"Иду на «ты»" - читать интересную книгу автора (Подгурский Игорь, Романтовский Дмитрий)

Глава 6 УЖАС ИЗ ГЛУБИНЫ

Владимиров стоял навытяжку перед стационарным свет-зеркальцем «Мачеха», задвинутым в самый угол его просторного кабинета. Сеанс связи с Главком был внеплановым, поэтому Дмитрий Евгеньевич ужасно переживал за толстый слой пыли, который он так и не успел смахнуть с зеркальной глади экрана.

Внимательно прислушиваясь к монотонному бу-бу-бу, доносившемуся из свет-зеркальца связи, он недоуменно переспросил:

– Виноват, не понял? Чьи именно «голые ноги» мы должны найти? Повторите! Алло! – Он низко склонился над трюмо, напряженно вслушиваясь в рвущийся расстоянием и помехами голос.

Голос из трюмо стал громче и раздражительнее:

– Головоногий моллюск. Точнее, гигантский осьминог. Сбежал из океанариума. «Земля-456», открытая реальность. Подробности – пневмопочтой. Что еще неясно, бесстрашный брат?

– Я понял вас, товарищ куратор. Но при чем тут мы? Пропавшими животными пусть занимается служба поиска пропавших зверей. Они же поймали в конце концов эту Несси в Шотландии. И вообще, это не наш профиль, товарищ куратор.

Голос из зеркала стал тише, но злее, продолжая что-то монотонно втолковывать командиру. Потом по зеркалу забегала мохнатая белая рябь, мелькнули титры, и экран погас. Новости были неприятные. Владимиров присел за стол и, обхватив голову руками и запустив пальцы в волосы, стал нервно раскачиваться из стороны в сторону.

Покачавшись несколько минут, командир задумался: «Если хорошо повыть, то, возможно, мне полегчает?» Он четверть часа старательно повыл на люстру, и его действительно немного отпустило. За дверями и в лагере стояла полная тишина. Тогда он с наслаждением повыл еще – на стоявший в углу торшер.

Стало совсем хорошо, но тут раздался стук сапога в дверь, и в образовавшуюся щель засунул голову любопытствующий дежурный по штабу. Дежурным сегодня был Задов.

Ветераны отряда успели повидать начальника в любом виде, поэтому новые неожиданности старались воспринимать адекватно. Вручая пневмопочту из Главка, Лева с соболезнующим выражением вечно наглой физиономии осведомился:

– Вам чая принести или лучше кровушки стаканчик? Могу спросить у вашего заместителя по высокому моральному духу…

– Он что, у нас кровь пьет? – опешил Владимиров.

– Разное говорят, – туманно ответил Лева, изящно уходя в сторону от прямого ответа.

– Фурманов в курсе?

– Всякое болтают, – уклончиво, но уже с раздражением повторил Задов. Повторяться он не любил.

– Ничего не надо. Занимайтесь службой, – выпроводил дежурного в коридор Владимиров и задумался. Выть ему надоело.

Обиженно пожав плечами, Лева небрежным пинком закрыл за собой дверь и ушел готовить чай. Командир с надеждой покосился на трюмо, но оно молчало. Задача была поставлена, отмены ее не предвиделось, и оставалось задачу лишь выполнять.

Владимиров вздохнул и раскупорил берестяной туесок с донесением от Беркута.

Картина складывалась гнусная. Оказывается, в этой заурядной реальности Вторая мировая война закончилась не как обычно, а значительно позже. Там весной 45-го Адольф Шикльгрубер с группой магов и ученых под охраной отборных офицеров-эсэсовцев был переправлен на подводной лодке в Антарктиду. В ледяном безмолвии пустынного континента маги Третьего рейха, скрупулезно конспектируя Блаватскую и Нострадамуса, готовились к последней победоносной атаке на астральном фронте.

Планируемого удара возмездия у заползших в ледяную щель беглецов не получилось. Магов погубила случайность, а значит, судьба. Один из зимовщиков полярной станции «Рузская»[28] зацепил и свернул трактором сначала дверь запасного, а потом и основного выхода из гитлеровского бункера, когда возвращался от соседей с американской полярной базы «Клаус Санта».

Зачем именно выехал русский метеоролог на исходе полярной ночи к американским коллегам, выяснить не удалось даже специальной комиссии из Москвы, возглавляемой ветераном ледяного континента и почетным нефтяником Чингизом Саттаровым!

Кое-какие соображения на этот счет у товарища Саттарова, конечно, были, но озвучивать он их не стал, тем более что ледовая трасса «Рузская» – «Клаус Санта» была ему отлично знакома. Про себя Чингиз только удивлялся, каким образом его коллега мог сбиться с девяностошестикилометровой трассы, полной приметных торосов и пропастей, достаточно хорошо изученных за долгие годы постоянных падений в них.

В конце концов, прозаседав три – не полярных, а обыкновенных – ночи подряд, комиссия пришла к единственно верному выводу. Было установлено, что полярник выехал к американцам за дровами для запасного дизеля, но на обратном пути сбился с дороги из-за внезапного нападения стаи императорских пингвинов.

Москву подобный вывод вполне устроил, тем более что «Рузскую», как, впрочем, и все другие станции, за недостатком финансирования как раз собирались прикрыть: у правительства периодически не хватало денег на образование своих детей.

Начальник экспедиции получил очередной выговор за слабое обеспечение зимовки, куратор по снабжению – орден за экономию финансовых средств, а метеоролог – заведомо просроченную путевку по местам боевой славы Подмосковья.

Станцию спустя три дня законсервировали, установив на подступах к ней несколько тысяч противопехотных и противотанковых мин. Попутно, и очень кстати, была подписана конвенция об их неприменении. Так или иначе, но в местной отечественной историографии официально бункер Гитлера погубило отсутствие дров.

Когда в Москве спохватились, что неплохо было бы выяснить, куда именно вели сорванные с петель двери бункера, было уже поздно: ржавый пароход полярного ведомства, возвращаясь домой, уже пересек экватор.

Американцы оказались мобильнее. Прослышав об инциденте, они направили к месту ДТП своих полярников, которые и обнаружили ледяные глыбы фашистов во главе со своим вождем. В американской, а следовательно, и мировой историографии, приоритет окончательной победы над фашизмом, естественно, остался за янки. Именно они, рискуя порвать свои куртки и комбинезоны на гагачьем пуху, проникли в развороченный бункер, где в «ночь сорванных дверей» за семнадцать минут вымерзла вся верхушка рейха.

К чести американских историков надо признать, что участие русских в победоносной войне все-таки не осталось незамеченным. Так, в седьмом томе истории Второй мировой войны упоминается Сталинград[29], а в девятнадцатом – поставки дров в замерзающую Россию.

Останки Гитлера и его последних сподвижников случайно обнаружили американские полярники при взятии проб льда. Янки не медлили. Уже на следующий день в Нью-Йорке очень кстати упала вывеска «Макдональда» на Пятой авеню, и под законным предлогом уничтожения террористов американский президент высадил в Антарктиде десант и танковый корпус. Впрочем, с первого раза высадка не удалась: десант спецназа был сброшен в океан морскими котиками, возмущенными вторжением на их лежбище.

Вторая попытка, десятью километрами западнее, была проведена уже на пустынном материковом льду. Совместная группировка, преодолевая ожесточенное сопротивление стаи песцов, оголодавших после ухода из Антарктиды русских, с победоносными боями совершила рейд к станции «Клаус Санта» и там застряла. Последним очагом сопротивления были пингвины Адели, защищавшие свои кладки яиц.

Отсутствие свежих хот-догов, замерзшая в банках кока-кола и теснота на «Клаусе Санте» оказали на антитеррористический корпус мощное деморализующее влияние, и войска вынуждены были победоносно вернуться домой.

Из секретного отчета командования операции следовало, что найденный янки бункер дочиста выжжен напалмом. Но задача американских разведчиков в форме морских пехотинцев была иной.

Вырубленный ими из куска льда фюрер был не сожжен, а препарирован. Мозг первого и последнего «сверхчеловека» Третьего рейха был заморожен в криокапсуле, замаскированной под китайскую вазу династии Дзинь, и переправлен в научно-исследовательский центр штата Калифорния имени Стивена Кинга.

Что американцы хотели найти в немногочисленных извилинах окончательно спятившего к концу войны Шикльгрубера, на какие общие с Адольфом вопросы искали там ответ, осталось неясно. Факт, что в конце концов исследователи плюнули и засунули вазу в спецхран.

Уже в начале XXI века на базе Центра имени Стивена Кинга был создан небольшой океанариум, в числе немногих сотрудников которого в рамках программы по обмену научными диссидентами трудился Сакэ-сан, аспирант из Японии.

Был Сакэ-сан трудоголиком, большим любителем бейсбола, американской демократии и императорского саке. Именно после очередной дозы теплой рисовой водки аспиранту и пришла идея попробовать имплантировать осьминогу что-нибудь инородное. Аспирант хотел понаблюдать за скоростью отторжения организмом головоногого чуждого тела. Как полагал Сакэ-сан, действовал он исключительно в интересах науки и прогресса человечества.

Досмотрев матч по бейсболу и добавив еще пару бутылочек, Сакэ-сан спустился в подвал в поисках подходящего предмета для имплантации. Отказавшись от коллекции куколок Барби и других не менее полезных вещей, Сакэ-сан, покачиваясь от волнения, остановился перед полкой, на которой под инвентарным номером 666 стояла миниатюрная китайская ваза изысканного черного фарфора.

Жизненное кредо «задумано – сделано» аспирант претворил в одиночестве, поскольку великий день пришелся на поздний вечер субботы.

В понедельник утром, проснувшись от своего протяжного стона в кабинете, Сакэ-сан удивленно обнаружил, что лежит под пристальным взглядом осьминога в окружении многочисленных бутылочек из-под сакэ, двух платиновых блондинок из пластика и латекса. Рядом валялись осколки восточной керамики и маленький колокольчик от донки, которым Сакэ-сан развлекал себя в минуты редкой ностальгии по Японии.

Осьминог на дне отдельного аквариума притаился среди камней и периодически менял окраску тела. Цветовая гамма менялась от красного до фиолетового, но видно было, что головоногому более всего приходятся по душе черные и коричневые цвета. В душе Сакэ-сана расцвела сакура. Душа горела и требовала общения. Сакэ-сан нашел полную бутылочку сакэ, с поклоном повесил блондинок в шкаф, еще вчера белый халат – на вешалку в прихожей и отправился в ближайший суши-бар. Прием морепродуктов растянулся еще на сутки.

Во вторник Сакэ-сам[30] появился в институте в числе первых. Он смутно помнил, что именно вшил в голову несчастного осьминога, но справедливо полагал, что при благоприятном исходе ему светит Нобелевская премия. Природная скромность потомственного самурая не позволяла ему рассчитывать на большее.

Дождаться лифта ему не хватило терпения. Перепрыгивая через ступеньку, распевая национальный гимн и размахивая бутылочкой сакэ, аспирант лихо взлетел на свой этаж. Сакэ-сан с удовольствием перепрыгивал бы сразу даже через две или три ступеньки, но ему мешали короткие ножки и степенность будущего лауреата.

Открыв дверь, аспирант замер. Первой мыслью было, что в отдельно взятом кабинете произошло землетрясение, аналогичное токийскому. Все, что могло быть сломано, разбито и разорвано, было разорвано, разбито и сломано. В помещении был представлен даже не образец, а эталон первозданного хаоса.

Уцелел только аквариум. Все камни со дна были собраны пирамидкой в одном месте у бокового стекла. Очевидно, обломком коралла, как рычагом, спрут своротил крышу своей стеклянной камеры. Щели между корпусом аквариума и прикрывающей его пластиковой панелью головоногому оказалось вполне достаточно, чтобы покинуть свою комфортабельную тюрьму.

На стеклянной стенке аквариума красовалась корявая свастика и надпись готическими буквами на немецком: «Я вернулся!» Полученный через месяц из ФБР лабораторный анализ краски показал, что неизвестный использовал чернила, которыми осьминоги отпугивают нападающих и маскируют отступление.

Сакэ-сан разминулся с беглецом ненамного. Свежий мокрый след вел через открытую дверь на террасу, окаймляющую корпус института по периметру, заворачивал за угол, где лежало тело замдиректора Центра по безопасности, и тянулся к пандусу.

Пандусом дальний конец здания практически упирался в линию прибоя, но между институтом и волнами была узкая полоса, шириной всего в пару десятков метров. Мокрый след тянулся в сторону океана и под лучами калифорнийского солнца высыхал прямо на глазах.

