"Послание из ада" - читать интересную книгу автора (Хупер Кей)

2

После вынужденного перерыва в допросе Эллен Рэндалл снова скрылась в своей раковине и отвечала на вопросы крайне вяло и неохотно. По большей части она и вовсе молчала. Мэгги знала по опыту, что давить на нее бессмысленно. Любой нажим мог только ухудшить ситуацию, поэтому она не стала возражать, когда Линдси заявила, что должна отвезти сестру домой. Мэгги даже не попыталась условиться о следующей встрече, зная, что все бесполезно. Эллен еще не созрела для откровенного разговора.

Опять неудача. На сердце у нее было тяжело. Словно наяву она слышала громкое тиканье часов. С каждой прошедшей минутой времени оставалось все меньше, и Мэгги хорошо это понимала. Не просто понимала — чувствовала. Насильник, которого пресса окрестила Окулистом, по-прежнему разгуливал на свободе, и каждый прошедший день приближал их к очередной трагедии.

Мысль о том, что еще одна жизнь будет необратимо исковеркана, казалась Мэгги невыносимой.

Но самое страшное заключалось в другом. Мэгги знала, что с течением времени преступник станет еще более жестоким и беспощадным. И с каждым днем ему будет все труднее утолить свои извращенные желания. Скоро, очень скоро Окулист начнет убивать, и тогда у полиции не останется вообще ничего. Никаких свидетельских показаний, никаких субъективных впечатлений, на основе которых Мэгги могла бы попытаться воссоздать портрет преступника. Мертвые не дают свидетельских показаний и не приходят в суд изобличать преступника. Чтобы остановить маньяка, полиции придется ждать, пока он совершит ошибку, но надежды на это было мало. До сих пор Окулист еще ни разу не ошибался.

Заглянув в общую комнату, Мэгги заметила Джона Гэррета. Он ждал ее, но разговаривать с ним очень не хотелось. Только не сейчас… К счастью, Джон ее не заметил, и Мэгги поспешно отступила в коридор, тихо прикрыв за собой дверь. Найдя рядом с комнатой для допросов пустующий кабинет, она села за стол, положив перед собой альбом для набросков, и задумалась.

Страницы в альбоме все еще были девственно чисты. Лишь на первой из них были очень приблизительный набросок человеческого лица в окружении длинных, темных волос. Мэгги заподозрила: Окулист использует парик. Эллен Рэндалл хорошо помнила, что его волосы щекотали ей кожу каждый раз, когда насильник наклонялся к ней.

Увы, это было все. Никаких других деталей, на которые Мэгги могла бы опереться. Она пока даже не представляла себе, какую форму имеет лицо преступника, низкий у него лоб или высокий, выступает ли его подбородок вперед или нет. Она не знала даже, гладкая у него кожа или, наоборот — сухая и шершавая. Эллен и еще одна из пострадавших утверждали, что помнят прикосновение гладкого, холодного пластика. Если они не ошиблись, это могло означать только одно — преступник действовал в маске.

Подобная возможность беспокоила Мэгги больше всего. Почему, размышляла она, он боится, что будет опознан даже после того, как вырвал своим жертвам глаза? Разумеется, все преступники стремятся остаться неузнанными, но такие меры предосторожности были явно чрезмерными. И так думала не одна Мэгги. Все ее коллеги-полицейские, с которыми она разговаривала, сочли весьма странным, что преступник пользовался маской даже тогда, когда жертвы уже не могли его видеть.

Быть может, рассуждала Мэгги, у него что-то с лицом? Почему он так боится, что даже слепые женщины смогут его опознать? Но что можно нащупать на лице? Родимое пятно или родинку? Старый шрам? Следы какой-то кожной болезни или врожденное уродство?

— Мэгги?..

Не поднимая головы, Мэгги выругалась вполголоса. Она была очень недовольна тем, что ее прервали. В прошлом подобные размышления не раз приносили ей удачу. Но сегодня день явно не задался.

— Привет, Люк.

Лейтенант вошел в кабинет и грузно опустился в кресло для посетителей.

— Ну что, какие результаты?

— Никаких, если не считать результатом отсутствие всяких результатов. — Мэгги вздохнула и захлопнула альбом для набросков. — Эллен снова замкнулась, ушла в себя. Я пыталась установить с ней контакт, но… к сожалению, нам помешали. Придется несколько дней подождать. Думаю, дня через два — через три можно будет попробовать еще раз.

— Я только что разговаривал с лечащим врачом Холлис Темплтон, — сказал Драммонд. — Он утверждает, что она идет на поправку быстрее, чем можно было ожидать. Во всяком случае, ее физическое состояние давно не вызывает опасений. Врач надеется, что операция прошла успешно, и если к Холлис вернется зрение, тогда… Может быть, она…

— Может быть — что? — Мэгги пристально посмотрела на своего босса. — Ты считаешь, она сможет нам помочь?

— Я считаю, что она не будет чувствовать себя настолько угнетенной, как те жертвы, которые лишились зрения навсегда. Возможно, она что-то вспомнит.

