"Взгляд с наветренной стороны" - читать интересную книгу автора (Бэнкс Иэн)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ СОПРОТИВЛЕНИЕ СОЗДАЕТ ХАРАКТЕР

Квилан долго раздумывал над названием их судна. Это походило на некую весьма изысканную шутку – отправить их в последний перегон на борту корабля, бывшего когда-то боевым гангстером класса Союза быстрого нападения, а теперь выведенного из военного ведомства и превращенного в простой скоростной сторожевой катер с названием «Сопротивление создает характер». Безусловно, это могло быть только шуткой. Но с такими шутками Квилан еще не сталкивался.

Челгрианские суда, как правило, носили романтические, полные поэзии названия, суда же Цивилизации, напротив – всегда отдавали иронией, насмешкой, были запутанными или откровенно абсурдными. Возможно, это происходило из-за слишком большого количества судов, возможно, просто отражало тот факт, что все их корабли были частными, и хозяева сами выбирали им имена.

Первое, что сделал Квилан, вступив на борт этого нового судна со сверкающим полом и сине-зелеными растениями, – это глубоко вздохнул.

– Пахнет, как… – начал он.

– Дома, – ответил голос в его голове.

– Да, – выдохнул Квилан, испытывая при этом странную слабость и некую приятную грусть. – Он неожиданно вспомнил детство.

– Осторожней, сынок.

– Приветствуем вас на борту, майор Квилан, – раздался откуда-то уверенный голос. – По внутреннему пространству судна распространен запах, который должен вам напомнить атмосферу озера Айтир на Челе в весенний период. Вы не возражаете?

– Да. Да, я согласен, – кивнул Квилан.

– Прекрасно. Ваши апартаменты прямо впереди. Прошу вас, чувствуйте себя как дома.

Он представлял себе каюту, столь же убогую, как и на «Цене досады», но оказался приятно удивлен: внутренние помещения его нового жилища могли удовлетворить любой самый изысканный вкус и могли вместить не одного, а полдюжины придирчивых обитателей.

Команды на судне не оказалось, равно как и всяких аватаров и дронов. Вся связь осуществлялась непосредственно через возникавший в воздухе голос, а все действия совершались посредством внутренних манипуляционных полей, так что одежда, например, просто летала вокруг сама собой, также сама собой чистилась и укладывалась.

– Живешь, как в сказочном домике, вашу мать, – выругался Хайлер.

– Однако работа мастерская.

– И к тому же все это означает, что за тобой постоянно подглядывают, подслушивают, короче – шпионят.

– Но это можно расценить и как своеобразную форму гостеприимства.

– Или высокомерия. Эти вещи порой слишком легко перепутать.

«Сопротивление создает характер». Все-таки такой девиз казался слишком бесчувственным, слишком напоминал о войне. Что они хотели этим сказать ему, а через него и всему Челу? То, что их не волнуют проблемы челгрианцев, несмотря на все их протесты? Или то, что хотя и волнуют, но не позволяют забыть о несомненной пользе всего с ними происшедшего прежде всего для них же самих?

Скорее всего, конечно, это простое совпадение. Порой Цивилизация проявляет удивительную беспечность, являющуюся обратной стороной осторожности и настойчивости общества, когда среди размеренной и правильной жизни вдруг хочется совершить что-нибудь из ряда вон выходящее, фривольное и безответственное. А может, они вовсе и не беспокоятся о том, чтобы выглядеть хорошими?

Может быть, они просто устали от своей выдержки, бесконечной изобретательности, рационализма и хотят создать хотя бы крошечную неразбериху, хотя бы ненадолго, хотя бы для того, чтобы показать свою способность к этому?

Впрочем, возможно, подобные мысли выдают лишь его собственную наследственную склонность к животной злобе? Челгрианцы всегда гордились, что ведут свое происхождение от хищников. Конечно, это несколько сомнительное достоинство, тем более что в чем-то оно даже противоречит другой их гордости, ведь, кроме гордости своими дальними предками-хищниками, они в то же время гордились и тем, что их раса сложилась и окрепла сама, без влияния каких-либо сильных защитников и предшественников.

И, может быть, так думает лишь существо со столь древней легализацией кровожадных инстинктов, как он? Или же люди, у которых, конечно, нет в прошлом столь ярко выраженного хищничества, как у челгрианцев, но которые, тем не менее, вели себя столь же кровожадно по отношению и к другим расам, и к себе подобным, они тоже думают так же, как он? Только так не думают их машины? Может быть, именно поэтому они отдали такую роль машинам в своей Цивилизации? Они не верят себе и отгораживаются от себя же самих колоссальной мощью и энергией своей науки и технологии.