Делать харакири Сакэ-сан не стал. Вероятнее всего, у несчастного аспиранта случился приступ амнезии, и на время он забыл о своих великих предках, свято чтивших священный кодекс бусидо. Память потомка самурая была избирательна.

Развернувшись на каблуках, он рысью бросился в подвал, где начал торопливо рыться в документации в поисках сведений о содержимом вазы. Сакэ-сан торопился: ему по-прежнему светило многое, но уже далеко не премия.

К тому времени как он поднялся из подвала, на террасе у останков замдиректора уже собралась небольшая толпа – несмотря на День независимости, энтузиасты изучения морского мира тянулись в институт.

Сакэ-сан с почтительным поклоном подполз на коленях к директору Центра и, посыпая голову пеплом от директорской сигары, в двух словах рассказал о случившемся. Стоявшие рядом сотрудники ФБР записали рассказ Сакэ-сана на диктофон, зачитали безутешному аспиранту его гражданские права и увезли, пустив слух, что Сакэ-сан будет расстрелян сразу после допроса в комиссии Конгресса.

Прежде чем в Белом доме стало известно об осьминоге с мозгами бесноватого арийца, успели без следа исчезнуть несколько групп аквалангистов и два любителя виндсерфинга. Кроме того, упал за борт авианосца любимый фокстерьер супруги президента, которая, как на грех, в этот же день присутствовала на открытии благотворительного фонда любителей подводного плавания среди детей кубинских эмигрантов.

Чтобы не вызывать лишней паники, сотрудники ФБР разрешили детям еще пару часов поплескаться в теплой прибрежной водичке и только потом пустили к журналистам представителей пресс-службы городской мэрии.

Опытными имиджмейкерами, спичрайтерами и пиарщиками была проведена блестящая операция прикрытия. Дезинформация о гигантской белой акуле-людоеде, нападающей на людей и президентских фокстерьеров, тут же вышла на первых полосах всех уважающих себя газет и на экранах большинства телеканалов вплоть до «Плейбоя».

Купание в океане мэрия запретила, однако, делая уступку свободе совести, загорать разрешила в полное удовольствие, вплоть до рака кожи. Эффект превзошел все ожидания – уже через пару часов все Калифорнийское побережье было усеяно зеваками, а прилегающая акватория – лодками, катамаранами и шлюпками. Цены в гостиницах подскочили до небес, туристические агентства по всей Америке ломились от желающих посетить Калифорнию, а доходы прибрежных городков выросли втрое.

Гигантский осьминог Дофлейна с мозгом Шикльгрубера оказался джинном, вырвавшимся из многолетнего заточения. Роль запечатанного кувшина выполнила криокапсула. Что передумал за эти десятилетия «холодный» мозг Адольфа, какие планы выпестовал, никто не мог и предположить.

Ученые сделали однозначный вывод, что личность, долго пробывшая в изоляции, первые дни должна панически бояться темноты. Из этого следовало только одно: на глубину по своей воле осьминог пока не уйдет, и сейчас искать его следует в прибрежных водах, куда солнечный свет проникает без особого труда.

Владимиров читал документы и заметно нервничал.

В фольклоре скандинавских народов с незапамятных времен была известна легенда о Кракене – огромном чудовище, живущем в море и держащем в своих щупальцах всю Землю. Разбудит его спрут.

Возможность существования Кракена на больших глубинах запрошенные Главком ихтиологи в принципе не отрицали, особенно в районе глубоких каньонов, исследование которых оставалось делом проблематичным и накладным.

Последним гвоздем в крышку гроба, приготовленного для Владимирова, стал свиток из архива святой инквизиции…

«…Под громоподобными волнами Бездонного моря, на дне морском, спит Кракен, не потревоженный снами. Спит древним, как море, сном, день ото дня жирея на жирных червях морских. И разбудит его человек, проклятый народами, в обличии спрута. И проснется ужас глубин, и опалит огонь небесный глубины, и всколыхнутся воды. Тогда и восстанет он, и мир перевернется…»

Святым инквизиторам Владимиров доверял: отцы скрупулезно подходили к отбору документов в свой архив, недоступный простым смертным.

Дмитрий Евгеньевич затолкал смятые листы в туесок, бросил его в пепельницу и щелкнул зажигалкой. Береста вспыхнула с легким треском. Привычка сжигать прочитанные документы еще ни разу его не подводила, кроме того случая, который он тщетно старался забыть. Его супруга была очень недовольна, когда он, по своему обыкновению, прочитал и сжег ордер на получение квартиры, приватизировать которую без этой бумажки так и не смог.

Впрочем, думал командир отряда о другом. Он думал о своей коллекции. Больше всего на свете ему сейчас хотелось бы закрыть дверь на засов, извлечь из потайного ящика фигурку русского гренадера и в конце-то концов докрасить злосчастный кивер. Владимиров уже встал из-за стола и направился к двери, как та внезапно распахнулась.

На пороге стоял Фурманов.

– Привет, гражданин начальник, – хмуро поздоровался Фурманов, усаживаясь на диван.

– Привет, – с тоской отозвался Владимиров и посмотрел на комиссара глазами быка на бойне. По пустякам Фурманов никогда его не беспокоил, а потому ждать хороших новостей не приходилось. Так оно и оказалось.

– Вы, товарищ Владимиров, это дело бросьте, – взял быка за рога комиссар. – Это дело так не пройдет, ведь верно?

Владимиров согласно кивнул.

– Вы за прошлое задание поощрять подчиненных собираетесь или нет? Нехорошо, командир.

«А ведь и верно», – мысленно скривился Владимиров, но терять авторитет заботливого начальника не захотел, молча снял трубку и набрал номер Хохела. На другом конце послышалось вальяжное: «Кто там еще?», и Владимиров завелся с полуоборота:

– Какого черта я не могу до вас третий день дозвониться? Что значит «кто там еще»? Вам передали мой приказ о награждении отличившихся? Что значит – мною не подписан? Вам подписи товарища Фурманова мало? Какой еще визы не хватает? Вашей визы?! На хрена мне ваша виза на моем приказе? Вы там окончательно зажрались на своем складе! Я вас научу нашу реальность любить, Хохел Остапович! Вы у меня помазком всю гауптвахту выкрасите в горчичный цвет, а потом акварельной кисточкой в лазурь перекрасите!

Щирый привычно бормотал что-то оправдательное и жалобное. Владимиров передохнул, слегка скосив правый глаз на Фурманова. Фурманов слушал и одобрительно кивал.

– Так, Хохел Остапович, – оборвал замснаба командир, – ближе к делу. Какими ценными подарками мы можем наградить отличившихся в деле с лямурами?

На другом конце провода замолчали и молчали долго. Наконец Хохел через силу выдавил:

– Могу предложить майки с воротником из ценного меха неизвестного зверя. Можно гулять в мороз. – Хохел подумал и тихо добавил: – Но недолго.

– Если через сутки не будет других предложений – сгною, – обреченно вздохнул Владимиров и бросил трубку.

Фурманов довольно крякнул:

– Вот, товарищ Владимиров, узнаю боевого командира. Надо и впредь больше упирать на сознательность.

– У нас проблемы, комиссар, – устало отмахнулся Владимиров. – Тут такая задачка нарисовалась – не сотрешь.

Фурманов подобрался. В отличие от своего зама по пропаганде Баранова, свято исповедовавшего принцип «делай, как я сказал», Фурманов проблем не боялся и работал по устаревшему правилу «делай, как я».

– На, читай, – зашарил Владимиров по столу руками в поисках туеска пневмопочты. – Вот черт, ладно, слушай…

Выслушав командира, Фурманов с минуту любовался своим отражением в лакированных сапогах, а потом грустно вздохнул:

– Недооцениваешь, ты, Евгеньевич, социальной ответственности широких кругов нашей общественности, не веришь в порыв и творчество классово подкованных масс.

– Вече, что ли, созывать? – изумился Владимиров. – А кто мне про единоначалие все уши прожужжал, когда я места на карусели распределял?

– Революционная этика суть ситуативна, – глубокомысленно пояснил комиссар, снимая и протягивая начальнику телефонную трубку. – Суть диалектична.

– Дежурный! – громко крикнул в трубку Владимиров.

Дверь тут же приоткрылась, и непривычно вежливый Задов, лихо откозыряв, поинтересовался:

– Вызывали?

– Всех свободных ко мне. В обязательном порядке обеспечить присутствие командующего военно-морскими силами товарища Батырбека. Моря-окияны по его части.

Лева кивнул и вышел.

– Кстати, – мстительно поинтересовался командир у комиссара, – говорят, коллега твой кровь пьет.

– Кто сказал? – выдохнул побледневший Фурманов.

– Так, болтают, – туманно заметил Владимиров и ехидно улыбнулся.

Командир обвел присутствующих невидящим взглядом и, остановившись на дежурном, тихо спросил Леву:

– Где военмор?

– Я успел сказать только про море-океан, – привычно начал оправдываться Задов, – а он заперся у себя в домике и изнутри начал заколачивать досками двери и окна. Еще он сказал, что думает о вечности и просит не беспокоить.

– Так! – Командир прихлопнул на столе невидимую муху. – Двери-окна расколотить! Батыра сюда!

– Алеша! – Задов окликнул Поповича и, подмигнув, скорчил гримасу. – Поможешь?

Алексей легко поднялся и пружинистым шагом вышел вслед за Левой.

Ждать пришлось недолго. Деревянная юрта батыра находилась практически рядом со штабом. Через несколько минут в проеме дверей кабинета появился взъерошенный Батыр. За ним, посмеиваясь, шли Попович и Задов. Судя по их довольным физиономиям, поручение они выполнили с удовольствием.

Батыр строевой походкой вразвалочку подошел к командирскому столу и, дерзко глядя в глаза Владимирову, протянул ему листок с рапортом об увольнении.

Некоторые документы по старой привычке Владимиров жег, даже не читая. Убедившись, что его рапорт постигла именно эта участь, Батыр отправился к свободному стулу. На ходу он сипло и тихо ворчал:

– Где бы спрятаться от вас, чтобы вы меня долго искали и никогда не нашли?

– В преисподней, – ласково посоветовал беку Скуратов и подставил лицо под струю воздуха от вентилятора. – Но там очень жарко.

– Зато спокойно, – огрызнулся на Малюту озлобленный Батырбек. Это был уже десятый, юбилейный, его рапорт.

– Заткнитесь оба, – посоветовал командир и набрал в широкую грудь воздуха побольше. Задачу подчиненным, по совету комиссара, он решил поставить быстро и решительно: – Так, парни. Делов-то – с гулькин нос. Надо по-быстрому смотаться в Калифорнию и поймать беглого осьминога. Вопросы есть? Вопросов нет. Приступаем к отбору кандидатур.

– Погодь, Евгеньевич, – зевнул Илья. – Споймать – дело нехитрое. Ты хоть вразуми, старшой, что за зверь такой – восьминог.

– Вроде медузки? – с надеждой поинтересовался Батырбек.

Фурманов неторопливо подошел к плакату, висевшему на стене лицевой стороной внутрь, и неторопливо его развернул.

– Медузка, – облегченно вздохнул бек. – А что это за игрушечный кораблик у нее в лапках?

– Крейсер «Аврора», – деликатно кашлянул Дзержинский, узнав знакомые очертания судна.

– Наш зверек чуть поменьше, – успокоил присутствующих Фурманов, показывая за спиной кулак Баранову, отвечавшему за подбор наглядной агитации.

Когда бека привели в чувство, он понял, что часть разговора пропустил.

– Длина с лапками всего около шести метров, вес в пределе двух центнеров, – небрежно комментировал рекламный плакат фильма ужасов «Щупальцы-17» комиссар, стараясь не поворачиваться к беку спиной.

– Ничего себе! Двести кило подводной ярости, – присвистнул кто-то в заднем ряду. Похоже, это был Садко Новгородский.

– Тихо! У нас на Полтавщине сомы больше весят. А ребятишки их ловят, и ничего, – сурово оборвал загалдевших подчиненных командир.

– Это все? – с интересом прищурился Илья, глядя не на Фурманова, а на Владимирова.

Владимиров опять набрал воздуха побольше.

– Не все, – весело признался он. – Есть тонкость. Нюансик, я бы сказал. Перед побегом из океанариума несчастному животному по ошибке всадили мозг Гитлера.