— Да, вполне вероятно. Не исключено даже, что она сумела заметить что-то такое, что ускользнуло от внимания других женщин. Ведь Холлис Темплтон художница, а значит, она более восприимчива, внимательна к деталям.

— Может, попробуешь с ней поговорить? До сих пор она отказывалась отвечать на вопросы моих детективов, но тебе она может что-то рассказать.

Мэгги немного подумала.

— И все-таки я бы предпочла подождать, пока ее выпишут из больницы, — сказала она. — Больничная обстановка не особенно располагает к откровенности.

— Вполне с тобой согласен, но… меня каждый день теребят газеты, общественные объединения, городские власти, мэр и прочие. Если полиция не предпримет решительных шагов, в городе может начаться паника. Дай мне хоть что-нибудь, Мэгги! Хоть крошечную зацепку!

— Увы, я не умею творить чудеса. — Мэгги грустно улыбнулась.

— Но ведь раньше у тебя получалось.

— То было совсем другое дело. — Она покачала головой. — Окулист с самого начала задался целью сделать так, чтобы жертвы не могли дать против него никаких показаний. Он не позволяет им увидеть себя, не разговаривает с ними и не позволяет к себе прикасаться. Его жертвы могли только обонять преступника. Из их показаний мы знаем, что от него пахнет мылом «Айвори», но я почти уверена, что это тоже маскировка. Преступник специально использует этот аромат, чтобы заглушить все остальные запахи, которые могут его выдать.

— Да, я знаю, что этот ублюдок предпринял буквально все возможные меры предосторожности. Но, как ты и говорила, его последняя жертва — художница. Насколько я знаю, художественно одаренные натуры воспринимают окружающее гораздо тоньше, чем простые смертные. Попробуй поговорить с ней, Мэгги, пожалуйста! Вдруг мы все же сумеем за что-то зацепиться?

До этого момента Мэгги еще сомневалась, понимает ли лейтенант, чего на самом деле хочет от нее и от пострадавших женщин. Теперь она убедилась: не понимает. Люк Драммонд был хорошим полицейским и превосходным, можно даже сказать — талантливым администратором, однако у него начисто отсутствовало воображение и то, что Мэгги называла эмпатией — умение поставить себя на место другого, способность жалеть постороннего человека, как себя. Похоже, лейтенант не понимал даже, что сама Мэгги является жертвой этого неизвестного преступника чуть не в большей степени, чем несчастные женщины, с которыми ей приходилось разговаривать. Поскольку все их ощущения: боль, страх, — проходили через нее как ток по проводам.

— Я съезжу в больницу завтра, — пообещала она. — Но если мисс Темплтон не захочет со мной разговаривать, я не стану на нее давить. Я просто не смогу, к тому же это ни к чему не приведет.

— Хотя бы попытайся, Мег! Большего я не прошу! — На лице лейтенанта отразились облегчение и надежда. Опершись руками о стол, он поднялся, и Мэгги невольно подумала: «Сейчас Люк сообщит начальнику полиции и мэру, разумеется, не упомянув ее имени, что его детективы „напали на след“.

Нет, Люк Драммонд вовсе не был склонен приписывать себе чужие заслуги. Просто он не верил в то, чего не понимал. А не понимал Люк Драммонд того, как Мэгги добивается столь впечатляющих результатов. Но тут уж ничего не поделаешь. Он ничего бы не понял, даже если бы Мэгги все ему подробно объяснила. Она и не пыталась.

— Я попробую, — ответила она, потому что никакой другой ответ его бы не устроил.

— Вот и отлично. Кстати, ты еще не разговаривала с Гэрретом?

— Еще нет.

— Кажется, он поджидает тебя в общей комнате.

— Да, я знаю.

Драммонд поглядел на нее сверху вниз, и его лоб пересекла озабоченная морщинка.

— Не рассказывай ему лишнего, — предупредил он. — Быть может, мэр и начальник полиции и пляшут под его дудку, но все равно он — частное лицо. Я не люблю, когда детали текущего расследования становятся известны посторонним.

— Особенно если никаких деталей нет, — заметила Мэгги.

Драммонд нахмурился еще сильнее.

— Ты сама отлично знаешь, что у нас есть веские основания держать в секрете кое-какие подробности. Взять хотя бы эту зацепку насчет мыла «Айвори», я считаю, мы не должны сообщать об этом всем и каждому. Не дай бог, появятся подражатели. Я говорю совершенно серьезно, Мэгги!

— Я знаю. Не беспокойся, Джон Гэррет не станет расспрашивать меня о том, каким мылом пользуется преступник. Его интересует совсем другое…

Драммонд уже собирался уйти, но последние слова Мэгги заставили его обернуться.

— Что-что? — переспросил он. — Мне казалось, ты с ним еще не разговаривала…

— Это так, — подтвердила Мэгги.

— В таком случае откуда ты… — не договорив, Драммонд кивнул. — Хотя ты же была последней, кто разговаривал с Кристиной Уолш?

