"100 великих любовников" - читать интересную книгу автора (Муромов Игорь Анатольевич)

ГРИГОРИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ОРЛОВ (1734—1783)

Фаворит Екатерины II. Благодаря протекции императрицы получил звание сенатора, графский титул (1762). Один из организаторов дворцового переворота (1762), генерал-фельдцейхмейстер русской армии (1765—1775). Первый президент Вольного экономического общества.

Родоначальником линии Орловых считается простой солдат, участвовавший в 1689 году в стрелецком бунте. За храбрость и силу товарищи прозвали его Орлом. Приговоренный к смерти, подходя к плахе, он спокойно оттолкнул ногой мешавшую ему пройти окровавленную голову казненного до него стрельца. Этот жест произвел впечатление на царя, и он помиловал Орла. Таково, по крайней мере, предание.

Возведенный в чин офицера и получивший дворянство, Иван Орел, или Орлов, как переиначили его фамилию, был отцом генерал-майора и новгородского генерал-губернатора, Григория Ивановича, который, женившись в пятьдесят три года на дворянке, девице Зиновьевой, имел от нее девять сыновей. Из них пятеро выжили – Иван, Григорий, Алексей, Федор и Владимир.

Все были гвардейцы. Все – богатыри как на подбор. И все они пользовались в своих полках уважением среди сослуживцев и могли их увлечь за собой, и в России не было никого выше их ростом и сильнее. В Измайловском полку служил поручиком Григорий Орлов.

О его подвигах слагали легенды. Он был темой разговоров везде, где собирались солдаты и офицеры – в столичных трактирах, в гвардейских казармах и даже в гостиных царского дворца.

Гигантского роста, широкоплечий, с длинными мускулистыми ногами и торсом, словно вырубленным из камня, он считался самым сильным среди измайловцев. В сражении при Цорндорфе Орлов проявил не только отвагу, но и удивительную выносливость. Вокруг него падали убитые и раненые, а он бросился в самую гущу схватки, под смертоносную прусскую картечь. Заметив, что Григорий упал, боевые товарищи стали кричать ему, чтобы он спасался. К их изумлению, Орлов встал и вместо того, чтобы выбираться в безопасное место, вернулся в строй. Три раза Орлов был ранен, однако, превозмогая боль, он бросал вызов смерти.

Его деяния не ограничивались, как говорили, военным поприщем. Он шел на риск, делая огромные ставки в игре, был заядлым охотником и выходил победителем из кровавых трактирных потасовок. Женщины валялись у него в ногах, завороженные его красотой и силой. Он был неутомим в постели.

Среди тех, кто не устоял перед знаменитым гвардейцем, была Елена Куракина, красивая любовница полковника Петра Шувалова, служившего в том же полку, где и Орлов. С неслыханной дерзостью Григорий похитил Елену, рискуя навлечь на себя гнев одного из всемогущих братьев Шуваловых. Однако, как всегда, Орлов выиграл поединок. Шувалов умер, так и не успев отомстить сопернику, который теперь беспрепятственно наслаждался любовью с ослепительной красавицей и еще больше упрочил свою репутацию отчаянного храбреца.

Григорий Орлов появился в Петербурге весной 1759 года в эскорте видного прусского пленника, графа Шверина, бывшего адъютанта императора Фридриха. Графа поселили в одном из лучших домов, принимали во дворце, где он проводил время с великим князем. Именно там повстречала будущая императрица Екатерина Орлова, о героизме которого уже была наслышана, как и все в столице.

Увиденное превзошло все ее ожидания. Этот великолепный богатырь был не только самым храбрым, но и самым привлекательным. Он возвышался, как башня, над остальными офицерами-сослуживцами и легко мог побороть любого из них. Орлов был ожившим античным героем. Екатерина подумала, что ни один древний римлянин не мог бы сравниться с этим отважным гвардейцем в мужестве и неукротимости воинственного духа – не говоря уже о его мужской силе, ставшей поистине легендарной. Орлов очаровал великую княгиню и занял особое место в ее мыслях.