– Дмитрий Евгеньевич, – встал подтянутый Кузнецов, – если я вас правильно понял, сейчас по мировому океану реальности околачивается головоногий психопат, имеющий практически неограниченный доступ к потерянным и затопленным биологическим, химическим, ядерным и обычным боеприпасам.

«Ах как хреново! – мысленно поморщился Владимиров. – Об этом-то я и не подумал. А все Фурманов с его мозговым штурмом».

– Ну конечно! – жизнерадостно подтвердил Владимиров, излучая непоколебимую уверенность. – Разве иначе нас бы пригласили?

– Спасибо, – вежливо поблагодарил Кузнецов и тихо сел, тактично стараясь не глядеть на батыра, который все уже понял и теперь беззвучно плакал, низко опустив голову и вытирая хлюпающий нос носовым платком Добрыни.

Сидевшие рядом с батыром товарищи деликатно отводили глаза в сторону.

– Старшим в группе будет наш эксперт по морским делам товарищ Батырбек. С ним – товарищ Кузнецов, который лучше любого из нас знает психологию немцев.

– Гитлер – австриец, – возразил Кузнецов, привыкший расставлять все точки над «i».

– Спасибо за уточнение, но ваше участие не отменяется. Хрен, как известно, редьки не слаще.

Кузнецов пожал плечами. Его уточнение было вызвано исключительно педантичностью. Ни осьминога, ни Гитлера по отдельности он не боялся, а о сумме их гадать не было смысла.

– Мне под воду нельзя. Нашкодил я там слегка по купеческой части, – раздался упреждающе звонкий от обиды голос Садко. – Мне сразу каюк будет! Я к пруду нашему и то подойти боюсь. Предъява на меня у царя морского.

– Третьим будет товарищ Садко, – спокойно продолжал Владимиров. – У него есть оперативная смекалка, опыт работы водолазом, гусли и всего три командировки за этот год. Еще двое добровольцев, товарищ Батырбек, на ваше усмотрение.

Батыр благодарно вернул Добрыне мокрый платок и мстительно оглядел присутствующих. Все как-то сразу притихли, внезапно заинтересовавшись цветом обоев и меблировкой знакомого до мельчайших деталей кабинета. Батыр остановил горящий ненавистью взгляд на Алеше.

Алеша, Илья и мгновение колебавшийся Добрыня незаметно показали беку по пудовому кулачищу каждый, и первым добровольцем неожиданно для Батыра оказался Петруха, в которого бек торопливо ткнул пальцем. Кузнецов сжал руками седые с некоторых пор виски, но остальные продолжали изучать обои молча.

Бек, наслаждаясь ситуацией, минут пять внимательно искал взглядом Задова, но, к своему удивлению, никак не мог его обнаружить.

– Я готов, Батыр Бекович, – спокойно встал Дуров, смущенно теребя в руках пенсне. – Полагаю, животные – это мой профиль, не так ли, Дмитрий Евгеньевич?

Владимиров вопросительно глянул на бека, но тот отрицательно махнул головой. Дуров тихо присел на место под беззвучные аплодисменты Кузнецова, Ильи, Нестерова и Ермака.

Пользуясь паузой, Латын Игаркович, доселе смирно сидевший в углу и перебиравший разноцветные перья и камушки, вопросительно глянул на командира и, получив согласие, обратился к насупленному батыру:

– Дорогой мой бек, – выдержав драматическую паузу, Шаманов продолжал: – Я обеспечу всех участников рейда защитными амулетами из высушенных жабр золотых рыбок. Есть одно серьезное «но»: мочить их нельзя. Ты понял? А тебе лично вот… О неприятеле они тебя предупредят.

Латын Игаркович протянул Батыру пластиковую коробочку с зубочистками.

Бек мрачно кивнул и сунул зубочистки в карман, продолжая взглядом искать последнего добровольца.

Тем временем Илья протянул Петрухе руку. На мозолистой ладони его лежал потемневший от времени деревянный нательный крестик. Илья тихо прогудел:

– На, Петруша, надень!

– Зачем, Илья Тимофеевич?

– На всякий случай, касатик. Чтобы ангелы тебя при случае опознали, не дай бог, конечно.

Петька бережно поцеловал и спрятал крестик в нагрудный карман.

– Да что тут за упаднические настроения! – взвился Владимиров. – В первый раз, что ли? Вас там встретят, разместят, выделят помощников для охоты под водой…

– Вы же гуторили, шо все умные люди у них на берегу остались и в воду их калачом не заманишь? – зажав пальцами нос, иронично загнусавил Задов, прятавшийся где-то за широкими спинами тройки богатырей.

– Во-первых, я говорил про умных людей. Во-вторых, это и не люди вовсе, – глядя исподлобья в зал, размеренно отвечал Владимиров. – В-третьих, обращаясь к командиру, интеллигентные люди по уставу встают.

Задов встал, переминаясь с ноги на ногу.

– Лева! – радостно воскликнул бек.

Командир облегченно вздохнул: отряд был сформирован.

– На сборы час. Экипировка, снаряжение и все необходимое – на месте прибытия.

Карусель, давая возможность насладиться открывшимся видом, покрутилась чуть дольше обычного и остановилась на залитом солнцем песчаном пляже. Калифорнийское побережье встретило одуряющим зноем.

Плескались волны. Метрах в тридцати от кромки прибоя расположился внушительного вида сборный дом-модуль. Рядом стоял мужчина и приветственно махал им рукой.

Батыр спрыгнул на песок первым. Его примеру последовали остальные. Карусель за спиной напоследок непринужденно проиграла «Море, море, плещут волны». Батыр сквозь зубы ругнулся, не оглядываясь, скомандовал: «За мной!» Увязая в песке, группа двинулась в сторону встречающего. Тот терпеливо ждал. Рядом с ним стояли два чемодана.

Незнакомец по очереди пожал всем руки и отрекомендовался: «Смит, просто Смит». Был он молод, подтянут и лучился энергией успеха. И при этом заметно нервничал, хотя его широкой улыбке мог позавидовать и Бонд. Джеймс Бонд.

«Неплохо их тут дрессируют», – с неприязнью подумал Задов о своем американском коллеге, но вслух только представился и вежливо сплюнул в песок.

Экскурсия была короткой. Жилой модуль был разделен на несколько комнат, в углу одной из них валялось не новое, но вполне добротное снаряжение для подводного плавания: ласты, маски, трубки, гидрокостюмы, пояса с грузами и мощные подводные ружья для охоты на акул.

Там же стоял и компрессор для зарядки баллонов. Сами баллоны стояли у стены в два ряда. Рядом лежала свернутая в рулон сеть с коническими грузами по периметру. Заглянув в эту комнату, Батыр с радостным криком бросился именно к сети, однако, повертев ее в руках, почему-то разочаровался и в дальнейшем осмотре участие принимал чисто номинальное.

Что до жилых комнат и кухни, то они не отличались особой роскошью. Приятно удивил – даже взыскательного Леву – морозильный шкаф, под завязку забитый полуфабрикатами. Судя по количеству продуктов, успеха в их предприятии ждали явно не в тот же день. Крышу домика покрывали пластины солнечных батарей, а резервный источник питания – дизель-генератор – стоял на улице.

Завершая ознакомительную экскурсию, Смит подвел гостей к небольшому навесу у берега, под которым хранилась надувная моторная лодка с многообещающим названием «Звезда Бермуд».

– Вам никто не помешает. Даже наших наблюдателей не будет, – ласково улыбнулся Смит. – Пляж в собственности Центра, и местным вход сюда запрещен. Все инструкции по использованию снаряжения и оборудования лежат под спутниковым телефоном в гостиной. Выход на связь только в экстренном случае. Связь, кстати, за счет вызывающего.

Еще Смит выразил абсолютную уверенность, что каждый из прибывших отдает себе отчет, чем чреваты глубоководные погружения, и несет полную ответственность за свою безопасность. При этих словах его проницательный взгляд задержался на фигуре военмора чуть дольше, чем на остальных участниках экспедиции.

– Вам выделены два дельфина: Клайд и Бонни. Способны на многое. Даже жаль их. Познакомьтесь, пообщайтесь. Живут они в стае сородичей, но примчатся к вам по первому свисту. Техническая документация на них тоже в гостиной.

– Один вопрос, коллега, – хмуро поинтересовался Кузнецов. – Насколько мне известно, в истории наших контактов это всего второй случай, когда вы обращаетесь к нам за помощью. Если не секрет – почему вы не действуете самостоятельно? Ваши приоритеты в данной реальности общеизвестны.

– Секрет? – Смит весело расхохотался. – Со вчерашнего дня в этой реальности я даже не куратор, господин Кузнецов. Наши аналитики редко ошибаются в своих прогнозах. К тому же у нас аврал. В соседней реальности президент, возглавив поход против террористов, перепутал Афганистан с Амстердамом. Половина Европы в руинах, необходимо вмешаться.

– Иссечение времени? – с профессиональным любопытством осведомился Кузнецов. – Хотите выправить реальность?

– Бог с вами, коллега, – пожал плечами Смит. – Тратить прану-ману на такие пустяки? Под этот инцидент мы спишем наши расходы за последние десять лет, а заодно избавимся от партии гнилых консервированных бобов, которые направим им в качестве гуманитарной помощи.

– Вы там что-то говорили про аналитиков? – искательно заулыбался Батыр. – И каковы их прогнозы на текущий континуум?

Смит ласково улыбнулся в ответ, перекинул в машину чемоданы и одним прыжком через борт открытого «линкольна» уселся за руль. Он включил зажигание и поднял руку в прощальном жесте:

– Простите, опаздываю.

– Кто-то умер? – с пониманием произнес участливый Задов.

– Ну зачем же так сразу? – довольно туманно ответил Смит. – В конце концов, ошибаются и аналитики. Так что отдохните, позагорайте, гм… искупайтесь.

Смит, не переставая улыбаться, пустил машину с места в галоп и, обдав окружающих песком из-под шин, умчался.

Задов проводил удаляющуюся машину тяжелым взглядом и дал короткую оценку единственному представителю комитета по встречам: «Сволочь!» Потом подумал и добавил: «Все сволочи».

Народ разбрелся по лагерю. Разобраться с новым хозяйством следовало побыстрее. Петруха недоверчиво пинал сапогами ближайший к нему бок «Звезды Бермуд», проверяя, как надуты борта. Батыр изучал холодильник в поисках джина; тоник и лед он уже нашел. Задов медитировал в шезлонге под тентом, а Садко, задумчиво уставившись в бетонные плиты, стоял на пирсе. Близко к его краю он не подходил.

Что касается Кузнецова, то он, перекинувшись парой фраз с Левой, неторопливо прошел в гостиную, где из-под спутникового телефона достал увесистую папку. Как он и ожидал, документы по дельфинам лежали сверху.

для служебного пользования

СПРАВКА-ОБЪЕКТИВКА №567

Дельфин Клайд, порода афалина, самец.

Прошел дрессировку в Центре подводных исследований Военно-морских сил США в океанологическом институте на Гавайских островах (остров Оаху).

Проходил службу на морском ракетном полигоне США в Пойнт-Магу.

Принимал участие в операциях «Человек в океане», «Подводный пастух».

Основная специальность: защита аквалангиста от акул, поиск подводных ракетных установок, минных полей, затонувших судов, ракет и торпед.

Особые приметы: на бравом боку серпообразный шрам от укуса акулы.

Отправлен в отставку. Выпущен в море.

для служебного пользования

СПРАВКА-ОБЪЕКТИВКА №781

Дельфин Бонни, порода афалина, самка.

Прошла дрессировку в учебном центре ВМС США в Форт Уэлтон Бич (Мексиканский залив).

Проходила службу на подводной базе «СИЛЕП-4».

Принимала участие в операциях «Буря на дне», «Потопим всех».

Основная специальность: поиск и оказание помощи заблудившимся аквалангистам, экстренное гидроакустическое патрулирование, оказание помощи при морских авариях.

Особые приметы: на спине белое пятно в форме звезды.

Отправлена в отставку. Выпущена в море.

Оба листочка со справками на дельфинов были аккуратно помечены красным штемпелем «В утиль». Кузнецов поднес объективки к тонкому арийскому носу. Краска на оттисках была свежей.

Далее в папке следовала инструкция с описанием изящного гидроакустического прибора в виде наручных часов для вызова дельфинов.

Остальные документы интереса у Кузнецова не вызвали, однако по привычке он еще час добросовестно их переснимал своим стареньким «ФЭДом».

