"Stop-кадр!" - читать интересную книгу автора (Макьюэн Иэн)

6

Виднелись уже самые дальние звезды Млечного Пути, представлявшиеся не горсткой едва различимой пыли, а отдельными светящимися точками, отчего более яркие созвездия казались угрожающе близкими. Даже темнота стала осязаемой – теплой и до отвращения густой. Мэри, сомкнув пальцы на затылке, смотрела на небо, а Каролина сидела, напряженно подавшись вперед, и с такой гордостью переводила взгляд с лица Мэри на небеса, словно своим великолепием те были обязаны лично ей.

– Я сижу здесь целыми днями. – Казалось, она напрашивается на похвалу, но Мэри даже не взглянула в ее сторону.

Колин взял со столика ключи и встал.

– Я почувствую себя лучше, – сказал он, – если оденусь поприличнее.

Он подтянул короткое полотенце на оголившемся бедре.

Когда он ушел, Каролина сказала:

– Как все-таки приятно, когда мужчины стесняются!

Мэри заговорила о красоте звезд, о том, как редко человек видит в городе ночное небо. Голос ее звучал неторопливо и монотонно.

Каролина сидела неподвижно, видимо, дожидаясь, когда затихнут последние отголоски пустячного разговора, после чего спросила:

– Вы давно знакомы с Колином?

– Семь лет, – сказала Мэри и, не поворачиваясь к Каролине, продолжила рассказ о том, что ее дети – чьи имена, пол и возраст она упомянула вскользь – увлечены звездами, что оба могут перечислить названия более дюжины созвездий, а она в состоянии назвать только одно – созвездие Ориона, чья исполинская фигура оседлала сейчас небо над ними и чей вложенный в ножны меч блестит так же ярко, как и широко раскинутые руки и ноги.

Каролина на секунду подняла глаза, положила руку за запястье Мэри и сказала:

– С вашего позволения должна заметить, что вы просто поразительная пара. Оба превосходно сложены, словно близнецы. Роберт говорит, вы не женаты. Ну, а живете-то вы вместе?

Мэри скрестила руки на груди и наконец-то посмотрела на Каролину:

– Нет.

Каролина отдернула руку и положила на колени, воззрившись на нее с таким изумлением, словно рука ей больше не принадлежала. Ее маленькое личико, из-за темноты вокруг и гладкой прически производившее впечатление геометрически правильного овала, было невзрачным в своей правильности, невыразительным, лишенным признаков возраста. Глаза, нос, рот, кожа – все казалось рассчитанным на то, чтобы отвечать лишь самым необходимым требованиям. Рот, к примеру, представлял собой не более того, что означает само это слово: подвижную, снабженную губами щель под носом. Она подняла наконец взгляд от своих коленей и неожиданно для себя посмотрела прямо в глаза Мэри; мгновенно потупившись, она уставилась в пол и вновь принялась задавать вопросы:

– А чем вы занимаетесь? То есть чем зарабатываете на жизнь?

– Раньше я работала в театре.

– Актриса! – Мысль об этом взволновала Каролину. Она неловко согнулась на стуле – казалось, ей больно и держать спину прямо, и расслаблять.

Мэри покачала головой:

– Я работала в женской труппе. Три года дела у нас шли неплохо, но недавно мы расстались. Слишком много споров.

Каролина нахмурилась:

– Женский театр?.. Только актрисы?

– Кое-кто предполагал приглашать мужчин, хотя бы время от времени. Но остальные не желали ничего менять, предпочитая оставить все, как есть. Из-за этого мы в конце концов и разошлись.

– Пьеса, в которой все персонажи – женщины? Не представляю, что из этого может выйти. Точнее – что в ней может происходить?

Мэри рассмеялась.

– Происходить? – повторила она. – Происходить?

Каролина ждала объяснений. Мэри понизила голос и заговорила, слегка прикрыв рот рукой – так, словно хотела стереть с лица улыбку.

– Ну, можно, например, поставить пьесу о двух женщинах, которые только что познакомились, а теперь сидят на балконе и разговаривают.

Каролина просияла:

– Ну конечно! Но при этом они, вероятно, ждут мужчину. – Она взглянула на свои наручные часы. – Когда он придет, они перестанут разговаривать и войдут в комнату. Что-то произойдет…

Каролина судорожно захихикала; хихиканье могло бы перейти в смех, не сдерживай она его так упорно: прислонясь плотнее к спинке стула, она пыталась не открывать рот. Мэри серьезно кивнула и отвела взгляд. Потом, глубоко вздохнув, Каролина снова притихла.