О том, как Екатерина и Григорий Орлов стали любовниками, не упоминается в исторических хрониках. Она была уже опытной женщиной тридцати лет, романтической и страстной, с притязаниями на власть. Она нуждалась в мужчине, который самозабвенно любил бы ее и столь же самоотверженно отстаивал ее дело. Орлов был молодым светским кавалером, прославленным боевым офицером, чья неистощимая энергия и отвага находили себе выход на войне, в пьяном разгуле и любовных приключениях. Ему очень хотелось сделать карьеру, но мешали недостаточно высокое происхождение, малая образованность. Да и покровителей не было при дворе. Ему нужна была возможность проявить себя. Вероятно, страсть великой княгини разожгла в нем честолюбие, а может быть, он полюбил Екатерину так, как до этого не любил никого.

Все это лишь предположения, одно известно точно – к лету 1761 года, когда война с Пруссией была еще в полном разгаре и требовала все новых жертв, когда императрица погружалась, казалось бы, в предсмертное забытье, посылая проклятия в адрес ненавистного Фридриха, когда Елизавета Воронцова считала дни до свадьбы с Петром, а тот передавал пруссакам секретные военные сведения, Екатерина забеременела от Григория Орлова.

Об их связи было известно лишь узкому кругу лиц, поэтому Екатерине удалось скрывать свою беременность. Конечно, Петр и его ближайшие советники знали об этом. Для него ребенок был всего лишь одним из доказательств неверности и распущенности Екатерины.

Малютке-мальчугану, который увидел мир 18 апреля, дали имя Алексей Григорьевич. По этому случаю не звонили колокола, не палили пушки. Не было никаких торжеств, ни официальных, ни других.

До восшествия на престол Екатерина дала Григорию Орлову слово стать его женой после смерти Петра. Этим она заставила его подумать о том, как ускорить кончину императора.

Григорий Орлов поселился в покоях императрицы. Рядом со своей спальней царица устроила известную «комнату фаворитов», где жили ее любимцы впредь до выселения одного и перехода в эту комнату другого.

Орлов начал вести себя как будущий неофициальный император. Он позволял себе лежать на диване в то время, как императрица разговаривала со знатнейшими из приближенных и министров, называл царицу на «ты», обнимал и целовал ее при посторонних, позволяя себе при этом такие вольности, что все краснели, а у Екатерины стояли слезы в глазах. Но она не смела его остановить, потому что любила его и боялась.

9 октября 1762 года барон де Бретейль докладывал из Петербурга герцогу Шуазелю: «Не знаю, ваша светлость, к чему поведет переписка царицы с господином Понятовским; но, кажется, уже нет сомнения в том, что она дала ему преемника в лице господина Орлова, возведенного в графское достоинство в день коронации… Это очень красивый мужчина. Он уже несколько лет влюблен в царицу, и я помню, как однажды она назвала мне его смешным и сообщила о его несообразном чувстве, впрочем, по слухам, он очень глуп. Так как он говорит только по-русски, то мне теперь еще трудно судить об этом…»

Известен анекдот того же корреспондента, приведенный им как доказательство вольности разговоров, допускаемых императрицей между своим окружением. Григорию Орлову, хваставшемуся однажды своим личным влиянием в гвардии, вдруг вздумалось в присутствии государыни объявить, что ему было бы достаточно месяца, чтобы свергнуть ее с престола. На что граф Разумовский заметил: «Может быть, мой друг. Но зато и недели не прошло бы, как мы бы тебя вздернули».

Впрочем, Орлов мог не задумываться над своими словами. В то время когда Бретейль обратил внимание на его быстрое возвышение, этот красавец-офицер, равному которому по мужественной красоте не знала Россия, уже принял наследство Понятовского и имел в виду совершенно иное. Григорий, баловень судьбы, никогда не был честолюбив в истинном смысле этого слова. Екатерина даже считала, что он страдает недостатком честолюбия. Он принимал участие в государственном перевороте из любви к приключениям, а также повинуясь инстинктивному стремлению, побуждающему человека, даже наименее склонного к авантюре, принять сторону любимой женщины. Он служил возлюбленной.