— Да, так мне сказали.

— Я читал дело, там все подробно описано, — проговорил Драммонд и почесал в затылке. — Гэррет, несомненно, тоже его читал. Хотелось бы знать, что он рассчитывает услышать от тебя.

— Понятия не имею, — солгала Мэгги.

— Ладно, поговори с ним, но будь осторожна: этот парень способен причинить нам кучу неприятностей, если его рассердить.

Мэгги молча кивнула, и Драммонд вышел. Когда дверь за ним закрылась, Мэгги снова придвинула к себе альбом и, открыв его на первой странице, стала всматриваться в неясный контур лица.

— Кто ты? — прошептала она одними губами. — Кто ты и где тебя искать?

— Мне кажется, — произнес Энди задумчиво, — Мэгги не знает, почему Кристина покончила с собой, Джон. Она никогда не говорила со мной об этом. Если бы ей было хоть что-то известно, она бы со мной поделилась.

— Может быть, и нет, — сухо возразил Джон. — Ведь это не имеет отношения к вашему расследованию?

Энди понимал, что раны Джона еще не зажили, поэтому старался не ляпнуть чего-нибудь лишнего.

— Мне кажется, после того, что случилось, самоубийство было для твоей сестры, наверное, единственным выходом…

— Но ведь другие жертвы Окулиста не покончили с собой!

— Это верно, но ведь и с Кристиной он поступил гораздо более жестоко, чем с ними. Ты, впрочем, и сам это знаешь. Кислота, которой он плеснул Кристине в лицо, не только повредила ей глаза, она… Господи, Джон, я знал многих мужчин — по-настоящему стойких мужчин, — которые поступили бы в подобных обстоятельствах так же, как твоя сестра!

— Просто ты плохо знал Кристину, — возразил Джон. Голос его звучал спокойно, однако было в нем что-то такое, что Энди догадался: его приятель готов взорваться, как целая тонна тротила. — Да, то, что с ней сотворил этот гад, со стороны выглядит действительно ужасно, но чтобы сломать Кристину, нужно было что-то еще. Я могу с полной уверенностью сказать: она была очень сильной личностью. Пожалуй, я еще никогда не встречал человека, который бы отличался подобной стойкостью и силой духа, поэтому я абсолютно уверен — что-то тут не так. Были еще какие-то обстоятельства.

— О'кей, допустим, ты прав, но ведь это твое субъективное мнение. Я знаю другое: у каждого человека есть свой запас прочности, и никто — пусть это даже будет самый близкий человек — не может судить, насколько он велик. Даже самый сильный человек может сломаться на пустяке. Собственно, — спохватился Энди, — я говорю все это только для того, чтобы ты не ждал от Мэгги слишком многого.

— Я ожидаю от нее только одного — правды.

Энди поморщился.

— Ты ее получишь. Если Мэгги вообще захочет разговаривать с тобой на эту тему, она скажет тебе правду, как она ее видит. Но…

— Но?..

— Если ты готов послушать моего совета, в чем я сильно сомневаюсь, постарайся не слишком давить на нее. Не задавай слишком прямых вопросов. Мэгги очень независима. Если ей покажется, что ее к чему-то принуждают, она тотчас же выставит все свои иголки, и ты ничего не добьешься. Насколько я знаю, нет такого человека, перед которым бы она спасовала. Разумеется, я не думаю, что тебе удастся настолько ее разозлить, что она бросит работу в полиции, и все же на твоем месте я бы был с ней повежливее. Она очень помогает нам, и мне бы хотелось, чтобы подобное положение сохранялось как можно дольше.

— А почему она вообще пошла работать в полицию? Ведь четверть часа назад ты сам мне сказал, что на службе Мэгги приходится выслушивать совершенно кошмарные истории об убийствах и насилии, в то время как она легко могла бы сколотить состояние, просто рисуя красивые картинки.

— Этого я не знаю.

— И ты никогда у нее не спрашивал.

— Конечно, спрашивал. Этот вопрос интересовал многих наших ребят. Но каковы бы ни были причины, заставившие ее прийти работать в участок, Мэгги определенно предпочитает держать их при себе. Кстати, настоятельно рекомендую тебе не касаться этого вопроса, во всяком случае, не сегодня.

Джона нелегко было напугать, в особенности если в нем проснулось любопытство. Кроме того, он уже давно не попадал в ситуации, в которых чувствовал бы себя до такой степени беспомощным, поэтому он только сказал сухо:

— Хорошо, я буду иметь это в виду.

Энди отлично понял, что означают эти слова. «Я тебя слышал, приятель, но только, ради всего святого, не лезь не в свое дело».

— Хочешь еще нашего фирменного кофе? — вздохнув, спросил он.

— Нет, я хочу поговорить с Мэгги Барнс.

— Эллен Рэндалл и ее сестра уехали с четверть часа назад — я видел их в окно, так что Мэгги, наверное, уже освободилась.