– Как бы то ни было, – сказала Мэри, – я осталась без работы.

Каролина вся извертелась. Казалось, любая поза причиняет ей боль. Мэри спросила, не принести ли подушку, но Каролина быстро, энергично покачала головой и сказала:

– Мне больно смеяться.

Когда Мэри спросила, в чем причина недуга, Каролина покачала головой и закрыла глаза.

Мэри, приняв прежнюю позу, посмотрела на звезды и на огоньки рыболовных судов. Каролина шумно, часто вдыхала воздух носом. Потом, через несколько минут, когда ее дыхание сделалось ровным, Мэри сказала:

– Конечно, в известном смысле вы правы. Почти все лучшие роли написаны для мужчин – и на сцене, и в жизни. Если нужно было, мы играли мужские роли. Лучше всего это получалось в легком стиле, когда мы подсмеивались над мужчинами. Однажды мы даже поставили «Гамлета». Спектакль имел большой успех.

– «Гамлета»? – Каролина произнесла это слово так, точно впервые его услышала. – Пьесу я не читала. А постановку в последний раз смотрела еще тогда, когда в школе училась.

Пока она говорила, в галерее позади них зажглось еще несколько ламп, внезапно осветивших балкон сквозь стеклянные двери и разделивших его на части длинными густыми тенями.

– Это не там появляется призрак?

Мэри кивнула. Она вслушивалась в шаги, которые звучали в галерее и, приблизившись к двери, внезапно стихли. Оборачиваться она не стала. Каролина наблюдала за ней.

– И еще в монастырь кого-то упрятали? Мэри покачала головой. Шаги послышались вновь и сразу затихли. Скрипнул стул, и один за другим послышались металлические звуки, похожие на позвякивание столовых ножей.

– Призрак там есть, – рассеянно сказала она. – И монастырь тоже, но он там не показан.

Каролина силилась встать со стула. Едва она поднялась, как перед ними неслышно, с легким поклоном, возник Роберт. Каролина взяла со стола поднос и бочком протиснулась мимо него. Они не поздоровались, и Роберт не посторонился, чтобы дать ей пройти. Он улыбался Мэри, и оба вслушивались в нестройные звуки шагов, удаляющихся по галерее. Открылась и закрылась дверь, и воцарилась тишина.

Роберт был одет так же, как прошлой ночью, и источал тот же резкий аромат лосьона. Из-за игры света и тени он казался еще более коренастым. Он убрал руки за спину и, сделав пару шагов по направлению к Мэри, вежливо поинтересовался, хорошо ли они с Колином спали. Завязался оживленный разговор. Мэри выразила восхищение квартирой и видом с балкона; Роберт объяснил, что когда-то весь дом принадлежал его деду и что, получив дом в наследство, он разделил его на пять роскошных квартир и теперь живет с ренты. Он показал на кладбищенский остров и сказал, что там, рядом друг с другом, похоронены его дед и отец. Потом Мэри обратила его внимание на свою хлопчатобумажную ночную рубашку, поднялась и сказала, что ей, вероятно, следует одеться. Роберт за руку повел ее в комнату к большому обеденному столу, настаивая на том, чтобы сначала она выпила с ним по бокалу шампанского. На серебряном подносе, вокруг бутылки шампанского, были расставлены четыре высоких бокала на длинных розоватых ножках. И тут из спальни, дверь которой находилась в дальнем конце галереи, вышел Колин и направился к ним.

Стоя у стола, они наблюдали за его приближением.

Колин выглядел совсем другим человеком. Он вымыл голову и побрился. Одежда была почищена и отутюжена. Безукоризненно белая рубашка удостоилась особого внимания и сидела на нем теперь лучше, чем когда-либо прежде. Черные джинсы обтягивали ноги, словно трико. Он шел к ним медленно, со смущенной улыбкой, понимая, что привлек их внимание. Его темные вьющиеся волосы блестели в свете люстр.

– Вы хорошо выглядите, – сказал Роберт, когда Колин был еще в нескольких шагах от них, и искренне добавил: – Похожи на ангела.

Мэри усмехнулась. Их кухни донесся звон посуды. Мэри тихо повторила фразу Роберта, делая ударение на каждом слове:

– Вы… хорошо… выглядите, – и взяла Колина за руку.