Григорий Орлов не любил заниматься политикой. Для простого, необразованного офицера из солдат это было скучным делом. Ему просто нравилось играть роль из тщеславия.

Это тщеславие побуждало его поскорее сделаться мужем русской императрицы. Он сделал свое дело, возвел Екатерину на престол и устранил Петра с помощью братьев. Теперь он требовал, чтобы и она исполнила свое обещание, ради которого он и его четыре брата рисковали жизнью и обагрили руки в крови Петра Федоровича.

Красавец Григорий не видел к тому никаких препятствий. Она же видела, причем не одно. И все же не смела заговорить с любимым на языке рассудка, она уступала под властными просьбами и нежными ласками фаворита. Екатерина любила Орлова чувственной любовью. Но она не могла прямо отказать ему. Императрица заявила Григорию, что не может выйти за него, не имея согласия Государственного совета.

Тем временем Орлов и его братья повсюду агитировали в пользу брака, распространяя слухи о хилости и нездоровье Павла Петровича и о необходимости обеспечить русский трон наследником на случай его смерти.

В начале 1763 года страстно влюбленная Екатерина отправилась в Москву для своей коронации. День коронации Екатерины стал началом долгого, растянувшегося на несколько месяцев, объявленного и необъявленного праздника. Устраивались пиры, приемы, официальные собрания в честь государыни. Словом, все это заставило вечно сонную Москву стряхнуть оцепенение, дало надолго пищу для разговоров праздной столичной знати.

Екатерина была частой гостьей на этих собраниях. Она неизменно приветливо улыбалась. Никто не мог бы даже заподозрить, что за внешней беззаботностью скрывается недомогание ранней беременности. Ее нередко сопровождал Григорий Орлов. Повсюду он оказывался самым высоким, самым широкоплечим, самым видным мужчиной. Он был в расшитом золотом камзоле, в панталонах, на пальцах сверкали перстни, а грудь так и блестела от орденов и медалей. Орлов при Екатерине исполнял отнюдь не декоративную роль. Он знал, как держать себя, не заслоняя императрицу. Наоборот, он всячески подчеркивал ее величие. И хотя в его обращении к ней сквозило добродушное панибратство, он никогда не выходил за рамки.

Поддержка такого сильного, надежного человека, как Орлов, многое значила для Екатерины. Ведь за ее наружной безмятежностью скрывались тревога и неуверенность в будущем.

На заседании Государственного совета Екатерина заявила, что желает обвенчаться с Григорией Орловым. Никто не смел ей возражать. Все боялись всесильного фаворита, которому Екатерина успела уже подарить более миллиона рублей и десять тысяч душ крестьян, превратив его из нищего в богача.

Но Панин, воспитатель цесаревича, был также смел и отважен. Он ревновал императрицу и ненавидел Орловых, на которых смотрел как на выскочек. Хотя он и сам был невысокого происхождения, но его ум и образование давали ему право занимать при дворе почетное место, тогда как Орлов был груб и ленив.

И в то время как все сенаторы молчали, Панин заявил: «Императрица может поступать, как ей угодно, но госпожа Орлова никогда не будет императрицей российской». Произнося эти слова, он выпрямился во весь рост, прислонясь в вызывающей позе к стене, у которой стояло его кресло. Коснувшийся в эту минуту обоев, его парик оставил на них белое пятно, которое его товарищи заметили и о которое потом старались потереться головой «для храбрости», как они выражались. Панина поддержал Кирилл Разумовский.

«Друг мой, я люблю тебя, но, если я обвенчаюсь с тобою, нам грозит участь Петра III», – сказала императрица фавориту.

Орлов отказался от мысли об официальном браке, по примеру Анны Леопольдовны, и теперь требовал просто морганатического венчания, сославшись на пример императрицы Елизаветы, которая венчалась с Алексеем Разумовским. Но Екатерина возразила ему: Елизавета никогда не была женою Разумовского. По крайней мере, не сохранилось ни документов, ни доказательств этого брака. Таким образом прецедента не существовало.

Тогда по инициативе Бестужева была пущена в ход петиция, просящая Екатерину вторично выйти замуж, чтобы упрочить престолонаследие, так как слабое здоровье Павла заставляло с опаской взирать на будущее империи. Несколько лиц духовного звания и сенаторов подписались под петицией. Но в этот момент разразился скандал.