Но при всем внешнем благополучии многие люди продолжают беспокоиться и, – как подозревал Квилан, – от этого не чувствует себя уверенной и вся их Цивилизация.

Большая часть цивилизаций, стремившихся создать искусственный разум, создала его и пользовалась им в большей или меньшей степени. И при этом совершенно явным стало то, что, создав существо, которое есть или в любой момент может стать значительно сильнее тебя самого, не в твоих интересах допустить, чтобы это случилось.

Искусственный разум, особенно поначалу, имел тенденцию отражать поведение самих представителей Цивилизации, и даже когда он начал свою эволюцию – с помощью, а иногда и без оной со стороны его создателей, – сперва в ней отчетливо различался интеллектуальный характер и мораль, присущие человечеству. Но постепенно эти качества стали исчезать и с каждым новым поколением искусственных разумов замешаться другими, воспринятыми неизвестно откуда или просто смутированными в процессе развития. Тогда Вовлеченные, включая и Цивилизацию, решили создать сознание вне морали, так называемую металогику. И созданный ими с такими тенденциями разум получил название совершенного Искусственного разума.

Однако создание таких машин наряду с существовавшими ранее не решило проблемы. Наоборот, ситуация усложнилась; особенно тогда, когда новым машинам дали возможность делать то, что они хотят. Они, конечно, не бросались убивать всех налево и направо, но и не создали замкнутого вожделенного государства машинного солипсизма.

Первое, что они сделали при появившейся возможности, они сублимировались каким-то образом и, объединив материал всего универсума, отстранились от него. Так возникло правило, превратившееся скоро в закон: совершенный Искусственный разум всегда сублимирован.

Большая часть цивилизаций обдумала эти сложности и или признала их естественными, или пропустила мимо ушей и решила, что нечего тратить время и ресурсы, создавая, по сути, бесполезные вещи. Только Цивилизация восприняла этот феномен буквально как личное оскорбление, если только можно рассматривать всю Цивилизацию как личность.

Таким образом, момент двойственности, некий элемент моральной раздвоенности так или иначе присутствовал в Разуме Цивилизации…

Все эти мысли не расстроили Квилана, что, конечно, было странно. Некая его часть, некая спрятанная тайная часть его души даже нашла эту идею если не приятной, то, по крайней мере, удовлетворительной, даже полезной.

Его не оставляло растущее предчувствие, что в предпринятой им миссии есть еще много неразгаданного, что миссия эта крайне важна и что он должен исполнить ее идеально.

Он предчувствовал, что скоро узнает о своей миссии гораздо больше, больше вспомнит, потому что уже сейчас, вспоминал все больше и больше с каждым часом.

– Как мы сегодня, Квил?

У его постели присел полковник Ярра Димирай, потерявший свою среднюю конечность и руку в воздушном бою в один из последних дней войны. Их выращивали заново. По госпиталю ходили всевозможные шутки о потерянных и вновь растущих руках и ногах.

Полковник Димирай предпочитал держать свои восстанавливающиеся конечности прикрытыми, что Квилан находил наиболее достойным. Полковник, кажется, считал своей обязанностью ежедневно беседовать со всеми обитателями госпиталя. Сейчас наступила очередь Квилана, который подумал, что полковник сегодня выглядит очень бодрым и активным; должно быть, ему обещана скорая выписка.

– Я в порядке, Ярра.

– Ну-ну. Как укрепляется твое новое «я»?

– Вполне прилично. У меня явный прогресс.

Они находились в военном госпитале в Лапендейле, на Челе. Квилан был все еще прикован к постели, которая могла вертеться, подниматься, возить его при желании через весь госпиталь и даже вывозить в садик. Передвижение таких постелей создавало хаос, но персонал всячески вдохновлял пациентов на подобные вылазки. Однако Квилан упорно не желал этим воспользоваться. Он лежал, где лежал, рядом с высоким окном, которое, как говорили, выходило в сад и из которого можно было увидеть берег далекого лесного озера.

Но он не смотрел в окно. Он ничего не читал, не считая букв на экране при проверке зрения. Он не смотрел ни на что, кроме входящего и выходящего персонала, раненых и посетителей. Иногда, когда дверь оставалась закрытой, он только слушал шаги в коридоре. Но чаще всего он просто смотрел в стену, в белую стену на другом конце палаты.

– Это хорошо, – одобрил полковник. – А что они говорят? Скоро ты встанешь?

– Говорят, еще дней через пять.