Колин засмеялся.

Роберт откупорил бутылку, а когда из узкого горлышка хлынула пена, повернул голову и раздраженно позвал Каролину. Тотчас же открылась одна из белых дверей, Каролина вошла и встала рядом с Робертом, лицом к гостям. Когда все подняли бокалы, она негромко сказала:

– За Колина и Мэри, – быстро большими глотками осушила свой бокал и вновь ушла на кухню.

Мэри попросила разрешения удалиться, а Роберт, как только закрылись двери в обоих концах галереи, снова наполнил бокал Колина и, осторожно обходя мебель, повел его под локоть туда, где можно было беспрепятственно прогуливаться из конца в конец. По-прежнему слегка поддерживая Колина под локоть, Роберт принялся подробно рассказывать историю отцовского и дедовского имущества: этот бесценный прямоугольный стол с уникальной инкрустацией – они остановились перед столом, и Роберт провел рукой по его поверхности – один знаменитый краснодеревщик изготовил для деда в оплату за юридическую помощь, благодаря которой было спасено доброе имя дочери искусного мастера; была установлена связь мрачных картин на стене – коллекцию начал составлять еще дед – с некими прославленными школами живописи, и отец доказал, что некоторые мазки, несомненно, принадлежат кисти одного великого художника, явно придававшего законченный вид полотну ученика. Вот это, мол, – Роберт взял в руки маленькую серую копию известного собора – изготовлено из свинца, добытого в Швейцарии на уникальном руднике. Колину пришлось подержать вещицу двумя руками. Дед Роберта, как узнал Колин, приобрел несколько акций рудника, который был вскоре отработан, но нигде в мире больше не добывали подобного свинца. Фигурка, отлитая из одного из последних кусков, найденных на руднике, была сделана по заказу отца. Они шли дальше, и Роберт по-прежнему слегка поддерживал Колина под локоть, но руку не сжимал. Вот дедовская печать, вот его театральный бинокль – отец им тоже пользовался, – при помощи которого оба становились очевидцами премьер и незабываемых выступлений неких исполнителей, и тут Роберт перечислил несколько опер, сопрано и теноров. Колин кивал и по крайней мере поначалу – подзадоривал его пытливыми вопросами. Но в этом не было необходимости. Роберт вел его к небольшому, украшенному резьбой книжному шкафу красного дерева. В нем хранились любимые романы отца и деда. Все это были первые издания, и на каждой книге стоял экслибрис одного известного букиниста. Знает ли Колин этот магазин? Колин сказал, что слышал о нем. Роберт подвел его к комоду у стены, между двумя окнами. Поставив свой бокал, Роберт подбоченился. Он стоял молча, наклонив голову, как во время молитвы. Колин почтительно остановился в нескольких шагах от него и принялся разглядывать предметы, наводившие на мысль об игре в фанты на детских утренниках.

Роберт откашлялся и сказал:

– Это вещи, которыми ежедневно пользовался мой отец. – Он замялся: Колин с волнением наблюдал за ним. – Мелкие вещи.

И вновь молчание: Колин причесался пятерней, а Роберт пристально смотрел на щетки, трубки и бритвы.

Когда они наконец пошли дальше, Колин, не задумываясь, сказал:

– Отец для вас очень много значит.

Они снова подошли к обеденному столу, к бутылке шампанского, остатки которого Роберт разлил по бокалам. Потом он подвел Колина к одному из кожаных кресел, но сам остался стоять, причем так, что видеть его Колин мог, лишь неловко повернувшись лицом к свету люстры.

Роберт заговорил тоном человека, объясняющего заведомо очевидные вещи ребенку:

– Мой отец и его отец ясно понимали, кто они такие. Они были мужчинами и гордились этим. И женщины их тоже понимали. – Роберт осушил свой бокал и добавил: – Недоразумений не возникало.

– Женщины поступали так, как им велели, – сказал Колин, щурясь от яркого света.

