"Конец Желтого Дива" - читать интересную книгу автора (Тухтабаев Худайберды Тухтабаевич)

Сон это или явь?

Открыв глаза, я обнаружил, что лежу в кабинете Атаджанова на диване. Видно, меня обливали водой — весь был мокрый. В комнате кроме Салимджана-ака сидели лейтенант Артыков, самый пожилой сотрудник нашего отдела, который называл меня «пареньком», капитан Карабаев из следственного отдела. Лица у всех хмурые. Что это, сон или явь? Как я очутился здесь? Куда подевался бедняга директор кафе?

Я хотел встать, поздороваться с товарищами, но голова, тяжелая, как семипудовая гиря, потянула меня обратно. На мое невнятное приветствие никто не ответил. Значит, это сон, решил я и хотел опять растянуться на диване, но Салимджан-ака вдруг заговорил, да еще как!

— Очнулся наконец?

— Очнулся, но я никак не…

— Встать! Иди, умойся под краном, потом поговорим.

Я с трудом поднялся, умылся холодной водой. В голове немного прояснилось, чуть полегчало.

— А теперь давай выкладывай по порядку, как докатился до жизни такой, — приказал полковник.

— До какой жизни? — удивился я.

— Доложи о своих безобразиях в кафе.

— Безобразиях? Каких безобразиях? — Не тяни кота за хвост!

Салимджан-ака произнес это таким грозным тонем, что я невольно вытянулся в струнку. И начал говорить. Рассказал все с самого начала, не опуская ни одной подробности, ничего не прибавляя. Мои слушатели изредка недоумевающе переглядывались, пожимали плечами. Когда я замолчал, Атаджанов кивнул Артыкову. Тот неторопливо, как бы нехотя, начал говорить:

— Часов около пяти позвонили из кафе «Одно удовольствие» и попросили пригласить к телефону товарища Атаджанова. Поскольку вас не было, я сказал, что товарищ Атаджанов отсутствует. Тогда приезжайте сами, попросил меня звонивший, ваш сотрудник сержант Кузыев дебоширит здесь, замучил нас всех, не знаем, что и делать.

Я сразу выехал на место происшествия. Прибыв, обнаружил: товарищ Кузыев валяется на диване в беспамятстве. А директор кафе вручил мне вот этот акт.

— Прочитайте, — бросил Атаджанов. Лейтенант встал с места, развернул лист бумаги и

начал читать торжественно, величаво, точно оглашал окружающим мой смертный приговор.

Акт

Мы, нижеподписавшиеся, а именно: директор кафе «Одно удовольствие» Адыл Аббасов, повара Ураз Хайдаров, Карим Тургунов, буфетчик Закир Зарипов, составили этот акт в том смысле, что сержант милиции Хашимджан Кузыев пожаловал в каше кафе, потребовал, чтобы ему обставили отдельный стол и принесли поллитра водки. Осушив водку до дна, вытащил из кармана какую-от бумагу и начал кричать: «Судьба ваша — вот в этой жалобе! Дам ей ход — всех вас сомну! Но если вы дадите мне триста рублей, это дело замну». Посоветовавшись между собой, мы решили дать сумму, которую он требует, но тут же сообщить обо всем в соответствующие органы. Получив взятку, сержант Кузыев тотчас передал нам жалобу трудящихся (жалоба прилагается к сему акту), но опять начал буянить, говоря, что продешевил, что жалоба эта стоит не триста рублей, а пятьсот…

К сему составители акта…»

— Ложь! Неправда! Клевета! — вырвался у меня отчаянный крик. — Ничего подобного я не делал!

— Успокойся, — спокойно проговорил Салимджан-ака, словно и не слышал ужасных обвинений, возведенных на меня в этой грязной бумажке. — Товарищ Артыков, я надеюсь, что, обнаружив спящего Кузыева в кабинете директора кафе, вы проверили его карманы.

— Увы, нет. Я не подумал, что он взяточник…

— Тогда исправьте свою ошибку. Проверьте сейчас.

— Слушаюсь.

Артыков ощупал вначале меня, затем мою гимнастерку, висевшую на спинке стула, и вытащил из ее кармана пачку денег. Мои глаза чуть не вылезли из орбит.

— Сосчитайте! — приказал полковник.

Поплевав на пальцы, Артыков не спеша начал считать деньги. Глядя на его руки, я сам тоже, точно боясь, что он ошибется, стал считать эти грязные, замусоленные бумажки. Раз, два, три пять, десять, двадцать, тридцать…

— Ровно триста, — объявил лейтенант вроде бы удовлетворенно, что сумма совпала…

Мне опять захотелось крикнуть «Клевета!», но я не смог издать ни звука. Оказывается, так сжал зубы, что не было сил их разжать, а про кулаки и не говорю — ногти впились в ладони. Просто окаменел, как в сказке…

 — Подайте ему воды! — крикнул полковник.