У него были значительные повреждения. Еще один день там, под гусеницами, на равнине Фелен на Аорме, – и он бы погиб. Переправленный из Гольша на транспортный корабль Невидимых, он был почти безнадежен, хотя местные врачи делали все, что было в их силах. Но он уже несколько раз переживал клиническую смерть.

Военное ведомство лоялистов и семья оплатили его выкуп. Нейтральный медицинский шаттл какого-то Ордена Милосердия переправил его, еле живого, на госпитальный корабль Навигации. Тело ниже пояса пришлось отрезать напрочь; некроз съел почти всю среднюю конечность и значительно повредил внутренние органы. Потом пришлось ампутировать и среднюю конечность, полностью подключив его к поддерживавшему жизнь аппарату до тех пор, пока часть за частью не вырастет новое тело – сначала скелет, потом органы, мускулы, сухожилия, кожа и шерсть.

Процесс почти подходил к концу, хотя и двигался гораздо медленнее, чем Квилан ожидал. Теперь с трудом верилось, что он несколько раз почти умер, и грызла досада, что сделать этого ему так и не удалось.

Возможно, он не умер только потому, что там, изуродованный траками гигантской машины на страшной равнине, он все время представлял себе Уороси, ее удивление при будущей неожиданной встрече, выражение ее лица. Возможно. Он не мог утверждать это с точностью, поскольку все, что он помнил о том времени, заключалось в отрывочных и мгновенных ощущениях: боль, запах, вспышки света, неожиданные позывы к рвоте, обрывки бессмысленных фраз. О чем же он думал в бреду, в горячке, если предположить, что все-таки думал? Теперь он не помнил этого, но ему казалось, будто и тогда в мозгу у него плавали лишь грезы об Уороси.

Ныне его мучили другие мысли. Быть так близко к смерти, о которой он теперь уже мечтал, и избежать ее лишь благодаря нелепой обманувшей надежде на то, что снова увидит ее живой. О ее смерти ему сообщили уже в Лапенлэйде. А ведь это было первым его вопросом после главной операции на медицинском судне, когда от него осталась лишь верхняя часть тела.

О, как он кричал в ответ на слова врачей о том, что нижней частью пришлось пожертвовать ради жизни, как требовал сказать, что с ней, несмотря на дикие приступы боли и тошноты. Но врачи ничего не знали. Или просто ничего не хотели говорить.

Капеллан Ордена Милосердия навел все справки, какие только мог, о судьбе «Зимней бури», но война все еще продолжала бушевать, и никто не имел права открывать ни местонахождение, ни судьбу этого боевого корабля.

Он стал думать, где же можно узнать о том, что с кораблем? Погиб он или просто пропал без вести? Единственным шансом оставалось найти кого-то из Навигации. Но никто из их клана тоже не имел такой информации. Неизвестность вконец измучила Квилана, и он не раз мечтал о смерти, чтобы прекратить эти мучения.

Правду сказал ему шурин, ее близнец, на следующий же день после того, как гибель судна стала официально известной: корабль потерян, скорее всего, взорван. Он и единственный сопровождавший его шаттл неожиданно столкнулись с флотом Невидимых, уже выйдя из пространства Аорме. Враг атаковал их чем-то, напоминающим гравитационную волну, оружием соприкосновения. Первым попал под удар большой корабль. С судна, проводившего впоследствии экспертизу, поступило сообщение, что «начинка» и люди внутри корабля были уничтожены практически мгновенно. Никаких следов ничьих душ там обнаружить не удалось.

Шаттл попытался уйти, но его преследовали и вынудили сделать посадку. Он даже не успел сообщить свои координаты. Тем не менее несколько душ оттуда спасти удалось, и позже они поведали все детали трагедии.

Уороси умерла мгновенно. Это Квилан мог бы считать настоящим благом, если бы не одно обстоятельство: именно эта быстрота уничтожения не дала возможности находившимся на борту людям задействовать свои Хранители душ.

Правда, и примененное оружие свидетельствовало о том, что хотели уничтожить именно эти устройства.

Только спустя полгода Квилан смог оценить ту иронию судьбы, по которой оружие, уничтожившее все Хранители душ живых, не затронуло сделанные еще по старым технологиям и вывезенные с Аорме субстраты.

Когда шурин сообщал Квилану свою страшную новость, он кричал и плакал. Квилану было стыдно за родственника, ибо сам он не мог ни кричать, ни плакать – его охватило абсолютное безразличие, полная потеря каких бы то ни было эмоций, за исключением, пожалуй, удивления перед тем, зачем он вообще живет.