«Звезда Бермуд» осторожно отошла от берега на веслах, обмотанных тряпками, и вскоре встала на рейд в виду их временной базы. За борт были сброшены двулапый якорь и пустая бутылка из-под джина, обнаруженная у Батыра под байковым халатом. Идея с тряпками принадлежала именно ему.

На открытом светлом зелено-голубом просторе молодыми и жизнерадостными курчавыми барашками резвились волны. Лодку ощутимо покачивало. Под днищем виднелась отмель, которая, подсвечивая воду, выглядела довольно привлекательно.

На лодке их было только четверо, поскольку Садко еще час назад приковал себя обрывками якорной цепи к бетонной плите пирса и, подкрепляя свою просьбу именным топором, запретил приближаться к нему ближе чем на десять метров. Теперь он трогательно махал друзьям с берега.

Каждый из троих смелых подводников был одет в изящный черный гидрокостюм – влюбленный в идеальную фигуру Кузнецова, равнодушный к Задову и готовый лопнуть от злости на жирном беке. Все трое были вооружены подводными ружьями и закрепленными на голенях ножами в пластиковых чехлах. Четвертый смелый – Петруха – был предусмотрительно оставлен в лодке.

Батыр надел маску первым, со словами «майна помалу!» упал за борт и поразительно легко для своего объема ушел под воду. Кузнецов тотчас последовал за беком и таки успел открыть вентиль подачи кислорода на акваланге начальника, прежде чем тот достиг дна.

Задов же неторопливо включил маячок вызова дельфинов, взял с Петрухи честное красноармейское слово ни к чему, и особенно к мотору, не прикасаться и скользнул в воду так неслышно, что его погружение сделало бы честь даже и Жаку Кусто. Уже опускаясь вниз, Лева увидел, как лопасти мотора вздрогнули и завертелись. Он хотел было со злости сплюнуть, но, пожевав загубник, передумал.

Удивительная прозрачность воды позволила аквалангистам еще издалека увидеть очертания рифа, к которому они приближались, бесшумно скользя над белым песчаным дном. Только бульканье пузырей, время от времени вырывающихся из загубников, нарушало это красочное безмолвие.

Ни малейших следов осьминога не было, но впечатлений от великолепия подводного мира хватало и без него.

Сначала в таинственном голубом покое им стали попадаться разноцветные пустые банки из-под коки, пепси и пива. Банки вскоре сменили брошенные автомобили. Порой, печально покачиваясь, их встречали какие-то полуразложившиеся типы, ноги которых были прочно замурованы в тазы с цементом. Очень редко попадались чахлые рыбки. Короче говоря, тройка аквалангистов плыла среди уникального и радужного многообразия подводного мира.

В одном из гротов Задов наткнулся наконец и на осьминога. Был он, правда, размером с ладонь ребенка и никому не мешал, а, напротив, отдыхал за обломком коралла. Когда они подплыли поближе, два нижних сторожевых щупальца его слегка зашевелились, но других признаков агрессии он не выказывал.

Батыр опасливо пихнул малыша левым ластом, и тот, почувствовав реальную опасность, тотчас выпустил струю краски. Струя немедленно образовала пятно, принявшее очертание головоногого. Затем пятно растеклось в густое чернильное облако, и в этом облаке осьминог немедленно ретировался.

Банки, автомобили, рыбки и воздух в баллонах закончились практически одновременно. Дальше шло дно значительно более суровое, и Задов, глянув на индикатор давления в баллонах, призывно махнул рукой Николаю. Кузнецов, бросив взгляд на водонепроницаемые часы, изумленно поднял брови и утвердительно показал большим пальцем вверх, по направлению движения пузырей из загубника. Подхватив под руки Батыра, который последние пять минут собирал на дне морские цветочки и водоросли, они направились к поверхности.

В момент подъема Кузнецову показалось, что по его спине скользнул чей-то тяжелый взгляд. Николай дернулся, едва не выпустив бека, обернулся, но тут же успокоился – вокруг, насколько он мог видеть, никого не было.

Не было никого и на поверхности. Только вдалеке у пирса виднелась отчаянно жестикулирующая фигурка Петрухи и монументально застывший Садко.

Час спустя изнемогающие подводники добрались до берега и молча сняли акваланги.

– Это был он? – когда они чуть перевели дух, поинтересовался у Кузнецова Батыр, от которого на милю несло джином.

– Кто? – удивился Николай, оглядываясь в поисках Петрухи.

– Тот в гроте, кто с щупальцами и чернилами плевался.

– Нет, – коротко ответил за Николая Задов и, обреченно разглядывая лодку с распоротым о пирс боком, в свою очередь поинтересовался у Садко:

– Где Петруха?

– Спрятался на кухне.

Садко, сняв сафьяновые сапоги с загнутыми вверх носками, подвернул штанины до колен и, вытащив лодку на берег, резал и клеил на нее заплаты.

– Я так и думал, – печально вздохнул бек, задумчиво разглядывая собранный им букет и постепенно трезвея.

Задов неторопливо положил акваланг на песок, достал из закрепленного на голени чехла нож и вопросительно глянул на Николая. Тот отрицательно качнул головой.

Задов вернул нож на место и, взвесив в руке пластиковое весло, снова вопросительно глянул на Кузнецова. Тот махнул головой утвердительно.

Лева не успел сделать и двух шагов к модулю, в котором скрывался Петька, как сзади раздалось требовательно-визгливое: «Стоять!» Лева оглянулся.

Кряхтя и отдуваясь, бек поднялся на ноги и теперь шел к нему по песку с мягкой грацией бегемота:

– Забыли, кто тут главный?! Самосуд решили устроить? Сам разберусь. К людям подход нужен. Ласка. Уфф!

Задов в нерешительности остановился. Вполне возможно, что он бы еще полчасика поспорил с Батыром в свое удовольствие, но в этот момент Садко, прикрыв глаза от солнца ладонью, оторвался от работы и глянул в море:

– А вот и они, ваши проводники-помощники.

К пирсу быстро приближались два веселых белых буруна. Подплыв поближе, дельфины высунули головы, и над океаном разнесся каскад звуков. Свистом, щебетом, курлыканьем и пощелкиванием Бонни и Клайд весело приветствовали своих сухопутных братьев.

Кузнецов поднял со дна распоротой лодки свою полевую сумку, с которой не пожелал расстаться и в океане. Из планшетки он достал обернутую в пленку фотографию осьминога Дофлейна, которую поднес к самим рылам дельфинов. Те разразились новым взрывом трелей.

Бонни, у которой на спине виднелось пятно, выпрыгнула из воды и, рухнув в воду, обдала новых друзей ливнем искрящихся брызг. Клайд, поворачивая голову из стороны в сторону, внимательно рассматривал фото то одним, то другим глазом.

– Будем надеяться, что контакт установлен, – удовлетворенно заключил Кузнецов и убрал фотографию. – Лева, свистни им отбой.

– Кушать готово, – раздался с пирса голос Петрухи. – Три блюда и компот. На десерт взбитая клубника со сливками.

Петруха очумелыми глазами смотрел на дельфинов, и было видно, что только присутствие старших товарищей удерживает его на берегу.

Бонни с любопытством глянула на взъерошенного Петьку, изящно вильнула хвостом и унеслась в океан. Клайд чуть помедлил, неожиданно взлетел в воздух на пару метров и тяжело рухнул в воду. Стоявших у пирса брызгами едва задело, но Петруха вымок с ног до головы.

– Раньше поверье было, – тихо заметил Садко, – кого поцелует дельфин, тот обретет бессмертие.

– А кого обольет? – Петька обиженно проводил взглядом Бонни.

– Тот будет мокрый, – усмехнулся Садко, завершив ремонт лодки и энергично стирая песком остатки клея с пальцев.

Еще до вечера, наскоро перекусив и слегка отдохнув, они вновь вышли в море. На этот раз Задов включил маячок еще на пирсе, привязав его к бечевке и опустив воду. Добравшись до рифа, команда еще не успела подогнать снаряжение, а веселая парочка была уже тут как тут. Дельфины синхронно выпрыгнули из воды и плашмя ухнули в воду рядом с лодкой, подняв тучу брызг. Петруха тотчас перегнулся через борт к высунувшим головы из воды озорным афалинам:

– Смешно, да? Смешно? Обхохочешься!

Те в ответ радостно чирикали и согласно кивали головами. Бонни сильным гребком подплыла к лодке и тихонько ткнулась Петьке мордочкой в мокрую щеку.

– Понравился ты ей, Петя, – флегматично констатировал Кузнецов. – Как-никак, вы ровесники.

– Между прочим, тебя только что поцеловали, – ехидно заржал Задов, – бессмертный ты наш!

За шикарный обед с любимым десертом Лева уже простил Петрухе утренний инцидент с лодкой, но бек готов был поклясться, что, кроме ехидства, в словах Задова скользнула еще и легкая зависть. Впрочем, ради возможного бессмертия Батыр сейчас и сам с удовольствием перецеловал бы весь московский дельфинарий вместе с дрессировщиками.

– Это мальчик был или девочка? – уточнил покрасневший на глазах Петруха.

– Девочка, – успокоил его Кузнецов. – Точнее, девушка, если на наш возраст.

В этот раз погружение было недолгим, но содержательным. Не успев выйти на глубину, аквалангисты обнаружили непрошеную гостью. Рядом с ними кружила четырехметровая акула с поперечными, как у тигра, полосами на коже. Она описывала вокруг них круг за кругом, и круги эти становились все меньше и меньше. Расстояние между хищницей и аквалангистами неумолимо сокращалось.

Пловцы сбились в кучу, стараясь постоянно держать акулу в поле зрения. Бек исступленно рычал и брыкался. Задов размахивал ножом и, в отсутствие тельняшки, рвал на себе гидрокостюм. Кузнецов мучительно решал, как правильно стрелять из подводного ружья, если твой оставшийся в лодке помощник забыл зарядить гарпунами доверенные ему ружья.

И тут во всей своей красе показали себя афалины. С интересом понаблюдав за действиями своих подопечных, они для начала слаженно и решительно отогнали хищницу болезненными тычками в бок. Потом дельфины стали настойчиво выжимать ее из воды, заставляя выпрыгивать в воздух. А затем наступил финал. За какую-то минуту тело акулы покрылось множеством ран, и вскоре, окровавленная и неподвижная, она мирно покачивалась на волнах.

О дальнейших погружениях не могло быть и речи. Выскочив на поверхность, они вцепились руками в борт лодки, в которой сидел Петруха, и, сорвав с себя маски и вынув загубники, пытались отдышаться.

– А у меня тут акула дохлая всплыла, – доверительно и гордо сообщил беку Петруха и веслом оттолкнул труп хищницы подальше. На волнах качалось бездыханное тело акулы, нескромно показывающей небу белое брюхо.

– Скоро тут этих тварей наберется, и не сосчитаешь, – забираясь в лодку, предположил Задов. – Сваливаем? Они, как заммордух наш, кровушку за версту чуют.

– Давайте у нее зубы повыбиваем, – предложил возбужденный миновавшей опасностью Петька. – Сувениры на память будут. Хохел от зависти треснет.

Бек, ввалившись в лодку, молча завел мотор. Ему было не до сувениров.

На закате, когда жара окончательно спала, они вытащили стулья из домика и устроились на пляже. Сидели молча, пили холодный чай, глядя на океан под остывающим небом. На душе лежала неясная грусть.

– Слышь, Садко, сыграл бы на гуслях, что ли? Развей хандру, – печально попросил Задов.

– Не умею! – так же печально и в тон приятелю ответствовал Садко.

– Не понял, – заинтересованно привстал в шезлонге Задов. – А кто нам сказки баял про то, как владыку морского потешил и на землю свалил?

– А кто тебе сказал, что я гуслями тешил?

– А чем же?

– В три наперсточка гоняли, – неохотно пояснил Садко.

– Ну а гусли тебе тогда на что?

– Легенда. Да и кто я без них? – хмуро поинтересовался Садко: – Спекулянт из Новгорода, торгаш. Гвоздики, смола жевательная, то да се не желаете… А с инструментом, сам понимаешь, имидж. Другой коленкор, уважение, внимание. Да мне только под одни гусли такие кредиты отваливали… Психология.

– Костерок бы развести, да дровишек нету, – мечтательно протянул Петруха и стал внимательно разглядывать деревянные ступеньки крыльца.