Хитрово с сообщниками организовал заговор, направленный против Орловых и их честолюбивых замыслов. В Москве и в Петербурге начались ужасные волнения. Говорили, что царица хочет венчаться с убийцем ее мужа. Срывали портреты Екатерины II с триумфальной арки, воздвигнутой в честь ее коронования, прошедшего в Москве с большой пышностью. Неспокойно было даже в гвардейских полках, так что императрица и фаворит вынуждены были отказаться от своего смелого проекта.

Счастливая для императрицы развязка не позволила фавориту осуществить свою иллюзорную мечту; кроме того, он лишился еще одной надежды: красавец Орлов, прежде чем стать супругом императрицы, должен был получить титул князя Римской империи. Надо отметить, Бестужев с блеском провел переговоры на сей счет, в том числе и с венским послом. Однако, когда грамота была получена, Екатерина и слышать не хотела о провозглашении фаворита князем: в то время он рисковал быть убитым, а ей грозило иметь дело с мятежом!

25 ноября 1764 года французский поверенный в делах Беранже писал из Петербурга: «Чем более я присматриваюсь к господину Орлову, тем более убеждаюсь, что ему недостает только титула императора… Он держит себя с императрицей так непринужденно, что поражает всех, говорят, что никто не помнит ничего подобного ни в одном государстве со времени учреждения монархии. Не признавая никакого этикета, он позволял себе в присутствии всех такие вольности с императрицей, каких в приличном обществе уважающая себя куртизанка не позволит своему любовнику».

Екатерина, действительно, внешне держала себя, как любовница, покорявшаяся всем капризам своего любовника. Она писала мадам Жоффрен: «Когда пришло Ваше последнее письмо, граф Орлов был в моей комнате. Есть одно место в письме, где Вы называете меня деятельной, потому что я работаю над составлением законов и вышиваю шерстями. Он, отъявленный лентяй, хотя очень умный и способный, воскликнул: "Это правда!" И это первый раз, что я услышала похвалу от него. И ею я обязана Вам, милостивая государыня».

Если она осмеливалась сделать ему упрек, то единственно в изнеженной праздности, в которой он находил высшее наслаждение. Напрасно императрица старалась развить его честолюбие, напрасно возводила его из чина в чин в официальной иерархии, чтобы заставить его выйти из бездеятельности и играть какую-нибудь роль в государстве. Он был директором инженерного корпуса, шефом кавалергардов, генерал-аншефом артиллерии и генерал-фельдцейхмейстером, президентом Канцелярии опекунства иностранных колонистов, начальником всех укреплений.

По свидетельству английского посла Геннинга, Екатерина имела трех детей от красавца Орлова, по другим данным – двух девочек, которых девица Протасова, первая камер-фрейлина и поверенная императрицы, воспитывала как своих племянниц, под фамилией Алексеевых, считали дочерьми Екатерины и Григория Орлова, а в 1764 году Беранже сообщил герцогу де Пралин следующие подробности о младенце мужского пола, родившемся, как говорили, у Екатерины вскоре после смерти императрицы Елизаветы: «Этот ребенок у Шкурина, прежнего доверенного слуги, а теперь камергера. Он воспитывает его, называя племянником, а отец и мать (Орлов и Екатерина) часто навещают ребенка, отправляясь в сумерки в простой карете, сопровождаемые только одним лакеем». Далее он писал: «Он (Орлов) обращается иногда со своей государыней, как со служанкой. Несколько времени тому назад между ними произошла бурная сцена, после чего Орлов уехал на три дня под предлогом охоты. Екатерина заболела и два дня предавалась отчаянию. На третий она написала очень нежное письмо своему возлюбленному, которое вложила в богатую шкатулку. Она писала ему, что надеется видеть его у себя в Царском Селе, куда отправляется. Там, действительно, произошло примирение. Мне говорили, будто там же у нее родился еще ребенок, но мертвый. Значительное уменьшение округлости стана и побледневший цвет лица – все признаки и все обстоятельства подтверждают это известие…»