Квилан подозревал, что шурину стало стыдно за свою истерику или, наоборот, он оскорблен его равнодушием, но как бы то ни было, шурин больше не приходил, отправившись в далекое путешествие. Бывали другие родственники – отец, кузены. Квилан не знал, что и как им говорить, поэтому, когда посещения закончились, он даже вздохнул с облегчением и немного расслабился.

Потом появилась советник по горю, но Квилан не представлял, как и разговаривать-то с ней, чувствуя, что надо просто отказаться от ее услуг, понимая, что никому не дано увести его в область рая амнезии. От капеллана тоже было толку не больше.

За несколько дней до столь неожиданного окончания войны он подумал, что будет рад этому, но более не чувствует ничего. Когда все объявили, радостные раненые и персонал плакали, смеялись, и те, кто могли, пили и уходили парочками в ночь, а он ощущал себя совершенно чужим среди них и испытывал лишь раздражение от шума в то время, когда привык спать. Отныне его единственным посетителем, не считая врачей, стал полковник Димирай.

– Голову даю, что ты еще не слышал, – пробасил полковник, чьи глаза сверкали, как у человека, который только что избежал смерти или выиграл неслыханную сумму.

– О чем, Ярра?

– О войне, вестимо. О том, как она началась, кто был причиной, и почему она столь неожиданно закончилась.

– Нет. Об этом я ничего еще не слышал.

– А тебе не кажется, что прекратилась она как-то дьявольски быстро?

– Честно говоря, я об этом не думал. Это, наверное, из-за ранения. Просто поверить не могу, что она закончилась, так все дьявольски быстро случилось.

– Ладно. Зато мы теперь знаем, почему это произошло, – майор похлопал здоровой рукой по кровати. – Все из-за этих ублюдков из Цивилизации.

– Они остановили войну?

У Чела имелись контакты с Цивилизацией последние несколько сотен лет. Этот народ был известен как обладающий высокими технологиями и широко распространившийся по универсуму, но, конечно, без той челгрианской утонченности. Правда, еще во время войны некоторые надеялись, что Цивилизация вступит в войну и каким-нибудь образом разведет воюющие стороны.

Но этого не случилось. А то, что произошло, было куда более прозаичным, хотя и не менее удивительным: две стороны – лоялисты и Невидимые – вдруг приступили к переговорам и с потрясающей скоростью пришли к соглашению. Это был компромисс, никого реально не устраивавший, но все же такой мир снимал угрозу раскола челгрианской цивилизации. Почему же полковник говорит о каком-то вмешательстве Цивилизации?

– Все-таки это они ее остановили, – повторил Димирай, наклоняясь над лицом Квилана. – Хочешь узнать, как?

Квилану было совершенно все равно, но признаться в этом – значило обидеть полковника:

– Как? – тихо спросил он.

– Они сказали нам и Невидимым правду. Они показали нам настоящего врага.

– Так они все-таки вошли в контакт. И кто же этот враг?

– Они! Кто же еще? – воскликнул Димирай, снова энергично похлопывая рукой по кровати. Глаза его так и горели. – Они остановили войну, признавшись, что они ее и начали, – вот в чем дело.

– Не понимаю. Война началась тогда, когда освобожденные и набравшие силу Невидимые повернули свое недавно созданное оружие против тех, кто в недавнем прошлом в кастовом обществе стоял на самом верху.

– Новая армия и Гвардия Равенства были созданы в результате разложения армии после того, как некоторые ее части попытались совершить переворот вскоре после первых выборов. Неустанные тренировки и воля дали возможность бывшим низшим кастам довольно быстро получить доступ к командованию большинства кораблей, что тоже было попыткой демократизировать армию и устроить так, чтобы оружие не контролировалось какой-нибудь одной из сил государства.

– Это было сложное и затратное решение, оно требовало много сил, зато и давало возможность пользоваться мощным оружием слишком многим людям – зато теперь никто не чувствовал себя обделенным. Но затем Муонзе, президент из касты Кастратов, неожиданно перешел на сторону плебса. И при чем тут Цивилизация?

– Это Цивилизация посадила президентом перед Муонзе этого идиота-либерала Капиро, – пояснил Димирай, снова склоняясь над Квиланом. – Они, оказывается, все время держали руку на пульсе, так сказать. Это они обещали парламентариям всю галактику, если те проголосуют за Капиро. Они обещали все – население, корабли, технологии, еще бог знает что. Так к черту полетели и здравый смысл, и тысячелетние традиции, и вся система, а мы получили это долбаное равенство и кретина Муонзе в придачу. И еще знаешь что?

– Не знаю.