– Замерз, милок? А здесь ведь как в парилке, – уточнил Задов и, повернувшись к Батыру, поинтересовался: – Слышь, командир? У подчиненных странные мысли в голове шляются. Какие ценные указания нам сообщит ви-и-сокое начальство? Мы здесь несколько часов, а на связь с нами не выходят, отчета о проделанной работе не требуют. Не похоже на наших…

– Никаких указаний нет, – хмуро бухнул Батыр, – и не будет.

– Почему не будет? – лениво повернул к нему голову Кузнецов.

– Я связь-блюдце разбил, когда с карусели прыгнул. Вещмешок разбирал, а там только две половинки ровные. Давеча склеил – все одно не работает. Джаляп.

– Это Хохел, зараза, блюдце с трещинкой подсунул, – философски заметил Садко. – На него это похоже. Потом под битую посуду полсклада спишет.

– Из-за блюдца карусель ни запускать, ни останавливать не будут. Считайте, что действуем автономно, – резонно заметил Кузнецов. – Пошли спать, что ли?

– Утро вечера мудренее, – подтвердил Садко. – Завтра новое погружение, надо выспаться.

– Главное, чтобы количество погружений равнялось количеству всплытий, – подвел черту дискуссии Батыр и, внезапно разозлившись, без перехода накинулся на Садко: – А вы, гражданин, страдающий водобоязнью, завтра к обеду приготовьте свои предложения по поимке осьминога. У нас скоро между пальцев перепонки вырастут от этих погружений. Моему имиджу это может сильно повредить.

Спать они расходились в молчании.

Затонувший корабль Лева, Николай и Батыр обнаружили в двух кабельтовых севернее точки первого погружения.

Наткнулись на него аквалангисты случайно. Плыли себе вдоль стены кораллового рифа, как вдруг уперлись в обросшие мидиями глыбы. За глыбами торчали во все стороны ребра нагромождений ржавого железа, спускающегося террасами по обе стороны к очертаниям бортов неведомого судна.

Террасы образовали подобие города с башенками, площадками, крепостными стенами и голубятнями. По улице из обломков палубы неторопливо «прогуливались» медузы. Стая мелких рыбешек в погоне друг за другом резвилась среди фонтанов люков.

Заплывать внутрь заброшенного корабля друзья не решились, однако в чрево судна заглянули. Трубы, металлические конструкции, решетки, тросы – все было завязано прочными морскими узлами и покрыто слоем мидий.

Размеренно работая ластами, отряд продвинулся к левому борту носовой части корабля и мостику. Мимо величаво проплыла большая, размером с человека, морская черепаха с рыбой-прилипалой на брюхе. Из пробоины высунула пятнистую голову мурена.

Ниже мостика находилась рубка корабля. Лева ухватился руками за самый большой кусок железа и легко отогнул проржавевший лист. Образовался достаточно широкий проход, в который трое исследователей и проскользнули один за другим. Дельфины остались снаружи. Последним в провале исчез бек, тоскливо оглянувшись по сторонам и постучав скрещенными пальцами по ржавому металлу.

Кузнецов включил фонарик. Рубка, в которой они оказались, была небольшой, но высокой. Николай выпрямился в полный рост и обнаружил, что воды оказалось ему не больше чем по грудь. Остальное место занимал спертый, но вполне пригодный для дыхания воздух. Воздушная подушка позволила аквалангистам вынуть изо рта загубники аквалангов и осмотреться.

Фонарик света давал мало, но кое-что рассмотреть им удалось. Посередине рубки возвышалась рулевая машина без штурвала. Приборы на стенах были покрыты толстым ковром зеленой плесени. От приборов змеились пучки давно уже обесточенных кабелей. В углу находился раструб переговорной трубы. Рядом с трубой стоял черный, покрытый слизью телефонный аппарат.

И все было бы ничего, за одним маленьким неприятным исключением. Телефон внезапно зазвонил. Громко и настойчиво.

Задов нерешительно протянул руку и, сняв трубку, осторожно приложил к уху:

– На проводе.

Из трубки донеслось ответное кваканье. Лева протянул ее Батыру и недоуменно произнес:

– Это тебя! Сильно ругается.

– Слушаю, – опасливо ответил Батыр, принимая трубку.

– Нет, это я тебя слушаю, – проквакала трубка голосом Баранова. – Почему не докладываете о ходе операции?

Батыр пожал плечами:

– Связь-блюдце выработало технологический ресурс, товарищ заммордух. Да и докладывать пока не о чем. Ищем-с, ваш-сиясь.

Кваканье в трубке усилилось:

– Какой я вам «ваш-сиясь»? Что за лексикон? Это саботаж, а не работа! Форсируйте события. Я еще свяжусь с вами.

В трубке послышались сигналы отбоя, и связь прервалась.

– Фа-а-арсируйте со-о-обытия, – передразнил Батыр Баранова. – Саботаж… По-русски сначала научись разговаривать.

Бек внезапно отбросил трубку древнего телефонного аппарата, словно испугавшись, что она его укусит.

– Как-то на меня пытались «повесить» золото Колчака, – неожиданно ударился в воспоминания Задов. – И Баранов обещал, что на дне моря меня достанет, если узнает, что я к нему руку приложил.

Лева посмотрел на ладони и вздохнул:

– А я думал, шутит.

– Так что там насчет золотишка? – подмигнул беку Кузнецов.

– Да в тайге у белых обоз отбили. Картины какие-то в ящиках, барахлишко всякое. Камушков горсточка, а «рыжья» и вовсе кот наплакал, – внезапно заскучав, ответил Лева.

– Кончай базар, – хмыкнул Батыр. – На таком корабле осьминог годами может отсиживаться, как Садко на пирсе. И никто его здесь не найдет. А у рифа таких посудин уйма. Надо думать, как его выманить.

– Кстати о Садко. Вы ему, кажется, соответствующую задачу поставили, – напомнил Кузнецов.

– Что Садко? Сидит себе на берегу, в океан поплевывает. Дать бы по башке ему крепко гуслями, чтобы соображал быстрее, гость заморский, – не удержался Задов.

– Разберемся, Лева. Ладно, пора всплывать, – решил Батыр, натягивая на лицо маску.

Когда потревоженная аквалангистами вода в рубке успокоилась, из стены показалось несколько тоненьких змеек, находящихся в непрерывном движении. Змейки стремительно поползли по стене рубки, превращаясь в толстые канаты. Щупальца находились в непрерывном движении, свивались в кольца и тут же резко распрямлялись, ощупывая вокруг пространство. За щупальцами из воды медленно появилась сферическая голова с круглыми, размером с чайные блюдца, глазами, под которыми виднелся устрашающих размеров клюв, отдаленно напоминающий клюв попугая.

Вокруг головы всплывшего осьминога тянулся широкий рубец, стянутый неряшливыми крестообразными стежками. Глубокая рана затянулась практически полностью, и лишь кое-где по ее краям из кожи торчали кончики медицинской нитки.

Оглядевшись в кромешной темноте, спрут протянул щупальца к валяющейся на тумбе телефонной трубке и приложил ее к своей голове, там, где у человека должно находиться ухо. С минуту послушав, осьминог аккуратно положил трубку на рычаги телефонного аппарата. Затем, без единого всплеска, осьминог ушел под воду.

– Ты мне это брось – вдохновения нет, – бесновался у кабинки туалета Задов. – Я тебя, родной, в океан с лодки сброшу. Акулам на смех! Посмотрим, что ты тогда запоешь и как заиграешь!

Дверь немного приоткрылась, из-за нее показался кончик бороды Садко.

– К вечеру придумаю, как извести врага лютого. Слово мое верное, слово купеческое. – Когда Садко волновался, то переходил на язык перехожих калик-сказителей.

– Смотри у меня, – показал кулак Задов. Звонок из штаба отряда подействовал на нервы тонкой натуры Левки почему-то сильнее, чем на всех остальных.

Вечером Садко разжег у домика костерок из досок, покрашенных зеленой в разводах краской. Откуда он их взял, Садко, как настоящий русский купец, не признавался. Дотошному Петрухе Садко в конце концов заявил, что дрова он нашел за забором, а на настырный вопрос «где?» попросту ответил отборным новгородским матом.

Нашел человек доски и нашел. Нельзя его облыжно унижать всякими подозрениями. Эту точку зрения Левы в конце концов принял даже Кузнецов.

Мерно тарахтел движок дизель-генератора. Петька, подсоединив компрессор к магистрали, забивал баллоны аквалангов воздухом. Лева внимательно изучал свежий номер «Плейбоя», найденный в туалете. Кузнецов и бек играли в нарды.

Огонек разведенного новгородским купцом костра притягивал к себе не только ночных мотыльков. К полуночи, подтащив шезлонги, коллеги у огня сидели уже тесной командой.

– Песик жены президента исчез именно в этом районе, – заметил Батыр.

– Я тут кой-какую литературу пролистал на досуге, – зевнул Лева. – Там долгосрочный прогноз погоды был. Скоро начнется сезон штормов и дождей, и под водой делать будет нечего. Пишут, что волны взбаламутят донные отложения и прибрежный ил, а дождь смоет в океан береговую грязь. Как следствие, видимость – ноль.

– Может, все обойдется? – спросил Петька, вспоминая поцелуй Бонни и поглаживая рукой нагрудный карман, где хранил крестик Ильи, вешать который на шею при всех он стеснялся.

– Ты когда фантазируешь, ни в чем себе не отказывай, – недовольно забурчал Задов. – Скажи еще, что спрут местными собачками обожрался и сдох.

– Нет, эти твари живучие, – тяжело вздохнул Батыр. – И осьминог этот всех нас переживет, если мы его не поторопим. Между прочим, рядом с левым бортом корабля все дно усеяно панцирями крабов и раковинами моллюсков. Лакомство для головоногих.

– Здесь он где-то, – уверенно подытожил Задов. – Гидра империализма опять тянет свои хищные лапы.

– Подманить его надо бы, – взял слово Садко, степенно оглаживая рукой кудрявую бороду. – Вы, товарищ Кузнецов, кажется, служили в армии этого осьми… Головастого… Так какие у него слабости? Что он любит делать больше всего?

Николай пожал плечами:

– Еву Браун любит. Вагнера любит. Выступать очень любит. Очень…

– Любопытно, – заинтересовался Садко.

– Часами с трибуны говорит, без перерыва. Звук его голоса завораживал многих, в том числе и его самого.

Садко подбросил в костер пару сухих досок:

– Надо достать записи выступлений Гитлера и прокрутить под водой.

– Голова! – восхитился Петруха, пока Кузнецов направлялся за спутниковым телефоном.

– Что есть, то есть, – скромно потупился Садко, ковыряя сапожком песок.

– Раньше надо было тобой заняться! – глухо проворчал вполголоса Задов, постукивая кулаком в раскрытую ладонь.

Кузнецов вернулся с телефоном и протянул его беку. Тот аккуратно взял трубку, повертел в руках и начал осторожно нажимать кнопки. Игрушка ему понравилась. Неожиданно из трубки донеслось удивленное:

– Вы еще живы, коллеги?

– Живы-живы, – раздраженно буркнул бек.

– Удивительно. Впрочем, всегда к вашим услугам.

– Нам срочно нужны гидрофоны, сотня метров кабеля к ним, магнитофон. Записи речей фюрера.

В трубке озадаченно помолчали, затем раздалось жизнерадостное:

– О'кей, утром я за вами заеду. У меня появилась идея. Прокатимся в город вместе.

После завтрака открытый джип Смита подъехал к лагерю. Встречали хозяина у крыльца Петруха и Кузнецов.

Китель сидел на Николае без единой складки, как будто его только что отгладили. Начищенные до блеска хромовые сапоги сверкали, пуская по сторонам солнечные зайчики. Петруха же стоял голый по пояс, в заштопанных галифе и цветастых шлепанцах на босу ногу.

– Образец прусского офицерства. Гордость рейха. Поедете в город в таком виде? – восхитился Смит Николаем.

– Могу надеть гидрокостюм, – ничуть не смутившись, ответил Кузнецов.

– Южане – народ терпимый, в отличие от северян, но до Хеллоуина еще далеко! – сказал Смит и пояснил в ответ на недоумевающий взгляд Петрухи: – Это праздник такой местный, когда люди переодеваются во всякую нечисть. Считается, что в этот день грань между миром живых и миром мертвых становится призрачной и они могут проникать к нам.

– У нас такой праздник круглый год, – почему-то грустно произнес Кузнецов.

– О! Как весело вы живете!

– Да, скучать не приходится.