— Я освободилась, — раздался голос Мэгги прямо за плечом Джона. — Вы хотели о чем-то поговорить со мной, мистер Гэррет?

Джон Гэррет стремительно поднялся.

— Я был бы вам весьма признателен, если бы вы уделили мне несколько минут.

— Можно пройти в кабинет лейтенанта, — подсказал Энди. — Драммонд только что уехал на совещание в мэрию и вернется не скоро.

— А с кем он там встречается? — осведомилась Мэгги.

— С мэром и, кажется, с каким-то общественным объединением граждан, которре ужасно обеспокоено сложившейся в городе обстановкой. На нашего лейтенанта сильно давят, Мэгги, давят со всех сторон!

— Я знаю, Люк мне говорил.

— Ну, в этом-то я как раз не сомневался.

Мэгги пожала плечами:

— Я хорошо его понимаю. Я даже понимаю, почему он никак не может смириться с тем, что я продвигаюсь вперед так медленно.

Энди сочувственно кивнул, но Мэгги уже шла к кабинету Люка Драммонда. При этом она даже не посмотрела на Джона, словно была абсолютно уверена, что он следует за ней. Войдя в кабинет, она сразу села в одно из кресел для посетителей.

Закрыв за собой дверь, Джон сел в другое кресло, развернув его так, что они оказались друг напротив друга.

Здесь они могли не бояться, что их кто-нибудь услышит, но никакого ощущения уединения кабинет лейтенанта не давал. Его стены были прозрачными примерно от середины до потолка, защитные жалюзи были подняты. Джон тотчас перехватил несколько направленных в их сторону любопытных взглядов, но Мэгги это, похоже, не смущало.

— Я не знаю, что вы хотите от меня услышать, мистер Гэррет, — начала она. — Я не могу сообщить вам ничего сверх того, что было в отчетах, которые вы наверняка читали.

Джон неожиданно поймал себя на том, что прислушивается не столько к ее словам, сколько к голосу, и пытается уловить в нем странно знакомую мелодию, которая так взволновала его полтора часа назад.

— Да, я знаю, что было написано в отчетах, — ответил он.

— В таком случае вы знаете все, что только можно знать об этом деле.

Ей очень не хотелось разговаривать с ним, не хотелось отвечать на вопрос, который он собирался задать.

— Послушайте, мисс Барнс… — Джон покачал головой. — Обстоятельства могут сложиться так, что вам придется постоянно сталкиваться со мной, пока полиция не остановит этого негодяя. Поэтому предлагаю отбросить формальности. Друзья зовут меня просто Джоном.

Сделав над собой усилие, Мэгги кивнула. Чтобы не выдать своих чувств, она попыталась отвлечься с помощью профессионального приема полицейских и художников, который не раз выручал ее: она стада составлять словесный портрет Гэррета.

Джон Гэррет был привлекательным мужчиной, но его манеры выдавали привычку командовать. Крупный, широкоплечий, он выглядел довольно сильным. Во всяком случае, Джон явно старался поддерживать себя в хорошей спортивной форме и, вне всякого сомнения, производил весьма внушительное впечатление даже в строгом деловом костюме. Сейчас же, когда на нем были простые джинсы и черная кожаная куртка, он выглядел по-настоящему опасным. Впрочем, почему выглядел?.. Она-то хорошо знала, что для конкурентов он действительно был опасен настолько, что они предпочитали с ним не связываться.

Волосы его казались черными, но Мэгги знала, что при дневном свете они должны отливать легкой рыжиной. Глубоко посаженные глаза редкого синевато-зеленого оттенка прятались под густыми черными бровями, по-мефистофельски приподнимавшимися к вискам. Такие брови мог бы нарисовать театральный гример — до того они были правильными. Его лицо могло быть злобным, почти отталкивающим. Впрочем, оно, наверное, и выглядело таким, когда он сердился, и только в изгибе его тонких губ таилось добродушное лукавство — в них да в «гусиных лапках» морщин, видневшихся в уголках глаз. Если не считать этого, перед ней было лицо достаточно жесткого, волевого, ни капли не сентиментального мужчины, умеющего к тому же обуздывать свой нрав.

Во всяком случае, ей хотелось на это надеяться.

— А меня все зовут Мэгги, — сказала она. В глубине души ей очень хотелось, чтобы по какой-то причине их разговор прервался прямо сейчас. Все, что угодно, лишь бы она не услышала вопрос, на который не хотела отвечать. — И все равно, — добавила она, — я не могу рассказать тебе ничего нового. Ничего такого, чего бы не было в деле.

— Я не об этом хотел с тобой поговорить, Мэгги. То есть не только об этом. — Джон сделал крохотную паузу, чтобы перевести дух. — Я хотел задать тебе один вопрос…

— Да. Я знаю, насчет Кристины.

— Наверное, об этом нетрудно было догадаться, — проговорил Джон после еще одной небольшой паузы.

— Да, совсем не трудно, — подтвердила Мэгги. — И все равно я ничего не могу тебе сказать.