Екатерина продолжала щедро осыпать Орлова дарами. Она предлагала ему важные посты, где бы он смог применить свои таланты, но эти ее усилия вызывали в фаворите одно раздражение. От английского посланника не ускользнули происшедшие в Орлове перемены. Букингем отметил, что вместо прежней доброжелательности появились чопорность и напыщенность, мелочность и упрямство. Орлов стал неопрятен в одежде и не столь внимателен к Екатерине. Частенько он днями пропадал на охоте, а когда появлялся во дворце, то не следил за собой. А еще без зазрения совести приударял за другими женщинами.

Букингем описал в своих дневниках любопытный случай. Одна придворная дама, значительно моложе Екатерины, призналась посланнику, что последнее время ей не дает прохода Орлов, но она противится его домогательствам, поскольку он фаворит императрицы, а кроме того, она любит другого. Однажды компания придворных, в том числе и эта молодая женщина, Орлов и Екатерина, поехали в загородное имение. Григорий возобновил ухаживания. Неожиданно в комнату, где состоялось свидание, вошла Екатерина.

Как писал Букингем, дама, по собственному ее признанию, «была в легком замешательстве», однако «императрица подошла к ней сзади и, наклонившись через плечо, прошептала: "Не надо смущаться. Я уверена в вашей порядочности и уважении ко мне. Не бойтесь, что доставите мне огорчение. Наоборот. Это я вам обязана за ваше поведение"».

Екатерина вздохнула с облегчением, когда Орлов нашел для себя новую забаву. Кроме того, между ними уже происходили ссоры. От посторонних глаз не скрылись «небольшие недоразумения» между императрицей и Орловым. Иные считали это верным доказательством того, что Екатерина с Орловым женаты. Не секрет, что женатые мужчины, как правило, забывают про своих жен. Другие же расценили это как «капризы молодого выскочки и слабость любящей женщины».

Ведь Екатерина по-прежнему любила своего «большого ребенка» Орлова. Она нуждалась в нем. Благодарность свою она выказывала щедро. При бесплатной квартире, пропитании и покрытии всех расходов, фаворит получал 10000 рублей ежемесячно карманных денег, десятки тысяч крепостных крестьян, земли, дворцы, дачи, в том числе Ропшу, где был убит Петр III. Ему был пожалован медальон в форме сердца, осыпанного бриллиантами, с портретом императрицы и право – которого до того никто не имел – носить этот портрет в петлице.

Но страсть Екатерины к Орлову стала ослабевать. Фаворит, не желая терять своего положения, сразу преобразился. 2 октября 1771 года он отправился в Москву на борьбу с чумой, вот уже два месяца свирепствовавшей во второй столице империи. Народ там, взбунтовавшись, убил митрополита. Губернатор бежал.

Орлов вызвался поехать в зачумленный город, и Екатерина отпустила его. После отъезда Орлова она приблизила к себе на несколько дней красивого поляка Высоцкого.

Мятеж в Москве был усмирен, болезнь побеждена. Орлов с триумфом возвратился в Петербург, где занял привычное место фаворита. Он опять стал для нее человеком, не знающим опасностей, «похожим на древних римлян прекрасных времен республики», как некогда писала Екатерина Вольтеру. В Царском, по дороге в Гатчину, была построена триумфальная арка в ознаменование его возвращения.

На медали, выбитой по тому же поводу, портрет фаворита помещен рядом с фигурой Курция, и под ними надпись: «И Россия имеет таких сынов!» Екатерина хотела, чтобы стояло: «такого сына», но сам Орлов потребовал другой редакции, более скромной…

В это время Екатерину занимал польский вопрос. Императрица решила возвести на польский престол Августа Понятовского. Орлов вскипел от бешеной ревности. Он вообразил, что, сделав Понятовского польским королем, Екатерина выйдет за него замуж.

«Я вам не позволю сделать королем вашего бывшего любовника!» – закричал он в Верховном совете, стукнув кулаком по столу.

Канцлер Бестужев и Панин привыкли к дерзостям Орлова. Императрица смолчала, но решила, что пора положить конец диктатуре Орлова, который вел себя как император.