Подали. Выпил. Вроде полегчало.

— Может быть, это подстроено, — проговорил полковник, как бы раздумывая вслух. — А может быть, и правда. Во всем мы, конечно, разберемся. А пока что, я считаю, мы дадим возможность сержанту отдохнуть, прийти в себя. Возражений нет? Тогда, значит, решено.

Лейтенант Артыков проводил меня в общежитие. Это был человек, немало повидавший на своем веку, и он, конечно, понимал мое состояние, потому и пытался всячески успокоить. Говорил, что работа у нас нелегкая, врагов много. Они изо всех сил стараются очернить нас, лишить воли, заставить сложить оружие.

— Не расстраивайся, — подытожил он. — Все образуется.

Легко сказать: «Все образуется». А каково мне? Ведь вон как обвинили ни за что, ни про что! И во сне не видывал я таких штук, и на тебе — взяточник, дебошир, хулиган! Ох, этот «бедненький, разнесчастный» директоришка Аббасов Адыл, Адыл-баттал[2]. Как плакался, а?! Как ловко подвел меня к яме и как ловко столкнул в нее! Теперь ведь никто ни за что не поверит, что я честный человек!

Мне захотелось сию же минуту подкатить к кафе «Одно удовольствие», выволочь этого «разнесчастного» директора на улицу и всенародно отколотить.

Поразмыслив, однако, признал, что так не годится. Опять сам буду во всем виноват.

А что, если выследить его и тюкнуть по башке камнем где-нибудь в безлюдном месте?.. Ну вот, совсем, кажется, с ума начал сходить: милиционер подготавливает преступление!..

Ах, где ты, моя Волшебная шапочка, дорогая моя советница и помощница, как мне тебя не хватает! Будь ты со мной, не свалилось бы на мою голову столько бед!

…Десять дней я приходил в отделение, отбывал там семь рабочих часов, шел домой, — никаких заданий мне не давали. Казнь да и только! На одиннадцатый день собрались в кабинете Али Усмановича для рассмотрения моего дела. Насколько я понял, «разнесчастный» директор написал жалобу в Министерство, где обвинял ОБХСС в «покрывательстве хулигана и взяточника — сержанта милиции Хашимджана Кузыева».

Естественно, прибыла комиссия.

Вначале выслушали меня. Я рассказал все как было. Но мне показалось, что моим словам никто не поверил. Председатель комиссии вроде даже позевывал. Потом слово дали Аббасову и тем двум поварам. Ого-го, вы бы видели, как они красиво говорили! Никогда не думал, что человеческий язык способен говорить так трогательно и так возмущенно! Обвиняя меня во всех смертных грехах, Адыл Аббасов раза два даже всплакнул. Глядя на него, мне и самому захотелось заплакать! Потом «потерпевших» попросили выйти — их миссия закончилась.

Поступило два предложения. По первому предлагалось привлечь меня к уголовной ответственности по статье сто сорок четвертой Уголовного кодекса республики за взяточничество и использование служебного положения в корыстных целях. Второе предложение: учитывая мою молодость и совершение подобного преступления впервые, ограничиться освобождением от работы в органах милиции.

— Ставлю на голосование, — объявил полковник Усманов.

— Подождите-ка, — встал Салимджан-ака. — Дайте мне тоже сказать. Мы боремся с преступниками, мы боремся с хулиганами… Работа у нас опасная, и мы неплохо справляемся с ней. Однако далеко не всегда и не вовремя умеем мы распознать ложь и клевету. Мне кажется, в данном случае тоже проявляем определенную слепоту и глухоту. В деле Хашимджана Кузыева я чувствую уверенную, мастерскую руку опытного клеветника. В последние дни я попытался установить кое-какие факты и вот что мне удалось узнать. За два года в вышестоящие организации поступило двадцать жалоб на вопиющие безобразия в кафе «Одно удовольствие». Но странное дело: все эти двадцать жалоб по тем или иным мотивам признаны необоснованными. То есть, если сравнить каждую жалобу трудящихся с выстрелом, то все двадцать выстрелов оказались холостыми. Появилась двадцать первая жалоба, разобраться в которой было поручено сержанту Хашимджану Кузыеву. Чем все это кончилось, вы знаете сами… Тут есть доля и моей вины. Я должен был знать, что случай здесь не рядовой, а отправил туда новичка.

Товарищи! Я не могу согласиться ни с одним из поступивших предложений, а требую сначала расследовать все стороны этого дела и лишь потом выносить какое-либо решение.

Большинство присутствующих поддержало Салимджана-ака.