Она не собиралась лгать, и ей потребовалось сделать над собой усилие, чтобы твердо встретить его испытующий взгляд и не отвести глаза.

— Ты была последней, кто виделся с ней, разговаривал с ней перед… перед тем, как она умерла.

— Я допрашивала ее точно так же, как сегодня допрашивала Эллен Рэндалл. Я задавала Кристине вопросы, просила еще раз вспомнить все, что с ней произошло. Для нее это было довольно болезненно.

— Настолько, что двенадцать часов спустя она решила покончить с собой? — мрачно спросил он.

Мэгги и глазом не моргнула.

— Это была уже не первая наша встреча. Мы просто вспоминали все, что уже обсуждали раньше. Я надеялась, что всплывут какие-то новые подробности, но ничего не вышло. Когда мы расстались, Кристина выглядела как обычно. То есть — не хуже, чем обычно.

— Ты оставила ее одну.

Эти слова прозвучали почти как обвинение, но в лице Мэгги не дрогнул ни один мускул.

— В ее квартире постоянно дежурила приходящая сиделка — у нее даже была своя небольшая комнатка. Правда, в тот день я ее не видела, но думала, что она, как всегда, на месте. Только потом я узнала…

Но Джон уже пожалел о своих словах, хотя и не знал почему. То ли ему вдруг стало ясно, что Мэгги действительно ни в чем не виновата, то ли на него так сильно подействовал ее голос, негромкий, но звучавший до странности убедительно и знакомо.

— Никогда нельзя было знать заранее, о чем Кристина думает, что собирается предпринять. Она была очень хорошей актрисой, — проговорил он, чуть не с мольбой заглядывая в необычные, золотисто-карие глаза Мэгги. Несомненно, Мэгги тоже хорошо умела скрывать свои мысли и чувства. Но прежде чем он успел решить, стоит ли ему и дальше развивать эту тему, Мэгги сказала все тем же ровным голосом:

— Как бы там ни было, я совершенно точно знаю: я не могу сообщить тебе ничего полезного. Мне жаль, что тебе пришлось потратить столько времени впустую.

— Я потратил его вовсе не впустую. Мне уже давно хотелось познакомиться с тобой. С тех самых пор, как Энди упомянул, что вместе с ним над этим делом работает исключительно талантливый художник-криминалист. Мне было очень любопытно узнать, как ты работаешь, вот почему я настоял, чтобы он провел меня в наблюдательную комнату. Кстати, мне действительно очень жаль, если я помешал.

На это Мэгги ничего не ответила, только коротко кивнула в знак того, что принимает извинение.

— В том, как я работаю, нет ничего необычного. Насколько мне известно, полицейские художники всегда работали именно так, пока их не заменили компьютеры. Я разговариваю с пострадавшими и свидетелями, задаю им вопросы и накапливаю собственные впечатления. А потом я просто переношу на бумагу все, что — как мне кажется — видели эти люди. Иногда мне действительно удается передать сходство.

— Если верить Энди, ты попадаешь в точку в девяти случаях из десяти. Это нельзя объяснить простой удачей или везением — это уже система, и я хочу понять, в чем она заключается.

Мэгги пожала плечами.

— Энди — мой хороший друг, он может быть пристрастен.

— А начальник городской полиции тоже твой друг? Вчера он весь вечер пел тебе дифирамбы.

Мэгги бросила быстрый взгляд на лежавший у нее на коленях альбом и проговорила ровным голосом:

— Лет пять тому назад племянницу начальника полиции похитили прямо со школьной игровой площадки. Тогда я помогла отыскать похитителя прежде, чем он успел причинить вред девочке.

— Ты нарисовала его портрет? Разве преступника кто-то видел?

— Разумеется. На площадке возле школы было много детей. Главная трудность заключалась в том, что самому старшему из них было чуть больше девяти лет, а в этом возрасте у детей буйно работает фантазия. Они склонны выдумывать подробности, которых на самом деле не было, и мне пришлось очень постараться, чтобы отделить правду от вымысла.

— И как тебе это удалось?

— Я просто слушала их.

— Ты умеешь отличать правду от выдумки просто на слух? Интересно, как?..

— Я не знаю. — Мэгги покачала головой. — Не знаю, как объяснить, чтобы ты понял. Энди называет это интуицией. — Она улыбнулась. — Во всяком случае, я занимаюсь этим уже довольно давно и, кажется, достигла кое-каких успехов.

— Что значит — давно? — удивился Джон. — Сколько вам… Сколько же тебе лет? Двадцать пять? Двадцать восемь?!

— Спасибо за комплимент, но мне скоро тридцать два. А первый набросок для полиции я сделала, когда мне было восемнадцать. Таким образом, я занимаюсь этим делом почти полжизни.

— Восемнадцать? Не слишком ли мало, чтобы работать в полиции?

— Тогда я еще не работала в полиции официально. — Мэгги вздохнула. — Так получилось, что я оказалась свидетелем преступления, единственным, кто что-либо видел. К счастью, я уже тогда умела неплохо рисовать. Ну а к тому времени, когда я попала в колледж, я уже была в штате этого полицейского участка.