Более того, Екатерине стало известно о его любовном увлечении, предметом которого была его хрупкая кузина, едва перешагнувшая порог детства. Его предательство глубоко уязвило императрицу.

Через несколько месяцев после своего триумфального возвращения фаворит уехал в Фокшаны в качестве посредника при заключении мира, добытого Румянцевым. Его сопровождала царская свита, а Екатерина писала госпоже Бельке: «Полагаю, что мои ангелы мира находятся теперь уже лицом к лицу с этими противными бородачами турками, граф Орлов – без преувеличения первый современный красавец – должен казаться действительно ангелом перед этими неотесанными мужиками. Свита его блестящая и избранная… но, бьюсь об заклад, его особа затмит всех окружающих. Странная личность, этот посол; природа была так щедра к нему, как в отношении наружности, так же и ума, сердца и души…»

Обосновавшись в Яссах, Григории послал Екатерине письмо, в котором требовал, чтобы она назначила его главнокомандующим и уполномочила взять Византию. Орлов мечтал возобновить войну и затмить с помощью генерала Бауера, содействием которого заручился, подвиги Румянцева. Он желал командовать армией и на заседании конгресса, начав ссору с Румянцевым, грозил повесить его. Он не обращал внимания на инструкции, которые слал Панин. Затем вдруг прервал переговоры и удалился в Яссы, где проводил время в роскошных празднествах, щеголяя в платье, расшитом бриллиантами, посланном ему Екатериной.

Он не подозревал, что его комната в Петербурге занята новым фаворитом, которого представил Панин. Через две недели после отъезда Орлова Екатерина увлеклась Васильчиковым, и новый любовник поселился рядом с ее спальней.

Петербург пришел в смятение. Все воображали, что Орлов будет пожизненным фаворитом «для телесной нужды», как любил говорить Иоанн Грозный. И вдруг такой беззастенчивый, неприкрытый разврат, вызов всему обществу. Несмотря на легкость нравов, царивших при дворе, все были смущены этой новой открытой связью.

Григорий Орлов вскоре узнал, что у него есть соперник. Он понял, что власть над Екатериной ускользнула из его рук и что сам он в ее власти, как простой подданный императрицы. Орлов сразу понял, что, уехав из Петербурга, он попал в ловушку, устроенную для него Паниным, который решил во что бы то ни стало вытеснить фаворита.

Праздник был прерван; Орлов вскочил в экипаж и помчался в Петербург, до которого было больше полутора тысяч километров! День и ночь, без отдыха, сменяя лошадей, мчался граф. Не доезжая нескольких десятков верст до столицы, императорское приказание заставило экипаж остановиться: путешественники, приезжающие с юга, где еще свирепствовала чума, должны были пройти карантин. К этому приказанию были приложены инструкции и любезные предложения отбыть карантин в гатчинском дворце на речке Ижора.

Григорий сохранил внешнее спокойствие и не показал виду, что расстроен. Екатерина боялась сначала какой-нибудь отчаянной выходки с его стороны, и она вздохнула с облегчением, узнав, что экс-фаворит исполнил ее волю. Но императрица желала, чтобы он отрекся от всех занимаемых им должностей. Она начинала устраивать дело осторожно, посылая к Орлову то Бецкого, то Олсуфьева, то Чернышева, удваивая любезности и заманчивые предложения.

Орлов поселился в Гатчине и понизил тон. Он посылал письмо за письмом своим друзьям: Бецкому, Олсуфьеву и Чернышеву, умоляя примирить его с императрицей и обещая вознаградить их по-царски за их услугу. Но Екатерина никогда не меняла своих решений относительно фаворитов.

Французский уполномоченный в делах 1 декабря 1772 года писал: «Императрица удостоверилась, что на жалованье у Григория Орлова состоят больше тысячи гвардейских солдат и что он приобрел расположение духовенства… У него, говорят, десять миллионов рублей капитала; поэтому императрица боится его и предпочитает уладить дело мирно».