– Терпимые, нетерпимые… Что вы, в самом деле! – встрял в разговор вышедший из домика Задов. – Возьми с собой пистолет, Колян, и запасных обойм побольше.

– Не надо пистолет, – забеспокоился Смит. – Я подниму в машине верх, а там по ходу разберемся.

Уверенно порыкивая двигателем, джип перевалил через песчаные дюны и выехал на ровную бетонку. Через полчаса они въехали в пригород. Коттеджи окраин сменились типовой городской застройкой из стекла и бетона. Поплутав по переулкам, джип остановился у магазинчика, вывеска на котором гласила: «Военный антиквариат».

Смит и Кузнецов прошли в магазин, с натугой открыв монументальную дверь из мореного дуба. Такая дверка вполне могла бы украсить любой средневековый замок. За спиной тренькнул звонок колокольчика, и перед ними во всем великолепии раскинулся настоящий рай для любителей военной старины.

За стеклом витрин стояли манекены, облаченные в мундиры разных армий и эпох. В углу слева громоздились пустые рыцарские доспехи, вооруженные устрашающими мечами и копьями. На полках были выложены рядами фуражки вперемешку с треуголками и киверами, расшитыми золотой нитью. Отдельно лежали каски, некоторые с дырками от пуль и осколков. На черных бархатных стендах висели ордена, медали, нагрудные знаки и шевроны. По стенам было развешано разнообразное колющее и режущее оружие.

На специальных резных подставках были выставлены мушкеты, пистолеты, карабины и автоматы. В правом углу на небольшом флагштоке висел полуистлевший пиратский черный флаг с белым черепом и костями. В магазине флагу было скучно. Ему явно не хватало соленого морского бриза и веселой абордажной команды.

Под потолком на прозрачных, почти невидимых лесках висели модели боевых самолетов. Один из них, краснозвездный ЯК-3, казалось, только что вышел из боя. В крыле зияла дыра, хвостовое оперение было изрешечено маленькими дырочками. За стеклом кабины виднелась маленькая фигурка летчика, который сидел, уткнувшись головой в приборную доску. «Ястребку» изрядно досталось в воздушном бою. За ним, немного повыше, висели две модели «мессершмиттов», выкрашенных в черный цвет, – с бубновыми тузами в белых кругах на крыльях. Один летчик показывал другому руку с поднятым вверх большим пальцем. Казалось, летчик улыбается. Точно сказать было трудно: самолеты висели высоко.

– Реалистично, – оценил Кузнецов, кивая Смиту на сценку воздушного боя. Тот согласно кивнул.

Слева от входа также стояло несколько огромных стеллажей, от пола до потолка заполненных книгами, подшивками газет и журналов, посвященных войнам всех времен и народов. На стенах висели картины и фотографии в рамках. Центральное место занимало монументальное полотно два на полтора метра. На картине, высполненной в духе Верещагина и с его же подписью, изображалась битва японского авианосца «Фудзияма» и алеутских китобоев на кожаном каяке.

Художнику особенно удалось передать азартные лица атакующих стального гиганта алеутов, вооруженных одними деревянно-костяными гарпунами. А на палубе авианосца шла во всех мельчайших подробностях будничная повседневная служба японских моряков. Впередсмотрящие смотрят далеко вперед и в упор не замечают отважное суденышко, подобравшееся вплотную.

Выражение лица старшего алеута не оставляет сомнений: авианосец будет потоплен, что, возможно, и соответствовало действительности, поскольку из своего последнего похода к Алеутским островам авианосец так и не вернулся. Японское правительство это событие прокомментировало невнятно. Официальные власти сообщили только, что экспедиция носила чисто научный характер – нанесение на карты морских течений.

Напротив входа, в самой глубине зала, терялась между стендами стойка, за которой расположился хозяин магазина. Он был одет в серую форму и такого же цвета кепи. Аналогичное обмундирование носили солдаты и офицеры конфедератов времен Войны Севера и Юга. На боку хозяина магазинчика висела пристегнутая к кожаному ремню кавалерийская сабля в серебряных ножнах. На флаге за спиной хозяина был изображен синий крест на красном фоне. Флаг проигравшей армии южан.

– Добрый день. Чем могу быть вам полезен? У нас большой выбор, – энергично завязал разговор хозяин. – О, настоящих ценителей старины видно издалека!

Он без остановки продолжал тараторить, с завистью разглядывая Кузнецова, одетого в форму офицера вермахта Второй мировой войны. От избытка эмоций владелец лавки даже перегнулся через прилавок.

– У нас срочный заказ. Мы ищем кое-что из раритетов, – пыхнул в нос хозяину сигаретным дымом Смит.

– Понимаю! Если нужно что-то особенное, то вы пришли по правильному адресу, – с чувством произнес продавец и бесцеремонно ткнул Кузнецова пальцем в грудь, указывая на железные кресты и нагрудный знак «За борьбу с партизанами».

– Где вы достали такие роскошные новоделы. Не отличить от настоящих!

– Это не новоделы, – оскорбился Кузнецов. – И я их не доставал, а лично снял с пленного.

– Да, понимаю! – закивал любитель истории. – Кто же добровольно расстанется с такими шедеврами. Так, и все же, господа, чем я могу вам помочь? Я вас внимательно слушаю.

Смит вперил в хозяина убийственно холодный взгляд:

– У нас не совсем обычный заказ. Нам нужны выступления Гитлера. Не стенограммы, а аудиозаписи или документальные хроники. Желательно, не отрывки, а в полном объеме. Вам ясно?

– Я же сказал, вы пришли куда надо, – гордо ответил хозяин магазинчика. – Я вас покину на миг, не более.

С этими словами он вышел в неприметную дверь за прилавком. Минутка растянулась на четверть часа. За неплотно прикрытой дверью что-то рухнуло и прокатилось с железным грохотом. Затем раздался негромкий хлопок, и в зал пополз едкий запах хлора. Послышалась тихая ругань. Наконец появился продавец. Сияя от гордости, он нес на вытянутых руках стопку больших запыленных конвертов из пожелтевшей от времени плотной бумаги. Сдув густую пыль, торговец редкостями аккуратно выложил конверты на прилавки:

– Настоящий винил. Вот дюссельдорфская речь – первое из записанных выступлений Гитлера. Январь тысяча девятьсот тридцать второго года, встреча с германскими промышленными магнатами. Вот речь на совещании командующих составных частей вермахта. А это настоящий раритет – спич перед пчеловодами, членами национал-социалистической партии. А вот это секретная речь перед англо-американскими товарищами.

– Хватит! – резко оборвал его Смит. – Последнее не нужно. Остальное берем.

Продавец выжидательно прищурился:

– Проигрывать на чем будете? В CD-проигрыватель пластинка не влезет. Могу предложить патефон. Родной, сделан в Гамбурге.

С этими словами хозяин магазина достал из-под прилавка черный чемоданчик.

– Заверните, – сказал Смит.

Одновременно с Кузнецовым он сунул руку в карман. Смит достал кредитную карточку. Николай – черный бумажник. Из бумажника Кузнецов вынул стопку синих купюр и поинтересовался:

– Рейхсмарки принимаете?

Хозяин магазина в явном восхищении прижал руки к груди и закатил глаза:

– Не передать словами, как я рад, что есть еще настоящие ценители истории. Снимаю перед вами шляпу!

С этими словами он снял с головы свое серое кепи, обнажив блестящую лысину.

– Рейхсмарки возьму. Тем более в таком хорошем состоянии. На каждый товар рано или поздно найдется свой покупатель.

Вежливо попрощавшись, Смит и Николай забрали покупки и направились к выходу. По пути Кузнецов обратил внимание на крошечных пилотов черных «мессершмиттов». Ему показалось, что теперь они повернули головы и, прижав лица к стеклу кабин, разглядывают людей под ними. Кроме того, было ощущение, что пилот, который прежде показывал товарищу большой палец, теперь руку опустил. «Ерунда какая-то мерещится после погружений, – подумал про себя Кузнецов. – Надо будет лечь спать пораньше».

Пластинки и патефон Смит небрежно засунул в багажник, где уже лежали две небольшие бухты кабеля и металлические кофры с аппаратурой. Обратный путь до домика в дюнах тоже прошел относительно спокойно. Смит даже не стал поднимать верх у джипа. На Кузнецова в его экстравагантной форме внимания никто не обращал. Правда, один старик, заметив Николая, на миг остолбенел, но, опомнившись, кинул им в салон букет пионов. Смит недовольно дернул щекой, но смолчал. Кузнецов расспрашивать не стал.

Самый большой интерес к привезенному оборудованию проявил Петруха.

– А это что за сбруя? На морского конька? – Петруха разглядывал непонятную конструкцию из прорезиненных ремней, скрепленных между собой металлическими кольцами. Задов в это время, широко растопырив большой и указательный пальцы, зачем-то измерял джип Смита.

– Это сбруя, как вы точно заметили, для дельфинов, а здесь… – Смит похлопал ладонью по боку серебристого кофра, -…здесь находятся экспериментальные образцы гидрофонов, которые работают под водой без кабелей. Последняя разработка. Гидрофоны снабжены маячками. На электронном планшете будет видно их местонахождение с привязкой к карте морского дна. Разбросать их по дну смогут дельфины, они этому обучены. Правда, до этого они ставили только магнитные мины на корабли. Но какая разница? Если вы обещаете вернуть гидрофоны в целости и сохранности – они в вашем распоряжении.

– Конечно, обещаем. О чем речь? – проникновенным голосом произнес Задов, оторвавшись от джипа.

Одну руку Лева приложил к животу, где, по его мнению, находилось сердце, вторую с раскрытой ладонью поднял вверх, как под присягой. Это наводило на мысль, что Лева с американской Фемидой знаком не понаслышке:

– Клянусь!

– Обещаем, обещаем! – скороговоркой поддержал Задова Садко. – Ежели нужно, то и расписаться не грех. Куда ставить подпись? Показывай, мил человек. Или хочешь, ударим по рукам. Слово купеческое крепче железа. – Садко протянул правую руку Смиту, а левую спрятал за спиной и скрестил указательный и средний пальцы.

Кузнецов отвернулся в сторону и тактично промолчал.

– Еще нам нужна машина. Позарез, – безапелляционно заявил Задов. – Забыли давеча сказать! Закрутились, сам понимаешь, с этими делами. Вдруг приспичит, а тебя лишний раз тревожить не хочется. Время – деньги.

– О, приятно иметь дело с деловыми людьми. Честного человека сразу видно. О'кей. Только ударять никуда не надо. Оформлю документы и к вечеру пригоню машину посолиднее, чтобы не так тесно было. «Хаммер» подойдет? – поинтересовался Смит.

– Подойдет! – легко согласился Лева.

– Держите гидрофоны. Ничего сложного в обращении нет. – Смит открыл кофр, в ячейках которого лежала дюжина гидрофонов. Внешним видом они напоминали морских ежей – черные полусферы, утыканные длинными колючками антенн.

– Вот тут включается планшет, – объяснял Смит, показывая на кнопки. – Гидрофон активируется автоматически, а это выносной микрофон. Подносите его к патефону и транслируете речь на дно океана. Если переключить тумблер в обратное положение, то услышите все звуки под водой. О'кей?

– О'кей! – Задов похлопал Смита по плечу. – Не дрейфь, братишка, разберемся.

– Это еще не все. – Смит открыл небольшой пенал, в котором лежали цилиндры с кольцами на боку. – Парализующие шашки-гранаты. Выдергиваете кольцо, и в воду поступает концентрированный яд, растворяющийся в воде. В организме любого морского существа надолго блокирует мышечную систему. Вы будете в гидрокостюмах, и вам опасаться нечего. Тем более что на нервно-мышечную систему человека он, кажется, вообще не действует. Но на всякий случай не забудьте про перчатки и капюшоны. Радиус поражения до пятисот метров.

– Давненько не брал я в руки шашек, – заметил Задов, жонглируя гранатами.

– А это не опасно? – хлопая глазами, насторожился Петька и пояснил: – Для дельфинов.

– Если они попадут в зону поражения, то их следует поднять на поверхность не позднее пяти минут. Иначе захлебнутся, – спокойно заметил Смит. – Но в вашей ситуации два дельфина – это допустимые потери. Вопросы еще есть? Нет. Тогда мне пора.

– Гуманитарная операция в Европе? – понимающе кивнул Кузнецов.

– Нет. Играю в гольф с боссом.

Усевшись в джип, Смит на прощание посигналил коллегам. Клаксон проиграл «Боже, храни Америку».