Из кабинета начальника отделения я вышел немного воспрянув духом. «Слава богу, — думал я, — хороших людей на свете все же, оказывается, больше, чем плохих. Отныне я тоже буду стремиться ответить добром на добро…»

В коридоре столкнулся лицом к лицу с «невинным» директором и квадратным буфетчиком. Видно, стояли, дожидались, чем окончится собрание. Проходя между ними, я сделал вид, что споткнулся, и правым локтем довольно сильно ударил несчастного директора под ложечку, он аж ойкнул от боли, а левый локоть проехался по студенистому расползшемуся животу буфетчика. Все это нечаянно, как вы понимаете.

— Извините, — сказал я, — обе книги жалоб находятся у буфетчика. В одну записываются только благодарности, в другую — только жалобы.

И дальше пошел по коридору, крепко печатая шаг: мы с вами еще встретимся, достопочтенные клеветники и хапуги. Подождите!

Вернулся в общежитие. Но не знал, куда себя девать — на душе все-таки скребли кошки. Вытащил из шкафа новенький костюм, подаренный бабушкой ко дню выпуска из милицейской школы (костюм она купила на деньги, вырученные за сушеный персик), оделся, вышел на улицу. Думал, зайду куда-нибудь, поужинаю. Есть, однако, не хотелось. Решил сходить в кино. Странно, и здесь не развеялось паршивое настроение. Вообще я, как вы знаете, чудной человек. Иногда, если плохое настроение, мне помогает песня. Но в городе, сами знаете, на улицах не распоешься: бог весть что еще подумают. То ли дело в кишлаке: приложишь ладонь ко рту, грянешь во всю мочь какую-нибудь молоденькую песню — и все печали как рукой сняло! А тут, значит, остается одно — просто гулять.

Я бродил по улицам города до полуночи. Вспомнил Вакира. Он работает сейчас скотником на ферме. Как бы не уснул и не растерял своих коров, подумалось мне. И Мирабиддинходжа, молодец парень, нашел-таки свое место — в политехнический поступил, человеком станет.

Я шел по темной, неосвещенной улице. Как забрел сюда, сам не помню. Вдруг откуда-то послышался женский голос, который вроде бы выкрикнул: «На помощь! Помогите!» Крик шел откуда-то справа, где находился обрыв. Я пошел на голос, но не очень уверенно: «Быть может, в таком состоянии мне просто померещилось?»

— Вайдод, спасите! — раздалось снова.

На сей раз я точно определил, откуда шел голос: из-за чернеющей впереди чинары. В несколько прыжков я оказался там. Ну и гады! Четыре здоровых балбеса окружили маленькую, хрупкую девушку. Ограбить, видно, собрались! Вот и пробил твой час, Хашимджан, теперь ты должен показать себя! Не бойся, смело вперед! Сейчас ты смоешь с себя всю эту грязь, которой тебя облили. Пусть все узнают, какой ты честный, смелый человек. Ты не взяточник и не простоватый олух, а храбрый милиционер. Сегодня ты отомстишь и за любимого отца. Да, твой отец, молчаливый, скромный человек, которому иногда попадает даже от мамы, будет гордиться тобой! Смело вперед!

— В чем дело? Что тут происходит?

— Вот эти… пристали… — плача, пожаловалась девушка.

— Сейчас же отпустите ее! — крикнул я, хватая девушку за руку, чтобы вытащить ее из круга. Но почему-то она сама сильно потянула меня к себе. И я сам оказался в кругу.

— Снимай костюм! — холодно приказала только что плакавшая девушка. Вот тебе и пострадавшая!

— Да ты что? Чего ты орала тогда?.. — Я задрожал от негодования. Не знаю, быть может, от страха задрожал, но задрожал сильно, ноги стали ватными.

— Если орут, так, значит, ты обязательно должен сунуться, болван! — засмеялась девушка мне в лицо. — А ну, скидывай костюм!

Меня окружали четверо здоровенных детин, в руке каждого — не соврать — нож с полметра длиной. Выходит, они заодно с девицей. Она служила приманкой, чтобы завлекать простаков, вроде меня, в ловушку. Драться? С двумя типами я бы как-нибудь уж справился. Но ведь их четверо! И у всех ножи. Нет, будь что будет: так просто я не сдамся. Убьют — и ладно, зараз избавлюсь от всех бед.

Делая вид, что собираюсь снять пиджак, я слегка подался назад и изо всей силы ударил ногой в живот бандита, стоявшего напротив. Завязалась драка. Пять человек — это все-таки пять человек (ведь этим четверым помогала и девица): они вскоре прижали меня к земле, воткнули в рот кляп, сняли костюм, ботинки. Я остался в одних трусах и носках, хорошо еще удостоверение служебное в общежитии оставил…

Костюм — ладно. Бабушка насушит еще персиков, продаст на рынке и купит другой костюм. Но авторитет мой?! Ведь его не купить за деньги, даже заработанные честным, кропотливым трудом. Как пережить еще и этот позор?!