Джон хотел расспросить ее еще о многом, но в этот момент в кабинет заглянул Энди.

— Прошу прощения, если помешал, — сказал он, — но нам только что звонили из больницы. Холлис Темплтон сказала, что готова встретиться с тобой в субботу во второй половине дня.

Мэгги встала:

— Она сама позвонила нам?

— Да, она позвонила сама.

— Она как-то объяснила свой звонок?

— Нет, но… — Энди неловко переступил с ноги на ногу, как делал всегда, когда оказывался в затруднительном положении. — Ты ведь с ней не знакома?

— Нет. Мы никогда не встречались.

— Но вы обе — художницы, может быть, вам приходилось слышать друг о друге?

Мэгги покачала головой:

— Я не знаю ее работ и сомневаюсь, чтобы она слышала о моих. А что?

— Дело в том, что она назвала твое имя. Сказала, что будет говорить только с тобой.

Джон тоже поднялся.

— И что в этом удивительного? — спросил он.

Энди пожал плечами:

— Возможно, ничего. Но, насколько мне известно, никто из приходивших к мисс Темплтон детективов не рассказывал ей о Мэгги. Больше того, мы вообще стараемся не упоминать о том, что Мэгги — наш штатный полицейский художник. Холлис Темплтон просто неоткуда было узнать ее имя.

2 ноября, пятница

Номер в питтсбургском отеле был как две капли похож на любой другой номер в любой другой гостинице. Квентин Хейз спросил себя, не является ли это косвенным доказательством существования заговора гостиничных декораторов. Лично он был абсолютно убежден, что эти типы тайно встречаются один или два раза в год и сообща решают, как должны выглядеть комнаты в американских отелях. Какая им может быть от этого польза, Квентин не представлял, однако в существовании заговора не сомневался: вряд ли можно объяснить простым совпадением тот факт, что, куда бы он ни приехал, всюду его встречали одни и те же покрывала на кроватях, одни и те же занавески на окнах и безвкусные эстампы на стенах. От одного вида стандартной мебели его буквально тошнило, к тому же она неизменно оказывалась расставлена настолько бестолково, что для того, чтобы включить в розетку портативный компьютер или факс, приходилось отключать настольную лампу или холодильник.

Нет, это точно заговор!

Но когда он изложил эти соображения своей спутнице, она только пожала плечами.

— Просто ты слишком много путешествуешь, — сказала Кендра Эллиот.

— Одно вовсе не исключает другого, — возразил Квентин. — Я действительно много путешествую, и именно поэтому мне удалось раскрыть коварный заговор архитекторов, дизайнеров и декораторов, которые злоумышляют против американского народа. Я в этом абсолютно убежден!

Кендра, продолжая печатать очередной отчет, сказала, не отрывая глаз от экрана:

— А я убеждена, что тебе необходим отпуск, полноценный отпуск где-нибудь на Гавайях. Ты слишком долго гонялся за плохими парнями, Квентин. Кроме того, тебе каждый раз приходится объяснять, как ты узнал то, что тебе просто не могло быть известно. А это изматывает и скверно действует на мозг.

— Как тебе удается разговаривать и печатать одновременно? — спросил Квентин. — Если я попробую проделать что-то подобное, я в конце концов начну печатать то, что говорю.

— Все очень просто, Квентин, у меня уникальный, гибкий мозг. Как у Наполеона или у Цезаря. В общем, я скажу Бишопу, что тебе необходим отпуск.

— Смена обстановки — вот что мне необходимо! — проворчал Квентин и откинулся на подушку, заложив руки за голову. — Кто бы знал, как мне надоела эта дыра! Кстати, ночью опять будет сильный буран.

— Это сказали по радио?

— Нет, это я сказал.

Кендра бросила на него быстрый взгляд, потом снова продолжила печатать.

— Ты хочешь сказать, что нам стоит убраться отсюда подобру-поздорову, пока шоссе не занесло? Я угадала?

— Гм-м…

— А может, в следующий раз нас пошлют куда-то, где не бывает ни снега, ни мороза?

— Гм-м…

Кендра перестала печатать и, повернувшись в кресле, внимательно посмотрела на него. Казалось, Квентин глядит на трещину в потолке, но она хорошо знала этот отстраненный, направленный внутрь взгляд, знала эту почти неестественную неподвижность и терпеливо ждала.

Наконец Квентин пошевелился и негромко выругался.

— Что? Неприятности?

Квентин сел на кровати, провел пальцами по взъерошенным светлым волосам и снова выругался вполголоса. Взгляд его был устремлен на мобильный телефон, лежавший на тумбочке на расстоянии вытянутой руки. Пять секунд спустя телефон зазвонил.

Кендра приподняла бровь, но ничего не сказала. Повернувшись к компьютеру, она снова занялась отчетом.

Квентин включил аппарат.

— Привет, Джон.