Роберт сделал едва заметное движение рукой в сторону Колина:

– Нынче мужчины не уверены в себе, они ненавидят себя даже сильнее, чем друг друга. Женщины обращаются с мужчинами, как с детьми, потому что не могут относиться к ним серьезно. – Роберт сел на подлокотник кресла и положил руку Колину на плечо. Голос его зазвучал тише: – Но женщины любят в мужчинах агрессивность, силу и властность. Такой уж у них склад ума. Посмотрите, скольких женщин пленяет обычно преуспевающий мужчина. Не будь мои слова чистой правдой, женщины протестовали бы против каждой войны. Но вместо этого они с удовольствием отправляют своих мужчин воевать. Пацифисты, противники воинской повинности, – все это главным образом мужчины. А женщины, хоть они и ненавидят себя за это, страстно желают, чтобы мужчины ими правили. Такой уж у них склад ума. Они себя обманывают. Болтают о свободе, а мечтают о жизни в неволе. – Роберт, продолжая говорить, осторожно массировал Колину плечо, а Колин потягивал шампанское и смотрел прямо перед собой. В голосе у Роберта появились нотки, характерные для декламации, как у ребенка, повторяющего таблицу умножения. – Человеческий интеллект развивается под влиянием окружающего мира. Окружающий мир развивается под влиянием мужчин. Значит, под влиянием мужчин развивается и женский интеллект. С самого раннего детства женщины видят мир, созданный мужчинами. Нынче женщины обманывают сами себя, и оттого повсюду беспорядки и несчастья. При жизни моего деда ничего подобного не было. Об этом мне напоминают немногочисленные вещи, принадлежащие ему.

Колин откашлялся:

– При жизни вашего деда были суфражистки. Впрочем, я не понимаю, что вас беспокоит. Миром по-прежнему правят мужчины.

Роберт снисходительно рассмеялся:

– Только очень плохо. Они нелестного мнения о себе как о мужчинах.

В комнате все сильнее пахло чесноком и жареным мясом. В животе у Колина раздалось негромкое протяжное урчание, похожее на голос в телефонной трубке. Он слегка подался вперед, выбравшись из-под Робертовой руки.

– Выходит, – сказал он, вставая, – это музей, посвященный добрым старым временам.

Роберт тоже встал. Его геометрические правильные морщины стали глубже, на лице застыла тусклая улыбка. Колин на мгновение отвернулся, чтобы поставить свой пустой бокал на подлокотник кресла, а когда выпрямился, Роберт ударил его кулаком в живот – несильно, мягко, и, не вышиби он из легких Колина воздух, это вполне могло бы сойти за шутку. Колин скрючился на полу у ног Роберта и начал корчиться, издавая странные гортанные звуки и судорожно хватая воздух ртом. Роберт отнес пустые бокалы на стол. Вернувшись, он помог Колину подняться и заставил его несколько раз согнуться и выпрямиться. В конце концов Колин отделался от него и сделал несколько шагов по комнате, глубоко дыша. Потом достал платок, пару раз приложил его к слезящимся глазам и затуманенным взором свирепо посмотрел на Роберта, который, закуривая на ходу сигарету, направлялся на кухню. У самой двери он оглянулся и подмигнул Колину.

Колин сидел в углу комнаты и смотрел, как Мэри помогает Каролине накрывать на стол. Время от времени Мэри озабоченно поглядывала на него. Один раз она подошла через всю комнату и крепко сжала ему руку. Роберт появился лишь тогда, когда на стол подали первое блюдо. Он переоделся в светло-кремовый костюм и повязал тонкий черный атласный галстук. Ели они бульон, бифштекс, салат из свежих овощей и хлеб. На столе стояли две бутылки красного вина. Все расположились на одном краю обеденного стола, Каролина и Колин с одной стороны, Роберт и Мэри – с другой. В ответ на вопросы Роберта Мэри рассказывала о своих детях. Ее десятилетнюю дочь наконец-то приняли в школьную футбольную команду, и в первых двух мачтах мальчишки играли против нее так грубо, что она на неделю слегла. Перед следующим матчем она подстриглась, чтобы избежать преследований, и в результате даже забила гол. Сын Мэри, на два с половиной года младше, сумел пробежать круг на местном стадионе меньше чем за полторы минуты. Когда она окончила свой обстоятельный рассказ, Роберт со скучающим видом кивнул сам себе и сосредоточился на еде.

В самый разгар обеда надолго наступила тишина, нарушавшаяся лишь звяканьем ножей и вилок о тарелки. Потом Каролина робко задала замысловатый вопрос о школе, где учатся дети, и Мэри пришлось пуститься в пространные объяснения по поводу недавно принятых законов и провала движения за реформу образования. Когда она обратилась к Колину за подтверждением, тот отделался парой слов; а когда Роберт перегнулся через стол, коснулся руки Колина и показал на его почти опустевший бокал, он отвернулся и посмотрел поверх плеча Каролины в сторону книжного шкафа, битком набитого газетами и журналами. Мэри внезапно осеклась и извинилась за то, что слишком много болтает, но в голосе ее прозвучало раздражение. Роберт улыбнулся ей и взял ее за руку. Одновременно он отправил Каролину на кухню варить кофе.