Впрочем, более нежное чувство примешивалось у Екатерины к этому банальному опасению; а красавец Орлов со своей стороны делал все, чтобы вызвать и поддержать оба чувства… когда императрица потребовала от него, чтобы он возвратил ей ее портрет, осыпанный бриллиантами, который уже не должен был более носить на груди, он прислал бриллианты и оставил портрет, говоря, что передаст его не иначе как в те руки, которые вручили его ему.

Угрозы Екатерины не пугали его. Когда она задумала заключить его в Ропше, он говорил, что будет очень рад принять ее там как хозяин. Императрица наконец прекратила затянувшиеся переговоры указом, объявляющим Орлова отрешенным от занимаемых им должностей. Екатерина II писала: «Я многим обязана семье Орловых; я их осыпала богатствами и почестями; я всегда буду им покровительствовать, и они могут быть мне полезны; но мое решение неизменно: я терпела одиннадцать лет; теперь я хочу жить как мне вздумается и вполне независимо. Что касается князя – то он может делать вполне, что ему угодно: он волен путешествовать или оставаться в империи, пить, охотиться, заводить себе любовниц… Поведет он себя хорошо – честь ему и слава; поведет плохо – ему же стыд».

Кончилось тем, что он приехал в Петербург. Орлов явился во всем блеске, указом от 4 октября 1772 года ему пожалован был титул князя. Он приехал ко двору и присутствовал, как в былые дни, при игре в карты императрицы. Он был весел, оживлен, остроумен. Екатерина обращалась к нему с вопросами, и он отвечал без малейшего стеснения, говорил о посторонних вещах. На другое утро он разъезжал по городу, разговаривал со всеми, кого встречал, о перемене в своей судьбе, шутя над своим падением, так что собеседникам становилось неловко. Он явился с визитом к великому князю. Вечером посетил притоны разврата и открыто кутил с публичными женщинами.

Сабатье, рисуя в 1772 году портрет фаворита, писал: «Его неудержимая страсть к удовольствиям, безумное увлечение женщинами, отсутствие какого-либо сдерживающего начала, моментально исполнение малейших желаний – все это уничтожило задатки, которые могли бы развиться при ином воспитании, встречаемых трудностях и известном честолюбии».

А один из хорошо осведомленных чиновников замечал: «С утра до вечера он с фрейлинами, оставшимися во дворце (императрица в Царском). Обедает с ними и ужинает. Сервировка неряшливая, кушанье отвратительное, а князю между тем очень нравится… В нравственном отношении не лучше. Он забавляется шалостями; душа у него такая же, как вкусы, и для него все хорошо, он любит так же, как ест, и ему все равно, что калмычка или финка, что первая придворная красавица. Настоящий бурлак».

Все были уверены, что красавец Орлов займет положение, подобное тому, которое занимал Алексей Разумовский в последние годы царствования Елизаветы, когда Шувалов занял его место во дворце. Экс-фаворит каждый день начал получать знаки благоволения и щедрости императрицы: на него сыпались дары деньгами и натурой.

Однако Васильчиков не принимал никакого участия в государственных делах, а Орлов, по-видимому, даже направлял внешнюю политику. Князь явился в Царское распорядителем. Императрица нанесла ему визит в Гатчине, и там же, в нарушение всех правил, встречается с принцессой гессен-дармштадтской и ее двумя дочерьми, из которых одна должна была стать женой великого князя Павла! Причем императрица некоторое время колебалась, какую из принцесс выбрать. 5 июля 1773 года перепуганный Сольмс отправил своему государю в Берлин курьера с депешей, в которой, в частности, говорилось: «…Граф Панин, всегда зорко наблюдающий за всем, что делает семья Орловых, по-видимому, имеет причины подозревать, что князь Орлов простирает свои честолюбивые виды до намерения жениться на принцессе дармштадской. Необыкновенная внимательность, которой он, по-своему окружает ланд-графиню, и свободное обхождение, какое он уже позволяет себе с принцессами, особенно же с младшей, за которой формально ухаживает, подтверждают эти подозрения… Принцесса по живости своего характера может, не подозревая ничего дурного, дать этому честолюбивому человеку возможность успеть в замыслах».