Глядя вслед отъезжающей машине, Задов сплюнул и процедил сквозь зубы:

– Ишь ты, патриот!

– Это слово ругательное? – поинтересовался Петруха.

– У них – нет, – ответил Кузнецов. – Лева, зачем тебе машина? Как ты ее на карусель закатишь?

– Ну ты спросил! – с ходу вызверился Задов. – Надо только из пола доски выломать. По ним и заеду.

– Тебе Владимиров ребра выломает за карусель, – меланхолично заметил Батыр, – и будет прав. Да я не против, закатывай.

– Я все промерил! Между жирафом и корабликом как раз поместится. Тютелька в тютельку, – доверительно сообщил Лева Садко.

– Ну и на кой ляд тебе джип на острове? – завистливо поинтересовался Садко. – От дома до штаба две минуты хода.

– На рыбалку сгоняю, – упорствовал Лева.

– На острове до моря рукой подать. В какую сторону ни пойдешь – уже берег, – съязвил Кузнецов.

– В Лукоморье съездим, да, Петруха? Знай наших!

Когда дело пахло экспроприацией, Задов был непоколебим, и никакие Барановы ему были не указ. В отличнейшем настроении Лева подхватил кофр с гидрофонами и направился к лодке, насвистывая про шаланды, полные кефали.

– Хорош лясы точить, – проводил Батыр взглядом Задова. – На сборы полчаса! Пора закругляться.

Были сборы недолги. К привычной уже амуниции разведчики добавили парализующие гранаты, закрепив их на поясах. Петька, как и все, натянул гидрокостюм, каковой факт Садко тут же и прокомментировал:

– Дурак, что ли?

Но тут Садко заметил Левин кулак у себя под носом, сразу же вспомнил, что вчера десантники забыли извлечь на берег авоську баночного пива, и в одиночку ринулся ее вытаскивать.

Кузнецов еще на мелководье включил маячок вызова. Клайд и Бонни ждать себя долго не заставили, поскольку последнее время держались вблизи пирса.

Батыр, чертыхаясь и извиняясь, долго натягивал на дельфинов сбрую, на которой закрепил контейнеры, наполненные гидрофонами. Один конец сбруи проходил через пасть афалин. Прикусывая эти удила, они и должны были сбрасывать на дно своих искусственных морских ежей. Ласково погладив дельфинов по бокам, Батыр с напутствием «сейте разумное, доброе, вечное» отправил своих «лошадок» в океан. Пересвистываясь, Клайд и Бонни умчались. Оставшиеся гидрофоны Кузнецов с Петькой разбросали с лодки вокруг корабля, затонувшего на коралловом рифе.

На мелководье остался лежать свернутый в рулон невод из полимерной нити. К рулону крепились два небольших обруча, которые при необходимости дельфины самостоятельно могли нацепить на свои смышленые мордочки. Сеть предназначалась для осьминога.

Спустя полчаса вернулись дельфины – довольные и счастливые. Следом причалила к берегу и лодка с Кузнецовым и Петрухой. Охотники сгрудились в гостиной вокруг электронного планшета.

На экране ярко горели красные точки, обозначающие место расположения гидрофонов на дне. Батыр поставил на стол стаканчик с зубочистками шамана.

– Приступим! Семь раз отмерь – один раз подожги, – припомнил Кузнецов любимую поговорку своего наставника, инструктора по минно-взрывной подготовке, мастера «рельсовой войны», в прошлом прораба-строителя.

Он выдвинул микрофон из панели управления и установил рядом с патефоном. Несколько раз осторожно прокрутил ручку, заводя пружину древнего проигрывателя. Затем осторожно достал из верхнего бумажного пакета пластинку и опустил ее на диск.

Пластинка завертелась вокруг блестящей оси. Неожиданно из динамика донесся голос. Голос вещал со страстью и напором. Голос завораживал, томил, проникал до самых темных глубин души. Голос звенел. Голос воспарял и возносил, заклинал и увещевал, баюкал и хлестал внезапным окриком.

– Глянь-ка, – легко толкнул бек Кузнецова локтем, указывая глазами на Садко, Петруху и Задова.

Задов, развалившись в кресле, упивался музыкой голоса, блаженно закатив глаза и забыв про недопитую банку пива. Петруха открыл рот и что-то бешено строчил в блокноте. Садко, вслушиваясь в речь, настраивал гусли.

На самого бека черная магия вождя Третьего рейха почему-то не действовала, как, впрочем, и на Кузнецова. Николай прошел отличную школу контрпропаганды Коминтерна, а бек то ли не понимал смысла половины слов, то ли обладал врожденным иммунитетом к демагогии любого пошиба.

Красные огоньки на экране продолжали спокойно гореть. Ничего не происходило. Кузнецов переключил гидрофоны в режим прослушивания, и в комнату ворвались звуки моря. Немые доселе обитатели глубины приобрели голос. Стрекотание, щелканье, мяуканье, вой, рев, визг, шепот. Эта какофония привела в чувство дрогнувшие было души некоторых слушателей. Садко смущенно отложил гусли, Петруха захлопнул блокнот, и один Лева слегка нахмурился, словно оставшись недовольным перерывом в трансляции. Впрочем, к его удовольствию, минуту спустя гидрофоны снова переключили в режим передачи.

Медленно текло время. Охотники слегка расслабились. Садко задремал, бек то и дело ходил на кухню за пивом, а Кузнецов, которому быстро наскучило менять пластинки, перепоручил эту работу Петрухе и, отозвав Задова, принялся обсуждать с ним какие-то технические вопросы.

– Смотрите! Они пропадают! – внезапно заорал Петруха, указывая на экран. Огоньки гидрофонов у рифа гасли один за другим. На крик вбежал бек и, прислушавшись к патефону, деловито поинтересовался:

– Что за пластинка?

– Я их по очереди ставил. Как лежали, так и ставил, – испуганно и виновато залепетал Петруха.

Кузнецов глянул на пыльный серый конверт. На нем от руки было написано: «Речь премьер-министра Черчилля «О необходимости авиационных бомбардировок Германии».

На экране потух еще один огонек. Кто-то методично и неутомимо уничтожал гидрофоны.

– Мать честная! – вскочил Садко. – Глядите, люди добрые! Лева, смотри же тоже!

На столе, норовя выпрыгнуть из стаканчика, подпрыгивали зубочистки.

– Он, – торжествующе заорал бек и сунул одну зубочистку в зубы.

– По коням! – возбужденно воскликнул Задов и, от избытка эмоций стулом высадив раму со стеклом, выскочил в окно. Следом за ним попытался сигануть Петька, и Садко едва поймал его за пояс:

– Порежешься. Давай в дверь.

Команда подводников неслась к лодке сворой гончих, почуявших след. Изрезанный осколками стекла Задов успел стащить лодку в воду, уже сидел в ней и судорожно дергал шнур стартера.

«Может быть, не заведется, – мелькнула в голове у бека предпоследняя надежда, но тут же сменилась последней: – А вдруг без нас уплывет?»

Но мотор завелся, и один Лева уплывать не стал.

«Звезда Бермуд», взревев мотором, устремилась в открытый океан. Дельфины, просунув смеющиеся рыльца в обручи, прихватили сеть и понеслись следом. Они изо всех сил старались не отставать, но это не получалось: мешал груз.

Задов выжимал из двигателя последние лошадиные силы. Остальные торопливо надевали акваланги. Когда лодка поравнялась с желтым буем, установленным над рифом, Задов заглушил мотор.

Лодка по инерции еще плыла, а пловцы уже прыгали в воду. Первыми исчезли под водой Батыр и Кузнецов, за ними Петруха и Задов. Охота началась.

Днище лодки выглядело снизу как огромный жук, распластавшийся на воде. Солнце пробивало океан насквозь, заливая светом коралловые деревья. Стая разноцветных рыбешек вилась между ветвей, тускло искрясь в приглушенных толщей воды лучах. По песчаному дну, оставляя за собой тонкий след, ползали перламутровые моллюски. Охотники проплыли над группой суетливых скатов, и как-то вдруг и сразу из голубой дымки впереди показалась темная громада затонувшего корабля. Пловцы заработали ластами еще энергичнее, но тут же судорожно замахали руками, притормаживая.

Немного в стороне, метрах в шести ниже группы аквалангистов, сидел на дне огромный осьминог. Зажав в щупальцах камень, спрут осмысленно долбил по очередному гидрофону.

Батыр, не размышляя, спикировал вниз и выстрелил в головоногого из подводного ружья. Он хотел поскорее вернуться на берег.

Бек промахнулся. Гарпун, разматывая линь, пролетел мимо цели и воткнулся в коралл, застряв в нем намертво. Задов застонал. Осьминог недоуменно поднял голову и, похоже, неожиданной встрече даже обрадовался.

Такая добыча ему не попадалась давно. Неуклюжие людишки решили дать ему бой? На его собственной территории, под водой? Спрут со шрамом на голове одной половиной щупалец закрепился за обломок скалы, а другой молниеносно спеленал Батыра по рукам и ногам. Бек сделал попытку дотянуться до ножа, но не смог пошевелить даже кистью. Задов и Кузнецов не стреляли, опасаясь попасть в товарища. Петруха нервно озирался в поисках припозднившихся дельфинов.

Кончиком одного щупальца осьминог обвил Батыра за шею и, явно растягивая удовольствие, начал ее медленно сдавливать. Глаза бека стали почти квадратными и уже с трудом помещались в маске. Тем не менее отважный Батыр сохранял на искаженном лице подобие беззаботной усмешки. Мол, ничего страшного, мало ли кто там прицепился. Смесь выпученных глаз и беззаботной усмешки бека привела Петруху в ужас.

Кузнецов и Задов, обнажив ножи, подплыли поближе. Осьминог в ответ поднял со дна зазубренный железный и весь поросший ракушками обломок борта. Угрожающе размахивая им, он стал отступать вместе с Батыром к кораблю.

Сверху мелькнули тени, и пронеслись дельфины, буксирующие сеть. По дуге они поднялись к самой поверхности и только там сбросили с рыл надоевшие им обручи. Невод медленно разворачивался в воде, опускаясь сверху на осьминога.

Поднявшись над местом схватки, Кузнецов снял с пояса парализующую гранату и, разжав усики, выдернул чеку. Потом Николай просто разжал пальцы, выпуская гранату из руки. Металлический цилиндр, уходя на дно, разделился на две половинки, и яд попал в воду.

Вокруг начался настоящий рыбопад. Проплывавшая рядом стая рыб-попугаев остановилась, словно налетев на невидимую стену. Рыбки, беспомощно шевеля плавниками, опускались на дно. Полутораметровая барракуда, дергая хвостом, уткнулась в песок. Укоризненными глазами глядя на своих новых друзей, медленно и печально брюхом вверх падали-парили Бонни и Клайд.

Мгновение назад кипевший жизнью коралловый риф теперь напоминал безжизненную мертвую пустыню. Дно покрывал разноцветный ковер из неподвижных рыб. Единственным, кто еще сопротивлялся действию яда, был осьминог. Судороги корежили его тело. Отшвырнув недодушенного бека, спрут продолжал ползти к кораблю. Щупальца его хаотично извивались, тело беспорядочно меняло окраску, а сверху неумолимо опускалась прочная сеть.

И все-таки он ушел бы. Даже то немногое, что было в этом животном от человека, спасло бы его. Он разорвал бы невод и не подпустил бы к себе охотников. Спрятавшись в недрах мертвого корабля, отсиделся бы, передохнул, позвонил бы кому-нибудь… Но гибели Бонни не смог перенести Петруха.

Петька не думал. Бешено работая ластами, он молнией устремился к осьминогу, крепкими юношескими руками вцепился в клюв и с натугой его раздвинул. Потом, набрав полные легкие воздуха, с усилием впихнул в глотку спрута сорванный со спины баллон, накачанный воздухом под максимальным давлением.

В этот день под воду Петруха уходил впервые. Как всякий новичок, экипировался он по полной программе и не забыл прихватить положенный по инструкции фальшфейер[31]. Рванув кольцо, он воспламенил его и прижег тушу головоногого. От изумления и боли спрут защелкал клювом, а Петруха, улучив подходящий момент, отправил фальшфейер вслед за баллоном в глотку подводной твари.

Взрыв был глухим, но мощным. И тут осьминог сделал последнее, что он мог еще сделать. Он издох.