По-прежнему держа Мэри за руку, он улыбнулся уже не только ей, но и Колину.

– Сегодня в моем баре приступает к работе новый управляющий. – Он поднял свой бокал. – За моего нового управляющего!

– За вашего нового управляющего! – сказала Мэри. – А со старым что случилось?

Колин взял свой бокал, но поднимать не стал. Роберт пристально посмотрел на него, и, когда Колин наконец выпил, Роберт, словно приучая простака к хорошим манерам, сказал:

– За нового управляющего баром Роберта! Он наполнил бокал Колина и повернулся к Мэри:

– Старый управляющий был стар, и к тому же сейчас у него неприятности с полицией. А новый управляющий… – Роберт поджал губы и, бросив быстрый взгляд на Колина, соединил кольцом большой и указательный пальцы. – Он умеет избегать неприятностей. Знает, когда надо действовать. Он никому не даст себя перехитрить.

– Похоже, это как раз такой человек, который вам нужен, – вежливо сказала Мэри.

Роберт кивнул и торжествующе улыбнулся ей.

– Именно такой! – сказал он и отпустил ее руку.

Вернувшись с кофе, Каролина обнаружила, что Колин развалился в шезлонге, а Роберт с Мэри негромко беседуют за обеденным столом. Она принесла Колину его чашку и опустилась рядом, поморщившись при этом от боли и опершись о его колено. Бросив быстрый взгляд через плечо на Роберта, она принялась расспрашивать Колина о его работе и родителях, но, судя по тому, как ее взор скользил по его лицу, пока он говорил, судя по той быстроте, с которой она задавала все новые вопросы, было очевидно, что слушает она невнимательно. Казалось, ей доставляет наслаждение сам факт беседы, а отнюдь не ее содержание; она наклонила голову к Колину, как бы омывая лицо в потоке его слов. Несмотря на это, а быть может, и из-за этого, Колин говорил охотно, сначала о неудачных попытках стать певцом, о первой роли в театре, затем о своей семье.

– Потом отец умер, – закончил он, – а мать снова вышла замуж.

Каролина уже формулировала новый вопрос, но на сей раз – запинаясь. За спиной у нее Мэри, зевая, вставала из-за стола.

– А вы… – Каролина замялась и начала заново: – Вы, наверно, скоро уедете?

– На будущей неделе.

– Непременно приходите еще. – Она коснулась его руки. – Обещайте, что придете.

Колин был учтив и нерешителен:

– Да, конечно.

Но Каролина была настойчива:

– Нет, серьезно, это очень важно.

Мэри уже подходила к ним, и Роберт тоже вставал. Каролина понизила голос:

– Я не могу спуститься по лестнице.

Мэри остановилась было перед ними, но, услышав, что Каролина говорит шепотом, отошла к книжному шкафу и взяла один из журналов.

– Наверно, нам пора! – громко сказала она. Колин благодарно кивнул и уже собрался встать, как вдруг Каролина взяла его за руку и едва слышно произнесла:

– Я не могу выйти из дома.

Роберт подошел к Мэри, и они принялись разглядывать большую фотографию. Мэри взяла ее в руки. На балконе стоял человек и курил сигарету. Сделанный с приличного расстояния, многократно увеличенный снимок получился зернистым и расплывчатым. Роберт позволил Мэри несколько секунд подержать его в руках, потом взял и вернул на место.

Колин и Каролина встали, а Роберт открыл дверь и зажег свет на лестнице. Колин с Мэри поблагодарили Роберта и Каролину за гостеприимство. Роберт объяснил Мэри, как добраться до гостиницы.

– Не забудьте… – сказала Каролина Колину, но Роберт не дал ей договорить, закрыв дверь. Спустившись на несколько ступенек, они услышали резкий звук, который, как потом сказала Мэри, был в равной степени похож на звук упавшего предмета и на звук пощечины. Они добрались до нижней площадки лестницы, пересекли внутренний дворик и вышли на неосвещенную улицу.

– Ну, – сказал Колин, – в какую сторону?