Впрочем, посланник тревожился напрасно: Орлов был слишком «ленив умственно», чтобы принимать активное участие во внешней политике. Он бросил принцессу дармштадскую ради первой попавшейся фрейлины, а государственные дела ради удовольствий.

После возвышения Потемкина в 1774 году Орлов уехал за границу, путешествовал по Европе, изумляя чужеземные столицы своим роскошным образом жизни и пугая самых смелых игроков своими крупными ставками. Дидро, видевший его в Париже, сравнил Орлова с «котлом, который вечно кипит, но ничего не варит». Вернувшись через год в Петербург, Орлов занял положение, напоминавшее положение Разумовского в предыдущее царствование. При дворе его звали просто «князь». С императрицей у него, по-видимому, установились если не прежние близкие, то, по крайней мере, приятельские, дружеские отношения, почти как между равными, а не как между государыней и подданным. На подарок ему Екатериной дворца он ответил покупкой знаменитого персидского бриллианта «Надир-шаха», за который заплатил 460 тысяч рублей. Он преподнес его царице в день ее именин.

Они по-прежнему были связаны невидимой нитью. В 1776 году Екатерина писала Гримму: «Я всегда чувствовала большую склонность подчиняться влиянию лиц, знающих больше меня, лишь бы только они не давали чувствовать, что ищут этого влияния, иначе я убегала со всех ног прочь. Я не знаю никого, кто бы был так способен помочь проявиться этой склонности во мне, как князь Орлов. У него природный ум, идущий своим путем, и мой ум за ним следует».

В 1777 году 43-летний экс-фаворит влюбился, причем серьезно. Это была любовь счастливая, хотя встретившая вначале массу препятствий и имевшая трагическую развязку – роман, начавшийся идиллией и окончившийся трагедией.

Хорошенькая, грациозная, только что переступившая порог восемнадцатилетия фрейлина императрицы Зиновьева имела массу женихов. Она приходилась двоюродной сестрой князю. Он воспылал к ней любовью и встретил взаимность. Формальное запрещение подобных браков церковными и гражданскими законами не остановило князя. Но брак был расторгнут постановлением сената, которое предписывало развести супругов; и молодая женщина писала своему брату Василию письма, полные отчаяния, рассказывала о своих неудачных попытках увидеться с мужем. Она добавляла: «Я люблю его, как никого не любила, и, несмотря на все, слава Богу, очень счастлива».

Наконец Екатерина решила выказать великодушие. Она кассировала постановление сената; даже зачислила княгиню Орлову в статс-дамы и подарила ей массивный золотой прибор. Молодые отправились провести медовый месяц в Швейцарию, и княгиня рассказывала о своем счастье и восторге в стихах, которые скоро облетели весь Петербург: «Всякий край, с тобою рай».

Через несколько месяцев князь и княгиня вернулись в Петербург и, поселившись в доме Штегельмана – одном из подаренных императрицей фавориту, – вели тихую, скромную жизнь, ничем не обращая на себя внимание и вполне отдаваясь своему счастью. Князь редко появлялся при дворе и говорил Гаррису, что больше не пользуется никаким влиянием.

В 1780 году чета снова отправилась за границу: княгиня недомогала и ее здоровье требовало более теплого климата. Но, увы, вместо долгожданного материнства ее ждала смерть. Грудная болезнь оказалась неизлечимой. Напрасно еще недавно счастливая чета переезжала из города в город для консультаций со знаменитыми специалистами. Княгиня Орлова умерла в Лозанне 16 июля 1782 года. Державин посвятил ей трогательные стихи, а Орлов, вернувшись в Петербург, лишился рассудка, его сердце не выдержало потери любимой. Рассказывали, что в припадках бреда он видел перед собой мстительный образ Петра III и повторял постоянно: «Наказание мне». Шесть месяцев спустя граф Орлов скончался. Екатерина писала Гримму: «Хотя я и была подготовлена к этому ужасному событию, но, не скрою от вас, оно глубоко опечалило меня… Напрасно мне твердят, и я сама повторяю себе все, что говорится в подобных случаях: ответом служит взрыв рыданий, и я ужасно страдаю».