Батыр стоял на дне на четвереньках, очумело поворачивая голову из стороны в сторону. Одной рукой он ощупывал шею, другой держался за черный коралл. Рядом с ним лежали дельфины. Батыр обхватил Бонни поперек туловища и, сильно оттолкнувшись от песчаного дна, начал всплывать.

На поверхности дельфин шумно вздохнул. Из дыхала[32] вылетел сноп брызг. Несколько секунд спустя на поверхности показался Кузнецов. В его руках вяло трепыхался Клайд. Последним – с безвольным телом Петрухи в руках и невысказанными ругательствами под загубником – всплыл озабоченный Задов. Из носа и ушей контуженного взрывом подводного Самсона текла алая кровь.

Лодка пошла к берегу. Вместе с едва очухавшимися дельфинами и так и не пришедшим в себя Петрухой она оказалась перегружена. Края бортов почти черпали воду. Акваланги, баллоны, снаряжение, даже гидрокостюмы – все полетело за борт во имя скорости.

Днище лодки еще не скрипнуло о песок, когда метрах в десяти от берега бек заметил размашистые саженки Садко. Встревоженный купец плыл с топором в зубах чуть медленнее здорового дельфина и проскочил мимо лодки. Заметив промах, он тотчас развернулся и, удвоив усилия, легко обогнал резиновую шаланду.

Выскочив на берег, разведчики первым делом занялись отравленными дельфинами и контуженым товарищем, хотя Задов сгоряча предлагал сначала отметить победу и закусить.

Под палящим солнцем кожа афалин быстро высыхала. Бонни и Клайда, а заодно и Петруху аккуратно вытащили из лодки и опустили в воду рядом с берегом. Так, чтобы всем троим дыхало не залило. Дельфины в знак благодарности за спасение слабо шевелили хвостами. Петруха из солидарности с дельфинами шевелил изодранными ластами. Окончательно очнулся он, когда Бонни нежно коснулась его перемазанной кровью щеки.

– Вставай, Петро, – цинично посоветовал багровому Петрухе Задов. – Кентавр и русалка не пара. Плохо кончишь, родной.

Петька неуверенно встал на ноги, затравленно оглянулся и поковылял к дому.

– Пожрать что-нибудь сготовь! – крикнул ему вдогонку Задов, поворачиваясь к дельфинам. – Яичницу пожарь с беконом.

С афалинами расставались тепло. Кузнецов, зашвырнув подальше в море свисток вызова, молча протянул Бонни и Клайду обмазанные шпротами справки-объективки, которые они тут же благодарно и проглотили. Садко добродушно салютовал дельфинам с приличного расстояния, Батыр ласково гладил мокрые носы, а Задов отталкивал дельфинов подальше от опасной линии прибоя.

Еще минут пять они наблюдали за двумя вертикальными плавниками, идущими поперек накатывающих на сушу волн. Над плавающими у рифа ошметками спрута вилась туча чаек. Вдруг Лева недовольно повел носом и обернулся. Через мгновение недавние аквалангисты наперегонки бежали от моря.

Домик на дюнах горел.

Судя по всему, очаг пожара находился на кухне. Впрочем, огонь уже весело бегал по всем стенам и ласково лизал крышу. В безветренном небе дым поднимался столбом, унося в небо снопы искр.

– Горим, братишки! – завопил Лева и ломанулся к пожару.

Когда они добежали, тушить было уже нечего. Метрах в десяти от ревущего огня на песке сидел чумазый Петруха. У ног его лежали головные уборы соратников: фуражка Николая, папаха Задова, панамка бека и картуз Садко.

С безопасного расстояния друзья молча смотрели на догорающий домик. Из всех пятерых более-менее прилично одетым выглядел Садко, который бросился в воду, не сняв ни кафтана, ни сапог.

Огонь, рассыпая искры, последний раз вырвался из окон и дверного проема с ревом и гудением. Подняв тучу искр, с грохотом обвалилась внутрь прогоревшая крыша. Где-то в глубине дома, не выдержав жара, одна за другой рванули две бочки с дизельным топливом.

Тоненькие язычки пламени медленно поползли по сухой траве к далеким корпусам Центра-океанариума.

Садко аккуратно рвал себе бороду и громко убивался:

– Гусли! Гусли мои, гусельки… Самогуды драгоценные!

– Брось, – попробовал утешить его Задов, надев папаху и выжимая снятые плавки. – На кой тебе эти деревяшки?

– Перстеньки там заветные, камешки на черный день хранились. Дороги как память, – продолжал драть бороду Садко.

– Дорогие на пальцах носить надо, – нравоучительным тоном сказал Задов. Возможно, он был немного не в себе, поскольку тотчас добавил: – Дровишек бы подбросить.

Внезапно у них за спинами раздались переборы гитары, и хриплый голос решительно заявил: «Если друг оказался вдруг…»

Стоящие у догорающего дома победители обернулись. На прибрежном песке останавливалась карусель, с которой деловито спрыгивали их боевые товарищи по отряду. Первыми на берег слетели с помоста Илья и Малюта. Илья был в отутюженных портах, заштопанной льняной рубахе с чугунными наплечниками и в кожаных выходных сапогах. Малюта – в походной инквизиторской рясе и сандалиях. В руках у Скуратова был окованный железом посох, Илья же держал под мышкой меч-кладенец. Руки его были заняты крынкой молока. За ними последовали другие. Все были при оружии и очень возбуждены. Было очевидно, что отряд собрался по тревоге.

– Вот и подмога поспела, – громко буркнул себе под нос Задов и снова повернулся к полыхающему дому, походя пришлепнув на спине муху влажными плавками. – Очень вовремя!

Подмога, однако, вела себя странно. Вновь прибывшие десантники рассыпались цепью и теперь широким полумесяцем окружали группу батыра, постепенно замыкая кольцо.

– Гуд дэй! – крикнул Кузнецов Ермаку и приветственно помахал рукой.

В ответ не последовало никакой реакции. Кольцо окружения замкнулось в молчании.

– Не нравится мне все это! – мрачно заметил Садко, оставляя в покое бороду и тихонько двигаясь к валявшемуся неподалеку топору.

Скуратов упер железный конец посоха в прочную новгородскую сталь и глухо сказал:

– Не балуй, купчина! Огрею – пожалеешь!

– Гравировку не поцарапай, – хмуро процедил сквозь зубы Садко, – не расплатишься.

К Малюте подошел Батыр. Он благоразумно остановился от Скуратова на расстоянии, намного превышающем длину посоха, и, безошибочно определив в Малюте старшего группы, коротко отрапортовал:

– Докладываю: задание выполнено! В ходе операции подлинные чудеса идио… то есть, тьфу, героизма проявил товарищ Филиппов. С нашей стороны потерь нет.

Скуратов недоуменно почесал посохом затылок и, покосившись на догорающие руины, чуть сбавил обороты:

– А это зачем?

– Во избежание недоразумений останки противника преданы кремации. Все следы нашего пребывания в данной реальности уничтожены, чтобы избежать пространственно-временных коллизий. Командир группы – старший батыр Батырбеков.

– Подтверждаете? – спросил Малюта у Кузнецова.

– Да, подтверждаю, – коротко ответил Кузнецов, прекращая разминать голень, на которой ремнями был закреплен подводный нож. – Уничтожено все. Что надо уничтожено и что не надо.

– Отбой, ребята! – зычно крикнул Малюта, обнимая бека, на глазах которого внезапно выступили слезы. – Ложная тревога!

– А я что говорил, – орал так и не обнаживший меча Муромец, поставив крынку на песок и дружески тиская Кузнецова, у которого тотчас перехватило дух. – Кому поверили? Баранову поверили!

– Прости, друже. – Малюта чуть отступил от бека и отвесил ему земной поклон. – Поклеп, сам вижу. Заммордух доносами Владимирова извел. Дескать, на связь не выходите, картинки пакостные разглядываете, брагу местную пьете, взятки выпрашиваете. Эх, люди-людишки! Не переживай, я с ним еще разберусь за донос облыжный.

– Связь-блюдце не работало, – виновато пробормотал под нос Батыр, – да и сгорело оно вообще-то.

– Что значит – сгорело? Я требую служебного расследования, – занервничал Хохел, перекладывая громоздкую пищаль с плеча на плечо.

– Будет тебе служебное расследование. С завтрашнего дня начнем инвентаризацию вверенного тебе имущества. Под моим личным контролем. – Вновь ставший самим собой Малюта сухо цедил слова сквозь зубы, внимательно разглядывая Хохела так, словно видел в первый раз. – По коням! – скомандовал наконец он, отпуская взглядом бледного как смерть Хохела. – Что-то тут паленым пахнет. Все на карусель! Не задерживаться!

– Подождите, – заволновался Задов, все это время продолжавший машинально отжимать плавки. – Нельзя мне по коням. Сейчас ко мне должны приехать. Очень важная встреча. Мне надо расписаться.

К голому Задову тихо подошел Дуров. Бросив на песок именной ППШ, он указательным пальцем приспустил пенсне на нос и, развернув Леву лицом к солнцу, внимательно оглядел его зрачки. Потом ласково приобнял товарища за плечи и начал нежно уговаривать:

– Голубчик, а вам ведь отдохнуть надо. Столько переживаний, такой подвиг. Будьте паинькой – домой пора. А я вам капелек травяных накапаю. Ага?

Лева упирался, мотал головой и вяло отмахивался плавками. При всем уважении к Дурову ни домой, ни куда-нибудь еще идти он не хотел. На помощь дрессировщику подоспел Илья. Подхватив несчастного Леву под руки, они довольно легко дотащили его до карусели, оставив, правда, при этом за собой две глубокие борозды – идти сам Задов отказывался.

– Ничего! На рыбалку ножками сходишь. Как все! Топ-топ, – сказал вслед довольный Садко.

– Вы о чем, коллега? – спросил Садко интеллигентный Нестеров, подбирая с песка ППШ Дурова.

– Это так, – смутился Садко, – не обращай внимания. Посттравматический бред.

– Понятно, – улыбнулся Нестеров, передергивая затвор, и, дико хохотнув, выпустил от бедра длинную очередь по пепелищу. – Хорошо-то как! – Психологическая травма, полученная при таране австрийского аэроплана, иногда давала о себе знать.

Вокруг и впрямь была благодать. Фонтанчики пепла, выбитые пулями Нестерова, разбрасывали по сторонам веселые брызги. Пожарище еще тлело, но едкий запах жженого пластика ветерок уносил в сторону океана. Туда же опускалось солнце. В видневшемся поодаль институте ревел сигнал пожарной тревоги. В дюнах стрекотали местные кузнечики, а обожравшиеся осьминожиной чайки, сыто курлыкая, улетели красить пометом ближайший авианосец.

– Давай на карусель, – поторопил Нестерова Малюта. Доверяя своему нюху, он по-прежнему все еще ждал неприятностей. – На полигоне не настрелялся?

– Уже уходим? – грустно оглядывал окрестности Сусанин, обиженно опуская вилы, на рукоятке которых темнели восемьдесят четыре насечки. Судя по всему, он рвался в бой.

Погрузка на карусель заканчивалась. Задова, как тот ни сопротивлялся, усадили в расписные сани между Ильей и Дуровым. Дрессировщик продолжал шептать ему на ухо что-то ласковое, только что не кормил с руки сахаром.

Все окончательно расселись, Малюта облегченно вздохнул, а карусель начала свой пока еще неторопливый бег, как вдруг издалека послышался гул моторов. Судя по звуку, к бывшему лагерю подводных охотников, от которого осталось едва дымящееся пепелище, двигались по меньшей мере две машины с мощными двигателями.

Задов глухо зарычал и сделал последнюю попытку вырваться из дружеских объятий. Он даже попытался укусить Муромца за бронированное плечо. Зубы скользнули по чугунному наплечнику, и Задов больно прикусил собственную губу.

Хохел, торопливо усевшийся на ракету с надписью «На Луну!», спросил что-то насчет психиатрической помощи Леве. Муромец в ответ спросил что-то насчет того, чтобы заткнуться. Над калифорнийским побережьем зазвучала знакомая до слез песенка: «Друг в беде не бросит, лишнего не спросит…» Карусель исчезла.

– Фашиста в форме в плен не брать! – донеслось из-за дюн, откуда выползли два огромных армейских «Хаммера» с «зелеными беретами». Задову джипы пришлись бы по сердцу. Полновластный куратор местной реальности Смит держал свое слово.

На востоке небо затягивали темные тучи. На западе огонь подбирался уже к главному корпусу Центра. Где-то в вышине слышались раскаты грома. Начинался сезон штормов.