— Неужели ты не можешь без этих своих штучек? — недовольно сказал Джон Гэррет, ибо это действительно был он.

— Без каких? — прикинулся невинной овечкой Квентин. — Телефон зазвонил, я ответил. Или ты предпочел бы, чтобы я вовсе не брал трубку? Извини, конечно, но телефоны для того и придуманы, чтобы люди могли…

— Я знаю, для чего нужны телефоны, — перебил Джон. — Я имел в виду совсем другое. Даже если ты догадался, что это я, вовсе не обязательно было сообщать мне об этом.

Квентин ухмыльнулся.

— Это противоречило бы моей честной натуре, — заявил он напыщенно.

Джон вздохнул, и Квентин снова улыбнулся.

— О'кей, я больше не буду, — пообещал он. — Но если бы ты знал, как приятно проделывать эти маленькие бреши в твоем материалистическом мировоззрении, ты бы меня простил.

— Ах вот, значит, чем ты занимался все эти годы? Проделывал бреши?..

— Во всяком случае, я пытался, — скромно признал Квентин. — Впрочем, без особого успеха. Но я не оставляю надежды, что настанет день и ты скажешь: есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось моим дипломированным бухгалтерам.

— Я никогда этого не отрицал.

— Разумеется, ты не отрицал, Джон. Ты просто не верил — ни в предвидение, ни во все остальное.

— Не понимаю, как можно видеть то, что еще не произошло! — В голосе Джона зазвучали сердитые нотки.

— Я ничего не вижу, Джон. Я просто знаю, что должно произойти. Заранее знаю.

— Чепуха какая-то!..

— Например, я знал, что ты мне позвонишь.

— Ты просто догадался. Случайно догадался.

Квентин рассмеялся.

— Да, я случайно догадался, что человеком, который позвонит мне утром второго ноября, будет именно Джон Гэррет, с которым мы в последний раз разговаривали больше месяца назад. Коль скоро больше всего ты доверяешь цифрам, поручи-ка своим бухгалтерам рассчитать вероятность подобного совпадения, и убедишься: у меня был один шанс из миллиона. Но я проделывал это не один раз, следовательно, в мире есть еще что-то, кроме данной нам в ощущениях объективной реальности.

Все это звучало как продолжение старого спора, и Кендра перестала прислушиваться к разговору. Но пару минут спустя тон Квентина едва заметно изменился, и она снова навострила уши и сразу поняла — шутки кончились.

— Опять? — спрашивал Квентин. — Значит, пострадало уже четыре женщины? — Он покачал головой. — Понятия не имею, Джон. У нас была кое-какая работенка в Питтсбурге. Мы были так заняты, что у меня не было времени читать газеты. А они уверены, что это тот же самый человек?

— Совершенно уверены, — мрачно подтвердил Джон. — Преступник ослепляет свои жертвы — одного этого вполне достаточно. Кроме того, у меня есть подозрение, что существует еще несколько вполне определенных признаков, о которых полиция не удосужилась сообщить прессе.

— Ты, кажется, сказал, что дело ведут неплохие детективы?

— Может, и так, но прошло уже порядочно времени, а они по-прежнему знают столько же, сколько и три месяца назад, когда погибла Кристина. С тех пор еще две женщины были жестоко искалечены, но у копов нет даже приблизительного описания этого подонка. Знаешь, с некоторых пор в Сиэтле невозможно быть мужчиной. Каждая женщина смотрит на тебя как на возможного насильника, а все потому, что полиция не может предупредить население: опасайтесь, дескать, высокого блондина со шрамом на подбородке или низкорослого брюнета с бородавкой на носу. Но это только цветочки, Квентин. Я уверен: еще немного, и в городе начнется самая настоящая паника. И я не удивлюсь, если люди начнут линчевать каждого, кто осмелится хотя бы заговорить на улице с незнакомой женщиной.

— Значит ли это, что ты намерен провести в Сиэтле, гм-м… некоторое время? — спросил Квентин.

— Возможно, — коротко ответил Джон.

Квентин был удивлен.

— Я, разумеется, слышал, что современные гигантские корпорации могут функционировать фактически сами по себе, но мне кажется, с твоей стороны будет не очень разумно надолго уезжать из Лос-Анджелеса.

— Если возникнет необходимость, я всегда могу туда слетать, это займет всего пару часов.

— Я знаю. Видимо, местные копы не очень рады твоему присутствию. Им не нужен еще один надсмотрщик. Не лучше ли дать им возможность работать спокойно?

— Они не могут работать спокойно, потому что им не с чем работать. — Джон немного помолчал. — И если ты действительно убежден, что это ваше новое подразделение ФБР способно добиваться определенных результатов, ну, скажем, нетрадиционными методами, тогда настало время это доказать. Во всяком случае, с помощью обычных пяти чувств местным копам не удалось продвинуться в расследовании ни на шаг. Полгода, Квент! Полгода они топчутся на месте!

Квентин нахмурился.

— Хотел бы я знать, как тебе удалось убедить руководство сиэтлской полиции официально обратиться за помощью.

