не забывайте нас, проведывайте, Арифджан-ака! – плакали на девять ладов девять девочек, которые должны были остаться здесь. Мария Павловна тоже не выдержала, из глаз её брызнули слёзы…

С тех самых пор, как мы попали в детдом, я такого горя не видал. Что верно, то верно, иногда мы ссорились, ругались, девчонки ябедничали, а ребята дёргали их за волосы, отбирали мячи, доводя до слёз. Но, оказывается, сами того не зная, мы успели полюбить друг друга как родные. Какие-то незримые нити накрепко связали нас воедино.

Плакали мы, плакали горько…

Из ворот вышел, прихрамывая, человек в старой шинели, в старой будёновке, сунул что-то в рот и заливисто засвистел.

– Прекратить ор, не то всех посажу в темницу! – закричал он, топая хромою ногой. Точно шлюзом перекрыли воды анхора, слёзы иссякли вмиг.

Когда девочек увели за ворота, мы отправились дальше. Мальчиков до двенадцати лет выгрузили ещё в одном детдоме. Видно, оставляя сестёр, мы все слёзы израсходовали: прощаясь с нами, ни Султан, ни Усман, ни Аман не плакали. Только глядели на нас провалившимися, печальными глазами… Я уж было обрадовался, но, лишь только полуторка тронулась, Аман вырвался из рук воспитательницы и побежал за машиной:

– Акаджан!!

Бедный мой братик так пронзительно кричал, так горько, с такой болью, что казалось, сердце у меня разорвётся, а он всё бежал за машиной, бежал, ах, если б она остановилась и я прижал к груди бедного Амана!

– Акаджан, стойте! – крикнул он ещё раз, споткнулся и врезался лицом в землю… К нему подбежала запыхавшаяся воспитательница, подняла на руки. Аман вырывался, дрыгал ногами, царапался.

– Не плачь, – повернул меня к себе Карабай, – постепенно он свыкнется.

Через полчаса меня, Самара, Карабая, Вечноголодного и ещё троих ребят сдали в ремесленное училище при городской железнодорожной станции.

Мария Павловна вечером навестила нас. Принесла шесть свежеиспечённых лепёшек, полную до краёв банку сметаны, килограмма два зрелого-презрелого урюка. Мы все расселись на травке в саду училища. Глаза нашего директора распухли, покраснели, ей, бедняжке, видно, не раз пришлось сегодня поплакать.

– Ну как, познакомились с ребятами? – тихо спросила тётя Русская.

– Все похожи на дикарей, – сморщился Карабай, точно съел что-то кислое.

– Это вам только показалось. Вы с ними ещё подружитесь.

– Вы останетесь здесь? – спросил я.

– Нет, наверное, нет. Но я буду часто навещать вас. Только, дети мои, об одном хочу просить: учитесь хорошо. Если постараетесь, то станете машинистами, будете водить поезда. Или мастерами в цеху… В общем, старайтесь, чтоб мне за вас не, было стыдно. Будьте дружны… Слушайтесь воспитателей…

Каждую неделю навещайте наших младших, ладно?

– Хорошо, – пообещали мы.

– Держитесь всегда вместе. В город тоже ходите вместе. Самарджан, я тебя назначаю старшим среди ребят.

– Нет, пусть будет Арифджан.

– Арифджан, сдаю тогда ребят тебе.

– Ладно.

– Ну-ка давайте вставайте, попрощаемся. – Мария Павловна обняла каждого, поцеловала в лоб. – Вытрите слёзы, улыбнитесь, ну-ка, ну-ка, вот так, молодцы! Живите всегда с улыбкой на лице, весело и радостно. Арифджан, почаще рассказывай товарищам афанди, смеши их… Прощайте, дети… На меня не обижайтесь, я буду навещать вас…