– И Муонзе также они посадили, используя какие-то непонятные тактики. Всеобщий подкуп.

– О!

– А знаешь, что они говорят теперь? Квилан покачал головой.

– Они говорят, будто не знали, что все так обернется. Видите ли, еще не случалось такого – вдруг кому-то равенства показалось мало, и нашлись кретины, которые захотели большего. Чушь какая! – Последние слова полковник буквально выплюнул сквозь стиснутые зубы. – И им совершенно наплевать на наши потери, на смерть. На тех, кто в изгнании или скрывается! В общем, получается, что на самом деле никакой гражданской войны и не было, а все это дело рук всяких «доброхотов». Честно говоря, теперь я не уверен, что и это правда. Кто знает, что скрывается и за этими их признаниями? Может быть, они нас просто боятся? Квилан молча пытался переварить известие.

– Хорошо, но зачем было во всем этом признаваться? – наконец спросил он.

– Ха! Может быть, это вот-вот должно было и так выплыть наружу, поэтому они захотели выглядеть чистенькими и признались сами.

– Но если они сказали и нам, и Невидимым прекратить войну…

– Никакой разницы. Они просто как можно лучше сделали грязную работу. Я имею в виду, неужели ты веришь, что они действительно имели целью сделать из нас статистов, марионеток? – Димирай нервно постукивал острым когтем по спинке кровати. – Говоря нам, что все это, по их представлениям, едва ли могло случиться, на самом деле они как раз этот единственный процент возможности тщательно высчитали, и все шло по плану, по которому они действительно виноваты и потому помогут нам… – Полковник тряхнул головой. – Черт возьми! Если мы еще не потеряли все лучшее в себе в этой проклятой войне, которую они нам устроили, то я пойду воевать против них!

Квилан посмотрел на полковника: его глаза сверкали, а шерсть на загривке встала дыбом.

– И это вся правда? – печально покачал головой Квилан. – Действительно вся?

Полковник встал, словно подкинутый гневом.

– Ты еще услышишь новости, Квил! – Пообещал он и огляделся, словно ища, на ком бы выместить свою злобу, но справился с собой и перевел дыхание. – Еще не конец. Это я тебе говорю, майор! Это не конец, а только начало. Начало очень долгого пути. Увидимся позже. А пока – до свиданья. – И он вышел, хлопнув дверью. И тогда Квилан впервые за много месяцев решил посмотреть на экран и обнаружил, что дела действительно обстоят очень похоже на то, как рассказывал полковник, что путь реформ в его стране действительно инспирирован Цивилизацией и именно теми действиями, которые она называла помощью, а все другие – подкупом. И инспирирован этот процесс был для того, чтобы все устроилось как можно лучше для Чела, лучше – с ее точки зрения.

Секретные силы были тайно приведены в боевую готовность поблизости от всех сфер влияния Чела и их колоний на случай, если дела пойдут не так, как задумывалось. Но они пошли именно так и даже еще хуже, – то есть – лучше, чем они думали.

Все было в точности так, как излагал полковник, но Квилану показалось, что здесь присутствует еще нечто, обычно не применяемое при подобной информационной обработке других стран. Может быть, причиной тому являлось их хищническое происхождение… Но ощущение неудовлетворенности не покидало Квилана, существовал какой-то неуловимый фактор…

Трудно было поверить во все происшедшее, но другого выхода не оставалось. Квилан просмотрел немало информации, еще несколько раз поговорил с полковником и другими ранеными, с посетителями, которые снова стали появляться у него в палате. Все было правдой. Все.

Однажды, как раз накануне того дня, когда ему было позволено впервые подняться с постели, он услышал, как за окном поет птица. Квилан нажал кнопку на панели управления кроватью, развернул ее и поднял себя так, чтобы стало видно окно. Птица, должно быть, уже улетела, зато он увидел затянутое тучами небо, деревья на краю мрачно сверкавшего озера, его волны, лизавшие каменистый берег, и траву госпитального садика, пригибаемого порывами ветра…

Однажды на рынке в Робунде он купил ей птичку в клетке. Купил, потому что пичужка прелестно и звонко пела. И поставил в комнату, где она заканчивала свой проект по акустике замков.

Уороси вежливо поблагодарила, но потом прошла к окну, открыла дверцу клетки и выпустила птицу. А та вылетела и запела. Уороси долго смотрела на птичку, пока она не скрылась из глаз, и обернулась к нему со сконфуженным извиняющимся лицом. А он стоял тогда, прислонившись к дверному косяку, и улыбался ей…

Остаток видения затуманили слезы.