— Дело не в этом.

— Ах вот как?!

— Понимаешь, Квентин, — проникновенно начал Джон.

— Да, кажется, понимаю, но хотелось бы кое-что уточнить. Скажи правду: полиция колеблется или все это твоя затея и полицейское руководство еще не в курсе?

— А ну-ка напряги свои хваленые экстрасенсорные способности!

— Черт побери, Джон!

— Послушай, Квентин, я отлично знаю, что любая подобная просьба должна идти по официальным каналам, но лейтенант, который командует местными детективами, на редкость упрям. Он уперся, как мул, и его не сдвинуть с места никакими разумными доводами. Я лично уверен, что он обратится за помощью в ФБР только в крайнем случае. Например, когда разъяренные граждане вытащат его из кабинета и накинут ему на шею пеньковую веревку. Уже сейчас ему приходится нелегко, но он стойко выдерживает огонь критики и только подгоняет своих ребят. Вся беда в том, что подгонять их бессмысленно. Пока у них нет материала, им остается только сидеть и ждать, пока преступник не совершит какой-нибудь промах. А это означает новые жертвы, Квентин!

— Я знаю, что это означает, но это не наша юрисдикция. Без официального запроса Бюро не имеет права вмешиваться. Даже когда, нас приглашают официально, нам приходится ходить буквально по лезвию ножа, чтобы у местных властей, не дай бог, не возникло подозрения, будто мы используем в своей работе колдовство и всякие магические штучки.

— Постараюсь не допустить, чтобы тебя сожгли живьем.

— Это не смешно, Джон. — Квентин покосился на Кендру. Она смотрела на него, слегка приподняв брови. «Не обещай ему ничего, о чем потом придется жалеть», — казалось, говорило ее лицо.

Квентин вздохнул.

— Ты, я полагаю, все еще пользуешься в этом городке влиянием, — сказал он. — Поговори с мэром или с губернатором, может быть, они смогут нажать на этого лейтенанта и заставить его. обратиться к нам?

— Вряд ли. Лейтенант Драммонд сам пользуется в Сиэтле кое-каким влиянием, а он хочет, чтобы это преступление раскрыли его люди.

— Он что, хороший полицейский? Или он настолько уверен в своей команде?

— Ни то, ни другое. Просто Драммонд мечтает когда-нибудь перебраться в губернаторский особняк.

— Проклятье!

— Вот именно. Теперь, надеюсь, ты понимаешь, почему я уверен, что он не станет обращаться за помощью. Во всяком случае, официально.

— Я знал, что ты так скажешь.

— Тогда ты должен догадываться, что я собираюсь добавить. Тебе, кажется, полагается отпуск, не так ли? — В голосе Джона появились настойчивые нотки. — Что мешает тебе провести его в Сиэтле? Если мне не изменяет память, ты не был дома уже несколько лет, если не считать одного-двух весьма кратких визитов. Я все оплачу, можешь не сомневаться. Если хочешь, я могу даже прислать за тобой свой личный самолет и забронировать номер в лучшем из отелей.

На мгновение Квентин задумался: уж не умеет ли Джон читать мысли?

— Номер в лучшем отеле, говоришь? — Квентин с отвращением оглядел убогое убранство комнаты, в которой находился.

— О господи! — произнесла Кендра нарочито громко.

— В самом лучшем, Квент! — подтвердил Джон. — Ну соглашайся же! Самолет может вылететь за тобой часа через два. Где, ты говоришь, вы находитесь?

— В Питтсбурге.

— А что вам понадобилось в этой глуши?

Его удивление было таким искренним, что Квентин едва не рассмеялся.

— Я же говорил, мы расследовали одно любопытное дельце. К несчастью, след, по которому мы шли, привел нас в Питтсбург, а не в Майами.

— Ну и как — вы уже закончили свое дело?

— Да, мы одержали победу, хотя и в дополнительное время.

— В таком случае вам обоим совершенно необходим отдых. Как я понимаю, Кендра тоже с тобой?

— Да, она со мной, и она тоже считает, что нам было бы неплохо отдохнуть. Я в принципе не против небольших каникул, но не знаю, получится ли. Может статься, что меня уже ожидает новое задание. Например, где-нибудь на Аляске, бр-р! Вот как мы сделаем, Джон: я свяжусь с конторой и все узнаю, а потом перезвоню тебе, о'кей?

— Хорошо, когда примерно ты позвонишь?

— Скорее всего сегодня во второй половине дня. Ну пока. — Квентин выключил телефон и снова положил его на тумбочку.

— Мы не имеем права работать неофициально, Квентин, и ты прекрасно это знаешь, — сказала Кендра.

— Знаю.

— Бишопу это не понравится.

— Мне и самому это не очень нравится, но что поделаешь?

Кендра вздохнула:

— Значит, в Сиэтл?

Квентин улыбнулся:

— Да.

— Потому что он твой друг?

— Да. И еще потому, что Кристина тоже была моим другом.